Тайна визиря Шимаса Шахразада
Как все изменилось после женитьбы! Теперь ему уже не приходило в голову выйти просто так вечером, чтобы ввязаться в веселую потасовку или отыскать сговорчивую красавицу… Умная и красивая женщина теперь царила в его доме, Но все же иногда ему хотелось, как в былые дни, просто устроить маскарад – переодеться иноземцем, прогуляться по городу…
Жена ему не препятствовала. Более того, она сама несколько раз заводила разговор о том, что он засиделся дома… Конечно, делала она это не для того, чтобы выгнать мужа на улицу и, быть может, заставить ввязаться в очередную потасовку. Этими словами она добивалась совсем другого – муж с удовольствием проводил время дома, в долгих беседах с ней… А что может быть приятнее для молодой жены, чем муж, который сидит рядом, беседует, целуя нежные пальчики, и время от времени красноречиво посматривает в сторону спальни?
Этот вечер был во многом похож на предыдущие. Но сегодня, еще только войдя в дом, он уже знал, что, когда стемнеет и на горизонте появится звезда Зухрейн, он наденет платье франка и отправится на поиски приключений.
Ужин был обильным и вкусным, дом согревал и радовал. Но когда звезда Зухрейн показалась на небе, он встал и отправился переодеваться.
– Когда ждать тебя, мой герой? – спросила жена.
В ответ он лишь пожать плечами.
– В таком случае, возвращайся поскорее. Я буду ждать тебя хоть до рассвета.
Он нежно улыбнулся в ответ – ну что может быть для мужчины слаще таких слов? Для настоящего мужчины, конечно…
Он шел по городу и любовался им. О, она была права – город был самым прекрасным, самым уютным, самым… Это был город его любви! И более никаких слов не надо было говорить.
Он неторопливо шел по уютным улочкам, размышляя о том, сколь удивительна судьба, сколь прихотливы иногда ее извивы, сколь причудливым образом может она одарить или наказать. Его нынешнее положение давало ему многие привилегии, но еще не успело сделать его прожженным циником или человеком, видящим во всем одну лишь подлость и лицемерие. Он был молод и радовался всему – крови, что бурлит в его жилах, силе, которой налиты его мускулы, нежности, которая каждый раз накрывает его с головой, стоит лишь подумать о прекраснейшей из женщин мира, по велению Аллаха всесильного ставшей его женой.
Прохожие не удивлялись высокому франку, который брел по улицам, глуповато ухмыляясь. Более того, они сочувствовали ему – ибо лицо его, быть может, и привлекательное, пересекал страшный шрам от сабельного удара. Удара столь жестокого, что встретившийся ему горожанин даже покачал головой, удивляясь, как иноземец вообще остался жив.
Наконец лжефранк очнулся от размышлений. Вокруг были совершенно незнакомые улочки – должно быть, он забрел на далекую окраину города… Как ни старался молодой халиф, как ни радел о спокойствии своих подданных и своих городов, но окраины всегда были местом более чем неуютным, даже для него, человека, прошедшего жар настоящих сражений.
– Ну что ж, – проговорил он, озираясь по сторонам. – Наверное, надо поворачивать домой…
Да, это было бы чудесно – вернуться домой, припасть губами к губам любимой, насладиться тишиной и уютом… Но тут краем глаза он заметил человека, которому нечего было делать здесь, на окраине. Человека, который кутался в длинный плащ, поминутно оглядывался, припадал то к стенам домов, то к городской стене… А потом и вовсе свернул к неуютной грязной харчевне. Но заходить внутрь не спешил, обойдя ее сначала один раз, потом второй…
– Аллах всесильный, но что здесь может понадобиться казначею? Он, конечно, господин неприятный, но столь пекущийся о своем достойном виде…
И лжефранк отправился за казначеем, справедливо рассудив, что лишняя тайна для него никогда лишней не будет.
