Мои путешествия. Следующие 10 лет Конюхов Федор
Дальнейший путь пролегал через хвойные леса, затем по руслу рек Калтаг и Уналаклит до одноименного города, лежащего на побережье Берингова моря.
«Айдитарод» – день двенадцатый
16 марта 2000 года. Уналаклит (Unalakleet) – 882 мили от Анкориджа
Уналаклит – поселок на берегу Нортон-Саунд, большой бухты в Беринговом море. Добравшись до побережья, большинство погонщиков оставляет нескоростных собак, даже если те могут бежать дальше. Процедуру сдачи собак представителям гоночного комитета и ветеринарам прагматичные американцы назвали словом drop, что означает «бросить».
Я посмотрел в сторону саней. Там из сумки торчала голова Мэрилина. Старый бывалый участник «Айдитарода» лежал в нартах, его время гонки закончилось. У него отказали лапы. Они распухли в суставах и подозрительно густо покраснели в подушечках.
Этап Уналаклит (Unalakleet) – Шактулик (Shaktoolik)
Я давно потерял ориентир во времени и пространстве. С воспаленными глазами, измученными нервами и непроходящим чувством вины перед собаками сам себе казался тенью на белом пространстве, где сетчатка разнообразных следов и дорог была понятна только Канну. Порой и он ошибался, и тогда через некоторое время мне приходилось возвращать собак к пройденной развилке.
Большую опасность представляли дрейфующие льдины. Они прибивались к берегу, и их трудно было отличить от суши. Попав на такую льдину, погонщик рисковал оторваться с нею от берега.
После Уналаклита трасса была покрыта голым льдом, а потом пошла по замерзшему болоту, и я все не мог найти защищенного от ветра места, где можно было бы дать отдых собакам и покормить их. Так продолжалось до самой окраины Шактулика, и там, за 3–4 мили до контрольного пункта, две молодые собаки – сестрички Токобел и Сквирел, увидев дома и решив, что это и есть место отдыха, легли на снег и отказались бежать дальше. По очереди я перенес их в нарты: «Пусть полежат – намаялись бедняжки…»
«Айдитарод» – день тринадцатый
17 марта 2000 года. Шактулик (Shaktoolik) – 922 мили от Анкориджа
Эту деревню, где живут чуть больше полутора сотен человек, в шутку называют прибежищем штормов. «Не надейтесь, что ветер утихнет – шквалы здесь затяжные. Так что советуем продолжить путь,» – сказали мне на контрольном пункте.
Этап Шактулик (Shaktoolik) – Коюк (Koyuk)
Я пустился в путь ночью при сильнейшем встречном ветре и температуре минус 27 градусов по Цельсию. Первые 10–15 миль дорога шла по болотистой местности, а затем по льду залива Нортон. Если лед будет недостаточно крепок, маршрут пройдет к востоку от бухты Нортон по береговой линии, из-за чего путь будет на 15 миль длиннее. Обычно участники гонки переходят с побережья на лед бухты Нортон на оставшемся участке в 30 миль до Коюка.
Собаки бежали с трудом: лапы скользили по гладкому льду, и это быстро выматывало. Вдруг упряжка залетела в воду – я попал в ловушку, которой так боялся.
– Вперед, мои хорошие! Go-go! – скомандовал я, понуждая собак бежать почти по грудь в ледяной каше.
Упряжка замерла на месте, не реагируя на команды, а потом собаки и вовсе попятились. И тут Канн резко рванул вперед, следом за ним натянули постромки остальные самцы, а самки беспрекословно подчинились им. Я тянул сани вместе с собаками и молил Всевышнего помочь питомцам.
Когда Канн упал, я не удивился – знал, что старый вожак может не выдержать испытания ледяной купелью. Я отнес бесчувственного пса в сани и под бок ему положил в сумку его напарницу Элен. А во главе упряжки поставил Дара с Наташей.
Только через полчаса упряжка выбралась на твердый лед, и тогда я быстро снял с собак ботиночки – пока они не заледенели и не поранили лапы. Однако твердый лед был всего полмили, а затем вновь последовало погружение в ледяную воду…
«Айдитарод» – день четырнадцатый
18 марта 2000 года. Этап Коюк (Koyuk) – Элим (Elim)
На контрольный пункт в поселке Коюк я пришел в 06:00. Собаки были на пределе. Когда я рассказывал о ночном форсировании ледяной ловушки, на контрольный пункт поступило сообщение: американка, шедшая вслед за ним, сошла с дистанции – ее упряжка отказалась форсировать водную преграду.
«Айдитарод» – день пятнадцатый
19 марта 2000 года. Этап Элим (Elim) – Головин (Golovin)
Добрались до Элима, это маленькая эскимосская деревня. Отсюда до Нома 123 мили, и гонщики обычно тут не останавливаются. Однако я намеревался задержаться, чтобы дать отдых собакам: за время гонки они устали невероятно, исхудали, падали и отказывались идти.
