Траектория судьбы Калашников Михаил

В одной из семей был маленький мальчик, ровесник нашей Алены, с которым нянчилась приехавшая к ним из деревни молодая родственница. У молоденькой девушки был врожденный недостаток – небольшой горб, которого она очень стеснялась, и поэтому не любила выходить из дома. Тамара (так звали девушку) всегда с удовольствием оставалась в квартире с двумя маленькими детьми, в то время, как Катя ходила по общим хозяйственным делам.

Девушка очень полюбила нашу младшую дочь, и мы в шутку прозвали ее «Лениной нянькой». Катя тоже привязалась к Тамаре и, как могла, помогала ей осторожными советами, пытаясь научить жить, не обращая внимания на физический недостаток.

Когда через два года мы получили отдельную квартиру, пришло время расстаться с соседями. Тамара же долгие годы оставалась тем звеном, которое нас связывало. Много лет, до самой смерти моей жены, Тамара была рядом с нашей семьей. Иногда один раз в несколько лет, а иногда чаще, «Ленина нянька» появлялась в нашем доме, и мы всегда были рады ее видеть…

Переселение в новую двухкомнатную квартиру в пятиэтажном доме стало для нас неописуемым счастьем. В то время редкие семьи жили в столь роскошных условиях: две большие комнаты, большая кухня с прилегающей столовой, ванна, туалет. Все удобства!.. Кроме того, что совсем немаловажно, – в подвале дома находилась большая кладовка для дров, которыми топили печь на кухне и титан с водой в ванной комнате. Позже мы вырыли погреб для хранения овощей. Картошка, свекла, морковь и соленые овощи: капуста, огурцы, помидоры составляли хорошее подспорье в нашем питании в зимнее время.

Заготовка овощей на зиму была очень важной частью наших общих домашних дел. Мы всегда занимались этим вместе и с большим старанием. То был настоящий ритуал! И, между прочим, моя жена Катя, будучи чисто городским жителем, быстро всему этому научилась.

Ранней осенью мы, погрузив в нашу новенькую «Победу» корзины и мешки, ехали в подсобное хозяйство завода, где и покупали все овощи для заготовок. Это было не только дешевле, но и лучше – все овощи были только-только собраны с грядок и пахли так, что вся машина превращалась в душистую оранжерею.

Приехав домой, сразу начинали процесс засолки. Пока жена перебирала и мыла овощи, я готовил большие дубовые бочки («бучил» их) – тщательно мыл в ванной комнате, сушил. Затем, залив на четверть высоты бочки горячей воды, бросал на дно каждой раскаленные на печке кирпичи, опускал туда ветки душистого вереска и, закрыв бочку крышкой, обматывал ее одеялами, шубами, старыми пальто. Так бочки стояли всю ночь, после такого «бученья» можно было начинать загрузку овощей и их засолку. Опускали готовые к хранению бочки в погреб всей семьей, а то и с привлечением соседей…

Всю зиму мы доставали из погреба соленые овощи и подавали на стол и в праздник, и в будни. У нас не было большого достатка, чтобы покупать их в магазинах, да и не было там таких разносолов. Я и сейчас с большим удовольствием их вспоминаю!

Вернемся к 1952 году, к нашему второму новоселью, вскоре после которого у нас с женой состоялся разговор о вероятном пополнении семьи. До самого рождения ребенка мы часто гадали: кто будет, сын или дочь?

В шутку, конечно, я убеждал жену, что по всем признакам должен родится сын. Отправляя ее в больницу, обнял и сказал: «За сыном приеду на машине (а машина тогда все еще была большой редкостью), а за дочерью – на лошади, которую возьму на знакомом тебе конном дворе! Да попрошу дать мне самую старую клячу!»

Жена пересказала эту мою «угрозу» медсестрам, объясняя, что ей теперь надо рожать непременно мальчика… Не поняв шутки, те удивились: «Неужели у тебя такой сердитый муж? Неужели такой эгоист? Рожай ему, видишь, только сына. Ну и отцы пошли!»

30 января 1953 года появилась на свет дочь, которую мы еще до рождения нарекли Наташей.

Пришло время выписки из больницы и жена звонит: «Приезжай за нами!» И вот я в коридоре роддома. Сестры вручают мне аккуратно завернутое в одеяльце крохотное живое существо. Я бережно беру его, дочь тихонько заводит свое «уа-уа», а я, покачивая ее на руках, нарочно громко говорю: «Вася, Васенька, успокойся! Сейчас поедем на машине домой. Я тебе уже приготовил ружье, скоро пойдем с тобой на охоту!»

Слышу, сестры тихонечко говорят: «Неужели она ему так и не сказала, что родила дочь?..»

Таким образом, в нашей сложной семье появилась третья дочь. Сложной, потому что старшая дочь Нэлли была дочерью Кати от ее первого брака, а у меня в Казахстане рос сын Виктор, который был на полгода старше Нэлли. Виктор жил со своей матерью на станции Матай.

В конце 1957 года я внезапно получил телеграмму: «У вашего сына умерла мать, он остался один».

Обстоятельно в присутствии дочерей проводим семейный совет. Как быть?! Принимаем решение – срочно забрать сына к себе: малый возраст и трагическое положение могут сделать его легкой добычей недобрых людей. В его положении дурные привычки воспринимаются быстро и надолго, а на избавление от них часто не хватает и жизни.

Дорога в Казахстан была нелегкой. Наконец, завершив все формальности, мы через несколько дней возвратились в Ижевск. Жена с девочками встречали нас у дома, помогая вытаскивать из такси вещи Виктора. Теперь наша семья состояла уже из трех дочерей и одного сына. А это уже была большая семья!..

Честно признаюсь, что воспитанием всех четверых детей больше занималась жена. Она же вела все домашнее хозяйство – у нас никогда не было прислуги в доме. Не легко было ей справляться со всем этим, но она ухитрялась находить время еще и для общественной работы. Наши дети учились в одной и той же школе в общей сложности пятнадцать лет. И все эти годы жена была членом родительского комитета школы, занималась организацией и проведением праздников, подарками детям и учителям. А в нашем большом многоквартирном доме она несколько лет подряд возглавляла общественный комитет, в котором решалось множество бытовых вопросов.

Как она успевала со всеми этими делами справляться, я и не знаю. Сам я редко приходил с работы домой раньше десяти часов вечера, да к тому же периодически месяцами пропадал на испытаниях.

Иногда моя жена, стараясь вечером хоть как-то успокоить расшалившихся детей, говорила им: «Сейчас же прекратите безобразничать, иначе я поставлю вас в угол – стоять до тех пор, пока отец с работы не придет!» А это было самым большим наказанием для них – ведь никто не знал, когда я приду с работы в тот вечер: в девять, в десять или в одиннадцать часов?

Но если поздно вечером у меня в рабочем кабинете раздавался телефонный звонок, то это означало, что пора мне идти домой – выпускать из угла провинившегося ребенка. Чаще всего звонила Лена и жалобным голоском спрашивала: «Пап, а ты когда с работы придешь? Скоро?» И я сразу же понимал, что работа на сегодня закончена…

Иногда, если удавалось освободиться часов в шесть-семь вечера, я звонил жене и предлагал ей прогуляться вместе с нашими младшими дочерьми. Зимой она брала санки, сажала в них обеих дочек и шла с ними по центральной улице города до большого лестничного спуска, ведущего прямо к проходной завода.

