Чистилище. Охотник Кликин Михаил

87

Углубляться в лабиринт ходов Иван не решился. Да и, наверное, это уже не имело смысла – все Чистые здесь, похоже, либо мутировали, либо погибли. Однако Иван твердо решил устроить в подводном корабле пару-тройку взрывов. Он уже не надеялся потопить огромное судно, но рассчитывал привести в негодность многочисленные системы и механизмы – крейсер не должен был вернуться туда, откуда приплыл.

А еще он помнил о Ламии…

Иван брел по коридорам, заглядывал в каюты и технические помещения, искал место, где взрыв причинит максимум ущерба. Он догадывался, что где-то здесь должен быть главный пост, командирская комната, откуда ведется управление кораблем – вот она ему и была нужна.

Приступы слабости время от времени накатывали на Ивана, и тогда он останавливался, приваливался к стене, выбрав место, где было побольше труб и проводов, просовывал пальцы в кольца двух гранат, висящих на груди. Кровь капала на пол, собиралась в густую лужицу. Иван надеялся, что правильно угадает момент, не оставляющий ему выбора. Но слабость отступала, головокружение прекращалось, и он высвобождал пальцы и делал новый шаг вперед.

Тяжелый, ставший неподъемным ящик Иван бросил недалеко от входа. Он решил, что ему хватит и дюжины гранат. Взял с собой он и полюбившийся карабин, и привычный тесак. Ему практически бесшумно удалось продырявить головы трем мутам. Еще от двух мутов он просто отгородился круглой железной дверью, решив не тратить на них патроны.

Вскоре он нашел ведущий вниз тоннель и решил по нему спуститься, разумно предположив, что самые важные системы подводного корабля должны прятаться в его центре.

Спуск дался ему нелегко. Он понял, что вряд ли сумеет подняться назад, но не слишком из-за этого расстроился. Ему незачем было возвращаться. Разве только на небо и море взглянуть в последний раз.

Он вывалился в какой-то длинный коридор, освещаемый тусклыми лампочками. Ему показалось, что они стали медленно гаснуть, но потом он понял, что это его сознание меркнет.

Он заставил себя встать, проверил, в порядке ли оружие. Привалился к каким-то трубам, выкрашенным желтой краской, сунул пальцы в кольца гранат. Медленно поднял голову.

И увидел Ламию.

88

Настоящий враг стоял перед ней.

Тот самый, что пришел в её дом, убил детей и сбежал. От него так знакомо пахло кровью…

Ламия оскалилась, опустилась на четвереньки и рванулась вперед, сбивая со стен вентили, выдирая трубы.

Враг взмахнул руками.

Что-то маленькое и круглое выкатилось Ламии навстречу. Она наступила на эти штуковины, похожие на еловые шишки, почувствовала их – одну под лапой, другую под брюхом. И тут что-то горячее и большое ударило её снизу, подбросило, перевернуло, впечатало в потолок.

89

Сдвоенный взрыв оглушил капитана Ларионова, но сознания он не потерял, только в голове у него помутилось и перед глазами потемнело. Ничего не слыша, почти ничего не соображая, он кинулся вперед, выставив перед собой руки. Ноги подламывались, не держали, он хватался за стены, поднимал себя, протаскивал дальше. То ли пыль, то ли дым, то ли пар, то ли всё это вместе кружило в воздухе – свет фонарей тонул в этом чаде.

Он перелез через дергающегося мута, ожидая, что сейчас когтистая лапа или острые зубы оборвут его жизнь. Но удача, похоже, опять была на его стороне – он свалился с туши мутанта на пол, упал на четвереньки, пополз дальше, потом сумел подняться и сделать пару шагов, но запнулся о своего спасителя.

– Ты в порядке? – запыхтел Ларионов, расталкивая неизвестного. Капитан всё еще плохо соображал и почти ничего не видел из-за сбившейся маски, из-за пыли и дыма, из-за контузии. – Вставай, друг! Как ты?

Спаситель был жив. Он шевельнулся и закашлялся. Ларионов тут же схватил его за ремень карабина, потащил за собой, хотя сам еще с трудом держался на ногах. Кое-как преодолев пять метров, он присел рядом с новым товарищем.

– Ты его убил! Прикончил этого мута! Слышишь?! Поднимайся, черт тебя подери! Давай выбираться отсюда!

То, что спасший его человек был зараженным, Ларионов понял почти сразу. Но рассмотреть его он смог только сейчас. Капитан обратил внимание на необычную верхнюю одежду, под которой был виден серый камуфляж, используемый, наверное, половиной личного состава на барже.

– Ты где так вырядился? – спросил он, начиная подозревать, что этот боец и не боец вовсе. – Как тебя звать? Откуда ты! Отвечай!

Ларионов схватил «винторез», попытался его отобрать, но незнакомец вдруг неожиданно резко и сильно отстранился, перехватил оружие.

– Ты кто? – тихо спросил Ларионов, глядя в направленное на него дуло.

– Я охотник, – сказал «боец», отодвигаясь на метр.

– Дикарь? – осторожно уточнил капитан. Он начал подбирать в уме слова попроще да попонятней, чтобы попытаться договориться с местным заром – а вдруг получится сторговаться, вдруг выйдет объяснить, что им сейчас делить нечего, им надо держаться вместе, если они хотят выжить.

– Это вы дикари, – сказал, будто выплюнул, зар. И зачем-то достал из кармана гранату.

– Эй-эй! – встревожился Ларионов. – Не дури!

За спиной что-то с грохотом рухнуло. Капитан не стал оборачиваться. Выставил руки перед собой, заговорил торопливо и сбивчиво:

– Если мы тебя обидели, извини. Давай забудем плохое. Надо выбираться отсюда. Я знаю дорогу. Я тебе помогу выйти. Ты же заблудился, да?

– Я должен её убить, – сказал охотник и вынул еще одну гранату. Забинтованная рука плохо его слушалась, но он, похоже, научился с ней управляться.

– Кого? Того мута? Ты убил его! Я же видел! Я прополз через него, он дохлый!

– Она жива. Это Ламия.

– Ламия? О чем ты говоришь?

Ларионов не выдержал, обернулся, чтобы посмотреть, за чем так пристально следит охотник. И обомлел: тварь, которую он посчитал мёртвой, поднималась. Иссеченное осколками брюхо затянулось белесой волокнистой массой, похожей на густую паутину. Поврежденный глаз стремительно регенерировал.

– Её нельзя убить, – прошептал охотник.

Свет вдруг замерцал и погас. Через пару секунд под потолком зажглись алые фонари и раздался пронзительный писк аварийной сигнализации.

– Можно, – сказал капитан Ларионов и, вдруг догадавшись, о чем с этим дикарем нужно торговаться, заорал во всю глотку, чтобы чужак, не дай бог, не пропустил его слова мимо ушей:

– Можно убить! Можно!..

90

Что такое ядерный реактор, Иван не знал. Зато он отлично помнил рассказы учителей про атомную бомбу. По словам Чистого выходило, что такая бомба находится в середине подводного корабля – это она дает ему электричество и заставляет двигаться. Много лет люди управляли бомбой, понемногу расходуя её энергию, но после того, как инфекция убила экипаж, всё вышло из-под контроля.

– Такого взрыва твоя Ламия точно не перенесет, – продолжал убеждать Чистый. – Тут всё сгорит. Всё! А потом в корпус ворвется вода, и вся эта махина начнет тонуть…

Иван слушал молча, бинтовал руку и сквозную рану в боку, обильно поливая их жгучей жидкостью из аптечки, которую достал для него Чистый.

Они закрылись в одном из помещений третьего отсека, где хранился запас питьевой воды. Сюда вело три входа, но один был заблокирован – в задраенный люк сейчас неистово билась очнувшаяся Ламия. Иван не сомневался, что скоро она отступится и попробует достать его как-то иначе.

– Я помогу тебе, – решил он. – Но при одном условии.

– Внимательно слушаю.

– Мы должны запереть Ламию. Закроем все двери, все выходы – чтобы она отсюда не выбралась.

– Это слишком рискованно, – Чистый покачал головой. – Тут везде муты. Реактор пошел вразнос. А я начинаю задыхаться.

– Значит, придется действовать быстро.

– Нет. Я просто хочу выйти наверх. Мне надо как можно скорей попасть на баржу.

Теперь уже Иван покачал головой:

– Ты не понимаешь, Чистый. Вы не спасетесь, если Ламия выберется. Она убьет вас всех. Каждого!

Лампы под потолком моргнули, свет их заметно померк. Охотник и моряк вздрогнули и застыли, услышав нарастающий низкий гул, сотрясающий стены. Через пару секунд он так же плавно стих – но надолго ли?

– Ладно, черт с тобой, – сказал Чистый. – Попробуем… Тебя хоть как звать-то, дикарь?

– Иван.

– У меня отец был Иван. Николай Иванович я.

– Николай – один из моих дедов, братьев-заступников.

– Ну прямо Санта-Барбара, – непонятно отозвался Чистый.

Они покинули помещение, заставленное пластиковыми флягами, и заперли за собой дверь. Через десять минут они заблокировали второй люк. Потом третий.

В одной из кают капитан Ларионов нашел себе новое оружие – солидную «Гюрзу» и ухоженный «Абакан». Ивану дополнительное оружие не требовалось, тем более что одна рука у него едва двигалась. А вот пополнить боеприпас он бы не отказался, но патроны нужного калибра, похоже, на подлодке были редкостью. Поэтому Иван стрелял экономно. Зато гранаты не жалел – подорвал парочку мутов, попавшихся на пути, потом пробил им черепа тесаком – чтобы уж точно не встали.

К боли в руке он давно привык. Затянутый бинтом бок почти не беспокоил – рана была сквозная, кишки и прочие потроха, видимо, не были задеты, пуля, судя по всему, пробила только кожу и мышцы. Но крови через эту дыру успело уйти много.

Иван чувствовал слабость, но старался ничем этого не выдавать, опасаясь, что Чистый сбежит, не выполнив обещания. Впрочем, тот мог схитрить и так – поди проверь, правду ли он говорит, обещая, что осталось запереть всего-то пяток люков.

Закрывая третью дверь из числа оставшихся, они опять увидели Ламию – она, похоже, в этих коридорах чувствовала себя как дома и уж точно ориентировалась здесь лучше, чем Иван. Капитан захлопнул люк перед самой её мордой, когда охотник уже готовился подорвать себя.

– Вниз! – проревел Ларионов, обматывая запорное устройство попавшим под руку кабелем. – Там еще проход! Надо её опередить!

Они успели, несмотря на то, что по пути им пришлось разделаться еще с двумя мутами. Им повезло, что инфекция проникла на корабль ночью, когда большинство членов экипажа отдыхали в запертых каютах. Те, кто мутировал сразу, в большинстве своем там же и остались, не имея возможности выбраться. А случись всё днем – и коридоры кишели бы мутантами.

Уже перед самым выходом им пришлось вступить еще в один бой. Огромный мут словно бы сторожил коридор. Пули великана не взяли, а гранату Иван бросить не успел. Мутант резво кинулся к людям, но провалился в открытую выгородку. Воспользовавшись этим, Иван и капитан Ларионов, не сговариваясь, ввалились в ближайшую открытую дверь и оказались в комнате отдыха. Когда-то это помещение использовалось иначе: об этом можно было догадаться по большому количеству приборов и технического оборудования – кое-что еще работало, но местами от старых систем остались лишь пустые полуразобранные стойки да крепления. Зато теперь здесь находились велотренажер и беговая дорожка, огромный телевизор с игровой приставкой, библиотека, музыкальный центр и массажные кресла. Удивленный Иван озирался – он словно бы очутился в прошлом, в том благословенном времени, о котором любил рассказывать Борис.

Далекий пугающий гул и вибрация вернули его в настоящее – охотник бросился к Ларионову, помог ему запереть дверь, в которую уже бился разъяренный мут.

– Что будем делать? – спросил он у капитана, догадавшись, что выход здесь один – и они его только что заблокировали.

– А разве есть варианты? Придется прикончить эту тварь!

Они разбили телевизор, выдрали провода, с их помощью примотали пару гранат над дверью, протянули оторванный шнур питания через чеки, закрепили на скобе. Сняв тренажеры с креплений, поставили их так, чтобы дверь невозможно было сразу открыть нараспашку. Закончив приготовления, капитан укрылся за баррикадой из кресел и остальной мебели, выставил автомат, готовый прикрыть Ивана, махнул ему рукой.

Охотник сдвинул запор и тут же, как мог, рванул в укрытие.

Тяжелая дверь под ударами мута начала открываться, понемногу сдвигая тренажеры; шнур натянулся. Сначала вылетела одна чека, секундой позже – вторая. Мут как раз протискивался в щель, когда над его головой почти одновременно взорвались гранаты.

Иван зажимал уши ладонями, но взрыв всё равно его оглушил. Выждав несколько секунд, он открыл глаза, увидел перед собой маску Чистого, понял, что тот кричит что-то.

Они вывалились из-за баррикады.

Капитан Ларионов почти в упор выпустил две длинные очереди в мута, застрявшего в двери. Но вряд ли в этом была необходимость.

Иван рывками потащил в сторону беговую дорожку, удивляясь, откуда только у него взялись силы. Слух постепенно возвращался к нему – сначала что-то загудело, потом запульсировало; голове сделалось горячо – будто кипятком окатило. Он закричал, чтобы проверить голос.

– Чего орешь?! – надвинулся на него Чистый.

Они кое-как освободили дверь, вывалились в коридор, заперли последний люк, навсегда заблокировав Ламию в железном логове, и поползли к выходу из подлодки – через медицинский пост, через развороченный «стерилизатор» и «сушилку», через заляпанный кровавой слизью шлюз – под дождь и ветер.

– Я сделал, как обещал, – прокричал Чистый. – Теперь доставь меня на баржу! Обещаю – тебя не тронут!

– Ничего не выйдет, – сказал ему Иван.

– Почему это?

Охотник встал рядом с капитаном, заставил его повернуться, рукавом провел по заляпанному, забрызганному стеклу маски. И, вытянув руку, указал на далекое зарево:

– Баржа горит.

Подлодка содрогнулась, будто оживая. Из её глубин донесся отзвук уже знакомого гула – только теперь он не прекратился, а лишь сделался тише.

Пелена дождя вдруг рассеялась – словно шторы раздернулись. Зарево стало ясней и словно приблизилось. Иван, чувствуя страшную усталость, сел на мокрый, словно бы от холода содрогающийся металл. У него едва хватило сил, чтобы поднять винтовку и заглянуть в оптический прицел. Капитан Ларионов тут же отобрал у него оружие, но охотник увидел достаточно, чтобы понять – баржа обречена.

Она вся была охвачена огнем. Горела не только верхняя палуба. Языки пламени рвались изнутри. И она кренилась. Заваливалась на правый борт.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – непонятно сказал Чистый. Он сунул «винторез» Ивану в руки, сел с ним рядом. Сказал:

– Скажи мне правду, дикарь, от этого проклятого Коктейля есть хоть какой-нибудь прок?

Иван перекинул ремень винтовки через голову, шевельнул одним плечом, ответил:

– Вряд ли.

– Так какого черта… – Ларионов закашлялся, захрипел.

Из-под брюха подводной лодки выхлестнулась струя воды и пара. Жуткий грохот перекрыл все прочие звуки: атомный крейсер качнулся, подняв огромную волну и оторвав понтоны причала.

Иван потерял ориентацию в пространстве и не сразу понял, что оказался в воде. Винтовка, повисшая на шее, потянула его ко дну, он попытался сбросить её, но не смог. Надувшиеся кожаные штаны какое-то время поддерживали его на плаву, но он успел нахлебаться солёной воды – не прошло бы и минуты, как он с головой скрылся бы под волнами и уже не выплыл бы. Но внезапно ему под руку попалось нечто мягкое. Пальцы рефлекторно сжались, ноги во что-то уперлись. Иван вытянулся, глотнул воздуха, закашлялся, чувствуя, как отпускает паника.

Он мог держаться на воде!

Спасший его предмет вдруг шевельнулся, будто живой. Иван отпустил его, позволил ему немного всплыть, увидел нечто оранжевое, округлое, и с некоторым запозданием понял, что это Чистый в своем герметическом костюме. Вокруг его шеи надулся широкий воротник – за него-то Иван и схватился.

Капитан Ларионов, похоже, был жив. Ему не требовался атмосферный воздух. Он продолжал дышать через ребризер даже под водой. Но что случится, когда Чистый начнет задыхаться? Он сорвет маску и превратится в мута?

Иван закрутил головой, пытаясь понять, куда плыть. Но кругом только волны вздымались.

Он чувствовал, как стремительно уходят последние силы. От холодной воды сводило мышцы. Нечто темное словно бы вынырнуло из глубины, закачалось рядом – он дотянулся до неизвестного предмета, зацепил его скрюченными пальцами, потянул к себе – это был утопленник, Иван тут же его отпустил.

Волны били Ивана в лицо, накрывали с головой. Он отплевывался, давился.

Сколько прошло времени? Час? Или десять минут? Он не знал.

Где берег? Где горящая баржа? Где тонущий подводный корабль? Он не видел.

Что-то большое вдруг заслонило ему обзор. Перевернувшаяся лодка? Всплывший труп мута?

Задыхаясь, теряя сознание, он все же попытался ухватиться за плавучее тело. Рука зацепилась за веревку. Он тут же отпустил Чистого – капитан Ларионов медленно всплыл.

«Вход» – это слово появилось у Ивана в голове будто бы само собой, без всякой вроде бы причины.

«Вход».

Он беспомощно царапал чей-то упругий бок – кита? тюленя? – пытаясь на нем закрепиться.

Ему было жарко.

Что-то тяжелое висело на ногах, тянуло вниз.

«Вход».

Сознание Ивана вдруг прояснилось – это погибающий, агонизирующий организм подключил последние резервы, пытаясь спастись. Охотник практически перед самым носом увидел черные буквы на оранжевом фоне: «вход». Ниже – под надписью – такая же черная стрелочка. Он понял, что это не кит, не тюлень, не распухший труп мута. Это был надувной плот, сброшенный с баржи, – за него-то Иван и зацепился.

Хрипя, охотник потащил веревку на себя, пытаясь передвинуться в направлении, куда указывала стрелка. Ему удалось сместиться где-то на метр – и он увидел черную дыру, прикрытую пологом.

Волна приподняла Ивана. Он выкинул вперед раненую руку и отпустил веревку, понимая, что это его последний шанс на спасение.

Он так и не понял, как ему удалось забраться внутрь. Он отключался, сознание его меркло. Он ничего не запомнил – даже того, сколько времени продолжалась его борьба. Просто в какой-то момент он вдруг обнаружил, что большей частью находится на плоту, похожем на надувную палатку, и пополз дальше – вглубь.

Его вырвало солёной водой.

Он завозился, развернулся, высунулся наружу, тяжело дыша, лег грудью на невысокий борт – и его вырвало еще раз.

Что-то яркое мелькнуло среди волн, мягко шлепнулось о борт. Это был капитан Ларионов в своем костюме. Иван поймал его за руку, подтянул ближе, перехватил и потащил на плот: сначала одну ногу забросил, потом другую, потом попытался тело поднять, но сам едва не вывалился наружу. В конце концов ему удалось поднять Чистого под тент. Но эти усилия не прошли для него даром: открылись раны, а в голове помутилось. Пару минут Иван еще держался неимоверным усилием воли, но потом глаза его закатились, и он, бездыханный, повалился на залитое водой надувное днище…

91

На третий день после ужасной бойни мичман Теребко пришел в деревню дикарей.

Перешагнув незримую границу селения и увидев людей, он медленно опустился на колени и вытянул перед собой пустые руки. Вскоре вокруг него собралась толпа, в основном женщины и дети. Мужчины тоже были здесь, но они держались поодаль. И только с появлением Главы Совета они подошли к чужаку ближе.

– Зачем ты пришел? – спросил Борис Юдин, присев перед моряком и удивленно рассматривая его лицо – таких глубоких стариков Борису видеть не доводилось. Он разглядывал морщины вокруг глаз и на лбу, седые волосы и дряблую кожу рук и вспоминал своих учителей – всех, кого он еще помнил.

– Мои люди мертвы, – сказал мичман. – Их всех убил мут, и мы ничего не могли с ним сделать.

– Это была Ламия, – догадался Борис.

– Я не хочу возвращаться, – признался Теребко. – Я устал. Мне всё надоело. Если хотите, можете меня казнить, я это заслужил. Если помилуете, я хотел бы жить вместе с вами. Вряд ли мне долго осталось.

– Ты помнишь старое время? – спросил Борис.

– Кое-что помню.

– Тогда ты должен многое нам объяснить!..

Молчаливая толпа провожала их через всю деревню.

Какая-то девушка, прикрывая лицо рукавом, вынесла лепешку, протянула её мичману. Он принял дар, поклонился и сразу же вгрызся в еду. Лица мужчин чуть смягчились, многие убрали оружие – они еще не верили чужаку, но они доверяли Главе Совета.

Борис провел моряка в резиденцию, усадил его в горнице на свету, прикрыл дверь и встал у стены. Похоже, он совсем не боялся чужака, не ждал от него ни хитрости, ни подлости.

– Вы убили Ламию? – спросил он негромко.

– Того мута? – Мичман покачал головой. – Нет. Это был настоящий демон. Я уцелел чудом. Еще пять человек дышали, когда я их нашел, но ни один не пережил ночь.

– Её нельзя убить, – кивнул Борис. Теперь он выглядел успокоенным. Но вот тревога опять легла тенью на его лицо:

– А те люди, что на корабле, – они могут её убить?

– У них больше возможностей… – Мичман, поразмыслив, кивнул. – Пожалуй, они могли бы это сделать. Если их предупредить. Если они подготовятся.

– Не надо!

Борис порывисто шагнул вперед. Кулаки его сжались. Удивленный мичман посмотрел на него.

– Почему? Я думал, ты хочешь, чтобы мы убили эту тварь. Я мог бы замолвить словечко, если это как-то исправит то, что мы здесь натворили.

– Не нужно! Напротив, я хочу, чтобы она жила.

– Не понимаю.

– Никто не понимает. – Борис огляделся, будто подозревал, что его могут подслушивать. – Ламия – наша защита. Она – слуга Кодекса…

Ему так хотелось поделиться тайной, рассказать чужаку, что пахучие метки Ламии отпугивают других мутантов, что обычные муты боятся её и обходят стороной места, где она бывает. Он мог бы описать ему, как готовится походная мазь для обуви охотников – в ее состав входят экскременты Ламии, собранные на местах её кормёжек. Охотники, сами того не подозревая, распространяют пугающий мутов запах далеко за пределы деревни.

Борис давно считал, что все члены общины должны знать о том, как Ламия делает их жизнь безопасней. Люди должны полагаться не на привычные ритуалы, а на знание.

Но Первые Учителя считали иначе. Во главу угла они ставили Ритуал – его проще и быстрей освоить, чем получить настоящее Знание. И сохранить Ритуал, передавая его от поколения к поколению, намного легче, несмотря на регресс общества, на его одичание. Одна книга – Кодекс – описывала всё необходимое для существования племени. А сколько книг потребовалось бы дополнительно, чтобы объяснить все оставленные предками правила?

Борис не знал, для чего основателям общины было так важно сохранить главную тайну Ламии. Почему они скрывали, кто она? Боялись очернить братьев-заступников? Возможно. Хотели, чтобы Ламия отличалась от остальных мутов? Пожалуй. Первые Учителя, конечно же, понимали, что загадка и страх всегда взаимосвязаны. Наверное, они рассчитывали, что незнание станет причиной пугающих домыслов, страшных баек и легенд. Так всё и вышло.

А может быть, Первые Учителя боялись, что люди, узнав, кто такая Ламия, решат и своих мутировавших родственников не убивать, а отпускать на волю? Ведь если это однажды сделал один из братьев-заступников, значит, ничего страшного в этом нет, значит, это одобряет Кодекс, это может быть правильным и даже полезным…

Наверняка основатели общины знали, что делали, когда запретили обсуждать происхождение Ламии. Прошло не так много времени – и вот уже никто не помнит того, о чем знает единственно задержавшийся на этом свете Борис: то, как появилась Ламия, и её настоящее имя.

Она была женой одного из братьев-заступников, матерью его детей. Она дала начало одному из лучших родов в общине. А звали её Машей.

Однажды она мутировала, но еще живой Николай Рыбников не позволил её убить, как требовал Кодекс. Он собрал выросших детей Маши, и они вместе отвели мать далеко в лес. Николай решил кормить её досыта, чтобы она не вредила общине, – когда-то давно, добираясь к точке, указанной братом Степаном, Николай Рыбников встретил людей, защищающих подобным образом свой город. Те люди отлавливали на дорогах чужаков и приносили их в жертву мутам.

Николай принес в жертву животных.

Собрав всех Рыбниковых, он отправился на первую Большую Охоту. А вернувшись, своей рукой вписал в Кодекс несколько правил, еще не зная, что начинает новую главу, посвященную Ламии.

Вряд ли он тогда предполагал, что мут может стать защитником деревни. Но, несомненно, он видел, что Ламия отличается от других мутантов…

– Ты можешь остаться, – Борис повернулся к мичману. – Мне нужен человек, который помнит старое время. Но тебе придется много работать. Слишком многое мы забыли.

– Я готов, – сказал Теребко.

– Но если Ламия убита… – Глава Совета нахмурился. – Если её больше нет… Тогда жизнь здесь скоро изменится к худшему.

Мичман пожал плечами:

– Вряд ли я протяну долго.

– Тогда приступим к работе прямо сейчас.

Борис подошел к полке, снял книгу, листы которой были проложены десятками узких закладок, открыл, повёл пальцем по строкам, отыскивая нужно место. И спросил:

– Смартфон – что это такое?..

92

Иван Рыбников очнулся днем – но он не знал, какой это день по счету. Рядом с собой он нашел мертвого капитана. Сначала охотник решил, что Чистый задохнулся. Но, стаскивая с него защитный костюм, Иван обнаружил в плотной ткани маленькое отверстие, пробитое, скорей всего, осколком гранаты.

Капитан Ларионов не мутировал и не стал обычным заром – инфекция просто убила его.

Иван хотел избавиться от трупа, однако у него не хватило сил, чтобы перевалить его через надувной борт и скинуть с плота в море. Впрочем, вскоре он даже был этому рад.