– Нет, двигайся дальше! – показали мне жестами местные жители, а потом один из них объяснил:
– Тебе следует поторопиться, а то не уложишься по времени. Через два дня официальное закрытие гонки.
Головин (Golovin) – 1056 миль от Анкориджа
В Головине встретил Линду. Удивился, что она не торопится и идет почти рядом со мной.
– У меня молодняк, я его тренирую в этой гонке, – как бы прочитала она мои мысли.
Линда находилась в удрученном состоянии. В Головине она встретила своего мужа Дэна и была поражена его изнуренным видом. Линда специально задержалась в Головине, чтобы дать Дэну уйти вперед. Было бы смешно, если бы в Номе они финишировали рядом: Дэн – с отборными собаками фермы, а Линда – с молодняком.
Я шел шестьдесят восьмым. Значит, все трое: Дэн, Триш и Линда – тоже в шестом десятке машеров. Этот десяток был последним. Тринадцать погонщиков уже выбыли из гонки.
Головин (Golovin) – Белая Гора (White Mountain)
Маршрут Головин – Белая Гора пролегал в северо-западном направлении, поворачивал к реке Нудюток и скоро подходил к деревне Белая Гора, примостившейся рядом с холмом.
В этом местечке не только происходила регистрация погонщиков. Это последний перед финишем пункт, где машеры должны простоять обязательные восемь часов.
Разговорился с одним из участников гонки, американцем Эдвардом Трясиной.
– Скажи, Федор, сколько собак ты намерен оставить для финиша?
– Всех, а их у меня сейчас тринадцать.
– А не тяжело ли тащить для них корм? Я беру с собой только необходимый минимум – пять собак, а остальных отправляю.
– Слушай, Эдвард, хочу тебя попросить: уступи мне последнее место.
– Нет, Федор. Я сам хочу прийти последним.
– Тебе нужен всего лишь приз – Красный фонарь, а мне нужно другое. Я, Эдвард, живу по принципу: либо быть первым, либо последним. Я не могу позволить себе быть между…
Я плохо говорил на английском, и растолковать американцу свою жизненную философию было нелегко. Впрочем, даже если бы я хорошо объяснялся на английском, мой собеседник все равно мог бы не понять. И поэтому я поступил проще – сделал деловое предложение:
– Послушай, Эдвард! Если ты уступишь мне последнее место, то я подарю тебе одну из моих картин. Мои картины есть в коллекциях президентов России и Тайваня, премьер-министра Австралии… Будет и у тебя.
Немного подумав, Эдвард Трясина кивнул в знак согласия.
«Айдитарод» – день шестнадцатый, последний
20 марта 2000 года. Этап Белая Гора (White Mountain) – Сейфти (Safety)
Участники гонки не останавливались надолго в Сейфти, а только регистрировались, брали обязательные для финиша нагрудные значки и оставляли лишний багаж. Но я намеренно задержался – ждал, когда Эдвард Трясина, пришедший в Сейфти после меня, выйдет на финишный этап.
Сидя в доме, где обосновался гоночный комитет, я пил чай и смотрел в окно на своих отдыхающих собак. Снег обильно сыпался на их шерсть. Казалось, что я научился за эти шестнадцать дней читать мысли каждой собаки.
«Они, несомненно, чувствуют завершение длинного и трудного пути. О чем они думают сейчас? Изменились ли они за это время? Изменился ли я сам?»
Да, конечно, и я сам, и мои собаки изменились. Выдержав изнурительный путь, мы победили самих себя, свои физические и моральные недуги. И это самое главное.
«Одиночество»
Финишный этап Сейфти (Safety) – Ном (Nome)
…За несколько миль до Нома гонщиков встречали зрители на снегоходах, а также репортеры и телеоператоры. Почти всегда в воздухе висел вертолет одной из телекомпаний.
Опытные гонщики рассказывали, что последние несколько сот ярдов – это чистый хаос. «У меня было такое чувство, будто я ехала через ураган», – сказала об этом пути одна из участниц гонки Либби Риддлз. Но пришел конец и этому урагану. Наступил момент, когда наконец триумфальная упряжка собак доставила своего благодарного хозяина под арку, где каждый, кто приходит к финишу, одерживает личную победу.
Я бежал со своей упряжкой по улицам Нома и видел, что Канн нервничает. Дорога была усыпана людьми. Впереди ехала полицейская машина с мигалкой. Периодически она издавала звуки сирены, которые беспокоили четвероногих. Следом за упряжкой на мотонартах с видеокамерой ехал оператор Майка Алешина. Он ждал меня на финишной линии.
– Go-go, Fedor! Go-go!
Я пересек финишную черту 20 марта в 15:44. Путь в 1150 миль одолел за 15 дней 5 часов 44 минуты, придя шестьдесят восьмым из восьмидесяти одного стартовавшего. Организаторы гонки вручили мне приз – «Красный фонарь». Это традиционная награда последнему гонщику, финишировавшему в отведенное для состязания время.
