Крысиный Вор Орлов Антон

Кого он раз за разом просил «обязательно дожить»?

– Эй, рыжий, ты чего замолчал-то? – Плаксивые нотки в голосе Шныря сменились негодующими. – Ты давай, утешай меня, а то вдруг я безвременно помру у тебя в мешке!

Все закончилось хорошо. Тейзург в конце концов принес для нее лекарство. Надо будет спросить у него… Хантре тут же понял, что спрашивать бесполезно: Золотоглазый вывернется, ничего толком не скажет и будет по-прежнему темнить.

– Шнырь, тебе нельзя помирать. Твой господин тебя вылечит, ты получишь сразу два почетных прозвища и наловишь себе много крысок и забудешь наконец ту несчастную крыску, о которой ты мне через каждые полчаса напоминаешь.

– Забуду?! – Гнупи аж взвизгнул от обиды. – А ты знаешь, рыжий, какая это была крыска? Шерстка у нее была как серый бархат, глаза словно две черные жемчужины, а зубы как будто выточены из слоновой кости, из которой люди всякие свои дорогущие шкатулки и другие безделушки делают. А хвост у нее был такой… такой… Ну, в общем, тоже особенный, это была всем крыскам крыска!

– Ты кое о чем забыл, – процедил Хантре.

– О чем? Я же все перечислил…

– Ты забыл о том, что я-то отлично знаю, какая это была крыска. Я эту облезлую дохлятину в руках держал, перед тем как на крышу забросить.

– Все ты врешь, она была особенная, такой крыски больше на свете не сыщешь!

Он завозился в мешке и ткнул мага в спину твердым кулачком, но тычок получился слабый, а Шнырь сам же и закряхтел от боли:

– У, ворюга злонравный…

Темнота скрадывала расстояние, но впереди уже блестела скудно посеребренная река.

Глава 6

Песчаные чары

– Суно, ты ведь можешь подавать достойный пример молодежи, являя собой образец рассудительности, умеренности и приверженности семейным ценностям?

Орвехт едва не поперхнулся кофе, поставил чашку на стол и воззрился на Шеро с немым вопросом.

Лицо главного безопасника Светлейшей Ложи, одутловатое, расплывшееся, с отвислыми щеками и веками, хранило обычное свое выражение – непроницаемое с оттенком угрюмой озабоченности.

– Хочешь навязать мне ученика-шалопая? – догадался Суно.

– Двух шалопаев. И в придачу прибавку к жалованью, чтобы подсластить сию обузу. Юнцы одаренные, изрядно самоуверенные, столпы и авторитеты в грош не ставят, но ты герой Мезры, тобой они восхищаются – стало быть, сами боги велели тебе научить их хорошему. Так что послужи благому делу. Я пошлю их с тобой в Гунханду, по дороге будешь наставлять их разумными беседами и личным примером.

– И что это за юные дарования? – поинтересовался Орвехт, понимая, что ему не отвертеться.

– Ривсойм Шайрамонг, прошлогодний выпускник Академии. С недурными задатками, неглуп, замечен в студенческих кутежах. Без пяти минут жених моей племянницы Челинсы. Ее матушка едва не согласилась на помолвку, но я велел обождать, покуда влюбленный молокосос не докажет, что готов взяться за ум. Коли парень и после свадьбы останется гулякой, с жалобами ко мне будут бегать, а мне, сам понимаешь, оно без надобности.

Суно кивнул. Родственники Крелдона принадлежали к сословию мелких городских предпринимателей, держали лавки, чайные и мастерские. Маг-безопасник вспоминал о них с досадой, но не выпускал их из поля зрения и порой использовал этот канал для запуска в народ нужных ему слухов.

– Итак, Ривсойму Шайрамонгу нужно привить почтение к семейным ценностям, – подытожил Орвехт. – И я показался тебе самым подходящим для сего дела наставником, что весьма удивительно.

– С тех пор как у тебя появилась Зинта, ты остепенился. По модисткам больше не бегаешь, на актерок не тратишься. Я допускаю, что ты грамотно прячешь концы, чтобы Зинту не огорчать, дело житейское, были бы все довольны. Для юного повесы лучшего наставника не найти: в прошлом известный волокита, ныне любящий муж и будущий отец – именно то, что нужно. Парень он смышленый, в экспедиции будет у тебя на побегушках.

– А второй кто?

Выдержав почти театральную паузу, Шеро доверительным тоном произнес:

– Тоже недавний выпускник Академии, с хорошими оценками и многообещающими задатками… Его зовут Грено Гричелдон.

– Грено Дурной Глаз? – уточнил Орвехт.

– Он самый.

– Благодарствую!

Грено был в своем роде феноменом. Он мог ненароком сглазить. Нарочно сглазить он не мог, даже если очень старался, посему не было возможности использовать эту его способность в интересах Ложи. А брякнет что-нибудь, не задумавшись, как это свойственно желающим блеснуть молодым людям, – и нате вам результат.

Ему давно пожелали бы добрых путей, старшие коллеги сей крайний вариант рассматривали. Грено спасало то, что он был неплохим боевым магом – из тех, кто способен эффективно действовать в одиночку, такие нынче в цене. Решено было приучить его к самодисциплине и держать под надзором. Парень старался не болтать лишнего, но порой забывался, в особенности угостившись пивом: всем можно, а ему нельзя? После раскаивался. Хвала богам, никаких серьезных бед за незадачливым остроумцем пока не числилось.

– Да уж как посмотреть, – проворчал безопасник, когда Суно высказал это успокоительное соображение вслух. – Он мне тетушку Филенду того. Результата пока не было, но если она и впрямь спятит, ему несдобровать. Этот разгильдяй посулил, что старая грымза последние крупицы разума растеряет, коли юный кавалер вскружит ей голову пламенными речами. Ну, спасибо… Ежели оно случится и я получу себе на шею кучу нахлебников, уж я его отблагодарю!

