Потерянное одиночество Пушкарева Любовь

– Удивительно, как ты смог, приехав из глуши, так сразу завоевать авторитет…

– Ну, вовсе не так сразу. Я оглядывался тут почти десять лет, особо не высовываясь. Да и там, на родине, последние годы мне приходилось вести денежные дела стаи, так что опыт какой-никакой был. Ну и ты, Пати, прекрасно понимаешь, что тогда в Нью-Йорке все были как сонные мухи в щелях, никто не шевелился. Вот Саббиа с Отамнелом и позволили занять мне место главы, понимая, что в случае чего, запросто выбьют из кресла.

– Так ты хочешь сказать, что и здесь, сейчас волки стремятся трахнуть divinitas, чтобы иметь сильное потомство?

– Ты знаешь, как я расплачиваюсь со своими?

– Ну, деньги, лечение, инициация, помогаешь сохранять разум в полнолуние…

– Да, конечно, а еще я третий в постели, когда они зачинают своих щенят. У меня сейчас самые сильные и уравновешенные волки,[24] потому что я помогал им с самого зачатия стать такими. Я вырастил себе войско, которое одним своим присутствием отбивает охоту выдергивать меня из кресла главы. Потому что знают: я могу не быть главой Совета, но останусь вожаком по-настоящему сильной стаи и одним из самых богатых divinitas. И уж лучше мне быть связанным какими-то обязательствами, будучи главой, чем быть хозяином самому себе.

– Говорят, твои волки чернее…

– Ну да. Зачатые в насилии – конечно, чернее.

– Как думаешь, если я выставлю красную силу основной, это спровоцирует вожака?

– Не думаю, что имеет значение цвет силы, тебе надо звенеть, звенеть так, чтобы они уши прижимали.

– Фрешит, вроде бы, собирает вокруг себя оборотней-инородцев, – вдруг вспомнила я.

– Да шушера они все… Фрешит брезгует делиться с ними силой.

Тут до меня кое-что дошло, и я поспешила прикрыться щитами.

– Ой-ой-ой, у нас тут кто-то сильно стеснительный? – ядовито поинтересовался Седрик.

Ненавижу общаться с ним, когда он полон силы, ни одного угла не сгладит, все обострит донельзя.

– Да, Пати! Да, я кормлю и лечу своих волков, а волчица у меня сейчас одна, не так целомудренно, как мы с тобой… в час по чайной ложке.

– Седрик, избавь меня от откровений. Мне этого совсем не надо знать.

– Зря я пришел к тебе полным… Надо было хоть в накопители сбросить.

«Да уж, надо было», – подумала я, но промолчала.

– Может, ты пришлешь мне какого-нибудь волка для консультации, для репетиции. Спокойного какого-нибудь…

– Пришлю. Ты, говорят, книги любишь читать. Хочешь почитать «Волчью летопись»?

– Хочу.

– А что мне за это будет? – он оставил серьезный тон и флиртовал.

– Сто поцелуев в щеку.

– Нижнюю?

– Фу… – я постаралась выразить все свое презрение к такой похабности.

– Лучше один в губы.

– Седрик, ты слишком силен для…

– Пати! – он ударил ладонью по столу. Я вздрогнула. Да что с ним сегодня такое? – Пати, я поклялся не делать тебе зла, ты видишь браслеты, ты видишь обруч? Что я могу тебе сделать в поцелуе? Скажи!

Я посмотрела в его красивое хищное лицо, зверь в нем подступил слишком близко.

– Ты, перед тем как пришел ко мне, кормил волков?

Он зажмурился, обуздывая себя, беря под контроль бурлящую силу.

– Ранили тяжело в перестрелке одного. Пришлось его раскачать и перекинуть. Извини, Пати, извини. Я привык расслабляться рядом с тобой, сейчас это сыграло дурную шутку.

Он помолчал и горько произнес:

– Я не понимаю тебя.

– То есть?

– Даже Форесталь связался с «болотным» мальчишкой.

