Когда мы остаемся одни Михеева Тамара

Глава 7

Хорошо бы нам жить с тобой…

Поход закончили в Рыбачьем. День провели на море и вот уже погрузились в автобус на Симферополь. Янка хотела ехать провожать одноклассников до поезда, но был вечер, как обратно-то добираться? Она с каким-то непонятным облегчением обнялась с каждым и подумала, что да, лучше ей с Талем и Тарасом домой, чем с ними в Симферополь. Майка даже всплакнула.

– Ну, ты пиши… и приезжай. Пусть отец оплатит, чего он?

– Да ладно, Май, сейчас-то уже – когда, скоро школа начнётся.

– Ну, на Новый год!

– На Новый год постараюсь. Ты тоже пиши. А то забудешь меня в своём колледже…

– Тебя забудешь…

Автобус мигнул габаритными огнями и, чуть покачиваясь, повёз одноклассников в Симферополь. Янке было грустно.

Дом показался маленьким и тесным. Она уже знала этот секретик: когда возвращаешься из поездок, особенно летом, первый день кажется, что комната стала ниже и уже. Потом это проходит. Янка села на диван. Её комнату в скворечнике сдали, опять придётся мучаться на раскладушке! Пришла мама. Встала у стола.

– Яна… нам надо серьёзно поговорить.

Ого! Как-то Янка побаивалась таких слов и интонаций.

– Как твои ребята?

И Янка сразу поняла, что мама не знает, как начать «серьёзный разговор», что специально тянет.

– Хорошо ребята. Свои же, – усмехнулась Янка.

– Вот и хорошо! Рада, что ты… ну, что вы не растеряли связей, общаетесь…

Янка давно заметила, что если мама не знает, как сказать что-то важное, она начинает разговаривать штампованными, пафосными фразами, как плохие учителя в школе.

Янке тревожно стало. В прошлый раз это ничем хорошим не кончилось. Ну а теперь-то что? Замуж, что ли, выходит? Да ради Бога! Только если он будет изводить их с Ростиком, как папа Варю…

– Нам надо вернуться домой.

– Что?!

– Не кричи, – поморщилась мама. – Здесь никаких перспектив. Ни для тебя, ни для меня, ни для Ростика. У него, оказывается, большие проблемы в школе. Я с ним уже не справляюсь, ты мне совсем не помогаешь, ты скоро закончишь школу, надо думать о будущем образовании. Здесь ты не сможешь никуда поступить, ты даже языка толком не знаешь и вообще… Там у папы и у меня есть знакомые, всё-таки проще. Ростика вообще надо срочно увозить, он с какой-то шпаной связался…

– Да разобралась я уже со всеми! И там, что ли, шпаны нет?

– Яна! Ну, что ты так всё буквально воспринимаешь? И разве я не права? Про образование. И вообще: ты не хочешь домой?

– Ты весь этот год говорила, что наш дом здесь.

– Просто мы с папой подумали…

– С кем вы подумали?!

– Яна, ну зачем ты так? Он же всё равно твой отец, какая разница, что у нас с ним, ты ведь дочь, и он очень переживает…

Первое, что Янка почувствовала, было… облегчение. Домой! В свой город, в свою квартиру, где можно хлопать дверями, и где все предметы знакомы тебе с детства! Домой! Не надо будет мыть полы и слушать издёвки Шрамко! И тут же она будто с разбега врезалась в бетонную стену… Домой? Ведь они же гордые, они не простили, они уехали, а теперь они вернутся, и она пойдёт опять в свой класс, и все будут так сочувственно на неё смотреть, сочувственно, да, но с оттенком презрения – поманил папочка, вы и прискакали? И она, Янка, этому рада? Она так разозлилась на себя за это чувство облегчения, что заткнула уши. Она вспомнила Варины слова, все её рассказы, и вдруг всё сложилось у неё в голове, как пазл. Она чётко поняла, что они возвращаются не просто домой. Они возвращаются к нему. К папе. Возвращаются, потому что он попросил.

– Значит, ты его простила.

Мама покраснела. Опустила глаза.

