Тайна наложницы Шахразада

Свиток тридцатый

– Воистину, сей немногословный муж куда более походит на посланника нашей воли, чем тот болтливый бурдюк, – пробормотал Гарун-аль-Рашид.

– Воистину так…

– Однако сколь долгим будет странствие сего достойного мужа, нам неведомо.

– Сие неведомо никому, быть может, лишь Аллах всесильный мог бы развеять эту тайну.

Халиф молча кивнул. Должно быть, мысли его вновь приняли печальное направление. Так, во всяком случае, решил визирь. В молчании текли минуты, чтобы потом сложиться в часы.

– Воистину, наш мудрый визирь, ты слишком сурово смотришь на сей мир, – внезапно проговорил халиф. – Ибо ожидание может быть долгим, но страна должна жить, сообразуясь не с нашими печалями, а со многими куда более практичными соображениями.

«О да, мой повелитель. – Голос, который мог принадлежать лишь одной Ананке, прозвучал в тиши покоев. – Сие есть истина. Отвлекись от своих печалей, оставь их там, где они и должны жить. Постарайся вернуться в мир… Или насильно верни себя туда, где твое подлинное место…»

Гарун-аль-Рашид улыбнулся слышимым одному лишь ему словам.

– Повинуюсь, моя греза, – проговорил он тихо.

В повседневных царских заботах пролетели дни, незаметно сложившись в месяцы. И вот на пороге Малых церемониальных покоев, которые халиф все чаще называл своими рабочими покоями, возник Синдбад по прозвищу Мореход. Да, он по-прежнему мало походил на царского посланника, более напоминая сурового воина, который выжил не в одном десятке кровавых схваток. Но халиф не обманулся в ожиданиях, лишь взглянув в глаза купца-посланника, – тот вернулся с победой.

– Воистину, твои глаза говорят куда яснее слов, друг наш. Рассказывай, какими диковинами богат необозримый мир.

– О нет, мой повелитель. Рассказывать я буду позже. А сейчас я лишь покажу тебе то, чего не может быть.

И к ногам халифа легли драгоценные камни, размером и с кулак, и с голову ребенка, и щебень, что играл на солнце тысячами разноцветных искр, и…

– Что это, Мореход? – Визирь держал пальцами длинную ленту сброшенной змеиной шкуры.

– О, визирь… это напоминание… Должно быть, мне суждена еще одна встреча с Повелительницей Гигантов[6]. Знай же…

И последовал предолгий рассказ Синдбада об острове, сложенном из огромных сапфиров и изумрудов, рубинов и шпинелей. Об острове, населенном ужасными великанами, которыми правит Повелительница Гигантов, неустрашимая и бессмертная Анаис. О чудесах смелости, отваги и мужской силы, какие пришлось продемонстрировать Синдбаду и его спутникам, дабы вернуться живыми в великий Багдад и подтвердить рассказ фараоновых купцов.

Трудно описать словами, какая буря поднялась в душе халифа. Он ликовал, радуясь тому, сколь непостижимо многообразен мир, и печалился потерям, которые понес Синдбад, а также ужасался чарам, которые тоже есть под этим небом. И мечтал, что некогда, быть может, с этим же Синдбадом, неустрашимым и немногословным, отправится в путешествие, которое вновь превратит затворника Гарун-аль-Рашида во всевластного правителя, не считающего свой дворец защитой от всех бед.

Однако стоило лишь Синдбаду покинуть дворец, стоило халифу остаться одному в полуночной тиши, как горькая боль утраты вновь поглотила все его существо. И понял он, что мечтать о странствии вместе с Синдбадом ему еще рановато, ибо рана душевная продолжала кровоточить. Даже незримое присутствие Ананке не могло пока утешить Гаруна. Или, быть может, то было лишь коварство ночи…

Однако дни шли за днями, слагаясь в месяцы. И вновь решил Гарун-аль-Рашид прибегнуть к услугам купца Морехода по имени Синдбад. Быть может, он и не вспомнил бы о сем удачливом страннике, если бы неделей раньше не пали ниц перед ним посланники франкского правителя, его двоюродного деда. О, просьба их была до смешного проста, и удовлетворил он ее почти молниеносно. А вот рассказы сих мореплавателей поражали настолько, что поверить в их истинность было никак невозможно. И тогда решил Гарун-аль-Рашид, что неплохо было бы проверить слова купцов, а заодно и украсить свой сад рекомыми чудесами. Пусть даже и одним каким-нибудь.

И вновь отправился скороход к Синдбаду, и вновь предстал купец Синдбад по прозвищу Мореход перед троном повелителя.

– Да хранит тебя Аллах всесильный, Синдбад! Ты не задержался! – Всеведущий визирь окинул купца странным взглядом. Вторым столь же странным взглядом стал взгляд самого Гарун-аль-Рашида.

В покоях стояла невероятная для шумного города тишина, лишь легкий ветерок без трепета и стеснения врывался в высокое окно.

