Крысиный Вор Орлов Антон

– Сам посмотри.

Кемурт вытащил из кармана добычу: ящерица внутри застывшей капли больше не подавала признаков жизни. Хотя несколько минут назад шевелилась.

– Хантре, ты ведь пустил его по миру, – ухмыльнулся Тейзург.

– Его проблема.

– А вдруг у этого несчастного жена, дети, толпа назойливых бедных родственников?

– Пусть этот несчастный поищет более достойный способ заработка.

– Вот и ходи с тобой после этого по лавкам – тут убьешь, там заколдуешь…

– Кого я заколдовал? – огрызнулся рыжий.

– Ты просто еще не вошел во вкус, все впереди. Зато весь его товар одним махом угробил. И за компанию наверняка прикончил энное количество крыс, обитавших на этой посудине.

– Крысы не пострадали. Я освободил только тех, кто агонизировал. То, что можно условно назвать нитью жизни, в нормальном состоянии и в агонии выглядит по-разному, не перепутаешь.

– Прелесть, какой ты у нас добрый.

– Да иди ты…

– Уточни куда. У меня есть в запасе интересный вариант, который позволит выполнить твое пожелание к обоюдному удовольствию.

Хантре бешено сверкнул глазами, точно сейчас перекинется и вцепится кошачьими клыками так, что не оторвешь, но вместо этого процедил:

– К чворкам на посиделки.

– Увы, это не тот вариант, который представляет для нас с тобой интерес, – с сожалеющей ухмылкой развел руками Тейзург.

На другой день они отправились обедать в «Крокодиловый окорок», его хозяева содержали свое заведение в относительной чистоте и готовили недурно. В этом квартале харчевен было больше, чем жилья, в дымном воздухе витали запахи еды.

– Смотрите, – Кемурт указал на вывеску на другой стороне улицы. – Что-то новенькое…

Коричневые буквы на желтом фоне так лоснились, точно краска еще не до конца просохла.

– Золотой сиянский янтарь, – перевел название Эдмар. – И что же сиянский янтарь делает в таком месте?

– Ну да, ведь в этот закоулок пожрать приходят, а не украшения покупать, – поддержал вор.

Вновь открывшаяся лавка с претенциозным названием находилась почти напротив облюбованной ими харчевни. Тейзург вошел первым, Кем с Хантре следом за ним. Над дверью звякнул медный колокольчик.

– Ух ты! – вырвалось у Кемурта.

И впрямь сплошной янтарь: четки, фигурки, ожерелья, мозаичные панно, склеенные из кусочков вазы, наборные рамки для картин и зеркал, все оттенки желтого и коричневого – и эта красота манит, переливается, пляшет перед глазами…

– Идемте отсюда! – услышал он, как будто издалека, голос Хантре. – Это фальшивый янтарь. Это стекло. Пошли!

Рыжий подхватил с одной стороны его, с другой Тейзурга, и поволок к двери. У всех троих ноги заплетались, как у пьяных. Когда они успели набраться? Они же еще не были в «Крокодиловом окороке», сперва решили на сиянский янтарь посмотреть. Или все-таки были?.. Или не были, но все равно опьянели, вот удивительно… И почему Хантре, который сам едва держится на ногах, так упорно тащит обоих к выходу, разве они куда-нибудь торопятся?..

До двери так и не дошли, всей кучей повалились на пол, и Кемурт напоследок успел заметить, что по затоптанным циновкам рассыпан бисер. Крохотные желтые бусинки подмигивали, от их мерцания рябило в глазах…

Шнырь улизнул. Когда открылась дверь и в лавку ввалились люди, он ринулся наружу, прошмыгнул меж чужих ног, да и был таков. Удирать он наловчился еще в Аленде, пока был бесприютным сиротинушкой, которого всяк норовит обидеть, от злыдня-экзорциста из Светлейшей Ложи до своего же брата гнупи.

Укрывшись за кучей отбросов, Шнырь наблюдал, как из лавки выносят большие продолговатые мешки и грузят в крытую парусиной повозку – один, другой, третий… Бывают чары, которые даже самого сильного мага свалят, ежели он ничего такого не ждет и прозевал атаку, зато на гнупи не подействуют, потому как люди и волшебный народец – существа разной природы. Шнырю ничего не сделалось, а господин, рыжий ворюга и Кем-амулетчик вляпались. Крепко вляпались. Вначале Шнырь наслаждался своим превосходством над людьми, но потом задумался и пригорюнился.

Он-то теперь куда денется?! Как всякий гнупи, он любил позлорадствовать, но он ведь сам попросился к Тейзургу на службу. И не очень-то верил, что его возьмут… Господину он служил не за страх, а за совесть – то есть за сливки, за стол и кров, за возможность чинить пакости без риска попасть в переплет и за прочие хозяйские милости. А нынче он, выходит, остался горемычным сиротинушкой без покровителя?

Действие зелья, защищающего чувствительные глаза гнупи от дневного света, через пару дней закончится, и заклинание, которое делает Шныря невидимкой для людей, тоже сойдет на нет, а возобновить колдовство будет некому. И пригреть-пожалеть сиротинушку некому. Никого-то он на этой чужбине не знает, никому-то не нужен, съедят его тут без соли и не подавятся…

Гнупи скорбно шмыгнул носом, глядя сквозь навернувшиеся слезы вслед отъезжающей повозке, а потом вскочил и припустил следом. Господина надо спасти! Тогда прежняя хорошая жизнь не закончится, а уж сливками его за такой подвиг вознаградят – хоть залейся. Да еще непременно пожалует ему господин два отреза бархата: на красную курточку и на зеленую, и он будет носить то одну, то другую, то хоть обе сразу!

Размышления об этих заманчивых перспективах помогали Шнырю глушить страх, пока он трусил по улицам за длинной парусиновой колымагой. Потом он пробрался на судно, куда перетащили бесчувственных пленников, и затаился на корме среди корзин.

За Наследием Заввы им пришлось гоняться по всему подземелью, обширному, разветвленному, отсырелому и вонючему. Как будто сам Тейзург измыслил для них очередное издевательство. Кольцо-амулет находилось в одном из четырех желудков у мраморной жабы, которая обитала здесь не одну сотню лет, раз вымахала до размеров индюка – эти волшебные твари растут медленно.