И еще я установил своеобразный рекорд – стал единственным финишировавшим участником «Айдитарода», который затратил на тренировки всего 3,5 месяца. Американцы делали ставки один против десяти, что я не осилю и половины пути, но я доказал, что могу не только управлять океанской яхтой, подниматься на самые высокие вершины мира и ходить в одиночку на полюсы планеты, но и пройти труднейшую дистанцию на собачьей упряжке.
Глава 4
Одиночная кругосветная гонка Vende Globe
Перед выходом в океан надо дать себе отчет, где страх и крепко ли мужество. В наши дни люди не отправляются в одиночку на поиски истины, а я отправился. Желающий пахать должен иметь свой плуг.
Федор Конюхов
В ожидании старта
9 ноября 2000 года. Ле-Сабль-д’Олон, портовый город на западе Франции
Регата Vende Globe считается самой престижной в мире. Начинается и заканчивается она во французском городе Ле-Сабль-д’Олон (Les Sables d’Olonne), столице региона Вандея. После старта участники направляются из Бискайского залива через Атлантический океан на юг, огибают три великих мыса: мыс Доброй Надежды[86], мыс Лувин и мыс Горн, обходя, таким образом, Антарктиду по часовой стрелке. Затем возвращаются водами Атлантики во Францию. Итого ~25 000 морских миль.
07:00. На яхте у меня часы механические – каждый день их завожу. Это ритуал. Не люблю электронные часы. Мне больше нравятся хорошие, большие – механические. А что такое хорошие? Это е, что показывают точное время. Сейчас они показывают семь утра.
11:00. Двадцать четыре яхты, участвующие в одиночной кругосветной гонке Vende Globe, ожидают старта. Среди них и моя яхта – «Современный гуманитарный университет». Яхты начнут уходить с 12:30. Я по жребию пойду последним, в 14:30.
Для меня суть кругосветной гонки под парусами состоит не в том, чтобы обогнать кого-то, ибо яхты заведомо обладают разной скоростью. Моя задача заключается в том, чтобы финишировать. После каждой экспедиции я меняюсь. Каждая экспедиция – на Северный или Южный полюс, восхождение на Эверест или плавание в одиночку вокруг света – обновляет мой дух, но изнашивает тело. С самого детства я иду своей собственной тропой, не зная и не спрашивая никого, была ли это лучшая дорога. Я знаю только одно: это моя дорога. Моя яхта лишь ненадолго оставляет след за кормой, и никто не в силах точно повторить мой путь, потому что он растворился в линии горизонта.
Неужели еще раз увижу себя у мыса Горн?
Неужели моя яхта еще раз замкнет кольцо вокруг земного шара?
Дай Бог дожить до этого времени!
9 ноября 2000 года, Ле-Сабль-д’Олон.
Из записей Ирины Конюховой
11:00. Утро. Порт д’Олон. Двадцать четыре яхты ожидают старта. Среди них яхта моего мужа Федора – «Современный гуманитарный университет». Погода с утра ясная, но небо напряженное. Океан утром был спокойнее обычного, но не настолько спокоен, чтобы надолго затихнуть. И облака на горизонте, и прохладный ветер, и пена волн – все это не позволяет расслабиться.
Я думаю о дороге Федора. Сижу внутри яхты и смотрю на нее. Хочу запомнить каждую деталь, представить, как Федя будет здесь жить почти полгода.
Федор сейчас вешает иконку Николая Чудотворца на руль. Эта металлическая иконка, покрытая соленым налетом, давно путешествует с ним. Она ему все время напоминает о Николае Угоднике, который хранит его.
Счастливого пути, мой любимый!
Первая ночь
10 ноября 2000 года. Бискайский залив
10:45. Прошла первая ночь в море. Было холодно, часто шли шквалы из-под туч. Еще не спал со вчерашнего дня. Ветер не дает расслабиться: заходит то на юг, то на север, и все через запад. Меня прижимает к испанскому берегу – я знал, что Бискайский залив так просто не выпустит.
«Ожидание»
10:55. Впереди по курсу вижу в бинокль две яхты. Но кто это из гонщиков, не различил. Утром звонил в Ле-Сабль-д’Олон, сын Оскар сообщил, что три яхты вернулись в порт с поломками. Регата Vende Globe – стопроцентная «одиночка», поскольку любая помощь извне означает автоматическую дисквалификацию. В течение гонки яхтсменам запрещено принимать вертолетные передачи, любые информационные радиосообщения (кроме специальных метеосводок), швартоваться в море к другому судну, становиться в док или к причальной стенке (исключение – первые десять дней после старта: только в этот период яхта может быть отремонтирована в порту и снова продолжить гонку). Список же того, что можно, очень лаконичен: можно становиться на якорь, получать по радио консультации медика, вызывать спасателей в случае какого-либо ЧП…
12:30. Я всегда был противником всяческого насилия – и в политической жизни, и в человеческих отношениях. Хочешь или не хочешь того, а в мысли о самом важном вплетаются мысли о суетном, властно-державном, о политике – царстве лжи.