– Знай же, Синдбад, что дошло до великого халифа известие о чуде, в полуночных странах уже множество раз виденном: посреди синего моря высятся белоснежные горы. Рассказывают также, что в этих белоснежных горах не может выжить ни одно живое существо, ибо сии горы сложены целиком из холода и страха. Гарун-аль-Рашид, да хранит его Аллах всемилостивый и милосердный, хочет знать, правда ли это. Халифу, конечно, хотелось бы, чтобы одна такая гора украшала дворцовый парк. Но владыка понимает, что есть вещи, неподвластные человеку. Лишь ифрит мог бы перенести такую гору под окна всемилостивейшего повелителя правоверных. А потому Гарун-аль-Рашид просит тебя всего только узнать, правда ли, что такие горы высятся посреди моря.

Синдбад выпучил от удивления глаза.

– Прости меня, мудрейший визирь! Прости мою дерзость и ты, великий халиф! Но сие есть сказка! Не может такого быть на свете белом, подвластном мудрости Аллаха всесильного и всемилостивого!

Халиф мягко улыбнулся.

– Да, Мореход, нам тоже не верится, что сие возможно. Вот поэтому мы и решили, что лишь тебе одному будет под силу проверить эту легенду, ибо одному лишь тебе даровано везение. Для того же, чтобы твое везение не подвело тебя, мы даруем тебе сей сосуд…

В руки Синдбада бесшумно лег запечатанный сургучом старый кувшин.

– В этом кувшине томится со дня сотворения мира ифрит, дух огня. Его помощь может понадобиться любому, даже самому удачливому человеку. Если же все-таки повезет тебе встретить гору, сложенную целиком из холода и страха, сей дух огня поможет тебе перенести ее в наш дворцовый сад. Думается нам, она станет украшением оного не на один год…

Все это произносил Гарун-аль-Рашид, глядя в высокое окно. Он не желал видеть испуга на лице Синдбада или, о Аллах, что еще хуже, прочесть отвращение в его мыслях. Наконец Гарун отвернулся от окна и взглянул в окаменевшее лицо купца.

– Согласен ли ты выполнить такое наше поручение, Мореход?

– Да, мой халиф, – с поклоном отвечал Синдбад. Лицо его не было испуганным, не таилось в глазах и отвращение. Скорее везучий купец был до крайности изумлен. – Я отправлюсь в далекие полуночные земли и попытаюсь проверить правдивость этих слов.

Гарун-аль-Рашид милостиво кивнул.

– О семье не тревожься, почтенный Синдбад. Отныне ее будут охранять так, как охраняют наше величество. Собирайся в дорогу и поскорей расскажи нам о том, что узнаешь в далеких странах. Да не забудь об ифрите. Наш мудрый визирь утверждает, что нет в целом мире более верных слуг, чем духи огня. Нам же, как ты понимаешь, приходится верить ему на слово.

«Не ведал я, что еще остались в этом мире духи огня, которых некогда заточил великий маг и чародей Сулейман ибн Дауд (мир с ними обоими!)», – пронеслось в мыслях Синдбада.

– О да, друг наш. – Глаза халифа смеялись. – Сокровищница наша воистину неисчерпаема, и самые разные древние тайны ждут своего часа, чтобы показаться из тьмы веков.

Синдбад, изумленный куда более, чем раздосадованный, с поклоном покинул покои халифа.

– Ну что ж, мудрый наш Абу-Аллам… – Халиф потер руки совершенно непривычным для него жестом. Визирь вспомнил, что так делают лесорубы, что живут далеко на полуночи, перед тем как приняться за работу. – Теперь нам осталось лишь дождаться возвращения мудрого купца.

– Возвращения, мой повелитель? Ты веришь, что он вернется?

– Я знаю это. Он вернется, причем скоро. Но правдой будет легенда или останется вымыслом, мне пока неясно – образы еще туманны, они расплываются перед мысленным взором…

Холодок пробежал по спине визиря. Да, сила к повелителю возвращалась. Вскоре он уже не будет нуждаться ни в советах, ни в советниках. Более того, скоро его потеря займет свое место в разуме, освободив сердце для нового чувства. Дело лишь за временем, великим лекарем и великим врагом…

В повседневных заботах халифа шли дни. Но в месяц сложиться не успели. Стоял знойный вечер, до заката оставались считанные минуты. И в этот миг халиф, задумчиво вглядывающийся в контуры облаков, заметил темную точку, что перемещалась в небесной синеве с неслыханной быстротой.

– Абу-Аллам, что это?

Визирь, который возник, казалось, ниоткуда, невозмутимо пожал плечами.

– Увы, сие мне неведомо… Какая-то гора летит по небу, переливаясь в солнечных лучах…

Халиф рассмеялся. В первый раз засмеялся вне уютных покоев, открытых лишь избранным.

– Клянемся Аллахом всесильным, к нам возвращается Синдбад. Полагаем, что дух огня помог ему и теперь несет нашего купца прямо к нам в сад…

Абу-Аллам позволил себе улыбнуться.

– Должно быть, так и есть…

Халиф расхохотался.

– Да посмотри же, вот та самая гора, сложенная из льда! Теперь наш шербет всегда будет обжигающе-холодным. А наша память сохранит сей миг навеки! Как же прекрасен мир под рукой Аллаха всевидящего! Тотчас отправляйся встретить смельчака! Да проследи, чтобы он более не нуждался никогда и ни в чем, чтобы лишь ожиданием нового нашего поручения он был озабочен в этом мире!