Жаба не хотела, чтобы ее поймали и выпотрошили, и скакала на зависть прытко. Да еще вовсю пользовалась своей способностью каменеть при опасности, прикидываясь обыкновенным булыжником. В душной темноте гостей подстерегали расщелины, сталактиты, острые камни, благоухающие тухлым яйцом лужи, заросшие склизкими грибами лабиринты, а треклятая скотина знала тут каждый уголок. Вабито, Куду и Монфу воспользовались заклинанием ночного зрения, но все равно никак не могли ее изловить.

Сколько дней и ночей они на нее охотились, во сколько синяков, шишек и ссадин им это обошлось… Наконец окаянную тварь добыли, вытащили на поверхность, разделали и достали у нее из брюха кольцо, способное наделить мага-предметника великим могуществом – но лишь вместе с двумя другими артефактами из Наследия Заввы.

Заодно расплатились, хвала богам, с Чавдо Мулмонгом. Оставшиеся находки рассовали по карманам. Играть в азартные игры зареклись, но проницательный союзник почуял, что у них завелось кое-какое золотишко, и вновь начал подкатывать: не хотите ли отыграться? Мол, если в прошлый раз продулись в пух и прах, теперь непременно повезет…

Им предстояло найти последний артефакт Заввы – головной обруч, запрятанный в другом месте. И да поможет им покойный учитель Унбарх за время пути не отступиться от строгих заветов и не сесть за доску сандалу с магом-прохиндеем.

Замок стоял на холме, на берегу неказистой мутной речки, и выглядел издали костяным. По правде-то он был построен из белесого кирпича-сырца, спекшегося на солнце. Он казался необитаемым и в то же время опасным, как заржавелый, но исправный капкан.

От причала к воротам тянулась выложенная камнем дорога, по ней и потащили трех пленников. Зачарованная, не сунешься. А вокруг на залитых всевластным солнцем каменистых склонах раскинули свои шатры полуденные тенетники: они как будто сотканы из света, ясным днем их не заметишь, а вляпаешься в эту сияющую паутину – и ты пропал.

Они окружали замок, словно вторая ограда, разомкнутая лишь со стороны дороги: ни муха не пролетит, ни смертный человечишко не проползет. А Шнырь прополз! Тенетники не едят гнупи. Потревоженные световые нити недовольно трепетали, но поймать нахального лазутчика не пытались.

Кто другой – не такой умный – на его месте решил бы дождаться сумерек. В облачную погоду или в темное время суток тенетников словно бы и нет вовсе, а как выглянет солнце, они снова на том же месте – такова их волшебная природа. Но битый жизнью Шнырь смекнул, что здешний главный маг вряд ли оставит свое логово без защиты: когда солнце прячется, наверняка вступает в силу что-нибудь другое, так что тенетники – это для него не препятствие, а шанс попасть внутрь.

Высоченная изжелта-белесая стена, обшарпанная и загаженная птицами, наводила на мысли о былом величии. Она и сейчас была неприступна: ни одной лазейки. Вмурованные в нее обереги Шнырь сразу почуял – та еще гадость, от которой ноют зубы и снуют по коже колкие мурашки. Если б не чары господина, ему бы совсем поплохело, а так он все же сумел пробраться вдоль стены до ворот. Там пришлось маяться в засаде, пока не принесли груз с причалившей барки – и гнупи вместе с людьми прошмыгнул внутрь.

Когда отошел от наружной стены, отпустило: обереги от волшебного народца обычно находятся по периметру, но ежели ты такой ловкий, что исхитрился оказаться на охраняемой территории – настал твой праздник, пакости людям сколько хочешь!

Гордый собой Шнырь вовремя вспомнил о том, что он проник не куда-нибудь, а в цитадель мага, который переиграл самого господина Тейзурга, и удержался от искушения плюнуть в чайник на окне караулки.

Заклинание, благодаря которому он чуял господина, привело его в зал с разбитыми окнами, покорябанной лепниной на потолке и россыпью сверкающих, словно яхонты, осколков на растрескавшемся мозаичном полу.

Тут Шнырь едва не всплакнул от досады. Опоздал! Эх, опоздал, самое интересное пропустил…

Судя по тому, как неважнецки выглядели все присутствующие, господин и рыжий ворюга, несмотря на заклятые оковы, рискнули сцепиться с превосходящими силами противника, но их в конечном счете отволтузили. Зато в ходе схватки они тоже вломили вражеским магам, в том числе самому важному, в котором Шнырь признал здешнего хозяина.

У Тейзурга лицо было в крови, рубашка порвана, длинные фиолетово-черные волосы разметались и спутались, но держался он с небрежной элегантностью актера, который изображает на подмостках романтического героя. Массивные кандалы, ручные и ножные, соединенные цепями с тяжелым ошейником, казались на нем театральной бутафорией, хотя были самые настоящие. Господин из тех, кто при любых обстоятельствах захочет покрасоваться – хоть перед своими, хоть перед врагами, хоть перед единственным завалящим зрителем, который случайно проходил мимо. Шнырь это одобрял: волшебный народец спектакли любит.

Крысиному Вору накостыляли сильнее, он привалился к колонне, как будто вот-вот сползет на пол, и крови на нем было больше. Не иначе, расчетливый господин вовремя остановился, а этот все кидался на рожон, пока не сбили с ног и не вразумили пинками. Поделом тебе, ворюга-подлюга, это тебе не сиротинушек обижать!

Кем-амулетчик казался не слишком помятым, но глядел понуро, вдобавок вместо прежней одежки на нем была какая-то затрапезная рвань. Плененных амулетчиков обычно раздевают на месте, а то вдруг у них где-нибудь в исподнем боевые артефакты зашиты. Видать, в драку он не полез, и правильно сделал, потому что без своих амулетов никакой он не волшебник, враз бы прихлопнули. Оковы на нем были полегче, и блокирующими заклятьями от них не разило.

Сейчас-то веселуха уже закончилась, и Шнырю оставалось только с сожалением вздохнуть, опасливо выглядывая из-за колонны возле двери. Главный маг – видать, тоже битый в недавней заварушке – сидел в кресле. У него было суровое непроницаемое лицо и черная борода, с одной стороны всклокоченная, словно из нее выдрали изрядный клок.