Там мы встречались, и потом я уже сам вез детей домой. Иногда сворачивали к снежной горке и еще часок катались с нее все вместе.

Вот в чем я постоянно принимал участие, так это в подготовке к семейному новогоднему празднику. У нас в доме всегда была настоящая, живая елка. Жена покупала ее сама: брала санки и шла с кем-нибудь из детей на елочный базар. Там покупала самую большую елку – чтобы она обязательно доставала до потолка комнаты. Домой везли ее на санках, придерживая руками ветки со всех сторон. Ну, а потом звонок мне: «Пап, а ты когда с работы придешь? Скоро?» Это был сигнал о том, что сегодня меня ждут домой пораньше для того, чтобы поставить в большой комнате елку…

Открывая дверь в нашу квартиру, я сразу чувствовал запах оттаявшей от мороза хвои, смешанный с запахами кухни, на которой уже пеклись праздничные сладости к новогоднему столу. Весь вечер мы с детьми наряжали елку: развешивали на ней огни, цепляли за ветки игрушки, конфеты и грецкие орехи, обернутые в серебряную фольгу. Каждый старался спрятать подальше свою «заветную» игрушку, для того, чтобы победить в нашей семейной игре «Найти игрушку на елке по ее описанию».

Новый год был самым любимым праздником в нашей семье. Дети радовались наступившим зимним каникулам и многочисленным подаркам, получаемым и дома, и в школе, и на заводском детском празднике. Радовались они и тому обстоятельству, что я в эти дни больше бывал дома – приходил пораньше со «своей работы».

Так уж было заведено в нашей семье: самое главное – моя работа. Потом дети, а потом уж мы сами с женой. А потому, не оставалось у нас времени на отдых вдвоем, не ездили мы на курорты или в туристические поездки.

Катя, правда, несколько раз «отдыхала» с детьми. Первый раз она отправилась на берег Черного моря в Сухуми летом 1954 года, взяв с собой двенадцатилетнюю Нэлли, шестилетнюю Лену и полуторагодовалую Наташу.

Они сняли комнату в доме большой грузинской семьи, в которой оказалось множество друзей-ровесников для наших девочек. Вся эта ватага каждый раз присоединялась к моим детям, когда те ходили купаться на море. И Катя с маленькой Наташей на руках вела всех на пляж. А там, попробуй, уследи за всеми в море!

Через месяц, когда семья возвратилась домой, дети наперебой рассказывали мне о горах, о море, о волнах и по очереди предлагали послушать шум морского прибоя, прикладывая к моему уху свои сувениры – морские раковины. А я виновато смотрел на уставшую жену и понимал, что я все равно не смог бы поехать с ней, разделить ее заботы…

Почти каждое лето мы отправляли детей в пионерские лагери. Они возвращались домой окрепшие и довольные. Лесной воздух и лагерный режим делали свое дело. В лагере они участвовали в художественной самодеятельности, занимались спортом. Помню, как-то приехали мы с женой на лагерный праздник к Лене и удивились, когда стали объявлять победителей спортивных соревнований – все грамоты за первые места по легкой атлетике получила наша дочь, ставшая абсолютной чемпионкой лагеря.

Меньше всех в лагерь ездила наша младшая дочь. Наташа часто болела, и нам жалко было оставлять ее без родительской опеки. Слабое здоровье, хрупкое телосложение, постоянно плохой аппетит не позволяли нам отпускать ее от себя. И надо же такому случиться, что она первая из детей уехала учиться в другой город! Наташе было всего восемь лет, когда она прошла конкурс в Пермское хореографическое училище, и через полгода жена повезла дочь в Пермь устраивать в общежитие училища. Маленькая Наташа в то время мечтала только о балете!

Вообще, надо сказать, что дети у нас не были «проблемными». Конечно, трудности переходного возраста были у каждого из них свои: Виктор рано начал курить, хотя у него были слабые легкие, Нэлли могла встречаться с подругами в ущерб своей учебе в школе, Лена перестала учиться на «отлично» из-за своих спортивных тренировок, Наташа часто обижалась и плакала, как нам казалось, без особого повода… Но кто же из нас не был трудным ребенком в возрасте 10–15 лет? Так что, грех нам было жаловаться на своих детей…

После того, как в 1949 году мы переехали в Ижевск, нам стало легче поддерживать постоянную связь с моими родными, жившими на Алтае, в Томской области, в Нижнем Тагиле. И как только мы получили отдельную двухкомнатную квартиру, сразу стали приглашать к нам в гости родственников – как моих, так и Катиных. Сами же, из-за моей постоянной занятости, очень редко выбирались к ним.

Моя мать Александра Фроловна Калашникова прожила со своим вторым мужем, моим отчимом, Ефремом Никитовичем Косачем более двадцати пяти лет. В 1950-х годах они несколько раз приезжали к нам в Ижевск из Томской области. Тогда они жили уже не в Нижней Моховой, а на родине Ефрема Никитовича в районном центре Асино. Перед самой войной им разрешили возвратиться в родные места, и они переехали туда, откуда в 1930 году выслали семью отчима.

Мы не виделись почти двадцать лет. Время сделало их похожими друг на друга – оба были такие спокойные, маленькие, аккуратные. Мама превратилась в рыжевато-седоватую старушку, полную, но статную. Отчим стал очень симпатичным старичком благообразной внешности, с бородкой. Он был всегда исключительно тактичным и вежливым. Моя жена Катя восхищалась его предупредительным отношением ко всем нам, но особенно, к моей матери Александре Фроловне.

Помню, как всякий раз волновалась Катя, готовясь к приезду свекрови и свекра. Как пыталась она развлекать дорогих гостей! Она показывала им наш город, пруд, возила их в лес. И, непременно, дарила что-нибудь из одежды. Свекру покупала новые рубашки-косоворотки и примеряла на него «городские» костюмы, а свекрови дарила платки, кофточки или отрезы ткани, из которых сама же что-нибудь ей шила.

Помню, как впервые моя мать попросила Катю сшить ей что-нибудь из подаренной ткани. Надо сказать, что до того момента жена брала иголку в руки лишь для того, чтобы подремонтировать детскую одежду – пришить петлю к пальто или зашить чулок. А тут свекровь попро сила сшить наряд…

Это был первый случай, когда Кате надо было шить самой. Но она и виду не подала: ничего не объяс няя, взяла ткань, поставила перед собой мою мать и для начала при колола булавками ткань к ее одежде. А затем ножницами стала резать ткань прямо на оторопевшей от удивления свекрови. И, представьте, сшила ей новый сарафан! Правда, та все-таки выразила свое удивление по поводу странного способа шитья: «Катюш, сколько живу на свете, первый раз вижу, чтобы так шили!..»

Ничто не бывает без пользы – после того урока моя жена начала сама шить платья нашим дочерям.