Тетушку, а вернее, кузину Шеро Филенду однажды попытались извести китонским ядом, ввергающим жертву в слабоумие. Просчитались с дозировкой, и она с месяц хворала, но поправилась. Как позже выяснилось, за этим стояли свои же племянники, не сумевшие даже концы толком спрятать: две втайне испорченные барышни на выданье и семнадцатилетний недоросль. Филенда была особой настырной и деятельной, нетерпимой к любым проявлениям распущенности, чем и досадила троице заговорщиков.

Ее отец, владелец каретной мастерской и нескольких доходных домов, после этого внес поправки в завещание: покуда Филенда в добром здравии, другие наследники будут получать ежемесячные денежные выплаты, но если она умрет подозрительной смертью либо лишится рассудка, все имущество отойдет Светлейшей Ложе.

Беспроигрышный финт. Теоретически что-то отсудить у Ложи можно, а на деле – поди попробуй. Не на пустом месте родилась известная крестьянская поговорка: «Одолжи магу щепотку соли – он всю солонку проглотит».

Старик ушел в серые пределы Акетиса минувшим летом, и с тех пор Шеро особо присматривал за Филендой и ее окружением: случись беда, виновного он, конечно, найдет, но завещание-то все равно вступит в силу, и обделенные наследники повадятся к нему клянчить денег.

– Вряд ли, – заметил Орвехт. – Она ведь не из тех, о ком говорят «седина в косу – демон под юбку», и юнца, о котором сказал Грено, этакая дама скорее нравоучениями замучает, нежели клюнет на его речи. Хотя контроль не помешает. И посулы Грено не всегда сбываются.

– Надеюсь на это, – буркнул Шеро, подливая себе в чашку остывшего кофе. – Но парня надо приучить к дисциплине. Ежели напортачит по-крупному, сам понимаешь, что его ждет. И по-человечески жалко: разгильдяй, но лоялен. И бросаться способными магами негоже. Займись им, по дружбе прошу. Тебе он не опасен, ты ведь умеешь отводить сглаз. Обучи его приемам, заворачивающим словесный посыл. Прежние наставники Грено в этом не преуспели, но к ним он не питал почтения, а тебя послушает.

– Будем надеяться, – хмыкнул Суно. – Куда деваться, возьмусь.

– И на закуску – любопытный научный факт, – сообщил Крелдон после того, как вызвал мага-порученца и велел сварить еще кофе, с перцем и экзотическим коричневым сахаром. – Наши исследователи установили, что дворец в Гунханде – это и есть легендарный дворец принцессы Мейлак. Его несколько раз перестраивали, во внутреннем убранстве первичные элементы были уничтожены или переделаны, но это он. Хоть и не сказать, что вас туда занес счастливый случай, а наука от этого выиграла.

– В подземельях под дворцом Мейлак должна быть сокровищница с библиотекой.

– Есть она там. Нетронутая, поскольку защищена артефактами по каскадной схеме. Уже пытались ее вскрыть, чтобы книги через кладовку сюда переправить, да не по зубам оказалась. Артефактов три с лишним дюжины, каскады плавающие, перекрывают друг друга. Гениальная защита, и чтобы ее снять, нужен гениальный амулетчик. Суно, ты ведь понимаешь, кого я туда пошлю…

– И это тоже под мою ответственность?

– Нет-нет, ты отвечаешь только за Шайрамонга и Гричелдона. Первого амулетчика Ложи будет сопровождать специальный отряд, но путешествовать вам придется совместно, чтобы в случае чего сообща дать отпор. Твоя задача – наставить на путь добродетельной самодисциплины Грено и Ривсойма. И пригляди, чтобы после вскрытия сокровищницы коллега Тейзург, который наверняка там объявится, ничего в рукав не припрятал. За то, что он вернул нам коллегу Коргета и коллегу Химелдона, мы уже вручили ему официальную благодарственную эпистолу, но присвоить какую-нибудь бесценную книжку за ним не пропадет, ни за кем из нас не пропало бы. А если встретишь Чавдо Мулмонга…

– Прибить его, – невозмутимо подхватил Суно. – Знаю. Я бы и сам не прочь.

Убранство комнаты не то чтобы неопределенное – скорее необязательное, как чаще всего и бывает во сне. Много деталей, но пока не сосредоточишь на них внимание, они словно проскальзывают мимо зрения. За распахнутым окном серо-голубые летние сумерки.

Он стоял у окна, спиной к ней. Стройный, прямой, плечи напряжены. Светло-рыжие, цвета луковой шелухи, длинные волосы на затылке стянуты в хвост – обычная прическа боевого мага.

– Если я заболею, ты придешь меня навестить?

Глупый вопрос. Особенно если тебе только что сказали, что помолвка расторгнута и вы никогда больше не увидитесь.

– Нет.

– Даже если мне будет совсем плохо?

– Нет. Прощай.

Резко повернувшись, он направился мимо нее к двери. Стремительно, не глядя, на подбородке струйка крови из закушенной губы.

Она смотрела ему вслед, ошеломленная этим предательством – пока еще не состоявшимся, всего лишь обозначенным на словах, но таким острым, как будто это уже произошло: она заболела, а он не пришел.

Немного выждав – чтобы не было впечатления, что бросилась вдогонку, – она вышла на террасу и спустилась по широкой белой лестнице в парк, тающий в молочном тумане. Как будто все накрыто громадным облаком. Над песчаными дорожками, размытыми темными всплесками, вздымаются столетние деревья.