Сложенные на коленях руки, крупные, властные, хищные, были опутаны, словно пряжей, готовыми к употреблению заклятьями, да такими, что гнупи поежился. Но тут же подумал: «А все равно мой господин круче! Небось, это он тебя за бороду оттаскал… Вот я его освобожу, и уж тогда он тебе еще хуже задаст!»

– …Можно искупаться в Лилейном омуте, вспомнить прожитые тысячелетия и все равно остаться всего лишь самовлюбленным позером и болтуном, погрязшим в самых отвратительных пороках, не имеющим ни цели, ни преданных сторонников, если не считать жалких совращенных душонок…

Голос у него был звучный и бархатистый – под стать рукам. Его люди, которых собралось тут не меньше двух дюжин, почтительно внимали, хотя было бы чему внимать. Шнырь, послушав, сделал вывод, что забористо ругаться и обзываться он не больно-то умеет. Вот и господину эти поношения нипочем, стоит себе со скучающим видом. Хотя ясно, что все это говорится скорее для своих, чем для пленников. Шнырь порадовался, что попал на службу к Тейзургу, а не к этому нудному хмырю.

Маг от оскорблений перешел к посулам: мол-де он сожжет бывшего демона живьем, но не сразу, перед этим заставит его посмотреть, как будут пытать Хантре Кайдо. Тот хуже всякого демона, потому что ненавидит дело Ктармы и всякий раз вставал на пути у посланцев, которые несли возмездие в разъедаемый скверной мир.

Шнырь решил, что вот это правильно: пусть ворюга за крыску поплатится!

– Да я бы и сам не прочь посмотреть, как его пытают, – голос Тейзурга был безразлично насмешлив, а выражение разбитого в кровь лица поди разбери. – Эротичное, должно быть, зрелище… Уверен, мне бы понравилось. Только ведь обманешь. Не захочешь продешевить.

– И в чем же я, по-твоему, продешевлю? – Пренебрежительная интонация, как будто маг обращался к согбенному слуге с тряпкой.

– Полагаю, вряд ли ты израсходуешь эту возможность на то, чтобы развлечь бывшего демона, – господин тоже говорил презрительно, словно перед ним непонятливый школяр. – Ведь, имея в своем распоряжении такого заложника, ты мог бы шантажировать самого Дохрау, требовать у него любые сокровища… Ну, или хотя бы выторговать у Великого Пса Северного Ветра свою никчемную жизнь, когда о том зайдет речь. У тебя есть шанс договориться со стихией, и ты собираешься разменять его на вульгарный фарс? Хм, ты это серьезно?

После этого главный, которого маги помельче называли «мой поводырь», распорядился увести нечестивцев. Законопатили их в разные места, и Шнырь, проследив, где заперли господина Тейзурга, полез туда через крысиные норы.

Недоступные людям потаенные ходы волшебного народца здесь тоже были, но сплошь запечатанные, не сунешься. Небось, поводырь этот самый, когда вселился в замок, тутошних обитателей разогнал, а то и чего похуже с ними сделал. Шнырь по этому поводу не огорчался: по крайней мере, не нарвешься на местных, которые не прочь обидеть чужеземного сиротинушку.

Порой он заползал в тупики, и приходилось возвращаться обратно, пятясь задом. Местами протискивался с трудом, радуясь, что он такой заморыш по сравнению с другими гнупи: Чун Клешня или Паго Бурак точно бы застряли. Зато по дороге сцапал и задавил крыску! Победил ее, хотя она его покусала. Тушку припрятал в отнорке, чтобы после забрать, и еще надо будет какой-нибудь котелок в поварне стащить.

Гнупи не любят сырое мясо – им подавай вареное или печеное. Шнырю, понятно, не приготовить жаркое так, как это сделала бы тетушка тухурва с ее сушеными травками и кухонными наговорами, но худо-бедно он себе ужин сварит. Вспомнив другую свою крыску, отнятую ворюгой, который и есть-то ее не стал, забросил на крышу вороне на радость, маленький лазутчик скрипнул зубами от обиды – и пополз дальше, обдирая до ссадин коленки и ладони.

В темницу из крысиного царства вела дыра, через которую никак не протиснешься. Гнупи принялся с сердитым пыхтением расшатывать камень.

Наверху звякнули цепи.

– Шнырь, ты?..

– Я, господин! Я спасу вас, героический Шнырь без страха и упрека пришел на помощь!

Он долго выбирал фразу, которую скажет при встрече с Тейзургом, чтобы тот оценил его старания и щедро вознаградил.

– Умопомрачительный героизм! – восхитился узник. – Шнырь, ты прелесть. Я тронут.

– Господин, а вы мне сливок дадите? Что надо сделать, чтобы вы отсюда сбежали?

– Прежде всего надо, чтобы ты пробрался ко мне. Давай-ка попробуем расширить дыру.

Возились они долго. Тейзурга за это время дважды уводили и потом приволакивали обратно. Во второй раз он свалился на пол и застонал сквозь зубы, но потом все равно подполз и начал скрести кладку.

Воздух в камере был затхлый, пахло застарелыми окаменевшими нечистотами, а от господина – кровью, потом и нехорошими жжеными ранами.

– Они скоро собираются казнить вас лютой смертью? – жалобно прошептал Шнырь, боясь услышать «завтра».

Ответ его успокоил:

– Пока нет. Шанглат вначале хочет прибрать к рукам мое имущество, а это невозможно сделать без моего содействия. Как видишь, я тяну время.

Господина не кормили, поэтому Шнырь оторвал от сердца и отдал ему задавленную в норах крыску. Было до слез жалко отдавать, чуть не заплакал, когда смотрел, как Тейзург поедает ее всырую, без всякой своей элегантности, но даритель утешился тем, что это же не за просто так, а ради будущих хозяйских щедрот. Если господин обессилеет от голода, у него не хватит сил на побег, и тогда никаких тебе сливок.

Наконец лаз стал достаточно большим, чтобы Шнырь кое-как через него протиснулся.