Вся моя жизнь проходит в тоске по иной жизни. Не знаю, где мне лучше – в океане или на берегу. Несовместимость двух стихий! Это мука и трагедия всей моей жизни. Так она и проходит, и осталось ее так мало.
Перечитываю «Северные рассказы» Джека Лондона. Это отвлекает от подсчета, сколько миль надо пройти, чтобы обогнуть земной шар. От этой цифры можно сойти с ума, так что лучше и не считать.
Для мудрости нет предела
12 ноября 2000 года. Бискайский залив
08:30. Ночь была очень сложная, ветер встречный, дождь холодный. Идут пароходы.
11:00. Встает солнце, а над мачтой яхты тучи и идет дождь. Воздух стал теплее, волна подлиннее, а впереди простор. Сегодня я уже третий день в море.
Если путешественник станет оправдываться какими-нибудь обстоятельствами, то значит, он им никогда и не был.
Тот, кто уже имеет ум и разум, может получить мудрость не иначе, как молясь о ней день и ночь, прося ее у Бога. Для ума есть предел, для мудрости нет его.
По профессии я путешественник
13 ноября 2000 года. Северная Атлантика
Слава Богу, выхожу из Бискайского залива. Он меня достал. Знаю, что в океане будет не проще. Но он более благородный, он не бьет исподтишка в спину. Всегда лучше иметь дело с большим, чем с малым. Так же и с людьми.
Встает солнце, а над мачтой яхты тучи и идет дождик. Воздух уже потеплее. Волна подлиннее, впереди простор. Мы с яхтой сейчас проходим мыс Кабо-Вильяно.
Ночь была сложная. Много идет пароходов. Они, как гуси, летят косяком. Суда все идут на Гибралтар[87] из Ла-Манша и наоборот, всем надо пройти три мыса: Кабо-Вильяно, Ториньяна и Финистерре.
11:30. Погода чуть улучшилась. Я смог откачать воду из кормового отсека. Она откуда-то набирается. Пока не нашел течь, но вода прибавляется. Сменил электрический автопилот на гидравлический.
По вере я христианин, а по профессии путешественник. С детства ношу в душе вечное беспокойство, которое гонит на поиски приключений. Я тяготею к тихой, спокойной жизни, но у меня так не получалось. Еще в юности я в дневнике наметил план своей жизни: сколько лет учиться, сколько лет путешествовать, затем заняться искусством, а к семидесяти годам стать деревенским священником. Но это был план теоретический. Я всем, а особенно близким, говорю, что вот это – последняя экспедиция, а затем начну новую жизнь. И так все эти пять лет.
15:20. Из России стоит уезжать навсегда лишь в одном-единственном случае – если у тебя загорелась земля под ногами. В зарубежном коловращении тебе всегда будет отведена второсортная роль: там все сидячие места заняты и ложки расхватаны. Люди столбили и обихаживали свои участки лет двести, а то и подольше. Да, тебе продадут особняк с садом даже по соседству с дворцом короля Испании, но, как ты ни бейся, никто тебя не пустит в совет директоров крупной компании.
18:30. Эти строки пишу после тяжелой дневной работы. Теперь паруса стоят, настроены на попутный ветер. Суп приготовлен, и я наслаждаюсь тем чудным мгновением, который наступает для яхтсмена только раз в сутки, – сидеть и наблюдать закат солнца.
ВЕСТИ: «Первые новости с маршрута кругосветной безостановочной гонки Vende Globe. 23 из 24 яхт вышли из Бискайского залива в Атлантику. Англичанин Майк Голдинг сломал мачту. Случилось это в ночь с четверга на пятницу, вращающаяся мачта упала вместе с надеждами главного английского яхтсмена выиграть Vende Globe.
В первую ночь старта в порт также вернулись еще две яхты: лодка бельгийца Патрика де Радригеса и француза Ролана Жордана.
Российский участник Федор Конюхов также сообщил о первых потерях на яхте “Современный гуманитарный университет”. На мачте сорваны ходовые огни, с кормы сорвало спастельный круг и самое главное – впопыхах забыли положить ложку.
Из технических проблем Федора больше всего беспокоит отсутствие передних парусов. Яхта Федора, построенная 10 лет назад, не прошла новый тест на остойчивость. Первое российское участие в гонке Vende Globe было на грани срыва: Федор стоял перед дилеммой, идти вне зачета или возвращаться в Москву. Однако в самый последний момент удалось найти выход из ситуации. На киль дополнительно положили 270 кг свинца и облегчили мачту – сняли оба передних паруса: геную (110 м2) – для слабых ветров, салинг (90м2) – для умеренных ветров и закручивающие устройства к ним. На сегодняшний день из передних парусов на закрутке остался только штормовой стаксель, все остальные паруса на карабинах.
