О чем шепчут кипарисы Корпорон Иветта
– Дафна mou, я всегда буду петь для тебя. Даже когда ты не услышишь, даже в твоей новой жизни за тысячи миль отсюда, я знаю, что всегда буду рядом и спою тебе эту песню, как напоминание о том, что ты любима.
– Yia-yia, я знаю это и всегда знала. – Дафна не кривила душой. В жизни, полной потерь, бабушка оставалась для нее единственным человеком, на которого она могла опереться. Скалой, укрывающей от бурь. Дафна не сомневалась, Yia-yia всегда будет любить ее, без всяких условий.
День свадьбы приближался, и, казалось, она должна была пребывать в состоянии блаженства. Конечно, Дафна с удовольствием отсчитывала дни, оставшиеся до того момента, как она выйдет замуж за Стивена. Но, несмотря на восторг, который она испытывала с каждым прошедшим днем, неожиданно для себя Дафна начала впадать в меланхолию. Вместе со свадьбой приближался и тот день, когда ей придется покинуть остров и начать новую жизнь: финансово стабильную и полную роскоши, в которой будет все, к чему она стремилась и о чем молилась все эти годы, проведенные в одиночестве после смерти Алекса. Испытывая восторг от планов на будущее, она не переставала думать об одном: начало новой жизни неизбежно означает конец старой.
Глава 28
– Мамочка, можно спросить у тебя кое-что? – Эви проползла по кровати на четвереньках, шлепнулась на одеяло и уронила голову на подушку. Ночной воздух ласкал ее тонкое загорелое тело.
Дафна набросила на нее простыню.
– Да, дорогая, конечно.
– Мамочка, можно мне забрать моего цыпленка в Нью-Йорк?
– Нет, милая, это никак невозможно! В таком доме, как там у нас, не принято держать цыплят.
Эви наморщила нос:
– Тогда, может быть, нам лучше остаться здесь? Я не хочу уезжать без него. Его зовут Солнечный лучик, потому что он желтый, как солнышко.
– Мне очень жаль, Эви, но нам придется вернуться домой, а Солнечный лучик останется здесь.
– Мамочка, а можно я еще спрошу?
– Конечно, любовь моя! – Дафна взбила подушку под ее головой.
– Почему ты не рассказывала мне про остров, про бабушку и про Джека? И никогда не говорила про то, как здесь весело? – Эви раскинула руки и ноги и притворилась, будто она снежный ангел – в белой простыне.
– Ты забыла, но я рассказывала тебе, – Дафна поправила ей прядку, – я очень хорошо это помню. Мы говорили про бабушку и о том, что едем сюда. Ты разве не помнишь, моя дорогая? – Она подвинулась на кровати и пересела как раз на то место, где должны были быть крылья ангела.
Эви села.
– Но ты не говорила мне, какие они все хорошие и как здесь все здорово! Ничего, что я не понимаю слов, люди все равно очень забавные.
– Да, дорогая, очень.
– Я хочу снова приехать сюда. А потом еще… И приезжать часто…
– Я знаю, милая, и я тоже. Я здесь по-настоящему счастлива. И мы обязательно вернемся, – наклонившись к Эви, она чмокнула ее в щеку. – Спокойной ночи, дочка.
– Мамочка…
– Да, Эви?
– Я хочу спросить у тебя еще кое-что.
– Да, дорогая. Что такое?
– Тебе было тут весело, когда ты была маленькая, правда?
Дафна мгновенно перенеслась мыслями в самые счастливые минуты своего детства. Эви права, все они связаны с Эрикусой.
– Да, Эви, лучше всего мне было здесь.
– Но тогда, мамочка, я не могу понять. Ты постоянно мне говоришь, что хорошие девочки не жалуются и делятся тем, что у них есть. Так почему же ты не поделилась со мной этим местом? – Эви зевнула и в ожидании ответа посмотрела на мать, не подозревая, что своим простодушным детским умом угодила в трудный узел проблем. – Очень жаль, что ты не рассказала мне о нем раньше!
Дафна закусила губу. Сморщившись от боли, которую сама себе причинила, она продолжала стискивать зубы. Ощущение было не из приятных, но оно не шло ни в какое сравнение с болью от слов дочери.
– Спокойной ночи, мамочка! Я очень устала, – пробормотала Эви и, перевернувшись на бок, мгновенно уснула.
Уже в дверях Дафна оглянулась на дочь. Да, Эви права. Похоже, в их семье не только у Yia-yia свои секреты. Она тоже предпочитает молчать о некоторых вещах.
– Ты быстро вернулась, – заметила бабушка и, когда Дафна устроилась за столом, протянула ей бокал домашнего вина.
– Она очень устала. Столько событий за один день! – Дафна поднесла бокал к губам. Охлажденное вино имело сладкий привкус и показалось ей замечательным. Сделав несколько глотков, Дафна решила пока не рассказывать ничего о том, в чем ее упрекнула Эви. Она не хотела будоражить старушку, хотя понимала: ее обрадует то, что Эви понравилось на острове, а вот остальной разговор, пожалуй, не стоит передавать, они сами со временем разберутся. У них с Yia-yia и своих вопросов накопилось достаточно.
– Ты, должно быть, тоже устала, – кивнула Yia-yia. – А как там твой жених? Как ты думаешь, Попи все еще сидит с ним у барной стойки?
– Нет, надеюсь, она променяла его на какого-нибудь немецкого туриста.
– Или итальянского, – улыбнулась Yia-yia, и отсвет пламени блеснул на ее металлическом зубе.
– Больше всего люблю это время! – Дафна прижалась щекой к бокалу и почувствовала приятную прохладу. – И всегда любила, даже когда была маленькой. Мне не нужно было ничего, только чтобы ты была со мной рядом по вечерам. И чтобы нам ничего не мешало, только ты, я, огонь, ветер и твои истории.
– Ошибаешься, Дафна mou, мы никогда не были вдвоем. Это не так, дорогая, – сказала бабушка и закуталась в платок. Воздух был густой и горячий, без обычного для вечера освежающего бриза, но Yia-yia мерзла. Она придвинулась ближе к огню.
