Песни драконов. Любовь и приключения в мире крокодилов и прочих динозавровых родственников Динец Владимир

Глава 23

Crocodylus niloticus: ловушки на дорогах

Следующей в нашем списке возможных мест для исследований значилась страна Малави. Она вытянута вдоль длинного, узкого озера Ньяса, которое малавийцы называют озером Малави. Мне очень хотелось, чтобы одна из моих “точек” была на каком-нибудь из великих африканских озер.

Пересечение границ в Африке редко бывает рутинной процедурой. На каждой границе чиновники с обеих сторон пытаются содрать с вас множество разных налогов и сборов, в основном собственного изобретения. Во время моей первой поездки в Африку четырьмя годами раньше самым популярным был “сертификат об отсутствии СПИДа”. Теперь мода изменилась, и с нас требовали уплатить за выброс парниковых газов. Мы пользовались нашими журналистскими карточками и пачкой важного вида бумаг на русском языке, чтобы отбиться от поборов, а иногда просто молча уезжали, прежде чем нам успевали что-то сказать.

На границе Малави с нас потребовали особенно большой налог. Стася, как обычно, взявшая на себя переговоры, потеряла терпение и немного повысила голос. Иммиграционный чиновник рассвирепел, заорал, что в его лице мы оскорбляем весь малавийский народ, и попросту закрыл погранпереход. Подождав полчаса (очередь по обе стороны границы успела вырасти на километр), мы с Шурой пошли извиняться. В таких случаях всегда удается сыграть на сексистских стереотипах. “Вы ж понимаете, она женщина, – сказали мы, – чего от нее ожидать? Баба-дура, язык без костей”. Это сработало.

В столице Лилонгве мы задержались на пять дней. Город небольшой и симпатичный, автомеханики берут недорого, а офис, выдающий разрешения, работает быстро и эффективно. К тому времени “Шакал Туре” перестали отвечать на наши письма и оплачивать ремонт, так что новые рессоры для “Колумба” нам пришлось покупать самим.

Для меня каждая остановка в большом городе была долгожданным шансом поговорить с Настей. Связь через интернет всегда была плохой и ненадежной, так что я заранее набирал на компьютере отчет о наших новостях и быстро шлепал его в свой блог, как только удавалось установить соединение. Если после этого связь продолжала работать, я пытался позвонить Насте по скайпу или поговорить в чате. Иногда удавалось только послать письмо. Настя огорчалась, когда ей приходилось читать новости в блоге, вместо того чтобы услышать их от меня лично. Ей трудно было представить, что можно двадцать минут ждать, пока загрузится первая страница почтового сервиса. И конечно, ей было обидно, что она не участвует в таком интересном путешествии. Как я ни старался описывать его со всеми подробностями, оно все равно выглядело менее утомительным и более приятным, чем на самом деле.

Из Лилонгве мы спустились к озеру Ньяса. Там очень здорово отдохнуть от жары, пыли и тряски африканских дорог. Озеро лежит в древнем разломе земной коры и, подобно двум другим необычно старым озерам – Байкалу и Танганьике, – населено множеством уникальных существ. Нырять с аквалангом в его прозрачные глубины было фантастически интересно. Как только мы погружались под воду, нас окружали косяки рыбок мбуна – голубых, ярко-желтых и полосатых цихлид, относящихся к десяткам разных видов. Крутые скальные стены спускались к песчаному дну, усеянному похожими на кратеры гнездами цихлид. Там был даже затонувший корабль – ржавый буксир, который стерегли огромные, похожие на акул сомы.

Не было в озере только крокодилов. Я знал, что место для них подходящее, потому что не раз встречал их, ныряя с маской в похожих заливах на озере Танганьика. Но оказалось, что в Ньясе их всех перестреляли. Мы проверили популяции крокодилов в трех национальных парках дальше к югу, но они были слишком маленькими. Пришлось перебираться в Мозамбик.

