Когда мы остаемся одни Михеева Тамара
Разбираться Янке было некогда. Тут ещё бабушка, вопреки обещанию, попросила освободить комнату в скворечнике:
– Ты на целую неделю уезжаешь, а сейчас самый сезон! Ничего, поживёшь с мамой и Ростиком до конца лета.
Если бы не приближающийся поход, Янка, конечно, надавила бы на бабушкину совесть, но всё в ней ходило ходуном, она только и могла, что беспричинно улыбаться и петь, петь от радости, предвкушая встречу.
Вечером позвонил Таль. Они встретились у камня. Таль был с Маруськой, сказал неловко:
– Вот услышала, что с тобой разговариваю, и увязалась.
– Я буду тихо стоять, – тут же пообещала Маруська. Янка погладила её по голове. Посмотрела на Таля. Лицо у него было упрямое. Интересно, помнит он, что вчера ей наговорил? И тут же поняла: помнит.
– Янка… Я вчера был пьяный… Ты меня прости.
– Только больше не пей.
– Никогда. Мама вчера меня так пропесочила, что уж, поверь, – усмехнулся Таль. И вдруг взял её за руку. – Я хочу тебе сказать… что… в общем, всё, что я тебе вчера наговорил – всё правда. И я говорил не потому, что пьяным был, а потому что… – он запнулся.
– Совесть замучила?
Таль свёл тёмные брови в одну черту. Янке захотелось дотронуться до них пальцем, разгладить. Зачем она с ним так? Видно же, что он переживает. Таль вынул из кармана белые камешки, сказал Маруське:
– Иди вон, в море камешки покидай.
– А вы?
– А мы отсюда смотреть будем.
Маруська послушно пошла. Они и правда какое-то время смотрели на неё. Потом Таль сказал:
– Моя совесть – мои проблемы. Я имел в виду… что всё остальное – тоже правда.
– А что остальное? – Янка понимала, что издевается сейчас над ним, но не могла остановиться.
– Что я люблю тебя. Давно. И навсегда.
Он так сказал это… по-взрослому. Даже как-то строго. Вся весёлая злость в Янке тут же испарилась, тонкой струйкой вылетела и улетела на край земли. Вот. Её любят. Ей честно и прямо говорят об этом. Не в письме, не смской, не на пьяную голову, а вот так – на берегу моря, глядя в глаза. И Янка растерялась. Потому что не знала, что ответить.
– Таль, смотри, у меня два блинчика спеклось! – крикнула Маруська. – Ян, смотри, смотри!
– Ага, вижу, ты молодец! – сказала Янка, и вдруг ей показалось, что Маруська – их с Талем дочь, что со стороны их, наверное, можно принять за семью. И стало опять весело.
– А я в поход иду. Через три дня. Представляешь, мои одноклассники сюда приезжают, чтобы в горы пойти. Я по ним так соскучилась, особенно по Майке, и так рада, что они приедут, потому что мама бы меня всё равно туда не отпустила…
Она оборвала сама себя и сказала уже серьёзно. Так, чтобы Таль понял её ответ на его признание:
– Таль, пойдём с нами.
Тарас примчался по первому же Янкиному звонку. Вместе с Юлей. Бабушка охала-ахала, смотрела выразительно. Янке даже смешно стало: будто человек обязан до тридцати лет жениться! Тарас привёз ей тот же рюкзак, с которым Янка ходила зимой. Она обрадовалась ему, как старому приятелю. «Лучшие спортсмены»? Зато Янка уже была в Крымских горах, а они – нет. От предвкушения встречи всё внутри у неё пело и дрожало. Но было ещё одно очень важное дело.
– Тарас… С тобой хочет один человек поговорить. Это очень важно. Можешь с ним встретиться?
– Ну… давай? А что за сложности?
– Ну, надо.
– Надо так надо. Когда?
– Если можешь, сейчас.
– Ладно.
– Он будет ждать тебя у Лягушки. Ну, где камень ещё такой…
– Ты мне будешь объяснять, где Лягушка у нас! – Тарас обнял её за плечи. Он был необыкновенно счастливый все эти дни. Бабушка тихонько крестилась на образ в углу, и Янка явно слышала в её молитвенном шёпоте «Юлечка».