– Найди у меня серебряный волос, – приказал Тейзург, наклонив голову. – Смотри между затылком и теменем. Он еле виден, снаружи самый кончик – ухватишь и тяни, пока весь не вытащишь. Я не могу сделать это сам из-за оков.

Волосы, раньше длинные, были откромсаны выше плеч и слиплись в колтуны. Шнырь подумал, что господин жестоко отомстит тем, кто с ним так обошелся, и заранее ухмыльнулся, предвкушая это событие, а потом начал перебирать свалявшиеся пряди – темнота не помеха, гнупи лучше всего видят в потемках. Вот он, серебряный волосок! Крохотный, пришлось подцепить его грязными ногтями. На проверку он оказался длиннющий, в два человеческих локтя, и красиво мерцал, но при этом было в нем что-то зловещее.

– Жуткий какой… – боязливо заметил гнупи.

– Еще бы не жуткий, ведь это волос князя Хиалы. Не потеряй по дороге. Когда выберешься из замка, отойди подальше и призови Серебряного Лиса. Просто положи волос на землю кольцом, чтобы концы соединились, а внутрь помести вот это. Береги, как зеницу ока. – Господин протянул ему оторванный от рубашки лоскут, на котором перед тем нарисовал своей кровью какой-то знак. – Врата откроются, нужное для этого заклятье уже сплетено с волосом. Расскажешь Лису, что случилось, и принесешь мне то, что он передаст. Все понял?

– Понял, господин! Я все сделаю и непременно вас спасу! Эх, сливок-то как хочется…

– Будут тебе сливки, сколько пожелаешь.

Воодушевленный этим обещанием, Шнырь спрятал ценные предметы за пазуху и ползком отправился в обратный путь.

Кема кормили скверной рыбной похлебкой, в которой плавали то хрящики, то чешуя, и каждый день пороли. После наказания его всякий раз навещал проповедник – ученик Поводыря, преисполненный непреклонного желания направить собеседника на «очищенный от пагубы и лживых красот благой путь».

Ясно, что убивать не собираются. Вербуют. Амулетчики пользуются спросом. Чтобы не стало хуже, он подыгрывал и якобы проявлял интерес, а на душе было муторно. Эдмара и Хантре казнили, добрых им посмертных путей. И пока непонятно, знают ли здесь, что он на самом деле не Фингер Кемаско, а Кемурт Хонбиц. Потому что если да – это прямая угроза для бабушки с дедом. Серьезный молодой проповедник ни разу эту тему не затронул, а Кем тем более опасался проболтаться.

Оставаясь в одиночестве в полутемной камере с высоким зарешеченным окошком и деревянным лежаком, он усердно размышлял об этих разговорах. Анализировал. Почему в процессе вербовки регулярно бьют? Должно быть, вот какой у них замысел: начнешь соглашаться с их правотой – и тогда экзекуции прекратятся, после чего почувствуешь благодарность и еще больше согласишься, и потихоньку покатишься в нужную им сторону, словно зимой на ледяной «сколзанке».

Сделать вид, что проникся, и при случае рвануть в бега? Вопрос, удастся ли ему провести магов… Наверняка они учли такую возможность, в курсе же, что он взломщик. Побег – это первое, чего можно ожидать от приверженца воровского бога Ланки.

Потом Кемурт еще кое-что понял, и кишки скрутило от ужаса. Ну, для чего он может им пригодиться – ненадежный парень, вор, бывший амулетчик Тейзурга? Разве смогут они ему до конца доверять в своих делах? Нет ведь. Зато использовать такого, как он, в одноразовом деле, для которого требуется расходное мясо, – в самый раз. Его ждет участь Клотобии, блудной дочки свихнувшегося старины Шикловена. И если он заартачится – вот тогда-то ему и напомнят о дедушке с бабушкой.

Его не смели убить из страха перед Повелителем Зимней Бури, но держали в темной камере, впроголодь, вместо тюфяка заскорузлая рваная циновка. Испещренные рунами цепи блокировали его магическую силу и не позволяли перекинуться.

Тюремщик сказал, что Тейзурга и Кема убили. Из-за рунных заклятий Хантре не смог бы ощутить присутствие товарищей, даже если бы те находились за стенкой, зато уловил, что ему врут – и таким образом узнал, что они до сих пор живы.

Наверняка Золотоглазый тоже в цепях. И на помощь Дохрау рассчитывать не стоит, Псу Буранов и Снегопадов в эти края путь заказан: даже если ветер дует с севера, он не сможет явиться в тропики собственной персоной.

Прошло трое-четверо суток или целая восьмица? В одном авантюрном романе Хантре читал об узнике, который в похожей ситуации определял время на ощупь – по длине собственной щетины. У него щетины не было, избавился от растительности на лице довольно давно, раз и навсегда, чтобы не возиться. Там, где он жил раньше, это было в порядке вещей.

Каменная кладка впивалась в спину тупыми клыками. Он бы сейчас не отказался от скафандра… В тяжелом десантном скафандре с сервоскелетом он бы порвал эти цепи, как гнилые нитки. Но в Сонхи от таких вещей никакого толку – диковинный нерабочий хлам, иначе практичный Эдмар давно бы уже притащил хотя бы несколько штук.

Хантре встрепенулся – кажется, он начал вспоминать, – но зыбкая граница, разделившая его память, сразу же превратилась в несокрушимую стену. Что такое скафандр? Вроде бы разновидность доспехов. А может, всего лишь слово, которое ничего не значит.

В том, что их взяли, он винил себя. Видящий, и не почувствовал, что «Золотой сиянский янтарь» – это ловушка, специально для них приготовленная. Они столько бродили по Жафеньяле и до того пресытились местной экзотикой, что чутье на опасность у всех троих притупилось, на что Поводырь и рассчитывал. К тому же Хантре настроился на поиски Ктармы и всего, что с ней связано, однако набитая фальшивым янтарем лавка не имела прямого отношения к этой организации, в том-то и фокус.

Смутное впечатление: личные счеты. Поводырь сторговался с кем-то посторонним – этот кто-то был жестоко оскорблен Золотоглазым, – и присутствие нового игрока, причем такого, который не заодно с Ктармой и сам не в курсе, кому помогает, сбило видящего с толку.