На этот раз мы проехали через дальний пограничный переход, которым обычно пользовались только местные жители. Дорога к следующему городу была совершенно пустынной. Через несколько часов впереди показался встречный джип. Когда до него оставалось метров сто, я вдруг осознал, что понятия не имею, по какой стороне дороги полагается ехать. Обычно в бывших британских колониях ездят по левой стороне, а в прочих странах Африки – по правой. Мозамбик – бывшая португальская колония, но со всех сторон окружен бывшими британскими. Что же делать? К счастью, водитель джипа настолько удивился, увидев на дороге другую машину, что съехал на обочину.

Мы пересекли широкую Замбези и продолжали двигаться на юг. Нам не везло. Почти всех местных крокодилов перебили за годы гражданской войны. В одном национальном парке их оставалось еще много, но плата за пребывание там была слишком высокой, а никаких разрешений на исследования в этой стране у нас не имелось.

Между тем “Колумб” продолжал потихоньку разваливаться на части. Чтобы завести мотор, надо было залить бензин прямо в карбюратор. Шура на глазах превращался в квалифицированного автомеханика. Он даже изобрел новый метод заделывания проколов в шинах с помощью изоленты. Но многого он починить не мог. Один раз нам удалось дозвониться до директора “Шакал Туре”, но он только сказал, чтобы мы постарались доехать до Кейптауна. “Мы гарантируем, что вы останетесь довольны нашим сервисом”, – туманно пообещал он.

Чтобы как-то разнообразить долгий путь, мы несколько раз сворачивали к побережью. Мы решили, что в нашем путеводителе будет большая, подробная глава про дайвинг, и ознакомились с услугами многих местных дайв-операторов. Больше всего нам понравилось нырять в городке Тофо, где в течение часа удалось поплавать сначала с десятком скатов манта размером с маленький самолет, а потом с пятью китовыми акулами.

Чем ближе мы подъезжали к границе ЮАР, тем труднее становилось проезжать через многочисленные блокпосты. Все полицейские хотели денег. Иногда они утверждали, что у нас что-то не в порядке с номерами или документами на машину, иногда говорили, что мы превысили скорость (мы действительно ездили быстро, но у них не было радаров), иногда придирались к тому, что у “Колумба” не было ремней безопасности (нам пришлось их снять, потому что они были неудачной конструкции и в случае аварии могли сломать шею), а иногда ничего не могли придумать, но взятку требовали все равно. Видимо, южноафриканские туристы в таких случаях слишком легко расставались со своими деньгами: даже суммы штрафов везде были прописаны в южноафриканских рандах. Мы твердо решили никогда ничего не платить, потому что знали: достаточно дать паразитам хотя бы ранд, и они сообщат по радио всем остальным блокпостам, что едут лохи. Девять раз из десяти мне удавалось просто сделать вид, что я не заметил полицейских, и нагло проехать без остановки. Если у них были автоматы или они стояли цепью, перегородив дорогу, мы притворялись, будто говорим только по-русски, или требовали вызвать из Мапуту (столицы) американского консула, или размахивали портретом Обамы (он как раз баллотировался в президенты), или говорили, что у Стаей лихорадка Эбола и она вот-вот помрет у них на руках.

Добравшись наконец до ЮАР, мы обнаружили, что по тамошним законам не имеем права получить новые визы, не вернувшись сначала в страну проживания. Я привык к тому, что визовые законы и правила являются абсолютной вершиной человеческой тупости, но бессмысленность этого запрета была неожиданностью даже для меня. Нам все-таки удалось выбить какие-то “специальные” визы, потратив кучу денег и проведя целый день в туристском хостеле, где мы распечатывали на принтере поддельные банковские справки и договоры на аренду недвижимости. У нас не оставалось выбора: мой билет обратно в США был из Йоханнесбурга, а “Колумба” надо было вернуть в Кейптаун.