– И кто этот загадочный «он»? – допытывался Тарас, натягивая футболку.
– Иди, иди, узнаешь.
Как только Тарас вышел за калитку, Янка набрала Талю.
Глава 3
Встречи
Мама хотела проводить её до Симферополя, но Янка наотрез отказалась. Что за детский сад? И ей надо было собраться с мыслями. В автобусе она забилась на последнее сиденье у окна, поставила рюкзак между ног, зажала его коленками. Отвернулась к окну. Автобус был полон туристов, загорелых, закончивших свой отпуск, они ехали в Симферополь, чтобы разлететься по своим далёким городам.
Таль. Надо подумать о Тале. Устроив ему встречу с Тарасом, Янка дома, конечно, не усидела. Озираясь, боясь, что кто-нибудь её окликнет, она добралась до Лягушки, увидела, что Таль и Тарас встретились, вот пожимают друг другу руки, и Таль начинает говорить. Из-за прибоя, ветра и музыки, которая вечно гремит в пляжных кафешках, ничего не слышно, но Янка, спрятавшись за камнем, отлично видела и дядьку, и Таля. Тарас сел на песок и взглядом велел Талю тоже сесть. Он слушает. Он молчит. И Янке страшно. Страшно за Таля, страшно, что Тарас сдаст его каким-нибудь органам (кто у них тут отвечает за пожары в лесах?), страшно, что не простит. Она силится услышать хоть слово и понимает, что бесполезно. И подходить нельзя. Это Янка тоже понимает. Есть события, которые касаются только двоих людей. Таль уткнулся головой в сомкнутые на коленях руки. Янке показалось, что он плачет. Может быть, так оно и было, потому что Тарас обнял его за плечи и притянул к себе. И так они сидели долго-долго.
Когда Тарас вернулся, Янки дома не было. Мама отправила её в магазин. А когда она вернулась, уже приехала с работы Юля, от Тараса не отходила, не спрашивать же при ней. Да и как спрашивать? Янка только поглядывала на дядьку, но он делал вид, что не понимает её взглядов. Сажая её сегодня в автобус, Тарас сказал:
– Осторожнее там, по скалам не скачи!
Вот и всё. С Талем ещё непонятнее. Вечером они гуляли со Светкой и Дашей. Даша сильно отравилась на своём дне рождении коктейлем Шрамко и Иванова, ничего не помнила или делала вид, и Янка тоже сделала вид, что ничего не было. Вечером они зашли за ней как ни в чём не бывало. А потом встретили Таля и Захара. Весь вечер они ходили по Посёлку вместе, смеялись, зашли за близняшками Ясько, а за Шрамко и Данилом, конечно, нет, перемыли им и Оксане косточки, но ни разу ни словом, ни жестом Таль не намекнул Янке, чем закончился его разговор с Тарасом. И о разговоре с ней тоже не напомнил. Только смотрел. И пошёл провожать. Они молчали всю дорогу. У калитки долго целовались. Янка спросила про поход, но Таль сказал, что не пойдёт, а почему, объяснять не стал. И вот сейчас Янка едет в Симферополь, и уже через два часа она увидит и Майку, и Варю, и Рябинина… и будет думать о Тале.
– Я сделала это! – шепнула ей Майка в ухо при первом же объятии.
– Что?
– Ну… это! Я сделала!
Майка смотрела на Янку сияющими глазами, ожидая, что вот-вот она поймёт. Янка наконец поняла.
– Серьёзно?
– Да!
– Янка! – Юлька Озарёнок, Настя, Катя повисли на ней, отделяя от Майки и её новости. И Янка обнималась с ними, улыбалась, а внутри стояла растерянность от Майкиного «я сделала это» и хотелось скорее обсудить.
– О, значит, это и есть ваша легендарная Яна Ярцева?
Физручка Аннушка оказалось маленькой и худенькой, в толпе школьников Янка бы её и не заметила, ну, разве что рюкзак у неё был огромный, больше, чем у мальчишек. Аннушка улыбнулась, сказала:
– Меня зовут Анна Сергеевна. Обещаешь меня слушаться?