Все яхты, участвующие в гонке, оборудованы хотя бы одной закруткой, которая позволяет шкиперу уменьшать парус, не покидая безопасного кокпита. Федору же придется на протяжении всего кругосветного маршрута в 25 000 морских миль при каждом шквале бежать на нос яхты убирать паруса. Российский шкипер считает это ошибкой. Да, судьи добились того, что яхта стала более остойчивая, но увеличился риск для шкипера».
Из телефонного разговора в понедельник, 13 ноября. 01:00 ночи по Москве. «Сейчас в Атлантике идут частые дожди и шквалы, перестегнул-поменял паруса, вымок до нитки, чувствую, что простудился. Как буду работать с парусами в Южном океане? Там на холоде парус превращается в огромный лист фанеры, руки в кровь сотрешь, пока его успокоишь, а если он еще и вывалится за борт, то его уже никогда не вытащишь. Но это еще не страшно, опасно то, что это очень длинная гонка и за пять месяцев работы на баке, особенно в Южном океане, где волны 15 метров и ветер стоит 50–60 узлов, я могу допустить ошибку. За борт смоет все. Или автопилот не справится, яхту положит парусами на воду, надо немедленно травить шкоты, а я на носу. Пока доберусь до руля, яхту перевернет. Хотел постараться пройти гонку менее чем за 128 дней (рекорд предыдущего шкипера яхты СГУ венгра Нандора Фа в Vende Globe 1992–1993 годов), но чувствую, что буду идти все шесть месяцев. В целом яхта подготовлена хорошо, после гонки на собачьих упряжках на Аляске чувствую себя в хорошей физической форме. Морально тоже готов – в четвертый раз иду вокруг света».
Нужно жить ради счастья
15 ноября 2000 года. Северная Атлантика
10:30. Только утро, а я уже наработался. До Канарских островов осталось 600 миль. Выхожу на траверз пролива Гибралтар. Сейчас мне помогает Португальское течение[88].
Я сижу в штурманской рубке в глубокой задумчивости. Из-за туч медленно вышла полная луна. Небо сделалось бледно-желтым. Тишина. Слышу только стук своего сердца: в этой тишине оно стучит очень громко. Я понял, что человек должен жить не ради денег, а ради счастья, которое никто не может ни дать, ни купить, ни продать, которого не оплатишь ничем.
В океане нужно сохранять спокойствие
16 ноября 2000 года. Северная Атлантика
Вышел на траверз пролива Гибралтар. Увеличил парусность, поставил полный грот, и стоят два стакселя. Ветер позволяет нести больше парусов, а у меня их нет. Нет из-за того, что гоночный комитет запретил мне брать геную и салинг, а это основные паруса.
09:30. Тесное общение с природой становится для меня потребностью. Если бы меня спросили, когда я начал путешествовать, то я вполне серьезно ответил бы, что это произошло еще там, на берегу Азовского моря, в приазовских степях. Я убегал из дома в лесопосадки, где впервые пытался постичь тайны природы. Книги про путешествия читал запоем, как романы.
Перед восходом солнца здесь, в океане, часто вставало марево. Световые лучи преломлялись в восходящих потоках воздуха, и тогда видимым становился далекий горизонт. А океан и колышущиеся волны, казалось, плясали перед глазами. Да, в наше время люди не отправляются в одиночку на поиски истины, а я отправился. При выходе в океан надо отдавать себе отчет, где страх и крепко ли мужество. Нужно перебороть робость и почуять шторм в океане, а в центре шторма иметь мужество сохранять спокойствие.
Наслаждаюсь безмолвием и покоем
19 ноября 2000 года. Северная Атлантика
04:00. Иду вдоль острова Гран-Канария[89].
07:00. Уже рассвело, но солнце еще пряталось где-то далеко за горизонтом и вода казалось чисто-голубой, без теней. Океан лежал вокруг неуютный и молчаливый, точно в каком-то тяжком раздумье.
Я наслаждался безмолвием и покоем. Это одни из лучших утренних минут на яхте. Чем выше поднимается солнце, тем свежее становится ветер, а океан словно занялся красным пламенем. Что может быть лучше теплой каюты и кружки кофе?!
Закончил работу с парусами, поменял галс. Я спустился в каюту и поставил чайник на плиту. На часах семь, на календаре 19 ноября 2000 года. Воскресенье. Можно отдохнуть. Я вытащил из книжного ящика книгу Макса Фриша «Назову себя Гантенбайн»[90]. Завернутая страница напомнила, что следует дочитать до конца.