Моя мать была женщиной спокойной, но с характером, с особыми привычками. Помню, как она у нас в Ижевске пила сладкий чай непременно с соленым огурцом. За «соленым огурчиком» посылала моих дочерей в подвал дома – там мы хранили заготовки в больших дубовых бочках.

Девочки дружно пытались доказать своей ба бушке, что чай с солеными огурцами не пьют, а пьют с чем-нибудь сладким, например, с лежащими на столе сухариками, печеньем, конфетами. Но упрямая бабушка отказывалась есть это «баловство», «городские сладости» и грозила, что если ей не принесут огурчиков, она пожалуется отцу. После таких слов дочери нехотя шли за бабушкиными лакомствами.

Со временем дочери, конечно, поняли: то была не бабушкина прихоть, а ее «кавказская» привычка – там любят соленые арбузы. И на Алтае всегда выращивали арбузы и солили их. Потому, вместо арбуза бабушка и пила чай с солеными огурчиками…

В каждый приезд моих родителей жена устраивала поход в фотоателье, чтобы «оставить па мять об их пребывании в Ижевске». Всякий раз она пыталась уговорить свекровь сделать прическу из ее пушистых седых волос, но та их просто расчесывала под гребень, а то и повязывала платок на голову. К нашему внешнему виду жена относилась строго: все должны быть одеты в самую лучшую одежду! Дочерей одевали в нарядные платья, в их косы вплетали красивые банты. Эта подготовка занимала полдня!..

После этого мы, изрядно измученные сборами, отправлялись в самое лучшее фотоателье нашего города. А там уже продолжал наши мучения знаменитый фотограф Миша: рассаживая, выстраивая в ряды, заставляя долго смотреть в объектив и при этом бесконечно долго радостно улыбаться.

Помню, как это было утомительно для всех, особенно для детей, и как мы все не любили эти походы за «памятью»! Но сейчас я так благодарен жене за ее настойчивость и жалею лишь о том, что слишком мало фотографий осталось от тех лет…

Осенью 1958 года мы получили телеграмму о том, что моя мать Александра Фроловна Калашникова скоропостижно скончалась. Отчим пережил ее всего на два года.

Как же сложились судьбы моих сестер и братьев? Попробую и об этом коротко рассказать.

Сестра Гаша прожила долгую жизнь – более девяноста лет. До последних дней она отличалась ясностью рассудка и особым чувством юмора. Последние двадцать лет она жила со своим сыном Володей, но все делала сама, не допуская ни детей, ни внуков к хозяйству. Когда была помоложе, держала скотину – корову, свиней, овец. До последних дней сажала и убирала овощи, выращивала приятные душе и глазу цветы, разводила пчел. И все – сама! Да еще и нас, младших, продолжала воспитывать. Даже в отношениях с восьмидесятипятилетней сестрой Нюрой она оставалась «руководящим звеном». Мне она всегда писала хорошие наставнические письма, «чтобы я не оторвался от народа, от его нужд»…

Брату Виктору после освобождения от принудительных работ на строительстве Беломоро-Балтийского канала в 1937 году определили место жительства в Томской области, куда была выслана наша семья. Там он встретил свою вторую жену Варвару. Первый их сын Александр родился в тяжелом 1942 году. Шла война, был голод – все продовольствие шло на фронт. Жили только тем, что корову держали, да продавали часть молока. Виктор работал на лесоповале, плотничал. Руки у него были золотые – из дерева мог сделать что угодно. Конечно, с такими руками он без работы не сидел, но деньги заработать было трудно – люди жили бедно, платили тем, что могли, а то и просто – добрым словом.

На войну в армию Виктора не забирали – как «неблагонадежного», но вот в трудовую армию в 1943 году его призвали. Послали работать на Урал в Нижний Тагил на лесоповал. Потом его определили плотником в дорожное строительство, дали комнату при конторе, где он и жил до 1950 года. В 1946 году приехала с сыном жена Варя и стали они вместе думать о том, как построить свой собственный дом, завести свое деревенское хозяйство. Семья пополнялась почти через каждые два года – родились две дочери. Конечно, семья нуждалась в собственном большом доме.

Сбылась их мечта: в 1950 году они построили добротный деревянный дом в маленьком поселке недалеко от города. Там у них был огород и небольшой скотный двор для коров, свиней, гусей, кур. Варя была отличной фермершей, знала и умела все делать сама. Ее хозяйство было образцовым. Каждую зиму они присылали нам в Ижевск посылку с настоящим русским деревенским гостинцем – домашним свиным салом. Ничего подобного в магазине купить нельзя!

Мы с женой удивлялись, как она могла управляться с большим хозяйством при наличии такой многодетной семьи – в новом доме у них появились еще три сына. В их семье росло шестеро детей! Да еще старенькую мать Вари привезли к себе жить…

Что сказать, мой брат был поистине сыном своих родителей, настоящим продолжателем их семейных традиций и крестьянских устоев. Он построил много домов для своих родных и оставил этим добрую память на земле. Виктор продолжал работать плотником в дорожном строительстве до самой своей кончины в 1986 году.

Моя сестра Анна-Нюра, обладая тихим добрым нравом и бесконечной заботливостью о своих близких, так и была всю жизнь «Нянькой» сначала для нас, младших братьев, потом для ее детей и племянников, потом для ее внуков и правнуков.

Ее муж Егор ушел на войну в 1942 году и не вернулся. Он погиб в 1943 году, оставив 33-летнюю Нюру вдовой, а детей – сиротами.

Всю свою жизнь Нюра прожила рядом с Гашей, опираясь на надежное плечо старшей сестры. Они и в восьмидесятилетнем возрасте были все такими же – Гаша сильная и крепкая, Нюра – мягкая и тихая. Обе прожили долгую, нелегкую жизнь, обе рано остались без мужей, обе до старости сохранили работоспособность, живой ум и чувство юмора. Когда в 1993 году я был в Курье у них в гостях, то на мой вопрос: «Как вы себя чувствуете, сестры?» они ответили так:

  • Моя милка заболела
  • И холера не берет.
  • Дайте ножик поскорее,
  • А то кожа пропадет…

Они даже частушки читали вместе: каждая произносила по одной строке, хотя знала весь текст.

Помню, как они приезжали к нам в Ижевск. Жена очень хотела сделать их пребывание интересным, дать им возможность отдохнуть от домашних забот-хлопот. Погода была отличная, и мы увезли их к нам на дачу, на берег красивого ижевского пруда. Снабдили их продуктами и оставили на пару дней отдыхать от городской суеты. Но когда на следующий день мы приехали их навестить, Нюра отвела в сторонку мою жену и тихонько попросила: «Катюш, заберите нас отсюда! Ну что мы здесь сидим, весь день на бревна глядим?»

Надо сказать, что дача расположена в живописном хвойном лесу, который является главным украшением наших мест. А для моих сестер, проживших всю жизнь в степных просторах Алтая, он был просто – «бревнами», строительным материалом, который привозили в Курью издалека для возведения домов…

Сестрам было «тесно» в лесу, хотелось видеть горизонт, как на родине. Да и без работы не могли они жить, не привыкли к отдыху!..

У моих братьев Ивана и Андрея судьбы сложились похоже. Они были старше меня, а потому оба успели жениться до войны. У них обоих родились дочери. Они оба ушли на фронт в самом начале войны. Андрей погиб в 1943 году на Украине, а Иван пропал без вести.

Василий был младше меня на один год. Он ушел на фронт в 1943 году, был ранен, контужен. После Победы вернулся на Алтай, в Барнаул. Работал небольшим начальником. У него росло два сына. Видимо, не очень хорошо складывалась семейная жизнь, и решил он уехать к старшему брату Виктору в Нижний Тагил. Построили ему там дом, но не смог он жить вдали от семьи и засобирался обратно в Барнаул.

Так и не сложилась его семейная жизнь, уехал он в наши родные сельские края, поближе к сестрам. Там он и умер в возрасте 75 лет.

Николай был самым младшим из нас. Его призвали в Армию в самом конце войны. На фронте он не был – служил на Урале, в Свердловске. После демобилизации женился и приехал в Нижний Тагил к Виктору, который взялся помочь ему с жильем и работой.

Николай устроился на работу кондуктором на тепловозе, а потом работал плотником и электриком на шахте. Вместе с Виктором они построили ему на той же улице большой дом. Его жена Анна родила двух дочерей и одного сына. Они тоже держали скотину, занимались огородом, имели пчелиные ульи и собирали мед.

К сожалению, Николай умер рано, в возрасте 59 лет, неожиданно смертельно заболев после полученной простуды.

Такова история моих родителей и моих братьев и сестер…

Но на Алтае и в Нижнем Тагиле остались их дети, внуки, правнуки – родные нам люди, с которыми не потеряна связь. Мы всегда с удовольствием встречаемся и у нас в Ижевске, и у них.

Вернемся к событиям, происходившим в моей семье в Ижевске.

В 1960 году произошло радостное для нас переселение из двухкомнатной квартиры в большом пятиэтажном доме в отдельный благоустроенный дом на две квартиры на улице Бородина. Такие дома назывались тогда «коттеджами». А жили в них, как правило, руководители ижевских заводов.

Дом был разделен на две половины, на две квартиры. В нашей квартире были четыре комнаты, кухня и большая веранда. Около дома – большой сад и отдельный от дома большой сарай с навесом, под который я ставил машину. В самом сарае был двухэтажный погреб для хранения домашних заготовок – мы с женой в первую же осень расширили «засолочный ассортимент», добавив еще бочку с мочеными яблоками.

В этом доме у младших детей появились долгожданные «домашние друзья»: собака, кот, черепаха, белка. Но, к сожалению, исчезли из их жизни многие развлечения, обычные для большого многоквартирного дома. Не было уже у них привычной шумной компании, хотя в нашем дворе можно было и в мяч играть, и на велосипеде кататься. Помню, несколько зим подряд мы с женой пробовали заливать водой дорожку для катанья на коньках, но дети по-прежнему предпочитали кататься на городском катке с друзьями и под музыку…

Старшие дети Виктор и Нэлли стали студентами, а через несколько лет обзавелись собственными семьями и стали жить отдельно. В 1966 году у нас появились первые внук и внучка. Мы с Катей стали дедушкой и бабушкой. Мне было 47 лет, а ей – 45.

В том же году Лена, закончив школу, уехала учиться в Пермский политехнический институт. В город, где училась Наташа. Обе дочери жили в общежитиях, а мы с женой остались одни в нашей большой квартире.

Наступивший долгожданный покой уже через неделю стал так тяготить мою жену Екатерину Викторовну, что она не выдержала и решила искать работу. До этого времени она постоянно была занята заботами о большой семье, домашним хозяйством. И после почти двадцатилетнего перерыва она начала работать в одном из отделов нашего завода. Освоилась быстро и в работе, и в коллективе. Все было хорошо, кроме состояния ее здоровья – начали болеть руки.

В доме воцарилась непривычная тишина, нарушаемая лишь во время каникул, когда младшие дочери приезжали из Перми домой. Или когда в дом приходил со своей семьей Виктор. Или когда приезжала в отпуск из Подмосковья Нэлли с мужем и маленькой дочкой. Ну, и конечно, в праздничные дни, когда к нам приходили друзья семьи!

Это была большая компания, состоящая из пяти – семи семей: Сухицкие, Войнаровские, Фурман, Параничевы, Зинаковы, Малимон. Вместе с ними мы проводили все праздники, отмечали все важные события. У всех нас не было родственников в Ижевске, все мы приехали сюда работать в начале 1950-х годов. Поэтому мы и жили единой большой семьей, как родные люди, помогая и заботясь друг о друге. Их дети нас никогда не звали по имени-отчеству. Для них я всегда был «дядя Миша», а моя жена – «тетя Катя». Так же и наши дети обращались к нашим друзьям.

Наша компания была очень веселой. Мы устраивали концерты с переодеваниями, розыгрыши, читали свои шутливые стихи, пели, танцевали. Каждый праздник был особенным, незабываемым. Наверно, это потому, что все наши друзья были интереснейшими личностями, каждый имел свой особенный талант.

Признаюсь, я никогда не был большим любителем шумных компаний и часто пытался отказаться от общих застолий, ссылаясь на свою усталость от работы. Но моя энергичная жена делала все для того, чтобы меня туда вытащить. Дело доходило и до размолвок.

Но чаще всего я уступал ее уговорам и с неохотой шел «на праздник». Через час все вставало на свои места, появлялось праздничное настроение, и я уже не сожалел, что пришел. А Катя, как всегда, пела, танцевала любимую «цыганочку» и с удовольствием читала свои стихи, посвященные друзьям и мужу. Иногда критические, иногда торжественно-хвалебные. Например, прочитанное, как загадка: «О ком я написала»:

  • Талант, скажу вам по секрету,
  • В любой работе у него.
  • Возьми проблему ту иль эту –
  • Решить ему не мудрено.
  • Он вам и слесарь, он и столяр.
  • Он вам монтер, он вам портной.
  • И похвалы любой достоин,
  • Но скажем просто: «Он – Герой»!
  • Всегда работает до пота
  • И возится, как муравей.
  • Бывает – не нужна работа,
  • Но отдыхать ему трудней…

Все быстро разгадали Катину загадку: «Так это же твой муж!» Приходили мы домой «из гостей» веселые и довольные…

В 1968 году наши младшие дочери возвратились. Летом мы с большим трудом уговорили Наташу уйти из хореографического училища, так как у нее начались проблемы со здоровьем. А осенью уехала из Перми и Лена. Она перевелась в Ижевский механический институт, чтобы учиться на вновь открытой современной специальности – «вычислительная техника». Так определилась ее будущая профессия программиста.

И моя жена Катя снова стала домохозяйкой. Она приняла решение уйти с работы и из-за вернувшихся в Ижевск девочек, и из-за своего здоровья. Постоянно принимая лекарства, ей надо было не реже двух раз в год проходить медицинское обследование.

Через пару лет к нам в дом стали наведываться проектировщики городских новостроек. Они говорили, что принято решение на этой территории построить высотное здание Проектного института города. А это значит, что скоро наш дом снесут…

Все эти разговоры приводили нас к вынужденному поиску нового жилья. В 1970 году мы переехали в новый дом, построенный рядом с тем, в котором у нас была первая отдельная двухкомнатная квартира. Все возвратилось на круги своя!..

За время этого круга дети наши выросли, стали мамами и папой. У сына Виктора и его жены Любы подрастали два сына – Саша и Миша. Виктор стал, как и я же, оружейным конструктором, работал над серьезными проектами. В начале своей конструкторской деятельности даже занимался разработкой образца-конкурента моему автомату АК74. Ну, что же, я был только рад: молодое поколение обязано идти нам на смену. Дай бог! В дальнейшем, уже в «перестроечное» время Виктор конструировал газовое оружие и пистолет-пулемет «Бизон» для Министерства внутренних дел.

Нэлли переехала жить на родину мужа Владимира в подмосковный город Электросталь. Две ее дочери, Женя и Саша, приезжали каждое лето к нам, под бабушкино «крыло».

В 1971 году в нашей семье произошли два важных события. Первое из них – присвоение мне ученой степени доктора технических наук.

Тульский политехнический институт выступил инициатором того, чтобы докторскую степень мне присудили по результатам практической деятельности – за принятые на вооружения разработки. Это было совсем неожиданно для меня, так как именно тульские конструкторы всегда были моими основными конкурентами…

Мне заранее сообщили о том, что защита будет состоять из моего доклада с демонстрацией на представленных реальных образцах. Казалось бы, о чем волноваться? Все уже и так сделано, все работает… Но я волновался: защита необычная, и все ли пройдет хорошо?

С такими мыслями мы с женой сели в самолет, летящий в Тулу. После того, как пилоты включили двигатели, маленький Ил-14 так затрясло, что в нем все стало дребезжать и стучать. Чувство было такое, что этим самолетом в очередной раз кто-то хочет испытать мою судьбу: долечу я до «защиты» или нет? Мы с Катей испуганно посмотрели друг на друга и взялись за руки…

Когда самолет набрал высоту, мы, немного успокоившись, достали из сумки блокноты и карандаши. Чтобы отвлечься от всех тревожных мыслей, мы принялись за «домашнее сочинительство». Катя закончила свое четверостишье первая и протянула мне свой блокнот:

  • Наш полет – как трудное задание.
  • До чего ж волнующий полет…
  • Мучают сомненья и терзанья:
  • Тула ждет. А что там нам грядет?..

На эти ее строки я ответил позже, в гостинице, после удачной защиты:

  • К счастью, те опасенья напрасны,
  • Нас по-дружески встретили там,
  • Речи были просты, не ужасны –
  • Как до этого думалось нам.

Мое же стихотворение, написанное в самолете, было «по мотивам» давнего спора оружейников: «Тула или Ижевск?»:

  • В самолете от гула и шума
  • Раздается повсюду трезвон.
  • Как нас встретит «блошиная» Тула?
  • «Подкует» или выгонит вон?

В девятнадцатом веке русский писатель Н. С. Лесков написал своеобразный гимн тульским оружейным мастеровым – повесть «Левша». В ее основу была положена народная присказка: «Англичане из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали, да им назад отослали».

Эта «блошиная тема» с тех пор и стала мерилом мастерства: кто кого «подкует»?

Я тоже как-то «употребил ее» в своем поздравлении другу и бывшему соратнику Л. С. Войноровскому. Леонид Семенович в 1949 году приехал в Ижевск и много лет проработал военпредом на нашем заводе, занимаясь моими образцами. Но затем его перевели в Тулу. И вот, приехав на его пятидесятилетний юбилей в Тулу, я прочитал ему свое шутливое приветствие:

  • Ты работал с нами –
  • Стрельбы вел в логу.
  • Теперь с туляками –
  • Ищешь ту блоху.
  • А найдешь – увидишь,
  • На подковах ржа,
  • Только не ржавеют
  • Гвозди из Ижа.
  • Их ковал ведь мастер,
  • Зная свой престиж.
  • Он на каждый гвоздик
  • Ставил марку «Иж».

Действительно, часто в соревнованиях по созданию образцов стрелкового оружия конкурсные комиссии оказывались перед выбором: Тула или Ижевск? Тула – общепризнанный исторический оружейный центр России, и этот факт просто обязывает туляков побеждать. Но, это не всегда получается…

До Тулы мы долетели благополучно. Защита прошла, как я говорю, «без сучка и задоринки» – тульские ученые были в своем решении единогласны: я стал доктором технических наук.

Это радостное для нас с женой событие мы отметили веселым застольем с друзьями сначала в Туле, а потом и в Ижевске. На этих застольях жена с большим волнением читала посвященное мне стихотворение:

  • Я вспоминаю Полигон:
  • КБ, молоденький сержант…
  • Кто ж знал тогда, что будет он
  • Большой конструктор и талант?
  • Он эти годы – четверть века,
  • Почти без отдыха прожил.
  • Не походил на человека –
  • Минутой каждой дорожил.
  • Годами отпуск не гуляя,
  • Без выходных частенько был.
  • Семью свою не замечая,
  • Он все творил, творил, творил…
  • А жизнь летела словно птица.
  • Года как ветром унесло.
  • Он может званьями гордиться –
  • Итогом дела своего!
* * *
  • Пожелаю тебе я успеха!
  • Будь здоров, поживи для меня –
  • Говорю я тебе не для смеха,
  • Говорю я тебе все любя…

Эти стихотворные строки наверняка далеки от поэтического совершенства, но написаны моей женой искренне и с чувством.

Вторым важным событием 1971 года стало замужество нашей дочери Елены.

В следующем году родился внук Игорь, а в день, когда ему исполнилось три месяца, Лена получила диплом инженера-электроника. Катя помогала дочери, как могла: и с ребенком, и с дипломом. Да и я, бывало, брал внука на руки, пытаясь утешить его, голодного: «Тише, тише, скоро твоя мама прибежит из института!..» Когда Игорю исполнился год, семья дочери стала жить отдельно.

В 1 9 7 7 году в возрасте пятидесяти пяти лет ушла из жизни моя жена Катя, с которой мы прожили вместе более тридцати лет. Она погибла от постоянного приема медицинских препаратов, так как не хотела быть скованной в движениях неизлечимой болезнью и приняла решение: «Лучше прожить один год полноценным человеком, чем десятилетиями страдать от боли». Каждое утро было для нее мучительно – ломало все суставы рук и ног, но к вечеру лекарство оказывало действие и все проходило: она уже могла, как говорила, «танцевать цыганочку»…

Мы остались с младшей дочерью вдвоем.

Наташа взяла на свои хрупкие плечики балерины женские хлопоты по дому и всю заботу обо мне. С какой благодарностью я это ощущал!

В детские годы Наташа проучилась в хореографическом училище пять лет. К сожалению, эти пять лет очень интенсивных нагрузок сказались на ее здоровье. Доктора посоветовали нам забрать дочь из училища и постараться оградить от физических перегрузок. Вернувшись в Ижевск, наша младшая дочь начала учиться в обычной школе и заниматься танцами в балетном кружке при театре. Здоровье ее постепенно улучшилось.

После окончания школы Наташа поступила в Механический институт. Получив диплом инженера, дочь решила некоторое время поработать в танцевальном ансамбле – с большой неохотой прощалась она со своим увлечением. Очевидно, уход из балетного училища был для маленькой девочки настоящей трагедией, в какой-то мере отразившейся на всем дальнейшем коротком жизненном пути.

Иногда мы с женой смотрели балетные постановки и концерты с ее участием. Необыкновенная легкость, четкость и законченность движений, какая-то особая одухотворенность были свойственны ей не только на сцене, но и в повседневной жизни. Все это, казалось, было у нее от рождения.

Помню, как однажды, после ее выступления я прочитал посвященные ей строки:

  • Дочь моя Наташа,
  • Милый мой ребенок, –
  • Балериной стала
  • Сразу – из пеленок!

Она рассмеялась и сказала:

– Это, конечно, не твой любимый Некрасов, но тут что-то есть.

Я не отставал от нее:

– Ну что, скажи – что?

Переменив тон, она сказала очень серьезно и очень трогательно:

– То, что ты меня любишь, папочка!

Она относилась ко мне с какой-то особой, такой искренней нежностью.

Наташа имела характер, отличавшийся и мягкостью, и одновременно – необыкновенной целеустремленностью. У нее было много хороших друзей и подруг – она умела притягивать к себе как магнит.

Помню, как каждый год я отговаривал ее не собирать наших друзей на мой очередной день рождения. И чего я только ни придумывал! Объяснял, что это не юбилейная дата, что хоть годок нам стоит пропустить, что… Но она всегда настаивала на своем.

Так было и в тот, печальный 1983 год.

В том году готовиться к моему дню рожденья ей помогал тогда еще одиннадцатилетний Игорь, сын Лены, которая в то время лежала в больнице. Они вместе напекли столько разных пирожков, кренделей, шанежек… Было много и других вкусных блюд!

С племянником у Наташи были особо теплые отношения. Мне всегда казалось, что она любила его ничуть не меньше матери. Их сердечной дружбе все удивлялись – они были «не разлей вода».

Вечер прошел очень весело. Наташа танцевала отрывки из своих танцевальных номеров. Мы ее просили: еще, еще!.. И она опять танцевала – ей нравилось доставлять нам всем радость!

…А через день ей надо было лететь в Москву.

Погода в те дни стояла нелетная. Игорь дважды провожал ее в аэропорт и, возвратясь, всякий раз говорил: «Ну, завтра улетит обязательно».

В нашей семье было заведено: если кто-то уезжает, перед выходом из дома надо непременно «на дорожку» присесть.

Два дня мы аккуратно присаживались, а на третий Наташа с ходу открыла дверь, и они с Игорем стали быстро спускаться вниз. Наташа с сумкой через плечо, Игорь тоже что-то такое нес.

Раньше я никогда не выходил за порог, когда кто-либо уезжал, а на этот раз стою у раскрытой двери и наблюдаю, как они торопливо бегут. Внезапная мысль вдруг мелькнула в голове: а не в последний ли раз я ее вижу? Наташу.

Иду на кухню, смотрю в окно.

Вот они садятся в такси, вот машина трогается… И снова та же мысль: неужели – в последний раз?!

Иду в свой рабочий кабинет, бессмысленно перебираю бумаги, и все жду обещанного звонка.

Ведь Наташа говорила: как только объявят рейс, она посадит Игоря в такси и тут же мне позвонит.

Резкий звонок нарушил тишину квартиры. Беру трубку и слышу голос дочери: «Папочка, погода снова нелетная, сдаю билет и завтра уеду поездом». Ну и хорошо, поездом так поездом.

В тот день на дорогах был сильный гололед…

На обратном пути Наташа села рядом с таксистом, Игорь с вещами устроился на заднем сиденье. При выезде на главную дорогу молодой водитель делает крутой правый поворот, машина плохо слушается, вылетает на встречную полосу и попадает боком под бампер тяжелого автофургона. Тем самым боком, где сидела Наташа…

Сильный удар выбрасывает машину далеко в поле.

Таксист по инерции давит на газ, ревет мотор. В машине шок, а вокруг начинается тревога и суета. В автофургоне были пассажиры. Они тут же выскочили из машины на дорогу и стали открывать заклинившие двери такси. Подбежали люди из других машин. Наташу вытащили из такси и понесли к первому попавшемуся автомобилю, чтобы срочно отправить в город.

Игоря с вещами посадили в такси, которое ехало за ними следом: в аэропорту, рассказал потом внук, они подошли к стоянке одновременно с молодой парой и даже минутку полюбезничали, уступая друг другу очередь. И вот Игорь один, теперь уже без Наташи, едет с ними…

В доме у нас раздается звонок, открываю дверь и вижу только Игоря с вещами. Спрашиваю внука: «А где же Наташа?..» Он до того перепуган, что еле произносит: «Мы попали в аварию. Наташу, наверно, увезли в больницу».

Наступают мучительные минуты ожидания: вот-вот она появится, вот-вот…

Это как бы само собой разумеется. А как иначе?

То и дело выглядываю в окно, потом тороплюсь к двери и приоткрываю на всякий случай, оставляю щелку, чтобы ей не пришлось там стоять перед звонком… Сейчас появится Наташа, вот-вот!

Но ее нет и нет…

Начинаю обзванивать больницы. В одной из них мне объясняют: сегодня выходной день, дежурит только больница «Ижмаша». Это больница нашего завода, и находится она как раз у дороги из аэропорта. Но там мне уже дважды отвечали, что к ним моя дочь не поступала…

Звоню сыну, звоню друзьям: подскажите, что делать? Кто-то из них посоветовал: срочно звони в милицию!

Набираю номер 02, а мне отвечают: «Возможно, ваша дочь в морге ижмашевской больницы». Как обухом по голове: рука перестала слушаться, не могу справиться с телефонным диском. Игорь сам звонит Виктору, потом моему старому другу генералу Неверову: «Николай Иванович, пожалуйста, приходите к нам».

Втроем помчались в больницу, и всю дорогу как сквозь вату я слышу их слова: «Успокойся… это ошибка… сам понимаешь, это ошибка».

Вот и больница. Нас куда-то ведут, открывают мертвецкую, где лежат неопознанные трупы. Все во мне сопротивляется, все кричит: куда мы пришли? Зачем?! И тут увидел Наташу… лежит на покрытом цинком стеллаже: почему они сюда ее принесли? Почему оставили одну среди мертвых?!

Что же это, если не страшный сон, не наваждение, в котором оказались мы все – бедная Наташа, я, Виктор с Николаем Николаевичем, врачи и сестры?..

Бросился к дочери, обнимаю и повторяю одно и то же: «Наташа, дочка, ведь ты живая, зачем ты здесь?.. Сейчас мы уедем отсюда, доченька, сейчас…» Слова сына и слова друга до меня почти не доходили. Только прорывалось как будто очень издалека: «Тебе надо успокоиться… нет больше Наташи… смириться, слышишь? Нет больше…»

Как это – нет? Вижу на руке Наташи под браслетом часов бумажку. Дрожащими пальцами разворачиваю и сквозь слезы читаю: «Неопознанный мальчик 15… 17 лет».

Наташа была невысокая, худенькая, и в дорогу она надела джинсы со свитером, дубленку и мужскую шапку-ушанку. Обула сапоги и заправила в них джинсы…

Так она родилась, как я пошутил когда-то, «Васей, Васенькой» и ушла из жизни «неопознанным мальчиком».

Похоронили мы ее рядом с матерью. На памятнике у Наташи выбиты цифры: «1953–1983». На ее могиле почти все время лежат свежие цветы. Приносят брат, сестры, племянники, друзья… Для всех для них у нее хватало тепла.

Моя дочь погибла 13 ноября. В народе число 13 называют «чертовой дюжиной»… А мне до этого все казалось, что тринадцать – это счастливая для меня цифра. Везучая. Потому что в течение стольких лет новые образцы моего оружия с номером 13, как правило, проходили всесторонние испытания без каких-либо замечаний, «без сучка и задоринки».

В дороге я любил тринадцатое место, об этом многие знали. Не раз, бывало, когда депутаты от Удмуртии заходили в Ижевске в вагон, чтобы ехать в Москву на сессию, тут же кто-нибудь нарочно громким голосом объявлял: «Не забывайте, тринадцатое место не занимать! Оно пожизненно закреплено за конструктором!»

Я так ко всему этому привык, что иногда даже дни рождения с десятого ноября переносил на тринадцатое. И вот не какое-либо другое число, а именно это оказалось для всех для нас роковым: из жизни так нелепо ушла Наташа. И боль о ней вместе со счастливыми воспоминаниями – все это теперь и в самом деле «закреплено» за мною пожизненно…

В день ее рождения в нашем доме каждый год собираются однокашники и друзья Наташи. Говорят, что однажды приходил и тот водитель такси, сидел и потихоньку плакал, но мне сказали об этом уже потом.

За городом, на берегу живописного ижевского пруда расположен небольшой дачный поселок. Он начался с трех маленьких домиков, построенных еще в довоенное время для летнего отдыха начальства нашего завода. Постепенно этот поселок застраивался дачами для городских и республиканских руководителей, да так, что заводские домики оказались в самом его центре. Каждое лето я арендовал одну из трех заводских дач для своей семьи. Мы очень любили там жить в жаркое летнее время. Но дом наш, что называется, стоял «на семи ветрах»… Невозможно было и думать о работе – со всеми, проходящими мимо дачниками, надо поговорить-поздороваться…

В конце концов, мне выделили под дачу отдельный участок уже за общим забором, где установили легкий щитовой домик, который через пятнадцать лет я снес и построил на этом месте собственный двухэтажный дом из бруса.

Вокруг дома на участке – дикий лес! Он тут был всегда, но с той поры, как я сюда перебрался, сделался еще гуще: я засадил его молодыми деревьями и кустарником.

«Саженцы», как правило, привожу с рыбалки или с охоты. Увижу маленькое деревце, которое растет на каком-нибудь очень уж бесприютном или опасном месте, где ему долго не простоять, – бережно выкапываю и везу на свой участок. Сажаю, начинаю ухаживать за ним и переживать: а приживется ли эта малютка на новом месте?.. Когда и поговорю, и подбодрю, и утешу: «Ничего, мол, ничего, все хорошо будет – видишь, как я стараюсь? Держись!» И кажется, что маленькие деревья все это понимают и на заботу отвечают своим стремительным ростом. И даже как будто преображаются: становятся и стройней, и пушистей. Из какой-нибудь кривой дурнушки, которую я почему-либо в лесу пожалел, вырастает вдруг такая красавица!

Эта березка, правда, и сразу была удивительно стройной и удивительно красивой. Рядом с ней в лесу уже виднелся след от тракторных гусениц… Долго ли она еще простоит?

Привез я ее в багажнике – совсем маленькая была. И посадил у самой калитки.

Этой березке я дал имя: Наташа. Как приветливо, как радостно она на него отозвалась!

Ухаживал за ней особенно тщательно, в сухую погоду, в жаркие дни специально приезжал из города поливать, и она росла, как говорят, не по дням, а по часам. Через три года была уже высокой и стройной! «Расти! – просил я ее. – Наташа, расти!»

Рядом через дорогу сплошной лес: много в нем разных деревьев, в том числе и берез. Но эту березку я привез издалека, продлив ей жизнь на новом, на безопасном месте. Стоит теперь такая нежная и такая красивая…

И вот однажды весной подъезжаем с Игорем к даче, и я не верю своим глазам. Где же моя красавица? Где Наташа?!

Выскочил из машины… деревца не было. Чья-то безжалостная рука срубила почти под корень.

Внук Игорь, видя, как я задыхаюсь от возмущения, подошел к пенечку, потрогал его рукой и показал мне ладонь: «Смотри, дед!.. Сок так сильно течет – по-видимому, ее только что срубили».

Я ответил ему: «Дорогой внук, это не березовый сок. Это Наташины слезы». Заплакал и не стал этого скрывать. Ведь это и мои слезы. И мои…

Увлечения

Одним из первых серьезных увлечений в моей жизни я считаю поэзию. С того момента, как в детские годы в родительском доме на Алтае услышал первое стихотворение – все во мне настроилось на восприятие дивной завораживающей мелодии рифмованных строк.

Мой поэтический мир постепенно наполнялся стихами Некрасова, читаемыми зимними вечерами в Курье старшим братом Виктором или сестрой Гашей. Особенно мне нравилось, как читала Гаша: каждое слово она произносила с какой-то особой интонацией, а весь стих у нее походил на песни, что иногда пели наши родители.

Ничто не вызывало у меня стольких волнений и радости, как поэзия.

Думаю, под влиянием тех зимних вечеров я и начал сочинять сам. Первые стихи писал легко и быстро, но читал их вслух редко. До какой-то поры я даже не осмеливался и признаться родным в своем увлечении, считая эти «творения» слишком несовершенными.

Но в школе, среди ровесников, я раскрыл свои поэтические способности, и меня сразу же нарекли «школьным поэтом». Я с удовольствием сочинял маленькие четверостишья по различным поводам и читал их одноклассникам. И был даже немножко «знаменит»…

Во время службы в Красной Армии я вновь стал «поэтом», но уже – солдатским. Несколько моих стихотворений было опубликовано в газете «Красная Армия» (орган Киевского особого военного округа). В конце 1940 года меня пригласили в Киев на окружной слет молодых армейских литераторов, во время которого украинские прозаики и поэты проводили свои семинары. Хочу привести одно из тех стихотворений, которые я там читал. Оно называлось «Танкисты» и на конкурсе молодых армейских литераторов заняло призовое место:

  • Споем о геройстве и силе,
  • О танках Советской страны,
  • Их в битвы отважно водили
  • Великой Отчизны сыны.
  • Враги на себе испытали
  • Напористость нашей брони,
  • Былиной народною стали
  • Походов чудесные дни.
  • Мы шли сквозь туман и засады,
  • И грозно гремела броня,
  • Сметали врагов без пощады
  • Могучей лавиной огня.
  • Недаром все звонче и краше
  • Великий свободный народ
  • Поет о водителях наших,
  • О танках советских поет.

Общение с опытными «товарищами по перу» во время того киевского слета армейских литераторов обогатило меня, но одновременно и убедило в том, что поэзия – не основное мое призвание. В то время во мне уже брало верх другое, более серьезное увлечение – техникой. Но поэзию я любил и люблю. Своими любимыми поэтами считаю русских поэтов Пушкина, Некрасова и Есенина, и нравится мне «острая» поэзия француза Беранже. Писать же свои собственные маленькие четверостишья я не прекращал никогда. Одно только – не всегда мне было до поэзии…

За последние 10–15 лет я пристрастился к чтению книг философского характера. Быть может, сказывается тот багаж лет, что за моими плечами?.. Или виной этому сегодняшняя суетная, а потому и не комфортная для меня жизнь? Что-то заставляет меня «защищаться» погружением в иные категории ценностей, в вечность ума и мыслей…

Автомобилизм по-настоящему так и не увлек меня, хотя в армии я был механиком-водителем, и это мне очень нравилось. Мой интерес «эксплуатировать» технику постепенно трансформировался в интерес ее «создавать». С 1950 года, со времени приобретения первого собственного автомобиля «Победа», я стал семейным водителем. Но моя большая загруженность на работе не позволила превратиться в «страстного автомобилиста» – до сих пор я сажусь за руль лишь по необходимости.

Из чисто «мужских» занятий я предпочитаю рыбалку и охоту.

Первая рыбалка – в детские годы с самодельной удочкой с берега реки Локтевка в Курье. Иногда приносил домой и рыбку, как говорят в таких случаях: «кошке на обед». В юности в Казахстане рыбачил с друзьями на озере Балхаш. Там уж уловы были серьезные. На подмосковном полигоне рыбачили на реке Оке и на Москва-реке. В Ижевске – на пруду или на реках Кама и Белая.

В начале 1950-х годов в нашем ижевском пруду было очень много рыбы. Особенно щук. Иногда летними ночами на щук рыбачили дедовским методом: с лодки острогой. Ходили с бреднем, ставили сети. Но все это не для того, чтобы взять большой улов, нет! Для того чтобы развести на бережке костер, сварить уху и посидеть с друзьями до зари, поговорить…

Иногда на рыбалку ездили всей семьей на своей «Победе». Отправлялись за сотню километров от Ижевска и ночевали в машине или в палатке. А с самого раннего утра на надувной лодке плыли к речным заводям или затонам. Если встречался нам плавучий островок («лабаза», как у нас говорят), то выходили из лодки и рыбачили с него. Самый большой улов был именно в таких местах.

Помню, как в Одессе на Черном море мы с дочерями рыбачили с лодки на простую леску с множеством крючков. Безо всяких червей, безо всякого хлеба ловили какую-то рыбешку этими «самодурами», как их там называли. Причем, вылавливали сразу по 5–7 штук. А потом, на берегу нам каким-то особым образом их мариновали – через несколько минут можно было есть…

Где я только ни рыбачил?! И в озерах, и в морях, и в океанах. Везде по-своему интересно. Но главное удовольствие, конечно, получаешь от общения с живой природой. Как на рыбалке, так и на охоте.

К охоте я пристрастился еще до призыва на службу в армию, когда жил в Казахстане. Много было интересных и, я бы сказал, опасных случаев в этом увлечении и в те времена, и позже. Но рассказать хочу лишь о трех – самых необычных, запомнившихся на всю жизнь.

Работая в политотделе Туркестано-Сибирской железной дороги на станции Матай, я познакомился и подружился с заядлыми охотниками. После каждого выезда на охоту они так интересно и увлекательно вспоминали об этом, что невозможно было остаться равнодушным. Своей «охотничьей болезнью» они заразили и меня – начал я с ними по выходным дням выезжать с ружьем на природу.

К охоте мы всегда готовились тщательно, заранее предусматривая все возможные неожиданности. Но, как оказалось, всего не предусмотреть…

Однажды поздней осенью мы решили организовать охоту на перелетную дичь. Договорились за соответствующую плату в сов хозе о выделении двух лошадей, запряженных в телегу, и вчетвером выехали к большим водоемам с камышовыми зарослями. Там, как нам казалось, был наиболее вероятен пролет уток.

Остановились на берегу какой-то речки. Подготовили все для ночлега, сделали из камыша шалаш и решили разведать обстановку в окрестностях нашей стоянки. И разошлись, как полагается, по разным направлениям…

Я отправился туда, где виднелись самые густые заросли камыша. Путь был неблизким и неприятным. Дул холодный ветер и в тихих мелких заводях около самого берега реки уже стала появляться прозрачная корочка льда.

В камышах ветра почти не чувствовалось. Удаляясь вглубь этих зарослей, я хотел определить их протяженность, чтобы найти наилучшее место для завтрашней засады. Но я все шел и шел, а камышам и конца не было. Вокруг все было настолько однообразным, что мне вдруг показалось – я хо жу по кругу. Может быть, я потерял ориентацию? Остановившись, начал внимательно приглядываться к месту и… обнаружил под ногами свои же следы от резиновых сапог.

Что делать? Решил оставлять метки, кое-где заламывая камыш и завязывая узлом осоку. Но и это не помогло: я неизбежно возвращался к своим же собственным следам. По-видимому, множество препятствий, создаваемых разливами воды и едва проходимым камышом, заставляли меня делать очередные круги.

Всерьез испугавшись, я начал кричать и стрелять, чтобы хоть как-то подать друзьям сигнал. Но все бесполезно… Ни крики, ни стрельба не вызывали ответных действий моих спутников, которые, как потом выяснилось, делали то же са мое. Принимаю решение: нарезать камыш, развести костер и таким об разом коротать время до утра. Но тут же словно кто-то подсказал: «Костер ты не разведешь, у тебя нет спичек». Тогда решил из наре занного камыша сложить копну и, забравшись на нее, переспать. Кроме того, с ее высоты мне, быть может, удастся разглядеть место нашей стоянки.

Начав срезать камыш ножом, сразу же понял: и эта затея не осуществима. Камыш был выше меня почти в два раза, и его надо было бы рубить топором, как дерево. Но топора, к сожалению, у меня тоже не было.

В запасе у меня оставалось всего три патрона, а впереди – холодная, полная неизвестности ночь. Через камыш было видно лишь небольшую часть неба. Как ночная болотная птица выпь – стою, глядя на первые неяркие звезды, и думаю: что же мне делать?..

Страницы: «« ... 1314151617181920 »»

Читать бесплатно другие книги:

Артур Вейгалл, известный английский египтолог, автор целого ряда исследований, посвященных Древнему ...
Лучшее средство убеждения – это юмор. С помощью удачной шутки или забавной истории удается склонить ...
Документально-историческая повесть посвящается городу-герою Новороссийску, рассказывает о новороссий...
Это не просто книга для приятного чтения перед сном, а практический курс с подробной пошаговой страт...
Чезаре Ломброзо – выдающийся итальянский ученый, врач и юрист, один из основоположников новой общест...
Как в прошлом, так и в настоящее время гадание представляется, пожалуй, единственным способом, позво...