Не было ничего удивительного в том, что он легко смог найти себе местечко за столом неподалеку, и ему было слышно каждое слово глупых и неосторожных собеседников. При этом он вовсе не опасался, что его самого узнают – ибо шрам лучше сотни плащей и шляп прятал его от любопытных глаз.
Когда же услышал он о том, что глупцы ищут иноземца, готового стать убийцей, он уже не сомневался – судьба не зря его сюда привела.
«Аллах всесильный и всемилостивый, – подумал он. – Сейчас бы мне очень помогла хорошая потасовка! Пусть бы эти людишки сразу нашли убийцу…»
Должно быть, в этот вечер звезды были на его стороне. Иначе никак не объяснить всего, что произошло дальше.
Едва он успел подумать о хорошей свалке, как раздался зычный крик хозяина:
– Перек, лови его!
Дюжий слуга, который только успел поставить на стол запеченную баранью голову, выпрямился. Мимо него пытался проскользнуть тип более чем сомнительной наружности. Должно быть, некогда он был фокусником в балагане или шутом у какого-то богача. Но сейчас, старый, сгорбленный, с непропорционально длинными руками, он мог лишь более или менее удачливо воровать.
Гигант Перек бросился за ним, но тут же споткнулся о чей-то, очень вовремя выставленный башмак. На помощь товарищу бросился второй слуга, но и его остановили тем же немудреным способом.
– Да они тут все заодно! – закричал хозяин и попытался сам поймать воришку.
Конечно, у него ничего не вышло – посетители, еще миг назад спокойно жующие, завязали настоящую драку, пытаясь остановить и свирепого тучного хозяина, и его слуг.
«Ого! Пришел мой час, – подумал он. – Ну-ка, отойдем на пару шагов, чтобы им было хорошо меня видно…»
Он с удовольствием ввязался в побоище… Да разве это была драка? Для опытного бойца (а он был очень опытным бойцом) – не страшнее игры в песочек… Но он с удовольствием уклонялся от ударов, раздавал удары сам, стараясь при этом сделать так, чтобы со стороны это выглядело более чем устрашающе, но увечий серьезных не вызывало. Умения, которым неоткуда взяться у простых обывателей, позволяли ему следить и за теми, кто, перешептываясь, сидел за ближайшим столом, кто вот уже какое-то время со всевозрастающим интересом следил за ним.
«Попались, голубчики… Готов поспорить на что угодно, что сейчас первый советник встанет из-за стола и позовет меня поболтать… О том о сем…»
Он ухмыльнулся и нанес ужасной силы удар в челюсть ближайшему к нему сопернику. Тот взлетел словно птица и упал спиной прямо на стол заговорщиков.
«Ну вот. Так даже лучше… – Он огляделся с самым кровожадным видом, но соперников больше не увидел. – Пора уходить… Иначе они поймут, что я напрашиваюсь сам!»
Он отряхнул руки и стал выбираться из драки, все еще бушующей вокруг. Один шаг, другой… Мимо просвистела деревянная скамья…
«Да они тут живут со вкусом, – подумал он. – Нет, все, прочь отсюда…»
Он сумел сделать еще целых два шага. И в этот миг его потянули за рукав.
– Прости, уважаемый, что беспокоим тебя…
– Ну, чего надо?
«Тихо-тихо… Не переборщи, дурачок».
– Мы стотысячно просим у тебя, уважаемый, прощения… Но мы бы хотели побеседовать с тобой… Преломить хлеб как добрые приятели. Не часто встретишь в нашей спокойной стране такого удивительного человека, как ты…
«О да… Такого, как я, действительно дано встретить не каждому… Такого, каким я кажусь сейчас».
– Да ладно. – Он опустил глаза, пытаясь показать, как сконфузили его слова первого советника. – Хлеб преломить – дело хорошее. А вот болтать я не мастак. Так что простите меня, добрые люди, пойду я, а вы уж беседуйте…
– Но… – Первый советник пытался остановить его. – Тогда, быть может, ты просто побудешь среди тех, кто преклоняется перед твоими талантами…
«Ага… попались».
– Да какие там таланты… Так, веселая драчка. Ну да ладно уж, присяду ненадолго.
