Что хотят женщины Аделайн Л. Мари
– Погодите-ка, давайте разберемся. Вы возглавляете организацию, которая дарует женщинам осуществление их сексуальных фантазий? Но зачем об этом вы говорите мне? Сами ведь напомнили: я журналистка!
– Знаю. Но я доверяю вам. И… ну, нам бы хотелось, чтобы вы стали нашей следующей кандидаткой. И вполне возможно, также и последней, во всяком случае на какое-то время.
– Кандидаткой? Но почему я?
– Видите ли… в последние годы мы выбирали таких женщин, которые страдали от сексуального оцепенения, или же тех, которые были буквально сломаны. На этот раз в качестве последней кандидатки мы хотим взять женщину, которая просто давно перестала ставить секс на главное место или просто уделять ему достаточно внимания. Кого-то с хорошим жизненным опытом. К тому же а почему бы и не вы? Вы красивы, самодостаточны, деловиты. Как говорилось в той статье, свидания – это не то, на что вы готовы тратить много времени. А я вам предлагаю позволить нам сделать для вас то, чего вы сами для себя никогда не сделаете. Мы в этом мастера.
На несколько мгновений я просто онемела, потом наконец спросила:
– А что вы подразумеваете под «последней кандидаткой»?
Матильда как будто на мгновение-другое куда-то унеслась, потом вытряхнула из головы явно невеселые мысли.
– Ну, боюсь, С.Е.К.Р.Е.Т. изжил себя. Это было чудесное предприятие, но после следующей кандидатки мы закрываем лавочку, хочется нам того или нет, – сказала она и тут же махнула рукой официанту, прося подать счет. – Если вы решите, что вам хочется это испытать, позвоните мне. Я вас приглашу на заседание нашего Комитета.
– Комитета?
– Да. В нем состоят женщины вроде вас, те, кто изменился к лучшему, приобретя новый опыт. Некоторые из них – известные в Новом Орлеане дамы: врачи, юристы, актрисы и так далее. Знакомые вам имена. Но есть и простые официантки, парикмахеры, учительницы. И мужчины, которых мы вербуем для осуществления женских фантазий, могут быть тоже кем угодно: повара, строительные рабочие, антрепренеры, крупные предприниматели. Есть и такие, чьи имена на слуху во всем мире.
И тут до меня дошло!
– Пьер Кастиль! Вот откуда вы его знаете! Он один из этих… ваших рекрутов, так ведь?
Матильда Грин могла бы стать исключительным игроком в покер. Выражение ее лица не изменилось ни на йоту. Она даже не моргнула, а когда наконец заговорила, то тщательно взвешивала каждое свое слово:
– Даже если он и был таковым, Соланж, я бы никогда не ответила на ваш вопрос. Мы превратимся в ничто, если не будем осмотрительны, и я надеюсь, вы сами сочтете это весьма успокаивающим, если хорошенько подумаете. И я надеюсь также, что могу быть уверена и в вашей осмотрительности.
Я уставилась на свои руки, чувствуя себя немного неловко из-за собственного взрыва. Сорок лет давали себя знать самым неожиданным образом: в том, как морщилась кожа на костяшках пальцев, как болталась она на локтях, а еще я ощущала онемение в пояснице по утрам и заметила один-два седых волоска в некоторых интимных местах. Я все еще могла отказаться, но Матильда была права: меня это действительно больше не беспокоило. Я перестала интересоваться сексом. Ну разве что позволяла себе одну-другую встречу, даже порой и с одним и тем же мужчиной, чтобы раздеться, выключив свет. Но все больше и больше сама мысль о том, чтобы провести с кем-нибудь несколько расслабляющих ночей, мысль о том, чтобы заснуть не в собственной постели, умываться не в своей ванной комнате, нарушить привычную рутину, – ну, одной только мысли обо всем этом хватало, чтобы лишить меня остатков желания.
– Надо хорошенько подумать, – сказала я, нервно засовывая в карман карточку, которую она мне дала.
Удивительно, но мне не хотелось с ней прощаться. Матильда была из тех, с кем просто не желаешь расставаться.
В тот вечер мой дом был пуст. На все выходные Гас отправился к отцу, и это почему-то внезапно меня расстроило. Я же всегда с наслаждением предвкушала одиночество, диван, любимые книги, стаканчик вина, уютную пижаму… и вдруг испугалась всего этого. Когда я была помоложе, то обычно с удовольствием отправлялась на прогулку. Мне нравился сам ритуал: выбор наряда, косметики. Потом я обдумывала, в какой именно клуб отправлюсь, и я никогда не принадлежала к тем, кто ждет в очереди у входа. Да уж, немало денег я потратила на то, чтобы побывать там, где играет джаз, протанцевать до заката солнца. Как с Джулиусом.
Но это было в прошлом.
Несмотря на трудности в деловой сфере, сексуальная жизнь Джулиуса после развода, похоже, буквально расцвела. За последние восемь лет у этого человека было по меньшей мере две очень серьезные связи. Но если бы те женщины не были так добры к Гасу, я бы быстро убедила Джулиуса никого больше не пускать в свою жизнь.
Впрочем, ранимость и чувствительность были не для меня; к тому же я буквально панически боялась попросить кого-либо о помощи. Так что мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы после двух мучительных дней все же взяться за телефон и позвонить Матильде. Я сказала «да», потому что из всего этого могла получиться отличная история. Нет, не такая, которую я стала бы кому-нибудь рассказывать, но ведь и не все истории предназначены для этого.