– Ты это о чем? – Рядом никого не было. В доме, свернувшись калачиком в своей постели, спала Эви, да они с бабушкой сидели рядом у огня. – Мы ведь сейчас одни! – Дафна еще раз огляделась по сторонам, чтобы удостовериться.
Yia-yia улыбнулась, словно могла видеть тайных гостей, о которых она говорила.
– Все поколения нашей семьи, моя девочка, сейчас рядом с нами. Здесь их дом, они никогда не покидали его, и я тоже останусь тут навечно. Женщины нашей семьи – все те, кто жил до нас, собрались здесь. Они направляют нас. Мы не первые, кто узнал настоящее горе, чьи мужья не смогли вырваться из царства Аида. Они тоже страдали, не зная, откуда взять силы, чтобы позаботиться о детях, оставшихся без отцов. Но, Дафна mou, им многое известно. Они знают, что такое любовь к мужчине, к ребенку и к своим близким. И они остаются рядом с нами, чтобы помочь и подсказать нам путь, когда у нас совсем не остается сил.
Дафна отпила вина и снова оглядела пустую веранду, стараясь представить себе женщин, которых так убедительно описала Yia-yia, но у нее ничего не вышло. Это и понятно, ведь сегодня все ее мысли были заняты другой историей.
– Yia-yia, расскажи мне про Дору, – она придвинула свой стул ближе к бабушке. – Что у вас с ней случилось?
Yia-yia закрыла глаза и подставила лицо под легкий порыв ветра, как будто пыталась выловить воспоминания из воздуха.
– Видишь ли, я не должна была оказаться на Корфу в тот день, – начала она, положив руки на колени. – Тогда я редко выбиралась на большой остров. Да и зачем? У меня не было ни денег на покупки, ни мужа, которого я могла бы ими порадовать. От твоего Papou уже несколько месяцев не было вестей, и я сердцем чувствовала, что его уже нет в живых. У меня был маленький ребенок, твоя мать, упокой Господь ее душу. – Yia-yia на мгновение замолчала, перекрестилась и продолжила рассказ: – Еды тогда было очень мало, нам едва хватало, чтобы не умереть с голоду. Я очень боялась, что мы будем голодать. Понимаешь, Дафна, все вокруг было охвачено войной, и как бы мы, жители острова, ни помогали друг другу, у наших друзей и родственников едва хватало еды для собственных детей, и я не могла просить их делиться с нами. Чтобы съездить на Корфу, я на один день оставила твою мать с моей thea и расплатилась за kaiki яйцами, потому что у меня не было денег. Твой Papou оставил после себя много долгов, и я знала, что один из его кредиторов – портной на Корфу. Муж рассказывал мне, какой добрый и щедрый человек этот портной: он сшил ему новую рубашку на Пасху и разрешил расплатиться позже. Я обязана была поехать к нему, поблагодарить за доброту и попробовать возместить долг яйцами и оливковым маслом. Ночью перед поездкой мне приснился святой Спиридон. Он позвал меня, Дафна, и говорил со мной. А я уже очень долго не молилась возле его мощей. И поэтому утром сразу из порта пошла в церковь, встала на колени и просила о том, чтобы он защитил нас и помог мне найти способ выжить без денег и без мужа. Я поставила свечу и из церкви пошла через старый город в еврейский квартал. Надеялась, что святой ответит на мои молитвы.
Бабушка снова замолчала, хрипло и часто дыша. Когда она говорила, казалось, что с каждым словом силы покидают ее хрупкое тело. Но это ее не остановило. Сделав глубокий вдох, она замерла, как будто легкий ветерок, который она так любила, мог наполнить ее новой жизнью. Когда Yia-yia снова заговорила, ее голос звучал сильнее.
– Я знала, что что-то не так. Улицы были пусты. Я не увидела ни одного человека, весь квартал был погружен в тишину. Но, подойдя к открытой двери ателье, я вдруг услышала вопль отчаяния. На мгновение мне показалось, что это кричит какой-то зверь, но я ошиблась. Заглянув туда, я увидела женщину. Это была Дора, бабушка Янни. Я остановилась в дверях, пытаясь понять, что происходит и почему она так страшно кричит. Ее платье и волосы были в крови мужа, а кричала она по потерянному сыну.
Бабушка покачала головой и содрогнулась, вспомнив весь ужас увиденного и услышанного в тот день.
– Дафна, я молюсь, чтобы ты никогда не слышала плач матери, потерявшей своего ребенка. Это нечеловеческий звук, наполненный болью… Я посмотрела вниз и увидела на полу ее девочек, которые, обняв безжизненное тело отца, уговаривали его встать. Дафна mou, в тот момент мне показалось, что я в аду. Клянусь тебе, по глазам Доры было понятно, что ее сжирает адское пламя. Тот момент оказался переломным. Я знала, что происходило по всей Греции. Тогда не было телевидения, читать я не умею, но новости передавались из уст в уста, и я слышала, что эти звери творят на нашей земле. Я не могла оставить Дору с девочками на верную гибель.
Сердце Дафны сжалось, и она ухватилась за стул.
– В тот момент, когда я стояла у входа в ателье, внезапно поднялся ветер, погнав по пустым улицам листья и мусор. Я отвела взгляд от Доры и посмотрела на листья, которые кружились у меня под ногами, и уже готова была уйти и забыть случившееся, как страшный сон, но тут услышала его… Сначала я едва могла его различить, это было тихое-тихое бормотанье, словно стрекоза шелестела крыльями у меня над ухом. Но, Дафна mou, он действительно говорил со мной. Поначалу я отказывалась верить. Как такое возможно? Но с очередным порывом ветра голос зазвучал громче. Мягкий и красивый женский голос, который, плача, что-то тихо шептал мне и иногда приглушенно всхлипывал. И тогда я вспомнила рассказы моей бабушки и поняла, что она ничего не придумывала, кипарисы действительно разговаривают.