– Вот, друзья мои! – Первый советник сиял, будто только что получил награду от самого повелителя всех правоверных. – Это мой друг по имени…
«Эх, ты… Друг! А имя-то спросить забыл… Заговорщики… О Аллах всесильный и всевидящий, должно быть, долгие годы спокойствия стерли из их памяти и то, как надо устраивать заговор, и даже то, как надо разговаривать с драчливыми иноземцами… Сопляки, хоть и мудрецы дивана!»
– Жаком-бродягой меня зовут люди, – проговорил он и поклонился. – Ваш приятель сказал, что вы хотите мне рассказать, как здорово я дерусь… Так вот, это лишнее – дерусь я так себе, как все в нашей деревухе…
– Но ты же раскидал этих наглецов как игрушечных!
– А что ж на них – смотреть надо было? Ручки целовать? Подумаешь, несчастный парень украл ломоть хлеба… И теперь его за это в ваш зиндан кидать, да?
– Но это же противозаконно!
«Ого, кади, ты решил вспомнить о законах… Да, интересная у вас тут компания подобралась. Добрая, как гнездо кобр. Ну ничего, голубчики, каждый из вас получит по заслугам!»
Он опустил глаза и посмотрел на свои кулаки.
– Противозаконно, говоришь, дядя?
Кади замолчал, хотя куда вернее было бы сказать, что он заткнулся. Очень уж ему не понравилось выражение лица этого дюжего детины. Да и шрам через все лицо говорил о том, что тому не привыкать ни к дракам, ни к судьям. И что понятия о законах и законности у него весьма далеки от принятых в маленькой, но гордой стране Аль-Миради.
– Прости нас, уважаемый Жак-бродяга. Мой приятель просто хотел сказать, что он не одобряет решения споров в кулачном бою.
Лжефранк снова ухмыльнулся, теперь постаравшись добавить чуточку доброты.
– Да куда ему. Он же хлипкий, ему и минуты против настоящего борца не выстоять. Вот он и не одобряет. Ничего, дядя, если тебя обидит кто, ты мне свистни… Слово Жака, приду и всех в капусту изрублю.
– Благодарю тебя, уважаемый, – поклонился кади, несколько уязвленный словами о том, что он «хлипкий» и что не выстоит против настоящего борца. Ведь некогда кади, тогда еще только ученик медресе, выступал на борцовских соревнованиях. А потому считал, что и посейчас его умения при нем.
– Да всегда с нашим удовольствием…
«А с каким бы удовольствием я тебя приложил!.. Жаль, что в диване драться нельзя…»
– А скажи нам, достойный Жак-бродяга, – заговорил первый советник, – чем занимаешься ты в нашем прекрасном городе?
«Ну наконец! Я уж думал, что он никогда не решится…»
– Учитель я. Учитель изящных искусств…
– Ты? – изумился молчавший до этого мгновения попечитель заведений призрения.
«Почему, о Аллах всесильный и всевидящий, почему – изящных искусств?! Почему я не сказал, что учу детей борьбе? Или что пеку хлеб? О мой язык… Воистину, от тебя мне больше неприятностей, чем от всех врагов мира…»
– Почему это тебя так удивило, старичок?
«Какое все же удовольствие иногда говорить гадости вслух и знать, что наказания не последует… Никакого и никогда».
– Ну, – замялся уважаемый Ахматулла, – ты такой крупный, сильный, красивый…
«Эге, дядя… Да ты, похоже, вовсе не женщин любишь… Должно быть, права была молва, давно твердившая о твоих странных похождениях».
– Спасибо тебе, старичок, на добром слове. Да, я учу изящному искусству. Ибо у нас дома умелое обращение с оружием давно считается высоким искусством. Я же некогда был подмастерьем у кузнеца, я знаю характер каждого клинка, его особенности. И потому, простите мне такую похвальбу, уважаемые, смело называю себя учителем изящных искусств.