– Я знаю, тебе трудно это понять… но мы всё-таки так долго с ним прожили. Нас многое связывает.

– Он же тебе изменил!

– Каждый человек может ошибаться.

Лицо у мамы – непрошибаемое. И голос. Янка прекрасно знала, что когда у неё такое лицо, её ничем не проймёшь, бесполезно. Она представила, как они снова будут жить в своей квартире, все вчетвером, завтракать вместе, вечером телевизор смотреть, ёлку на Новый год наряжать. Можно будет уже не думать о деньгах, не работать. Мама опять будет всегда дома… Ты же этого так хотела, Янка, ещё год назад, когда тебя только привезли сюда! А то, что он жил весь этот год с другой женщиной, спал с ней, целовал её – это забыть?

– Ты из-за денег к нему едешь.

– Что?!

– За ним ведь как за каменной стеной. Работать не надо. Напрягаться не надо. Он всё для нас сделает. Тем более теперь. Когда виноват.

– Ты многого не понимаешь, – устало сказала мама. Она постарела за этот год и подурнела, но Янке не хотелось её жалеть.

– Ты же мне сама говорила, что надо гордость иметь, что…

– Ой, Яна! – досадливо поморщилась мама. – Нет у меня сил на гордость! Вы растёте, надо о вашем будущем думать, а как я вас обеспечу? Продавец в ларьке… Ростик совсем от рук отбился, ты вся в своём Тале, до нас тебе и дела нет! Не до гордости тут!

– А гордость… она, значит, такая, да? Захотел – достал из кармана, захотел – спрятал?

– Ну хватит! – рассвирепела мама. – Ты сама живёшь, как за стеной! Возвела вокруг себя забор! Тебе ни до кого из нас нет дела! Ты знаешь, каково мне приходится на этой работе? Или ты думаешь, раз мне тридцать восемь лет, то всё кончено, я должна забыть о себе? А я тоже жить хочу! Хоть немного! Хоть какой-то просвет увидеть! А папа? Ты хоть раз подумала, каково ему там? Да, он полюбил другую, но он живой человек, живой, а не робот! Он имеет право и полюбить и разлюбить! Меня! А не вас! Ты хоть раз подумала о нём? Позвонила? Написала? Знаешь, как он там изводится, как скучает, не по мне, конечно, мне и не надо, но ты его кровь и плоть, он мучается от угрызений совести! Но разве тебе это интересно, ты же у нас всё про всех знаешь, живёшь сама по себе и всегда права! И я не к нему еду, потому что он не любит меня больше! Я просто еду! Я везу любимому мужчине его детей!

Она выкрикнула это и выбежала из комнаты, хлопнув дверью так, что лепесток штукатурки вспорхнул и шлёпнулся на пол. Янка ошарашенно стояла посреди комнаты. Это она ни о ком, кроме себя, не думает?! Она?! Янка села на кровать. Ей надо подумать. Хорошенько подумать.

Мама вернулась минут через десять. Лицо её было умытым и ещё влажным от воды, но от глаз не отступила слёзная краснота. Она сказала твёрдо и спокойно:

– Тётя Вика нашла мне там работу. Кассиром в банке. Мы будем жить в нашей квартире втроём. Если ты не захочешь с ним встречаться – твоё право. Но Ростику нужен отец. Если не хочешь понять меня – не надо, обойдусь. Но слушаться ты меня обязана! Мы уезжаем восьмого… Это через неделю. Собирайся.

Конечно, никуда она не поедет. Никуда. Она не игрушка, чтобы её туда-сюда за собой таскать. Ну куда она теперь отсюда? Это её земля. А Таль? Уехать от Таля? И от всей его семьи! Она ведь привязалась к ним ко всем, особенно к Пашуне. Как она без них? Ну, как, как… обычно. Жила же без них. Зато там – родной город, родная школа, бабушка с дедом, настольные игры по вечерам, дедушка у них «фанат-настольник», так он сам себя называет, белоснежная скатерть на столе, бормотание радио… Папа. Она не поедет. Ни за что не поедет. Она не сможет с ним ни видеться, ни жить в одном городе! Это просто глупо! Весь год она старательно взращивала в себе обиду и ненависть к нему, собирала по крупицам, холила, растила, а теперь – вернуться? Простить?