Учесть на будущее. Поправка: если ему светит какое-нибудь будущее, кроме этого каменного мешка.

Физические мучения отвлекали от главного: он провалил то, что должен был сделать, и теперь никаких шансов отсюда выбраться, чтобы продолжить борьбу против Ктармы. Во всяком случае, он таких шансов пока не видел. В комфортабельных условиях от этой мысли можно было бы рехнуться, а сейчас внимание переключалось то на боль в том месте, куда упирался выступающий камень, то на онемевшую конечность, то на воспаленные ссадины, так что в своих стараниях максимально отравить ему жизнь глава Ктармы просчитался.

Если он все-таки найдет способ освободиться – Поводырь труп. А если его опередит Золотоглазый – Поводырь жестоко изувеченный труп.

Эдмар как-то раз пошутил с многозначительной ухмылкой, что «бывших демонов не бывает». Кто бы спорил. Глава Ктармы нарвался, хотя вряд ли осознавал, насколько плохи его дела – с того момента, как он произнес то, чего говорить не стоило.

Хантре тогда передернуло, так что цепи звякнули, и Поводырь смерил его прохладным брезгливым взглядом: решил, это реакция на угрозу. Если бы. Тейзург мастер сохранять хорошую мину при плохой игре, но Хантре стоял рядом, а его способность улавливать чужие эмоции не смогли перекрыть даже рунные оковы.

Сокрушительная волна паники, дикой, темной, невыносимой, – и вслед за ней такая же сокрушительная ярость демона Хиалы, жаждущего подвергнуть всем мыслимым и немыслимым истязаниям того, кто посмел его напугать. Тейзург в это время отвечал Поводырю с непроницаемой улыбочкой аристократа, которого занесло в неподобающее общество. Глаза сощурены, радужка словно расплавленное золото – чему удивляться, ясно же, что в глубине души он напуган и зол. Но до какой степени он напуган и зол – это почувствовал только видящий, невольно подавшийся в сторону.

Цепи не позволяли замахнуться, иначе бывший демон прикончил бы Хантре на месте, размозжив ему голову тяжелыми кандалами. Во всяком случае, такой импульс у Тейзурга мелькнул: самое простое решение проблемы, чтобы не повторилось то, что однажды уже было.

Хантре не помнил свои прошлые жизни, а он помнил, благодаря Лилейному омуту. Он ведь рассказывал о Марнейе и о событиях, которые произошли после ее разгрома, но видящий до сих пор не догадывался, что у Золотоглазого с тех времен, через все последующие жизни, осталась душевная травма. Не ожидал от него…

Разглагольствующий Поводырь врезал со всей дури по скрытой, но так и не зажившей до конца болячке – и сам не понял, что сделал. До сего момента он был для Тейзурга всего лишь противником в игре с высокими ставками, сидящим по ту сторону доски сандалу, а теперь перешел в разряд личных врагов. Если бы он понимал, как обстоят дела – скорее всего не заступил бы за эту черту: в отличие от рядовых ужасателей Ктармы с их идейной одержимостью Поводырь был опытным и расчетливым игроком.

Тут густой полумрак, и без разницы, закрыты глаза или открыты, но Хантре все равно прикрыл их, отгородившись от внешнего мира. Чужая душа – потемки и непролазные заросли, и нет ничего хорошего в том, чтобы блуждать в этих чужих зарослях целые тысячелетия напролет, потому что тебя никак не хотят отпустить.

Тейзурга ужаснула перспектива снова увидеть, как Хантре будут пытать. Такое уже было – по его рассказам – после гибели Марнейи, когда он вынужден был на это смотреть и ничего не мог сделать, и вот теперь ему посулили повтор того же самого. В первые несколько мгновений он был близок к безумию, но сумел взять себя в руки. Он еще доберется до глотки Поводыря, живой или мертвый: Хантре подозревал, что такого, как он, даже смерть не остановит.

Шнырь смотрел на результат своих трудов с восторгом и гордостью. Он сам! Вызвал! Демона Хиалы! Одного из князей Хиалы! Пусть он сделал это с помощью княжеского волоса и заклинания, написанного кровью господина, все равно же сам!

Демон явился в образе рослого мужчины с мускулистым торсом, лисьими ушами и пушистым хвостом. Из одежды на нем были кожаные штаны и высокие сапоги со всякими цацками-подвесками, среди которых вызывальщик разглядел и драгоценные камни, и чьи-то клыки, и даже стеклянный шарик с глазным яблоком внутри. Длинные серебристо-белые волосы гостя из Хиалы мерцали в лунном свете. Большинство людей сказали бы, что он красив, но для гнупи это слово было пустым звуком.

На всякий случай Шнырь затаился в кустах и выглядывал оттуда с опаской, а то вдруг князю Серебряному Лису не понравится, что его осмелился призвать какой-то мелкий гнупи.

– Эдмар, ты где? Хотя ясно, что тебя здесь нет… А ты, кто там прячется, выходи по-хорошему!

Демон указал когтистым пальцем прямо на Шныря, и на когте, как будто отлитом из серебра, сверкнул звездный блик.

Гнупи почувствовал, что его обволакивает какая-то невидимая жуть, которая запросто удушит и раздавит, оставив мокрое место.

– Беда у нас, господин князь! – возопил он, на четвереньках выползая из кустов. – Уж такая беда, такое горе, выручать надо господина Тейзурга, только на вас вся надежда, не дайте ему пропасть!

– Не ори, – оборвал Лис. – Рассказывай, что случилось. По существу и без причитаний.

Когда собеседник горестной скороговоркой изложил обстоятельства, он принялся задавать вопросы, а потом презрительно фыркнул:

– Да уж, так я и думал, что этот Крысиный Вор не настолько хорош, как все возомнили.

– Истинную правду говорите, господин князь! – Шнырь обрадованно всплеснул короткими ручками, сразу проникшись расположением к единомышленнику. – Он мою крыску отнял и на крышу закинул, а знали бы вы, сколько он господских сливок задарма вылакал! Слыхано ли дело, господин самолично перед ним сливки ставил на серебряном блюдечке, а он когда позволял себя за ухом почесать, а когда за руку цап! А давайте, мы с вами господина Тейзурга и Кема-амулетчика от злыдней вызволим, а Крысиного Вора в тюрьме забудем? Вот уж поделом ворюге будет, как чужое-то хватать и не отдавать!