Следующим на нашем маршруте был национальный парк Крюгер, расположенный в северо-восточном углу ЮАР. Это один из самых больших, старых и хорошо охраняемых национальных парков в мире. Почти везде в Африке десятилетия охоты за слоновой костью привели к тому, что в результате отбора бивни у слонов стали меньше, но в Крюгере все еще попадаются старые самцы с бивнями до трех метров в длину

Мы пошли к старшему рейнджеру, чтобы получить разрешение на ночевку в удаленных частях парка. Момент оказался не самый удачный: его близкий друг, тоже рейнджер, находился при смерти. Он повел туристов в пеший поход и неожиданно вышел прямо на львицу с маленькими львятами. У него было ружье, но он до последней секунды надеялся, что удастся обойтись без стрельбы, а потом было уже поздно. Сотрудники африканских парков нередко самоотверженно преданы своему делу и ежедневно рискуют жизнью, особенно там, где много вооруженных браконьеров (то есть почти везде в Африке). И они обычно на редкость симпатичные люди. Разрешение нам выдали за пять минут.

Крюгер такой огромный, что там пять растительных поясов. Большинство крупных зверей и почти все туристы сосредоточены на юге, где лучше пастбища и проще доступ. Но мы постепенно добрались до севера, где климат суше и крокодилы пережидают сухой сезон в маленьких прудах, остающихся на дне речных русел. На севере, впрочем, тоже не скучно: нам попадалось множество носорогов, буйволов, слонов и прочего зверья, даже очень редкие лошадиные антилопы.

До начала дождей оставался почти месяц. Пруды, в которых жили крокодилы, были последними источниками питьевой воды в пропеченной солнцем саванне. Поэтому добычи крокодилам хватало, и они быстро росли. Как-то раз мы нашли самца пяти метров длиной. Его рев был настолько низким, что звучал как раскаты грома. Однажды утром я увидел, что он держит в зубах рваный кусок материи. Поймал ночью человека? Вполне возможно. Многие жители Зимбабве и Мозамбика пытаются нелегально попасть в ЮАР через Крюгер, и как минимум несколько десятков становятся жертвами диких зверей – в основном, правда, не крокодилов, а львов. Приближаться пешком к львам, живущим в пограничной полосе на крайнем севере Крюгера, не рекомендуется – для них вы привычная добыча.

Нильский крокодил охотился на наших предков с тех пор, как человекообразные обезьяны спустились с деревьев и начали осваивать саванну. Новости из маленьких африканских деревень редко попадают в газеты и официальную статистику, но, по приблизительным оценкам, этот вид становится причиной гибели 600–800 человек в год. Это в пять-шесть раз больше, чем число жертв всех остальных крокодиловых, вместе взятых. Три из пяти нападений нильского крокодила приводят к смертельному исходу. Для миссисипского аллигатора соотношение всего лишь один к двадцати, но нильские крокодилы чаще превышают три метра в длину и чаще охотятся на крупных млекопитающих. Интересно, что даже нападение пятиметрового крокодила – не всегда смертный приговор. Известны случаи, когда жертвам удавалось вырваться, с силой ткнув хищника пальцами в глаз или прижав клапан, перекрывающий его глотку под водой. Конечно, без жутких увечий в таких случаях не обходится. И даже один укус метрового крокодила может привести к смерти от потери крови.