Визирь с поклоном повиновался. Пересчитывая мягкими туфлями многочисленные ступени мраморной лестницы, Абу-Аллам подумал, что вскоре истечет и его, визиря, заточение. Быть может, не завтра, но уже очень скоро он отправится в странствие, сообразуясь лишь с собственным любопытством и руководимый лишь собственными желаниями.

Как бы ни мечтал о свободе визирь, однако мига своего освобождения еще не видел. Более того, халиф, возрождаясь к жизни, возрождался и к кипучей деятельности. А потому все больше забот ложилось на выносливые плечи Абу-Аллама. Казалось, забыта и сокровищница, что должна была стать хранилищем диковин… Бесконечные письма, коими обменивался Гарун-аль-Рашид с многочисленными соседями-правителями, бесчисленные прошения, что рассматривал он ежедневно, казалось, должны были утомлять правителя. Однако, против всех ожиданий, они лишь окрашивали бледные щеки слабым румянцем да заставляли все больше внимания уделять заботам, которые до этого властитель мира под рукой Аллаха всесильного перекладывал на диван.

В заботах прошли месяцы. Посольства следовали за посольствами. Казалось, все успокоилось в душе Гаруна. Но сие лишь казалось визирю до тех пор, пока дворец не почтил своим визитом сам первый советник магараджи Райпур.

То был простой визит вежливости – правители обменялись грамотами, где подтверждали свои добрые чувства, заверяя, что никогда не обременят себя и свои страны войной друг против друга. Да и затруднительно сие было бы сделать, ибо лежали между странами тысячи фарсахов пустыни, кои куда лучше любых намерений любого из государей охраняли страны от посягательств жадных соседей.

Посольство покинуло дворец, и только тогда визирь заметил непривычную в последнее время задумчивость владыки.

– Дошло до нас, визирь, что в далеких восточных землях, во владениях магараджи Райджива, видели тигра, белого, как снега высоких вершин… – проговорил он, задумчиво глядя в синеющие небеса.

– …И теперь ты, о великий, мечтаешь видеть этого зверя украшением своего зверинца, – почти утверждающе договорил Абу-Аллам.

– Да, это так. Однако, думаем мы, наш час самим отправляться на такую охоту еще не пришел…

– О нет, мой повелитель. Сие будет не охота, ибо охотник привезет тебе шкуру или чучело, быть может, еще клыки. Тебе же нужен зверь, а значит, за ним следует послать не охотника, а…

– О да, мудрый визирь… За ним следует послать нашего купца, хитрого и везучего. Ибо лишь он сможет доставить пред наши очи самоё животное, не повредив ни одного уса на его морде…

– Да, мой халиф, именно так.

И Абу-Аллам кивнул.

– Так пошли же за Синдбадом, мудрый наш советник. Никто другой, нам кажется, не выполнит нашего поручения лучше этого везучего и немногословного хитреца!

Ветерок шевелил шелка на окне, голос муэдзина призывал к дневной молитве. В покоях наступила тишина, прерываемая лишь голосами молящихся. И с последними словами молитвы распахнулись парадные двери, впустив купца Синдбада в покои.

– Входи же, удачливый Мореход! Раздели с нами наслаждение от сладкого шербета.

Синдбад коротко кивнул и опустился на подушки.

– Нас радует твое спокойствие, Синдбад, – проговорил халиф. – Ты знаешь, что сейчас, следуя нашей воле, должен будешь надолго распрощаться с семьей и домом. Однако ты невозмутим. Отчего так?

– Ибо я знаю, о мой халиф, что есть истинные ценности для любого человека. И еще оттого, что моя прекрасная супруга Лейла уверила меня, что твое поручение будет не столь опасным, как кажется на первый взгляд.

– Ну что ж, мудрый купец. Тогда выслушай же наше не столь опасное поручение. И приступай к его осуществлению так, будто от этого зависит сама твоя жизнь. Знай же: в далеких восходных землях, во владениях магараджи Райджива, видели тигра, белого, как снега высоких вершин. Аллах этой ночью позволил нам узнать, что наше желание иметь такого диковинного зверя можешь выполнить только ты. Путь будет нелегким, а возвращение – нескорым. Сможешь ты доставить в наши покои это необыкновенное существо?

– Да, мой повелитель, – Синдбад спокойно поклонился новой прихоти своего господина. – Я привезу тебе это диковинное существо.

По пути к выходу из дворца купца нагнал мудрый Абу-Аллам.

– Через два дня в страну магараджи Райджива отправляется караван. Присоединись к нему. Дары всесильному магарадже я пришлю вечером. Помни: индийского владыку не интересуют драгоценности, ему наскучило золото, его не пленяют юные девы. Только тайны могут заставить его радостно улыбнуться. Только рассказы о необыкновенных приключениях могут стать платой за то, чем он владеет.

Синдбад кивнул.

– О да, мудрейший. Я замечал не единожды, что богатым уже нет дела до презренного металла, как они называют золото. Что лишь неведомым обеспокоены их души, лишь тайн жаждут они. И сие вполне объяснимо, ибо каждого манит к себе то, чего у него недостает. Жди же нашего возвращения, мудрый визирь.