– Полагаю, что нам придется вызволить всех троих, – возразил демон, но гнупи показалось, что на самом-то деле предложение пришлось ему по нраву. – Жди меня здесь, никуда не уходи.

Обернувшись огромной лисой, он исчез в ночной тьме, пронизанной трелями цикад и лучами далеких звезд.

Вернулся он не скоро. Луна, похожая на обкусанную мышами сырную голову, уже пожелтела, вдвое разбухла и сползла к холмам, когда гнупи углядел бесшумно плывущее темное пятно. Вначале-то струхнул: вроде бы силуэт чужой, а ну как это злыдни-экзорцисты к сиротинушке подбираются? Но потом признал демона: тот где-то разжился черным балахоном, под которым спрятал лисий хвост, а волосы и лицо наглухо замотал черной тряпкой, да в придачу тащил на плечах два больших мешка. Трава перед ним раздвигалась с чуть слышным шорохом, и больше никаких звуков. Когда он скинул мешки на землю, те начали мычать и шевелиться.

– Люди Поводыря, – сдернув с лица повязку, ухмыльнулся Лис. – Не повезло им нынче.

– Вы их убьете? – осклабился в ответ гнупи, в то же время прикидывая, что, ежели демон будет отлавливать противников по двое-трое за ночь, оно, конечно, само по себе хорошо, но господина-то за это время злыдни окаянные вконец изведут!

– Нет, Шнырь, это ты их убьешь. Для меня. С соблюдением всех формальностей. Держи. – Лис вынул из сапога и протянул ему острый, как бритва, серповидный нож.

– Вы хотите… – Маленький гнупи аж задохнулся от восторга. – Хотите, чтобы я вам жертву принес?! Я – вам?.. Ой, правда?..

– Кроме тебя, некому. Навостри уши и запоминай, что надо сказать.

Лис мог бы и сам прикончить свою добычу, но если выполнить ритуал жертвоприношения, его силы возрастут, тогда он сможет дольше задержаться в мире людей, а при необходимости побывать в Хиале и вновь покинуть ее без посторонней помощи.

– Прими мою жертву, Серебряный Лис! – выпалил раздувшийся от гордости Шнырь, резанув тускло сверкнувшим серпом по шее первого пленника.

Все обзавидуются, когда он будет рассказывать, как брызнула кровь из сонной артерии, и как задергался связанный человек с мутными от ужаса глазами, и как демон сперва жадно припал к ране, а потом, вновь обернувшись матерой серебристой лисицей, начал рвать смертного на куски и пожирать. Шнырю будут завидовать и Словоплет, и Чун Клешня, и Хумдо Попрыгун, и даже сам Вабро Жмур Золотая Серьга! А Крысиный Вор, если б это увидел, стал бы ругаться, ему жертвоприношения не нравятся – они с господином как-то раз об этом поспорили. Только ворюга ничего не увидит, потому что в тюрьме сидит, и там ему, хе-хе, самое место.

– А можно мне тоже капельку? – умоляюще прохныкал Шнырь, перед тем как распороть сонную артерию второму пленнику. – Я совсем чуть-чуть слизну, самую-самую маленькую капельку…

Демон благосклонно кивнул. Как известно, то, что принесено в жертву, нельзя трогать без спросу, но уж если тебя угостили – лучшего лакомства не найдешь.

Закончив жертвенную трапезу, Лис опять куда-то умчался, наказав ждать. Гнупи с помощью огнива развел костерок и сварил вкусную похлебку из мясных ошметков. Небольшой мятый котелок и ложку он еще раньше стянул в замке.

– Много ты не унесешь, – заметил вернувшийся Лис. – Так что передай Золотоглазому вот это. Для побега хватит.

Спрятав за пазуху замшевый мешочек, посланец отправился в обратный путь. Из-за горизонта уже выползло солнце, и мир вокруг стал розово-золотым, от его ослепительного сияния слезились и болели глаза. Не сильно. Пока не сильно, дальше будет хуже, если не возобновить защитные чары, а для этого господин должен освободиться и достать из своей волшебной кладовки приготовленное для гнупи зелье.

Шнырь путался в высоченной густой траве – она в этих краях такая, что человек запутается, не то что представитель мелкого народца. Наконец он добрался до норы, которая сообщалась с замковым подземельем, и оказался в темноте, уютной, как разношенные башмаки или старая любимая курточка.

Тейзурга он в камере не застал. Весь извелся, гадая, ждать или отправляться на новые поиски, но вот послышались шаги и звяканье, лязгнула дверь, и господина втолкнули внутрь. От него разило нездоровым потом, кровью и паленым мясом.

– Это опять я! – подал голос гнупи. – Принес, чего Лис вам передал, вот оно, в мешочке…

– Развяжи, – велел Тейзург.

Шнырь не сразу заметил, что вместо ногтей у него на пальцах кровавые ранки. А в мешочке оказались флакон и заклятый напильник – руны на нем так и вспыхивали, словно искры, как будто не могли дождаться, когда их пустят в ход.

Первым делом господин выпил целебное снадобье. Должно быть, после этого он перестал чувствовать боль, потому что сам взял инструмент и начал возиться с оковами. Казалось, что заклятья сшибаются и беззвучно взрываются, и Шнырь всякий раз ежился, но толку не было: на кандалах ни царапины.

– Бесполезно… – процедил Тейзург. – Передай Лису, что эту дрянь можно только спалить. Так и скажи, он поймет.

– Я бегом сбегаю, я скажу ему, он что-нибудь да придумает, чтобы спасти вас и злыдням отомстить, только вы, господин, не позволяйте им вас убивать! – прохныкал Шнырь.

– Постараюсь не позволить. – Маг прикрыл глаза, как будто враз обессилев, и неловко улегся на полу. – Марш к Лису…

Пробираясь обратно по норам, гнупи то и дело шмыгал носом: кто же позаботится о сиротинушке, если злыдни господина замучают?