Янка не спала всю ночь. Ворочалась на скрипучей раскладушке, потом не выдержала, стащила бельё на пол.

– Что ты там возишься? – проворчала мама. Янка не ответила. Она весь день с ней не разговаривала. Нашарила в темноте спальник, расстелила, даже не стараясь всё делать тише.

– Дашь ты нам поспать в конце-то концов!

И опять Янка промолчала. Только обиделась ещё сильнее. Сегодня днём они с Ростиком разговаривали. Янка ему говорит:

– Оставайся со мной, чего тебе там делать?

А он:

– Там же папа.

Потом подумал и говорит:

– Тебе бабушка не разрешит остаться. Она маме всю неделю говорила, что папа, может, теперь и вернётся в семью. Откуда вернётся-то? От той тётки?

Так… понятно. То есть ни бабушка, ни Ростик ей не союзники. Если бы Ростик остался с ней, мама бы тоже осталась, никуда бы не делась.

Янка смотрела в побелённый потолок с подтёком дождевой воды в углу. Глупо, как всё глупо! Они вернутся теперь, и что? Что она скажет одноклассникам? Майке? Варе? «Я буду жить у Конопко», – подумала Янка и тут же отбросила эту мысль. Конопко она теперь тоже не нужна. У них теперь родственников полно. Таль говорил, что каждые выходные кто-нибудь из тёти-Нияриных приезжает, и всегда с подарками. Хотят даже ту половину дома обратно выкупить у Аверко. Нужна им теперь Янка с её апельсинами и творогом! Никому не нужна. Даже с Дашей нормально общаться после дня рождения уже не получалось. Светка уедет через две недели. Таль… Таль уйдёт работать с Тарасом в заповедник. Будет раз в неделю спускаться на побережье на сутки – и всё. Что же ей делать?!

Потихоньку, день за днём, из Янки выдавливали мысль о том, что можно не поехать, остаться, быть самой по себе. Бабушка радовалась, что «семья воссоединится», Ростик радовался, что увидит папу, по которому соскучился, и «тех» деда с бабушкой, мама делала вид, что ужасно любит папу и просто счастлива вернуться, краснела и смущалась, как невеста. Дед молчал. Янке было противно.

Дед с бабушкой, конечно, не разрешат ей остаться. Потому что маму надо слушаться. А она уже взрослая! Она – взрослая!

И вдруг её осенило. Минуту она думала. Потом достала телефон. Надо срочно переговорить с Майкой и всё уточнить.

Майка от идеи пришла в восторг! Ещё бы! Янка сама была в восторге. Только бы всё получилось!

«Да не боись! Я же говорю: недобор у них в этом году. Возьмут, куда денутся!»

«А ГИА? Я же не сдавала. Здесь другие экзамены».

«Ну и что? Там у них вообще какая-то система своя. Приедешь и сдашь! Слушай, ну как здорово, а! В общаге в одной комнате будем жить, да?»

«Ага… А если я не сдам? Я же тут весь год так училась… всё равно, что не училась».

«Янка, ну ты чего? Ты же у нас умница! Там и сдавать-то всего русский и математику. Ну и собеседование. Вот тут караул! Мурыжат так, что будь здоров! Но ты пройдёшь, с твоим-то обаянием! Знаешь, что? Я скоро поеду туда и поговорю с деканом, она нормальная тётка, расскажу всё про тебя в красках…»

«Не надо в красках…»

«Всё будет оки. Не переживай».

Но Янка переживала. Чем больше она думала о колледже, тем больше её захватывала эта идея. Свобода! Самостоятельная жизнь! И никто уже не сможет решать за неё, куда ей ехать, где жить и что делать! И ну и что, что колледж? Может, так даже лучше? Институт и потом можно закончить. Вот только как сказать об этом маме?