Открыл люк над головой. В каюту хлынул свежий соленый воздух. Солнечный свет упал на небольшое зеркальце, устроенное справа от камбуза. «Доброе утро», – сказал я своему отражению в зеркале и испугался собственного голоса. Здесь, в океане, нет голосов, есть только звуки. В тишине слышен стук сердца, ход мыслей. Тишина заставляет чаще думать о прошлом, настоящем, будущем. Я терпеть не могу городского шума.
Вдруг стало страшно от мысли, что я один
21 ноября 2000 года. Центральная Атлантика
09:00. Моя яхта пересекла линию Северного тропика. Незаметно рассвело, и тотчас, словно приветствуя солнце, появилась стая дельфинов. Восход солнца отражается на их темных блестящих спинах.
«Лунная дорожка»
Одиночество! Ты начало тревожить не на шутку! Я прекрасно понимаю разницу между одиночеством и изолированностью. В нормальных условиях я всегда могу покончить с изолированностью – достаточно просто выйти на улицу. Изолированность существует только до тех пор, пока ты этого хочешь. Но одиночество, полное одиночество, – оно невыносимо. Горе тому, кто одинок. Мне кажется, что одиночество наваливается на меня со всех сторон. Мое сердце вдруг стало центром притяжения для этого ничто, которое тогда казалось мне всем.
Мне вдруг стало страшно от мысли, что я один. Надел штормовую куртку, вышел в кокпит. Увидел голубоватое небо, немного успокоился. Но оглянулся назад и вновь увидел за кормой пустоту и одиночество. Может, надо увеличить парусность? Яхта ускорит бег, и тогда они отстанут? Я больше двадцати узлов выжимаю из моей старушки яхты, а какую скорость могут выжать пустота и одиночество? Нигде об этом не слышал и не читал.
17:30. Поменял галс, иду курсом 250–260 градусов на запад. Надо обойти острова Зеленого Мыса[91]. Никто из гонщиков не пошел западней этих островов, только я рискнул. Мне передали, что лидеры стоят в зоне штилей и только яхта «КингФишер» идет вперед. Она была западней всех. Вот почему я и решил уходить на запад. Не знаю, правильно ли сделал. Время покажет.
Скучаю по земле. Как хочется походить босиком по земле-матушке. Этим летом я наконец-то смог выбраться домой, к себе на родину. На вокзале в Мелитополе нас никто не встречал. Мы дали телеграмму, что приедем в Чкалово на такси. Нам не хотелось беспокоить родителей, ведь поезд Москва – Евпатория проходит через Мелитополь рано утром, в 05:30.
Вышли из поезда, и я сразу вспомнил, что так было и тридцать лет назад, когда я приезжал на каникулы из Ленинграда, где учился в Арктическом училище. Тот же воздух, пропитанный фруктовыми ароматами, та же суета, хотя день только начинался.
На вокзале в Мелитополе к нам подскочили сразу несколько человек, предлагая купить черешню. В ту пору в наших краях как раз была пора черешни. Еще не пересыпали ягоды из ведра в сумку, как нам предложили свои услуги несколько таксистов-частников. Я назвал село Чкалово и сразу предупредил, что до него 54 километра. «Знаю, знаю, – сказал один таксист. – Это та деревня, откуда наш путешественник Федор Конюхов». Мы с женой переглянулись и поехали с ним. Он слышал про Конюхова, но в лицо никогда не видел, так что меня не узнал.
«Мама»
Мои мама и папа вышли встречать нас за ворота. Мама – в чистом фартучке, на голове такая же белая косыночка, а папа – в сером костюме, с тремя медалями на груди. Две – «За боевые заслуги» и одна – «За Победу, за Сталина». И первое, что я увидел в глазах отца: он до сих пор солдат, сержант пехоты Советской армии. Несмотря на свои восемьдесят четыре года, отец был еще крепок, в узловатых руках его чувствовалась сила, да и крутые плечи и загорелая, отнюдь не морщинистая шея говорили о крепком здоровье.
За время моего отсутствия произошло много событий. Но хата, в которой я вырос, стояла без изменений и при виде меня как будто заулыбалась.
Из всех книг читаю только Библию
25 ноября 2000 года. Центральная Атлантика
Далеко за кормой остались острова Зеленого Мыса. Утро пасмурное. Небо затянуто тонкой пеленой, волны хаотичные. Глубина под килем яхты 4894 метра.
Сколько всего тащит на себе моя яхта! Только книг одних сотни полторы. Они везде, набиты даже в ящиках с продуктами: книги по естественной истории, биологические трактаты, сочинения по архитектуре и множество тетрадей с заметками. Из всех книг читаю только Библию, потому что это книга книг. Она многому может научить. А еще на яхте есть самое дорогое – горшочек с живым цветочком, его мне подарила Иринушка. В этом цветке есть все: и доброта, и нежность моей жены.
Отшельническая жизнь научила меня довольствоваться малым. Здесь, в океане, жизнь сурова – ни вина, ни прикрас, но зато ее озаряет свет вечности. Ночи Москвы, огни больших городов, сияние бриллиантов в витринах ювелирных магазинов – все меркнет перед этим извечным вселенским светом.