Визирь ответил поклоном на поклон Синдбада, подумав, что не он, а халиф будет ждать нетерпеливо возвращения каравана, послав наблюдателя за городскую стену. Однако халиф погрузился в ежедневные заботы, теперь уже почти не уединяясь в тайных покоях. Душа его, должно быть, более не просила тишины и темноты. Быть может, беседы в диване, встречи посольств, распоряжения, по мудрости не имеющие себе равных, врачевали ее куда лучше, чем беспрестанное возвращение к воспоминаниям о том, что никогда не повторится.

Сие, однако, было лишь предположение визиря, подкрепленное немногочисленными с недавних пор наблюдениями. Истекло почти два месяца, и мальчишка-посыльный, и в самом деле отправленный главою стражников наблюдать за прибытием караванов, прибежал с известием, что возвращается Синдбад-Мореход, удачливый купец и странник.

И вот наконец в воротах дворцового сада показался сам купец. За ним шествовали нубийцы – верная охрана халифа. Четверо суровых мамлюков, должно быть, в глубине души негодуя на поручение, которое, на их взгляд, унижало, внесли на плечах клетку с драгоценным зверем.

Прекрасная тигрица, белая как снег, с яркими черными полосами, осмотрела всех, кто собрался у клетки. Она несколько раз широко зевнула, показав ряд страшных клыков, и заворчала. Так мог бы рычать любой зверь, однако визирю показалось, что она пытается понять, кто перед ней, и кинется с презрением именно на глупца, испугавшегося ее клыков и когтей.

Халиф был доволен. Говоря точнее, халиф не верил своему счастью. Он ходил вокруг клетки, разглядывал драгоценный дар магараджи и не мог найти слов для выражения своего восторга. Улыбался и всеведущий визирь, ибо он был доволен тем, что Синдбад воротился без ущерба и с успехом.

– Скажи мне, Синдбад, а она дикая? – О, сейчас голос халифа был голосом самого обычного мальчишки, которому разрешили погладить строптивую соседскую кошку. – Ее обязательно держать в клетке?

– Не ведаю, мой повелитель. – Синдбад пожал плечами.

Визирю показалось, что купец знает куда больше, чем говорит. Однако Абу-Аллам решил пока оставить свои подозрения при себе. Быть может, он несправедлив к Синдбаду и пытается найти врагов даже среди верных друзей.

– Давай попробуем, – продолжил тем временем Мореход. – За весь путь моя пленница ни разу не повела себя, как дикое животное. Наверное, у магараджи были замечательные дрессировщики.

Он подошел к клетке и что-то вполголоса сказал. Визирь насторожился, но промолчал и на этот раз. Тигрица, не мигая, несколько мгновений смотрела на Синдбада, а потом лизнула его руку.

– Аллах всесильный, да она совсем ручная… – прошептал халиф.

Синдбад открыл замок и распахнул дверцу. Медленным царственным шагом красавица тигрица покинула тесную клетку. Она вышла и, остановившись, стала осматриваться.

– Синдбад, а нам можно к ней подойти?

Тот взял халифа за руку и, пробормотав про себя «да хранит меня Аллах милосердный», подвел его к тигрице. Она повела себя, как котенок: боднула его, лобастой головой поддев руку.

– Повелитель, она просит, чтобы ты почесал ее…

Халиф несколько раз робко провел рукой по голове своей пленницы. Басовитое урчание, раздавшееся в ответ, лучше любых слов показало, что тигрица признала своего нового повелителя.

Вот так Синдбад-Мореход исполнил еще одно поручение владыки Багдада.

Прошел год, даровав каждому из правоверных и радости, и горести. На год стали старше жители прекрасного Багдада, на год взрослее их дети. Не задело время лишь халифа багдадского Гарун-аль-Рашида. Теперь повелитель страны куда реже уединялся, предпочитая, как обычный человек, вымещать свое дурное настроение на нерадивых подданных. По секрету следует признать, что для этого у него всегда был не один повод.

Исчез, отягощенный секретным поручением, визирь Абу-Аллам. Тайны уже не так манили к себе халифа, почти излечившегося от душевной боли. Даже Ананке, судьба, не тревожила Гарун-аль-Рашида своим бестелесным появлением. Мир менялся.

Как-то на закате Гарун наконец смог распахнуть дверь в покои, которые некогда отвел для своей будущей жены. Здесь все было, как прежде: плотные занавеси на окнах, задернутые, дабы не дать выцвести покрывалам и коврам, притирания и душистые мази во флаконах у драгоценного венецианского зеркала. Целая стопка книг, ибо она, его Джамиля, была подлинной книжницей, и потому томик в толстой коже мог порадовать ее не меньше, чем драгоценная брошь или подвеска.

Все осталось таким же, как было тогда. Лишь тонкий слой пыли покрывал столики и кушетки, книги и зеркало, шкатулки и флаконы.

– О, моя далекая мечта, – едва слышно проговорил Гарун, надеясь, что Джамиля, где бы они ни была сейчас, все же расслышит его голос. – Чувствую, что приходит пора нам прощаться. Ты всегда была моей единственной… Ты была моей мечтой. Ты осталась ею и сейчас. Однако жизнь берет свое. Думаю, вскоре я запечатаю твои покои навсегда, как навсегда заточу в своем сердце дни, когда ты была со мной. И да поможет мне в этом Аллах всесильный и всевидящий!