Она думала, что для таких отношений, как у них, любые испытания нипочем, но оказалось, это не так. Мелькнула горькая мысль: уж лучше быть деревом или песком, чем продолжать это существование.

У нее были родители, не могла же она их бросить, и дальше все сложилось на первый взгляд благополучно.

Песком она стала потом. Не в этой жизни.

…Хеледика открыла глаза. За окном, которое было наяву, с заледенелыми стеклами и витражной розой цвета молотого имбиря, брезжило зимнее утро.

Ей приснилось то, что она должна станцевать. Эта история, которая началась со сказки, рассказанной под Новый год в «Алендийской слойке», понемногу стала для нее такой же реальностью, как происходящее здесь и сейчас. Более весомой реальностью, чем ее нелепая и наивно драматичная интрижка с Дирвеном.

Порой ей снились кусочки тех событий, нужные для танца или несущественные. Они помогали еще сильнее вжиться в любовный треугольник, который от ее ворожбы должен распасться на осколки, чтобы не осталось ни запирающих граней, ни острых углов.

Этот треугольник давным-давно спрятан в сердце того, для кого она будет танцевать, и временами царапает изнутри. Не разорвалось бы у него сердце от пляски песчаной ведьмы.

Нынешний сон оставил у Хеледики ощущение досады. Почему они оба не поступили иначе? Она видела его смертельно бледное лицо, кровь из прокушенной губы – так почему не подумала о том, что здесь что-то не так, ему же больно, и вовсе он не хочет ее «бросить»! И почему он прямо не сказал, что уходит не по своему желанию, а чтобы уберечь ее от опасности, так как в противном случае ее могут убить? Почему этот разговор не состоялся? Ведь тогда все сложилось бы по-другому…

Последний их с бабушкой завтрак в «Имбирной розе». Номер для постояльцев среднего достатка, с блеклыми обоями в розовую полоску и громоздким умывальником с дюжиной скрипучих выдвижных ящичков для туалетных принадлежностей. После полудня обе ведьмы сядут в поезд, который отправится из Аленды в столицу Мадры Сакханду. Данра сойдет раньше, обернется песчаным смерчем и умчится туда, где наплывают друг на друга бесконечные барханы, а Хеледика вместе с отрядом Светлейшей Ложи поедет в Гунханду. Ей не составило труда напроситься в экспедицию: лучшей спутницы, чем песчаная ведьма, для путешествия по Суринани не найти.

– Я так и не поняла, это я была в прошлой жизни или нет, – пробормотала она, намазывая джемом половинку сдобной булки.

– Не все ли тебе равно? – проворчала Данра. – Опять не о том думаешь. Что было тогда, давным-давно рассыпалось песком вечности и перемешалось, не раз и не два. Вдобавок ты сама знаешь, что песчаная ведьма становится тем, что она танцует, так что теперь это ты – коли захочешь. А думать надо о том, как ты сделаешь то, что должна. Мой совет – устрой это втайне, и в этом я тебе помогу.

– Как, бабушка?

– Мерханда славится своими танцовщицами. С женщинами из нашей деревни им не сравниться, настоящего волшебства в их танцах нет – они его только изображают, но я бы их скорее похвалила, чем обругала. Если на обратном пути вы застрянете в Мерханде, тамошние маги Ложи подарят ему в благодарность вечер с какой-нибудь знаменитой танцовщицей, и ты постарайся ее подменить.

– А если не застрянем?

– Я об этом позабочусь, а ты с ворожбой не подведи – чтобы все сделала, как я научила.

Когда-то он мечтал стать вагоновожатым. Поезд летит вперед, разрывая в клочья снежную мглу и грохоча сотней колес, на головном вагоне грозно щерится драконья морда, победоносно светят фонари, а он – самый крутой на свете амулетчик, это он повелевает артефактами, которые заставляют железную махину греметь и мчаться сквозь ненастье на бешеной скорости… Считай, все сбылось: натопленный вагон первого класса, взбаламученные снежные сумерки за окном, стремительный перестук колес, и если кто достоин звания «повелитель амулетов» – так это Дирвен Кориц, кто же еще! С поездом он бы запросто управился, но это работенка для тех, кто звезд с неба не хватает, а он решает задачи, которые никому другому не по плечу. И все равно на душе пакостно, как будто крухутаки туда нагадили.

Никакие амулеты не помогут расколдовать маму, чтобы она опять стала красивой и веселой, как раньше. Способ есть, но от Дирвена здесь ничего не зависит.

Начальство загнало его на спектакль в Королевской Драме – мол, смотри классику, тебе полезно, – там-то он об этом и услышал, когда один из недоумков-персонажей декламировал свой монолог. Дирвен даже перестал хрустеть засахаренными орешками и рассматривать в бинокль декольтированных дамочек в ложе напротив.

Того, кто был уведен пшорами и жил у них в подземельях, надо расколдовывать в два приема: вначале – чтобы пшорский морок из человека ушел, а во второй раз окончательно. Будто бы герой нудятины, которую показывали на сцене, выручил так свою жену, а правда это или театральная брехня – поди разбери.

Если правда – выходит, что песчаная ведьма расколдовала маму только наполовину, не довела дело до конца?

Рыться в книжках было неохота, разговаривать с Хеледикой тоже, и он спросил у господина Суно.

Оказалось, чистая правда, но песчаная ведьма сделать большего не могла. На втором этапе женщину расколдует только мужчина, а мужчину – только женщина: учитель пояснил, что для этого их каналы жизненной силы должны определенным образом соединиться. Чтобы к Сонтобии Кориц вернулось то, что отнял у нее мерзкий шепчущий народец, ей надо переспать с мужчиной, который будет испытывать к ней расположение и сочувствие и захочет ее расколдовать. Причем ему даже влюбляться необязательно: главное – намерение разрушить чары и в придачу сердечная теплота, которая для этого нужна, как топливо для костра.