Он увидел, что изумление на их лицах сменилось облегчением. Да, высокое искусство обращения с оружием прекрасно соответствовало их недобрым намерениям.
– Ты учитель… Это замечательно! Братья, это воистину более чем прекрасно. Ибо теперь мы сможем почтенного Жака ввести в диван как человека ученого, как наставника молодых! Нам вовсе не нужно говорить, чему именно он учит детей. Он просто учитель…
– Постой, уважаемый Саддам. Наш достойный собеседник еще ни на что не согласился. А ты уже решаешь, как будешь лгать высокому собранию, – остановил его первый советник вполголоса.
Кади умолк, да и за столом повисла неловкая пауза.
«О, я болтливый ишак! Неужели я действительно проиграл?»
И он попытался встать из-за стола.
– Спасибо за добрые слова, уважаемые. Пойду я… А ты, дядя, не забудь, что Жак-бродяга всегда готов защитить тебя…
Заговорщики переглянулись, кади кивнул, а лжефранк понял, что выиграл.
Макама девятая
– Присядь, уважаемый! Наша беседа только начинается. Мы хотим предложить тебе дело более чем ответственное. Но сначала я назовусь. Я первый советник дивана, Хазим.
– Ты?
– Но почему тебя столь сильно это удивило, юноша?
– Да потому, что первый советник дивана – сильный как слон, смелый как лев и бесстрашный как львица. Я не верю тебе!
– Спасибо за такие слова – но я действительно первый советник дивана и уже более двух десятков лет неустанно пекусь о благе своей державы, помогая ей расти и расцветать.
– Ну, тогда прости мне мои глупые слова, уважаемый… Я думал, что советники дивана – люди суровые и сильные, как конунги… Не зря же они так успешно противостоят этому хлипкому дурачку, который недавно взошел на престол…
«Прости мне, мой добрый друг, эти слова. Я молю Аллаха всесильного, чтобы ты никогда не узнал о том, что сейчас затевается…»
Он увидел, как изменились лица его собеседников – если раньше они были настороженными, даже замкнутыми, то сейчас, он готов был спорить на что угодно, первый советник мысленно поблагодарил Аллаха милосердного.
– Потише, уважаемый Жак. Наш правитель, да, молод, но народ его уважает…
– Ты первый советник дивана, да? Тогда тебе надо бы взять своих лазутчиков да и уволить их всех. А еще лучше – утопить в ближайшем арыке…
– Почему? – Удивление на лице советника было неподдельным.
– Да потому, что они врут тебе! Врут и не краснеют. Думаю, за свое вранье они получают более чем щедрую мзду от тех, кому выгодно, чтобы ты так думал.
На лице первого советника столь быстро менялись чувства, что он даже залюбовался. И еще он сейчас думал о том, что же будет, если настоящие лазутчики, которых немало и у халифа, донесут ему, что видели пятерых советников дивана в компании со здоровенным иноземцем.
«Должно быть, он решит, что дяденьки собираются бежать… И теперь подыскивают себе хлебные места. О Аллах, жаль, что на самом деле все не так!»
– Так, значит, народ не любит молодого халифа?
– Прости душевно, почтеннейший, – он чуть поклонился, – за весь народ я отвечать не могу. Знаю лишь, что мне и моим друзьям он просто противен… Знаю я и то, что мои приятели отдали бы не одну сотню золотых, чтобы он вовсе никогда не становился халифом.
«О Аллах, и теперь я сказал чистейшую правду. Салех и сам не раз говорил мне, сколь ненавистна ему сама мысль, что надо принимать сан и царствовать. Вместо того чтобы отправиться за тридевять земель охотиться за чудесами… А эти дурачки… Воистину, каждый слышит лишь то, что хочет услышать!»