Гарун, конечно, не рассчитывал услышать ответ. Он присел на кушетку, покрытую пятнистой барсовой шкурой, и взял в руки томик стихов. О нет, это он думал, что стихи, ибо обложка гласила «Эликсир любви». Так, воистину, могли называться только стихи.

Однако строки на тщательно выделанном пергаменте слагались в легенды, более чем сухо повествующие о волшебном напитке, который дарует пригубившему его радость видеть все богатство жизни, не бояться ее изъянов и с радостью встречать каждый новый день. Ибо любовь к жизни куда более всеобъемлюща, чем любовь к женщине или мужчине. Именно любовь ко всему миру, к каждому дню и часу ведет по жизни того, кто находит в себе силы наслаждаться каждым мигом существования.

Чем больше читал халиф, тем более странное чувство овладевало им. Он вдруг понял, что, имея гарем, не имеет любимой, имея власть, не управляет ничем, даже самим собой. Что, внешне похожий на любого из живущих под этим небом, внутри он подобен камню, ибо душа его стала шкатулкой-хранительницей боли. И годы, что прошли, лишь сделали прочнее замок на этой шкатулке.

– Вот потому я и не старюсь… – пробормотал халиф. – Ибо не живу, а лишь, подобно марионетке, изображаю жизнь…

«Ты прав, мудрый правитель, – согласилась с ним давно уже молчавшая Ананке, – лишь сейчас ты пробуждаешься к подлинной жизни. И эликсир, о котором только что узнал, тебе более чем необходим! Решись же ступить на пыльные дороги собственного царства, пройди туда, где рождается эликсир, пригуби его… Иначе твоя судьба отвернется от тебя, забрав последнее – твое «я», твой могучий, хоть и дремлющий под покрывалом боли разум… Пришла пора!»

– Да будет так, мудрейшая… Да будет так! Пришла пора!

И халиф покинул покои, забыв запереть их. Никогда не поселится здесь та, что ушла из жизни. А значит, пора свежему ветру перемен ворваться в самые дальние тайники его, халифа, души так же, как и в наглухо запертые некогда покои.

Свиток тридцать первый

Синдбад-Мореход вернулся в Багдад к жене, детям и повседневным заботам. Дни слагались в месяцы, те – в годы. На исходе второго года город облетела удивительная весть: халиф покинул пределы дворца и шествует по городу! Удивлению горожан, привыкших к правителю-затворнику, не было предела. Даже водоносы, люди, видевшие, казалось, все на свете, в изумлении останавливались, дабы насладиться небывалым зрелищем.

Халиф заново открывал для себя свой город. В тот памятный день он начал путь у дворца, прошел, сопровождаемый трубными звуками зурны и криками глашатаев, через базар, по длинным улицам, что вели на полуденную окраину, и остановился у распахнутых настежь ворот в жилище Синдбада. Помедлил, быть может, чтобы усмирить бешено бьющееся сердце, и решительно вошел. Правильнее сказать, он сделал несколько шагов в сторону беседки, откуда, он знал это, за ним наблюдает везучий купец и его мудрая и терпеливая жена.

В этот раз халиф не стал сравнивать свою судьбу с чьей-то чужой. Ибо знал, что пути назад нет, а вот впереди еще много чудес и светлых надежд.

Синдбад смотрел на халифа так, словно видел его впервые. Купец, конечно, знал, что он сверстник повелителя. Но в полутемных покоях Гарун-аль-Рашид казался ему человеком пожилым, согнутым заботами и томимым неясной жаждой. Сейчас же, при ясном свете дня, Синдбад увидел, что на самом деле халиф совсем не стар: на щеках его играет бледный румянец, обычно полуприкрытые глаза сверкают, как драгоценные алмазы, руки, перебирающие четки, молоды и сильны.

– Мир дому сему! Да хранит Аллах его обитателей!

– Мир и тебе, повелитель правоверных!

Мореход поклонился и жестом пригласил халифа в увитую виноградом беседку. Халиф с удивлением заметил, что за те несколько мгновений, что они с купцом раскланивались и приветствовали друг друга, в беседке успели появиться и яства, и напитки. Должно быть, Синдбад был женат не на обычной женщине, а на джиннии…

– Присядем же в тени и насладимся яствами и беседой.

Халиф пригубил чашу. Глаза его с интересом рассматривали все вокруг. Конечно, дом купца был не самым бедным, но все же разительно отличался от дворцовых покоев. Синдбад молчал, ожидая, когда повелитель изволит заговорить.

– Как уютно у тебя, Синдбад… А где же твои детишки?

– Мне приятна твоя похвала, о халиф, – отвечал тот. – Малыши сейчас с матерью. В этот час она их учит. Кроме крохи Сулеймана, конечно. Он еще слишком мал, чтобы овладевать счетом и письмом. Но он там, вместе со старшими. Нет в этом мире более любопытного существа, чем мой сыночек. Он…

Синдбад замолчал. Он почувствовал, что, подобно всякому родителю, может говорить о своих детях часами, чего, вероятно, делать все же не следует. Ясно, что халиф спросил просто из вежливости. Должно быть, он не знает, как приступить к разговору о деле. Но, возможно, предположения купца были несколько далеки от истины.