– Как? Он же любитель женского тела.

– Ну, значит, переступил через предпочтения.

– Не мог. Мы, белые, не можем через такое переступать, ты ж понимаешь…

– Значит, отцовские какие-то чувства, Тень его знает… Ауэ давно б спуталась с кем-то, да боится Саббиа, после того как тот сделал рабом ее последнего любовника четверть века назад. Пати, светлые и темные притягиваются, они нужны друг другу. Не может что-то вечно цвести или вечно вянуть, нужна цикличность. Так и в силе…

– Ты чувствуешь оживление силы после нашего обмена?

– Да! Ты тоже?

Я покачала головой.

– Я не отслеживала. Но, во-первых, то, что ты говоришь, подходит для зеленых. Я не слышала хотя бы об одной красной паре с разными основами. А ты?

Он промолчал.

– Во-вторых, полярная сила, как яд – в маленьких дозах она бодрит, в больших – разрушает. Да, я знаю, что мы обмениваемся почти одинаковой красной, почти. В-третьих, я просто чувствую, что нам нельзя раскрываться. Ничего хорошего из этого не выйдет ни для тебя, ни для меня.

– Ладно, Пати, как скажешь, принуждать тебя я не могу. Итак, подведем итоги нашего сумбурного разговора. С меня – прислать к тебе спокойного волка, для репетиции, – тут он нехорошо улыбнулся, – озадачить свою грязнулю и дать почитать «Волчью летопись».

Я согласно угукнула.

– С тебя кормежки, две, и не здесь, а там, в апартаментах. Да не закипай ты, – поспешил сказать он, видя, что я готова взорваться. – Раз уж я не могу делать, что хочу, то хочу, чтоб ты меня обездвижила, – интимность его голоса на меня почти не подействовала.

– Я подумаю.

– Ты согласна на мои условия? Да или нет?

– Седрик, никогда, никогда больше не приезжай ко мне, нахлебавшись от волков!

– Да или нет?

– Да! Да, я тебя раздену и обездвижу!

– О… Это прозвучало как угроза.

– Так и есть, Седрик Мэдоу!

– Созвонимся, – и он потянулся чмокнуть на прощание, я отшатнулась, и он воспринял это с довольной улыбкой.

– Созвонимся, – буркнула я на прощание.

Да, похоже, этот раунд я проиграла, будет впредь мне наука: не выдергивать его на встречу без подготовки.

Но может, так и лучше, я увидела его истинное лицо, лицо полуволка. Он заигрался со своей звериной половиной, очень долго он отвергал ее, а теперь она берет вверх. Даже если считать, что со мной он себя совсем не контролировал, все равно сила руководит им, а не он силой. И, похоже, он этого не понимает. Плохо…

***

После разговора с Седриком я недолго пребывала в мрачных раздумьях. Берту удалось поднять мне настроение. Утром, как всегда, обеспечив его едой, я убежала домой, к Лиану.

Хм… Я что, уже успела отождествить понятие дома с Лианом? Похоже, да… М-да. Не зря я не хотела заводить флерсов, ох, не зря… От этой мысли меня будто ударило что-то, я чуть не слетела с пожарной лестницы и не помня себя присела на ступеньки.

Папа-флерс… Беременная мама, не родившийся братик… Откуда я знаю, что он не родился? Мое безотчетное, бешеное неприятие секса с не-людьми, неприятие простейших прикосновений, малейшего обмена силой…

Все выстроилось в стройную прямую линию. Мама полюбила флерса, полюбила так, что зачала ребенка, я уверена, без всякого эликсира. Мой отец, лорд Винье, счел себя смертельно оскорбленным и убил обоих, верней, троих. А я, бывшая тогда еще не в полном разуме, впитала это все, выразив в нелюбви к флерсам и в боязни связей с не-людьми, в боязни завести семью и детей.

А ведь вчера утром объема силы, колебавшейся между мной и Лианом, было вполне достаточно, чтобы зачать, и это притом, что секса как такового не было. Мы перекатывали силу через рацио и сердечный центры, а если бы подключили либидо?