– Конечно! – улыбнулась Янка. И правда хорошая.
– Ну и славно! Так! – крикнула она, и вдруг в одно мгновение стало понятно, кто здесь главный. – От меня не отходим. Сейчас встречаемся с нашим инструктором, потом меняем деньги, потом дам вам пять минут на туалет, закупку жвачек и прочей гадости, только помните, что всю гадость вам придётся нести на себе. Без фанатизма, пожалуйста. Напоминаю также, что в походе не курят, а за спиртное расстреливают.
На этих словах Янка увидела Рябинина. Он стоял рядом с Ивлиным и Листовским и делал вид, что её не замечает. У Янки испуганно дёрнулось сердце – верх-вниз, вправо-влево, ещё и ещё… Но заперто, заперто глупое сердце в камеру грудной клетки, не вырваться, не убежать. Ивлин улыбнулся, Листовский сдержанно кивнул и толкнул Рябинина локтем. И тогда тот поднял глаза. Да успокойся же, Янка! Это просто Ряби-нин! Ну, красивый. Ну и что? Янка кивнула ему и отвернулась поскорее.
– Так, всё, выдвигаемся! Яна Ярцева, ты ведь знаешь, где тут камеры хранения? Нас там будет инструктор ждать.
– Да, пойдёмте.
Янка ухватила Майку за локоть.
– Ну?
– Что?
– Рассказывай! Ну, как это…
– А, – отмахнулась Майка, – шуму больше, ничего особенного! Вообще не понимаю, из-за чего весь этот сыр-бор?
– Больно?
– Ну… скорее неприятно. Ну так, не то чтобы… не знаю.
Янка переваривала. Вот её Майка. Абсолютно такая же, нисколько не изменилась! А на самом деле она перешла эту границу, она по ту сторону баррикад, она ЗНАЕТ, она сделала это.
– Ну и кто счастливый избранник?
– Как кто? – изумилась Майка. – Костик, конечно.
– Вы же поссорились!
– А, опять помирились!
Ничего не изменилось. Будто не было этого крымского года. И Майка такая же, и Рябинин смотрит так же, и так же шутит и подкалывает Терка Ивлин. Листовский и Юлька Озарёнок идут за руки. Варя… Янка поискала её в толпе. Нашла. Отвернулась. Не было сил даже кивнуть. Показалось, что Варя вытянулась и похудела. Янка боялась смотреть на неё. О чём им говорить? Не о чём. Она довела всех до камеры хранения и с головой нырнула в разговоры, в обнимашки-целовашки, только бы не встретиться в общем круговороте с Варей! Даже Рябинин удостоил её крепким объятием, похлопал по спине… А Герка вообще чмокнул в щёку, сказал:
– Всё хорошеете, Яна Батьковна!
– А то! Да и вы, в общем-то, не отстаёте.
– Стараемся, стараемся… Ну и как вам тут живётся, на курортах?
– Отлично живётся!
– Ребята, познакомьтесь! – перекричала всех Аннушка. – Это наш инструктор Тарас Васильевич!
Рядом с Тарасом стоял Таль. Оба еле сдерживали улыбки, глядя на ошарашенную Янку.
Глава 4
Ишачья тропа
Тарас поздоровался и стал руководить распределением продуктов по рюкзакам. Янке досталось два пакета риса, пакет гречки и две пачки печенья. Рюкзак сразу потяжелел. Ничего, она сильная, она помнит Новый год, она сможет. Потом Тарас отправил её за билетами на троллейбус до Перевального. Янка посмотрела на Таля выразительно, но Майка тут же вызвалась идти с ней, и Таль, улыбнувшись, остался. Они с Майкой шли к кассам, держась за руки, как совсем давно, в детстве, и Янка всё думала: как же хорошо снова увидеть их всех! Хотя бы ненадолго!
Майка рассказывала про дорогу, что ехали бесконечно, играли в «Крокодила» и «Ассоциации», как Ивлин с Ахатовым бегали в Пензе за мороженым и чуть не отстали, как Аннушка их в пять утра разбудила, чтобы они посмотрели Волгу, что Листовский, представь, научился играть на гитаре, и так хорошо у него получается, что с Юлькой они помирились, она ревнивая до фанатизма, прямо посмотреть никому на её ненаглядного Артёма нельзя, а Варя…
– Ой, прости, тебе, наверное, неприятно?
