Давай отпразднуем развод Дейв Лаура

Гвин

Если окончание чего-то заставляет думать о его начале, тогда можно понять, почему Гвин стоит под душем и думает о дне свадьбы. 23 сентября 1972 года: никакого памятного фотоальбома, никакого объявления в «Нью-Йорк таймс». Они отказались от пышного бракосочетания и сопровождающей его шумихи. Отчасти Гвин было все равно, отчасти ей казалось, что такая церемония может принести неудачу. Не нужно делать слишком много шума из того, что посчастливилось найти. На свадьбе присутствовали лишь несколько человек: родители и сестры. Все стояли на скале. И смотрели вниз на океан. Все утро Гвин готовилась к свадьбе, а потом спустилась вниз в сад. Она надела желтое хлопчатобумажное платье, которое купила в городе за шестьдесят пять долларов. Томас стоял босиком, на нем были льняные брюки и широкая белая рубашка, застегивающаяся на все пуговицы. Их венчал ее отец, упомянув Бога только в конце речи. Они уступили. Уступил и отец: вся церемония длилась пятнадцать минут. Затем долго гуляли по пляжу и на обратном пути зашли в кафешку на Олд-Монток-хайвей, чтобы поесть чизбургеров.

Свадебный банкет состоял из чизбургеров, острой жареной картошки, кока-колы и шоколадного печенья.

Гвин выходит из душа и начинает вытираться. Она поднимает витражное окно и высовывает из окна руку. На улице сыро. Скоро пойдет дождь. Скоро будет дождь, и, судя по замысловатым цветам на небе, гораздо сильнее, чем передавали по радио. Она все еще может переиграть и провести прием в доме, но ей этого не хочется. Даже если шатер упадет. Даже если он упадет на всех гостей. Что-то мешает ей провести прием в доме, но Гвин не может понять, что именно. В любом случае неважно. Ей не нужны причины. Если кому-то будет некомфортно и холодно, может пойти домой. Сегодняшний вечер для нее, только для нее. И Гвин будет действовать так, словно это правда. Она будет постоянно повторять себе, что это правда, пока сама не поверит.

По пути в спальню она слышит, что там кто-то есть, и надеется встретить там Томаса. Много лет они, уже полностью одетые, всегда, перед любой вечеринкой, даже в собственном доме, немного лежали на кровати. В прошлом году Гвин впервые поняла, что правда теряет Томаса, это был знак. Он все еще ходил с ней в гости, на свадьбы и другие обязательные встречи, но больше не заходил в спальню, не вел с ней задушевных бесед шепотом на подушках, которые всегда ей нравились. Гвин кажется, Томасу это просто напоминало, что раньше каждой ночью они оставались наедине. Только вдвоем. Для них это было важнее всего.

Поэтому когда она услышала в спальне шум и какое-то движение, ее сердце невольно застучало. Но в комнате Томаса нет. Только Джорджия. Джорджии, балансирующей у стойки кровати, не удается дотянуться и застегнуть «молнию» на спине: сломалась застежка на платье в цветочек. Джорджия не оборачивается, продолжает теребить «молнию», но, видимо, ощущает присутствие Гвин, так как начинает говорить:

– На прошлой неделе было как раз, а сейчас уже слишком мало. Семь чертовых дней. Вещи не должны так быстро меняться.

Гвин идет к дочери.

– Сейчас все исправим, – говорит она.

– Как, мам? Как ты собираешься это сделать?

Гвин садится на край кровати и повязывает полотенце на шее, на груди, Джорджия подходит ближе, так Гвин лучше видна «молния» – ткань застряла.

– Я просто не знаю, что происходит, – говорит Джорджия. – Люди здесь должны научиться лучше друг другу врать. Или, по крайней мере, говорить тем, кто знает правду, что проболтаться ни в коем случае нельзя.

– Что сказал тебе отец? – спрашивает Гвин и чувствует, как лицо покрывается румянцем от мысли, что Джорджия видела Гвин с Томасом на крыльце.

– Папа? – Джорджия поворачивается и смотрит на Гвин. – Я говорю о твоем сыне. Твоем сыне и его невесте. Я говорю об ужасном стечении обстоятельств, в которых я невольно замешана. Он не сказал ей о Райан. Ты знала?

– Да, он мне сказал.

– Кто-то должен был мне сказать!

