Сонька. Конец легенды Мережко Виктор

Князь вспыхнул.

— Это имеет отношение к конкретному разговору?

— В какой-то степени. Однако степень остроты будет известна со временем.

Икрамов взял папиросу, закурил.

— И что же, по вашим сведениям, приключилось с примой после «Инвалида»?

— Сведения, ваше высокородие, разноречивы. Ходили слухи, будто бы она основательно опустилась, даже оказалась едва ли не на паперти, но спустя какое-то время следы ее затерялись совсем.

— Есть сведения, будто она живет в доме княжны Брянской?

Гришин удовлетворенно пожевал губами, кивнул.

— Я к этому иду, — достал из папки второй портрет, протянул Икрамову. Это был тоже портрет Таббы, но уже после посещения ею театра. — Как вам эта особа?

— Очаровательна. Кто она?

— Кто она? — переспросил Егор Никитич. — В этом вся прелесть и завлекательность момента.

Гришин сунул портреты в папку.

— Это, князь, одна и та же особа.

Икрамов внимательно посмотрел на следователя, совсем негромко спросил:

— Вы хотите сказать, что на обоих рисунках… мадемуазель Бессмертная?

— Именно это я и намерен вам сообщить, ваше высокородие.

Князь откинулся на спинку кресла.

— Мне трудно в это поверить!

— Мне также, князь. Поэтому не стоит торопиться с окончательными выводами. Необходимо время, чтобы провести слежку, поработать с агентами, сопоставить факты и уже затем проводить следствие. Но как начальнику следственного управления Департамента полиции я обязан был доложить вам о ходе ведения дел по налетам на банки.

От подобного заявления князь сильно раздавил окурок в пепельнице.

— Уж не хотите ли вы сказать, будто мадемуазель замешана в налетах?

— Прямых улик пока нет. Однако отдельные факты настораживают и заставляют следствие двигаться именно в этом направлении.

— Но это невероятно!

— В наше время, ваше высокородие, все вероятно. Выгляньте в окно, послушайте, какие песни распевает народ, и вы согласитесь со мной.

Гришин завязал тесемки папки, поднялся.

— У меня все. Если у вас, князь, имеются вопросы ко мне, я готов ответить.

Икрамов вышел из-за стола, приблизился к следователю.

— Вы ведь в свое время вели дело Соньки Золотой Ручки, матери госпожи Бессмертной?

— Совершенно верно, князь. Более того, весьма сочувствовал воровке. Но самое удивительное, я поймал себя на том, что начинаю также сочувствовать и ее дочери, мадемуазель Бессмертной.

— Вы сентиментальны?

— Скорее, излишнее желание войти в положение жертвы.

— И просьба, и совет. Если зайдете в тупик, подобный былому, не торопитесь пускать пулю в лоб. Вы, сударь, еще понадобитесь Департаменту полиции. И, кроме того, помните, что вожжи всех дел в моих руках!.. В том числе и по госпоже Бессмертной. Не дергайте их без моего ведома, сударь.

— Благодарю за напоминание, доверие и рекомендации, ваше высокородие. Постараюсь держать в голове ваши бесценные наставления, — ответил Егор Никитич и покинул кабинет.

Обучение аргентинскому танго проходило в обычном режиме — столь же жестко и нервно отсчитывала ритм Эва, самозабвенно играли музыканты, двигались, шурша платьями, танцевальные пары.

— Выход в променад! Идет поддержка!.. Стойка компактнее!.. Спинки прямые, головы откинуты!

Гришин сидел на втором этаже класса, через слегка приоткрытую дверь наблюдая за танцующими. Его больше всего интересовала девица в изящной масочке и ее партнер. Они, пожалуй, были здесь самой эффектной, самой привлекательной парой.

Наконец занятия закончились, курсисты потянулись в гардеробные переодеваться, Егор Никитич довольно поспешно спустился вниз, подошел к Эве, беседовавшей с одним из задержавшихся танцоров. Она увидела немолодого господина, отпустила курсиста, кивнула визитеру.

Тот снял котелок, склонил голову.

— У меня к вам, сударыня, совсем небольшое дельце. — Мужчина деликатно отвел преподавательницу в сторонку, негромко представился: — Департамент полиции. Следователь Гришин.

У нее взлетели бровки, она с весьма заметным акцентом поинтересовалась:

— Я не совсем благонадежна?

— Ни в коем разе, — засмеялся следователь. — У меня разговор, никак не касаемый вас. — Он откашлялся, посмотрел на остроносенькую преподавательницу. — Но, полагаю, все здесь сказанное останется между нами.