– Ну что ж, – словно про себя проговорил кади. – Это облегчает нашу задачу…
И, не обращая внимания на предостерегающие жесты первого советника, заговорил:
– Знай же, уважаемый Жак, что мы здесь собрались для того, чтобы спасти нашу страну. Мы, первые лица дивана, совесть страны, решили, что молодой Салех недостоин своего высокого титула, что страна, ведомая им, непременно упадет на самое дно самой глубокой пропасти, и не будет оттуда возврата до тех пор, пока на трон не взойдет действительно достойный, действительно уважаемый человек…
«Ах вы, недостойные свиньи! Совесть страны… Аллах великий, ну почему ты не покарал их в тот самый миг, когда они задумали это черное дело! Хотя… Ты же привел меня сюда и позволил все это увидеть и узнать… Быть может, ты просто избрал меня орудием своего гнева…»
– Тебе же, юный герой, мы хотим поручить дело, которое покажется тебе недостойным, но будет щедро вознаграждено. А память о нем останется в веках!
«Да-а, уважаемые ослы… Много я видел на своем веку дураков… Но никогда не видел, чтобы разумные люди ловились на такие дешевые слова… Память, видите ли, сохранится в веках!»
– Так вы что же, хотите, чтобы я его пришил?
Похоже, заговорщики и сами были не готовы услышать подобные слова.
– Тс-с-с, юный герой, тише…
– Да чего уж там, какой герой! Просто я ненавижу таких слизняков, и этого готов… растоптать, словно червяка дождевого… Хотя, чего врать-то, мне приятно слышать, что вы щедро вознаградите… Делать с удовольствием работу, за которую к тому же славно платят… Да-а, это я удачно зашел!..
Советники переглядывались, должно быть, опасаясь поверить тому, сколь замечательным оказался их выбор.
– Ну так что, я правильно тебя понял, уважаемый советник?
– Правильно, достойный Жак, правильно, – почти прошипел первый советник дивана. – Только не труби об этом, как взбесившийся бык!
– Ну прости, – он и в самом деле чуть понизил голос. – Я ж первый раз иду на такое. Но, даю тебе слово дворянина, иду с удовольствием.
– Я верю, уважаемый, верю… А теперь нам следует разойтись. Но прежде, Жак, ответь, где и когда я могу тебя найти, чтобы… м-м-м… уточнить детали…
– Да я после уроков всякий день допоздна сижу в харчевне рядом с главной площадью… «Лебедь и дракон» которая. Ты приходи туда после вашей вечерней молитвы. Там и поговорим!
Он поднялся и, неловко поклонившись, побрел к двери.
– Почтенный Саддам, ты уверен, что нам нужен именно этот человек?.. Что-то не верю я ему.
– А тебе, достойный Хазим, и не надо ему верить… Этот парень – настоящий деревенский дурачок. Он и понесет наказание, если его схватят. А если хорошо сделает свое дело, то…
– Думаю, его хватятся еще очень не скоро.
– Именно так, уважаемый, именно так.
Ни звездочет, ни казначей так и не проронили ни слова. Но их молчание было куда красноречивее любых слов.
Жак-брадяга, а проще говоря, визирь Шимас, торопился домой. О да, его сегодняшняя прогулка оказалась более чем удачной. Совсем не мало – узнать о заговоре против халифа, втереться в доверие к заговорщикам…
– Хотя, – пробормотал он на ходу, – не думаю, что они вот так сразу взяли и начали мне верить. Более того, думаю, они не будут помогать бедняге Жаку… Готов спорить, что они сейчас прикидывают, как бы половчее избавиться от него, если их план удастся.
До дома оставалось всего несколько минут.
– Да, почтеннейшие советники, задали вы мне задачку… Как же сделать так, чтобы визирь присутствовал в диване вместе с Жаком, которого эти олухи хотят ввести туда? Хотя зачем… Пусть визирь останется в неведении до самого последнего мига. Тогда вы, недоумки, не поймете, кого же наняли убить халифа Салеха.
Показалась калитка. Шимас решил, что ни за что на свете не расскажет жене о том, кого он встретил сегодня вечером и какое дело ему поручили.
Но Халида была действительно умной женщиной и отличной парой своему мужу. Она всего раз взглянула в лицо визиря и проговорила:
– Иди переодевайся, Жак-бродяга. И шрам свой ужасный не забудь смыть. А потом расскажешь мне все, что с тобой произошло!