Yia-yia снова закрыла глаза и замолчала. Казалось, что рассказ отнял у нее все силы. Затаив дыхание, Дафна ждала, но продолжения не последовало. Она уже хотела было проверить, не спит ли старушка – ведь день был полон таких хлопот! – но тут Yia-yia открыла глаза и заговорила:
– Дафна mou, я слушала и постепенно начинала понимать, что мне нужно делать и какова моя роль. Я пришла на эту землю не для того, чтобы остаться еще одной всеми покинутой вдовой и быть обузой людям вокруг. И не для того, чтобы вызывать к себе жалость и жить на подачки. Я никогда в жизни не слышала такого тихого голоса, но для меня он был как крик, призывавший меня сделать что-нибудь, помочь этой женщине, увести ее оттуда, пока не вернулись солдаты. Этот голос кричал, что Дора хорошая женщина, богобоязненная и добрая, и она заслуживает уважительного обращения. Нельзя было допустить, чтобы они плохо обошлись с ней. Дафна, я понимаю, что множество хороших женщин, мужчин и их детей в тот день оказались в смертельной опасности, и я ничем не могла помочь им. Не знаю, было ли это вообще возможно. Эти звери убили их всех. За что? Я до сих пор не могу этого понять. – Бабушка покачала головой и посмотрела в огонь. – Но судьба этой женщины, матери, жены и дочери оказалась в моих руках. В моих, Дафна! Вот в этих двух руках бедной вдовы, у которой никогда не было ничего ценного. В тот день я держала жизнь Доры в руках и не могла допустить, чтобы она ускользнула сквозь пальцы. – Yia-yia сложила округленные ладони и подняла их к небесам, словно боялась, что может и сейчас, по прошествии стольких лет, принять неправильное решение.
Ее взгляд остановился на Дафне.
– Голос сказал мне спасти Дору и ее детей, так я и сделала. В тот день я привела их в церковь Святого Спиридона. Я знала, что он оградит их от бед, потому что защищает и любит всех нас. И он сделал это, Дафна! Мы укрылись в церкви, когда немцы принялись обходить один дом за другим в поисках спрятавшихся людей. Им многих удалось найти, но почему-то церковь их не заинтересовала. Ни один из нацистов не заглянул туда. Я знала, что Дора и девочки будут там в безопасности и святой спасет всех нас. И не сомневалась бы в этом, даже если бы не слышала голос. Когда я поняла, что надежды найти маленького Дэвида не осталось, я привезла их сюда, на Эрикусу. Дору, Эстер и чудесную малышку, бедняжку Рэйчел. Мы пришли в этот дом, и я разделила с ними то немногое, что у меня было. Ты ведь знаешь, мы жили бедно, и в моем шкафу висело лишь одно платье, то, в котором я ходила в церковь. Я отдала его Доре, чтобы она не отличалась от нас, православных греков, и не была похожа на еврейку. И девочек одели в такую одежду, какую носят на острове.
И не успела Дора нарядить Эстер в платьице, которое я берегла для твоей мамы, чтобы она носила его в церковь, та радостно повернулась к ней:
– Мама, уже Пурим[57]?
По щекам Доры потекли слезы.
И снова старушка устремила взгляд на огонь, словно видела в пламени эту сцену: испуганная Дора, старающаяся скрыть одеждой их истинную веру, и удивленные и озадаченные девочки.
– Мы все очень тяжело переживали смерть Рэйчел, и прошло много времени, прежде чем Дора снова начала есть и разговаривать. Она превратилась в собственную тень, но старалась держаться. Потеряв слишком многое, она собрала оставшиеся силы для последнего ребенка, который был рядом с ней, для Эстер. Твоя мать и Эстер много играли вместе и стали как сестры. И Дора… – Yia-yia вздохнула и подняла глаза к небу, зная, что ее подруга находится где-то там. – Постепенно мы с Дорой тоже стали относиться друг к другу с доверием и любовью. Каждый вечер мы проводили за разговорами, вспоминая истории и секреты, не только собственные, но и наших народов. Дора и Эстер ходили с нами в церковь. Хотя их вера была иной, они уважали наши традиции и праздновали религиозные праздники вместе с нами, стоя рядом, пока мы молились, и тихо обращаясь к своему Богу. Они знали, что Бог слышит голос каждой из нас и вместе они звучат сильнее. Они уважали и почитали наши традиции так же, как мы их. У Доры я научилась праздновать Шаббат. Каждую пятницу мы готовились к субботе: стряпали и убирали, чтобы в субботу не разжигать огонь и не делать никакой работы по дому. По субботам она всегда зажигала праздничные свечи, и в Дни Трепета мы тоже всегда молились вместе. Знаешь, Дафна, со временем я начала ценить наши тихие вечера вдвоем. Мы обе их очень любили и постепенно стали одной семьей и уже не чувствовали разницы: гречанка или еврейка – у нас было много разных традиций, вот и все. Пятнадцатого августа, когда весь остров праздновал Успение Богородицы, маленькая Эстер взяла за руку твою мать, и они вместе присоединились к детской процессии. Какой-то мальчишка усмехнулся и выразил недовольство, что еврейская девочка идет вместе с христианами. Отец Петро услышал его слова и тут же, опередив отца этого малыша, дал ему подзатыльник. – Вспоминая об этом, Yia-yia посмеивалась. – Дафна mou… – Она указала скрюченным пальцем на небо. – Дафна, сам отец Петро подал пример всем остальным. Я никогда не забуду об этом! Он не позволил нам похоронить малышку Рэйчел на кладбище, потому что это противоречило законам церкви. И добавил, что не сомневается в своем решении: раввин тоже не поддержал бы эту идею. Поначалу я очень на него разозлилась. Почему Господь не хочет, чтобы несчастный ребенок упокоился с миром? Разве она недостаточно страдала? Но постепенно ко мне пришло понимание. Отец Петро вынужден был подчиняться законам церкви. В тот день, когда я, стоя на коленях, рыла могилу для маленькой Рэйчел, он увидел меня, подошел, опустился на землю рядом со мной и помог мне. Он молился над ее крохотным телом, произнося самые красивые молитвы, и просил Бога принять Рэйчел к себе и открыть перед ней врата рая. Каждый раз, когда кипарисы шептали мне о том, что немцы близко, я отправляла Дору и Эстер на другую, неприступную, часть острова, чтобы они укрылись там. И каждый раз, когда она уходила, отец Петро выносил из алтаря крест и ставил его на могилу Рэйчел, чтобы солдаты, обнаружив ее, не нарушили вечный покой девочки. Снова и снова немцы высаживались на остров в поисках евреев, старательно вынюхивая, словно собаки в поисках обеда. Много раз они проходили мимо могилы Рэйчел, но так и не догадались, что находится у них под ногами. Они так и остались в неведении, что там лежит еврейская девочка. Так, в постоянном страхе, мы прожили полгода, пока британские солдаты не освободили Корфу. Но Дора еще некоторое время оставалась со мной на острове, потому что чувствовала себя здесь в безопасности. Прошло несколько месяцев, прежде чем она получила письмо из Афин, от сестры, из которого стало известно, что та выжила и семья Доры ждет ее возвращения в родной дом.
Дафна не могла больше молчать:
– Но, Yia-yia, откуда тебе было известно, что делать, как их спасти и когда прятать? Как такое возможно?
Yia-yia ладонью прикрыла ей рот, словно хотела заглушить ее сомнения.
– Дафна mou, я ведь рассказывала тебе, но, даже слушая, ты предпочитаешь не слышать. Мне шептали о том кипарисы. Шелест их листьев на ветру превращается в голоса богов и наших предков и голос моей бабушки. Сливаясь в красивый хор, они звучат как один голос, который направляет меня и всех нас.
Yia-yia потянулась к Дафне и взяла ее руку в свои ладони.
– Я понимаю, тебе трудно понять и поверить в это. В свое время я испытывала такие же чувства. Я росла здесь, в этом доме, с мамой и бабушкой. И однажды, собираясь поиграть с цыплятами, обнаружила бабушку на коленях под кипарисом. Она плакала. Мне тогда было лет пять, примерно как сейчас Эви. «Yia-yia! – спросила я, подойдя сзади и обняв ее за плечи. – Yia-yia, что случилось?» Не вставая с колен, она повернулась, посмотрела на меня и заплакала: «Все решено, ты стала избранной». И притянула меня к себе. «Что решено?» – удивилась я. В этот момент Yia-yia повернулась и рассказала, какая судьба мне уготована и что наступит день, когда остров заговорит со мной. Многие пытались услышать слова в шелесте кипарисов, но они будут говорить – со мной. Это произошло, когда я стояла в дверях ателье и смотрела на Дору. В тот момент я поняла, почему плакала моя Yia-yia. Моя судьба была одновременно и благословением, и проклятием.
– Твоя судьба? – Дафна не могла поверить своим ушам.
– Моя судьба была предопределена еще до моего рождения, Дафна. Мне было суждено слышать шепот кипарисов. Об этом даре мечтают многие, но я получила его, как Мидас золото. И поначалу не знала и не могла понять, почему именно я стала избранной. Но потом я привела в свой дом семью Янни. Дора тогда замкнулась в себе, и несколько недель мы прожили в молчании. Я делилась с нею тем малым, что имела сама, и постепенно она начала рассказывать мне об истории своей семьи, о культуре и религии своего народа и о том, чему она научилась, работая в ателье рядом с мужем. Она показала мне, как починить блузку и сшить юбку из мешка, в котором хранился рис или мука. Как из лоскутов и тряпок, которые можно было найти в доме, сделать красивую вещь на продажу. Мы чинили старую одежду, шили новую и получали за работу еду и необходимые припасы. Мы с твоей мамой голодали бы, если бы не Дора и все то, чему она научила меня. Я спасла Дору, а она, выходит, спасла меня. Мне потребовалось время, чтобы понять это. Иногда, Дафна mou, когда мы не знаем, какой путь выбрать, или теряем надежду и веру, нужно лишь остановиться и прислушаться. Бывает, что решение совсем близко, но ты его еще не слышишь. Кипарисы постоянно что-то нам шепчут, надо лишь уметь различать их голос.
От этих слов Дафна застыла на месте. Год за годом она слушала бабушкины истории, сидя на этом самом стуле, и иногда даже мечтала о том, чтобы они оказались правдой. В детстве она часто размышляла, каково это, сидеть на пиру Аида рядом с Персефоной. Или, если бы, в отличие от Психеи, она смогла устоять перед соблазном и не взглянула бы украдкой на спящего возлюбленного. Но это было так давно, почти целая жизнь прошла! Те самые слова, которые она когда-то мечтала услышать, теперь привели ее в ужас. Разве такое возможно? Как Yia-yia может слышать голоса умерших людей? Как их может приносить ветер? Это какое-то сумасшествие.
И все же Дафна сделала то, что обещала: слушала бабушку, не перебивая, открыв сердце и заглушив голос разума. И сейчас, когда Yia-yia закончила рассказ, у Дафны остался всего один вопрос. Самое последнее, что ей необходимо было знать.
– Бабушка, они по-прежнему говорят с тобой?
Старушка ответила без тени сомнения:
– Да, конечно. Мой дар до сих пор со мной.
Легкий бриз пронесся над их головами и зашелестел листьями волшебных деревьев, которые окружали их со всех сторон. Дафна задержала дыхание и прислушалась. Ничего. Лишь колыхание листьев, пляшущих на ветру. И это подтверждало то, что она и так уже знала. Никакого шепота кипарисов нет.
– И что они говорят тебе?
Бабушка не ответила.
– Что они тебе сейчас говорят? – настойчиво повторила Дафна вопрос.
Ветер стих. Бабушка отпустила ее руку и заглянула в глаза. Наконец она сказала:
– Они говорят, что этот мужчина не для тебя. Не нужно выходить за него замуж, Дафна. Тебе не следует этого делать.
Глава 29
Коннектикут и Бруклин
2008
Родители Алекса настояли, чтобы его похороны прошли в епископальной церкви, где он был крещен. Когда их сын венчался в греческой православной церкви с ее странными традициями и непонятным языком, они очень переживали. Но Дафна была непреклонна: свои первые шаги как муж и жена они должны сделать вокруг алтаря церкви ее детства, той, где Алекс в течение нескольких месяцев терпеливо дожидался благосклонности ее родителей. Но страсть, с которой она принимала каждое решение, когда Алекс был жив, после его смерти сменилась полным безразличием.
– Мне все равно, ведь его больше нет! – эти слова она повторяла постоянно: когда распорядитель похорон спрашивал, в какой костюм облачить Алекса – в синий или в тонкую полоску; и когда полицейские сообщили ей, что водитель грузовика, врезавшегося в машину Алекса, действительно был пьян; и когда его мать, вся бледная, интересовалась, не возражает ли Дафна, чтобы прощание состоялось в церкви, которую ее сын посещал в детстве. – Мне все равно, его больше нет! – вот единственный ответ, на который она была тогда способна.
Но мрачное безразличие, с каким она встретила день похорон Алекса, к вечеру сменилось сильной усталостью, смешанной с чувством признательности. В церкви она сидела, не шевелясь, и наблюдала за церемонией. Это было скромное и цивилизованное прощание, никто не рыдал и не бросался на гроб, как часто делают женщины с черными вуалями на греческих похоронах. Священник оказался молодым, со светлыми волосами. Со скромным белым воротничком, он был полной противоположностью разодетым в богатые рясы служителям церкви, которых привыкла видеть Дафна. Он был назначен сюда недавно и никогда не встречался с Алексом. Пока он монотонно читал мессу, Дафна оглядывалась по сторонам и думала, насколько эта церемония обезличена и лишена эмоций, и именно за это была ему признательна.
После похорон и обеда в клубе Дафна села в черный автомобиль, который должен был отвезти ее назад в Бруклин – в ту жизнь, где у нее больше не было мужа. Эви, никогда не любившая долгих поездок в автомобиле, начала плакать в тот самый момент, когда они выехали на шоссе.
– Леди, может быть, остановиться? – Водитель взглянул на Дафну в зеркало заднего вида. – Все в порядке?
– Все хорошо, – пробормотала она.
Когда плач Эви перешел в крик, он снова поинтересовался:
– Леди, я могу остановиться, если нужно?
Не отрывая взгляда от окна, Дафна сунула в ротик Эви еще одну бутылку с молоком.
«Его больше нет, и мне все равно».
Войдя в квартиру, Дафна поставила на пол кресло-переноску, расстегнула пуговицы и, сбросив на пол свое простое черное платье, переступила через него. Затем, радуясь, что дочка наконец уснула, она перенесла ее в кроватку. В последнее время укладывание Эви на ночь превратилось в настоящую битву, но сейчас у нее не осталось ни сил, ни мужества, чтобы ее выдержать. Положив дочь, она сняла с переноски медальон, который защищал малышку от сглаза, и пристегнула его на место, к белой оборке мягкого кроватного заграждения. Потом налила себе большой бокал вина и, забравшись в кровать, потянулась за телефоном.
Трубку взяли после первого же звонка:
– Ne…
Услышав знакомый голос, Дафна тут же заплакала и смогла произнести лишь:
– Yia-yia…
– Koukla mou, koukla… О, Дафна mou, какой тяжелый день. Очень, очень тяжелый…
– Все кончено, Yia-yia, его больше нет, – всхлипнула Дафна. – Я не могу поверить в это.
– Koukla, мне так жаль. Он был таким хорошим, таким добрым!
Голос бабушки действовал на Дафну успокаивающе. Допив вино, она свернулась калачиком, подложив телефон под ухо.
– С тобой все будет хорошо, koukla mou! Ты сильная девочка. И я уверена, ты будешь хорошей матерью своей малышке.
– Я пытаюсь, Yia-yia, но это так несправедливо, и я так устала! Я ужасно устала, бабушка! Мне кажется, у меня не осталось сил, чтобы заботиться о ней. Сейчас я не могу позаботиться даже о себе! – рыдала она. – Я готова лечь и умереть!
– Я понимаю, koukla, что ты сейчас чувствуешь! – К сожалению, бабушка отлично знала, что такое потерять мужа.
– Yia-yia, сделаешь кое-что для меня? – спросила Дафна, вытирая слезы уголком простыни.
– Ne, koukla mou, все, что угодно.
– Расскажи мне какую-нибудь историю! Ну, из тех, своих… Помнишь?.. – Слова давались Дафне с трудом. Потянувшись в ту сторону, где спал Алекс, она гладила подушку, как когда-то его волосы, а потом положила руку туда, где была бы его голова, если бы он лежал сейчас рядом с ней.
– А, kala! Ne, koukla mou, я расскажу тебе историю… – И бабушка начала говорить. Дафна закрыла глаза.
– Дафна mou, я знаю, что сейчас твое сердце разбито на мелкие кусочки. Когда-то давным-давно жила одна красивая девушка, такая же как ты, которая считала, что если она потеряет любовь, миру придет конец. Но этого не случилось. И она продолжала жить, Дафна mou, и я не сомневаюсь, что то же произойдет и с тобой. Ее звали Ариадна, и она была дочерью критского царя Миноса, – рассказывала бабушка, а на другом конце линии приглушенно плакала Дафна. – Когда Тесей прибыл на Крит, чтобы уничтожить Минотавра, он знал, что не сможет справиться с этой задачей в одиночку. Как большинству мужчин, ему нужна была помощь женщины. Коварный Минотавр был принц, брат Ариадны. Он надеялся, что сестра не предаст его и приведет Тесея как можно ближе, и тогда он сможет его убить. Но Тесей предвидел это и шептал на ухо Ариадне заверения в своей любви и преданности, обещая, что всю дальнейшую жизнь они будут счастливы вместе. Ариадна поверила Тесею и, предав семью и брата, рассказала возлюбленному, как уничтожить Минотавра. Совершив задуманное, Тесей забрал Ариадну и пустился в бегство. Они успешно отплыли с острова, где остались семья и друзья Ариадны, которыми она пожертвовала ради своей любви. После целого дня в море они прибыли в порт острова Никсос.
– Почему мы не плывем в Афины, чтобы я могла познакомиться с царем, твоим отцом? – спросила Ариадна.
– Мы только проведем здесь ночь, а утром снова отправимся в путь, – заверил Тесей свою юную возлюбленную.
В ту ночь Ариадна легла спать под открытым небом и, глядя на звезды, мечтала о своей жизни с Тесеем и их будущих детях. На следующее утро она проснулась, чтобы начать новую жизнь, но, оглядевшись вокруг, поняла, что Тесей уплыл и бросил ее одну. Безутешная Ариадна бродила по острову. Она потеряла все: любовь, семью и родину и, чувствуя, что не имеет права находиться среди живых, в молитвах обращалась к царице Персефоне с просьбой забрать ее в загробный мир. Однажды, когда она спала в лесу, на нее наткнулись три грации. Они заметили ее грязные и спутанные, как шерсть дикого животного, волосы, но при этом изящную фигурку и когда-то изысканный наряд, сейчас истрепанный и порванный, и поняли, что перед ними Ариадна – дочь царя, которую бросил Тесей. Грации окружили ее и, пока она спала, шептали: не переживай, юная Ариадна! Мы знаем, твое сердце разбито и ты потеряла веру и желание жить, но не отчаивайся: твоя жизнь не напрасна, и ты скоро узнаешь почему. Не теряй мужества, девушка, боги обещали следить за тобой и охранять тебя. Тебе нужно лишь верить и не сдаваться, и все, о чем ты когда-либо мечтала, сбудется. Ведь, хотя твое сердце разбито, оно остается чистым и незапятнанным.
На следующее утро, проснувшись, Ариадна помнила, что ей снились грации. Или это был не сон? Подняв глаза к небу, она увидела позолоченную колесницу, всю увитую виноградной лозой, с которой гроздьями свисали сладкие темные ягоды. Колесница спустилась на землю и остановилась рядом с тем местом, где лежала Ариадна. Ею правил Дионис, бог виноделия.
– Идем со мной, – сказал он. – Нас ждет прекрасное будущее, такое, о котором ты и мечтать не могла!
Он протянул Ариадне руку, и она забралась в колесницу. Они помчалась на Олимп и сыграли там свадьбу. Так Ариадна стала богиней. Наконец она обрела ту жизнь, которая была ей предназначена: не критская царевна или нелюбимая жена Тесея, а богиня, чьи дни проходили в блаженной неге, о которой она даже не помышляла.
Yia-yia закончила свой рассказ и ждала ответа Дафны. Но с другой стороны линии не прозвучало ни единого слова, лишь тихое дыхание ее несчастной внучки, которая уснула с телефонной трубкой у уха.
– Спокойной ночи, моя koukla, – прошептала бабушка в телефон. – Спи крепко, моя хорошая, моя красивая богиня.
Глава 30
Темноты она никогда не боялась, но именно в эту ночь радовалась тусклому свету полной луны. Она шла одна вдоль берега, зажав в руке подол юбки. Нежные волны моря омывали ей ноги. Лунный свет скользил по воде, переливаясь, словно пятно разлившейся нефти.
«А что? Была не была!» Одним быстрым движением она сняла через голову платье и, бросив его на песок, зашла в воду по пояс. Подняв руки вверх, она подпрыгнула и нырнула, как делала это бесчисленное количество раз. Но в этом ее ночном заплыве появилось что-то другое, новое, и этого нельзя было не заметить. Всю ночь она не спала и бесцельно бродила по тропкам, где когда-то училась ходить, а потом бегала на пляж и обратно во время каникул. Дафна знала, бессмысленно пытаться заснуть после того, что сказала ей бабушка, – что ей не стоит выходить замуж за Стивена. Якобы кипарисы нашептали ей, что она должна отменить свадьбу.
Под водой она, как обычно, открыла глаза, но на этот раз смотреть было не на что. Дафна знала, что рыбы и другие подводные твари по-прежнему там, на глубине, но в темноте их не видно. «Они здесь, прямо передо мной, но я их не вижу. Как и множество вещей, связанных с островом и моей жизнью».
Она вынырнула и, продолжая плыть, сделала глубокий вдох. Ночь баловала ее тишиной и прохладой. Дафна оттолкнулась ногами и сделала сильный гребок, разворачиваясь в сторону открытого моря. Ей казалось, ритмичное биение волн о берег совпадает с ее дыханием. По обеим сторонам бухту ограждали камни, и, хотя в темноте их почти не было видно, Дафна знала, что они есть, и чувствовала себя в безопасности. Сейчас она очень в этом нуждалась.
Она перевернулась на спину и позволила течению подхватить ее и потянуть за собой. Подняв глаза к темному небу, она мечтала о том, чтобы ее унесло далеко отсюда. Как хорошо было бы плыть так вечно, как морская нимфа из старых мифов, беспечная и уверенно чувствующая себя в воде, подальше от той участи, которая неизбежно ждет ее на земле.
Как это могло случиться? Почему она не предусмотрела такого поворота событий? И что, черт возьми, ей теперь делать?
Больше всего на свете Дафна любила погружаться в мир, который бабушка придумала для нее. Yia-yia полагала, что это самый наглядный и действенный способ преподать ребенку уроки жизни, рассказать о тщеславии, жадности, ревности, мести. Но сейчас она столкнулась с труднейшим выбором. Для них обеих, Дафны и ее бабушки, черта, отделяющая сказку от реальности, всегда была зыбкой, размытой. И все же на этот раз Дафне казалось, что она не только пересекла эту черту, – но черта эта исчезла, и ее больше не существует. Конечно, хорошо предаваться мечтаниям и верить в выдумки, но сейчас как взрослая женщина, которой нужно платить по счетам, выплачивать зарплату сотрудникам, растить ребенка и планировать свое будущее, Дафна отчетливо понимала, что ей нельзя давать волю фантазии.
Неизбежность принятия такого решения висела над ней грозовым облаком с того самого дня, как погибли Mama и Baba. Но сейчас она уже взрослая, ответственная женщина, Amerikanida. И, несмотря на постоянные бабушкины заверения, что она никогда не покинет свой дом и свой остров, Дафна понимала, что придет тот день, когда станет небезопасно и неразумно оставлять ее здесь одну. Она боялась прихода этого дня, как боялась думать о похоронах, которые неизбежно ждут ее в будущем. Прошлой ночью она поняла, что время пришло. Фантазии затмили собой реальность и заглушили голос рассудка. И снова ей придется все взвалить на себя.
Осознав, сколько всего ей предстоит сделать, Дафна расплакалась. Течение уносило ее все дальше и дальше в море, но ей было все равно. Ей очень хотелось раствориться, сгинуть во тьме, как слезы, которые стекали по ее щекам. Сейчас, зная о том, что ей предстоит, Дафна чувствовала, что это место уже никогда не будет для нее прежним. Остров перестанет быть ее убежищем. С этого дня и до конца жизни он будет напоминать ей о несбывшихся мечтах переселенцев и о разбитых сердцах. «Я справлюсь, ведь это к лучшему». Дафна перевернулась на живот и поплыла к берегу. «Длинные сильные гребки. Длинные сильные гребки». Ее руки методично рассекали воду. Она должна быть сильной. Ради всех.
«Бабушке придется оставить этот остров и поехать со мной. Другого выхода нет».
Дафна приняла решение: бабушке пора переехать в Нью-Йорк к ней, Эви и Стивену, и она будет на этом настаивать.
Пути назад нет. Когда-то Yia-yia спасла Дафну от монстров, которые жили в ее воображении и преследовали ее в снах. Теперь очередь Дафны спасти бабушку от мстительных богов, которые выбрались из книг и проникли в их жизнь.
Наконец Дафна ступила на берег и оделась. Платье быстро намокло и теперь прилипало к телу. Ей было холодно и неуютно, с каждым шагом в предрассветной прохладе она все больше мерзла, но ни на секунду не пожалела о своем неожиданном ночном заплыве. Ведь, качаясь на волнах в темноте, она смогла смириться и принять неизбежное. Это решение потребовало всех ее душевных сил и далось ей непросто, но теперь у нее зато был план. В последнее время она всегда лучше себя чувствовала, если знала, что будет делать дальше. Возможно, сказывалось влияние Стивена с его прагматичным подходом к вещам.
Подсвечивая себе фонариком, она пошла по знакомым тропинкам в сторону города. Дафна шла к порту, крутила кольцо на пальце и размышляла, сколько сейчас может быть времени.
«Боже, скорее всего, ночь в самом разгаре. Даже рыбаки еще не проснулись! Я встречу в порту восход солнца и пойду в гостиницу будить Стивена!» Таков был ее план на утро.
Дафна шла вдоль моря, разглядывая качающиеся на воде лодки. В лунном свете их белые мачты прорезали темноту, словно ряд тонких пальцев, устремленных в небеса. «Средних пальцев», – подумала Дафна, чувствуя, что тоже могла бы выставить вверх средний палец, ведь Небеса снова несправедливы к ее семье. В остальном в порту было тихо, только волны беспрестанно стучали о борта лодок. Остановившись на полпути, Дафна наслаждалась спокойствием этих предрассветных часов.
– Ты или рано встала, или еще не ложилась? Я угадал? – неожиданно раздалось у нее за спиной. Дафна вздрогнула, но нисколько не удивилась, поняв, кто нарушил очарование ночи.
– Янни! – Она напрягла глаза, пытаясь разглядеть его в темноте. – Уже пора забрасывать сети?
– Вот и ответ на мой вопрос. Выходит, ты не спала всю ночь?
– Ты прав.
– Что ж, судя по всему, ты неплохо повеселилась, – усмехнулся он и спустился с палубы вниз. Тут же в небольшой каюте зажегся свет. – А где же твой жених? Только не говори мне, что он не смог выдержать такой напряженный ритм и уже ушел спать?
– Он в гостинице у Нитцы и конечно же спит.
– Я бы счел это плохим предзнаменованием перед брачной ночью, – он снова хмыкнул, но быстро закрыл ладонями рот, изображая притворный ужас. – Ты понимаешь, что я шучу, да?
Дафна покачала головой и улыбнулась ему. Да, теперь она понимала, что это всего лишь шутка.
– Можно задать тебе вопрос? – спросила она, приблизившись к kaiki.
– Да, конечно, все, что угодно.
– Как тебе Yia-yia в последнее время? Тебе не показалось, что она изменилась? Мне важно знать, что ты об этом думаешь.
– Изменилась? Конечно же! Она еще никогда не была такой счастливой, как сейчас, когда вы с Эви здесь, на острове. Она как будто помолодела.
Дафна снова ощутила чувство вины. Сейчас, пока они с Эви здесь, бабушке лучше, но что будет, когда они уедут?
– Думаю, мне хотелось бы знать…
Янни протянул ей руку, и Дафна без сомнения оперлась на нее. Шершавые пальцы обхватили ее кисть, и он помог ей перешагнуть в лодку. Оказавшись с ним лицом к лицу на палубе kaiki, она подняла подбородок повыше и закончила вопрос:
– Мне хотелось бы знать, не замечал ли ты в поведении бабушки чего-нибудь необычного? Я беспокоюсь за нее, мне кажется, она теряет… Пусть даже не так быстро…
– Теряет что?
Дафна втянула в себя воздух:
– Теряет рассудок, Янни! Я боюсь, что она постепенно сходит с ума.
Они стояли молча, пока он размышлял над ее словами. Наконец он открыл рот, но сказал совсем не то, что ожидала услышать от него Дафна:
– А ну, в каюту! Немедленно! – Он схватил ее за руку и потянул за собой. Дафна от неожиданности пошатнулась и упала Янни на грудь. Только этого ей не хватало! Она отругала себя. Поверила этому рыбаку! Она уперлась в него руками. Но он обхватил ее за талию и снова потянул за собой. – Пойдем со мной, сейчас же! – Его голос звучал требовательно, и Дафна не на шутку занервничала.
«Что со мной такое? О чем я только думала?» Она почувствовала слезы в глазах. Какой же она была наивной! Подумать только, она решила, что может ему доверять!
– Что ты делаешь? Отпусти меня!
– Я прошу тебя… – Он придвинулся к ней еще ближе, и его горячее дыхание обжигало ей лицо. – Это последнее предупреждение, Дафна! Пойдем со мной в каюту!
– Нет, нет, – прошептала она. – Я никуда с тобой не пойду! – Она освободилась и кинулась вон. На этот раз он ее отпустил.
– Отлично, иди! Но как ты думаешь, что подумают рыбаки, когда увидят, что ты сбегаешь отсюда в середине ночи? И эту догадку, как ты понимаешь, подтвердят их жены, когда принесут сию историю вместе с рыбой домой нынешним утром. Ничто не освежает так в летнюю жару, как свежие сплетни. А ты, Дафна, со своим упрямством сейчас станешь причиной самых оживленных сплетен за последние несколько лет!
Она замерла, стоя одной ногой на причале, другой на палубе. С противоположного конца порта до них доносились тихие голоса, и Дафна поняла, что Янни прав. Верные жены рыбаков, не знающие, чем занять себя целыми днями, не преминут обсудить женскую добродетель. А репутация заехавшей в гости американки – и вовсе лакомый кусочек. Сейчас, когда у нее и без того масса проблем, ей меньше всего хотелось попасть на языки местным сплетницам. Уставившись в темноту, она протянула руку за спину и, снова ощутив на запястье шершавые пальцы Янни, позволила ему помочь ей вернуться на палубу и быстро укрыться в каюте.
– Прости, мне показалось…
– Да… – Он жестом попросил ее присесть на кушетку. – Да, пожалуйста, поведай мне, Дафна, что же такое тебе показалось? – Это прозвучало скорее не как вопрос, а как приказ.
Дафна тут же вспомнила рассказ Нитцы о Янни и Софии, которые, крепко обнявшись, уходили из гостиницы после обильных возлияний. С того дня эта история не выходила у нее из головы.
– Мне показалось, что… – пробормотала она, не зная, как лучше выразиться. – Хорошо… я решила, что ты меня домогаешься. Хочешь воспользоваться мной.
– Домогаюсь тебя? Чужой невесты?
– Да! – кивнула она и ощутила горький привкус во рту.
– Потрясающе, Дафна, великолепно! – Он вскипел от ярости и сжал кулаки.
– Ну, насколько я знаю, для тебя в этом нет ничего необычного! – заявила Дафна в попытке выбраться из глубокой ямы, которую сама для себя вырыла. Но этими словами она лишь ухудшила свое положение.
– О чем это ты говоришь? – Глаза Янни расширились.
Дафна не могла определить, какие чувства он испытывает: сомнение или ярость, а возможно, и то и другое одновременно.
– Я все знаю о Софии и о том, что происходит, когда вы напиваетесь в гостинице. Поэтому я и подумала, что ты так же ведешь себя со мной. – Она попыталась расправить все еще мокрое платье, но у нее ничего не получалось. Попытка объясниться тоже с треском провалилась.
Янни смотрел на нее во все глаза:
– Amerikanida, я думал, что ты умнее. Как ты можешь верить всем этим россказням?
– Честно говоря, я уж не знаю, чему и верить. Но да, я слышала, что это правда.
– София одинока и от этого иногда позволяет себе выпить лишнего. Я не раз помогал ей дойти до дома, даже в кровать укладывал, когда она уже на ногах не стояла. И да, за мои усилия она часто меня вознаграждала! – Его глаза блестели от ярости. – Да, Дафна, София благодарила меня много раз за то, что я доводил ее до кровати.
Дафна, вскочив, попятилась. Yia-yia ошибалась в своей оценке Янни так же, как ошибалась, говоря о Стивене и о женских голосах, которые доносит ей ветер. Сейчас она хотела лишь одного: выбраться из этой каюты, из паутины лжи и как можно быстрее оказаться подальше от Янни.
Он смотрел, как она мелкими шажками идет к лестнице, и, отступив в сторону, чтобы дать ей пройти, закончил мысль:
– Она кормит меня, Дафна. Конечно, ее стряпня не сравнится с твоей или бабушкиной, но это единственное, что она когда-либо предлагала мне и что я готов принять от нее. Еду, а не секс. Я знаю, та история, которую тебе рассказали, гораздо занятнее, но я говорю правду.
Всей душой Дафна чувствовала: Янни не лжет. Она обхватила голову руками:
– О!
Какой стыд. Краска медленно заливала ее лицо. Она подняла на него глаза. Что-то будто перекрыло ей горло:
– Мне очень стыдно.
– Я знаю, – ответил Янни, и по его лицу стало ясно, что он уже не злится. Он даже усмехнулся: – И не слушай этих гарпий, ты выше этого.
Голоса на причале звучали теперь очень громко, и Янни задернул шторы. Наполнив briki водой, он поставил ее на электрическую плитку.
– А теперь скажи мне, почему ты беспокоишься за тетю Евангелию?
За стенами каюты стало светлее: ночная темнота начала отступать.
Дафна тяжело опустилась на стул, радуясь, что Янни, судя по всему, простил ее.
– Я… Я хотела спросить, не заметил ли ты что-нибудь в ее поведении? И не думаешь ли, что есть какие-то изменения к худшему…
– Честно говоря, мне кажется, сейчас к ней вернулись силы. Такое впечатление, что она запасала энергию для вас с Эви. После вашего приезда у нее как будто открылось второе дыхание.
– А как насчет рассудка? Янни, мне кажется, она теряет связь с реальностью. – Дафне очень хотелось довериться ему и рассказать обо всем, но она не могла заставить себя повторить то, что сказала ей бабушка о Стивене и их свадьбе. Она не сомневалась, Янни любит Евангелию и действует только из лучших побуждений – но никак не могла разобраться, как он относится к ней самой.
– Ты вся дрожишь. Держи! – Он бросил ей плед, разлил кофе по чашкам и сел к столу. – Что заставляет тебя думать, что с Yia-yia не все в порядке?
– Янни, она говорит очень странные вещи! Я знаю, она всегда верила, что остров с ней разговаривает и что она слышит шепот, который приносит ей ветер. Но сейчас все иначе. Понимаешь, одно дело гадать на кофейной гуще и предсказывать кому-нибудь удачу или хороший улов, и совсем другое – верить всем эти легендам! А она действительно верит, что остров обращается к ней и подсказывает, как правильно поступить. – Дафна уставилась в чашку.
«Подсказывает, как мне правильно поступить».
Он отставил чашку и придвинулся к ней:
– Откуда ты знаешь, что это не так?
Дафна поперхнулась, горячая жидкость обожгла ей горло.
– Ты снова шутишь, да?
– Нет, не шучу, – ответил он твердо, и ни один мускул не дрогнул на его лице. – Дафна, я приехал на этот остров лишь для того, чтобы выполнить предсмертное желание моей бабушки. Она постоянно рассказывала мне о Евангелии и мечтала снова встретиться с ней, посидеть у огня и услышать одну, последнюю, историю. Она просила, чтобы я отвез ее на Эрикусу, и я обещал, что когда-нибудь обязательно поеду с ней к Евангелии, но никак не мог выкроить время. Погрузившись с головой в книги, я был поглощен прошлым и ни разу не сделал паузу, чтобы подумать о настоящем или о будущем.