– Благодарим тебя, Синдбад, за твою верную службу, – начал Гарун-аль-Рашид. – Сейчас мы пришли просить тебя о последнем путешествии. Да, мы ведаем, тебе уже не мил дух странствий. Твой дом лучше тебя говорит, где тебе хочется проводить и дни, и ночи. И потому мы сами пришли просить тебя.

– Благородный халиф, я всегда к твоим услугам, даже если ты захочешь, чтобы я отправился на Луну…

– Ну что ты, Мореход, так далеко мы не попросим тебя отправляться. Да и что там делать? – улыбнулся халиф.

Синдбад поклонился, приложив руку к сердцу. Это был не просто благородный жест. Не зная еще, чего потребует от него владыка, он волновался так сильно, что сердце готово было выскочить из его груди.

– Так вот, Синдбад. О нашем путешествии. Да-да, ты не ослышался: сейчас мы намерены отправиться вместе с тобой. Сама судьба яснее ясного говорит нам, что мы не должны более прятаться за стенами своего дворца. Мы можем увидеть весь мир, и сами найти то, что нас тревожит или интересует. Поэтому сейчас мы отправимся в странствие вместе с тобой, ибо лучшего проводника, чем ты, нам не найти. Но и путь нам предстоит тяжелый и, быть может, долгий… Мы собираемся отправиться в далекую страну Пунт за эликсиром любви.

– За эликсиром любви?

Почему именно эликсир любви оказался нужен халифу, понять Синдбад не мог. Халифа любили и уважали подданные. Его наложницы по праву считались самыми красивыми женщинами в мире… Чего же еще недостает халифу? Кого он хочет опоить этим эликсиром?

Должно быть, недоумение легко читалось на лице Морехода. И потому халиф поспешил с объяснениями.

– Да, Синдбад. Это может показаться странным, но мы хотим отправиться за эликсиром любви. Ибо чувствуем, что внутри подобны самому твердому камню. Нами всегда двигало только любопытство. Но и оно сейчас спит… Быть может, если мы пригубим эликсир любви, то сможем увидеть то, что скрыто от нас в этом мире. Сможем так же любить жизнь, как любишь ее ты… Как любит ее наш мудрый визирь, сколь бы далеко от нас он сейчас ни был…

Купцу оставалось только поклониться, соглашаясь. Мысленно он уже начал приготовления. «Значит, теперь нас ждет страна Пунт, что лежит на полдень от черной земли Кемет… Пора готовиться в дорогу. К счастью, нам можно не искать корабль, ибо, говорят, что туда можно отправиться по суше… Но не слишком ли я тороплюсь? Возможно, наш халиф уже начал сборы в дорогу». Мудрости купца Синдбада хватило для того, чтобы без обиняков спросить об этом.

И халиф, не смущаясь, ответил, что такие приготовления начались, что уже намечен и путь, которым пойдет экспедиция.

– Мы отправимся с караваном, что огибает Серединное море. Мы принесли тебе золотую байзу, ибо ты будешь нашим предводителем.

– Но ведь ты же сам, о великий, отправляешься вместе с нами?! – с недоумением переспросил Мореход.

– Но не хотим, чтобы кто-то об этом знал. Все будут думать, что наше величество по-прежнему пленник своего дворца, вернее, что мы по-прежнему обитаем в нем. Что-то нам говорит, что не надо показывать свое истинное лицо раньше времени.

– Слушаю и повинуюсь, – поклонился Синдбад. – Позволишь ли ты мне взять с собой спутников? Или будешь искать их сам?

– С этого мгновения ты наш предводитель. Собирай спутников, командуй закупкой припасов, ищи караванщика, которому будешь доверять. Мы не будем ограничивать ни в чем тебя, не будем командовать. Просим лишь, чтобы в странствие мы отправились не позже следующего новолуния. Надеюсь, что тебе этот срок покажется достаточным.

– Должно быть, да, – кивнул Мореход. – Я постараюсь все успеть. Но у меня есть одна просьба. Ты разрешишь высказать ее, о повелитель?

– Да, конечно. – Любопытство одолело халифа. Синдбаду показалось, что Гарун-аль-Рашид теряется в догадках, пытаясь угадать, какую будет Мореход просить награду за такое путешествие…

– Великий, тебе придется говорить о себе не «мы», а «я». Иначе все сразу поймут, кто путешествует в этот раз с Синдбадом-Мореходом.

– Мудрые слова. Я постараюсь не выдать себя. Так правильно?

– Да, великий.

Халиф поднялся с подушек.

– Я жду гонца от тебя, Синдбад. Благодарю за гостеприимство. Да воссияет солнце здравия и богатства над твоим домом, Мореход!

Гарун-аль-Рашид покинул сей уютный дом, уведя за собой шум шествия и крики глашатаев. Синдбад начал приготовления в тот же вечер, и ему показалось, что он и не прекращал их никогда.