Беда в том, что рядом с мамой нет такого мужчины.

Словно что-то, очень тебе нужное, лежит за стеклом, и никак его оттуда не возьмешь. А Рогатая Госпожа уж, конечно, не допустит, чтобы сложилась такая вероятность – от нее скорее новой каверзы дождешься.

Это ведь ее происками Дирвен с Глодией подрались!

Накануне отъезда Щука закатила ему скандал. Из-за Самой Главной Сволочи.

К шлюхам разного сорта, будь они хоть продажными подстилками, хоть лживо порядочными недотрогами-притворами, она ревновала его в меру – сама видела, что он этих кукол презирает. Сцены ревности обычно заканчивались тем, что молодые супруги обсуждали недостатки очередной «фифы», всяко ее просмеивая и не скупясь на обидные словечки, а потом занимались любовью – необязательно в постели, где придется. Уж по этой части ненасытной Щуке никакая раскрасавица в подметки не годилась.

В этот раз вышло иначе. Ее сестрица Салинса, на лицо такая же зубастая рыба-зверь, явилась в гости кушать пирожные и похвасталась новеньким медальоном с крышечкой. Внутри был аляповатый портрет некого смазливого кавалера в обрамлении из мелких розочек.

– Это он, мой возлюбленный! – жеманно призналась Салинса и чмокнула миниатюру перемазанными кремом губами.

– Ха, такой же по-дурацки рыжий, как известный придурок Хантре Кайдо, не повезло тебе, – заметил Дирвен.

– Зенки свои слепошарые разуй, это и есть Хантре Кайдо! – возмутилась гостья. – Давеча я у дядюшки Суно с ним встретилась и нарочно задела его рукавом, когда проходила мимо, а он на меня оглянулся, это было так восхитительно и волнительно!

Ага, небось пихнула его локтем в бок в лучших традициях деревенского флирта, то-то он удивился… Если честно, конфетно-слащавая физиономия в медальоне ничем не напоминала Кайдо, разве что цвет волос похожий, но Салинса рассказала, что «один расторопный мазилка при лавке «Дюжина карандашей» рисует его задешево хоть на маленьких портретах, хоть на больших, ну, я и решила потратиться на свою возлюбленную милашечку, чай, не переплатила!».

Востроносая крестьянская девчонка в элегантном туалете для визитов произнесла это с видом бывалой хозяйки, которая понапрасну денег не транжирит, и Глодия понимающе осклабилась в ответ. Дирвен, глядя на них, затосковал, откусил от пирожного и запил горьким пивом. А после злорадно подумал, что Наипервейшая Сволочь просчиталась, приставив к этому щучьему отродью госпожу Армилу с ее плетками, будуарными тайнами и порочными советами: на людях воспитанницы еще могли притворяться дамами, но, оставшись без присмотра, опять становились теми, кто они есть на самом деле.

Когда Салинса ушла, Дирвен высказался, что Хантре Кайдо – придурок чокнутый, все маги-перевертыши чокнутые, а этот рыжий вообще ненормальный.

Вместо того чтобы вместе с мужем позлословить на его счет, Щука взяла рыжего под защиту – дух противоречия в ней, видите ли, взыграл:

– Да ты лучше язык прикуси, потому как, если б не он, нас бы на нашей свадьбе всех на куски порвало, забыл, что ли, чего тогда было?!

– Он сделал то, за что ему деньги платят. Он же наемник, премиальные лопатой гребет от своего нанимателя. И он, между прочим, из этих самых! Разве не слышала, что про него говорят? Рыжий придурок втерся в постель к Эдмару, не слышала об этом?

Щука отпрянула, захлопала ресницами, а потом сощурилась и с неожиданной злостью спросила:

– А вот интересные дела, чего ты с таким надрывом об этом говоришь, словно у тебя любимую цацку отобрали? Ты, что ли, ревнуешь?! Парня к парню ревнуешь?.. Вот это срамотизм! Небось, сам хотел быть на его месте?! А ведь женатый! На мне женатый, не на ком-нибудь! Ах ты, поганец…

Она сцапала Дирвена за вихор и успела больно оттаскать, прежде чем он опомнился, перехватил худые, но сильные руки и оттолкнул ее.

На первого амулетчика Ложи просто так не нападешь, однако для Глодии он снял защиту, иначе артефакты принимали их любовные игры за агрессию. Но сейчас-то она затеяла драку всерьез и начала швырять в него чем попало, ругаясь дурными словами, а он отражал атаку с помощью боевых амулетов. Набежала охрана, появилась испуганная мама с прислугой, молодых растащили по разным комнатам.

– Я тебе покажу Эдмара! Нечего тут срамотизм разводить! – кричала Глодия, позоря Дирвена перед очевидцами.

Вспоминая об этом в поезде, он сглотнул горький комок. Хотелось всех поубивать – и Щуку, и рыжего придурка, и Самую Главную Сволочь. Если бы у него была возможность с ними поквитаться…

Глаза ее были словно два лунных камня. Переливчатые, разница между радужкой и белком почти незаметна. Волосы будто дорогой золотистый шелк или сгустившийся солнечный свет, они ниспадали до тонких щиколоток совершенной формы и могли заменить ей плащ. Кожа сияла, как олосохарский песок на солнце. Черты лица безупречны, выражение холодноватое, равнодушное. Королева пустыни. Она разменяла то ли десятую, то ли одиннадцатую сотню лет. Звали ее Мавгис.

