Контакт первой степени тяжести Горюнов Андрей

Понятые, решив, что вопрос следователя адресован к ним, оживились:

– Нам ли Колю не знать! – сказал один. – Это ж Бориса Тренихина лучший друг! Он тоже, как и Борька, – художник известнейший!

– И вы его знаете? – повернулся Власов ко второму понятому.

– Ну так! Сто лет. Я еще в техникуме когда учился, он меня с локтя водку пить научил: ставишь стакан – полный! – на согнутый локоть и, не касаясь руками, до дна запузыриваешь…

– Уважаемый человек! – подтвердил участковый.

– А почему этот ваш уважаемый человек воровать сюда ходит? – Власов решительно не желал сдаваться.

– Действительно, – участковый решил слегка потрафить следователю из прокуратуры, большому, видать, начальнику: – Что же вы, Николай Сергеевич, известный, всеми уважаемый человек – и ходите сюда воровать? Удивительно даже. Других мест у вас, что ли, нету?

– А что, – сразу подметил Власов. – Он уже попадался и раньше здесь?

– Нет, – простодушно ответил мент. – Никогда раньше он здесь не попадался.

– Раньше не попадался, значит, безнаказанно воровал, а тут как раз-то и вляпался!

– Во что я вляпался? – поинтересовался Белов. – Только в вас, Владислав Львович. Кроме вас здесь больше и вляпаться-то не во что.

Понятые дружно заржали, уловив намек.

– Вы смейтесь, смейтесь… – злобно кивнул следователь. – Мы протокол сейчас оформим.

– Да ты чего?! – утирая слезы, выступившие от смеха, спросил один из понятых. – Ты, следователь, видать, сегодня с утра уху ел, – он подмигнул Белову, давая понять, что и он, Полтавцев Андрей Иванович, тоже мастер каламбурить. – Они ж с Тренихиным не разлей вода. Вносить-выносить – все у них общее. Ну, кроме баб и паспортных данных – это вот у каждого свое. Какое воровство? О чем ты, голубь сизый?

Власов очень не любил фамильярного обращения со своей персоной.

– Как образом вы попали в мастерскую? – переключился тут же он на Белова.

– Вошел через дверь ногами, – ответил спокойно и честно Белов. – А вы?

– Здесь я задаю вопросы! – заметил Власов.

– И я, – ответил Белов.

– Откуда у вас ключ?

– Из кармана. А у вас?

– Подделали ключ?

– Нет, мне Борис его дал. А вам?

– Предупреждаю вас: мне надоел ваш тон!

– Сам ты мудозвон, – прикинувшись глухим, грубо ответил Белов.

– Так. – Власов кивнул. – И это тоже я запомню.

– А если и забудете, тоже не беда! – успокоил его Андрей Полтавцев, понятой. – Я вам всегда напомню, что вы мудозвон. Вы, главное, не напрягайтесь так!

– Шея болит, – сказал вдруг Власов совершенно серьезно, с гримасой страдания. – Повернулся, видимо, нескладно.

– Это скоро пройдет, – многообещающим тоном заверил его Белов. – Главное: шея пока цела.

– А хомут-то еще найдется, – подхватил Полтавцев.

– Ну, хорошо, – подвел итог Власов и повернулся к участковому, кивая на Белова: – Давайте-ка его пока что в отделение!

Однако участковому эта мысль не пришлась по душе. Следователь явно не нравился ему.

– Не вижу оснований для задержания, простите. Личность установлена. Нарушения места не имели. Зачем же в отделение? С какой, простите, целью?

– Поговори у меня здесь! – прикрикнул Власов начальственно.

Но участкового, видно, уже закусило.

– А где ж мне еще говорить, если не здесь? – удивился он. – Ведь я и сам здесь. Не могу же я быть здесь, а поговорить – это где-то, значит, там? У вас, товарищ следователь, правда шея болит? А еще выше не болит? Нет жалоб на голову?

– Ай да Прохор! – похвалил Полтавцев участкового. – Может ведь! Может, когда захочет!

Власов начал осознавать, что потерпел поражение. Его ищущий выхода взгляд заскользил по стенам, полу, избегая лиц. И вдруг он увидел пакет, валяющийся у входной двери.

– Ага. А это что? – он выхватил из пакета рисунок и потряс им перед глазами Белова. – Уже собрался выносить? Не так, а?