Дни бежали, как минуты. В суете прошел весь месяц. Но все же Мореход смог подготовиться к странствию так, как не готовился никогда ранее. Суровый воин Фарух и на сей раз согласился отправиться с халифом и Мореходом.

Необыкновенное путешествие его вовсе не пугало – не боялся он ни гнева морской стихии, ни суровости пустыни. О нет, совсем иное тревожило мудрого воина.

– Синдбад, но я же солдат, боюсь, мне не удастся быть достаточно почтительным с халифом…

– Байза у меня, и предводитель каравана я, – пожав плечами, ответил Мореход. – Значит, халифу придется терпеть все то, что будем терпеть и мы. И выходит, что никакой разницы между тобой и нашим повелителем быть не может. Не достанется же ему более быстроходный верблюд. А его кошма будет ненамного мягче твоей…

Итак, в назначенный халифом час экспедиция «купцов» отправилась в путь. Сам Гарун-аль-Рашид стал Сулейманом и повелел спутникам обращаться с ним не более почтительно, чем с обычным человеком.

Верблюды неторопливо отмеряли фарсахи один за другим. День сменяла ночь, а затем снова вставал день… Путники шли через оазисы и полупустыни, но старались не углубляться в малонаселенные места, ибо цель их все-таки состояла не в сражении, а в поиске. Как-то вечером, устроившись на кошме у костра, купец начал расспрашивать халифа. Тот отвечал просто, и Синдбад про себя отметил, что для пленника роскошного дворца держится повелитель неплохо, но путешествие доставляет ему много неприятных минут. Собственно, Синдбад посмел обратиться с расспросами лишь потому, что увидел, насколько уютно устроился на отдых халиф.

– Так что же это за эликсир любви? И откуда ты узнал о нем, халиф… ох, Сулейман?

– А об эликсире этом я узнал от путешественника, который бывал и в стране Кемет, и в стране Пунт. – Все же халиф решил не раскрывать Мореходу всех тайн. О нет, вовсе не потому, что опасался Синдбада. Просто чужие слова звучат зачастую куда убедительнее, чем рассказ о том, что упоминание об этом он, халиф, нашел в книге любимой невесты, почившей, так и не став женой. – Он рассказывал, что Пунт – удивительное место, богатое пряностями, дивными деревьями, мудрыми правителями и прекрасными женщинами. Говорил этот путешественник и о том, что в дальнем селении, у самых гор живет колдунья, которой ведомы многие тайны мира. Одна из них – эликсир любви. Рассказывают, что этот эликсир она варит из тысячи трав и двух тысяч вод разных источников.

– И до меня доходили подобные слухи, – качнул чалмой Синдбад. – Но ты же хочешь отведать его сам? Не боишься ли ты, что тебя отравит неведомая колдунья?

– Знаешь, Синдбад, я видел в этом мире так много, что смогу отличить колдунью от самозванки, а напиток счастья от яда…

В этом Синдбад все же сомневался. Должно быть, потому, что не знал, сколько чудес видел халиф на самом деле. Но свои сомнения все-таки решил оставить при себе.

– И что мы будем делать, если и на самом деле найдем колдунью?

– Я попрошу у нее немного эликсира для себя – ведь это мне хочется полюбить весь мир, найти в нем новые радости.

– Ну что ж, ха… Сулейман, если ты уже все решил, тогда, думаю, нам надо просто пересечь страну Кемет, знойную пустыню у моря, найти горы, у подножия которых живет колдунья, и попросить у нее эликсир.

Так они и поступили, ибо трудно было бы найти иное решение, столь же простое и столь же мудрое.… День за днем шли верблюды, оставляя позади оазисы и пустыни, предместья и деревни.

Вот так, неспешно, добрались путники до полуденной границы страны Кемет. Наступал вечер. Странники разбили шатры и разожгли костер. Обитаемые места заканчивались, далеко ли до страны Пунт, толком никто не знал, а потому пытались они решить, как же быть дальше.

– Надо искать проводника, – проговорил задумчиво Фарух. – Сами мы будем ходить еще не один десяток лет, но так ничего и не найдем. Если почтенный ха… Сулейман даст дозволение, я утром отправлюсь на поиски человека, что сможет нас проводить в страну Пунт.

– Но, может быть, мы уже добрались до этой неведомой страны? Ведь мы же не первые путешественники, что ищут пути к дарам этой благословенной земли.

– Значит, проводнику мы тогда сможем заплатить намного меньше.

– Да будет так. Фарух завтра поищет проводника в селении, что мы оставили позади. А когда доберемся до страны Пунт или, если повезет, до гор на полудне от нее, решим, как нам искать ту, что варит эликсир, и о чем ее просить.

Глухое покрывало ночи опустилось на лагерь. Спали все. Уснули даже верблюды, которые, казалось, никогда не смыкали глаз. Что-то было в этом странное… Быть может, то чары колдуньи начали действовать… Или страна Пунт решила испытать путников, посмотреть, кто чего стоит…

И приснился Синдбаду сон, странный, необычный, пугающий… Вспомнил он свою первую женщину, с которой познал первый урок любви. Вот только у этой женщины было другое лицо: взрослое и, пожалуй, слишком суровое. Она словно не учила юного купца, а проверяла, все ли он помнит, все ли умеет. Мореход будто вновь сдавал экзамен.