– Песчанницы, как и пласохи, научаются людской речи не сразу, между собой они объясняются жестами и танцевальными движениями, этого им хватает, – сообщил своим подопечным Чавдо Мулмонг, довольно оглаживая умащенную благовониями бородку. – Молоденькие двух слов связать не могут. Если у песчанницы есть имя – это значит, она уже давно живет на свете. Когда приедут люди заказчика, будьте начеку. Прохиндеи, каких поискать. Способны на любую гнусность, от недоплаты до попытки сдать вас тем, кто посулил награду за ваши головы.

«Награду-то за тебя обещали, а не за нас», – мысленно поправил Куду.

Когда они узнали, что ларвезийские власти объявили в розыск их благодетеля – причем много лет уже ищут, – и то и другое не сильно их удивило.

Песчанница сидела в углу на грязной циновке, подобрав под себя ноги, изящная и неподвижная. Словно мраморная статуя, закутанная в тряпье. На нее надели поношенное платье, роскошные мерцающие волосы заплели и спрятали под платком. Также платок скрывал испещренный рунами ошейник из позеленелой бронзы – по словам Чавдо, старинная работа, сейчас таких не делают. Без этого ошейника пленница давно бы уже утекла, как песок сквозь пальцы.

– На, поешь, Мавгис. – Вабито поставил перед ней кружку с овечьей кровью. – Ничего плохого тебе не сделают. Будешь танцевать для флидского феодала и жить во дворце.

Он успокаивал ее не из жалости: надо, чтобы она не зачахла в неволе раньше времени – ведь тогда за нее ничего не выручишь.

– Сам пей холодную кровь, – голос у нее был негромкий и хрипловатый, совсем не чарующий. – Не нужен Мавгис людской дворец. Великие пески лучше. Мавгис не почитает вашу царицу Лорму, глупую злую вурвану. Мавгис прекрасней, чем Лорма, за что мне ее чтить? Лорма плохо танцует, за что ее чтить?

Она говорила о себе то в первом лице, то в третьем. Изловили ее с помощью самой Лормы для старого флидского вельможи, который надеялся, что танец песчанницы вернет ему мужскую силу. Для этого годилась не всякая песчанница, но Мавгис слыла одной из тех, чьи танцы полны неодолимой колдовской силой.

Каждый из троих ощутил это на себе: словно там, где все давно засохло и умерло, что-то слабо шевельнулось… Это пугало, это загоняло в замешательство, и хотелось поскорее сбыть ее с рук. Пусть она для них не танцевала, но в каждом ее скользящем шаге, в каждом плавном жесте сквозило волшебство, которое сладко кружило голову, манило за собой туда, где возможно все, чего ты хочешь, и нет никаких запретов… То-то Чавдо Мулмонг с утра пораньше сбежал в непотребное заведение, поручив им сторожить «товар». Что же тогда будет, если она станцует?..

Посланцы заказчика прибыли в городок несколько дней спустя. Чавдо им на глаза не показывался. Флида – колония Ларвезы, а Светлейшая Ложа за живого или мертвого Мулмонга готова заплатить не меньше, чем дряхлеющий сурийский феодал за Мавгис.

Покончив с этой сделкой, трое учеников Унбарха вместе со своим провожатым отправились к морю. Им предстояло добраться до Сиянских островов, чтобы найти там золотой обруч из Наследия Заввы.

Путешествовал ли он поездом когда-нибудь раньше? Его память по-прежнему была скрыта за стеной тумана, под толстым слоем снега, но все же возникло представление, что до сих пор он ездил только в тех поездах, которые мчатся по туннелям под землей. В Сонхи таких нет. Похоже, это его первая поездка по наземной железной дороге.

Зима уплывала назад. Белые, как молоко, поля, голые рощи, заснеженные провинциальные городки с дымками над черепичными крышами сменила горная местность – пестрая, словно здесь перемешали перец с солью, корицу, песок, молотый кофе и толченый графит. Поселения с угловатыми домами, издали похожими на пеналы, гроздями лепились на каменных кручах. Железная дорога тянулась то по склонам, то по колоссальным мостам с уходящими в туман мощными опорами – при строительстве наверняка была использована магия.

Не успел он привыкнуть к этой ошеломляющей горной стране, которая глядит на тебя со всех сторон сразу, как ее сменила ковыльно-полынная степь. Небо, прежде заслоненное и вытесненное, развернулось от горизонта до горизонта. Порой за окнами проплывали деревни, окруженные огородами и фруктовыми садами, или старые кирпичные замки. Однажды вдали показался недобро сияющий треугольник – бывший Накопитель. На плитах облицовки сверкали отлитые из заклятого золота иероглифы. Даже на расстоянии Хантре ощутил ту гнетущую госпитально-тюремную атмосферу, которая до сих пор окутывала эту недобрую пирамиду: словно запах разложения, оставшийся после того, как труп уже унесли, или бледные следы на месте соскобленной грязи.

Если не считать встречи с Накопителем, смотреть на ландшафты за окном ему нравилось. Когда надоедало, он брался за книгу. Поезд лучше, чем Хиала. Правда, времени на дорогу уходит в разы больше, но ведь он же хотел отправиться в путешествие по Сонхи?

Его преследовал обрывок воспоминания, всплывшего, когда он нес в мешке раненого Шныря. Обязательно нужно дожить. Говорить такие слова тому, для кого есть риск не дожить, – довольно-таки жестоко… Кроме двух случаев: если собеседник сам завел об этом речь, именно с такой формулировкой, или если собеседник – видящий и знает, что шансов немного.