– Но почему ты, прекраснейшая, уверена, что со мной что-то произошло?
– Аллах всесильный! И это визирь нашей прекрасной страны, управитель мудрых, человек изворотливого ума… Ну подумай сам, свет очей моих. Если мужчина является домой со ссадиной на лбу, расцветающим синяком под глазом и горящими, как у кота, глазами… Что это может значить?
Шимас решил сыграть того же простака, на которого так легко поймались советники дивана.
– Это значит, что он славно подрался…
– Милый, вот только не надо превращаться в деревенского дурачка. Если бы я видела тебя в первый раз, быть может, я бы тебе поверила. Но сейчас, прожив с тобой уже не один день… – тут губы ее тронула нежная улыбка, – наслушавшись и твоих рассказов, и рассказов о тебе, какими меня побаловали твои верные друзья, понимаю, что случилось что-то… воистину необыкновенное. И что ты, по обычаю всех мужчин, решил от меня это утаить.
Шимас тяжело и протяжно вздохнул.
«Плохо, когда жена умна… И хорошо, что она умна. Да, ее не проведешь. Но, быть может, она даст совет…»
– Не сомневайся, о свет моего сердца, в советах недостатка не будет, – проговорила Халида в спину мужу.
Шимас тер лицо, избавляясь от ужасного нарисованного шрама, и размышлял о том, сколь разнятся головы мужчин и женщин. Как она могла прочесть его мысли? Откуда узнала, что он не возражал бы против мудрого совета?
– Аллах всесильный, ну почему она всегда знает, что у меня на уме?..
Ответ на этот вопрос был Шимасу неизвестен. Ибо хоть он и был изворотливо умен, но все же оставался достаточно молодым человеком, к тому же обожавшим собственную жену. А молодость, увы, становится отличной штукой лишь после того, как проходит. Да, взамен появляются опыт и мудрость, но вот свежести восприятия уже не вернуть, как не вернуть воистину детского удивления, когда самый близкий человек читает тебя, словно раскрытую книгу.
Наконец шрам исчез. Шимас с удовольствием надел привычное платье и даже мысленно приготовился к расспросам Халиды. Но она была воистину самой мудрой из женщин, ибо расспрашивать его ни о чем не стала.
– Ну вот, мой прекрасный, теперь ты похож на того красавчика, за которого я выходила замуж. Ужин ждет тебя. Хотя, думаю, скоро настанет уже и время завтрака.
– Прости меня, прекраснейшая. Прогулка сегодня оказалась более чем долгой.
– Я заметила. И более чем веселой, могу добавить.
– О да. Ты права, моя вечерняя греза, ты права.
– Ну что ж, значит, надо обработать твои раны… Боюсь, что завтра тебе не следует выходить в диван – появление визиря с таким роскошным синяком может навести мудрецов на недостойные размышления.
– И снова ты права, моя любовь.
– В таком случае поешь. А утром пошлешь записку своему приятелю, что твоя жена решила не выпускать тебя из объятий как минимум три дня…
– Боюсь, что он не поверит этому. Салех отлично знает меня.
– Зато он пока почти не знает меня. И этим следует воспользоваться. Для твоего же, глупец, блага.
– Что-то частенько меня сегодня принимали за глупца, – пробурчал Шимас.
Халида лишь взглянула в лицо мужу. И он понял, что попался в ее ловко расставленные сети.
– Хотела бы я знать, друг мой, кто же имел неосторожность принять тебя за глупца… – проговорила она, – и в каком арыке теперь искать тело этого наглеца.
– Увы, моя звезда, все они живы. Более того, по их милости я теперь рискую собственной жизнью… Ну, или делаю вид, что рискую.
И Шимас рассказал жене все – и то, как, размышляя, забрел на окраину, и то, как увидел крадущего вдоль городской стены казначея. И как ввязался в драку, подслушав глупцов заговорщиков. И даже то, что теперь Жака-бродягу каждый вечер будут искать в харчевне рядом с городской площадью.