Гвин кладет руку на спину Джорджии и начинает возиться с «молнией»: сначала медленно ее опускает, потом вынимает ткань. Гвин сосредоточенно думает над тем, что сейчас скажет дочь.

– Мы только что ходили в «Хаус».

– Ресторан Райан?

– Да, ресторан Райан. Со мной или без меня, Мэгги бы все равно туда пошла, потому я решила, что мне лучше съездить. Когда мы приехали и она пошла в ресторан, я позвонила Нейту. Ничего лучше не смогла придумать. – Джорджия замолкает. – Они вернулись. Я слышала, как они вернулись, поэтому побежала сюда. Побежала, не застегнув до конца «молнию», и сейчас ее заело.

Гвин пытается представить, о чем говорили девушки, о чем сейчас говорят Нейт и Мэгги и могли ли оба разговора закончиться хорошо. Гвин смотрит на дочь.

– Он должен был ей сказать. Еще давно. Тебе правда не стоит себя винить. Хорошо, что все выяснилось. В этом нет твоей вины.

– Нет. Виновата ты.

– Я?

– Из-за сегодняшнего события происходит много всего плохого. Из-за празднования развода много что происходит.

– Празднования развода? Как это связано?

– В воздухе витает какое-то особое настроение. – Джорджия начинает очень горько, навзрыд плакать, обессиленно садится матери на колени. – Не могу дозвониться до Дэниса.

– Понятно.

Гвин обнимает дочь. Джорджия качает головой, вытирает глаза.

– С тех пор как он уехал, все стало сложнее, и когда я здесь, мне действительно плохо. Из-за этого я гадаю, мы правда счастливы вместе или он в любую минуту позвонит и скажет, что остается в Небраске с какой-то девушкой с асимметричной стрижкой, несчастной снобкой и бывшей хипстершей, которая переехала в Омаху только из-за того, что в Нижнем Ист-Сайде закрывают все нормальные концертные площадки, чтобы строить на их месте «синие башни»[17]. Отстой, но так и есть.

– О чем ты?

Джорджия понурилась.

– Я ни в чем не уверена.

Гвин гладит дочь по спине и затем поднимает ее на ноги, при этом застегивая «молнию».

– Джорджия, – говорит она. – Послушай меня секундочку. Ты опережаешь события. Если ты до него не можешь дозвониться, значит, он, возможно, в самолете. Ты об этом не думала?

– Думала, конечно, но ты так говоришь, словно тебе именно этого и хочется. Словно ты не думаешь, что мне без него лучше.

– Я никогда такого не говорила.

– И не нужно.

Гвин размышляет над словами Джорджии, и ей не хочется, чтобы они оказались правдой. Если же все так и есть, она не справилась с поставленной задачей: Гвин хотела воспитать детей не так, как воспитали ее. Ей хотелось, чтобы дети получали только то, чего они сами для себя хотят, даже если она с ними не согласна и не на это надеялась. Ей казалось, что в основном у нее все получалось, но, видимо, нет. Нет, раз ей не удалось их убедить в том, что она всегда за них горой, несмотря ни на что.

– Просто тебе кажется, что мы такие же, как вы с папой, – говорит Джорджия. – Но это не так.

– О чем ты?

Джорджия замолкает.

– Ты думаешь, я люблю его больше.

Гвин не может посмотреть Джорджии в глаза, так как увидит, как они горят. Грустно. Больно. Может, она обиделась, но думает лишь о том, как избежать таких ситуаций? Как вытащить дочь из депрессии? Если она уже переживала такие грустные моменты, то матери хочется их вернуть, все вернуть и взваливать эту ношу на себя. Принимать другие решения, быть храбрее, предпринять какие-то действия, чтобы дочь понимала, что достойна самого лучшего, и не пыталась от этого отказаться.

Гвин убирает мокрые волосы с шеи и ждет пару минут, чтобы снова заговорить, ждет в надежде, что небольшая передышка поможет Джорджии услышать маму, поможет Гвин услышать саму себя. Но понятия не имеет, что сказать. Какие слова ободрят дочь? Она никого не напугает, произнеся их вслух?

– Ты знаешь, что была зачата на концерте Пита Сигера?

Джорджию передергивает.

– Мм, нет. И желательно, чтобы я такого больше не слышала.

– Почему я тебе никогда не говорила?

– Я не спрашивала.