Я сидела на лестнице, не в силах справиться с собой. Во что я вляпалась? Страшно хотелось все вернуть обратно, как было. Спокойная размеренная жизнь, поиск и забота об источниках, постепенное наращивание силы. И никаких флерсов! Никаких семейных меток! Никаких детей! Ни приемных, ни настоящих!

Я расплакалась навзрыд. Я не хочу, не хочу всего этого. Не хочу этой боли. Я знаю, отчего-то я знаю, что такое – потерять любимого. Лучше никогда никого не любить. Пережить потерю невозможно. Невозможно…

Я выплакала всю свою силу. Выплакала, отрицая то, что не могу не принять.

Я не могу бросить Лиана, Фиалочку и Незабудку.

Я не могу не помочь пленным флерсам.

Я не могу этого не сделать, потому что тогда каждое утро будет вместо светлой радости приносить напоминание о том, что я предала себя, предала свою силу и свое предназначение.

Я всегда помогала своим источникам, и не потому, что проблемы в их жизни уменьшали количество силы, отдаваемой мне, а потому что считала себя обязанной помогать и хоть как-то возвращать долг благодарности. Я бы могла не заводить связи на долгие годы и жить так, как жила в Париже, как живут другие розовые Нью-Йорка – в фейерверке веселья и шуточных страстей, в брызгах шампанского и круговерти лиц.

Нет. Давно, очень давно, не осознавая этого, я стала окружать себя семьей из людей и нести ответственность за них. Сама того не понимая, я старалась брать от источников не просто сексуальное желание, а любовь, настоящую белую любовь, и всегда благодарила за нее, как могла. Даже если благодарность выражалась в принесении смерти, как с Гербом.

Поздно плакать, поздно кричать «не хочу», моя сила подчинила меня, и убьет, если я предам ее.

Мне остается лишь не поддаться ей полностью, не пойти по пути Светлых Сестер, ставших слишком светлыми, настолько, что не смогли убить тех, кто убивал их. Нет. Я буду бороться. За себя. И за своих.

Пошатываясь, я встала, вцепившись в поручень, и побрела вверх, два пролета, и я дома.

Еле справившись с замком, я зашла и осела у двери.

– «Лиан», – мысленно позвала я, сил напрягать голос не было.

Он прибежал; увидев меня, перепугался и расстроился, но тут же взял себя в руки, поднял и взвалил на себя. Какое-то время я просто висела на нем, впитывая его силу, закрывшись от его испуганных вопросов.

– «На тебя напали? Ты дралась?» – все же докричался он.

– «Нет, я…» – и я передала ему картинку, себя сидящей на лестнице. – «Я… сама…так глупо… Прости…»

Я всерьез попросила прощения у флерса. Ниже падать некуда. Я усмехнулась и потрепала его белоснежные волосы.

– «Я люблю тебя…» – оказывается, можно шептать и мысленно.

– «И я тебя, Лиан, и я тебя люблю… только не хочу повторить судьбу твоих Матерей, поэтому… не размягчай меня слишком. Мне надо оставаться суровой…»

– «Я понимаю. Я постараюсь не забывать об этом».

Мы дошли до моей спальни и упали на кровать, Лиан попытался раскачать меня, влив большой глоток силы, но я не удержала его, и сила бесцельно рассеялась.

– «Отдохни, поспи, ты слишком сильно навредила себе. Ты пыталась отказаться от себя, это всегда калечит…»

– «Ты пытался сделать то же самое? Отказаться от себя?»

– «Да. Убедить себя, что ты мне не нужна, что я смогу жить дальше, как жил до тебя. Отдохни, вспомни что-нибудь приятное».

Я послушалась его совета и погрузилась в полудрему.

***

Все началось очень давно, все началось с Кости.