Выслушав его рассказ, демон сощурился и пробормотал:

– Вот, значит, как, спалить… Чего-то в этом роде я и опасался. Вряд ли на Золотоглазого надели бы обычные заклятые оковы. Шнырь, мне опять понадобится твоя помощь.

– Какая помощь? – насторожился гнупи.

– Еще одно жертвоприношение. И двумя жертвами мы в этот раз не обойдемся, чтобы мне гарантированно хватило сил для предстоящей авантюры.

– Так это я завсегда готов! – обрадовался Шнырь, предвкушая, как опять сварит себе похлебку от щедрот князя Хиалы.

Чтобы не сойти с ума в темном каменном мешке, он сосредоточился на воспоминаниях о том, что с ним было до Сонхи, – и довспоминался до такого, отчего тоже впору сойти с ума.

Это накрыло его, как тягостный сон, хотя он не спал.

Прослойка между Несотворенным Хаосом и Миром, зыбкая, как дым, и ее обитатели похожи на клочья дыма. Плаваешь, словно труп в невесомости. Вроде бы он застрял там надолго. Можно сказать, что там было плохо, но «плохо» подразумевает, что с тобой происходит что-то нежелательное, а там не происходило ничего. Вообще ничего. Только холодный клубящийся дым.

Инстинкт, который привел его к этому миру, чуть теплился, но временами давал о себе знать, и тогда он пытался выплыть, прорваться внутрь, хотя сам не понимал, зачем ему это нужно. Он давно уже забыл, что такое Врата Хаоса и каким образом их открывают. Впрочем, порой в миры что-нибудь просачивается из областей Хаоса без всяких Врат, вот и ему в конце концов повезло. Возможно, к этому привели его усилия, возможно, случайность.

Мир поначалу был для него так же расплывчат, как пограничные пределы, хотя все тут было иначе: кипела жизнь, как будто непрерывно менялась бесконечно многообразная подвижная мозаика. Он это едва ощущал, все проскальзывало, проносилось, проплывало мимо, он ведь ни с кем и ни с чем тут не был связан – не за что зацепиться.

Зато теперь он находился там, куда стремился попасть. Больше стремиться некуда. Его сущность блуждала внутри мозаики бытия, ни с чем не соприкасаясь, словно микроскопическая пылинка среди колонн, арок и лестничных пролетов беспредельно гигантского здания.

Ситуация изменилось после того, как о нем подумали. Чужая мысль ударила его, словно прицельно брошенный нож.

«Кто ты и где ты сейчас? Кто бы ты ни был, ты ведь где-то есть…»

В этой мысли – адресованной ему, именно ему! – было столько тоски и злости, что он на миг увидел всю картинку целиком.

…Усеянное светляками море под чернильным безлунным небом, сумрачно-белая полоска пляжа, терраса с зелеными фонарями, слитые с темнотой цветущие заросли. На коже существа, которое стоит на террасе с бокалом вина, мерцают драгоценные камни. Это существо, употребившее в придачу к вину какое-то сильнодействующее снадобье, очень опасно, вроде ядовитой змеи.

Он его когда-то убил – в том забытом мире, откуда пришел. Это существо давным-давно ищет своего убийцу, но всякий раз находит кого-то другого. Вроде бы опять нашло – и опять не его, потому и злится, потому и напилось в одиночестве. Он ведь здесь, а не там, где теплая безлунная ночь, и переливаются на волнах голубоватые водяные светляки, и дурманный аромат цветов мешается с запахом прелых водорослей, и вычурные фонари в виде чешуйчатых бутонов бросают на перила изумрудные блики.

Всего миг – и ночная картинка рассеялась в окружающей неопределенности, но он как будто очнулся. В этом мире есть кто-то, с кем он связан. Враг, которого он в далеком прошлом убил и который с тех пор его ищет. Может, врага снова надо убить?.. Тогда он встал на четыре призрачные лапы и отправился искать Врата Жизни.

Чтобы стать настоящим обитателем мира, надо пройти через Врата Жизни – это знание есть у каждого, на уровне базового инстинкта. Врата Смерти откроет тебе кто угодно, нередко они открываются сами собой, да и самостоятельно это сделать недолго (болезненно кольнуло – был у него такой опыт), но Врата Жизни – другое дело: их для тебя должен открыть кто-нибудь из живых.

Теперь он держался тех участков реальности, где больше всего шансов перейти на ту сторону. Местные его гоняли: ты пришлый, куда лезешь, нечего тут ошиваться, проваливай по-хорошему! Он бегал от них и прятался, но ошиваться продолжал: вдруг повезет? И однажды повезло: его позвали.

Обычно люди не видят тех, кто находится за чертой, разделяющей мир живых и все остальное, но она его увидела.

– Котик, иди ко мне! Какой ты худущий, облезлый… Раз тебя сюда пускают, ты не заразный. Ой, ты же совсем ничего не весишь… Тебя тут, что ли, не кормят?

Местные негодующе завопили, когда он одним прыжком очутился у нее на коленях, но ничего поделать не могли: он ведь не просто так, а пришел на зов!

– Так ты мне, что ли, кажешься?.. – Она потрясенно понизила голос, когда погладила его – и рука прошла сквозь «котика». – Здравствуйте, глюки… Что они в этот раз вкололи, если ко мне с этой штуки несуществующие коты в гости приходят? Будем считать, что ты мой воображаемый друг, и все под контролем. Ты ведь хороший, правда?

Она была вся тонкая, но с большим животом и с пышной шапкой коротко стриженных вьющихся волос. Лучистые глаза на исхудалом лице казались огромными. У нее было красивое имя: Аннабель Лагайм На Сохранении Первая Группа Риска.

Наглость чужака местных возмутила, потому что Аннабель была из тех, у кого двойная нить жизни – и, значит, она могла открыть для кого-нибудь Врата в мир живых. Несколько раз недовольные устраивали ему трепку, он огрызался и бегал от них, но все равно кружил около Аннабель, без всякой надежды, просто потому, что она его позвала, и она ему нравилась, и хотелось быть рядом. Правда, больше она его не видела и не звала.

Он тогда первый заметил, что с ней происходит что-то неладное. Еще до того, как подняли тревогу сотканные из плотной материи приборы. Малая нить жизни внутри Аннабель начала мерцать: то есть – то нет, то есть – то нет… Он понял: если порвется, главная нить порвется вслед за ней, и смогут ли удержать Аннабель на своей стороне другие живые с их инструментами – это еще надвое.