…Это произошло в теплом бассейне бань. Но пахло не водой и мылом, а почему-то сухой и жаркой степью, полынью, горечью сухих трав. И стены у этих бань были странные, словно не руки человеческие сложили мыльни, а природа возвела каменные стены вокруг.

Девушка, о нет, та самая женщина суровой наружности мыла юного Синдбада, скользя руками в пене по всему напрягшемуся его телу… Поглаживая его мужское достоинство мыльной рукой, она приговаривала:

– О боги мира, Синдбад, ты так хорош, но так неопытен и робок…

Она отыскала в мокрых спутанных волосах его сосок и несколько раз лизнула его. Купец прижал ее голову к своей груди, и они оба оказались под струей теплой воды.

– О нет, желанная, я не робок, а сейчас я хочу взять тебя сзади…

Юноша, ибо купец Синдбад видел себя удивительно юным, стоял у нее за спиной. Одной рукой он взял ее за грудь, другая его рука скользнула у нее между ног, и юный Мореход стал ласкать ее самое чувствительное место.

Вода текла по их обнаженным телам. О, сколь невероятно сладостно было ощущать прикосновение ее гладких и скользких бедер! Он продолжал ласки, сам наслаждаясь не меньше неизвестной красавицы. Вода гладила их обоих, словно стараясь смыть, растворить все окружающее. И они растворились друг в друге… Она двигалась медленно и плавно, охваченная гипнозом первобытной страсти. И он, не понимая, кто он сейчас, двигался вместе с ней.

Когда ее накрыло волной наслаждения, она простонала:

– О да, Синдбад, да!

Юноша крепко прижал ее к себе. Если бы это было возможно, он бы полностью поглотил ее, так сильно было его желание сделать ее тело частью своего. Юный любовник продолжал входить в нее сзади, чувствуя приближение пика страсти. Но в тот момент, когда он вот-вот должен был наступить, видение исчезло… Лишь ноющая боль в чреслах напоминала проснувшемуся купцу о странном сновидении.

Утро принесло успокоение. Но странный сон почему-то лишил Синдбада сил. Хмурым вышел к ручейку и Фарух.

– Эта проклятая земля меня просто измучила. Поверь, Синдбад, я взрослый мужчина, муж и отец, но сегодня видел такой странный сон, что теперь думаю, здоров ли мой разум…

– Что тебе снилось, Фарух? – Голос купца по прозвищу Мореход, помимо воли, прозвучал слишком заинтересованно, и воин взглянул на Синдбада более чем пристально.

– Почему ты так спросил?

– Расскажи, а потом расскажу и я свой сон.

– Так знай, снилась мне моя первая женщина. Варварка из северной земли. Познал я ее в завоеванном городе, куда попал с ромейской алой. В те дни я был молод и неопытен. А она оказалась служительницей древнего культа. Богиня, которой она отдавала силы, опекала любовь душевную и телесную. Она мне и дала первый урок любви и страсти. Тогда, помню, я был, словно слепой котенок, мне не хватало ни опыта, ни знаний. Я попытался овладеть ею сразу же… Сделал больно ей, ощутил невероятную боль сам… И сейчас, во сне, все повторилось сначала, от первого прикосновения к ее телу до того мига, как я излил свое семя в ее жаркое лоно… Вот только лицо у нее было другое…

– Какое? Какое лицо было у этой женщины из сна? – Он не спросил, а почти прокричал, такое охватило его нетерпение.

– Оно было… другим. Старше, суровее… Мне показалось, что я не в нежных женских объятиях, а перед зеркалом собственных мальчишеских страхов.

– Расскажи мне, Фарух, как она выглядела, прошу!

– Ну… Она старше тебя и меня сегодняшних. Длинные черные косы… Узкое лицо, оливковая кожа, огромные глаза, и страшные, и нежные одновременно.

– Ты видел, что было вокруг?

– Храм… Нет, не храм. Это было похоже на пещеру… Плясал огонь факела… Под нами было что-то, накрытое шкурами… От них пахло полынью… Сухими травами, степью…

Увы, можно было не продолжать. Оба спутника халифа видели как бы один и тот же сон: и женщина была одна и та же, и мысли друзей похожие. И оба они вместо наслаждения испытали стыд и горечь…

Возле шатра показался халиф. Глаза его горели, и более всего он был похож на мальчишку, нашедшего удивительную вещь…

– Что за сон я видел сегодня! Прекраснейшая из женщин учила меня любви! Словно я уже отведал эликсира. Сейчас я вижу мир совсем другим: будто вытерли зеркало и теперь в нем отражается не серая стена, а радужный шар…

Синдбад с Фарухом переглянулись. Сон, похоже, был непростым. Это и в самом деле было испытанием. Кто-то неведомый, тот, кто наслал это странное сновидение, пытался найти душу, готовую очиститься, увидеть мир новыми глазами. Душу, уставшую от серости и жаждущую новых впечатлений.

– Знаешь, Синдбад, – нарушил молчание Фарух, – похоже, мне не нужно идти за проводником. Я чувствую, что мы уже совсем близко к цели.