Халида молчала. О, она прекрасно понимала, какие чувства движут мужем. Но легче от этого не становилось. Ведь как только кто-то из пятерки заговорщиков чуть пристальнее взглянет в лицо визиря – и обман будет раскрыт. И значит, жизнь Шимаса повиснет на волоске.
Молчание затягивалось. Визирь уже и вздыхал, и пытался считать полосы на ковре у собственных ног… Он даже демонстративно раскурил кальян, чего Халида терпеть не могла. Но его жена все так же молчала, лишь беспокойно подрагивали ее пальцы да острые блики от камней в перстнях играли на белом камне стен.
Наконец Халида заговорила.
– Мой прекрасный… Я понимаю, почему ты это сделал. Я восхищаюсь тобой – ибо это деяние настоящего мужчины. Но не могу не обеспокоиться тем, сколь сильно ты рискуешь, ставя под удар собственную голову, собственную жизнь и, значит, мою жизнь тоже.
Шимас про себя вознес Аллаху всесильному длинную благодарственную молитву, в сотый уже, наверное, раз порадовавшись тому, что смог некогда защитить Халиду от назойливого преследования иноземцев. Ибо за это повелитель правоверных наградил его сильной и мудрой женщиной, которой не надо объяснять очевидных вещей, которая сразу добирается до сути явлений и способна хладнокровно делать выводы, не пугаясь ничего.
– Рискую своей жизнью, прекраснейшая? – лишь решился переспросить он.
– Ну конечно. Что будет, глупый ты мудрец, если кто-то из этих недостойных вдруг разглядит твое лицо в диване? Он же сразу поймет, что его тайна раскрыта. И тогда наймет не долговязого иноземца, чтобы уничтожить халифа, а сурового убийцу, чтобы прирезать визиря. О том, что станет тогда со мной и твоими уважаемыми родителями, я уже просто молчу.
– Ты все говоришь верно, красавица. Это значит, что мне надо быть теперь куда осторожнее, а действовать смело и решительно…
– Действовать? Ты что, глупец, собрался предупредить халифа?
– Нет, я еще не настолько потерял разум. Просто я кое-что придумал, пока возвращался домой. И раз уж ты все знаешь, то помоги мне принять решение…
– Я могу не только это, поверь мне, муженек. Почему бы тебе не составить вместе со мной заговор против этих пятерых?
«Воистину, никакому мужчине не тягаться в изворотливости с женщиной…» – успел подумать Шимас.
– Заговор, прекраснейшая? Заговор против пяти советников дивана? Против кади?
– О нет, всего лишь против пятерых глупцов, вздумавших решать судьбы тех, кто им неугоден…
– Но эти глупцы облечены немалой властью.
– И что с того? Мы же не будем спорить с их влиянием и словом в диване… Сколько бы ни было у них власти, они всего лишь люди. А у каждого человека есть свои слабости, о которых он предпочел бы забыть и сам.
– Слабости, уважаемая?
Халида поморщилась.
– Милый, ты уже выставил себя дурачком перед этими недостойными. А со мной будь самим собой. Выслушай меня, и поймешь, о чем я толкую.
– Повинуюсь, моя греза.
– Вот и правильно делаешь. Подумай – твои неразумные заговорщики решили использовать недостойные методы для достижения скверной цели. Значит, для того чтобы им воспрепятствовать, надо просто последовать их примеру – использовать дурно пахнущие методы для достижения цели, пусть и не благородной, но, во всяком случае, куда более достойной.
– И какие же дурно пахнущие методы ты готова использовать?
– Да все, любые… И сплетни, и слухи, и клевету… Думаю, для борьбы с этими – прости мне мой скверный язык – подлецами сгодится все.
– М-да… – Шимас скривился. – Вот только я ничего этого не умею.
– Это достойные слова. Зато умею я, твоя жена. И смогу научить тебя этим, пусть и не самым достойным, но, о Аллах, каким действенным приемам!