– Ну да. Вечер так хорошо начинался. Мы поехали его послушать на север штата Нью-Йорк. Не помню названия, но где-то рядом с Бикон, в штате Нью-Йорк. Ночь выдалась чудесной. Звездное небо, красота. Только мы с твоим отцом начали из-за чего-то ругаться. Мелочь какая-то, но я побежала к машине вся в слезах. Я тогда еще очень боялась, что из-за ссор мы можем расстаться, и, когда он подошел к машине, я на него, можно сказать, набросилась.

– О, боже! – Джорджия закрывает руками уши. – Чем я заслужила все эти признания? Зачем ты это рассказываешь?

Гвин усаживает дочь на кровать, собираясь возобновить возню с застежкой.

– Просто, – говорит Гвин, – мои родители никогда мне ничего не рассказывали. Все держалось в секрете, в тайне. И я вечно напоминала себе о собственном обещании: когда у меня будет своя семья, все будет по-другому. Я хотела вам все рассказывать. Даже мелочи, как историю про концерт. Потому что это помогает узнать о себе что-то новое. Ведь, может, именно поэтому ты так любишь музыку.

– Маловероятно.

– И все же. Думаю, у меня не вышло быть открытой?

Она разворачивает Джорджию боком, медленно высвобождая «молнию».

– Если бы у меня получилось, вы с Нейтом были бы более открытыми. Думаю, когда вы вернетесь домой, все прояснится. Если так и есть, вы в безопасности. Если нет, столкнетесь с проблемами.

– Ты правда так думаешь?

Гвин смотрит на дочь и пытается заглянуть ей в глаза.

– Я думаю, что нет черной и белой полос. И чем скорее мы перестанем бояться того, как все должно случиться, тем счастливее будем.

Джорджия улыбается Гвин и кладет ей руку на голову.

– Вау.

– Что?

– Ты как буддистка, мама.

– Не надо. – Гвин качает головой и отводит взгляд.

– Нет, серьезно, – продолжает Джорджия и улыбается еще шире. – Папа поразится. Ты теперь понимаешь в буддизме больше, чем он. Может, на наших глазах произойдет двойное обращение. Разве не грандиозно? Тогда у вас уже и нет причин разводиться, дорогие мои.

– Ладно, хватит, – говорит Гвин. – Помоги мне.

Джорджия втягивает живот, насколько это возможно при беременности, пытается стоять ровно-ровно. И наконец у Гвин получается. Она тянет, потом еще раз – и застегивает «молнию».

– Получилось.

Джорджия стягивает платье, чтобы оно потуже сидело на бедрах, и идет посмотреться в зеркало, оценить, как она выглядит в застегнутом платье.

– Неплохо? – спрашивает Гвин.

– Неплохо.

И тут заходит Томас.

Он в костюме; не при галстуке, но в костюме. Он смотрит то на Гвин, то на Джорджию.

– Ой, простите, – говорит он. – Не хотел мешать. Я тебя искал.

Он обращается к Гвин, она это понимает по мягкости его голоса. Томас пришел провести с ней время, полежать вместе, как раньше. Только сейчас Джорджия смотрится в зеркало. И никто не попросит ее выйти. Томас переглядывается с Гвин и показывает на дверь за собой.

– Ладно, увидимся внизу, – говорит он.

Гвин кивает, сидя на краю кровати, и улыбается.

– Увидимся внизу, – отвечает она.

Перед уходом Томас улыбается, улыбается тому, что она сидит в полотенце.

– Замечательно выглядишь, – шепчет он.

– Спасибо, – шепчет она в ответ.

Гвин смотрит, как ее муж уходит.

Мэгги

Мэгги взяла с собой лишь небольшую сумку, которую даже не успела распаковать, а сейчас уже везет обратно. Ее наряд на сегодняшний вечер лежит сверху: майка цвета слоновой кости и зеленая юбка по колено, серьги с речным жемчугом лежат в небольшой металлической коробочке. Нейт купил их в прошлом году в Беркли. Серьги. Она между делом сказала, что увидела в магазине очень симпатичные, но слишком дорогие серьги, и Нейт вернулся их купить, сделал Мэгги сюрприз. То ли она плохо их описала, то ли он не так расслышал, но вернулся Нейт с другими серьгами: длинными подвесками с черными опалами и жемчужинами. Ей они понравились даже больше, чем те, которые она тогда заметила. Они каждый раз напоминают Мэгги о том, как Нейт вернулся ради нее в магазин, пытаясь ее побаловать, так как она сама себя побаловать не может.