Я счастлив быть свободным
27 ноября 2000 года. Центральная Атлантика
Дождь идет, то усиливается, то стихает. Но здесь, возле экватора, это обычная погода. Меня разбудили хлопающие паруса, когда мне наконец удалось задремать.
Вид океана вполне соответствовал моему настроению. Низкие тучи утюжили горизонт, над водой стелилась невесомая серая мгла. Вот уже четвертый раз я плыву вокруг света, сорок девять лет я странствую по Земле, ища приют. Я безмерно счастлив, что Господь Бог мне это позволяет – быть свободным. Вот уже тысячи лет человек живет в рабстве всех сортов. Он забыл вкус свободы. Он забыл красоту ответственности.
Птичка поет
30 ноября 2000 года. Центральная Атлантика
«Великое движется без конца, бесконечное не достигнет предела»[92].
Если Богу будет угодно, то через 48 миль (то есть при такой скорости, как сейчас, 6–7 узлов, часов через семь) корпус моей яхты пересечет линию экватора и мы очутимся в Южной Атлантике.
Прошло еще только двадцать пять дней гонки, а уже сошли с дистанции четыре яхты. И какие яхты, какие моряки! Я следил по компьютеру и думал: зачем так спешить?!
10:30. Сегодня был восхитительный восход солнца. Прекратив работу с парусами, я стоял в кокпите, любуясь, как солнце всходило из огненно-пурпурных облаков.
Прилетела птичка и села на перила, которые идут через крышу рубки. Маленькая, коричневая, похожая на певчего воробья, может, он это и есть. Умостилась поудобней и тихо запела. Мне показалось, что я уже слышал такое пение. В детстве, наверное. Снова и снова пела она свою нежную песенку. Не знаю почему, но вдруг по щекам у меня потекли слезы. Я был взволнован этой песней до глубины души. Лег в кокпит, вытянувшись на спине, и смотрел вверх. Огромные облака, словно высеченные из белого камня, плавно бежали над мачтой яхты, время от времени заслоняя лазурь неба. Порой они сталкивались бесшумно, потом расходились в стороны, и тогда открывалась бездонная синева.
Когда птичка улетела, оставив меня снова в одиночестве, я загоревал, словно потерял близкого друга.
Безбилетный пассажир
1 декабря 2000 года. Центральная Атлантика
Первый день встречал рассвет в Южной Атлантике. Всю ночь на яхте был пассажир. С вечера села на левую кормовую стойку птичка, морская птичка – небольшая, с голубя величиной, серая. Носик тоненький и длинный. И так всю ночь ехала бесплатно. А на рассвете я уснул, а когда проснулся, ее уже не было.
14:00. Под килем яхты Бразильская котловина, глубина 5038 метров. Солнце зажгло золотистые пятна на облаках, украсило багрянцем края туч над западным горизонтом.
Жизнь путешественника чревата опасностями. Путешествие – это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его просто бездонным? Да, именно «снова и снова» я ухожу в экспедиции с надеждой, что после этого путешествия обрету истину. Как порой не можешь остановиться, шагая по берегу моря, потому что за каждой песчаной косой, к которой ты держишь путь, тебя влекут к себе новые далекие мысы.
Колокольный звон
5 декабря 2000 года. Южная Атлантика
18:30. Налетел холодный ливень. Океан стал неуютный.
Я часто вспоминаю счастливые дни в Швейцарии. Вот мы с женой сидим у обрыва Соборной горы и смотрим на лежащий внизу город Фрибур. Каждый час на колокольне звонит колокол, и с последним ударом грустный и нежный стон долго реет в тихом воздухе, то угасая, то наплывая мягкими волнами. Этот звук навевает чувство необыкновенной радости, смешанное и с неопределенной грустью, и с нежностью. «Господи, как хорошо!» – негромко говорит жена.
«Мой мир»
Я ухожу в плавание ради познания мира
8 декабря 2000 года. Южная Атлантика
Второй день ветра нет. Яхта идет всего 3 узла. На палубе утренняя роса, это значит, что день будет жаркий и безветренный. Плавание в одиночку не оставляет много свободного времени. На яхте всегда находится неотложная работа. Страдаю я только от недосыпания, но это удел всех яхтсменов-одиночек.
Мне доставляет удовольствие так близко наблюдать за жизнью океана. Моя жизнь за этот месяц вошла в привычную колею. Через год мне будет пятьдесят лет. Первый раз в море я ушел в пятнадцать лет, да так и остался верен морю на всю жизнь. И вот я в четвертый раз иду вокруг света. Я всегда уходил в плавание не ради того, чтоб добиться какого-то рекордного результата, а ради познания неведомого мира.