Янка разбирала сумку, в которой за год скопилось много всякого мусора, и нашла на дне стопку писем от бабушки. Перелистала, усмехнулась. Как только они приедут, этот её обман вскроется. И мама будет кричать, что это подло. А бабушка непонимающе спрашивать: «Но зачем, Яночка?». И Янка не сможет объяснить. Тогда она знала, зачем. Тогда это казалось очень важным. А сейчас… сейчас ей всё равно. Сейчас ей только одно и важно: чтобы её отпустили в колледж. И чтобы Таль её ждал.

– Мама, я решила поступать в педагогический колледж.

Ростик поперхнулся супом. Мама подняла на неё испуганные глаза.

– Он в Новореченске, всего сто километров от нас, буду приезжать на выходные.

Теперь уже и Ростик смотрел на неё во все глаза. Даже рот приоткрыл. Без одного зуба… Янка специально выбрала такое время, когда вся семья в сборе. Лучше сразу всё решить.

– Учителем, что ли, будешь? – спросил дед. – Хорошая работа. У меня сестра всю жизнь учительницей проработала.

Янке хотелось отмахнуться от него как от надоедливой мухи. Ну при чём тут сестра?

– Яна… а как же одиннадцатый класс? – беспомощно пробормотала мама.

– А зачем? После колледжа легче в институт поступить, там сразу на третий курс переводят, если хорошо учишься.

А здесь я учебу забросила, никакой институт не потяну на бюджет. Майка тоже туда поступила.

– Ну, с подружкой-то веселее, – сказала бабушка и внимательно посмотрела на маму. Так внимательно, будто хотела передать ей взглядом свою мысль.

– Но нет, Яна, такие вопросы так сразу не решаются, надо подумать, надо с папой посоветоваться, я…

– Я уже посоветовалась, – соврала Янка. И тут же решила, что вечером ему напишет. Так и напишет: «Я поступаю в колледж. Надеюсь, ты не против». Янка знала, чувствовала, что он не будет против.

Ей вдруг стало противно, что надо врать и выкручиваться. Она села за стол напротив мамы, отодвинула тарелку с остывшим супом и сказала:

– Ладно, я ещё не советовалась с ним. Я хотела поговорить сначала с вами. Потому что весь этот год я жила с вами, а не с ним. Мама, я уже взрослая! Даже Майку отпускают.

– Ой, да что ты мне про Майку, у неё свои родители есть!

– Да, и они дают ей право выбора. Мам, это хороший колледж. Правда.

– Ты уезжаешь из-за нас с папой?

Она говорила так, будто они были на кухне одни. Врать трудно, когда такой разговор.

– Я не знаю, – вздохнула Янка. – Отпусти меня, пожалуйста.

– Яна, давай мы потом об этом поговорим, – сделала мама ещё одну беспомощную попытку, и Янка еле сдержалась, чтобы не закричать: сколько можно юлить и прятаться за спину папы, бабушки, неизвестно кого?!

– Нет, мам, давай сейчас. Мне надо написать Майке, что я решила.

– Ну, так ты и решай, – сказал вдруг дед. Бабушка шикнула на него, но было поздно. Янка ему благодарно улыбнулась.

– Значит, я еду. Приятного аппетита.

Таль ничем не мог себя занять. Вот уже два дня, как они вернулись из похода. Потолки казались низкими, стены давили. Всё стало маленьким и тесным. В их доме жили две семьи – отдыхающие, а сами они ещё в июне перебрались в летнюю кухню. Так, сарай, который отец собирался снести, да всё руки не доходили. Теперь вот пригодился. Мама посветлела лицом, радовалась, что постояльцы у них, деньги на зиму будут. Курицы, которые привёз симферопольский дед, деловито ходили в загончике у забора. У Пашуни чесались зубы, он пускал слюни и гулил. Таль ходил между всем этим как неприкаянный. Мучался ревностью – что он, дурак? Не видел, что ли, как Рябинин на Янку смотрит? Терка Ивлин сказал как-то:

– Уже помирились бы, а то Саня мне весь мозг проел своей Янкой.