– Что?
– Ну, про Варю…
– Да мне параллельно. Правда, Май. Вообще всё равно.
– Ну, ладно… Она стала чемпионом области среди юниоров, и её пригласили в школу олимпийского резерва в Нижний Новгород учиться.
– Поедет?
– Да, конечно! Она же фанатеет по спорту. Конечно, поедет!
– И папочке моему мешать не будет, – усмехнулась Янка. И тут же разозлилась на себя и на Майку: вот надо было так день испортить?
Майка виновато топталась рядом, пока Янка покупала билеты. Потом сказала:
– Вы с ней не говорили?
– О чём, Май?
– Ну, так… Она же нормальная девчонка. Она же не виновата.
– Я тоже не виновата. Давай не будем об этом, ладно?
– Ладно, – усмехнулась Майка. – Сменим тему. Я в колледж поступила. В педагогический.
– Куда?!
– В педагогический колледж! – расхохоталась Майка, видя Янкино лицо. – Да достала эта школа! И родоки достали, не могу уже… А при колледже общага, свобода!
– И как тебя отпустили?
– Да чего там, недалеко же, всего-то сто кэмэ, буду на выходные ездить. «И звонить каждый день», – передразнила она, видимо, маму. – Да они только рады, Янк. Отец говорит, что уже с ума со мной сходит и что там я узнаю, почём фунт лиха, и научусь быть самостоятельной.
– Не знала, что ты хочешь быть учителем…
– А чего? Они прикольные! Ну, малыши. Там учителей начальных классов готовят. Мне нравится. Да и подумаешь, какая разница, на кого учиться? Я же не шибанутая на спорте, как Варька, или на театре, как Соня, так что всё равно, где. Уж лучше, чем юристом или менеджером.
– Ну да, – согласилась Янка. И подумала, что тоже бы пора подумать о том, куда дальше. – А поступать трудно?
– Да вообще фигня! ГИА и собеседование. У них там и конкурса-то нет, недобор, наоборот, не престижная профессия.
Пока Таль водил ребят в обменник, Янка накинулась на Тараса.
– Не мог мне сказать?
– Ну… решил сделать сюрприз!
– А Таля зачем взял?
Тарас нахмурился, подтянул лямки рюкзака, поправил клапан, сказал, не глядя на племянницу:
– Он теперь со мной работает. Летом на маршрутах, с осени возьму к себе помощником в заповедник.
Янка так и застыла. Он взял Таля в заповедник, который Таль поджёг?
В троллейбус они еле впихнулись. Было тесно, рюкзаки свалили в кучу в проходе, сидели друг у друга на коленях, давясь жарой. Аннушка пересчитала их по головам. Янка оказалась зажатой между Рябининым и Лёшкой Ахатовым. Чувствовала Сашкино плечо. Таль торчал на подножке, на Янку не смотрел. Было просто ужасно сидеть вот так.
– Как дела? – спросил Рябинин.
– Лучше всех. Как сам?
– Тоже хорошо.
От него непривычно пахло табаком. Значит, курить стал. Скорей бы уже Перевальное!
В Перевальном выгрузились из троллейбуса, и Тарас сказал:
– Сейчас поднимемся по Ишачьей тропе, потом пройдём по плато и остановимся у Мраморной пещеры. Сходим на экскурсию и заночуем где-нибудь там. Старайтесь не отставать, не терять друг друга из виду, воду не пейте, а то большая нагрузка на сердце будет. Рот сполоснули – выплюнули. Таль, ты замыкающим.
Все, конечно, посмотрели на Таля. Он сдержанно кивнул.
Они вышли на тропу и стали подниматься – в горы, в горы! Рюкзак оттягивал плечи, но Янке было легко, будто сам дух гор тянул её всё выше и выше. Сначала она шла рядом с Талем, но скоро ей надоело плестись в конце, тем более что разговаривать на ходу было неудобно, и она, обогнав бывших одноклассников, вырвалась вперёд.
– Это из-за акклиматизации, – будто извиняясь, что ребята так долго ползут в гору, сказала Тарасу Аннушка. – Вообще-то они очень спортивные.
– Конечно, – сдержанно отозвался он. – Втянутся.
Они стояли втроём на тропе, там, где лес кончился, начинались холмы, и смотрели, как тянутся по тропинке сначала мальчишки, потом девочки, какие у всех тяжёлые, раскрасневшиеся лица. Рябинин шёл первым. Поглядывал на Янку и опять утыкался взглядом в землю. Бедняжка.
– Надеюсь, ты не будешь задаваться, – сказала Аннушка, и Янка стремительно покраснела.
– Ничего, ничего, ребята, теперь по Ишачьей тропе наверх, там большой привал! – говорил каждому подходившему Тарас.
– По Ишачьей?! – закричала Юлька. – А это что было?
– Ну так… предчувствие, – улыбнулся Тарас. Сорвал травинку, сунул в рот.
Мальчишки делали вид, что не тяжело ни капельки, девчонки стонали и падали на рюкзаки. Майка выглядела ужасно сердитой. Сказала Янке:
– Только из-за тебя я готова на такие жертвы. Попробуй не оценить!
– Я ценю, ценю! – засмеялась Янка.
Был ветер, и было хорошо. Весь мир оставался позади, внизу. И отсюда казалось, что все дороги по плечу. На яйле дули особенные ветра. Надували парусом рубашки, раздирали склеенные потом ресницы, выдували всё ненужное и пустое, надуманное, то, что не имело отношения к этим горам и этим облакам, неспешно идущим к морю, и к этому неумолчному треску яйлы – то ли кузнечики поют в выгоревшей на солнце траве, то ли сама земля.
Шагать по яйле – это вам не в гору топать. Все разом повеселели после привала, достали фотоаппараты, стали травить анекдоты, опять окружили разговорами Янку. У Мраморной пещеры спустились в ложбинку, скрытую кустами орешника. Побросали рюкзаки. Но Тарас не дал расслабиться. Отправил девочек за хворостом, сам с мальчишками пошёл за водой. Аннушка варила гречневую кашу.
Глава 5
Над облаками
Вечером Таль срезал для Янки посох из орешника. Обстругал перочинным ножом, поглядывая на звёзды. Листовский тренькал на гитаре. В одиннадцать вечера Тарас разогнал их по палаткам.
– Завтра тяжёлый переход. Если не выспитесь, свалитесь ещё до подъёма.
Поворчали, конечно, но разошлись. Янка с Майкой ещё долго шушукались в палатке. А утром Таль вручил Янке посох, сказал:
– Подъём тяжёлый. Может, и не пригодится, конечно…
– Спасибо.
Янке казалось, что он всё чувствует и всё знает, её Таль. Хотя она никогда про Рябинина ему не говорила.
– Выдвигаемся!
Сначала шагать было весело. Подъём был почти незаметный, тут и там сверкали лиловые кочки чабреца и можжевеловые проплешины, цвели по обе стороны тропинки неизвестные Янке пушистые цветы, похожие на белые, подсвеченные солнцем и спустившиеся к земле облака. Но впереди вставал Чатыр-даг, и Янка его заранее боялась. Будто услышав её страхи, небо усмехнулось и нагнало туч. Бросило на подступы к Чатыр-дагу холодный ливень. Утро было солнечным, и девчонки выдвинулись в путь в шортиках и футболках. А сейчас пришлось прятаться под деревьями, судорожно доставать из рюкзаков штаны, куртки и накидки. Дождь лупил по листьям и капюшонам дождевиков, будто сотни ледяных пуль вонзал. Тропа текла наверх, как тягучая украинская песня, и казалось, что нет ей конца. Но когда она всё-таки кончилась, они вышли к краю обрыва, и там, внизу, клубился туман, белый и густой, и правда похожий на молоко, как часто пишут в книжках, Янка первый раз такой видела. Они стояли на краю, смотрели вниз, и Рябинин сказал:
– Это же облако!
Янка глянула на него. В тёмных глазах, окаймлённых влажными от дождя ресницами, отражалось облако, лежащее на плечах Чатырдага.
– Мы выше облаков! – улыбнулся он. И Янка подумала, что ей до сих пор чуть-чуть больно, где-то в сердце и в животе, когда она на него смотрит.
Подошёл Таль, сунул ей в руку «Барбариску». И Рябинину тоже. И всем остальным, кто уже забрался и кто только подходил. Янка сосала «Барбариску», смотрела на Таля, слушала Рябинина, но чувствовала только ветер и облако внизу, и небо с серыми лоскутами туч.
На ночёвку встали в буковом лесу. Поставили палатки, насобирали хворост и стали сушиться у костра. Янка всё время чувствовала Варин взгляд. Виноватый. И ещё Янка чувствовала, что Варя хочет к ней подойти и не решается. И правильно. О чём им говорить? Как там мой папа поживает? Но Варя всё-таки не выдержала и подошла.
– Только не думай, что мне это нравится. Я твоего отца терпеть не могу.
– Зато он вас сильно любит, – насмешливо, хотя и не собиралась, хмыкнула Янка.
– Я знаю, ты думаешь, что я тоже виновата. А что я могла сделать? Я вообще не знала, что это твой отец!
Янка молчала. Смотрела на Варьку свысока.
– Не переживай, я его скоро выпру.
– А зачем? – пожала Янка плечами и сделала равнодушное лицо. – Мы туда всё равно не вернёмся. Нам и здесь хорошо. У мамы друг появился, богатый, молодой. У меня тоже всё отлично, такие мальчики в классе – закачаешься, да и вообще… море, тепло…
– Всё равно! – крикнула Варька зло, еле сдерживая слёзы.
– Да как хочешь, мне-то что? – и, отвернувшись, Янка пошла к своей палатке. На душе было противно.
Устали так сильно, что даже на долгие посиделки сил не было. Поиграли в «Мафию», но тоже вяло, без азарта. Рябинин смотрел на Янку через огонь долгим взглядом. Янка знала, что он думает о ней. Может быть, даже любит. Поздно, Сашка, поздно.
- В полсантиметре от твоей души,
- В полдюйме от твоей любви,
- В секунде от твоих признаний,
- От рук твоих – в полуглотке затменъя
- И чада дымного,
- На волоске от страсти,
- В мгновении от неясного намёка
- На счастье с тобой.
- …В тысячах дней, вёрст и дум
- От тебя…
Тарас налил себе чаю и сказал, посмотрев почему-то на Янку, а потом на Таля:
– Расскажу вам одну историю, хотите? Конечно, все хотели.
– Когда я был такой, как вы… нет, даже постарше чуть-чуть… в общем, я занимался скалолазанием. А снаряжение, особенно верёвку, достать было очень сложно, тем более пацану. Ну не было ничего тогда, в магазинах пусто, Интернет ещё не придумали. В общем, мы с пацанами лазали как-то по Чатыр-Дагу и там в одной пещерке нашли схрон.
– Чего?
– Ну припрятал кто-то там три рюкзака и три мотка верёвки, железо тоже всякое, карабины там, спусковухи… Ну, это для нас такое богатство, вы даже не представляете! Ну и мы, конечно, стырили.
Янка уставилась на дядьку: ничего себе признаньице!
– Угу. Но только верёвку. Потому что… ну, было видно, что верёвки полно у людей и вообще вся снаряга такая модная, навороченная, и рассуждали мы примерно так: ну возьмём мы два мотка верёвки, нам её негде больше брать, а тут видно, что богатеи. Дураки мы тогда были ужасные. В общем, забрали верёвку, все остальные вещи прикрыли, как они были, и ушли. День-два переждали в лагере, никто, вроде, не ходит, свою верёвку не ищет. Ну и ладно, решили мы, значит, им она не больно и нужна. И начали на ней тренироваться. Я и ещё два моих приятеля. И вот один раз подо мной верёвка эта лопнула. Хорошо, недалеко от земли, я только ушибами отделался. Но больше мы на ней лазить не стали, конечно. А года через два я в одном походе встретился с семьёй: муж, жена и сын. И они рассказали мне, как у них однажды верёвку тут украли. Ничего не взяли: ни рюкзаки, ни железо, только верёвку. А они хотели лезть в одну пещеру на Караби, в Бузулук. Это одна из самых больших пещер у нас, необорудованная. Ну, а раз верёвку украли, полезть они не смогли. Вернулись домой ни с чем, расстроенные, конечно, злые… А дома узнали, что верёвка бракованная была, вся партия. И если бы они на ней полезли, то обязательно бы разбились.
– Получается, что вы спасли им жизнь? – насмешливо спросила Аннушка. – Тем, что своровали?
– Получается, что так, – спокойно ответил Тарас и смотрел по-прежнему на Янку.
– Как же вы на ней не разбились с друзьями? – спросил Терка.
– Ну, в нас весу-то было… не взрослые же ещё. И лазили, слава Богу, не высоко, тренировались только.
Ночью пришёл ветер. Он шёл по кронам деревьев семимильными шагами, ровный, большой, он гудел всю ночь где-то там, высоко, где только звёзды и небо. Янка лежала в палатке и думала про Тарасову историю. Почему он её рассказал? Будто ей одной. Что он ей хотел сказать? Что плохой поступок не всегда плохой? Если он про папочку, то зря старался, она его никогда не простит! А если и простит, то никогда никому в этом не признается, уж точно.
Но тут же Янка поняла, будто по голове её стукнули: это не про папу, это он про Таля! Да, ну и чью жизнь спас Таль своим поджогом? Вон какие страшные шрамы у Тараса! Как его Юля только не бросила? Янка чувствовала, что ещё немного, и она поймёт, что хотел сказать Тарас своей историей, ещё чуть-чуть, и она поймает его мысль за хвост, но сон накатывал волнами, а мысль ускользала.
И второй день, и третий они шли и шли. Уставали уже меньше, втянулись. Горизонты распускались сказочными картинами, в которых было так много воздуха и света, что хотелось зажмуриться или закричать от восторга. Они и кричали.
На поляне МАН нашли выложенные камнями спирали.
– Место силы, – сказал Тарас. – Сюда даже специально шаманить приезжают.
Все, конечно, бросились шаманить. И фотографироваться на обрыве. Рябинин схватил Янку за руку и потянул за собой на обрыв. За талию обнял так по-свойски, что она даже не успела посопротивляться. Ивлин щёлкнул фотоаппаратом.
– Фотографию-то пришлёшь? – ещё не освободившись из кольца Сашкиных рук, тихо, почти шёпотом спросила Янка.
– А надо? У тебя, вроде бы, личный фотограф появился? Как бишь его там… Глеб Арсеньев?
Янка чуть не поперхнулась. Ага. Комментарии мы не оставили, но просмотреть просмотрели. Отслеживаешь, значит, Сашенька, наблюдаешь? Молча, издалека. Ладно… Вдруг Янка поняла, что совсем забыла Глеба, что был он где-то в другой жизни, такой далёкой, что даже смешно, как она могла его любить и надеяться на что-то.
Тарас сказал, что пора двигаться дальше, и все застонали, заныли, набрасывая рюкзаки. Одна Варя всё делала молча и в ту же секунду. Спортсменка!
Дальше были Демерджи и Джурла. Их опять настиг дождь, и пришлось ставить палатки и вставать на ночёвку раньше времени. После дождя Янку с Майкой отправили мыть котлы – они были сегодня дежурные по посуде. Пока отмывали остатки обеда, Янка рассказала про Таля. Про его отца и про то, как она им помогала.
– В общем, хорошо, что вы приехали. Я бы всё равно не смогла поехать домой. Все деньги на них ушли.
– Ну и глупо, – сказала Майка.
– Май, им реально есть было нечего!
– Ты, Янка, ненормальная! Ты хочешь в одиночку мир исправить. А его никто не исправит. – Майка смотрела то ли насмешливо, то ли участливо, и это разозлило Янку ещё больше.
– Ну и что! И я не собираюсь ничего исправлять, просто… мне самой так спокойнее и вообще. Пусть я только одному человеку помогу, это неважно. И не говори, что это эгоизм!