— Я англичанка. Я умею молчать.

— Благодарю. Мой племянник танцует в паре с молодой особой в маске…

— Господин Валентин Бутурлин?

— Именно так. Он серьезно увлекся своей партнершей, и это весьма беспокоит его родителей.

— Вы хотите навести о ней справки?

— Совершенно верно.

— Как вас, простите?

— Следователь Гришин.

— Господин Гришин, я ровным счетом ничего не знаю об этой девушке. Ни имени, ни фамилии, ни ее семьи.

— Она скрывает?

— Нет, просто не говорит. Но нашему заведению это не нужно. Мы обучаем танго! Все остальное — проблемы клиентов!

— Почему мадемуазель в маске?

— Точно сказать не могу, но подозреваю, что у нее что-то с лицом. Потом это так загадочно! — Эва рассмеялась собственной остроте. — Что еще у вас ко мне?

— Пожалуй, все. Покорнейше благодарю, мадемуазель.

— Мадам!

— Простите, мадам! Я хочу не упустить племянника, поэтому покину вас.

— Всего хорошего.

Гришин быстрым шагом покинул класс, спустился на первый этаж и уже при выходе на улицу увидел стоявшего у мостовой Валентина в ожидании экипажа.

Таббы видно не было.

— Господин Бутурлин! — позвал Егор Никитич. — Одну минуточку!

Валентин высокомерно оглянулся.

— Добрый день, — поклонился Гришин. — Я отниму у вас буквально пару минут.

— Вы кто, господин?

— Гришин, следователь сыскного отдела.

— Слушаю вас.

— Расписку брать не стану, потому как полагаю, что вы человек довольно уже взрослый. Разговор крайне конфиденциален.

— Говорите.

— С вами в паре танцует некая мадемуазель. Имя ее, фамилию вы знаете?

— Нет, она не пожелала мне представиться.

— Вам удавалось когда-либо видеть ее без маски?

— Никак нет.

— У нее дефект лица?

Валентин холодно смотрел на странного господина.

— Не исключаю.

— Вам ни разу не удавалось даже мельком заглянуть за маску, скажем, во время танца?

— Кажется, я ответил… У вас все, господин следователь?

— Благодарю, всего доброго.

Подъехала пролетка, Валентин легко запрыгнул на ступеньку и покатил по улице.

Гришин постоял в раздумье, глубоко вздохнул, сунул руки в карманы и зашагал в противоположную сторону.

Табба стояла на набережной Невы. Девушка была без парика и без вуали, волосы зачесаны к затылку, на голове черная шляпка. Накрапывал дождь. Проезжающие на полном ходу пролетки, кареты, автомобили не думали притормаживать перед одинокой женской фигуркой и мчались дальше.

Наконец подкатила черная закрытая карета, мадемуазель быстро нырнула в нее, с силой захлопнув дверцу.

После ареста Беловольского конспиративный адрес Губского пришлось срочно поменять, и теперь ехать пришлось на другой конец Петербурга — в Дачное, что заняло не меньше часа.

Это был уже не особняк, а обычный жилой дом почти у самого леса с четырьмя парадными, одну из которых занимал продуктовый магазин.

Человек, привезший девушку, уверенно проводил ее ко входу в магазин. Хозяин, невысокий, плотный, в засаленной тройке, при виде гостей поклонился, бросил взгляд на двух покупателей возле мясного прилавка, торопливо и с оглядкой проводил Таббу и сопровождающего ее господина в служебный отдел.

Отсюда они проследовали в узкий коридор, заставленный ящиками, мешками, бутылями с постным маслом и керосином, поднялись по скрипучей лестнице и оказались в коридоре второго этажа.

Навстречу пришедшим выбежала большая лохматая собака, обнюхала гостей и безмолвно исчезла в одной из комнат.

Довольно сильно здесь пахло типографской краской, до слуха доносился шум печатного станка. Мимо протиснулся человек в кожаном фартуке и с только что отпечатанной газетой в руках.

В комнате было трое: сам Губский, девица с гладко причесанными волосами и горящими, возможно от опия, глазами… Третьим же оказался не кто иной, как Константин Кудеяров.

Бывшая прима кивнула каждому по очереди, опустилась на стул, который ей указал Губский, и в этот момент ее узнал Константин.

— Боже, мадемуазель Бессмертная?.. Это вы?

Она улыбнулась, кивнула.

— Здравствуйте, Константин.

— Я не верю своим глазам! — он подошел, приложился к руке.

— Я тоже.

— Мог встретить кого угодно, только не вас.

— Взаимно.