Сейчас Мэгги вынимает серьги из сумки и оставляет на комоде за оранжевой кружкой «Стилерс», где он их не найдет. Затем спускается по черной лестнице. Нейт все еще в душе. Почему она крадется, как преступник? Зачем? Ведь это все Нейт начал. Да, она его бросает, но Мэгги от этого не легче. В чем смысл его винить? Мэгги кажется, что у нее нет другого выбора. Ей сложно представить, как он выходит из душа с повязанным вокруг талии полотенцем и ждет, что она все еще будет сидеть на кровати. Нейт ждет разговора, ждет, что они попытаются прийти к какому-то решению. Но вместо этого на кровати он увидит записку, где она написала, что не может этого сделать. По крайней мере, не сегодня. Возможно, ей будет легче во всем разобраться в Бруклине. Дома в Ред-Хук. Возможно. А сейчас ей просто нужно идти. Она это ясно понимает.

На последних ступеньках лестницы она останавливается у небольшого окна и выглядывает на улицу. Отсюда ей виден сияющий, весь в огнях, шатер, похожий на огромный ночник. Повсюду белые воздушные шары и кувшинки. Перевязанные тростниковые палочки в двухметровых вазах. Композиции из лимонов.

Один цвет, одно расставание.

Гости уже начали приезжать. Киношные образы в жизни: женщины в коктейльных платьях, мужчины в идеальных желто-коричневых пиджаках. Как будто действительно есть повод что-то праздновать. У каждого в руках стакан виски или фужер шампанского.

Мэгги выходит и тихонько закрывает за собой дверь. На улице медленно капает дождь, тяжело барабанит по тротуару. Небо темнеет в преддверии грозы. Мэгги уже почти решила пойти в город, но не очень хорошо знает дорогу. Вспомнит ли она, как они сюда добирались? Ей кажется, что да. Направо, налево, направо, направо. А теперь в обратную сторону. Ей кажется, она все запомнила. И все же меньше всего Мэгги хочет заблудиться и остаться здесь или где-то рядом. Она хочет оказаться в зелено-белом автобусе до Нью-Йорка, вернуться в Ред-Хук и соседний от дома бар. Когда все спросят, где Нейт, она ответит, что у родителей. Мэгги выпьет за него стакан виски «Maker’s Mark». Сделает вид, что все в порядке.

По дороге что-то привлекает внимание Мэгги. Соседский дом, в викторианском стиле, как и Хант-Холл. Но немного меньше. Дом семьи Бакли. Луч света из-за зашторенной кухонной двери освещает курящую девушку, которую Мэгги сразу узнает. Ив, организатор банкета. Она стоит под шатром. Дым от сигареты поднимается к источнику света над ее головой, отчего кажется, что Ив с низко заплетенной косой, в красной куртке шефа и высоких кроссовках тонет в тумане и освещена со спины.

Когда Мэгги подходит ближе, она замечает, какая Ив неопрятная: куртка запачкана, пропахла потом, волосы выбиваются из тугой косы. Ив опирается на шатер и не замечает Мэгги, удивляется ее появлению.

– Ты, – говорит Ив и широко улыбается.

– Я.

Мэгги протягивает Ив руку и понимает, как это глупо и вообще неудобно, а сейчас тем более, когда Ив приходится держать во рту сигарету, чтобы ответить на рукопожатие.

– Прости, – говорит Мэгги.

– Не, не, не стоит, – пожимает плечами Ив. Затем еще энергичнее пожимает плечами. – Рада тебя видеть.

– Прости, что отвлекаю от единственного перерыва.

– Далеко не единственного, – говорит Ив.

– Что?

– Ничего. – Ив качает головой, достает из кармана пачку сигарет и открывает ее для Мэгги. – Хочешь?

– Да, но не буду.

Ив кивает, закрывает пачку и смотрит то на нее, то на Мэгги.

– Можешь тогда просто их у меня забрать? – просит она, протягивая сигареты Мэгги. – Иначе я все докурю. Кажется, наступает один из тех самых вечеров, и это ничего хорошего ни для кого не сулит.

– Вечера или сигареты?

– И то, и то, – замечает Ив.

Мэгги улыбается и кладет сигареты в задний карман, глядя через Ив в кухню. Там снуют официанты, в суете раскладывающие еду на подносы.

– Торопитесь?

– Можно и так сказать, – говорит Ив, оборачиваясь.

Ив удивленно рассматривает Мэгги, ее белую майку и потертую джинсовую юбку.

– Разве ты не должна быть уже одета?

– Да, – говорит Мэгги.

Больше ей не хочется ничего говорить. Она понимает, что Ив услышит или не услышит остальное. В любом случае сейчас она может сказать лишь «да». И, кажется, Ив понимает, что Мэгги недосказала, кивает в ответ сначала медленно, затем быстрее. И больше ничего не расспрашивает. Пока не расспрашивает.

Ив указывает на кухню:

– Хочешь зайти?

– Нет, мне нужно идти. На самом деле я надеялась увидеть свет фар.

– Свет фар? Ты что, едешь в город?

Мэгги кивает:

– Да, планирую.

– Не очень хороший план. Начинается буря, а в дождь скалы очень опасны. Не знаешь, чего ожидать, когда здесь штормит. Можно и потонуть где-нибудь.

– Есть другие варианты?

– Тебя может довезти Тайлер. Помнишь Тайлера, он сидел в машине утром. Я его попросила смотаться в Вотермилль, но он через пару минут вернется, можно попросить подкинуть тебя куда надо.

– Мне надо на автобус.

– Без проблем. Пока можешь прятаться здесь.

– Кто сказал, что я прячусь? – спрашивает Мэгги, возможно, слишком оборонительно.

Ив просто улыбается:

– Заходи и помоги мне немного. Я в обеденном зале, сервирую подносы со спаржей с прошутто. Помоги мне все собрать.

– Вряд ли у меня получится.

– Просто бекон и спаржа, – говорит Ив. – Неважно, как получится.

Она открывает дверь-ширму и пропускает Мэгги вперед.

– Тогда ладно, – отвечает Мэгги.

Мэгги перекидывает сумку на другую руку, и они заходят на кухню с четырехметровым потолком, трубами по всему периметру и красивой духовкой из нержавеющей стали – не хуже, чем в лучших ресторанах.

Повсюду стоят растения.

Школа Нейта.

Потрясающе.

Двое из официантов Ив идут к плите что-то достать, другие ребята заканчивают приготовление пирога с крабом. Ив ничего не говорит, когда они проходят мимо нее через вращающиеся двери в обеденный зал, в котором царит странная смесь красной мебели в стиле дзен и шотландских кукол, спрятанных за тяжелыми стеклянными вазами.

– Поговаривают, что куклы стоят больше двух миллионов долларов, – говорит Ив.

– Каждая? – интересуется Мэгги.

– Боже, надеюсь, нет.

Мэгги ставит сумку на пол и начинает разглядывать вазу.

Ее разглядывал Нейт в старших классах? В отражении она замечает на камине фото Мерф. Она совсем юная – лет шестнадцати-семнадцати, ее окружают дети. А в углу фотографии видно Нейта. В джинсах и бейсболке «Метс». Он выглядит так же, как сейчас. Мэгги не знает, хорошо это или плохо. Она садится наискосок от Ив, между ними лежит поднос с мясом и овощами. Ив немного театрально берет спаржу, небольшой ломтик бекона, оборачивает им стебель и кладет на поднос.

– Ну как, все поняла? Может, тебе еще раз показать?

Ив смеется, и они молча начинают работать; каждые тридцать секунд Мэгги смотрит на часы в углу, как будто может ускорить их движение и Тайлер приедет раньше. А она уедет. Автобус отвезет ее домой.

Через какое-то время Мэгги увлекается готовкой и обо всем забывает.

– Ты поскромничала, – говорит Ив через какое-то время, оглядев результат работы Мэгги. – У тебя хорошо получается.

– Меня бы не впечатлило, – отвечает Мэгги.

– Нет, правда. Чудесно выглядит. Ты просто мастер. Планируешь помогать Нейту с закусками на открытии?

– Только если заставит, – отвечает Мэгги.

И задумчиво кусает нижнюю губу. Мэгги вспоминает, как помогала Нейту готовить кролика в Сан-Франциско: Нейт включил на плеере Вана Моррисона, они молча сидели рядом и работали.

Вдруг что-то ее осенило:

– Откуда ты узнала? Что мы открываем ресторан?

Ив медлит и тянется за овощами:

– Гвин мне вроде говорила.

Затем, немного поразмыслив, качает головой:

– Знаешь что? Я соврала. Мне сказал отец Нейта.