Тогда я часто меняла источников и коллекционировала мужей, собирая их деньги. Так я жила почти двадцать лет. И вот однажды прозрачным осенним утром я гуляла по Сентрал-Парку, просто по чуть-чуть подпитываясь от этого островка природы в чадном, как мне тогда казалось, городе. Мое внимание привлек немолодой мужчина аристократичной гордой выправки, бедно, но аккуратно одетый. Он, так же как и я, прогуливался, жмурясь на холодные лучи осеннего солнца в еще не опавшей золотой листве. Мы поравнялись и какое-то время шли рядом, потом он безмолвно предложил мне руку, и я приняла, опершись на него. Без слов мы шли по аллеям, мне было очень хорошо рядом с ним, я чувствовала его силу как тепло домашнего очага и грелась в этом тепле.

– Простите, я ужасно воспитан, – все же заговорил он.

Я засмеялась.

– Я тоже…

– Позвольте представиться – Константин Воронов.

– Пати Поммера.

Он церемонно поцеловал мне руку, и мы пошли дальше все в том же легком и непринужденном молчании. Расстались мы все так же – раскланявшись без лишних слов.

На следующий день я пришла в парк, в то же место в то же время в надежде увидеть его, он меня не разочаровал, показавшись на аллее одновременно со мной. Мы опять гуляли, только в этот раз я уже расспрашивала о нем, о его жизни.

Русский аристократ, офицер, он воевал, пытаясь отстоять ту жизнь, которой его родина жила раньше, до революции, но проиграл. Проиграл и покинул то, что так любил, чтобы сохранить свою жизнь, хотя многие его друзья остались умирать на родной земле. Он не боялся смерти, но умирать бессмысленно не хотел. Он думал, что после сможет вернуться с такими же, как он, чтобы начать новый бой. Но не вышло. Лучшие погибли, выжили слабаки, способные лишь молоть языком, сетуя на судьбу и вспоминая былое величие. Изгнанники кое-как устроились на чужбине и, забыв гордость и честь, принялись просто выживать. Он понял свою ошибку, понял, что лучше было б умереть там, на родине, в разгаре боя. Но что сделано, то сделано. Накладывать на себя руки бывший офицер счел еще большим позором, чем бесцельное существование изгнанника. Перебравшись в Америку, он поселился отдельно от своих бывших соотечественников, не желая общаться с ними. Ему не было еще и пятидесяти, а он считал, что его жизнь кончена. При всем этом в нем не было надлома, он просто принял свою судьбу и, ни на что не надеясь, ничего не ожидая, жил день за днем. До нашей встречи.

А потом я вошла в его жизнь… Мы встречались в парке почти каждый день, но скоро наступила зима, и мы перебрались в маленькое кафе на Бродвее. Однажды под конец зимы он не пришел, хоть мы и договаривались о встрече, я прождала, думала, перезвонит в кафе или иным образом даст о себе знать, но нет, просто пропал. Я сама не ожидала, что так расстроюсь, но все же решила расставить все точки и найти его. Я лишь приблизительно знала, где он живет – где-то между 96-й и 90-й Уэст-стрит. Помню, как бродила на пронизывающем ветру и расспрашивала ребятишек и стариков, не здесь ли живет старый русский военный мистер Воронов? Часа через два мне повезло, и милая девчушка привела меня к его квартире, я долго стучала и просила открыть, чувствуя, что он там. В конце концов я нашла консьержку и убедила отпереть мне дверь. Он лежал в горячке, в ту зиму свирепствовала инфлюэнца, подобная «испанке».

Я не отходила от него двое суток, отпаивая отварами с медом, удерживая своей силой, не давая жару «спечь кровь». На третий день опасность миновала, и я уснула, свернувшись на краешке кровати. Проснулась я от того, что мне кто-то дарил силу, белую и чистую, теплую, как утреннее летнее солнышко.

– Пати… Ты не дала мне умереть, – тихо произнес он.

– Ты мне нужен, – призналась я.

– Ну зачем я тебе? Бедный, никчемный старик? Что я могу тебе дать? Ты молода, красива, обеспечена.