Когда я подходила в Особняку на Третьей улице, чтобы встретиться с Комитетом, я представляла собой сплошной комок нервов. Но Матильда оказалась права: все те женщины действительно были такими же, как я. Я имею в виду не то, что несколько из них оказались афроамериканками, хотя мне было приятно, что Комитет не состоит из одних только белых. Но дело было скорее в том, что это были женщины в возрасте, ни одной юной мордашки, ни одной девчонки, а именно женщины – женщины, смотревшие на меня прямо, излучавшие особую сексуальную уверенность, о которой я давно забыла ради профессиональной карьеры. Они гордились своей женственностью.
Я немного успокоилась, нас представили друг другу, и меня заверили: все, что здесь происходит, останется в тайне. Конечно же, у меня были вопросы. Если я в какой-то момент передумаю, то могу ли я остановиться? Да, безусловно. У меня ребенок. Вы можете учесть мои родительские обязанности? Боже, да о чем тут говорить?
В конце концов, я уже была не столько напугана, сколько заинтригована, что, конечно же, хороший знак для журналиста.
В общем, я произнесла «да» и покраснела, услышав аплодисменты.
– К твоему «да» добавляется и символ нашей связи с тобой и друг с другом, – сказала Матильда, ставя передо мной пурпурную коробочку.
В коробочке лежала золотая цепочка, такая же, как и у других женщин, только на моей не было звенящих подвесок.
– Это мне? – спросила я, поднося к свету тяжелую золотую цепочку.
– Да, тебе, – ответила Матильда.
После объятий и поздравлений меня отправили домой с небольшой папкой, которую мне было велено не открывать, пока Гас не заснет.
В тот вечер я позвала няню, дважды убедилась, что свет в комнате сына погас, приготовила чай и включила классическую музыку. Я даже еще раз проверила, спит ли Гас, прежде чем уселась за кухонный стол с мраморной столешницей, тот, за которым я ела в детстве, и дрожащими руками открыла папку. Внутри я обнаружила длинный список фантазий и сценариев, иные были из ряда вон, другие вполне обычными – своего рода перечень сексуальных желаний, но при каждом оставалось несколько пустых строк, чтобы можно было внести собственные уточнения. Матильда в особенности подчеркивала, что я должна быть честной, что никакая фантазия не может быть ни слишком скучной, ни слишком непристойной, чтобы ее нельзя было рассмотреть и принять.
Я заточила карандаш и принялась обдумывать все это куда более тщательно, чем обдумывала список гостей, которых следовало пригласить на свадьбу. Мой первый сценарий родился легко.
Прежде всего мне бы хотелось однажды вернуться домой после долгого рабочего дня и увидеть, что все скучные мелкие дела и проблемы решены очень привлекательным и сексуальным мужчиной, который заодно приготовит мне ванну и для которого мне не придется готовить и мыть посуду, или даже разговаривать, если мне этого не захочется. Мы могли бы просто… – Тут я заколебалась. – Мы могли бы просто… заниматься сексом?
Я поставила в конце вопросительный знак. Секс не был заранее определенным выводом, по крайней мере для меня.
И вот теперь, три недели спустя, этот самый сценарий разворачивался точно так, как я его написала. Он был здесь. Мой первый воображаемый мужчина.
Звук бегущей воды становился громче по мере того, как я поднималась по лестнице. Моя рука сжимала перила, и я вдруг заметила цепочку общества С.Е.К.Р.Е.Т., выглядывающую из-под рукава блузки. Я поднималась наверх тихо, старательно ставя ноги только на застеленную ковром часть лестницы. Потом шум воды прекратился, и я замерла на месте.
– Доминик?
– Я в ванной комнате! – крикнул он в ответ. – Нашел полотенца.
Я прижала ладонь к сердцу, чтобы хоть немного его утихомирить.
– Ты можешь войти, Соланж. Я выгляжу прилично.
Ох, боже правый… Я наконец добралась до конца лестницы и повернула по коридору к своей спальне, чувствуя, как сжимается мой желудок. Мне никогда не приходилось заниматься сексом с абсолютно незнакомым человеком. Что я делаю? Я что, с ума сошла? В моей ванной комнате были и ванна, и душевая кабина, и Доминик как раз вышел из-под душа, обернув полотенце вокруг скульптурной талии. Мне показалось, что комната расплывается то ли из-за света, лившегося сквозь окно с цветными стеклами, то ли из-за пара или из-за того, что меня всю трясло. Но передо мной стоял бронзовый Адонис, с которого на кафельный пол стекали капли воды, и большего я и желать не могла. Я вдруг осознала: мое дыхание стало поверхностным и я пытаюсь глубже вдохнуть воздух, чтобы не потерять сознание при виде этой гладкой кожи, сильных рук, голых ног, крепко стоящих на полу. Я наконец впихнула кислород в свои легкие, как меня этому учили на курсах для беременных. Курсы! У меня же есть ребенок! Я не должна…
ПРЕКРАТИ ДУМАТЬ!
Доминик улыбался улыбкой мужчины, который прекрасно знает, какое впечатление он производит на женщин. Ты сейчас разденешься перед этим человеком, Соланж. И тебе это понравится…
Ванна рядом с Домиником была наполнена водой, на поверхность всплывали пузырьки, а на дальнем краю ванны стоял ряд зажженных чайных свечей. Выглядело все просто чудесно.