Майка плечами пожала: мол, и не собиралась даже. И было понятно, что как раз это она и собиралась сказать.
– Ты не видела всего этого, Май. Ну, ладно Таль, он уже большой, но вот сёстры его, особенно Маруська. Представляешь, она ни разу в жизни не ела шоколадных конфет! Я когда к ним пришла, принесла, она тогда их только попробовала!
– Ну и что? Подумаешь, конфеты! Не хлеб ведь.
– Ну да как… – Янка замолчала. Она не могла объяснить. Конфеты, конечно, не хлеб. Подумаешь, трагедия! Зубы целее будут. И всё-таки, всё-таки…
– Ладно, Май, забыли…
– Ну чего ты сразу обижаешься?
– Да не обижаюсь я… просто…
Договаривать не стала. Как-то Майка поглупела за этот год. Всё ей надо объяснять.
А раньше они друг друга понимали с полуслова. Мимо прошёл Таль с охапкой хвороста, весело посмотрел на девчонок. И Янка поняла, что соскучилась. По нему, когда они вдвоём.
Глава 6
Между травой и космосом
Трудно делать вид, что человека не существует, когда идёшь пять дней подряд бок о бок, спишь в одной палатке и ешь из одного котелка. Тем более, если раньше этот человек много для тебя значил. В последний вечер ночевали на Караби. Караби – это огромное плато, самое большое в Крыму и очень красивое. Они стояли в ложбинке на краю, у старого колодца рядом с буком. Вдруг Янка увидела, что Вари у костра нет. Тарас рассказывал про «чёрного спелеолога», Аннушка заваривала чай, ребята все сидели тут, кроме Вари. И Янке как-то не по себе стало. «Подумаешь, – тут же одёрнула она себя, – куда она денется? В туалет, наверное, пошла». Но Варя всё не возвращалась и не возвращалась. Таль перехватил Янкин взгляд и кивнул куда-то в сторону раскинувшейся за её спиной яйлы. Янка оглянулась и увидела, что там, в совершенном одиночестве, бродит кто-то. Она незаметно встала и отошла от костра.
Вообще-то ей не хотелось с Варей разговаривать. И что она скажет сейчас, когда подойдёт? Но ноги двигались, будто против её воли. Варя посмотрела на Янку удивлённо и села на груду белых камней, среди которых росла трава. Молчаливо лежала перед ними Караби.
– Сначала, – сказала Варя, не глядя на Янку, – было, вроде, ничего. Мама была такая счастливая, он со мной не очень-то разговаривал, да я и сама, когда узнала, что он твой отец… Но он всё время придирался. По всяким мелочам. То дверью я громко хлопаю, то на столе не прибираю, то могла бы посуду помыть… Будто я не мою! И вечно всё ему знать надо: где была, с кем была, какие оценки, как тренировка прошла… Изображает из себя доброго папочку! А сам всё время лезет не в своё дело! У меня тренировки допоздна, я еле до дома дохожу, а он тут со своей посудой. Маму стал уговаривать, чтобы она с работы ушла. Ну, она, конечно, ни в какую. «Ты, – говорит, – поиграешь и бросишь, а мне дочь растить». Они и не ругались даже, а так всё, шутками, любовь ведь… А я прямо видеть их не могла! Даже сбежала однажды.
– Сбежала?
– Да. Два дня у Сони ночевала. Потом мама меня нашла, уговорила вернуться. Ну, ты же её знаешь, она чуть что – сразу в слёзы. Я терпеть не могу, когда она так меня заставляет слушаться, через слёзы…
Янка не знала. Она вообще Варину маму видела пару раз всего. Ну, не пару. Но даже имени не помнила бы сейчас, если бы не папа. Варя рассказывала и рассказывала, будто всю скопившуюся желчь, обиду и вину хотела вылить сейчас, затопить ими всё плато. Янка и узнавала и не узнавала в её рассказах своего отца. Он всегда был строгим и с Янкой, и с Ростиком тоже. Но он и щедрый был, и внимательный, он никогда не говорил «мне некогда», «отстань», «не до тебя»…
– Что тебе подарили на Новый год? – перебила вдруг Янка.
Читать бесплатно другие книги:
