Сонька. Продолжение легенды Мережко Виктор

— Кто спрашивает?

— Прапорщик Глазков. Я по крайне важному делу.

— Минуту.

Шаги удалились, и какое-то время за дверью было тихо. Илья повздыхал, потоптался на месте, заметил, что соседка-старушка коротко выглянула из своей квартиры и тут же исчезла.

Дверь квартиры артистки открылась, на пороге стояла милая и смущенная Катенька.

— Барыня ждет вас.

Илья переступил порог, прислуга проследовала с ним в гостиную, и тут прапорщик увидел приму. Она сидела за большим столом, печальная и красивая, смотрела на гостя безразлично и несколько удивленно. Он подошел к ней, поцеловал руку, вопросительно посмотрел на свободный стул.

— Позвольте?

— Присаживайтесь.

Катенька привычно покинула гостиную.

— Мне сказали, что вас здесь может не быть, — зачем-то произнес Илья. — Якобы у вас проблемы с деньгами.

— Кто сказал? — безразлично спросила Табба.

— Соседи.

— Сплетни. Что у вас?

— Возможно, вы вспомнили меня, — сказал прапорщик. — Вы подарили мне кулон с Богоматерью…

Глазков полез было под сорочку за кулоном, артистка остановила его.

— Я вас помню. — И попросила: — Если можно, покороче. У меня вечером выступление.

Молодой человек кивнул, сразу перешел к делу:

— Я служу в Крестах… Знаете, что такое Кресты?

— Тюрьма.

— Я не желал там служить, но по воинскому долгу не имею права отказаться…

— Вы по поводу моей матери? — прервала его Табба.

— Да. Сонька Золотая Ручка — ваша матушка?

— Зачем вам это знать?

— Она в тюрьме, и надо ей помочь.

Табба подняла брови.

— Вы хотите это сделать?

— Да, ради вас.

Девушка посмотрела на визитера с печальной снисходительностью, усмехнулась.

— Вы хотя бы понимаете, что говорите?

— Я же сказал, ради вас.

— Но вы меня не знаете.

— Знаю. С тех пор, как увидел вас в госпитале, я потерял себя.

— Мальчик… — Табба взяла его руку. — Мой милый мальчик. Не сходите с ума. Вы не представляете, в какую бездну можете окунуться.

— С вами?.. С вами хоть в преисподнюю.

— Нехорошие слова говорите. Страшные. — Артистка помолчала, серьезным тоном спросила: — Вы действительно хотите помочь Соньке?

— Да, вашей матушке.

— Каким образом?

— Я буду думать. Если вы согласитесь, я придумаю. Пойду на все.

— Я не хочу, чтобы вы рисковали своей молодой жизнью. На пути Соньки много сломленных судеб.

— Если я ничего не сделаю для вас, — так же серьезно ответил Илья, — я помру.

Девушка снова задумалась.

— Знаете, вы явились кстати. У меня долг перед матерью. Возможно, вы поможете искупить его.

— Значит, вы меня благословляете?

— Я не священник.

— Вы женщина, которую я люблю.

— Глупый мальчик. — Табба неожиданно взяла его руку, поцеловала. — Спасибо, что вы помогаете снять страшный груз с моей души. Я все-таки благословляю вас.

Бруня стояла напротив Соньки, избитая, окровавленная, какое-то время обе молчали, потом подсадная негромко произнесла:

— Не подходи ко мне. Не жалей. Они могут подглядеть.

Воровка согласно кивнула головой.

— Допытывался про тебя, про твою дочку. Потом стал бить. Думала, боле тебя не увижу.

За дверью послышались шаги, в дверях едва слышно скрипнуло.

— Молчи, — тихо попросила Сонька.

Они обе замолчали, Бруня смотрела на товарку, и неожиданно из ее глаз потекли обильные, вперемешку с кровью слезы. Она не вытирала их, отчего лицо становилось кроваво-красным, пугающим.

Шаги удалились.

— Завтра опять будут допрашивать, — сказала Бруня. — Поэтому, может, и правда не свидимся боле.

— Свидимся, — ответила Сонька. — Надо думать, как отсюда бежать.

— Будем думать мы, будут думать и наши товарищи, — попыталась улыбнуться Бруня и серьезно добавила: — А драпать нужно поскорее, иначе до смерти забьют. Меня сразу, а тебя опосля.

Снаружи вновь послышались шаги, в дверях опять скрипнуло, и в дверном оконце показалось лицо Ильи Глазкова.

— Я к вам, — торопливо прошептал он.

Сонька дала знать Бруне, чтобы та оставалась на месте, подошла к прапорщику. Глаза его горели.

— Я отыскал госпожу Бессмертную, — со счастливым видом сообщил он. — Передавала вам привет.

— Благодарю, — сухо ответила воровка.

— Но я не только поэтому к вам. Против вас что-то замышляется.

— Что именно?

— Я не совсем понял. Услышал только, будто вам готовят побег.

— Кто?

— Не знаю. Но если об этом говорят в тюрьме, это плохо… У меня есть план. Попросите, чтоб вам велели приносить чайник с горячей водой.

— Зачем?

— Потом объясню, — поспешно ответил Илья и закрыл окошко.

Сонька вернулась на место, Бруня спросила:

— Чего он?

— Глупости всякие, — отмахнулась та.

Володя набрал полную кастрюлю горячего варева, вышел из дворницкой и, прихрамывая, направился кормить собак. Некоторые из них уже знали его, поэтому ластились в предвкушении жратвы, другие настороженно рычали, но не кусали, так как понимали, что их будут кормить.

— Куда прете, твари! — ругался Кочубчик, отгоняя наглых животных. — На место, сказал!.. Пошли, мрази!

Собаки стали есть жадно, изредка грызясь друг с другом.

Он разбросал по желобкам еду, попинал валявшиеся под ногами ведра из-под воды, направился обратно.

И тут навстречу ему вышел привратник Семен.

— Чего тебе? — набычился Володя.

— В полиции был? — негромко, с ухмылкой спросил привратник.

— Тебе какое козлиное дело, кугут?

— Привет тебе оттудова.

— Какой еще привет? — не понял Кочубчик.

— Ежли захочешь сам передать чего синежопым, скажи мне — я мигом, — все с той же ухмылкой ответил Семен.

Вор вытаращил глаза, шепотом спросил:

— Агент, что ли?

— Работник в этом доме. — Привратник подмигнул и зашагал обратно.

Володя догнал его, цапнул за рукав.

— А ежли врешь?

— Главное, чтоб ты не врал… — ответил Семен, довольно непочтительно оттолкнул его и снова подмигнул.

Когда Кочубчик стал подниматься в дом, Никанор подозрительно спросил:

— Чего вы там?

— Ничего! — огрызнулся тот. — Земляки оказались!

Следователь встретил Соньку, сияя от удовольствия и предвкушения какой-то тайны. Позволил себе даже отодвинуть для нее стул, уселся напротив, улыбнулся приветливо и радушно.

— Каково ваше самочувствие?

Воровка подняла на него удивленный взгляд.

— Что это с вами, господин следователь?

— Ничего особенного. Всего лишь стиль работы. — Повернул голову к Феклистову, приказал: — Покинь-ка, братец, помещение.

— Как надолго? — спросил тот.

— Я позову.

Полицейский ушел, Гришин пододвинул стул поближе к Соньке совсем негромко произнес:

— Разговор будет доверительный и серьезный.

— Слушаю вас, — спокойно ответила та.

— Пока вы находились в Крестах, я дважды навещал вашу племянницу, мадемуазель Брянскую.

Воровка никак не отреагировала на сказанное продолжала смотреть на следователя невозмутимо, холодно.

— Видимо, вы желаете узнать цель моего визита в дом княжны? — поинтересовался тот.

Сонька пожала плечами.

— Если вы сами пожелаете сказать об этом.

Егор Никитич помолчал, глядя на ухоженные пальцы своих рук, поднял на женщину глаза.

— Я хочу помочь вам.

Она вскинула брови.

— Мне?. Помочь?.. Думаю, мне поможет российское правосудие.

— Не поможет. И вообще вам никто не поможет. Кроме меня.

— Чем же вызвано ваше особое расположение ко мне?

— Ничего особого в моем расположении нет… Деньги! Вернее, вознаграждение, которое я получу от княжны.

— Вы с ней встречались?

— Представьте.

Воровка с удивлением качнула головой.

— Это похоже либо на шутку, либо на провокацию.

— Ни то, ни другое. Всего лишь корысть. Времена на улице смутные, и мне хотелось бы позаботиться о завтрашнем дне. Следователи в России получают крайне скудное жалованье. А у меня, мадам, трое детей.

— И не боитесь?

— Боюсь. Но жажда вознаграждения сильнее страха.

Сонька помолчала, оценивая услышанное, с усмешкой спросила:

— В чем моя задача?

— Дать согласие.

— Согласие на что?

— На побег.

— То есть вы готовы организовать мой побег? — не скрывая удивления, переспросила воровка.

— Именно.

— Ну и куда я… побегу?

— Я обеспечу вас и вашу дочь соответствующими документами…

— Моя дочь во Франции, — прервала следователя Сонька.

— Хорошо, дочь во Франции. В таком случае я вручу документы только вам, решу вопрос о вашей безопасности и даже организую посадку на поезд.

Сонька продолжала улыбаться.

— Это похоже на сказку.

— Это правда, мадам. И я советую не тянуть время. Каждый день проволочки работает против вас.

— Понимаю, — согласилась женщина и поинтересовалась: — Могу я хотя бы в общих чертах понять механизм побега?

— Только в общих чертах, — согласился Гришин. — Ваша соседка — не наша подсадная. Мне ее поставили ваши товарищи…

— Мои товарищи?!

— Простите, оговорился по привычке, — приложил руки к груди Егор Никитич. — Она воровка. И воры по моей просьбе организовали ее для посадки к вам в камеру.

— Для чего ее пытали, если вы знали, кто она?

— Исключительно в целях профилактики. Для поддержания стойкости духа, — хохотнул Гришин. — Так вот… Мы Бруню отпускаем, она встречается с ворами, они на воле готовят все необходимое для побега, я же тем временем решаю все задачи здесь, в Крестах.

Мужчина и женщина какое-то время неотрывно смотрели друг другу в глаза, будто испытывали на прочность, после чего воровка кивнула.

— Хорошо, согласна. Что еще?

— У меня все. У вас?

— В камере сыро, холодно, — сказала Сонька. — Мне хотя бы раз в день чайник с горячей водой.

— Не проблема, — улыбнулся следователь и поднялся. — До встречи. Надеюсь, уже на воле.

— Надеюсь, — коротко ответила воровка и направилась к двери.

— Арестованную в камеру! — крикнул в коридор Гришин.

Когда Сонька вернулась в камеру, Бруня встревоженно поднялась навстречу.

— Чего?

— Тебя скоро выпустят.

— Это как?

— Следак все расскажет. Но не верь ни одному слову. Это все фуфло.

— А выпустят когда?

— Скоро.

— Для чего?

— Чтоб встретилась с ворами.

— Ничего, Сонь, не понимаю.

— Сама не все понимаю. Главное уловила, меня хотят взять на побеге. Поэтому скажи ворам, чтоб не купились.

— А ты как же?.. Так и будешь в Крестах чалиться?

— Что-нибудь придумаю, Бруня. Главное, сама не попадись.

В замке двери камеры послышался скрип ключа, дверь открылась, и конвойный громко скомандовал:

— Арестованная Бруня, на выход!

Та торопливо взяла с койки свою рваную одежонку, низко поклонилась Соньке и покинула камеру.

Бруня, выйдя из ворот Крестов, поначалу чуть не задохнулась от ощущения свободы и свежего воздуха. Прошла вдоль Невы до ближнего переулка, незаметно оглянулась, но ничего опасного за собой не заметила.

Завернула за угол, и в это время от тюрьмы быстрым шагом вышли два филера и, держа приличное расстояние между собой, двинулись следом за воровкой.

Она выбралась уже на более людное место, шла легко и свободно, пару раз крутнула головой, но опять никакой слежки не обнаружила. Какой-то народ шел по проспекту, на воровку никто не обращал особого внимания, в одном месте Бруня подошла к очереди за пирожками, щипнула из кармана впереди стоявшего господина кошелек и, довольная удачей, поспешила дальше.

Филеры вели воровку на небольшом расстоянии, фиксируя каждый ее шаг.

Бруня, жуя вкусную булку и закусывая ее колбасой, еще болталась какое-то время по улицам города, не замечая хвоста, пока не оказалась на Сенной площади. Отсюда она вышла на ближнюю улочку, тянущуюся вдоль канала, обогнула высокий черный дом, перед одним из подъездов остановилась.

Огляделась, увидела поодаль несколько одиноких фигур и решительно вошла в арку.

Филеры точно зафиксировали место, где скрылась воровка, один из них двинулся также в арку, второй стал совершать неторопливую прогулку вдоль канала.

…Спустя некоторое время первому филеру, находившемуся на улице, бросился в глаза младший полицейский чин, спешащий в сторону арки, в которую недавно вошла Бруня.

Феклистов, не доходя до арки, повертел головой и торопливо скрылся в ней.

Второй филер, удачно занявший место между этажами дома, напрягся при виде младшего полицейского чина, стал внимательно следить за ним.

Феклистов остановился перед дверью на третьем этаже, нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и младший полицейский чин скрылся за ней.

…Покинул Феклистов квартиру на третьем этаже, когда на улице уже стемнело. Филер, сидевший в своем укрытии на ступеньках, увидел, как младший полицейский чин поспешно спустился на первый этаж, и до слуха донесся стук входной двери.

Филер, карауливший на улице, тоже заметил Феклистова, невидимой тенью скользнул следом, проследовал за «объектом» до освещенного перекрестка, причем на довольно близком расстоянии, обнаружил, что тот пытается остановить попутного извозчика.

Филер удачно тормознул повозку на другой стороне улицы, уселся в нее и стал следить за жертвой.

К тому времени, когда ночь стала медленно оседать на землю, обволакивая ее плотным черным одеялом, ресторан «Инвалид» был переполнен публикой. Все ждали главного сюрприза вечера.

Сцена была задернута черным бархатным занавесом, а наверху сверкала большая афиша в белых лилиях, на которой крупно было написано: «ГВОЗДЬ СЕЗОНА! МАДЕМУАЗЕЛЬ „НОЧНАЯ ЛИЛИЯ“!»

Среди завсегдатаев ресторана был заметен князь Икрамов с большой компанией, количество дам в зале заметно увеличилось, и вообще атмосфера была праздничная и в чем-то даже загадочная.

Табба в своей маленькой гримерке была уже готова к выходу. Ее лицо скрывала изящная черная в бриллиантиках маска, вокруг нее топталась Катенька, выполнявшая роль и костюмерши, и гримерши. Тут же на стуле расположился Арнольд Михайлович, придирчиво отслеживающий каждую складку на длинном черном платье артистки. Возле двери незаметной тенью присутствовал Изюмов.

— Пора! — подвел черту хозяин и поднялся. — Как бы не перегреть публику. Нажрутся, вообще ничего не заметят.

— С Богом, — белыми губами произнес Изюмов и перекрестил Таббу.

— С Богом, — кивнула она, поправила маску и вошла.

Сидевшие ближе к сцене первыми увидели «Ночную лилию», зааплодировали. К ним подключился постепенно весь зал, и вскоре аплодисменты переросли чуть ли не в овацию.

Табба, высокая, стройная, таинственная, подошла к роялю, поклонилась гостям, дала знак пианисту, и тот коснулся клавиш. Зал затих.

Голос Таббы, низкий, глубокий, волнующий, расплылся по всему залу, сковал сидящих за столами, свел скулы, перехватил спазмом глотки. Слушать «Ночную лилию» вышли не только официанты и администраторы, но даже повара с кухни.

Изюмов стоял за тяжелой портьерой, упиваясь голосом, фигурой, всей сущностью бывшей примы. Рядом с ним почти бездыханно присутствовал Арнольд Михайлович, гордо переводивший взгляд с певицы на зал.

Когда артистка закончила романс, мужчины, будто безумные, повскакивали с мест, стали кричать и аплодировать с такой силой, что сидевшие рядом дамы вынуждены были закрыть прелестные ушки.

Сразу несколько офицеров ринулись к сцене в страстном желании немедленно объясниться певице в любви, но она после нескольких поклонов ловко ускользнула за портьеру, и страстных мужчин остановили ресторанные администраторы во главе с Арнольдом Михайловичем.

— Господа! — взывал он, сдерживая натиск поклонников. — Господа офицеры!.. Мадемуазель еще будет выступать!.. Успокойтесь, господа!

Князь Икрамов остался сидеть за столом, глядя налившимися страстью глазами в сторону портьеры, за которой исчезла певица.

Изюмов, перехвативший артистку по пути в гримерку, принялся пылко целовать ей руки, приговаривая:

— Чудо… Божество!.. Истинный, превосходный талант! Вы ошеломили всех!

Табба легонько отстранила его.

— Благодарю, — и двинулась дальше.

В гримерке Катенька быстро и внимательно оглядела костюм и внешность своей хозяйки, одобрительно кивнула.

— Это, барыня, больше чем успех. Такую бурю в этом заведении, думаю, никто еще не вызывал.