«Второй вариант. Она видящая, как я. У нее тоже была отрава в крови. Мой организм с самого начала приспособился пережигать яд в дополнительную энергию, и потом меня все-таки вылечили, а ее – не смогли, пока Тейзург не принес лекарство. Она знала, что может скоро уйти, бывали периоды, когда мы отвоевывали у смерти каждый месяц…»

Кем она была для него в том мире до Сонхи?

Однажды мелькнуло: «Если бы она пришла сюда и назвала меня по имени… Или нет, не по имени, а так, как она всегда меня называла… Тогда бы я вспомнил все остальное».

Эдмар впервые появился, когда поезд сделал остановку в местечке под названием Алуда. Хантре смотрел с перрона на полынное море, простиравшееся до горизонта под голубым небом с огромными кучевыми облаками, – и внезапно почувствовал, что он здесь, рядом.

– Привет! – произнес, не оборачиваясь.

– Привет, – рассмеялся, шагнув в поле зрения, Тейзург. – Это тебе.

Он держал два переливающихся на солнце хрустальных бокала: что-то алкогольное, льдисто-изумрудное, с кружками лимона и листьями мяты. После возвращения из замка Поводыря он никому не показывался на глаза, пока восстанавливал зубы и ногти, но сейчас насмешливая улыбка и зеркально-черный маникюр ненавязчиво привлекали внимание к тому факту, что проблема решена. Волосы за это время тоже отросли – фиолетовые, черные, синие и зеленые пряди, все четыре цвета ляранского флага, который развевался над его резиденцией в Аленде.

– Как звали ту девушку в другом мире, для которой ты принес из Сонхи лекарство?

Этот вопрос надо было задать именно так: внезапно и как бы между прочим, взяв у Эдмара один из тяжелых холодных бокалов.

Эхо какой-то неопределенной сложной эмоции, всего на секунду.

– Которую именно? Что ты вспомнил?

– Как ее звали?

– Ту, у которой была неистребимая аллергия, – Ксана. Вылечить ее полностью не удалось, но лекарство ослабило симптомы. И еще была Тамико, отравившаяся соком неизвестного растения, для нее сонхийское снадобье оказалось чрезвычайно эффективным. Может, кто-то еще?.. – Он сощурился против солнца, потом с улыбкой взглянул на Хантре. – Надо сказать, с теми женщинами, с которыми я был близок, у меня почти всегда складывались в дальнейшем хорошие отношения, так отчего бы не оказать услугу? Случались, конечно, печальные исключения – одна чертовка, в которую я влюбился всерьез, засадила меня в тюрьму. По складу характера – истинная богиня, и вела себя соответствующим образом…

– Это была не Ксана и не Тамико, – перебил Хантре. – Она болела тем же, чем я.

– А чем болел ты?

Он обнаружил, что не помнит. Вроде бы отравление? Или нет?

– Ты для нее достал противоядие. – Хантре как будто нашарил что-то на ощупь в илистой мути на речном дне – и никакой уверенности, что ухватился за нужное, а не за бесполезную корягу.

– Тогда ты, наверное, говоришь о Тамико.

Он нахмурился. Это имя не вызвало у него никакого отклика.

– Я ее знаю. Ту девушку. Как будто она мне очень дорога, но я сейчас ничего о ней не помню.

– Ты сказал, она болела тем же, чем ты, – с раздумьем произнес Тейзург. – Это порой сближает – люди, которые вместе лечатся, начинают поддерживать друг друга, трогательно заботятся друг о друге… Вот только я не в курсе, был ли ты знаком с Тамико. А цеплять на себя разнообразные неприятности ты, увы, всегда умел, как никто другой.

Вроде бы не врет – и в то же время Хантре не отпускало ощущение, что ему умело морочат голову.

Пригубил мятно-лимонное ледяное вино. В Сонхи он такого не пил ни разу, но вкус был знакомый и даже что-то напоминал, хотя неясно, что именно.

– Иномирский напиток?

– Один из моих любимых. Весьма радует, что все необходимые для него ингредиенты и в Сонхи можно найти.

– Сволочь крашеная, ты чего здесь потерял?! – донесся надсадный выкрик с другого конца перрона.

– По-моему, тебя зовут, – заметил Хантре.

– Сволота рыжая, где свою драную блохастую шкуру забыл?! Моль сожрала?!

– Скорее уж, это тебе отвешивают комплименты, – учтиво возразил Эдмар, довольно щурясь, словно вопли первого амулетчика Светлейшей Ложи доставляли ему не меньшее наслаждение, чем изысканный изумрудный напиток.

Поезд особого назначения состоял из пяти вагонов, не считая головного и кухонно-трапезного, хотя все его пассажиры и в двух-трех поместились бы. Хантре, Суно Орвехт с молодыми коллегами-практикантами, маг-лекарь с помощницей, первый амулетчик с отрядом охраны, да еще две песчаные ведьмы. Данра и Хеледика держались особняком, они и сейчас сидели в купе, а все остальные высыпали подышать свежим воздухом.

– Извращенцы вы оба!..

Внезапная тишина накрыла перрон, словно ватное одеяло, враз заглушив все звуки. Около кирпичного вокзала с часами на башенке бесшумно сгружали с подводы корзины с провизией. К Эдмару и Хантре торопливым шагом приближался маг Ложи с озабоченным выражением на лице.

– Достопочтенный коллега Тейзург, почтенный коллега Кайдо, приносим извинения за досадный инцидент, который нас тоже крайне огорчил. Дирвен засиделся в поезде, радуется солнышку, дело молодое, он не имел в виду никого из присутствующих, это всего лишь прискорбное недоразумение…

– О, мы оценили, – с ухмылкой промурлыкал Эдмар.

– Да ладно, – бросил Хантре.