Выскочив из укрытия, где прятался от местных, он ринулся вперед. Кто-то попытался его схватить, он вывернулся, его даже всем скопом не смогли остановить. Едва успел, чтобы зажать зубами оба конца порвавшейся малой нити.

Никто из остальных не смог бы этого сделать, но он обладал способностью и перекусить, и удержать нить жизни. Знание о том, как нужно действовать, было привычным и определенным, словно возникло окошко в тумане: он все забыл, но ничего не потерял.

Он начал переливать в Аннабель свою энергию: запас невелик, но это должно ей помочь. О себе он в тот момент не думал вовсе и сперва удивился, почувствовав, что силы у него не заканчиваются, а прибывают. Это Аннабель с ним делилась: он отдавал ей, она – ему, вот у них и получилась закольцовка в «восьмерку».

При обычной закольцовке каждый берет у другого, и никто не остается в проигрыше, а суммарное количество энергии не меняется. При «восьмерке» каждый отдает другому – и общее для них количество энергии возрастает.

– Ты только держись, я с тобой, все в порядке, – слабым голосом бормотала Аннабель Лагайм Первая Группа Риска, в то время как над ней суетились другие живые со своими инструментами. – Ты мне нужен, ты мне очень нужен… Давай, постарайся выжить, пожалуйста…

Ему она все это говорила – или кому-то другому? Вроде бы ему. Теперь уже ему.

С того мгновения он всегда был с ней, потому что держал малую нить: только выпусти, и конец. Витавшие вокруг местные ругали «этого пролазу» на чем свет стоит, но чувствовали, что такой фокус им не по зубам – хоть в прямом, хоть в переносном смысле. Аннабель часто с ним разговаривала. А потом наступил момент, когда что-то начало происходить – с ней, с ним, со всем окружающим миром. Стало больно, невыносимо больно, но он понял, что это Аннабель открывает для него Врата Жизни, и тогда мир, словно взорвавшись, развернулся громадным ослепительно-ярким цветком, наконец-то принимая его по-настоящему…

Дальше как отрезало. Неизвестно, что было дальше. Хантре несколько раз моргнул в темноте, провел ладонью по мокрому от испарины лицу. Звякнули цепи.

Это воспоминание стало для него событием неоценимой важности, однако ничего не могло поменять в его настоящем, ограниченном стенами тесной и грязной тюремной камеры.

У Шныря поджилки тряслись от страха, пока он полз в темноте по извилистым норам. Если шершавый глиняный шар, спрятанный за пазухой, разобьется или хотя бы треснет – даже горстки пепла от сиротинушки не останется, и никто о нем не вспомнит, слезинки не прольет, и подлый рыжий крысокрад будет радостно хохотать на его поминках…

Последняя мысль придала сил: нет уж, ворюга, назло тебе не сгину! Как и всякий гнупи, Шнырь любил делать назло. Он насупился и с удвоенной энергией заработал локтями и коленями, одолевая пологий подъем. Это не помешало ему всплакнуть о том, что его славная зеленая курточка порвалась на локтях. На коленках тоже прорехи, но штанов не жалко – что такое для гнупи штаны? Шнырь спасет господина и будет самым первым героем, назло Крысиному Вору, который как пить дать считает, что это он лучше всех!

Наконец посланец добрался до цели и свою ужасную ношу доставил в целости и сохранности. Поскребся в камень, которым задвинули лаз. Господин отозвался не сразу, и Шнырь почуял, что ему совсем худо, но когда выложил гостинец от Лиса, тот мигом воспрянул.

– Давай сюда, – говорил он тихо и слегка шепелявил. – Зелье принес? Сейчас забейся подальше в нору, если на тебя хоть искра попадет – не будет больше никакого Шныря.

Гнупи и сам об этом знал. Пламень Анхады, зачерпнутый Лисом из огненной реки Нижнего мира, сжигает любые заклятья, вплетенные в материальные предметы, уничтожает волшебные и зачарованные вещи – и заодно с этим смертельно опасен для волшебного народца. Человеку – не важно, магу или нет – ничего не сделается, кроме ожогов, а какой-нибудь Шнырь попросту исчезнет, не успев и глазом моргнуть.

Тейзург неловко свинтил израненными пальцами пробку и припал к флакону с обезболивающим зельем – это было последнее, что увидел посланец, проворно отползая в нору задом наперед.

Через некоторое время до него донесся глухой стон, потом тихое звяканье.

– Где ты там? – позвал господин. – Иди сюда, живо!

Шнырь вернулся в камеру и деловито вытащил из-за пазухи еще два тряпичных свертка. В одном был все тот же зачарованный напильник, теперь маг с его помощью в два счета расправился с оковами, которые превратились в обыкновенные железяки. Там, где они соприкасались с кожей – на шее, на запястьях и на лодыжках, – остались сочащиеся сукровицей воспаленные ссадины.

Гнупи тем временем развернул вторую тряпицу.

– А это вам, господин, жертвенное мяско от господина Лиса, вкусная печеночка, подкрепиться перед побегом!

– Спасибо. – Тейзург, не размыкая губ, саркастически ухмыльнулся. – А смолоть это мяско в фарш вы с Лисом, такие заботливые, не догадались?

– Зачем же вкуснятину – в фарш? – всплеснул руками Шнырь.

– Затем, что целых зубов у меня осталось меньше половины.

– Ох, беда-то какая, господин, ох, они злыдни-изверги… Но вы же маг, вы же себе новые зубы вырастите, а им отомстите, хе-хе, из ихних зубов сделаете цацки! А давайте, я вам разжую печеночку в кашицу, и вам ее только проглотить останется? Чего-нибудь надо – зовите Шныря, он на все мастак!

Господин страдальчески скривился, но вздохнул:

– Разжевывай. Быстро. Время дорого.

– Вы не бойтесь, у меня слюни чистые, – невнятно, с набитым ртом, заверил помощник. – Не то, что у какого-нибудь помойного кота-ворюги, который жрет всякую гадость и заразу в дом приносит…