Сознаваться в создавшейся ситуации или объяснять что-либо было безумно, бессмысленно.

– Не знаю. В первый раз вижу.

– Ну? Правда, что ли? Не-ет, это вы его упаковали. Вы! – Власов напирал, вытягивая признание. – Не я же картинку в пакет сунул и – к двери? Не я, – так, стало быть – вы! А, понял! – Власов вдруг издевательски хохотнул. – Наверно, вам этот рисунок пропавший Борис Тренихин подарил, и вы пришли забрать теперь свое? Или здесь изображена ваша жена, может быть?

– Нет, – с тяжелым чувством Белов отрицательно качнул головой. – Здесь изображена не жена…

– А кто?

Что было ответить?

Белов вдруг возненавидел себя, свою нерешительность, свою приверженность к свободной холостой жизни. Внезапно ему стало жалко Елену – эту, замершую в белом ситцевом платье с васильками на фоне голубого неба и белых, веселых, майских кучевых облаков. Ему стало так обидно за нее и стыдно за себя, что он просто продохнуть не мог: вот накатило-то!

Он потерял дар речи и только невнятно махнул рукой.

– Так кто?

Полтавцев, видя, что Коле Белову не по себе, тут же пришел на выручку. Слегка коснувшись плеча следователя, он привлек его внимание к себе. Власов резко повернулся к Полтавцеву, демонстрируя рисунок.

– Вы знаете кто? Тогда опознайте! Кто?!?

– Как кто?! Да конь в пальто!

Тут уж и участковый Прохор, не удержавшись, захохотал в голос, прижимая «ПМ» и кости домино к голове:

– О-хо-хо, блин! Опознал!

Двадцатью минутами позже Белов уже шагал по набережной Яузы мимо Андрониковского монастыря, пытаясь критически оценить создавшуюся ситуацию.

Было понятно как день, что его вызывающее, предельно грубое обращение со следователем не облегчило положение. Теперь можно было играть только на выигрыш: мягкая стратегия, состоящая в спускании дела на тормозах, исключалась. Владислав Львович тварь злопамятная: по роже его это было видно невооруженным глазом, без мелкоскопа.

Власов не отступит, эта мразь не даст слабины. Каждое лыко теперь будет втыкаться в строку, с силой и скрежетом, «по самое не балуйся» – как водится.

В будущем маячил простой выбор: либо сокрушительное поражение Власова, либо… Победа или смерть, одним словом. Для победы нужно только одно: разыскать Бориса.

Белов поймал себя на мысли, понял вдруг задним числом, что смех смехом, а он хамил следователю, уже решив подсознательно, приняв и утвердив в качестве единственного плана самое рискованное – сорваться вслед за Борисом на Приполярный. Действительно, в этом случае дым, который уже повалил из ноздрей и ушей Власова, уже не будет его, Белова, касаться. Поди, достань его там, в глуши лесной!

Обратно вернуться в Москву можно либо с Борисом, либо…

Лучше не думать!

Борьке действительно некуда было деться в тот день. Вероятность того, что Борька рванул именно туда, высока – девяносто девять процентов.

Но что это дает реально для поиска? А ничего! Практически ничего.

Перед глазами Белова поплыл максимально приближенный к реальной жизни расклад: вот он приехал туда, на этот разъезд, один перегон не доезжая до Инты. Спрыгнул на щебенку, устилающую пути. Перрона, конечно же, нет.

Дальше? Покосившаяся будка стрелочника. Вдали леспромхоз, рядом с ним лагерь. Далекая ажурная башня ретранслятора, торчащая над лесом. Да, лес. Кругом лес. И не прогулочный, подмосковный, и даже не вологодские чащобы, а чахлая, насыщенная ледяной прозрачной водой, непроходимая, враждебная и человеку и зверю приполярная тайга. Лесотундра. Болота. Голые, застывшие во льду и в фирне сизые горы – хребет за хребтом – сотни тысяч замерзших под ледяными ветрами квадратных километров.

И никаких следов. Как тут искать? Тем паче он, Белов, не хант, не манси, не чингачгук – не следопыт, одним словом.

Да и какие, к черту, следы сохранятся столько времени? Как один человек может разыскать другого в безбрежности диких мест, да еще после истечения многих дней?

Однако история человечества утверждает, что абсолютно безнадежные поиски могут и увенчаться успехом. Например, Стэнли нашел экспедицию Ливингстона в безбрежных просторах Центральной Африки. «Дети капитана Гранта», слонявшиеся по параллели вокруг всего земного шара и нашедшие, в конце-то концов, своего папочку – не такая уж пустая фантазия, как может показаться скептику.

А потом у него задача попроще, чем у Стэнли, чем у отпрысков капитана Гранта. Есть контрольная точка – устье этого самого Хамбола. Борис должен был выйти туда. Идти туда же, как Скотт шел за Амундсеном. И нашел. Скотт нашел палатку Руала Амундсена на Южном полюсе. Но после этого – погиб. Прошел первый. Второй не вышел назад к людям, к человечеству. Достиг, нашел, но лег. Остался навсегда. Но и его самого, его тело, кстати надо сказать, тоже нашли ведь! Нашли!

И это тоже нужно взять в расчет. Очень часто именно второй блин – комом. Первопроходцам многое сходит с рук. Безнадежный поиск всегда тяжелее, рискованней.

Но существуют и мощнейшие факторы, помогающие именно при безнадежных поисках. Они называются вера, надежда и – безусловно – любовь.

По жизни известно: очень важная штука – уметь упереться рогами вплотную. И сверлить как помешанный. Бить в точку! Переть напролом, в черную голову, не сомневаться! Достать вконец свою злую судьбу и напрячь ее до упора, затрахать ее, безысходную. Бог любит одержимых. Фортуна никогда не повернет свое колесо задом к шизофренику; в отношении психов – упорных, неистовых – она всегда была слаба на передок.

Вот и получается, что вера двигает горами. Нужно только очень крепко верить и напрочь забыть, что то, что затеял – оно невозможное.

Есть ли вера в тебе – вот вопрос?

Белов вспомнил, как лет пять тому назад он, будучи в Риме, разговорился на рауте с самым настоящим кардиналом. В ходе непринужденной светской беседы он признался кардиналу, что хоть и крещен был в детстве, но к верующим себя не относит.

Он атеист. Хотя и не воинствующий.

– Вы хотите сказать, что в вас нет веры? – переспросил кардинал, плохо, видно, понимая английский в русском исполнении.

– Ну да, – подтвердил Белов.

Кардинал улыбнулся и, четко выговаривая слова, наставительно и дружелюбно произнес:

– Верующий вы или нет – вам самому этого знать не дано!

Белов тогда так обалдел от сего сообщения, что даже не нашелся, что сказать кардиналу в ответ на столь далеко идущую залепуху. Да и сказать было нечего! Белов тогда просто проглотил язык. Однако мысль кардинала, поразившая его своей парадоксальностью, впечаталась в сознание намертво.

Белов прислушался к себе и вдруг почувствовал каким-то седьмым чувством, что вера в нечто такое сверхъестественное жила в нем всегда. Как, впрочем, и в каждом человеке, наверное. Более того, он понял вдруг, что именно эта вера частенько помогала ему жить и выживать.

Он поднялся к Таганской площади. Огляделся.

В стародавние времена это было где-то здесь – центральный клуб туристов. Библиотека карт, маршрутов, отчеты за многие годы. Инструктора. Толпы самой разношерстной публики, одержимой одной лишь манией – шляться без особой цели по самым различным местам, как правило, плохо приспособленным для постоянного проживания нормальных людей.

Миновав Коммерческий клуб, Белов напрягся, вспоминая: да, вот Большая Коммунистическая, все правильно, дальше на левой стороне здоровый храм – Мартина-исповедника.

Пройдя церковь, Белов завернул в ничем не приметный двор по соседству.

Борька Тренихин был прав тогда, в поезде: годы идут, десятилетия, но ничего в этом мире всерьез не меняется.

Табличка у двери одного из дворовых строений гласила: «Центральный совет по туризму. МКК. Архив. Библиотека».

– Ваша библиотека не выдает никаких материалов по закрытым районам, – сообщил Белов, садясь напротив дежурного инструктора, а может, и администратора ЦС. – Поэтому-то я и осмелился потревожить вас лично, – он протянул инструктору свою визитку.

– Присаживайтесь, – любезно предложил инструктор, изучив визитку. – Что вас интересует?

– Район, закрытый постановлением № 137 от 15.05.82.

– Так-так. А что за интерес у вас? С чего это вы вдруг заинтересовались столь странным вопросом?

– Да видите ли, детки собрались туда рвануть. На полной самодеятельности, – соврал Белов, и глазом не моргнув. – Я их вообще, признаться, отговаривал: к чему на Север? Ехали бы в Крым. Тем более что в сентябре. Ну, они, разумеется – молодежь – ни в какую! Тогда я приехал к вам, в библиотеку, посмотреть – куда там они нацелились? Хотел ознакомиться. А мне никаких материалов по району не выдают. Запрещено. Причина? – Район, говорят, закрыт. Все это мне чрезвычайно не нравится. Вот я и решил вас побеспокоить, заглянуть к вам за «аргументами и фактами», так сказать. Просить у вас содействия, ну, в общем, я хочу остановить это безумство.

– Понятно. Глянем сейчас, – инструктор подошел к архиву, к картотеке. – Как вы сказали? Постановление № 137? Ага, вот, – он вытащил карточку, а затем, по карточке уже, нашел в шкафу папку средней толщины. Сел, полистал. – Да. Конечно. Ну, все понятно. Я тоже, кстати, бывал в этом районе. Когда он еще не был закрыт – в восьмидесятом году. Печальное воспоминание, надо сказать. Все верно: Хамбол, Лимбек. То самое место. И что же конкретно вас интересует?

– Ну, почему район закрыт? Подробностей не надо, а так: военные, геологи. Национальный парк? Или заповедник?

– Ни то, ни другое, ни третье. Закрыт, что называется, «на всякий случай». Там осталось много человек. Навсегда. За три года, причем за три неполные года – семь смертей!

– Неужели? Вот обрадовали! Да, нашли мои подходящее место, куда стоит сунуться. Подумать страшно!

– Ну, в общем – да, смертей, – инструктор как-то вдруг замялся. – Ну, вот и закрыли этот район, профилактически – от греха подальше.

– Странно!

– Что странно?

– Что значит «закрыть профилактически»? Мне непонятно. Расследовать эти случаи – правильно. Следствие. Или даже создать специальную комиссию. А просто «закрыть», как вы выразились – это, по-моему, полумера.

– Вы что, недовольны, что это место запретили посещать? Или я вас неправильно понял?

– Нет-нет, я рад, что закрыли. На мой взгляд, я бы вообще все позакрывал, чтоб молодежь без взрослых, без инструкторов, опытных, словом – ни-ни! Но я же знаю детей. Они как на такой запрет отреагируют? Известным образом: вот, скажут, папа, мы, например, у Парка культуры имени отдыха живем. Сам знаешь, в парке, там же тоже – что ни неделя – труп. И вечером – едва ли не ежедневно – перестрелки. Но до сих пор Парк что-то не закрыли. На автомобилях, скажут, постоянно люди бьются. Давай и автотранспорт запретим?

– Разные вещи. С парком понятно: криминогеннейшее место. Все знают. Умные туда и не ходят. А тут тайга. Район. И в нем цепочка непонятных происшествий…

– Непонятных происшествий? Вы же мне только что говорили о смертях? «Непонятное» – это одно, а «смерть» – это совершенно другое. В моем возрасте, – Белов вздохнул, – смерть, к сожалению, явление не только уже вполне понятное, но и почти, страшно сказать, привычное.

Инструктор внимательно посмотрел на Белова.

Конечно, он понял почти сразу же, что интерес этого странного посетителя, заслуженного художника, черт возьми, выходит далеко за рамки объявленных им причин.

Однако у него, инструктора, это было работой – отвечать на вопросы посетителей. За это, собственно, ему здесь и платили. Во всем том, о чем спрашивал его этот странный художник, не было никакого секрета. Можно все ему выложить, что называется, открытым текстом.

Инструктор поймал себя на мысли, что он уклоняется от ясного, исчерпывающего объяснения ситуации только потому, что ему самому не очень хочется вспоминать про этот район и про все, что с ним связано.

Однако художник ждал, и было видно: просто так не уйдет, покорно сжевав уклончивые отговорки.

– Хорошо, – вздохнул инструктор. – Если вам интересно, я могу рассказать поподробней, но это, боюсь, потребует времени.

– Я не тороплюсь! – поспешно заверил Белов.

– Прекрасно. Значит, дело в том, что в этом квадрате имела место цепь странных, трудно объяснимых происшествий. Причем все они – с трагическим концом. Теперь понятнее вам стало? Истории, которые случились, совершенно нелепы с точки зрения здравого смысла. Гипотез было много, но все притянутые за уши… Что было делать? Еще и другим, все новым, искушать судьбу в таком вот своеобразном Бермудском треугольнике? Его закрыли просто – и конец. И правильно сделали, я думаю. Разве кроме этого района места мало? Вон, иди на юг – в верховья Хамбола или того же, к примеру, Джагала-Яптик-Шора, и – с перевалом на Косью. Прекраснейший маршрут. А нет – иди восточней – по Кожиму – на Халмерью, через Урал, в Сибирь. Кто не дает? Огромный выбор. Путешествуй!

– А что же все-таки случилось-то?

– У вас, я вижу, интерес сугубо личный?

– Да, личный. Я же уже объяснил вам.

– Ну, та причина, которую вы озвучили, не требует особых разъяснений. Так ведь? – инструктор вопросительно посмотрел на Белова холодными, не верящими ни во что глазами. – Я бы, безусловно, запретил бы своим детям идти туда – однозначно. А все подробные объяснения в этом случае почти наверняка сыграют противоположную роль: наоборот, им станет интересно до ужаса, понимаете? И они – молодежь же! – непременно туда попрутся после объяснений! Возможно, даже обманут вас, отца, других родителей! Как вы не видите, что подробностями вы добьетесь как раз обратного эффекта?

– Я это понимаю, – кивнул Белов. Инструктор внушал ему симпатии. Помолчав, Белов решил сыграть открытыми картами. – Боюсь, что друг мой оказался сейчас там, в этом квадрате. В порядке личной инициативы. Вот еще дело в чем.

– Один? Он оказался там один? – инструктора даже покоробило.

– Ну, ясно – без прислуги! Рисовать поехал. Маршрут мне его известен. Отсюда, потом сюда и… сюда. Через эту точку. По диагонали через закрытый район.

– Странный друг у вас.

– Какой уж есть. Да я и сам такой же. Так вот, мне хотелось бы узнать все гораздо подробней.

– Это можно, конечно. Но с другом-то вашим что? Почему вы засуетились, ко мне вот пришли? Что-то случилось?

– Да в том-то и дело, что ничего. Он не вернулся. Должен был еще две недели назад быть в Москве, у него дела здесь – супер… Важнейшие. Его нет. Понимаете?

– К сожалению, понимаю так, что и не надо лучше. Да и вы, раз такое уже произошло, сразу схватите нить.

Инструктор встал, прошелся по кабинету. Придется все снова пережить, вспоминая… – подумал он.

– Давайте так, – инструктор остановился перед Беловым. – Я изложу вам факты. А вы дальше сами. Со всеми остановками, – он перелистнул папку на самое начало. – Первый случай. Семьдесят девятый год. Август. Сергей Лаврентьев. «При попытке зачалиться упал с плота…» Плыли по Хамболу. Упал недалеко от устья. Перед входом реки в последний скальный коридор «Чертовы щеки». Понятно, что произошло? Плот с группой приставал для осмотра перед входом в каньон, а он, Сергей, выпал. Его увлекло стремниной в эти самые «щеки». Длина каньона – три километра. Шестая категория – пороги, водовороты, сливы, камни в русле, на них завалы. Расход воды весной… в межень… ну, это вам неинтересно. Скорость струи в стремнине – до тридцати пяти километров в час, шесть прижимов, четыре в том числе под отрицательную стенку: ну, это значит, что струя бьет в стенку и основной поток ныряет под скалу, под нависающую скалу…

– Ясно.

– Вот. Произошло это седьмого августа. Десятого они нашли один лишь спасжилет Сергея. Пустой. Без тела. Надутый, не пробитый. Плавал в улове, крутился, прямо в устье, на выходе из «щек».

– А как же так: жилет без тела?

– Ну, как? Он мог его сам и сорвать: в завал, допустим, занесло потоком его, под бревна, под воду. И там он жилетом зацепился. Сорвал, чтоб выйти на поверхность. А в результате, потом-то уж, жилет пустой слетел или водой сорвало, понесло, пронесло и вынесло. Чего не скажешь о хозяине жилета.

– Что ж – так и не нашли?

– А как найдешь-то? Река – сплошная пена: сливы, ямы, «бочки».

– Бочки?

– «Бочка» – это вал, закрученный в лицо, навстречу. Ширина потока – метров двадцать, все это – в скальном коридоре, сплошной отвес с обоих берегов высотою метров сорок-пятьдесят. Деревья в русле реки – завалы еще с весны, с половодья – такие баррикады, с трехэтажный дом. Сквозь них река и прет темной силой – с шипеньем, слышно, как камни гремят на дне – поток ворочает. А камушки – с телевизор. Ну, как найдешь здесь что-нибудь? Жилет прошел вот как-то. А человек погиб.

– Да. Это, конечно, несчастный случай.

– Естественно. Счастливым его трудно назвать, я согласен.

– К счастью, мой друг едва ли решит сплавляться сквозь эти самые «щеки». Он пешочком, с этюдником да палаткой.

– Ага, ага, – закивал инструктор, – все понятно. Пешочком, с этюдником да палаткой. Это вы как раз не в бровь, а в глаз.

– То есть?

– Пешочком – это у нас так было. Я тоже сам, лично, участвовал в этом походе, так что я – очевидец. Как раз на следующий год это произошло, в восьмидесятом. Мы после тяжелого похода по Саянам решили как бы отдохнуть – ну и мотанули на Приполярный, в качестве прогулки, еще пара недель у нас была, и в нашем профкоме еще деньги были, плескались. По тем временам деньги немалые. Надо было, конечно, добить их. Ну вот и решили добить – так, прогулка вроде. Шли к горе Народной, через Манарагу. Слава богу, не я был руководителем. Группа – десять человек. Чистый пешкодрал шли. Без сплавов и без альпинизма. Встали на дневку здесь, – инструктор показал на карту. – Как раз недалеко от «щек». Погода была! День ясный выдался – что в тех краях редкость. На юг от нас вот, глядите, вот она, вершина. Вершина простая, пологая. Однако стоит в очень выигрышном месте, да и день, как уже сказал, выдался: видимость миллион на миллион. Жалко было упускать такую возможность. Решили все взойти, сфотографироваться. Ну, девять человек пошли, десятый в лагере остался, обед варить. Поднялись мы, поснимались, постояли вдоволь на ветру. Спускались быстро – жрать-то хочется – некоторые даже вприпрыжку неслись. Прекрасно. В лагере все нормально. Обед готов, котелки уже сняты, но стоят рядом с углями, чтоб не остыло до нашего прихода. В общем, порядок, все отлично. Одно только плохо: Кости Бортникова, который оставался в лагере обед готовить – его-то как раз и нет.

Инструктор отвернулся к окну, вспоминая.

– Костя-а-а! Ты где?

– В палатках нет его!

– Костя, Константи-и-ин!

– Пожрать сготовил… Что за дела?!

– Да нет же, я ж ему определенно, совершенно четко сказал: не отлучаться!

– Вот странно. Ни записки не оставил, ничего!

– Ребята, судя по тому, какие угли, он отошел не более пятнадцати минут как!

– Да где ж пятнадцать – пять! Вон сук – только начал гореть. Мы ведь в костер ничего не подкидывали?

– Нет!

– Ну, так, значит, он пять минут назад был здесь.

– Пять? А куда он, за пять-то минут, мог деться? Все же как на ладони. Я спускался, смотрел: никого на стоянке не было.

– За Хамбол он не мог же улететь?

– Улететь не мог, а в «щеки» свалиться мог.

– Да что ж он – больной, что ль – шамовку сгонобобить, оставить, разложить и пойти самоубиться?

– Ну, значит, рядом, спрятался. Хохмит.

– Чтоб попугать? Едва ли! За такие шутки – массаж зубов.

– Да нет, он серьезнейший малый!

– Эй, Ко-о-ости-и-и-ик!

– А?! Слышали?!..Слыхали?!

– Да это эхо!

– Бо-о-ортни-и-ик……Ко-о-о-остя-а-а!!

– Давай пожрем, подождем минут двадцать. Человек мог и по делу, так сказать, отлучиться…

– Нет, братцы! Обед отложить придется. Разделимся на пары быстренько. И по секторам, начиная от костра, расходимся. Держа друг друга в прямой видимости.

– У нас сигнальные ракеты есть. Во! Пять штук.

– Давай!

Шипя, одна за другой в небо взлетели пять ракет…

– Ракеты! В солнечный день! Совсем мы, ребята, из ума что-то выжили.

– Давай ногами искать! – это верно!

– Мы так его и не нашли, – подвел итог инструктор. – Маршрут, естественно, был прерван. Троих послали за спасателями, шестеро оставшихся по тройкам прочесали всю округу – ничего. Спасательная группа через четыре дня пришла на вездеходе, еще три дня искали – ноль.

– Но выводы какие-то, наверно, все же были?

– Конечно, были. Но уже в Москве. Оргвыводы. Руководителя нашего дисквалифицировали. А он был уже кандидатом в мастера.

– За что?

– Одного оставил в лагере. А по инструкции – не меньше чем двоих следует оставлять.

– А что произошло, так непонятно и осталось?

– Три версии. Пошел к каньону, к «щекам». И там сдуру и сорвался. Несчастный случай.

– Нелепо.

– Вторая версия: медведь его задрал, а потом утащил.

– Следы борьбы, кровь?

– Нет, не было ничего такого.

– Тогда и это вряд ли.

– И третья версия. Какой-то беглый его отвлек, сманил в сторонку, да и пришил: за одежду, за документы, деньги. Но не успел ничем воспользоваться: мы слишком быстро пришли и спугнули его. На стоянке ведь все осталось нетронуто. Ну, кроме самого Кости.

– А где же труп этот беглый спрятал?

– Успел зарыть!

– В горах? Камень же под ногами – вы что, под мох труп засунете?

– Вы абсолютно правы. Меня самого все эти версии еще тогда, в восьмидесятом, не удовлетворяли. Что ж делать-то? Других ведь версий не было!

– Да. История! И как же вы потом, когда вернулись, какую гипотезу выдали в Москве его родителям – что рассказали, как объяснили? Совершенно не представляю!

– От этого судьба избавила нас, слава богу – за это хоть. Он, Костя, холост был. А родители его разбились насмерть на автомобиле за год приблизительно до этого. Такая вот волна.

– Вот тут район и закрыли?

– Нет. Его закрыли позже, через полтора года. В мае восемьдесят второго. После еще одной, совсем уж дикой истории. Вот, – инструктор показал Белову фото. – Это снимочек был сделан с вертолета. Палатка и разбегающийся веер следов на снегу.

– Занятно.

– Вы поняли, что именно вас поразило?

– То, что следы кончаются ничем. Как будто человек бежал, бежал по снегу и растаял в воздухе.

– Вот именно. Их было восемь человек. Студенты. Зимний поход. Зимний – это конец марта и весь апрель в Приполярье. Конец полярной ночи. Потепленье. Но снег еще хороший, наст, без подлипов… Ну, то есть еще не липнет к лыжам. Они урвались на недельку с лекций: проветриться, две сотни километров за пять дней было заявлено в маршрутной книжке. Одна палатка – шести-местка – ну, для тепла на восьмерых. И вот – на фото вы видите итог.

– И все исчезли?

– Просто все исчезли, именно. А хронология такая: они должны были закончить маршрут во второй половине дня, после обеда, первого апреля. В срок на контрольную точку они не вышли. На КСС, как и полагается, их еще трое суток ждали, до двадцати ноль-ноль четвертого апреля. Потом уж КСС объявила их розыск.

– КСС?

– Контрольно-спасательная служба, станция. Есть такие. Точнее, раньше были. Приехали вы из города, допустим, сюда, в эту глушь – сначала, первым делом, в КСС – зарегистрировался, получил рекомендации, прогноз погоды, если таковой имеется, отметился по срокам – все, пошел. В КСС знают, на каком ты маршруте, куда идешь и когда должен выйти. Вот. Когда выходишь с маршрута – снова в КСС обязательно, в ту или уже в другую – зависит от маршрута. Отметился – очень хорошо, это все: значит, ты вышел. А КСС тебе в маршрутной книжке штамп лепит – подтверждая прохождение. Тебе разряд на этом основании потом присвоят в твоем родном городе. КСС еще как бы и контролирует, подтверждая, что ты на самом деле ходил по заявленному маршруту, а не на вокзале в буфете пьянствовал. Такая кухня, словом…

– Понятно.

– Так вот. Прошел контрольный срок у них, но сразу, конечно, никто не зачесался. По правилам, впрочем, есть запас, три дня – на случай непредвиденных задержек. Хорошо. Три дня прошли – они не вышли. А это уже худо! Ну, вызвали вертолет, полетели по маршруту. Нашли! Нашли их в этой точке, вот. В нашей же, как вы поняли. Точней не их самих нашли, а то, что вы видите на снимке: палатку и следы.