Время течет, завтра, 9 декабря, будет месяц, как я в пути. За эти тридцать дней моя яхточка прошла 6615 миль. Для нас с яхтой этих миль достаточно. Неожиданно рядом с яхтой выпрыгнул огромный кит, который вскоре степенно удалился. Как только мы преодолеем эту зону штилей, мы выйдем в «ревущие сороковые», опоясывающие Южное полушарие в Атлантическом, Тихом и Индийском океанах. Это районы постоянных штормов, туманов и довольно плохой погоды. Вот уже два дня яхта в плену у штиля, сколько же протянется этот штиль?
Я ни с кем не соревнуюсь
9 декабря 2000 года. Южная Атлантика
09:00. Небо затянуто тонкими тучами. Это говорит о том, что ветра сегодня тоже не будет. Значит, Богу угодно, чтобы я больше был в океане. А и правда, куда мне спешить? Мы все время спешим.
09:20. Получил письмо от Оскара, узнал, что я иду самый последний и намного отстаю от предпоследней группы гонщиков. Я сожалею, но это не важно. Я ни с кем не соревнуюсь. Это плавание я готовил для себя, а не для других. Потому что так уж я устроен, я – эгоист. Рак-отшельник любит раковину именно под свой рост, потому что хорошо знает, кто он таков. Так и у меня: моя яхта подходит только мне. Она не любит скорость, не терпит суеты. И мы с ней сдружились.
Я имею смутное представление о правилах гонки: я их не читал. Моя цель – плыть на яхте, а мое желание – странствовать по океану в одиночку. Какое счастье чувствовать себя вольной птицей!
Дедушка научил меня вести дневник
11 декабря 2000 года. Южная Атлантика
09:00. Я не писатель, никогда им не был и не буду. В экспедициях я просто веду дневник. Меня научил этому еще мой дедушка Михаил, когда я только научился писать в восемь лет. Он всегда просил, чтобы я вечером в тетрадке написал все, что видел, с кем и с чем встречался днем. Дедушка был парализован, не мог ходить и даже сидеть – все время лежал на лавке возле окна. Ему было интересно читать мои записи. Через мой детский мир, через мои глаза он, наверное, сам бывал в том мире, где я бегал босиком.
Я писал у керосиновой лампы – в нашей деревне не было электрического света. Писал, сколько крольчиха принесла крольчат, какие голуби летают выше других, когда поспел виноград и так далее. А если увиденное не мог выразить словом, то делал зарисовки – мои детские дневники были с иллюстрациями. Дедушка любил их рассматривать.
Восемь лет дедушка лежал без движения. За ним ухаживали все по очереди – и мама, и папа, и бабушка Марфа. Приходили его дочки – тетя Соня, тетя Хима и тетя Варя. Как-то я услышал, что взрослые обсуждают, как тяжело ухаживать за больным. Я по наивности пошел к дедушке, сел у него на краешке лавки и все ему пересказал. Дедушка не удивился, он знал, что для всех он в тягость и его смерть всем развязала бы руки. Но он сказал: «Внучок, я молю Бога, чтобы он дал мне прожить больше лет. Сколько я проживу, столько же и ты будешь жить». И дрожащими руками снял со своей шеи маленький серебряный крестик. Я его никогда не видел, потому что длинная борода закрывала грудь дедушки, а крестик был под бородой. И этот крестик дедушка повесил на мою тонкую загорелую шею. Он до сих пор у меня на шее.
Везде нужен труд
12 декабря 2000 года. Южная Атлантика
Господи, спасибо, что Ты дал мне прожить вот уже сорок девять лет. Как-то один мой давний знакомый с усмешкой сказал, что не верит ни в какого Бога – и вот живой и здоровый и даже на два года старше меня.
Я промолчал, но подумал: «Да, ты прожил больше на два года, а что ты сделал? Один раз прошел на яхте вокруг света – и все. Да, это хорошо. Да, это немало для человека – один раз обойти вокруг света. Когда ты совершишь столько экспедиций, сколько я, то ты будешь еще больше, чем я, верующим. Но только жаль, что тебе уже не хватит времени жизненного, чтобы это сделать».
«Капитан корабля»
08:00. Океан залит солнцем, и жара, как в пекле. Работать на палубе очень тяжело, я на пределе сил. Прохлада только ночью. Но я всегда жду с нетерпением рассвет. Мне нужен свет, чтобы рисовать: я сейчас работаю над портретом, а вернее, над образом Тосканелли Паоло даль Поццо (1397–1482). Это флорентийский математик и астроном, выдвинувший гипотезу о сферообразной форме Земли и изложивший ее в письме к Колумбу 25 июня 1477 года.
16:30. 30°41’ ю. ш., 18°27’ з. д. Получил по компьютеру от Оскара сообщение, что впереди по моему курсу англичанин Джош Холл увидел большой айсберг. Длина примерно в полмили и высота 250 метров. Мысли об айсбергах не дают покоя, от них голова идет кругом и прошибает холодный пот.