Под крылом дракона Лу Терри

ГЛАВА 1

ТАЛЬЗАРСКАЯ АКАДЕМИЯ МАГИИ

Утро выдалось непривычно теплым и солнечным для скупой на ласку тальзарской весны. За окном покачивалась на ветру тонкая цветущая вишня, розовая ветка, как живая, билась в стекло. На разные голоса щебетали птицы. Сквозь широко распахнутые створки виднелась часть аллеи, засаженной пикообразными тополями, и высокие, гостеприимно распахнутые железные ворота.

Ректор Тальзарской академии магии Амадэус Крам, закинув ногу на ногу, сидел в кресле напротив окна и внимательно читал синопсис моего доклада. Светлые, чуть прищуренные глаза быстро скользили по строчкам.

Я широко зевнула, хрустнув челюстью, и устало потерла саднящие веки — сказывались бессонные ночи последних дней: сроки сдачи доклада поджимали, к тому же я выбрала весьма непростую тему.

Магистр Крам перевернул страницу, на каменно-спокойном лице не читалось ни единой эмоции, лишь холеные пальцы в легком раздражении постукивали по столешнице.

Отвернувшись, я скользнула глазами по богатому убранству ректорского кабинета: разнообразные картины в вычурных рамах и расшитые гобелены на стенах, две расписные вазы с вечнозелеными растениями, рядом с огромным книжным шкафом примостилась статуя — обнаженная девушка, льющая воду из кувшина. Магистр Крам считался большим знатоком и ценителем искусства. Впрочем, на мой вкус, ставший крайне аскетичным после знакомства с одним небезызвестным драконом, вся эта роскошь попахивала откровенной вульгарностью. Разумеется, подобные снобистские мысли я держала при себе.

Амадэус Крам отложил бумаги, откинулся в кресле и принялся раскуривать трубку. В этом мире курение не было ни зазорным, ни гибельным для здоровья — скорее даже наоборот, некоторые свойства здешнего табака помогали без вмешательства магии справиться с несложными болезнями, вроде простуды или легкого бронхита. Поэтому вид студента или даже профессора, курящего трубку прямо на лекции, никого не удивлял. К тому же табачный дым был ароматным и сладким.

Магистр смотрел на меня, чуть прищурившись, изредка пуская дымные колечки правильной формы. Я ждала каких-нибудь слов, но он молчал.

Как сказал бы Фудо, дело начинало пахнуть жареными лягушками. Шанс провалить доклад с каждой секундой становился все реальнее, отплясывая чечетку на могиле кропотливого трехмесячного труда. И тот факт, что я была протеже ректора, только усугублял ситуацию.

Неловко переступив с ноги на ногу, я откашлялась:

— Как уже было сказано, цель моей работы — доказать, что войну Крыла и Посоха развязали не драконы, а люди. Разумеется, Сенату магов было гораздо выгоднее заявить, что во всем виноваты крылатые, якобы не желавшие передавать смертным секреты магии… Но существует письменный документ, опровергающий эту версию, и я его нашла! Страница сто сорок пятая, дневник монаха из Акмала, цитирую: «Войска империи напали на тварь крылатую, полуразумную, мирно обитавшую в горной пещере близ моего монастыря…» Это произошло за месяц до начала войны, я сверила даты. Господин Крам, обращаюсь сейчас к вам не как к ректору, а как к человеку, не лишенному элементарной логики!

Магистр тяжело вздохнул, потерев переносицу. Я тут же благоразумно заткнулась. Наверняка уже не в первый раз я заставляю его недоумевать: какая химера дернула когда-то пригреть под крылом это всклокоченное рыжее чудовище, в чьей забитой всевозможной чушью голове со скоростью поганок после дождя то и дело рождаются «революционные» идеи.

— Я не приму твой доклад, Лис.

— Почему? — Я насупилась и решительно выпятила челюсть. — Есть и другие аргументы. Например, официальная версия гласит, что крылатые напали на нас из-за предательства дракона Громнира-Отщепенца, разболтавшего смертным тайну магии. Нелепость, признайте! Был ли хоть один очевидец использования драконами магии? Нет! А то, что они дышат огнем или льдом, — лишь особенность физиологии. Так какую тайну, рагхар меня побери, он мог раскрыть? Учитывая, что за долгие годы до этого люди уже использовали магию, пусть и не в таких масштабах…

— Не выражайтесь, студентка Крам, — холодно одернул меня ректор. — И не забывайте, где вы находитесь. А ваш доклад я не приму хотя бы потому, что он лишен правдоподобности и этой вашей хваленой «элементарной логики». Вам бы не наукой заниматься, а строчить романы для бульварной прессы!

Опустив голову под яростно сверкнувшими глазами ректора, я несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь вернуть самообладание.

При всем желании не могу злиться на человека, заменившего мне отца, давшего свою фамилию и кров над головой. И безоговорочно поверившего сначала в ложь о потерянной памяти, а после — в правду, рассказанную сквозь горькие слезы.

Нужно отдать должное: Амадэус Крам, этот потрясающий человек, нисколько не удивился иномирному происхождению своей новой студентки. «Кто знает, Лис, — сказал он мне тогда, — возможно, и мы, жители Мабдата, изначально не принадлежали этому миру…»

Шел четвертый год моего обучения в Тальзарской академии. Несмотря на то что у меня были замечательные способности к магии, если верить господину Краму, я не собиралась забывать ни о Джалу, ни о своей клятве. Поступив на один из самых невостребованных факультетов — драконологию, я твердо вознамерилась найти все подводные камни событий минувших лет и докопаться до истины. Чего бы мне это ни стоило.

— Амадэус, — я обратилась к ректору по имени, что могла позволить, лишь оставшись с ним наедине, — мы-то с вами знаем, о какой тайне идет речь. Краеугольный камень магии — драконья кровь. Полагаю, именно она делает нынешнюю Инквизицию столь могущественной. Вот истинная причина войны Крыла и Посоха. А еще… — Я запнулась, чувствуя, как болезненно сжимается что-то внутри, а во рту становится сухо и горько. — А еще кровавой бойни драконов-заложников три года назад.

В воздухе повисла гнетущая тишина. Отчетливо слышались заливистый студенческий гогот и громкое топанье по коридору этажом выше. С утомительным занудством тикали настенные часы. Звонко жужжала залетевшая с улицы шальная муха.

С каждой секундой тишина становилась все тяжелее, густой кисельной массой давя на затылок и плечи, а тонкое жужжание над ухом — все назойливей.

Недостойно студента скрипеть зубами в кабинете ректора, но, видит Бог-Дракон, еще немного, и я решу, что верх магического искусства, к которому я стремлюсь, это умение создавать гигантскую мухобойку прямо из воздуха!

Магистр в очередной раз тяжело вздохнул, вытряхнул пепел из трубки в граненую вазочку и посмотрел мне прямо в глаза.

— Ты очень способное дитя, Лис. — Его голос был тихим и размеренным, как тиканье часов. — Когда я впервые встретил тебя, то подумал, что сам Создатель пожелал одарить меня прекрасным учеником. Никогда прежде я не видел, чтобы столь юный и неопытный отрок был способен вызвать и удержать первозданный огонь без защитных перчаток…

Зардевшись, я опустила голову. Похвалы магистра Крама случались не чаще, чем снег над Ливийской пустыней, и оттого были еще приятнее.

— И я нисколько не жалею, что стал твоим ментором. Но иногда, Лис, вот как сейчас, ты очень меня огорчаешь.

В ответ я лишь виновато шмыгнула носом. Если задуматься, мое поведение все время доставляет ректору неприятности. Вспомнить хотя бы кражу кабинетного гремлина магистра Нойрика, организованную мной два года назад, а еще разгром анатомической аудитории и порчу драконьего скелета. Это обернулось страшной выволочкой для меня и двух «коллег» по эксперименту, зато теперь мне точно известно, что на кончике драконьего хвоста могут поместиться пять сонных гремлинов и три студента! Жаль, Джалу этого уже не узнает…

А магистр факультета бытовой магии Гойдо Шу до сих пор всякий раз нервно сглатывает при виде меня, наверняка вспоминая, как сутки простоял в виде ледяной статуи, после того как я случайно использовала на нем вычитанное в запрещенном разделе библиотеки заклинание. Ну как случайно…

— Я очень не хочу, чтобы ты растрачивала свой талант попусту. — Низкий голос ректора вернул меня к реальности. — Разве я препятствовал, когда ты отклонила мое весьма щедрое предложение поступить на факультет созидательной магии и выбрала совершенно бесполезную драконологию? Нет, потому что всегда уважительно относился к твоему мнению. Но сейчас, Лис, ты ступила на неверную тропу. Видит Создатель, меньше всего на свете я хочу, чтобы однажды за тобой пришел Инквизиторский надзор и арестовал за саботаж и распространение провокационных теорий!

Я закусила губу. Мне нечего было возразить этому мудрому и доброму человеку. Пусть даже его взгляды, как, впрочем, и любого гражданина империи, были затуманены лживой политикой Сената, но в одном Амадэус Крам точно прав: если я продолжу и дальше выдвигать откровенно провокационные идеи, простым исключением из академии для меня это не кончится. Нужно искать иные пути…

— Я даю вам еще один месяц, студентка Крам. Тема доклада — вольная. Вопросы, жалобы, предложения?

— Никаких, господин ректор, — вздохнула я. — Я свободна?

— Как ветер в горах, — усмехнулся магистр.

Я сгребла с письменного стола неаккуратно разбросанные листы синопсиса, спрятала в студенческую кожаную сумку и, сохраняя на лице выражение достоинства и сдержанной скорби, покинула ректорский кабинет.

В коридоре было свежо и одновременно тепло, сквозь широко распахнутые створки высоких витражных окон лился солнечный свет и нахально проскальзывал прохладный весенний ветерок.

Впереди громко хлопнула дверь — из аудитории вышли двое незнакомых студентов с нашивками факультета магической поэзии, толкаясь локтями и отвешивая друг другу несильные подзатыльники, скрылись за углом.

Поудобнее перехватив тяжелую сумку, набитую учебниками, я вздохнула. Наверняка эти счастливчики преспокойно сдали свои доклады и теперь с чистой совестью будут кутить в «Пьяном быке» или «Толстой цыпе» — излюбленных студенческих пабах.

И все-таки, при всей его правоте, три тысячи проклятий на макушку этого зловредного Амадэуса Крама! Каким, интересно, образом я должна уложиться с докладом в жалкие четыре недели, если над прежним корпела ровно три месяца и две бессонные ночи? Еще и тему новую выбирать, учитывая, что все хорошие уже давно разобрали, а про остальные можно разве только неприличности на заборах писать…

Методичное постукивание лбом об стену быстро привело в чувство. Нет уж! Ничто не испортит мне единственный за две недели вольный день! Собираюсь сегодня бузить в режиме «полной программы» — то есть с разбиванием пивных кружек в ближайшем пабе, незаконным распитием спиртных напитков прямо на улице, целым сонмом напуганных благообразных старушек и непременной дракой с каким-нибудь занудой с алхимического факультета.

Полная решимости осуществить свои наполеоновские планы, я направилась к центральным дверям академии. Консьерж — древний, скрюченный, как столетняя ива, но все еще крепкий старичок — мирно посапывал над книгой.

Стараясь его не разбудить, я вышла, тихо прикрыв за собой тяжелую дверь.

Бархатные солнечные лучи обласкали лицо, а свежий ветер, принесший с собой неповторимый аромат булочек с соседней Пекарной улицы, наполнил рот слюной, а сердце — легкостью.

Шагая вдоль тополей, выстроившихся в строгую армейскую шеренгу, к железным витым воротам, я благодушно насвистывала какой-то незамысловатый мотив. Жизнь казалась уже далеко не такой отвратительной, как всего пару минут назад.

— Ты опять постриглась, как мальчишка? — Ледяные пальцы прикоснулись к затылку.

Я взвизгнула испуганным поросенком, резко развернулась, машинально выставив перед грудью, как щит, сумку.

Светло-серые лукавые глаза за полоской стекла насмешливо оглядели меня с ног до головы.

— Дей, раздери тебя саламандра, ну что ты подкрадываешься, как дикая кошка?! — возопила я, театрально прижимая ладонь к левой стороне груди.

— Ты похожа на воришку, стянувшего рубиновую пепельницу из ректорского кабинета, — заметил Дей, одаривая меня одной из своих фирменных кривых, как анатомические ножницы, усмешек.

— Больно нужно, — проворчала я, все еще пытаясь успокоить сердце. — Клянусь Создателем, общение с тобой рано или поздно сведет меня в могилу! Не понимаю, почему мне еще молоко за вредность не выдают?

— Твоя вредность не то что молока — медали заслуживает, — с серьезным видом кивнул парень.

Я лишь обреченно вздохнула, позволяя Дею галантно забрать у меня тяжелую сумку. Никогда бы не подумала, что умудрюсь сдружиться с сыном тальзарского кэра, аристократом, да к тому же студентом факультета боевой магии — а эти снобы, как известно, нас, драконологов, на дух не переносят и вообще относятся не уважительнее, чем к козявке в носу.

Деймус Гракх был удивительным образчиком всеобщего любимца и объекта ненависти одновременно. Иногда мне казалось, что я — единственный камикадзе, способный выдержать тяжесть его переменчивого, как столичная погода, характера. Впрочем, кажется, сегодня он был настроен весьма благодушно.

Громыхнула молния, и первые холодные капли шлепнулись на лицо. Я задрала голову — над островерхой крышей Академии магии сгустилась черная грозовая туча, время от времени полыхая электрическими разрядами. Туча росла на глазах, толстой гусеницей ползя в сторону жилых кварталов.

Многочисленные жители, прогуливающиеся мимо ворот, без малейшего удивления на лицах принялись раскрывать цветные зонтики, так что вскоре улица стала походить на гигантскую грибницу волнушек и сыроежек.

Помнится, при первом знакомстве с тальзарской модой меня поразило откровенное пристрастие горожан к этому средству защиты от непогоды — они брали с собой зонты всегда и везде, а в гардеробе столичного модника их насчитывалось не меньше десятка — на все случаи жизни. Казалось, типичный житель Тальзара скорее забудет надеть подштанники, чем не возьмет с собой зонт, пусть даже ему всего-то понадобилось выйти за хлебом.

Но вскоре я поняла природу столь нежной привязанности. В самом центре столицы располагалась Академия магии, в стенах которой нередко проводились различные эксперименты, в том числе и с управлением погодой. Именно это, а вовсе не мифический алкоголизм королевского метеоролога, провоцировало неожиданные осадки, вроде снега в разгар лета или ливня погожим весенним утром.

— Рагхарово племя! — неизвестно кого обругала я. — Зонтик забыла…

— Я взял. — Дей раскрыл над нашими головами большой черно-синий купол. — Куда теперь?

— В «Пьяного быка», — прогундосила я, обнаружив вдруг, что мой обонятельный орган на перемену погоды отреагировал совсем уж неприлично, вознамерившись, видимо, получить звание «самого сопливого носа в мире». — Семейство Хо обещалось быть к обеду, а Шенрияра, после недавней выходки в «Цыпе», все равно больше ни одно приличное заведение на порог не пустит.

— Будь на то моя воля, я бы его из зверинца не выпускал, — холодно сказал Деймус.

Я открыла рот, намереваясь заступиться за жертву заочных репрессий, но меня прервал дождь, забарабанивший по зонту с такой яростью, словно имел к нему личные счеты.

Трактир «Пьяный бык» располагался в трех кварталах от академии. Я еле успевала за Деем, идущим в своей привычной манере: широким, размашистым шагом.

Он был на добрых три головы выше меня, и наверняка со стороны мы смотрелись довольно комично, особенно в момент, когда я тайком пыталась дернуть его за волосы, стянутые в блестящую черную косу, бьющуюся по лопаткам во время ходьбы.

Я схватила Дея за рукав, одновременно подтягивая полы своего файтона. Традиционная студенческая форма из черной, плотной, словно бы прорезиненной ткани, напоминающая узкий плащ с декоративной полоской серебристых пуговиц, нашитых от высокого ворота до самого подола, идеально защищала как от жары, так и от холода — будто живая, подстраивалась под температуру тела и окружающей среды. Островерхий капюшон, при желании закрывавший лицо до самого подбородка, вне экспериментальных кабинетов я, как и большинство студентов, носила откинутым.

Почувствовав на своей руке мою озябшую лапку, Деймус чуть замедлил шаг, позволяя подстроиться и перестать наконец шаркать конечностями по мозаичной мостовой.

Я незаметно поглядывала на него, получая истинно эстетическое наслаждение от созерцания аристократической бледной кожи, высоких скул и носа с легкой горбинкой. Редкие капли попадали на очки из цельной полоски дымчатого стекла и тут же испарялись. Разумеется, Дею не нужна была никакая коррекция зрения, но он справедливо полагал, что в очках выглядит солиднее и взрослее.

Надо признать, файтон шел ему неимоверно, чего нельзя было сказать обо мне — черный цвет и невыгодный фасон превращали мою тушку, и без того не блещущую особой мягкостью форм, в нечто совсем уж плоское и непривлекательное. Меня до сих пор частенько путали с противоположным полом, что, впрочем, не особенно расстраивало — есть множество гораздо более весомых поводов всласть порыдать в подушку…

Несколько встречных горожан, выглядывая из-под зонтов, приветственно приложили пальцы к козырькам кепи, в ответ мы с Деем слегка поклонились — студентов Академии магии в столице уважали, любили и самую чуточку побаивались.

Спустя четверть часа мы наконец подошли к дверям «Пьяного быка».

На испещренной косыми струями дождя вывеске красовался явно довольный жизнью бык сочного красного цвета, ловко сжимающий раздвоенным копытом пивную кружку, причем подозрительный пятачок и нахальная морда делали его похожим на типичного гоголевского черта.

Я резво перескочила из-под зонта под широкий металлический козырек. Сквозь приоткрытую дверь доносились ровный гул человеческих голосов, звон столовых приборов и одуряющий запах жаренного со специями мяса.

Я обернулась к Дею, тот не спешил складывать зонт.

— Идешь? — неуверенно спросила я, подтягивая ворот файтона как можно выше — порывы ветра становились все холоднее.

Парень отрицательно мотнул головой.

— Нет, у меня еще есть дела.

— Какие дела, Деймус? Сегодня же вольный день!

Дей неопределенно хмыкнул, извлек из бездонных карманов файтона тонкие кожаные перчатки, медленно натянул на руки, придерживая плечом ручку зонта.

— Ты ведь не забыла, что завтра зачет по инквизиторскому праву?

— Забудешь тут, — проворчала я, опасливо пятясь к двери.

Не дай Бог-Дракон, этому извергу еще взбредет в голову потащить меня в библиотеку зубрить тоскливые нормативные акты… С некоторых пор Дей самовольно принял на себя обязанность подтягивать мою далеко не идеальную успеваемость, то и дело сползающую, как растянутые штаны. И если сэнсэй из него вышел по всем канонам, в меру строгий и мудрый, то более разболтанного и безответственного падавана, чем я, мир, наверное, еще не знал…

— Мне бы очень не хотелось, чтобы ты провалилась, Лис, — сказал Дей, и я немедленно представила, как от его зябкого голоса под дверным козырьком намерзает гигантская сосулька и с грохотом падает мне на макушку.

— Да я своими знаниями порву комиссию на тальзарский флаг! — надулась я, подбоченившись и выпятив грудь.

Мое заявление не возымело должного эффекта — в ответ Деймус лишь презрительно фыркнул.

— Ну-ну. Общение с плебсом не идет тебе на пользу.

Я нахмурилась, сердце екнуло в неприятном предчувствии. Дей не первый раз «радовал» меня неожиданной сменой настроения и взглядов на окружающий мир, но сегодня это было совсем некстати.

— Плебсом? Какая муха тебя укусила? Они ведь наши друзья!

— Ты такое наивное дитя, Лис. До сих пор не поняла, что дружбу придумали те, кому это выгодно? — сквозь зубы процедил Дей. — Шенрияр, этот любитель набить брюхо за чужой счет… или вертихвостка Нисса — думаешь, они бы стали так к тебе липнуть, не будь ты родственницей ректора?

Я закусила губу. Да, действительно, всем в академии я официально была представлена как троюродная племянница Амадэуса Крама, по причине слабого здоровья прожившая детские годы в провинциальном городке Туана на юге империи. Ничего удивительного, что первое время мне не хватало половника и двух мухобоек, чтобы отбиться от желающих завести выгодное знакомство. И все же в бескорыстность своих нынешних друзей я верила безоговорочно.

— Ты так боишься остаться одна, что заводишь дружбу со всяким, кто посмотрит на тебя хоть немного приветливо? — продолжал Дей низким, вибрирующим от плохо скрытой ярости голосом. — Убиваешь бесценное время с кучкой бездарных идиотов, растрачиваешь талант на всевозможную ересь, вроде этой твоей драконологии, как будто крылатые твари заслуживают чего-то большего, чем быстрая смерть…

Не прерывая, я молча разглядывала враз сделавшееся некрасивым лицо. Очень четко стали видны скрытые прежде надменностью неприглядные детали: слишком глубокая ямка на подбородке с побагровевшим от ярости шрамом, раздутые крылья чрезмерно крупного хищного носа, едва заметно выдвинутая вперед из-за неправильного прикуса нижняя челюсть, тонкие губы — две белые полосы, выгнутые брезгливой дугой.

Да, из-под напудренной маски, так редко снимаемой Деем, явственно пробивалось нечто, весьма далекое от красоты или изысканности, присущей чистокровной аристократии. И я знала, что было тому причиной и что за тайна вот уже несколько лет гложет моего друга изнутри, как лихорадковый червь.

Знала и потому молчала, никак не отвечая на злые выпады. Выплюнув последнее хлесткое слово, Деймус резко развернулся и зашагал прочь.

Я не стала провожать его взглядом, открыла дверь и быстро скользнула в теплый, ярко освещенный и пропитанный вкусными запахами трактир.

ГЛАВА 2

ЛИС И КОМПАНИЯ

Широкие деревянные столы в центре зала пустовали — для большинства горожан обеденное время еще не наступило; зато маленькие круглые столики, накрытые хрустящими белыми скатертями, почти прогибались под тяжестью всевозможных блюд и кувшинов, заказанных посетителями, многие из которых носили студенческие файтоны.

В отличие от традиционного образа русского студента — вечно голодного, перебивающегося с риса на макароны и ждущего стипендии как манны небесной, обычный тальзарский академист по уровню ежемесячного дохода мог сравниться с зажиточным горожанином средней руки. Сенат магов трепетно заботился о благосостоянии «будущего» империи, поражая щедростью при формировании стипендиального фонда. Совершенно неудивительно, что ребенка, проявившего хоть каплю магических способностей, родственники были готовы носить на руках. Впрочем, несмотря на это, ворота академии не ломились от желающих выгодно пристроить свое чадо — симулирование магического дара наказывалось по всей строгости закона.

Машинально поглаживая тугой кошелек, спрятанный в нагрудном кармане, я направилась к ближайшему столику, притаившемуся в дальнем углу трактира, рядом с высоким, плотно зашторенным окном.

За столом было тесно, но друзья предусмотрительно оставили свободным один из низких, удобных стульчиков на витых ножках.

— Хой-хо! — одновременно поприветствовали меня светловолосые двойняшки Хо, полностью оправдывая свою Дружелюбную фамилию.

— Хой, — вяло отозвалась я, чувствуя себя юным панком.

Шенрияр буркнул что-то невразумительное, косясь на меня темными, как спелый миндаль, глазами и опасливо отодвигаясь в сторону.

В молчании я с минуту разглядывала его хмурую физиономию. На смуглой скуле прямо на глазах наливался густым лиловым цветом огромный синяк, разбитая верхняя губа распухла и слегка кровоточила.

— Очаровательно, — прокомментировала я, присаживаясь за столик и с притворным спокойствием раскрывая меню. — Что на этот раз?

Шенрияр не ответил, делая вид, что страшно заинтересован содержимым своей кружки.

— Он назвал Дея сыном портовой девки, — тут же наябедничала Нисса, — и Дей, конечно же, его отделал.

— Молчи, болонка! — Парень запульнул в Ниссу сочной виноградиной.

Девушка побагровела от возмущения, ее светлые кудряшки, и вправду отдаленно напоминающие завивку домашней болонки, комично затряслись.

— Тумба с ушами! — взвизгнула она, швыряя в ответ кусочком булки.

Шенрияр открыл было рот, наверняка собираясь выдать очередную порцию гадостей, но я треснула его тетрадкой с меню по коротко стриженной темной макушке.

— Так, разговорчики в строю! — одно из любимых выражений отца, бывшего командира полка, как нельзя кстати подходили для поддержания дисциплины в этом зверинце. — Дорогуша… — я почти с нежностью заглянула в изрядно побитое лицо Шенрияра, — а ну-ка повтори, что ты там сказал про Дея?

— Он первый начал! — огрызнулся Шенрияр, потирая затылок и глядя на меня исподлобья. — Сказать, кем обозвал меня этот циничный ублюдок? «Бездарный выброс жирного торгашеского чрева» — прямо поэт, рагхар его побери! Ладно, за себя-то мне не обидно, но вот кто его тянул за язык приплетать мою мать? Между прочим, она до сих пор стройная как тростинка!

При этих словах Нисса вздрогнула и залилась краской по самые кончики аккуратных ушек. Я мысленно пожелала ей терпения — Шенрияр неосознанно наступил на больную мозоль девушки, чья легкая полнота доводила бедняжку до исступления. И тот факт, что эту полноту, не кривя душой, можно было назвать милой и даже соблазнительной, не облегчал ее терзаний.

— А то, что наша семья зарабатывает себе на хлеб честным трудом, не повод обливать меня помоями при каждой встрече! — Шенрияр треснул кулаком по столу, с каждым словом распаляясь все сильнее. — Я с гордостью могу сказать, что семья Абба импортирует лучшие ковры и ткани из Хампу и других шахств! А чем занимается этот избалованный папенькин сынок? Протирает штаны в библиотеке? И ладно бы чистокровный аристократ, а так ведь — приблуда, шлюхин сын… Зато самомнение — как у кронпринца!

Я тяжело вздохнула, почувствовав вдруг страшную усталость. Пытаться примирить Дея и Шенрияра — все равно что связать хвостами волка и дикую кошку.

— Оба хороши. Но в драке прав тот, кто сильнее, Шен. В следующий раз он тебя попросту убьет. Вот зачем нужно было бередить открытую рану?

— Все равно об этом уже половина академии знает, — буркнул Шенрияр, отводя глаза.

Увы, на это мне нечего было возразить. С некоторых пор нелицеприятная тайна происхождения Дея стала достоянием общественности. Примерно месяц назад по академии со скоростью лесного пожара стали распространяться слухи о том, что Деймус Гракх — бастард, плод распутной связи тальзарского кэра с никому не известной продажной женщиной — одной из тысячи, что нелегально работают в городском порту. Сложно сказать, кто первым распустил эти слухи, но на следующий же день двое студентов, представителей мелкой аристократии с факультета Дея, не вышли на занятия, а отправились прямиком в центральную городскую больницу со множественными переломами ребер и рук. Виновника так и не нашли. Ребята, едва живые после сложных магических операций, упорно молчали, но с того дня даже чада высокопоставленных чиновников не рисковали открыто уличать Деймуса в нечистокровии, хотя за глаза называли «ублюдком» и «приблудой».

Никак не прокомментировав последние слова Шенрияра, я мрачно уткнулась в меню. Совершенно неудивительно, что с некоторых пор с Деем почти невозможно общаться — он огрызается по любому поводу, бросается в драку, как бешеный бойцовский пес, не делая особых различий между друзьями и врагами. Ну что ж… таков уж Деймус Гракх.

Подошла госпожа Арума, хозяйка трактира, — полная женщина с крутыми рыжими буклями, уложенными в высокую прическу. Она всегда сама принимала заказ, если в нашей компании присутствовал Шенрияр.

Этот восточного вида красавчик, сколько его помню, был страшно популярен у дамочек среднего возраста, чем и пользовался самым беззастенчивым образом.

Вот и сейчас, воззрившись на леди Аруму своими влажными и ласковыми, как у молодого олененка, глазами, пройдоха отвесил сначала несколько сногсшибательных комплиментов, а затем скромно попросил принести один горячий бутерброд с сыром и ветчиной. Жертва его лести, залившись краской смущения по самое внушительное декольте, пролепетала что-то про «мясную нарезку за счет заведения» и, рассеянно собрав остальные заказы, воздушной походкой удалилась от нашего стола.

— Из тебя получился бы отменный жиголо, — проворчала я, неодобрительно разглядывая физиономию друга, так и лучащуюся самодовольством.

— Отменный кто? — Шенрияр забавно сморщил нос и зачем-то подмигнул Ниссе, чье лицо выражало глубокое презрение ко всему происходящему.

— Мужчина на содержании у дамы не первой свежести.

Нисса фыркнула.

— Будь я старой каргой, огромной, как василиск, и такой же уродливой, все равно не стала бы содержать этого бесполезного обжору.

— Да что ты смыслишь в мужчинах, болонка! — огрызнулся Шенрияр. — Неудивительно, что снова кукуешь в одиночестве.

Глаза Ниссы опасно увлажнились, и я поняла, что еще немного, и здесь разгорится самое настоящее «мамаево» побоище.

Недавно подруга разошлась с очередным кавалером и страшно страдала по этому поводу — вторую неделю, стоило нам остаться наедине, заливая мою хилую грудь горючими слезами.

Накалившуюся обстановку разрядил грохот — брат-близнец Ниссы, Тойя Хо, все это время хранивший скромное молчание, неловко задел широким рукавом файтона кружку, и та покатилась по столу, расплескивая на белую скатерть остатки сидра.

Мы как по команде дружно уставились на невольного миротворца. Тойя — такой же светловолосый и кучерявый, как сестра, но раза эдак в три толще, что, впрочем, лично у него не вызывало никаких комплексов, — обвел нас взглядом безмятежных голубых глаз.

— Лис, а где твой зверек? — спросил он, близоруко щурясь на мое плечо — туда, где обычно восседал мыш.

— После того, как Хууб набросился на бабку, стукнувшую меня клюкой, ректор запретил выносить его в город, — грустно вздохнула я.

— Жаль. — Тойя выглядел по-настоящему расстроенным. — Арахонским мышам очень полезен свежий воздух, они ведь дикие по своей природе. Ты хорошо его кормишь?

— Конечно! Как ты советовал: утром творог, в обед мясо, а вечером моченные в вине земляные орехи.

— Животиком не мается? Если немного пучит, то исключи на время творог и все молочные продукты…

На этой фразе Нисса и Шенрияр дружно застонали. Дело в том, что с Тойей, студентом алхимического факультета, опытным натуралистом и страстным любителем всевозможной живности, я могла часами обсуждать Хууба — в частности, его здоровье и гастрономические предпочтения. В свою очередь, прочие наши друзья подобной страсти не только не разделяли, но и откровенно побаивались Хууба с его замашками истинно аидовского Цербера, когда дело касалось любимой хозяйки.

— Ты уже читала утренний выпуск «Столичных сплетен»? — Две юные девицы богемного вида прошуршали рядом с нами подолами длинных платьев, направляясь к выходу. — Пишут, что драконы напали на северную границу Акмала!

— Какой ужас! Так они скоро и до нас доберутся…

— Мой папа говорит, что достопочтенный сенатор Амвэл не даст нас в обиду. Я слышала, он прибыл в столицу сегодня утром.

— Правда? Слава Создателю, тогда мое сердце спокойно!

Прозвенел входной колокольчик — с тихим хлопком за барышнями закрылась дверь.

В гробовом молчании мы переглянулись.

Шенрияр откашлялся.

— Кажется, зря я прогуливал пары по боевой тактике драконов… Акмал в неделе лёта от нас. Боюсь, скоро придется сдавать экзамен в полевых условиях.

— Ты что, серьезно думаешь, что они осмелятся напасть на столицу империи? — Голос Ниссы дрогнул.

Я с грохотом опустила кружку, расплескав на окончательно изгвазданную скатерть яблочный сок.

— Какие драконы? — резко бросила я. — Что вы как дети малые? Нашли кому верить! Еще неделю назад в тех же «Сплетнях» писали, что кэр Гракх разводит василисков в подвале собственного дома — ну разве не чушь?

— Да кто там знает это скользкое семейство, — буркнул Шенрияр. — Они и сами — вылитые василиски: что папаша, что сынок…

— Попридержи язык, моль ковровая! — зашипела на него Нисса. — Ты вообще соображаешь, о ком говоришь?!

— Не нервничай так, пампушечка, — вмешался Тойя, ласково поглаживая сестру по руке. — Вот, скушай яблочко, только обязательно с косточками — они очень полезны для твоей прелестной кожи.

Наверное, брат был единственным, от кого Нисса терпела намеки на свою полноту и всевозможные связанные с этим прозвища — да и то лишь потому, что Тойя, от природы не способный на лукавство, искренне считал сестру самой прекрасной женщиной в мире и не уставал повторять это при каждом удобном случае.

Поэтому после его слов Нисса лишь тяжело вздохнула и принялась жевать сочное зеленое яблоко, заботливо нарезанное Тойей на ровные дольки.

— Да говорю вам — чушь собачья! Очередная газетная «утка», пущенная с благословения Сената, чтобы подогреть нашу ненависть к этим несчастным созданиям… — не унималась я. — Им, видимо, было мало жертв с той бойни, три года назад.

— Бойни? — переспросил Шенрияр, хмуря темные брови. — Ты о «Драконьем молоте», карательной операции по пресечению заговора против империи?

— Шен, какой, к горгульям, заговор?! После войны Крыла и Посоха драконов осталось меньше сотни на всем Гаррадуарте — обессиленных, израненных, заключенных навечно в своих замках! Каким образом они могли организовать заговор против империи?! Рагхар тебя побери, просто пораскинь мозгами самостоятельно, а не слушай всю ту ересь, что нам скармливают каждый день!

— Но есть ведь еще драконы с Ользара и Аббаурта, — неуверенно сказала Нисса. — О них тоже нельзя забывать.

— Крылатые с честью приняли свое поражение! — воскликнула я с горечью. — В отличие от людей у драконов есть такое понятие, как честь.

— Говоришь так, будто ты одна из них, — неожиданно сухо сказала подруга. — Ты всегда была такой, Лис, выгораживала этих крылатых тварей, словно они тебе кровная родня. И ни разу не вспомнила о том, что еще полвека назад драконы жестоко вырезали нас, как свиней, сжигали прямо в домах, не щадя никого. Так почему ты думаешь, что сейчас мы должны их жалеть? И почему жаждешь защищать хладнокровных убийц?

Нисса замолчала. Сухими блестящими глазами трое друзей смотрели на меня и ждали ответа.

Я потупилась. Иногда, вот как сейчас, мне очень хотелось рассказать им все. О том, откуда я на самом деле, о своих невзгодах и потерях… о Джалу. Что дракон, которого мне посчастливилось встретить, оказался куда более человечным и честным, чем большинство знакомых людей. Я бы рассказала им о глухой боли, сжимающей грудь по ночам, когда остаюсь наедине с собой, пряча лицо во влажную от слез подушку. О том, что навсегда потеряла родителей и мир, который привыкла считать своим, потому что большинство драконов перебито, а те, что остались, вряд ли захотят помочь…

Но я молчала. Я молчала все это время и сейчас не скажу ни слова, потому что не хочу нагружать их пока еще свободные от сомнений и горестей сердца ответственностью за свою тайну. И, к чему лукавить, боюсь, что однажды кто-то из них не выдержит… и увидит во мне предателя.

— Лис… — голос Ниссы звучал виновато, — не обижайся, просто иногда ты так странно ведешь себя. Я ведь тоже на факультете драконологии и не скажу, что так уж их ненавижу, просто… знаешь, особой любви крылатые тоже не заслуживают.

— Сестренка, но ведь ты не от чистого сердца занимаешься драконологией, — заметил Тойя. — Ты поступила на этот факультет лишь для того, чтобы насолить родителям.

Шенрияр презрительно хохотнул, заставив девушку залиться румянцем негодования.

— Кто бы говорил! — взвилась Нисса. — Ты вообще ударился в алхимию только потому, что хотел оживить белку!

— Не белку, а хохлатого шуршуна, — со спокойным назиданием в голосе сказал Тойя.

Этот потрясающий во всех смыслах парень действительно поступил на факультет алхимии с единственной целью: оживить любимого домашнего питомца. Каково же было удивление его знакомых и родственников, когда наивный и простоватый на вид парень по окончании первого же года обучения вошел в десятку лучших студентов-алхимиков академии. Хохлатого шуршуна он таки воскресил — впрочем, когда вырвавшийся из-под контроля безумный гуль набросился на одного из преподавателей, Тойе пришлось его уничтожить. Но к тому времени мой друг уже слишком хорошо знал принципы алхимии, поэтому заявил лишь, что эмпирическим путем выяснил: в оживленной плоти, увы, не может воскреснуть душа, поэтому грустить здесь особо не о чем.