– Мне очень хорошо с тобой рядом, Костя, – я назвала его коротким именем, которое он случайно назвал мне, пересказывая давний разговор. Это давняя уловка – произнести имя так, как произносит его владелец, если хочешь обрести хоть толику власти над ним.

– Пати, по совести мне бы надо прогнать тебя, чтобы ты не тратила на старика свое время, но я не могу.

– Вот и хорошо, Костя.

– Скажи еще раз. Ты произносишь без акцента…

– Костя, Костя, Костя… Костя, я…. – я хотела сказать что люблю его, но поняла, что нельзя, что это будет лишним. – Я хочу есть, а ты?

– И я хочу есть, – с удивлением произнес он.

Костя никогда не позволил себе ни одного нескромного прикосновения, ни одного «мужского» взгляда, хоть в первые годы в нем нередко пылало плотское желание. Мои несмелые попытки и первые шаги он отвергал жестко и безоговорочно. Он считал непорядочным переводить нашу дружбу в нечто более близкое, считал, что я должна найти себе молодого обеспеченного мужа, должна устроить свою жизнь. Считал, что может меня развлекать рассказами как друг, но не более. «Я должен тебя прогнать, но не могу», – это было девизом наших отношений. Он любил меня, по настоящему любил, настолько, что во имя моего блага был готов пожертвовать этой любовью. А я не могла ему сказать, что я не человек и что мое благо вовсе не в удачном замужестве и паре-тройке ребятишек.

Двадцать пять лет мы были вместе, четверть века. Виделись каждые выходные. С ним я научилась «присоединяться» – видеть то, что вспоминает и рассказывает человек, я научилась аккуратной работе с силой, научилась латать сосуды и сердце. Я очень многому научилась рядом с ним. Я помню его жизнь лучше, чем свою собственную. Странно… Я полюбила все, что любил он, разлюбила то, чего он не любил. До сих пор я считаю запах амбры вульгарным, а ландышей – восхитительным, и не доверяю бездомным собакам, потому что как-то стая чуть не загрызла его, раненного; а еще люблю кошек серых, невзрачных.

Он подзывал кошек по-русски «Кис, кис, кис…», и это всегда веселило меня. Кошки останавливались и задумчиво-оценивающе смотрели на него: «Ты и вправду меня поцелуешь?» Некоторые, не поверив в обещание, уходили по своим делам, а некоторые подходили, подняв в ожидании мордочку, он чесал их за ушком, гладил подбородок, они довольно жмурились: «Не поцелуй, но тоже неплохо…» В один из таких моментов я вдруг сочинила сказку.

– Однажды серая кошка гуляла по осенней листве и увидела старого короля, который потерял трон и королевство, но не перестал быть королем, и решила пройтись с ним. Они шли рядышком по осенней листве и любовались вальсом золотых листьев. Король посмотрел на кошку и представился:

– Король.

– Кошка, – ответила она.

И Король как истинный рыцарь поцеловал даме лапку. Как только он отнял лапку от губ, в его руке оказалась девичья ладонь.

– Вы меня расколдовали, merci. Вообще-то я принцесса, но вот… была серой кошкой. Вы теперь женитесь на мне? – с надеждой спросила она.

– Милая принцесса-кошка, я стар и у меня нет королевства, вам лучше поискать кого-то из молодых принцев, – с сожалением ответил Король, принцесса была очень мила и с первого взгляда понравилась ему.

Принцесса огорчилась отказу, но виду не подала.

– Хорошо, я поищу принца, а пока можно я побуду с вами? Я так устала бродить сама по себе.

– Конечно, принцесса, – согласился Король, радуясь, что не придется так быстро расставаться.

«И жили они долго и счастливо», – закончила я.

После этой сказки Костя первый и последний раз поцеловал меня.

Странно, что до сегодняшнего дня я не задумывалась о том, насколько сильно он повлиял на меня. Моя жизнь сложилась бы совсем иначе, не встреть я его тогда в парке или не пойди искать его дом, когда он не пришел.