Таль не стал ничего уточнять. Зачем ему вообще надо было это говорить? Таль просто помощник проводника. Просто помощник. Да и что он может дать Янке? Вот эту хибару да лес с подснежниками… Даже сердоликовый браслет не смог подарить.

Вчера она позвонила. И сказала, что уезжает. Что возвращается домой. К ним. К суматошной Майке – даже не верится, что они с Янкой подружки. К Терке, с которым Талю захотелось подружиться, к симпатичной Юльке Озарёнок. К Сашке Рябинину. Хороший парень, что и говорить. Ко всем ним. К своей прежней жизни. К отцу. Таль смотрел на море. Янка сказала, что придёт в семь вечера. Сейчас только половина, но Таль уже не мог сидеть дома. Уезжает. Конечно, надо думать о будущем! Всем надо думать! За последние полгода он эту фразу слышит постоянно! А как о нём думать? Тарас вот тоже сказал:

– Надо всё хорошо обдумать, чем будешь заниматься дальше, как жить.

Когда Таль рассказал ему о поджоге, Тарас долго молчал. Так долго, что Таль не выдержал и разревелся не хуже Маруськи. Тарас не стал его утешать. Зачем-то начал рассказывать, что когда он учился в школе, Тал ев отец был у них вожатым и они вместе строили лодку. Сами чертежи делали, сами пилили, строгали, колотили, смолили. И долго плавали на ней потом. Таль не совсем понял, почему Тарас об этом рассказывает. Может, упрекнуть так хотел? Вот, мол, у тебя такой отец был хороший, а ты… А потом сказал, что надо учиться, что возьмёт к себе работать помощником и с начальством договорится. А потом видно будет. За год подыщут подходящее училище.

– Будем строить свою лодку, – пробормотал он совсем уж странно.

– Привет, Таль.

Таль обернулся. Янка стояла перед ним – тоненькая, светлая, грустная. Волосы собраны в хвост, белый сарафан. Новый. Он на ней такого не видел. И вся она какая-то новая.

– Мы уезжаем, – сказала Янка.

Таль кивнул. Он знал. Хоть она и хорохорилась вчера в компании, говорила, что «как же, ага» и «не дождутся!», смеялась, что её в чемодан не засунешь, но Таль-то видел: глаза тоскливые-тоскливые… Конечно, она поедет. Не так-то просто бросить маму и брата. Семью. Поэтому он молча взял её руку в свою и сказал:

– Я заведу электронный ящик. Я буду к Дашке ходить или в клуб. Я буду писать тебе каждый день. А летом ты приедешь снова. Да?

Янка уткнулась ему в плечо и заплакала. Она не хотела уезжать. Она хотела быть с ним всегда. Он только сейчас это понял. Но кто позволит, если им только пятнадцать?

Янка смотрела на тающую в темноте Феодосию и думала: почему у взрослых есть это право таскать их туда-сюда, как им вздумается? Её вырвали из той жизни, приволокли сюда, а стоило ей здесь найти себя и смысл всего, что с ней происходит, как её снова выдёргивают, с корнем, как сорняк с грядки!

Вдруг на одну секунду ей показалось, что по ту сторону окна на вечерней улице она видит ту девушку из роддома, которая отказалась от своего ребёнка, что она идёт под руку с парнем и везёт коляску. Но, наверное, ей просто показалось. Разве могла она её запомнить и разглядеть в сумерках? И разве так бывает, чтобы всё вдруг стало хорошо, справедливость восторжествовала и все были счастливы? Как мама сказала вечером того дня, когда она про колледж объявила, «всё равно кто-то остаётся в минусе». Это она вечером подсела к ней на лавочку под черешней. Сказала: «Ладно, если ты решила, поезжай, просто всё это так неожиданно, всё не привыкну, что ты уже взрослая…» Янка не чувствовала себя взрослой. Просто она знала, что может справиться теперь.

Колеса стучали, слова в голове тоже. Янка вытащила из сумки блокнот и ручку и стала записывать. Она никогда не осмелится показать это Талю, но ей нужно запомнить это самой. И никогда не забывать.