Вначале ему хотелось пойти и врезать Дирвену, и плевать на охрану, но когда спохватившиеся функционеры окружили своего подопечного кольцом и задействовали чары безмолвия, злость угасла. А маг, которого отрядили улаживать «недоразумение», и впрямь был расстроен.

С того раза и до прибытия в пункт назначения первого амулетчика наружу не выпускали, зато Тейзург не позволял о себе забыть, хотя невозможно было угадать, появится он на очередной станции или нет. Похоже, эта новая игра изрядно увлекала его.

Иногда его не было видно, но Хантре чувствовал его взгляд, настойчивый, словно возле лица вьется насекомое.

На границе с Флидой, где расстилается полупустыня с зарослями вечнозеленого кустарника и выветренными красновато-бурыми скалами, похожими на разрушенные амфитеатры, он сидел с чашкой на веранде вокзального буфета и будто бы не обращал внимания на прибывший поезд. Хантре поглядел на него и не стал подходить, а Дирвен что-то проорал, высунув вихрастую голову в окно вагона, но сопровождающие оперативно его оттащили и закрыли жалюзи.

Перекинувшись, Хантре отправился гулять по окрестностям: стоянку обещали на час, к тому же без него не уедут. Видел много незнакомых птиц, но охотиться не стал – зачем, если в поезде кормят? Еще видел издали трех или четырех сойгрунов, длинноруких, вертлявых, с людскими торсами и ногами кузнечиков. Уловить присутствие мага в звериной шкуре те не могли, но все равно что-то их насторожило, и они длинными прыжками умчались прочь.

Потом его окликнул сверху скрипучий голос:

– Эй, Хантре Кайдо, сыграем в три загадки? Первосортный ответ на любой вопрос, без обмана!

Высоко в развилке одинокой гигантской мананаги, которая была покрыта не шипами, а жестким белесым волосом, устроился, сложив крылья шалашиком, тощий крухутак с большим клювом в пятнах засохшей крови и глазами печального мудреца. Западный ветер уносил его зловоние в ту сторону, куда тянулись рельсы, поэтому Хантре не учуял его раньше.

– Играем на твои мозги? Каждая загадка – три попытки, все по-честному, честнее не бывает! Информация – чистое золото, исчерпывающий правдивый ответ на любой вопрос!

Кот с кисточками на ушах презрительно фыркнул и потрусил по нагретым солнцем шпалам к станции. Когда он вернулся, Тейзурга на веранде уже не было, только на столике одиноко и выразительно белела его чашка, и рядом с ней лежала черная роза.

На вокзале в Мерханде, столице Флиды, царило столпотворение, напоминавшее птичий базар. На перроне кишели пассажиры, встречающие, провожающие, лоточники, воришки, грузчики с тележками, станционные служащие с начищенными латунными бляхами на тюрбанах, а когда поезд тронулся, Хантре увидел в толпе Эдмара. Тот улыбнулся и помахал рукой, его китонская баэга из искристого синего шелка с черным узором притягивала внимание, словно орхидея в куче пестрого хлама.

В следующий раз он объявился только в Мадре, на станции Нубет. Вокруг простирались волнистые, словно застывшее море, желтые пески – покрытые рябью, поросшие пучками жесткой травы, испещренные цепочками мелких следов.

– Прогуляемся? – предложил Тейзург, словно перед тем они прервали разговор всего полчаса назад. В этот раз он был одет, как сурийский кочевник, лицо ниже глаз закрывала матхава, приколотая к черному тюрбану парными золотыми булавками в виде скорпионов.

Хантре пошел рядом с ним, про себя подумав: если опять собираешься устроить мордобой, врежу первым, а еще лучше – сразу перекинусь, и будешь потом рваные раны залечивать…

– У меня для тебя подарок, – нарушил молчание Эдмар, когда состав с бронзовой драконьей мордой стал совсем игрушечным, а беленые постройки превратились в россыпь коробочек на огромной песчаной ладони Олосохара. – Своего рода метафора наших отношений.

– Это что?

В первый момент показалось, что он держит на ладони крупную головку розы бежевой окраски. Потом разглядел, что роза хоть и пышная, но сухая, лепестки расположены несимметрично и местами покрыты кристалликами песочного оттенка. Да это же вовсе не растение, а камень! Хантре ничего подобного раньше не видел. По крайней мере, не видел в Сонхи.

– Так называемый лунный гипс. Когда в Олосохаре идет дождь, вода сразу уходит вглубь, заодно она вымывает из песка и уносит с собой частицы гипса, из которого после испарения влаги образуются кристаллы это минерала. Никакого волшебства, но в результате получается настоящее чудо – песчаная роза, или, как ее еще называют, роза пустыни. Эту я нашел сам, прими ее в подарок.

На ощупь она была шершавая и слегка бархатистая. Перед тем как взять, Хантре проверил ее на предмет заклятий: ничего прикрепленного или внедренного в структуру – олосохарская магия не в счет, она здесь повсюду, в каждой песчинке, но от себя Тейзург никаких сюрпризов не добавил.

– Осторожничаешь… – Собеседник сощурил длинные насмешливые глаза, так что они стали как два полумесяца – должно быть, ухмыльнулся под скрывающей лицо сурийской повязкой. – Напрасно. Даже если бы я мог тебя приворожить, я не стал бы этого делать. Песчаная роза парадоксальна и восхитительна, эфемерна, как цветок – ее можно разбить на осколки, и в то же время долговечна, как друза кристаллов, которые с течением времени становятся все совершенней и прекрасней. Когда мы с тобой встретились в моей прошлой жизни после неимоверно долгой разлуки, наши отношения разбились вдребезги. Проблема была в том, что ты меня боялся.

– А если не заливать? – фыркнул Хантре.

– Увы, если б я заливал… Обратись к своей способности различать ложь и правду – порой ты о ней забываешь, хотя мог бы воспользоваться. Ты считал меня истинным демоном, что до некоторой степени соответствует истине, и боялся до потери пульса, а я над тобой издевался. В то же время меня это бесило и печалило, поскольку в глубине души я чувствовал, что между нами все должно быть иначе… Но мы как будто проваливались в какую-то адскую трясину, и конец этому положила только моя смерть.

– Это я тебя убил?

– К счастью, не ты. Обрати внимание, из окон поезда за нами наблюдают в бинокли. Увы, то, что они рассчитывают увидеть, сейчас вряд ли может произойти, ты еще не готов, а то бы мы им показали…

Хантре покосился на далекий поезд и внутренне содрогнулся.

– Показывай им все, что угодно, только без моего участия. Мне пора возвращаться, скоро отправление, а мы слишком далеко зашли.

– О, если бы мы могли зайти еще дальше…

Ничего на это не сказав, Хантре перекинулся и помчался к станции, распугивая ящериц и мышей-песчанок. Розу пустыни он все-таки взял с собой, распространив на нее действие заклятья «со всем, что на мне есть».

Данра сошла с поезда в Харзате – пестром торговом городке на перекрестье железной дороги и трех караванных путей, с огромным рынком, который был едва ли не больше всех, вместе взятых, жилых кварталов Харзата.

– Бабушка, мы еще увидимся? – спросила Хеледика.

На душе у нее было смутно.

– Я однажды сон видела, – помолчав, мягко произнесла Данра. – Давно уже, до того, как ты убежала из деревни. Будто иду я по пескам в наших окрестностях и веду за руки двух маленьких девочек моей крови. У той, что постарше, глаза словно песочные опалы, а у младшей словно темные вишни. Может, не раз еще увидимся.

Хеледику охватило громадное облегчение – значит, бабушка в ближайшее время не собирается уходить в Олосохар навсегда, чтобы рассыпаться там песком – а потом она удивленно заметила:

– Разве бывают песчаные ведьмы с темными глазами?

– Вот и я тогда так подумала, а теперь думаю – почем знать, что и как случится дальше.

Они стояли посреди вокзальной толчеи, но люди их огибали, стараясь даже краем одежды не задеть.

– Сделай, как я говорила, да не забудь вначале дать ему вина с зельем, чтоб у него от твоего танца сердце не разорвалось, – прошептала после паузы Данра, и Хеледика отчетливо слышала каждое ее слово, хотя вокруг царил обычный для города-рынка галдеж. – Ты расколдовать его должна, а не убить.

Кивнула. Хорошо, что это еще не скоро, а то она так волновалась, что временами ее охватывала неприятная внутренняя дрожь – как будто вся состоишь из зыбучего песка. Пересохшими губами прошептала:

– Я боюсь, он не станет это пить. Разве можно такого, как он, опоить незаметно?

– Тебе нельзя бояться, особенно когда начнешь танец. А его один раз уже опоили, так что можно, и ты тоже сумеешь. Скажи, что зелье целебное – это чистая правда, да он и сам почувствует, что оно ему не навредит.

Послушно, как в детстве, кивнув, младшая ведьма пробормотала:

– Кто его опоил?

– Вот это тебе знать незачем. Запрячь это в самый дальний короб у себя в памяти. Это сделали не со злым умыслом, да для нас оно и к лучшему. Он слишком сосредоточен на опасностях, поэтому иной раз может не заметить что-то другое. Видящий, но видит не все. Твой танец должен вернуть ему давно утраченную целостность, и если у тебя все станцуется, как надо, он после этого начнет видеть по-новому. Обнаружит, что у листа, который раньше был для него просто зеленой кляксой, есть прожилки, и нежная шершавая поверхность с ворсинками, и крохотные зубчики по краям.

– У него такое плохое зрение?

– Дурочка, я в переносном смысле.

– Та, которая рассказала нам сказку, говорила, что ему надо вернуть способность испытывать страсть, чтобы он мог любить в полную силу…

– О чем же еще рассказывать девчонкам под Новый год, если не о любви? Но это лишь один из камешков мозаики. Не надейся, что все так просто, задача у тебя куда важнее. Ты должна вернуть ему полноту восприятия всего сущего. Он потерял ее давным-давно, и однажды из-за этого случилась беда – под конец того времени, когда он был Стражем Сонхийским. Хотя вру, «потерял» – неправильное слово, замуровал он эту потерю на большой глубине внутри себя и, видать, сам не понял, что сделал. И раз уж виноват в этом был родоначальник нашего племени, кому, как не нам, все исправлять?

– Бабушка, я боюсь, что мне так не станцевать, – тихо вымолвила Хеледика.

– Ты должна, – непреклонно и яростно произнесла Данра, а потом повернулась и, ничего больше не сказав, направилась к лестнице перекинутого над рельсами пешеходного мостика, украшенного облупившейся изжелта-белой лепниной.

Страницы: «« ... 1617181920212223 »»

Читать бесплатно другие книги:

Наша жизнь подобна великой лестнице со множеством ступеней. Шаги по этим ступеням жизни измеряются н...
Люди всех культур во все времена сталкивались с этой проблемой: все ли предопределено, или мы можем ...
Я думала, что цель близка, стоит лишь протянуть руку и сжать кулак… Но я ошиблась. Блеск рубиновых г...
Потеряв ребенка, Тина Шарма возвращается к мужу и просит развода. Однако Дэв не намерен сдаваться бе...
В комментированной хронологии представлены наиболее значимые юридические факты истории отечественног...
Каково владеть богатейшей международной корпорацией, производящей все виды вооружения? Обладать неог...