Я не тосковала о нем, когда он умер, у меня тогда уже были Герб и Рон, а вскоре появился Диего.

Костя устал, он взял от жизни все что мог, и смерть не страшила его, он ждал ее, как старого друга. Он не хотел умирать в постели и всегда надеялся расстаться с жизнью весной или осенью – под прозрачным небом.

В парке на скамейке рядом с той аллеей, где мы впервые встретились, я оставила его, зная, что старое сердце отсчитывает последние удары. Он всегда верил в Единого, и тот забрал его к себе. Прозрачное небо, молодая листва, запах древесных почек… Весна помогла мне пережить самый страшный первый момент, она осушила мои слезы…

***

Лиан… Его сила сейчас пахла точно так же – весной.

Он уже привычно устроился внизу, уткнувшись лицом мне в живот. Я погладила его волосы, они мне очень нравились, абсолютно нечеловеческие – тяжелые белоснежные пряди, очень мягкие и на ощупь напоминающие лепестки лилии. Лиан ответил на ласку, поделившись силой в поцелуе, одном, потом еще одном и еще… Ласка, тепло, нежность, надежда, бодрость, уверенность в себе – все это я получала с поцелуями. Это невозможно ни с чем сравнить.

– «Позволь…» – в Лиане горел красный огонек, как в человеке, и взгляд был абсолютно мужским.

– «Нет… Мы можем… Я боюсь. Я не готова». – В тот момент я не могла даже думать связно, не то что говорить.

Лиан все понял, но понял по-своему.

– «Да. Рано. Ты еще многого не знаешь и не умеешь. Не сможешь быстро подтянуть ребенка до взрослого ума».

От такой трезвой рассудительности я окончательно растерялась и внутренне захлопнулась.

– Но тебе все равно надо наполниться, – произнес он вслух, зная, что мысли я уже не услышу.

– Конечно…

Все было, как в прошлый раз, и даже лучше, я отдала контроль над силой Лиану, и он уже не раскачивал ее до огромных размеров, а средними, какими-то уютными порциями отдавал мне, ждал, когда я ее хоть частично переработаю, и начинал все по-новой.

Солнце давно миновало зенит, его лучи стали косыми и желтыми, я была почти полна, и не так, как после одной большой кормежки, когда центры полупустые, а в артериях и венах сила бурлит, я была полна по-настоящему, на несколько дней вперед.

– «Ты не устал? Может, хватит?» – конечно, Лиан устал, его крылья уже еле шевелились.

– «Последний раз, и все».

Этот последний раз заполнил меня под завязку – белая, красная и зеленая силы текли во мне в оптимальной пропорции. Лиан полюбовался на результат своих трудов, и глаза его сонно закрылись.

– «Я просто хочу, чтоб ты знала, что я могу. Что ты всегда можешь на меня рассчитывать», – успел он подумать перед сном.

Глупенький… и такой родной, я и так на него рассчитываю, даже слишком, наверное. Хотела отблагодарить его как всегда порцией силы, но сдержалась – ему нужно восстановиться, и чужая сила, которую он и так перекачивал часами, сейчас совсем ни к чему.

Я по привычке укрыла его и встала с кровати. На автоответчике мигали сообщения: первое, пришедшее пару часов назад, от Седрика, что он высылает ко мне волка с книгой и что грязнуля ничего не знает, но приступила к работе. Второе и третье – от Дениз, двадцать минут назад она просто сообщила, что ко мне пришел мистер Румански, а пять минут назад с нотками паники попросила прийти как можно скорее.

Ох, не зря Седрик так гадко ухмылялся, вряд ли присланного волка можно назвать спокойным, скорее уравновешенным. Я быстро оделась и привычным маршрутом побежала на работу.

Юмор Седрика я оценила, как только увидела мистера Румански. Он был спокоен, смертельно спокоен. Родж, стоявший в шаге от развалившегося на стуле гостя, явно жалел, что у него нет огнестрельного оружия. А Дениз, которую волк сверлил мертвым взглядом, не сбежала со своего рабочего места только из врожденного упрямства и отважности, она пыталась бросать ответные уничижительные взгляды, но выходило как-то неубедительно. Всю эту картину и расстановку сил я успела отметить, открыв дверь и сделав два шага.

– Мисс Дженьювин… – скрыть облегчение в голосе Дениз не смогла, – Вот…

– Да, я предупреждена. Извините, что заставила ждать, – это волку, приличия надо соблюдать. Хотя бы на людях. – Пройдемте в мой кабинет.

И я вновь вышла в коридор, общей приемной у нас не было, только небольшие комнаты с общим коридором.

– Мэм, – Родж опередил вальяжно-заторможенного волка.

– Не волнуйтесь, Родж, – приказала я, глядя в глаза.

– Есть, мэм.

Волк, проходя мимо охранника, многообещающе ухмыльнулся; Родж не спасовал и, стиснув зубы, уставился оборотню в глаза. Крепкий мужик и не глупый, первый не провоцирует, я не ошиблась, поставив его старшим.

В кабинете я привычно юркнула за свое рабочее место, а волк молча бросил на стол пухлый сверток и развалился в кресле. Я развернула – «Волчья летопись» оказалась печатной книгой, я отчего-то ожидала, что она будет рукописной. Ну да ладно, пора приступать к делу.

– Что тебе сказал лорд Седрик?

– Что ты хочешь меня о чем-то попросить, – его голос был почти не человеческим, низким и рычащим.

Седрик… Сучий сын! Верней – кобелий.

Ладно. Справлюсь.

Я оценивающе уставилась на волка.

– Не попросить, а поспрашивать, – уточнила я.

– Ты хочешь знать ответы на вопросы, значит, ты их просишь.

Я расхохоталась.

– М-да, железная логика. Ну что, волк, будешь торговаться об оплате, не зная, какую услугу окажешь, или как?

Меня данная ситуация стала забавлять, мне не был страшен этот мертвый взгляд. Убить меня волк не убьет, а если нападет первым, у меня будет право его убить, и я уж это право осуществлю. Даже если не смогу дотянуться до пистолета и кнута, а они совсем близко, я всегда могу ударить силой. Я сейчас настолько сильна, что мне не придется даже касаться его. А что если… Ох, моя любовь к рисковым и неподготовленным экспериментам не доведет меня до добра.

Волка немного сбила с толку моя веселость, и это выразилось в агрессии.

– Розовая малышка, не зли меня. Или ты думаешь, что то «мясцо» прибежит на крик и защитит тебя? Напрасно, – и он осклабился.

Я б испугалась от такого, но уже провалилась, как говорят люди, «в неадекват», и меня тянуло хихикать от его слов и зверской рожи.

– Я розовая, но не малышка, твоего папаши еще в проекте не было, когда я была малышкой. А тебе, блохастый, стоило бы научиться вежливо разговаривать со старшими.

– Это ты-то старшая? – негромко так, спокойно спросил он, вставая и нависая над столом.

– Ага…

Напали мы одновременно. Он прыгнул вперед, стараясь достать меня через стол, а я ударила красной силой, выпустив ленту, и опрокинула в сторону свой стул. Волк пролетел над столом и, не встретив преграды в виде меня, немного неловко свалился на бок. Я выпустила еще одну красную ленту, такие удары силой плохи тем, что не действуют мгновенно. Ударив, я таким же неизящным прыжком, как и он, перевалилась через стол, который опять нас разделял. Волк с рыком поднялся на ноги и запрыгнул на столешницу, а я, быстро-быстро перебирая руками и ногами, отползла, сидя на попе, при этом осыпая его градом ударов-лент. Мое бегство, наверное, действительно было смешным, презрительная улыбка и гримаса боли боролись на его лице.

И тут его все-таки скрутило, наконец-то! После того, как я в него вбухала эквивалент килограмма виагры, его скрутило! Но этот блохастый оказался очень сильным, своих попыток достать меня он не прекратил. Спрыгнув со стола и скрючившись, одной рукой держась за свое достоинство, он еще с минуту гонял меня по комнате. Благо, в таком состоянии от его былой скорости и реакции не осталось и следа.

– Уймись, блохастый, уймись! А то хуже будет! – нервно смеясь, кричала я. Он лишь рычал в ответ, правда, все чаще срываясь на скулеж. Наконец он остановился аккурат посреди кабинета и, скрючившись на коленях, вцепился зубами в ковер, вырывая ворс свободной рукой.

– Не трожь ковер, тварь! – не помня себя, я подбежала и со всей силы пнула его в задницу.

Смутно я понимала, что веду себя как-то неправильно, но как правильно – я на тот момент не знала.

В комнате распространился специфический запах, и я схватилась за голову – если персонал унюхает, узнает, понапридумывают такого… Я замучаюсь им мозги вправлять, спасая свою репутацию.

Кондиционер! В пульте сели батарейки. Бардак! С неработающим пультом я вылетела в коридор и заскочила к Дениз.

– Не работает! – и швырнула пульт ей на стол.

– Возьмите мой… – а глаза у Дениз круглые-круглые. За спиной появился Родж.

– Мэм….

– Да нормально все! Нормально!

– Это рэкет? – подала голос Дениз. – Может, полицию вызвать?

«Так, спокойно».

– Дениз, ну какой тут у нас может быть рэкет? Ну что ты. Мистер… Румански актер! Да. И он вошел в роль. Только и всего. А вы тут… панику развели.

Мне показалась, что они тоже слышали «треньканье» моих слов. По крайней мере, на их лицах было ярко выраженное недоверие.

– И не вздумайте полицию вызывать, – я строго посмотрела на них. – Опозоримся, – ляпнула я то, что крутилось в голове.

В коридоре Родж догнал меня.

– Мэм…

– Что?!!!

– Я здесь, если что.

– Угу.

Я заскочила обратно в кабинет, постаравшись поскорее прикрыть дверь. Вылазка за пультом заняла меньше минуты, и волк все так же грыз ковер, чтоб заглушить крик. Выставив кондиционер на максимум, я вспомнила, что в уборной есть освежитель воздуха, которым я никогда не пользовалась, потому что, как и все не-люди, не выношу синтетических запахов. Ничего, потерплю. Я принялась разбрызгивать эту гадкую вонь, отдаленно напоминающую запах хвои. Стоны волка стали как-то по-особому жалостными.

– Терпи, собака, сам тут…

И тут до меня дошло, что вбухала я в него столько, что запросто могу и покалечить, а Седрику очень не понравится, если я лишу его сильного волка.

– Так, блохастый, а ну… завались на бок. Давай! – и я, не дожидаясь, пнула его. Так и есть, надо отбирать силу… если еще не поздно.

– Не дергайся. Убью, – серьезно предупредила я.

Ловить взбесившиеся потоки – дело не из легких и требует сосредоточения. Кое-как я все же пришла в себя, отогнав боевой транс и связанную с ним придурь. Через несколько минут кропотливого труда я извлекла все красные ленты силы и вытерла непонятно откуда взявшийся пот. Переключив зрение на нормальное, я посмотрела волку в лицо, ставшее враз каким-то детским и обиженным.

Страницы: «« 4567891011 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Случайно познакомившись с красавцем Тристаном, Таллула Лэйзенби провела с ним волшебную ночь, не под...
«Все возрасты любви» – единственная серия рассказов и повестей о любви, призванная отобразить все ли...
Пять лет назад они были близки, но Дамиан отверг Рейко. И вот они снова встретились. Но теперь между...
Синтез воспоминаний («Путешествие в детство»), мемуарной литературы и исследовательских проектов, на...
Школа – ад, особенно если это новая школа. В чужой стае нелегко. Может, кем-то прикинуться, чтобы те...
Восьмилетний Джейкоб Харгрейв трагически погиб в 1966 году, прямо накануне своего дня рождения. Харо...