Губский, отложив свежий номер газеты «Рабочий», прокашлялся, удовлетворенно кивнул.

— Приятно видеть людей, не столь противных друг другу.

— Как возможно, Ефим Львович! — развел руками Кудеяров. — Я ночами не спал, мечтал об этой изумительной красавице!

— К делу. — Губский вытер губы платком и неизвестно к кому обратился: — Вам известно, что арестован господин Беловольский?

— Как? — ахнул Кудеяров. — Владимир?!

— Да, во время налета на банк. Задержали его и двоих бойцов. С ними производятся следственные действия.

— Имя следователя не известно? — спросила Табба.

— Известно. Допросы ведет не кто иной, как знаменитый Миронов. Следователь же — господин… — Губский посмотрел на листок. — Господин Гришин.

— Гришин? — переспросила Бессмертная. — Я знаю этого человека.

— Знакомы?

— Он вел дело моей матери. Затем пытался застрелиться.

— Боже! — воскликнул Кудеяров. — Вы все и всех знаете!.. Откуда это у вас, милое дитя?!

— От жизни, — усмехнулась Табба и снова посмотрела на Губского. — Им удалось чего-нибудь добиться?

— Пока молчат.

— Кто сдал?

— Нашелся один пакостник. Некто Китаец.

— Помню. Он был при мне в «Новом Балтийском банке».

— Завтра я уберу его, — подала голос девица из угла.

— Забыл представить, — кивнул на нее Губский. — Ирина у нас чистильщик. При необходимости убирает любую пакость. — Повернулся к Таббе: — Но у меня к вам, мадемуазель, отдельный разговор.

— Слушаю вас.

Губский бросил неуверенный взгляд на Кудеярова, тот немедленно поднял обе ладони.

— При мне можете говорить на любые темы. Я — могила!

— Лишь бы не братская, — сострил Губский и посмотрел на артистку. — Вам следует быть крайне осторожной. Вас отслеживает полиция.

— Откуда у вас такие сведения?

— От наших людей. В департаменте в ходу ваши портреты.

— Какие портреты?

— Рисованные. Со слов очевидцев. Просьба — решительнее уходите от образа таинственной дамы. От всей этой чепухи — кисея на лице, повязка на глазу… Вас могут легко вычислить. — Ефим Львович сделал глоток густо заваренного чая из большой металлической кружки, снова посмотрел на бывшую приму. — Теперь о главном. Помните, мы в последний раз говорили об особом задании?

— Помню.

— Настало время вернуться к этому разговору.

— Я могу уйти? — поднялась Ирина.

— Нет, послушайте. Вы также будете задействованы в этом мероприятии. — Губский закашлялся, снова взял кружку с чаем, ткнул пальцем в Таббу. — Вы будете стрелять в генерал-губернатора Санкт-Петербурга.

— Когда? — совершенно спокойно спросила Табба.

— Вы даже не удивились? — поднял брови Ефим Львович.

— Мне нечему удивляться. Я готова. Когда?

— Господа! — не выдержал Кудеяров. — Вы говорите о покушении на главу города так, будто следует прихлопнуть муху!

— Ну, если не муху, то таракана, — сострила Бессмертная. — Так все-таки дата?

— Полагаю, ждать осталось недолго. День покушения вы узнаете накануне.

— Но я-то, надеюсь, не буду палить в генерал-губернатора? — с нервным смешком спросил Константин.

— Нет, на вас возложена другая задача, — Губский с иезуитской миной посмотрел на него. — В следующую пятницу вы составите пару мадемуазель Бессмертной для визита к городскому голове.

— Зачем? — Кудеяров вспотел.

— Произвести предварительную рекогносцировку. Посмотрите помещение, посетителей, есть ли охрана, пути отхода.

— Насколько мне известно, глава города никакой охраны при приеме просителей не терпит! — сказал Кудеяров.

— Да, наш генерал-губернатор известный либерал. Что его и должно погубить.

— Я стану прикрывать мадемуазель с господином? — поинтересовалась Ирина.

— Нет, — мотнул головой Губский. — Вы в этот раз просто будете сидеть в пролетке. Наблюдать и ждать.

— По легенде мы с мадемуазель муж и жена? — не без юмора спросил Константин.

— Кузен и кузина. Ее муж погиб на Кавказе, а вам предстоит помочь вдове в определении надлежащей компенсации, — усмехнулся Губский. — Необходимые документы мы подготовим.

— Но покушения, надеюсь, во время нашего визита никакого не будет?! — снова не выдержал Кудеяров.

