Сосны. Заплутавшие Крауч Блейк

– Где она?

– Что?

– В данный момент. Где моя дочь?

– В своей комнате, собирает вещи. Мы останемся только на вечеринку.

– Пожалуйста.

Отчаяние в собственном голосе удивило его.

– Как, по-твоему, я перенесу разлуку с дочерью…

– Да черта с два!

На мгновение прорвалась сдерживаемая ярость.

– Она едва тебя знает, если уж на то пошло.

– Элизабет…

– Я едва тебя знаю, если уж на то пошло. Давай не будем притворяться, что все это не было твоей навязчивой идеей. Твоей первой любовью. Не я. Не Алисса.

– Неправда.

– Твой проект поглотил тебя. Последние пять лет я наблюдала, как ты превращаешься в нечто глубоко неприятное. Ты уже не раз заходил слишком далеко, и я гадаю – сознаешь ли ты полностью, чем стал.

– Я сделал то, что должен был, чтобы приблизиться к нынешней ночи. Я не ищу извинений. Я с самого начала сказал, что ничто меня не остановит.

– Что ж, надеюсь, в конце концов игра будет стоить свеч.

– Пожалуйста, не поступай так. Эта ночь должна была стать самой великой в моей жизни. Нашей жизни. Я хочу, чтобы ты была на другой стороне, когда мы очнемся.

– Я не могу. Прости.

Пилчер сделал глубокий вдох, медленно выдохнул.

– Наверное, тебе было трудно, – сказал он.

– Ты и понятия не имеешь – как.

– Ты хотя бы останешься на вечеринку?

– Конечно.

Пилчер подался к ней и поцеловал ее в щеку. Не смог вспомнить, когда делал это в последний раз.

– Я должен поговорить с Алиссой, – сказал он.

– После вечеринки мы распрощаемся.

Она встала.

Серое платье от «Шанель».

Волнистые серебряные волосы.

Он наблюдал, как Элизабет грациозно идет к дубовым дверям.

Когда она исчезла, Пилчер подошел к своему столу.

Поднял трубку телефона.

Набрал номер.

Арнольд Поуп ответил на первом же гудке.

Если бы Хасслер смог оценить напиток, то это было бы лучшее шампанское, какое он пробовал в жизни, но нервы давали о себе знать.

Это место было нереальным.

Поговаривали, что на прокладку тоннеля, взрывные и земляные работы ушло тридцать два года. Ярлычок с ценой, должно быть, перевалил за пятьдесят миллиардов. В пещерном складе мог бы поместиться целый флот 747х[43], но интуиция подсказывала Хасслеру, что настоящие деньги были вбуханы в то помещение, в котором он стоял сейчас.

Помещение размером с супермаркет.

Сотни агрегатов величиной с автомат для продажи напитков стояли здесь, насколько хватало глаз, шипя и гудя. Некоторые из них выпускали белый газ, испарения качались в десяти футах над полом. Хасслер как будто шел сквозь холодный голубой туман. Потолка не было видно. Холодный воздух был чистым, ионизированным.

– Вы бы хотели увидеть ее, Адам?

Этот голос заставил его вздрогнуть.

Хасслер повернулся и оказался лицом к лицу с Пилчером. Тот выглядел щеголем в похрустывающем смокинге, с узким высоким бокалом шампанского в руке.

– Да, – сказал Хасслер.

– Туда.

Пилчер повел его по длинному проходу к задней части помещения, а потом – по другому проходу между механизмов.

– Вот и пришли, – сказал он.

Тут была клавиатура, датчики, индикаторы и цифровая надпись: «Тереза Лиден Бёрк. Дата консервации: 19.12.13. Сиэтл, штат Вашингтон».

Внизу в передней части аппарата тянулась полоса толстого стекла в два дюйма шириной. Сквозь нее виднелся черный песок и светлое пятно – часть щеки Терезы.

Хасслер невольно прикоснулся к стеклу.

– Мы собираемся начать, – сказал Пилчер.

– Она спит? – спросил Хасслер.

– Ни один из наших анализов – а их было проведено множество – не показывает ни малейшего уровня чувствительности во время консервации. Активность мозга отсутствует. Самый долгий период, какой пребывали в консервации объекты нашего исследования, – девятнадцать месяцев. Все время, пока они находились в таком состоянии, никто не докладывал ни о какой чувствительности.

– Значит, вот на что это похоже, когда гаснет свет?

– Что-то вроде того. Вы улучили минутку, чтобы прочитать памятку в вашей комнате? Все ее получили.

– Нет, я только что прошел медицинское исследование и сразу явился сюда.

– Ну, тогда вас ожидает несколько сюрпризов.

– Из вашей команды все погружаются в консервацию нынче ночью?

– Была отобрана маленькая группа тех, кто останется еще на ближайшие двадцать лет. Они будут продолжать собирать провизию. Позаботятся о том, чтобы у нас имелась новейшая технология. Закончат кое-какие дела.

– Но вы погружаетесь.

– Конечно. – Пилчер засмеялся. – Моложе я не становлюсь. Я предпочел бы отложить оставшееся мне время для грядущего мира. А теперь нужно вернуться туда.

Хасслер последовал за ним в пещеру.

Люди Пилчера ждали там – все разряженные в пух и прах. Мужчины в смокингах, женщины в коротких черных платьях.

Он, улыбаясь, забрался на деревянный ящик и окинул взглядом толпу.

При свете гигантского шара, свисающего на тросе со скалы наверху, Хасслеру показалось, что глаза Пилчера затуманились от чувств.

– Сегодня вечером мы приближаеся к концу тридцатидвухлетнего пути созидания. Но, как и любой конец, это к тому же начало. Говоря «прощай» знакомому миру, мы предвкушаем будущий мир. Мир, который ждет нас через две тысячи лет. Я возбужден. Знаю, что и вы тоже. И, может быть, вы в придачу боитесь, но это нормально. Страх означает, что вы живы. Раздвигаете пределы. Нет приключения без страха, и, господи, все мы на краю самого поразительного приключения.

Он поднял очки на лоб.

– Мне бы хотелось предложить тост. За вас – за всех до единого, кто зашел со мной так далеко и собирается совершить этот последний прыжок веры. Я обещаю, что парашюты раскроются.

По толпе пробежал нервный смех.

– Благодарю вас. Благодарю за ваше доверие. За вашу дружбу. Это – за вас!

Пилчер выпил.

Все выпили.

У Хасслера начали потеть ладони.

Дэвид взглянул на наручные часы.

– Одиннадцать вчера. Пора, друзья мои.

Пилчер передал свой бокал Пэм. Расстегнул галстук-бабочку и отбросил его. Снял пиджак и уронил на скалу. Люди начали аплодировать. Он сбросил с плеч подтяжки и расстегнул плиссированную рубашку.

Теперь начали раздеваться и остальные.

Арнольд Поуп.

Пэм.

Все мужчины и женщины рядом с Хасслером.

В пещере стало тихо.

Слышалось лишь шуршание одежды, которую снимали и бросали на пол.

Хасслер думал: «Какого черта?»

Но очень скоро, если он не присоединится к происходящему, останется единственным одетым человеком в помещении, и это почему-то казалось еще худшим, нежели раздеваться перед совершенно незнакомыми людьми.

Он снял галстук-бабочку, затем – костюм.

Спустя две минуты сто двадцать человек стояли в пещере нагишом.

Пилчер сказал со своего пьедестала:

– Извиняюсь за холод. С этим ничего не поделаешь. И, боюсь, там, куда мы отправляемся, будет еще холоднее.

Он слез с ящика и босиком направился к стеклянной двери, которая вела в зал консервации.

Войдя туда, Хасслер уже спустя тридцать секунд начал неудержимо дрожать – отчасти от страха, отчасти от холода.

В проходах образовались очереди, люди в белых лабораторных халатах направляли движение.

Приблизившись к одному из них, Хасслер сказал:

– Я не знаю, куда идти.

– Вы не прочитали памятку?

– Нет, простите, я только что получил…

– Ничего страшного. Как вас зовут?

– Хасслер. Адам Хасслер.

– Идемте со мной.

Лаборант проводил его к четвертому ряду и показал в проход между машинами со словами:

– Ваша посередине слева. Поищите табличку с вашим именем.

Хасслер последовал по проходу за четырьмя голыми женщинами. Казалось, испарения стали плотнее, и его дыхание вырывалось на холоде паром. Под подошвами его босых ног металлическая решетка над камнем была холодной, как лед.

Он прошел мимо мужчины, который забирался в машину.

Вот теперь ему стало по-настоящему страшно.

Рассматривая каждую табличку с именем, Хасслер понял, что никогда не представлял себе этого момента. Никогда к нему не готовился. Конечно, он знал, что этот момент приближается. Знал, что осознанно на такое пошел. Но почему-то подсознательно он представлял себе нечто вроде общего наркоза. Маска, опускающаяся на лицо в теплой операционной. Лампы, меркнущие в наркотическом блаженстве. И уж как пить дать он не представлял, что будет топать голым в компании сотни других людей…

Вот!

Табличка с его именем.

Его, срань господня, машина.

«Адам Т. Хаслер. Дата консервации: 31.12.13. Сиэтл, штат Вашингтон».

Он рассмотрел кнопочную панель. Непонятный набор символов.

Поглядел налево и направо, но остальные уже исчезли в своих машинах.

К нему подошел еще один лаборант.

– Эй, можете меня выручить? – спросил Хасслер.

– Вы не прочитали памятку?

– Нет.

– Тогда понятно.

– Пожалуйста, не могли бы вы просто мне помочь?

Лаборант набрал что-то на клавиатуре и пошел дальше.

Раздалось шипение пневматики, как будто вырвался сжатый газ, а потом передняя панель машины приоткрылась на несколько дюймов.

Хасслер открыл ее до конца. За ней была тесная металлическая капсула. Маленькое сиденье и подлокотники из черного сплава, а на полу – контуры человеческих ступней.

Негромкий голос в голове Хасслера прошептал: «Ты выжил из ума, к чертям собачьим, если собираешься забраться в эту штуку».

Но он все равно это сделал, шагнув внутрь и примостившись на ледяном сиденье.

Из стен выстрелили оковы и сомкнулись вокруг его лодыжек и запястий.

Сердце его неистово заколотилось, когда дверь с грохотом закрылась, и он впервые заметил пластиковую трубку, которая змеилась по стене, заканчиваясь иглой ужасающих размеров.

Хасслер вспомнил о бескровном лице Терезы и подумал: «Блин!»

Над головой раздался звук, как будто что-то просачивалось сюда под давлением. Он не видел газ, но внезапно почуял запах, напоминающий запах роз, сирени и лаванды.

Женский компьютерный голос сказал:

– Пожалуйста, начинайте глубоко дышать. Нюхайте цветы, пока можете.

За двухдюймовой полоской стекла появился Пилчер.

Компьютерный голос сказал:

– Все будет хорошо.

Пилчер был без рубашки; гордо улыбаясь, он поднял вверх большие пальцы.

Хасслеру больше не было холодно.

Он больше не боялся.

Когда из динамиков полились звуки «Прядильщик снов» Гэри Райта, он закрыл глаза. Он собирался помолиться, собирался мысленно сосредоточиться на чем-нибудь красивом – например, на будущем, новом мире и женщине, с которой он будет этот мир делить. Но как каждый важный, значимый момент в его жизни, и этот промелькнул слишком быстро.

Пэм ждала в пещере.

Она накинула халат и держала еще один халат для Пилчера, перекинув его через руку.

– Моя дочь? – спросил он, вдев руки в рукава.

– Все схвачено.

Пилчер оглядел пещеру.

– Как тут теперь тихо, – сказал он. – Иногда я думаю о том, каким будет это место, когда все мы отключимся…

– Дэвид!

К ним по каменному полу шла Элизабет.

– Я искала повсюду, – сказала она. – Где она?

– Я отослал Алиссу в мой кабинет, прежде чем была снята одежда.

– Привет, миссис Пилчер, – сказала Пэм. – Вы сегодня восхитительно выглядите.

– Спасибо.

– Я очень сожалела, когда услышала, что вы к нам не присоединитесь.

Элизабет пристально посмотрела на мужа.

– Когда ты отключаешься?

– Скоро.

– Я не хочу оставаться тут на ночь. У тебя найдется кто-нибудь, кто отвезет меня и Алиссу обратно в Бойсе?

– Конечно. Все, что пожелаешь. И можешь взять самолет.

– Что ж. Думаю, уже пора…

– Верно. Почему бы тебе не пойти в мой кабинет? Я присоединюсь к тебе через минутку. Мне просто нужно позаботиться об одной последней вещи.

Пилчер наблюдал, как его жена идет через пещеру ко входу в первый уровень.

Он вытер лицо и сказал:

– Я не должен был проливать слезы нынче вечером. По крайней мере, такие слезы.

Элизабет вышла из лифта.

В их квартире было тихо. Эта квартира никогда не нравилась ей. Никогда не нравилась их жизнь внутри горы, ничуть. Сплошная клаустрофобия. Ощущение изоляции, с которой она так и не смогла смириться. Она чувствовала, что душа ее сутулится от всесокрушающего веса жизни с этим одержимым человеком, имеющим лишь одну цель. Но нынче вечером она и ее дочь наконец-то станут свободными.

Дверь, ведущая в кабинет Дэвида, открылась.

Она вошла.

– Алисса! Милая!

Нет ответа.

Она подошла к мониторам. Было уже поздно. Наверное, дочь свернулась на одной из кушеток, чтобы подремать.

Она добралась до кушеток.

Нет.

Пусто.

Элизабет медленно осмотрела комнату.

Может, Алисса вернулась наверх по лестнице? Они могли разминуться, хотя это казалось маловероятным.

Взгляд ее упал на стол Дэвида.

Тот всегда содержал свой стол в безукоризненном порядке. На нем не было никакого мусора. Вообще ничего не было.

Но теперь в центре стола лежал один-единственный белый исток.

И больше ничего.

Она подошла, притянула к себе бумагу по отполированному красному дереву, чтобы прочесть.

«Дорогая Элизабет, Алисса отправляется со мной. Ты можешь увидеть конец своей истории без нее. То, что осталось от этой истории. Дэвид».

У Элизабет появилось острое ощущение, что за ее спиной кто-то есть.

Она обернулась.

Арнольд Поуп стоял на расстоянии вытянутой руки. Ради праздника он побрился. Высокий, широкоплечий. Короткие светлые волосы, почти красивый. Все портили его глаза. Когда они сосредотачивались на тебе, в них было нечто слишком жестокое и хладнокровное. Элизабет чуяла в его дыхании запах шампанского.

– Нет, – сказала она.

– Простите, Элизабет.

– Пожалуйста.

– Вы мне нравитесь. Всегда нравились. Я сделаю это как можно быстрее. Но вы должны поработать вместе со мной.

Она опустила взгляд на его руки, почти ожидая увидеть в них нож или проволоку.

Но они были пусты.

Она ощутила слабость и тошноту.

– Дайте мне всего одну минутку, пожалуйста. Пожалуйста!

Она встретилась с ним глазами.

Глаза его были холодными, пристальными и печальными.

Готовящимися к чему-то.

И за полсекунды до того, как он набросился на нее, она поняла, что не получит этой минутки.