– Я тут быстренько принял душ и одновременно наполнил ванну. Наверное, я истратил всю горячую воду в доме. Прошу прощения.
И снова – улыбка. Та самая улыбка.
– Все в порядке, – сказала я, потирая шею.
– Думаю, температура воды в самый раз. Хочешь проверить?
Его взгляд не отрывался от меня, когда я пересекала комнату. Я наклонилась и опустила пальцы в пенистую воду.
– Прекрасно, – сказала я.
– Тогда почему бы тебе туда не забраться? И… я принесу тебе что-нибудь выпить, – добавил Доминик, видимо почувствовав мое смущение и страх раздеться перед ним. – Что-то конкретное?
Ох, боже…
– Да. Это было бы чудесно. Может, воды? Стаканы в буфете в столовой. Или вина. Может, вина? В холодильнике есть открытая бутылка.
Доминик вышел, а я проводила его взглядом. Сделайэтосделайэтосделайэто. Я быстро выскользнула из юбки и блузки, положив их (аккуратно) на столешницу с умывальником. Потом сняла бюстгальтер и трусики и засунула их под одежду. Проверила воду пальцами ноги. Ох, немножко горячая, но все равно хорошо, нет времени медлить.
Я погрузилась в воду по самые ключицы, тщательно скрыв тело под пеной, и мои колени превратились в коричневые холмы со снежными вершинами, понемногу скользившими вниз. Я обожала свою ванну – прекрасную модель, белую, овальную, которую я выбрала тогда, когда поняла, что нам с Гасом предстоит остаться в доме моего детства, и тогда я отремонтировала хозяйскую ванную комнату и спальню. Мне в то время казалось ужасно декадентским ставить джакузи, но я все равно это сделала. И с тех пор она частенько бывала моим единственным средством для расслабления.
Несколько минут спустя Доминик снова поднялся наверх и вошел в ванную, держа в одной руке запотевший стакан, а другой все так же придерживая полотенце. Я наклонилась вперед, чтобы обхватить руками колени и скрыть грудь, и быстро отвела взгляд от его великолепного брюшного пресса. Доминик такой… Это было слишком…
– Ты уже забралась, – сказал он, протягивая мне стакан. Я взяла его. – Тебе удобно?
Я кивнула, сделала глоток и осторожно поставила стакан на угол ванны. Доминик опустился на колени рядом со мной.
– Потому что если тебе не очень уютно…
– Нет. Я в порядке, – ответила я, слегка поперхнувшись вином. Я понимала, что моя улыбка выглядит жалко. – Правда. Это просто… Мне надо как-то привыкнуть…
Привыкнуть? Вау! Весьма сексуально, Соланж!
Доминик улыбнулся, а я почувствовала себя так, словно готова была разреветься. Не знаю почему. Я не боялась, мне не было грустно. Совсем наоборот. Я была… благодарна. Даже тронута. Торс Доминика находился в нескольких дюймах от края ванны. Я могла протянуть руку и коснуться его, мне даже хотелось это сделать. Доминик был не просто хорош собой, он был добр…
Доминик взял сложенную белую махровую салфетку с края ванны. Окунув ее в пенную воду и отжав излишки воды, он стал водить ею по моим плечам. Я позволила ему массировать себя мягкими круговыми движениями, и моя голова сама собой наклонилась вперед, расслабляясь. Рука на моем теле, простое человеческое прикосновение… Как же я была одинока! Почему я этого не замечала?
Шершавая ткань, теплая вода, рука Доминика так близко к моей коже… Все это было предназначено для того, чтобы успокоить меня. Я закрыла глаза.
– Ну как тебе?
– Отлично, – пробормотала я.
Через мгновение я почувствовала, как салфетка исчезла, а вместо нее моей спины коснулись мягкие губы.
– А это как тебе?
– Тоже неплохо.
Доминик еще раз поцеловал меня, потом провел салфеткой по спине от одного плеча к другому, а потом губами прошелся по дорожке, оставленной тканью. Ох, боже… Я буквально таяла в воде. Сколько времени прошло с тех пор, когда со мной обращались так нежно?
– Тут становится немного прохладно, – прошептал Доминик, касаясь губами моего левого уха. – Могу я присоединиться к тебе?
Ну, начинается! Дыши глубже.
Я подвинулась в ванне вперед, освобождая для Доминика место позади себя. Краем глаза я видела, как он уронил полотенце, и успела заметить пятно темных волос и приподнявшийся пенис, весьма симпатичный. Доминик шагнул в воду, его колени охватили мои бедра, когда он сел. И тут же он мягко привлек меня к своей теплой груди. Я ощущала его эрекцию, становившуюся все сильнее по мере того, как руки Доминика передвигались с моих плеч к груди. Я все еще продолжала прикрывать грудь мокрыми ладонями, и Доминик осторожно сжал пальцы на моих запястьях.
– Позволь мне, – негромко произнес он, раздвигая мои руки в стороны.
– Позволить тебе что? – спросила я, стараясь подавить нервное хихиканье. Тебе сорок один год, черт побери! Ты не должна хихикать!
– Пора уступить, Соланж. Ты просто… позволь мне.
После краткого колебания я все же бессильно уронила руки, и Доминик… Ну, он осторожно взял сначала одну мою руку, потом другую и прижал мои ладони к внешней стороне своих крепких бедер. Это было чарующе, это было нечто новое для меня, и я одновременно и наслаждалась, и наблюдала. Ладони Доминика скользнули по моим рукам снизу вверх, к плечам, а потом снова вниз – на этот раз к груди, мокрой и скользкой, покрытой клочками пены. Я смотрела, как Доминик большими пальцами ласкает мои соски, вызывая во мне волну острого наслаждения. Я судорожно вздохнула, прижимаясь спиной к его телу, и теперь уже его член буквально вонзался в мое тело, а я прижалась затылком к его слегка щетинистому подбородку. Я старалась не намочить волосы. Я готова была согласиться на многое, но иметь мокрые волосы – нет-нет. Я положила ладони на руки Доминика, ласкавшие мою грудь, а его ноги крепче сжали меня. Могу поклясться, это было похоже на то, как если бы меня стиснули два мощных древесных ствола.
– Ммм… – промычала я, закрывая глаза, когда руки Доминика соскользнули с моей груди и отправились вниз, чтобы очутиться между ногами, погруженными в воду.
Мог ли он определить под водой, насколько я мокрая внутри? Пальцы Доминика легонько потянули за короткие волоски, и мне пришлось собрать все свои силы, чтобы не выскочить из воды, давая ему больше свободы. Я так хотела этого мужчину. Я позволила себе вскинуть руки и обхватить его шею, а он поглаживал и дразнил меня, и теперь его руки раздвигали пошире мои бедра, насколько это позволяли края ванны.
Доминик прижался лицом к моей шее, его пальцы исследовали складки моей женской плоти, а губы с силой ласкали мою кожу. Я буквально ощущала себя пожираемой, когда два пальца Доминика скользнули между самыми нежными складками и затем проникли внутрь.
– О-ох! – вырвалось у меня, и моя спина сама собой изогнулась, а вода между нашими телами шумно всплеснула.
А Доминик другой рукой уже снова поглаживал мою грудь, на этот раз крепче, более настойчиво, а пальцы первой пробрались немного глубже и стали двигаться немного быстрее. Время от времени он останавливался, когда я вздрагивала от его прикосновений. Потом его рука оставила мою грудь и коснулась подбородка, чтобы немного повернуть мою голову, – и тут же язык Доминика принялся дразнить мое ухо. Доминик поворачивал меня то так, то эдак, и я полностью отдалась ему. Потом он вдруг все прекратил и отодвинулся от меня, но продолжал поглаживать спину. Я оглянулась, когда он достал пакетик с презервативом из-под стопки салфеток, разорвал его и надел презерватив.
– Повернись, Соланж, чтобы я видел тебя, когда буду тебя иметь, – прошептал он.
Он с неожиданной силой поднял меня из воды и развернул лицом к себе, и его великолепный член устремился ко мне. Я протянула руку, чтобы помочь ему сразу проникнуть как можно глубже, ощутила наконец его внутри себя и крепко сжала ногами его бедра. Это было необычайное ощущение. А потом Доминик начал двигаться, крепко обнимая меня за талию.
– Откинься назад, обопрись на руки, – попросил он. – Я хочу, чтобы ты видела, как я это делаю.
Я послушалась, и оба мы сосредоточились на движениях его пениса, то погружавшегося в меня, то выскальзывавшего наружу, а вода при этом с плеском ударялась о края ванны. Доминик начал ласкать мой сильно набухший клитор, я и не представляла, что такое возможно.
– Ммм, – невольно вырвалось у меня. Крепко держась одной рукой за плечо Доминика, а другой опираясь на край ванны, я наконец поймала его ритм.
Темные глаза Доминика смотрели на меня с такой страстью, что я с трудом выдерживала его взгляд. Я откинула голову назад и крепко зажмурилась. Поверить не могу, что это происходит со мной, здесь, в моей собственной ванне!
– Ох, Соланж… ты черт знает как хороша! – простонал Доминик, врываясь в меня, а его большой палец продолжал кружить возле моего клитора, и все мускулы его тела напряглись.
Мы подняли целую бурю вокруг себя, и вода уже выплескивалась через край, погасив сначала одну свечу, потом вторую… А Доминик, наклонившись вперед и обняв меня за шею, снова прижался жадными губами к моему уху.
– Отдайся до конца, Соланж, – прошептал он. – Я хочу, чтобы ты отдалась… ради меня!
И тогда я ощутила, как стало таять мое внутреннее напряжение. Я упиралась ногами в край ванны, когда обжигающая волна вырвалась наружу и промчалась по всему телу. Я с силой откинулась назад, опираясь на руки, а взгляд Доминика стал теперь пылающим. Он продолжал вонзаться в меня снова и снова, мягко массируя при этом клитор, и эта искусная комбинация движений вызвала наконец во мне взрыв, который, казалось, невозможно выдержать, и я позволила ему сжечь меня изнутри, позволила произойти всему, и мой оргазм был яростным и жестоким… А Доминик продолжал двигаться, пока я стонала, глядя в потолок («Ох, да, да…»). Потом и он достиг финала, опустошив себя с громким криком, и никто не мог нас слышать сквозь закрытые окна, ни соседи с задней стороны дома, отгороженные соснами, ни тот сосед, который мыл машину на другой стороне улицы, ни прохожие, гулявшие с собаками неподалеку от моего уютного дома на Стейт-стрит.
Задыхаясь, я буквально упала на тело Доминика, мои руки повисли вдоль его спины, и я пыталась набрать в грудь воздуха, как какая-нибудь тонущая жертва. Доминик крепко обнял меня, целуя в плечо. Мы замерли так на несколько мгновений, пока мое дыхание не восстановилось. Вода уже начала остывать. Тогда Доминик осторожно отодвинулся от меня и вышел из ванны; вода потоками стекала по его великолепным бедрам. Он снял с крючка на двери мой халат и развернул его, как бы приглашая меня нырнуть в теплую ткань.
– Мадам, ваш халатик, – сказал он.
Я выпрямилась, ощущая головокружение, чувствуя себя немножко глупой и счастливой.
Выйдя из воды на коврик и повернувшись, я сунула руки в рукава халата. Доминик закутал меня в него и завязал пояс, энергично растирая мне руки и бока, чтобы высушить кожу.
– Спасибо.
Не глупо ли было говорить это?
А Доминик, наклоняясь, чтобы поднять полотенце и обвязать его вокруг бедер, сказал:
– Сунь руку в карман, Соланж.
Я так и сделала – и достала из кармана маленькую пурпурную коробочку. В ней лежала моя первая подвеска, золотая капелька в центре мягкого облачка. На одной ее стороне было выгравировано слово «Капитуляция», а на другой – римская цифра «I». Подвеска была точно такой же, как подвески на браслете Матильды и на всех браслетах женщин в Особняке, которых я видела в тот день…
– Поможешь? – спросила я, протягивая подвеску Доминику.
Мое сердце бешено колотилось.
– Конечно, – ответил Доминик, и его ловкие пальцы прикрепили подвеску к браслету.
Я подошла к зеркалу над умывальником, чтобы посмотреть на браслет.
– Он просто чудесный, – сказала я, поднимая руку на уровень глаз.
– Как и ты.
Я повернулась к нему лицом:
– Спасибо тебе, Доминик, за… за то, что сумел меня убедить… И за это… – добавила я, показывая на ванну. – А теперь что?
– Ну, теперь я бы предложил тебе немножко отдохнуть. И разрешить мне заняться посудомоечной машиной и раковиной на кухне и еще чем-нибудь, что тебе хотелось бы починить до того, как я уйду.
– Да уж, в моем списке неотложных дел найдется еще кое-что. – Я неловко улыбнулась Доминику в зеркало.
Он поднял с пола свою одежду и вышел, оставив меня стоять посреди ванной на все еще дрожавших ногах. Окна в ванной запотели от пара. Я это сделала. Я сделала нечто такое, чего никогда в жизни не делала: я просто-напросто отдалась прекрасному молодому человеку, которого, наверное, никогда больше не увижу. И я… я горжусь собой!
Я вышла в спальню, сняла с кровати покрывало, уронила на пол халат и голышом скользнула под прохладную простыню. Закрывая глаза, я позволила своей руке скользнуть туда, где начала ощущать легкую боль. Да уж… Я слышала, как Доминик внизу, на кухне, то запускает, то останавливает посудомоечную машину. Потом до меня донеслось позвякивание металла. Чудесно…
Засыпая, я думала о том, что он мог бы исправить по крайней мере еще одну вещь до ухода. Еще одну, и все…
Глава вторая
Кэсси
Все произошло слишком уж быстро. Что-то мне подсказывало, что не нужно было приглашать Уилла на тот благотворительный прием в обществе С.Е.К.Р.Е.Т. Но я не прислушалась. И еще что-то велело мне увести Уилла подальше от Пьера Кастиля в ту самую секунду, когда тот открыл рот, чтобы выложить всю правду о С.Е.К.Р.Е.Т. – о сексе, фантазиях, мужчинах, причем в самых грязных выражениях вроде «шлюхи», «суки» и так далее.
Но в ту роковую ночь я просто застыла в темном углу. Я ничего не сказала, когда Пьер объяснял Уиллу, что суть деятельности общества С.Е.К.Р.Е.Т. в том, чтобы «использовать и выбрасывать мужчин». Пьер заявил, что то же самое я проделаю и с Уиллом, если тот мне это позволит, и было похоже, что Уилл ему поверил.
Так сколько было мужчин, Кэсси? Сколько? И с каких все это пор?..
Тайны и ложь теперь окружали меня так же, как они окружали Трачину, бывшую подругу Уилла, женщину, весьма долго державшую его в уверенности, что ребенок, которого она носит, – его. И прошел лишь месяц с тех пор, как Уилл сделал ошеломившее его открытие: все это неправда, ребенок – результат связи Трачины с Каррутерсом Джонстоуном, ранее женатым, а теперь разведенным окружным прокурором, которого она по-настоящему любила. Не то чтобы Уилл любил Трачину. Нет, не любил, но ему ужасно нравилась мысль стать отцом. Я тогда надеялась, что наше счастливое воссоединение сможет помочь ему исцелить эти раны, но они открылись заново, и в этом была моя вина…
– Я… Мне ужасно жаль, что я не рассказала тебе всего раньше, Уилл, но я страшилась узнать, как ты на это отреагируешь, – бормотала я.
Прижимая ладони к его груди, я пыталась объяснить, ради чего было создано общество С.Е.К.Р.Е.Т. и что оно сделало для меня. Но Уилл просто не слушал. Он бешено таращился на Джесси Тернбула, моего бывшего любовника, а теперь друга, который хотел убедиться, что у меня все в порядке.
– Он что, из списка этого года или это прошлогодняя модель, а, Кэсси? – шипел Уилл. – Может, ты и его попросишь отшлепать тебя?
Джесси шагнул вперед. Он уже врезал как следует Пьеру, и я не сомневалась, что в случае необходимости проделает то же самое и с Уиллом.
– Ну, мне этих постельных драм хватит теперь до конца жизни, – заявил Уилл перед тем, как умчаться прочь с приема, предоставив Джесси утешать меня.
И с тех пор Уилл Форе меня не любил.
По дороге домой я была безутешна. Джесси пытался мне объяснить, что Уилл не отвергает меня, что он отвергает двуличность. Я слушала, наблюдая за городом, плывшим мимо меня за окном грузовика Джесси. Он остановил грузовик перед «Отелем старых дев», заглушил мотор и повернулся лицом ко мне:
– Хочешь, чтобы я зашел?
Когда любовь всей твоей жизни отказывается от тебя из-за твоего прошлого, легко представить, что можно броситься в объятия человека, который принимает тебя целиком, такой, какая ты есть, в особенности когда эти объятия так теплы, и крепки, и надежны. И хотя я и пригласила Джесси подняться наверх, но не зашла дальше поцелуя.
Пока Джесси кипятил воду для чая, я сбросила это ужасное, это прекрасное черное атласное платье и натянула старую хлопчатобумажную футболку и спортивные штаны. Пока заваривался чай, я несколько минут всхлипывала на диване, отпихнув от себя свою кошку Дикси, которая пыталась меня утешить. Джесси сел рядом со мной и просто слушал. Время от времени он брал меня за руку, говоря, что все будет в порядке, что Уилл опомнится, что я не сделала ничего плохого и что мне просто следует набраться терпения.
– Но, Джесси, ты же его слышал сегодня! – воскликнула я, бросая на кофейный столик очередной ком промокших бумажных салфеток. – Ты слышал! Он все решил!
Джесси всмотрелся в мое лицо. Он собирался быть откровенным со мной, и я уже могла предсказать, что его слова мне не понравятся.
– Ну, всякое ведь бывает, Кэсси. Я и сам мужчина… И я думаю… Ну, после того, какой у этого парня выдался год, я бы тоже испугался.
– Он не испуган, он взбешен!
– Позволь кое-что рассказать тебе о мужчинах, Кэсси. Когда мы пугаемся, мы не показываем страх, мы демонстрируем гнев…
Может, во всем этом и была какая-то правда, но я не готова была ни отпустить Уилла, ни уйти сама.
– Ха! Нет, Джесси, он просто думает теперь: «Что за чертова шлюха, хорошо, что я все вовремя узнал!»
Это был выстрел наугад, но Джесси наклонился ко мне, глядя на меня, как озабоченный врач:
– Да почему ты такое говоришь, Кэсси?
– Ты же его видел, Джесси! Он теперь ненавидит меня! Его тошнит от того, что я делала!
– Нет, это не так, ничего подобного. Ему ненавистно то, что женщина, которую он любит, вела… ну, не знаю… странную двойную сексуальную жизнь… И он просто не представляет, что ему с этим делать, но его переполняют страх и чувство угрозы. Ты следишь за моей мыслью?
– Слежу. Я просто… Я сама все так запутала! Уилл и я. Ты и я. Я хочу сказать, ты-то со мной мил, хотя я так с тобой обошлась.
Мы с Джесси не виделись около месяца, с того самого дня, когда родился малыш Трачины и когда наконец стало ясно, что сердце Уилла принадлежит мне, а мое – ему, и что бы ни было между мной и Джесси, это не значило ничего, кроме чистого секса.
– Опять ты за свое, Кэсси! Тебе нужно выбросить все это из головы. Я не шучу. Если бы Матильда была сейчас здесь, она бы ради твоей же пользы вышибла бы из тебя всю эту чушь.
– Ну да… Мне очень жаль.
Лицо Джесси смягчилось, опасение уступило место мягкому сочувствию.
– Не надо передо мной извиняться. Ты никогда ничего дурного мне не делала. Перед собой извинись!
Глаза у меня основательно распухли от слез. Я завела руку за голову и откинулась на спинку дивана. И позволила своим пальцам коснуться плеча Джесси. Я посмотрела на него сквозь мокрые ресницы. Я что, заигрываю с ним? Нет. Может быть… Я искала утешения, поддержки. Джесси откликнулся, придвинувшись поближе ко мне, а потом нежно, легко поцеловал в висок:
– Пока, куколка. Ложись спать. Я тебе позвоню.
А вот если бы он приподнял мой подбородок и придвинул губы к моим губам, смогла бы я воспротивиться? Думаю, да. Может быть. Нет. Да! Кто знает? По правде говоря, я понятия не имела, чего мне хотелось в ту ночь. Но вся эта раздвоенность, размытость линий, смущение и грусть вовсе не возбуждали мужчин, причастных С.Е.К.Р.Е.Т.
Джесси встал, потянулся, и его крепкий живот выглянул из-под задравшейся футболки. Никогда прежде я не думала, что склонна к зрительным наслаждениям, однако с момента появления в моей жизни С.Е.К.Р.Е.Т. я узнала о себе очень много нового.
Слишком уставшая, чтобы подняться с дивана, я лишь помахала Джесси рукой. А он отсалютовал мне и ушел, аккуратно закрыв за собой дверь. Потом я посмотрела на сверкающий на руке браслет, на котором позвякивали десять подвесок, и каждая из них была мной любима и желанна. Но теперь мне вдруг показалось, что браслет слишком тяжел для моей руки.
На следующее утро, собираясь на свою утреннюю смену в кафе «Роза», я тщательно оделась и причесалась. Я хотела выглядеть собранной, спокойной, зрелой, а не той, которая прорыдала всю прошлую ночь. И очень надеялась, что Делл ничего не заметит. Весь прошедший месяц она не слишком-то обращала внимание на нас с Уиллом, а ведь мы постоянно целовались по разным углам в кафе, и сейчас я надеялась, что она не заметит, что мы разорвали отношения.
А тут меня вдруг ошарашило еще одно воспоминание. Вчера, в приливе глубоких чувств ко мне, Уилл не только попросил меня стать управляющей в его новом чудесном ресторане на втором этаже, но и заявил, что решил назвать его «Кэсси», в мою честь, и это тронуло меня до слез. Но теперь я не была уверена даже в том, что вообще хочу и дальше работать с Уиллом.
Возможно, мне нужно было просто уволиться. Самое время. Возможно, если мы долго не будем видеть друг друга, не будем постоянно сталкиваться, обижать друг друга, нам станем легче? Возможно, именно в этом мы оба нуждаемся? Но тут я похолодела при мысли: «Уилл может и сам меня уволить». И хотя такое увольнение, скорее всего, будет незаконным, я же не стану тратить свои сбережения на адвокатов… Зная себя, я подумала, что просто уйду, поджав хвост, и приму предложение Анджелы Реджин насчет работы в Особняке.
Когда я добралась до Френчмен-стрит, то приняла решение. Осеннее солнце ласково согревало меня. Я даже немного выпрямилась на ходу. Если бы только я сумела убедить Уилла в том, что С.Е.К.Р.Е.Т. многое сделал для меня, и не только в сексуальном смысле. Ладно, я и так могу за себя постоять. Могу добиться того, чего хочу. Я стала смелее, увереннее в себе, больше не пугаюсь всего на свете. Я не принадлежала к тем женщинам, которые готовы быть с кем угодно, лишь бы не остаться в одиночестве. Одиночество больше меня не страшило. Одиночество было проблемой и вызовом, да, но оно также и приносило глубокое удовлетворение. Быть одной не значит быть одинокой.
К тому времени, когда я добралась до кафе «Роза», я была уже уверена: сегодня мой последний день работы на Уилла Форе. И я была уверена и в том, что со мной все будет в порядке. Я посмотрела наверх, на новый ресторан, на его недавно вставленные окна, с которых еще не сняли заводские наклейки. Да, мне будет грустно, но я это переживу. Способность вставать на ноги после падения, восстанавливать душевные силы – этому тоже, помимо всего прочего, научили меня в обществе С.Е.К.Р.Е.Т., а сегодня именно это и было мне нужно.
Время завтрака было суматошным. Мы с Делл проносились мимо друг друга сквозь вращающиеся двери, она выскакивала с тарелками яичницы, я проносилась с грязной посудой, и обе мы нервно постукивали пальцами по стойке, когда ждали кофе. И лишь во время дневного затишья Уилл появился в кухне. Я стояла спиной к двери и срезала кожуру с лаймов, а Делл готовила глазурь для одного из своих знаменитых пирогов. Когда я оглянулась, мое сердце на мгновение остановилось от того, что я увидела: красивое лицо Уилла вытянулось и осунулось, темные глаза налились кровью, веки распухли…
– Привет, – сказал он нам обеим, ставя на металлический разделочный стол коробку с апельсинами.
Делл не обратила на Уилла внимания, зная, что его приветствие обращено прежде всего ко мне.
– Привет, – ответила я, делая такое же бесстрастное лицо, как у него.
– До дома добралась нормально? – спросил Уилл хриплым голосом.
– Да, – коротко сказала я, не поворачиваясь к нему лицом, удержавшись даже от того, чтобы сообщить, что домой меня отвез Джесси. Ну ничего ведь не случилось.
– Хорошо. Хорошо, – пробормотал Уилл. – Мне жаль, что я вот так сбежал. Но я подумал, что оставил тебя в хороших руках.
Так и есть, камень в сторону Джесси.
– Уилл, я…
Делл совершенно не желала слушать того, что могло быть сказано дальше.
– Эй, ребята, если я вам понадоблюсь, то я там, делом занимаюсь. – И через вращающиеся двери она покинула кухню.
Уилл отвернулся, чтобы выложить на стол принесенные фрукты и овощи. Я направилась к нему, желая помочь, ведь я всегда это делала.
– Нет! – резко произнес он, разворачиваясь. Я отступила на шаг. – Я хочу сказать, я и сам могу. А ты позаботься о посетителях.
В кухню вприпрыжку вбежала Клэр, племянница Уилла, которая должна была помогать ему этим утром; ее светлые волосы, заплетенные в дреды, образовывали на голове некое подобие гнезда. Я постоянно умоляла Клэр убирать волосы, потому что слишком многие посетители находили светлые волоски в своих омлетах. И лишь после того, как Уилл пригрозил, якобы в шутку, отправить ее домой, в Слайделл, Клэр сдалась. Однако я знала, что на самом деле он никогда этого не сделает. Уилл был просто в восторге, когда девушка приехала к нему, чтобы учиться в школе искусств. Да и я была так же очарована ею, как и он.
– Эй, влюбленные пташки, дайте-ка мне местечко, – пропела она, сбрасывая куртку.
В последние недели она буквально злоупотребляла этим выражением, потому что мы с Уиллом не могли долго оставаться вдали друг от друга. Клэр схватила здоровенную ягоду клубники из горки в дуршлаге и сунула в рот. Но тут она заметила наши застывшие лица, наше угрюмое молчание и явно ощутила напряжение.
– Ой, ладно… Я просто… Пойду-ка найду Делл, – заявила Клэр, ускользая в обеденный зал, явно испугавшись грозы, готовой вот-вот разразиться над нашими головами.
Я заглянула в измученные глаза Уилла.
– Значит, теперь вот так и будет? – прошептала я. – Все вокруг нас будут ходить на цыпочках. В таком случае я буду рада отказаться от места. Сегодня. Сейчас.
Меня и саму изумила собственная решительность. Но я говорила всерьез. И Уилл это понимал. Он запустил пальцы в слипшиеся волосы. Неужели в них действительно было больше седины, чем вчера?
– Пожалуйста, не делай этого, – пробормотал он. – Мне очень жаль.
– О чем ты сожалеешь, Уилл? Обо всем сразу?
– Нет. Не обо всем, но уж точно о том, как вел себя вчера вечером. Знаю, я вынудил тебя плохо думать о самой себе. Мне очень жаль, прости. Я этого не хотел.
Я сделала шаг к нему, как будто это было самым естественным поступком в мире: обнять его, принять его извинения. Но Уилл выставил вперед руку, как некий барьер между нами, и, стараясь говорить как можно более спокойно и ровно, словно успокаивал перепуганного зверька, произнес:
– Погоди. Нет. Дело в том, Кэсси… Я все думал… Я всю ночь думал… И понял, что поспешил в наших отношениях. Ведь тебе нужно еще обрубить какие-то концы, может, с тем парнем, может, с тем… с той группой, в которой ты состоишь…
– Нет никаких концов, Уилл! Нет никакого парня. Джесси просто мой друг. И нет никакой группы. Я вышла из… из нее, когда поняла, что ты и я… что мы могли бы…
– Что мы могли бы – что? Наконец-то быть вместе? Верно. Как будто ты так уж сохла по мне.
И тут на меня нахлынул гнев.
– Так тебе именно этого хотелось?
– Нет. Я имел в виду… Я хотел сказать… Это я страдал.
– Ха! Погоди. Ты говоришь, что страдал, а сам в это время жил и спал с красивой молодой женщиной, которая ждала ребенка, и думал, что это твой ребенок? А я, видимо, должна была хранить обет безбрачия и вообще полное целомудрие, не ходить на свидания, не иметь секса с кем бы то ни было, а просто сидеть тихонько в сторонке и ждать, когда твои отношения с ней закончатся и я смогу наконец заполучить тебя?
– Черт! – вырвалось у Уилла, и он с силой потер лицо, пытаясь найти более или менее подходящий ответ. – Я просто задница.
– Не стану с тобой спорить, – сказала я. – Потому что в этом ты прав, Уилл, я не сидела и не ждала. И честно говоря, теперь, когда между нами все вроде как кончено, я тоже не стану сидеть и ждать.
Мы стояли в каком-то футе друг от друга и сами с трудом верили тому, что произносили. Мы словно застыли в состоянии потрясения и невозможности найти нужные слова.
– Я серьезно, Уилл. Скажи прямо сейчас. Должна ли я уволиться?
Он выпрямился, а когда заговорил, то его голос звучал мягко и настойчиво.
– Кэсси, еще вчера я пытался это сказать, но не смог. Ты лучшая работница из всех, что у меня были. Я не хочу ничего менять. Я хочу, чтобы ты продолжала работать здесь и обучила тех, кто тебя заменит в кафе, а ты перейдешь в ресторан наверху. Он будет носить твое имя, потому что я уже зарегистрировал это название, и оно стоит на лицензии на торговлю спиртным и значится на бланках счетов и меню, которые напечатаны, и на вывеске, которую должны доставить с минуты на минуту, – сказал Уилл, поглядывая на свои наручные часы. – На этот счет я не передумал.
И пока он говорил, я смотрела на его губы, мучаясь желанием поцеловать их, желая ударить по ним за те слова, что они произносили, и еще мне хотелось удержаться от слез… Я прижала одну руку к животу, а другой оперлась на разделочный стол.
– Уилл, скажи мне кое-что…
– Что именно? – Его плечи вдруг обвисли. Он понял, чего следует ожидать.
– Ты когда-нибудь любил меня?
Он опустил взгляд, будто ответ был написан на клочке бумаги, который он сжимал в кулаке.
– Я… да. И по-прежнему… очень высокого мнения о тебе, Кэсси. Это правда. – Он двумя пальцами потер переносицу, прежде чем продолжить. – И у меня по-прежнему… очень глубокие чувства к тебе, Кэсси. Но я не могу быть с тобой. И не буду. Я не могу себе этого позволить. Потому что я хочу… нет, нуждаюсь, я действительно нуждаюсь в том, чтобы в моей жизни никогда больше не было никакой путаницы. И мне нужно присматривать за Клэр, а у нее какие-то проблемы в школе, и я начинаю новый бизнес. Трачина и малыш теперь уже в прошлом. И я просто должен сосредоточиться на простой и спокойной жизни. Мне это необходимо. Ради того, чтобы сохранить душевное здоровье.