— Нет, покушение случится в следующий раз, когда мадемуазель пойдет за ответом одна, и никто вашей драгоценной жизнью рисковать не станет.

…Кудеяров подвозил Таббу в своем новом автомобиле, верх которого был закрыт и от дождя, и от посторонних глаз.

Вечерело. Погода стояла по-прежнему гадкая, экипажей и машин на улицах видно почти не было, редкие прохожие спешили по домам.

Лишь однажды едущие увидели горланящих пьяные песни рабочих, да и тех было не больше десятка.

Бывшую приму колотило то ли от прохлады, то ли от нервов, она куталась в воротник демисезонного пальто.

Кудеяров несколько раз бросал на нее взгляды, затем все-таки не выдержал, поинтересовался:

— Гнетут тяжкие мысли?

Она усмехнулась:

— Да нет… Ничего не гнетет. Пусто.

— А мне, наоборот, хочется поговорить.

— Говорите.

Константин посигналил какому-то господину, перебегающему дорогу, снова повернулся к девушке.

— Вот я — мужчина. Правильно?

— Наверное, — пожала она плечами.

— Вполне разумный и взвешенный господин! И вдруг участие в каком-то революционном кружке!.. Зачем, с какой стати?

— Действительно, зачем вам это, Константин? Надоела сытая жизнь?

Он бросил на даму взгляд, рассмеялся:

— Возможно. С жиру, как говорится, и свиньи бесятся! Но скорее все-таки растерянность перед временем. Не понимаю, куда катится страна, чего хочет народ.

— Вам это важно?

— Представьте. Я еще достаточно молод, чтобы жить в неизвестности. Мне необходима ясность. Не хочу оказаться в дерьме, из которого черта с два выскочишь!

— Боитесь быть выброшенным из телеги?

— Боюсь! И не стыжусь в этом сознаться! То, что нынешний режим рухнет, нет никакого сомнения. Но кто придет — это вопрос. И к такому повороту судьбы надо серьезно готовиться.

— А вдруг не угадаете?

Константин рассмеялся.

— А я аккуратно. Осторожно!.. Если даже рисковать, то с расчетом. Чтоб вскочить, отряхнуться и сделать вид, будто ты в цирке и это был всего лишь фокус!

— На хвост сесть и рыбку съесть?

— Вы все верно понимаете, мадемуазель.

— Веселый вы человек, Константин, — мотнула головой Табба. — И опасный.

— Опасный? — удивился тот.

— Опасный. В любой момент можете оказаться в цирке и выкинуть фокус!

— Не беспокойтесь, вас фокус не коснется. Во-первых, вы моя давняя симпатия. А во-вторых, вряд ли я решусь поступить излишне безнравственно. Честь фамилии не позволит.

— Будем надеяться, князь.

Кудеяров дотянулся до ее руки, поцеловал.

— Ну а вы-то, милая барышня, с какой стати встали на тропу войны? Чего вам не хватает в этой жизни?.. Молодая, красивая, умная!

— Надоело жить.

— Шутите?

— Вполне серьезно.

Константин в недоумении пожал плечами, пробормотал:

— Кто вас, женщин, поймет…

Машина подкатила к воротам дома Брянских. Кудеяров вышел первым, помог Таббе спуститься на мостовую, на прощание приложился к ручке.

— До встречи, мадемуазель?

— Как прикажете, — улыбнулась она.

Константин сел в автомобиль и помчался по Фонтанке в сторону Невского.

Ни Табба, ни Кудеяров не видели, что за ними из пролетки наблюдает бывший артист оперетты Изюмов.

Несколько в стороне от Изюмова находился еще один господин в одежде рабочего, также следящий за происходящим.

Через пару дней Егор Никитич Гришин пригласил к себе на разговор Кудеярова-старшего. Беседа с Петром проходила в той же допросной комнате. За пишущей машинкой сидел белобрысый младший полицейский чин.

— Времена повторяются. Не так ли, господин Кудеяров? — полюбопытствовал следователь, глядя немигающими глазами на графа.

— Закон мироздания, — сухо ответил тот.

— Однако времена в чем-то и меняются. Сегодня мы будем разговаривать не как антагонисты, а как, надеюсь, патриоты и сердечные люди. Речь пойдет о вашем младшем брате Константине.

— Чем же он вас привлек?

— Пока ничем. Но некоторые вопросы возникают, — следователь полистал бумаги в папке. — Вы хорошо знаете окружение вашего брата?

— Никак не знаю.

— Он вас не посвящает?

— Оно меня не интересует. Константин достаточно взрослый человек, чтобы нуждаться в какой бы то ни было опеке.