– Увы, моя звезда, я не буду у тебя учиться. Ибо не хочу, чтобы и тебе угрожала опасность.
– О мужчины, – вздохнула Халида, – как же вы порой непонятливы. Опасность мне стала грозить с того самого дня, когда я стала твоей женой. Теперь же я хочу просто помочь тебе. И ты, когда все как следует взвесишь, согласишься, что лучшего помощника, чем я, тебе не найти. Ибо я могу выведать все тайны, о которых ты и не догадываешься.
Шимас понимал, что жена права – да, ей откроются самые дурно пахнущие тайны, которых, в этом можно не сомневаться, немало у любого человека. Но визирю не хотелось прибегать к таким недостойным приемам.
Халида меж тем проговорила:
– Наверняка тебе, честному человеку, претит одно только это мое предложение. Но если эти свиньи решили похозяйничать там, где им делать нечего, то и мы можем… последовать их примеру.
И Шимас кивнул, соглашаясь с женой. Увы, как бы отвратительно все это ни звучало, но использовать грязные методы будет необходимо. Потому что, похоже, это единственное оружие, действенное против подлости и подлецов.
Итак, заговор был составлен. О нем, конечно, никогда не узнает молодой халиф. О нем, можно поклясться, не узнают ни уважаемая матушка Халиды, ни уважаемый батюшка Шимаса.
Но все же что-то визиря беспокоило. Он пока не мог понять, что. И потому решил положиться на время, которому свойственно разрешать все загадки и все расставлять по своим местам.
Макама десятая
– А вот, моя красавица, тебе маленький подарочек…
– Маленький? – Девушка капризно надула губки. – Совсем маленький?
– О да, крошка. Совсем маленький… Вот такой.
И звездочет, уважаемый человек и второй советник при визире, извлек из коробочки перстень с огромным изумрудом. Камень был столь велик, что мог бы украсить собой не тонкий девичий пальчик, а чалму правителя.
Но девушке этого показалось недостаточно. Ну разве зря она терпела липкие поцелуи этого старика, его тучное чрево и одышку? Разве ради таких пустяков и мелочей, как это никчемное колечко, делала вид, что влюблена в него словно кошка и что его ласки доставляют ей неземное наслаждение?
– Фу…
– Моя птичечка недовольна подарочком своего дружка? Может быть, тебе хочется еще чего-то? Ты только скажи, малышка…
О да, ей хотелось многого. Много, воистину очень много золотых динаров, которые не поместились бы и в сотне громадных сундуков… И тогда она выгонит взашей этого вонючего шакала и заживет наконец жизнью, для которой родилась. Может быть, найдет себе мужчину подостойнее…
Но сказать это она не могла. Пока не могла. Пока были совсем малы ее братья, пока мать продолжала тянуть из нее все соки, пока… И потому красавица нежно улыбнулась звездочету и просюсюкала:
– Твое малышке хочется, чтобы ее дружочек побыл с ней еще минуточку… Или две минуточки…
– Моя птичка! – Звездочет расчувствовался. Эта юная тоненькая девушка будила в нем столь разные чувства: он чувствовал себя и ее мужем, и ее рабом, и ее властелином. И за каждое из этих ощущений готов был щедро платить. – Сегодня твой птенчик пробудет с тобой до самого утречка… Ты рада, малышечка?
– Какое счастьице, мой птенчик… Значит, у нас с тобой есть время… Я смогу приласкать тебя… поиграть с тобой…
«О Аллах всесильный… Приласкать кинжалом… Поиграть в повешение… или в зиндан… Или в продажу работорговцу…»
– Моя маленькая… о да… поиграй со мной, поиграй… А хочешь, я стану твоим львом, а ты моей кошечкой… И мы будем ласкаться, как жадные до страсти дикие звери?
«Ох, меня сейчас стошнит…»
– Нет. – Девушка надула губки теперь скорее обиженно, чем капризно. – Во львов мы играли недавно… Ты был таким грубым, сделал мне больно…
Читать бесплатно другие книги:
