Холодные дни Батчер Джим

– О, – сказал он, явно разочарованный.

– Кроме того, – сказал я Томасу, – меня меньше беспокоит то, что они используют кровь для того, чтобы меня выследить, чем для того, чтобы остановить биение моего сердца. Или, знаешь, сделать так, чтобы оно со взрывом вырвалось из моей груди.

Томас заморгал.

– Они действительно могут это сделать?

– О Господи, – сказал Баттерс, часто моргая. – Так вот что это было?

– Да, они могут это сделать, и, вероятно, делали, если ты имеешь в виду все убийства, связанные с налетом на наркоторговцев Третьим глазом, – ответил я. – Баттерс, что тут происходит? Ты закончил или нет?

– Голодная ночь, – пробормотал Томас, внезапно посерьезнев. – Гарри… может, нам уже следует вовсю чертить круги или что там обычно делается?

– Бессмысленно, – сказал я. – Если уж они завладели твоей кровью, значит завладели. Возможно, удери я и спрячься где-нибудь в Небывальщине… но и это не дает гарантии.

– А сколько крови им нужно? – спросил Баттерс.

– Зависит от многого, – сказал я. – Зависит от того, насколько эффективна их магия, уровня их мастерства. Зависит от того, насколько свежа кровь. Зависит от дня недели и фазы Луны, насколько мне известно. Я, признаться, никогда не экспериментировал с кровью. Чем больше энергии они посылают по направлению к тебе, тем больше крови им нужно.

– Что это значит? – спросил Баттерс. – Сядь ровно, чтобы я мог перевязать эти раны.

Я сел и поднял руки, чтобы не мешали, продолжая объяснять:

– Выслеживающее заклинание почти пустяк, если речь идет об уровне энергии, – сказал я. – Для этого им понадобилось бы не очень много.

Баттерс несколько раз обмотал льняным бинтом мой пресс.

– Но если они захотят, чтобы твоя голова взорвалась, крови нужно гораздо больше?

– Зависит от того, насколько они владеют искусством, – сказал я. – Они же не обязаны расплющивать тебе голову, словно кувалдой. Может, они просто засунут тебе пестик для колки льда в нос. Меньше усилий – и концентрация на меньшей площади, понимаешь? – Я пожал плечами. – Если они получили мою кровь и умеют пользоваться ею, то мне амба – без вариантов. Но пока этого не случилось, я буду считать, что у меня все-таки есть шанс, и вести себя соответственно.

Воцарилось молчание, и я понял, что оба – Баттерс и Томас – уставились на меня.

– Что? Магия – опасная штука, ребята, – сказал я.

– Да, для всех нас, – сказал Баттерс, – но, Гарри, ведь ты…

– Что? Пуленепробиваемый? – Я покачал головой. – Магия как и жизнь вообще. Не имеет значения, сколько раз какой-то тип может качнуться на скамье для пресса, и умеет ли он ломать деревья голыми руками. Вгони ему пулю в голову, и он мертв. Я достаточно тренирован для того, чтобы стать там, где пуля меня не достанет, и стрелять умею лучше, чем большинство людей – но я так же уязвим, как любой другой.

При этой мысли я нахмурился. «Уязвим, как любой другой». Что-то ныло во мне под поверхностью моих сознательных расчетов, но я никак не мог вытолкнуть это что-то в зону обозримости. Пока.

– Штука в том, – сказал я, – что если они собирались убить меня магией, у них уже было время это сделать.

– Если только они не приберегают подлянку на будущее, – сказал Баттерс.

Я сделал усилие, чтобы не зарычать вслух.

– Да. Спасибо. Так ты закончил?

Баттерс оторвал кусок пластыря, прихватил им конец бинта и вздохнул.

– Да. Только постарайся не… ну знаешь ли – не двигаться, не прыгать вокруг, не развивать бешеную активность, не трогать немытые вещи, и вообще не делать того, что ты, как мне известно, все равно будешь делать в ближайшие двадцать четыре часа.

– Двенадцать часов, – сказал я, свешивая ноги со стола.

– Ох, – вздохнул Баттерс.

– Где моя рубашка? – спросил я, вставая.

Томас пожал плечами.

– Я ее сжег. Хочешь взять мою?

– После того, как через нее твои кишки лезли? – спросил я. – Бэээ.

Баттерс заморгал и посмотрел на Томаса.

– Боже, – сказал он. – Тебя подстрелили.

Томас ткнул большим пальцем в направлении Баттерса.

– Рекомендую: доктор Маркус Уэлби[60].

– Я, пожалуй, предпочел бы Дуги Хаузера[61], – сказал я.

– Сойдемся на Маккое[62]? – спросил Томас.

– Прекрасно.

– Тебя подстрелили! – гневно воскликнул Баттерс.

Томас пожал плечами.

– Ну. Слегка.

Баттерс издал оглушительный вздох. Потом взял бутылку с дезинфектантом, рулон бумажных полотенец и принялся протирать стол.

– Боже, как я ненавижу вот такую медицинскую хрень в стиле Франкенштейна и Гражданской войны. Дай мне секунду. Потом ложись.

Я оставил их и побрел через всю квартиру в свою спальню. В комнату Молли для гостей. Я открыл дверь, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Кэррин, и вошел внутрь – надеть какую-нибудь поношенную рубашку.

Я нашел одну – ровного черного цвета с белой эмблемой Человека-Паука. Черная форма. В ней Паук выглядел бы так, словно сменил команду и взгрустнул по этому поводу. Мне она пришлась в самый раз.

Я нырнул в рубаху, повернулся – и едва не выпрыгнул из ботинок, когда Кэррин бесшумно закрыла за собой дверь спальни.

Я долго стоял не шевелясь. Единственным источником света была маленькая тусклая свеча.

Кэррин смотрела на меня с непроницаемым выражением лица.

– Ты не звонил, – сказала она, и уголок ее рта искривился, но не в улыбке. – Ты не писал.

– Да, – сказал я. – Кома.

– Я слышала, – сказала она. Потом скрестила руки на груди и прислонилась к двери. – Томас и Молли оба говорят, что это действительно ты.

– Ага, – сказал я. – Как ты меня нашла?

– Сканер. Последний раз, когда в Чикаго взорвалась бомба, это произошло в здании, где находился твой офис. Я услышала, как на улице рванула еще одна, потом звуки взрывов и стрельбы над озером утром сразу после рассвета. Несложно вычислить.

– А как ты проследовала за мной?

– Никак, – сказала Мёрфи. – Я села в засаде у дома Томаса и последовала за типом, который шел, чтобы разыскать тебя. – Она рассеяно приподняла ступню и коснулась ею лодыжки другой ноги, словно у нее там чесалось. – Его звали Туз… что-то в этом роде, верно?

Я кивнул.

– Ты запомнила.

– Я всегда отслеживаю плохишей, – сказала она. – И кстати… Я слышала, что ты теперь принадлежишь Мэб.

Я догадался, что попал в число подозреваемых.

– Я не кокер-спаниель.

– Конечно, нет, – сказала она. – Но есть существа, которые могут проделывать разные вещи с твоей головой, и мы оба это знаем.

– Так вот что ты думаешь, со мною произошло? – спросил я. – Что Мэб вылепила мой мозг, придав ему новую форму?

Выражение ее лица смягчилось.

– Я думаю, она сделает это медленнее, – сказала Кэррин. – Ты… непредсказуемая личность. Обычно ты решаешь проблемы без колебаний и быстро. Ты и думаешь так же. Я готова поверить в то, что ты нашел какой-то способ не дать ей… Не знаю. Переписать тебя.

– Я сказал ей, что если она попытается это сделать, я начну свирепствовать.

– Боже, – сказала Кэррин. – А разве еще не начал?

На ее губах лежала полуулыбка. На секунду все было почти о’кей.

Но потом ее лицо снова потемнело.

– Думаю, она сделает это медленнее. По дюйму за раз, когда ты не видишь. Но даже если она и не сделает…

– Что?

– Я не сержусь на тебя, Гарри, – сказала она. – И ненависти к тебе у меня нет. Я не думаю, что ты прогнил. Но множество людей угодили в ту же ловушку, что и ты. Людей, получше, чем мы с тобой.

– А, – сказал я. – В ловушку Злой-Королевы-Фэйри?

– Господи, Гарри, – тихо сказала Мёрфи. – Не обязательно хихикать, носить черное и расписываться кровью, чтобы стать злобным монстром.

– А как, черт дери, по-твоему это происходит?

Она покачала головой, в глазах ее читалась боль.

– Такое происходит с людьми. Обычными людьми. Они делают сомнительный выбор и, может быть, для этого у них были очень веские причины. Они делают выбор за выбором, и ни один из них не устраивает бойню святых, не забивает сотнями детенышей тюленей, не ведет себя как псих в обитой резиной камере. Но все это по чуть-чуть суммируется. И потом, в один прекрасный день, они осматриваются и понимают, что настолько далеко заступили черту, что уже не помнят, где она проходила прежде.

Я отвернулся. Что-то ныло в груди. Я ничего не сказал.

– Ты понимаешь? – спросила она тихим голосом. – Понимаешь, насколько в предательски ненадежную превращается почва, на которой ты стоишь?

– Абсолютно, – сказал я.

Она несколько раз кивнула. Потом сказала:

– Думаю, это уже кое-что.

– И все? – спросил я. – В смысле… Это единственная причина, почему ты пришла сюда?

– Не вполне, – сказала она.

– Ты не доверяешь мне, – сказал я.

Ее глаза не встретились с моими, но и взгляда моего она не избегала.

– Это в значительной степени будет зависеть от последующих нескольких минут.

Я вдохнул и выдохнул через нос, и еще, и еще раз, стараясь оставаться спокойным, с ясной головой.

– Ладно, – сказал я. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Череп, – сказала она. – Я знаю, что это. И Баттерс знает. И… Он слишком могуществен для того, чтобы оставить его не в тех руках.

– То есть, моих? – спросил я.

– Я скажу тебе, что я знаю. Я знаю, что ты вломился в его жилище, когда он был на работе, и забрал череп. Я знаю, что ты оставил Энди в синяках и порезах. И знаю, что, уходя, ты все разнес там вдребезги.

– И это, по-твоему, значит, что я стал негодяем?

Она склонила голову на сторону, словно размышляя над сказанным.

– Я думаю, ты, вероятно, действуешь, руководствуясь каким-то принципом безрассудного героя-одиночки. Скажем так… меня беспокоит, что тебе приходится жонглировать уже слишком многими вещами.

Я подумал о том, чтобы рявкнуть на нее, но… она была права. Боб – слишком мощный ресурс, чтобы позволить ему попасть в руки человека, который не сможет распорядиться им ответственно. А я исполнял роль Зимнего Рыцаря на полных оборотах около двенадцати часов, и уже узнал многие тревожащие вещи о себе самом. За двенадцать часов.

Каким я стану через двенадцать дней? Двенадцать месяцев? Что, если Кэррин права, и Мэб подкрадывается ко мне тихой сапой? Или еще хуже: что, если я просто человек? Она была права и в этом. Власть развращает – и люди, развращаясь, похоже, никогда не замечают, что с ними происходит. Я только что сказал Баттерсу, что я не пуленепробиваем. Каким же самоуверенным ослом я должен быть, чтобы думать, что морально неуязвим и непогрешим? Что у меня достанет мудрости и ума и находчивости, чтобы избежать силков власти, ловушек, которые превращали людей, лучших, чем я, в нечто ужасающее?

Я не хотел, чтобы она оказалась правой. Эта идея мне совсем не нравилась.

Однако отрицать очевидное – занятие для детей, а я должен быть взрослым.

– Ладно, – сказал я сдавленным голосом. – Боб лежит в сумке, в гостиной. Верни его Баттерсу.

– Спасибо, – сказала она. – Я нашла, где ты оставил мечи.

Речь шла о Мечах Креста, двух из трех священных клинков, предназначенных для рук праведных в битве с истинным злом. Я оказался их нянькой, смотрителем и хранителем. Большей частью они лежали в моей квартире, покрываясь пылью.

– Да? – сказал я.

– Я знаю, насколько они могущественны, – сказала она. – И знаю, насколько уязвимы в неправильных руках. Я не собираюсь говорить тебе, где они. Я не собираюсь возвращать их тебе. Это не обсуждается.

Я медленно выдохнул. Нарастающий постепенно, жесткий гнев узлом скручивался внутри.

– Они… были моей ответственностью, – сказал я.

– Прежде, – сказала она. Ее голубые глаза сияли стальной твердостью. – Но уже нет.

В комнате стало невыносимо жарко.

– Положим, я не соглашусь?

Я не помню, что двигался. Помню лишь, что со всей мощью ударил основанием ладони в дверь в шести дюймах над головой Кэррин. Удар прозвучал как выстрел, а я нависал над ней, тяжело дыша – и разница в наших размерах была, черт возьми, почти комической. Если бы я захотел, то обхватил бы ее шею одной рукой. И если бы сжал, эта шея легко сломалась бы.

Кэррин не шелохнулась. Не сделала ни единого движения. Она смотрела на меня снизу и ждала.

Это ударило меня: осознание того, что я подумал, что мои инстинкты криком приказывали мне сделать. И я внезапно обмяк, склонив голову. Дышал я неровными толчками. Потом закрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание.

И тогда она коснулась меня.

Легким жестом положила ладонь на мое измочаленное предплечье. Двигаясь осторожно, словно я был из стекла, ее пальцы скользнули вниз по моей руке к ладони. Она мягко взяла ее и опустила, не прикладывая никаких усилий. Потом левой рукой взяла мою правую ладонь. Какой-то момент мы стояли так, взявшись за руки, опустив головы. Похоже, она понимала, через что я прошел. Но не давила на меня. Она просто держала мои ладони и ждала, пока мое дыхание не восстановится.

И потом тихо сказала:

– Гарри, тебе нужно мое доверие?

Я отрывисто кивнул, не говоря ни слова.

– Тогда ты должен в чем-то довериться и мне. Я на твоей стороне. И пытаюсь помочь. Пусть все идет как идет.

Я пожал плечами.

– Ладно, – сказал я.

Ее ладони в моих казались совсем маленькими и теплыми.

– Я… мы были друзьями с давних пор, – сказал я. – С того тролля на мосту.

– Да.

Мои глаза затуманились, – глупость какая – и я закрыл их.

– Я знаю, что облажался, – сказал я. – И собираюсь с этим жить. Но я не хочу терять тебя.

В ответ Мёрфи подняла мою правую ладонь и прижала ее к своей щеке. Я не открывал глаз. Я не слышал этого ни в ее голосе, ни в дыхании, но почувствовал, как моей руки коснулась влага.

– Я тоже не хочу терять тебя, – сказала она. – Это меня пугает.

Некоторое время я молчал, боясь заговорить.

Она медленно опустила мои руки, и очень нежно отпустила их. И потом повернулась к двери.

– Кэррин, – сказал я. – А что, если ты права? Что, если я изменюсь? То есть… к гораздо худшему?

Она повернула голову настолько, что я мог видеть ее профиль и тихую печальную улыбку.

– Мне доводилось иметь дело с монстрами.