Самый знаменитый крокодил-людоед – Густав, огромный самец, живущий в мелководной северной части озера Танганьика. В основном он держится на территории Бурунди, но каждый раз, как за ним отправляется очередная охотничья экспедиция, перебирается в Танзанию или Конго-Заир, благо Бурунди страна маленькая и до границы всегда недалеко. Вот уже несколько десятков лет он успешно избегает многочисленных ловушек и выработал привычку дразнить охотников, прежде чем подкрасться к ним и убить. Когда за ним не охотятся, он не особенно осторожен и стал героем нескольких документальных фильмов. Местные жители боятся его до такой степени, что, по слухам, приносят ему человеческие жертвы и молятся. Они утверждают, что Густав убил свыше трехсот человек и нередко истребляет людей просто ради развлечения, оставляя тела нетронутыми. Говорят также, что это самый большой нильский крокодил в мире, длиной около семи метров, хотя измеряли его только по фотографиям. Нильские крокодилы, живущие дальше от экватора, такими большими не вырастают – видимо, потому, что почти перестают расти зимой. Густав настолько силен, что может охотиться на взрослых бегемотов. Об этом, наверное, мечтает каждый крокодил в Восточной Африке, где бегемоты часто задирают крокодилов и иногда убивают их. Было бы очень интересно услышать, как Густав “поет”, но в 2004 году, когда я приезжал на Танганьику и видел Густава на его любимом пляже, был не брачный сезон. К тому же он вряд ли громко ревет, поскольку живет в большом озере.

Об этом говорили результаты наших наблюдений: крокодилы, жившие в небольших прудах, ревели громко и часто, а жившие в больших реках и озерах только шлепали головой и иногда “кашляли”. Мы слышали много таких “кашляющих песен” в нашем следующем районе исследований – лагуне Сент-Люсия на восточном побережье ЮАР. Добрались мы туда через Свазиленд, маленькую, аккуратную страну с одним-единственным национальным парком под названием Хлане. Вход в парк украшала пирамида из конфискованных у браконьеров проволочных петель. Высотой она была с трехэтажный дом.

Буйволовые скворцы на бегемоте. Малави

Лагуна Сент-Люсия представляет собой широкое устье реки, отгороженное от океана широкой песчаной косой. Крокодилы нередко выплывают в океан поиграть в прибое и иногда становятся жертвами белых акул. Это одно из самых южных мест, где водятся нильские крокодилы. Зимой там так холодно, что они впадают в спячку в глубоких норах на три – пять месяцев. Чтобы легче переносить голодовку, они замедляют обмен веществ, дыхание и сердцебиение. Кроме того, они меняют расположение сердечных клапанов, так что сердце из четырехкамерного становится трехкамерным и неиспользованный кислород повторно прогоняется по жилам. В теплое время года способность менять структуру сердца позволяет дольше нырять. Больше никто из животных такого не умеет; сердце крокодиловых – самое совершенное среди всех живых существ.

Лагуна – часть большого национального парка иСимангалисо (“и” – определенный артикль в зулусском языке). Поначалу зверей там попадалось мало, но однажды ночью на проселочной дороге через холмы мы увидели на склоне крупного леопарда-самца. “Колумб” в это время стоял в ремонте, так что мы ехали на предоставленном администрацией парка “сафарибусе”, микроавтобусе с открытыми боками без дверей. Африканские леопарды обычно очень скрытные, и увидеть их непросто, но этот направился прямиком к нам и принялся ходить вокруг машины, пытаясь заглянуть внутрь. Мы с Шурой светили на него фонариками, пока Стася снимала. Мне, как бывшему владельцу домашних кошек, было ясно видно, что леопард не охотился, а просто любопытствовал. Потом он изготовился прыгнуть в машину. Этого нельзя было допускать. Всего месяцем раньше мы разговаривали с гидом, которому во время ночного сафари леопард запрыгнул в открытый джип с туристами. Гид вытолкал зверя из джипа прикладом ружья, но леопард успел махнуть лапой и когтями оторвал ему нос и два пальца на руке. Нам, конечно, очень хотелось поиграть с диким леопардом, но все же пришлось направить ему лучи фонариков прямо в глаза. Он заморгал и отвернулся, потом еще раз обошел вокруг машины. Я потихоньку поехал вперед, но котик продолжал идти за нами еще пару минут.

Закончив наблюдения за крокодилами, мы поехали в другой национальный парк под названием Шлушлуве-иМфолози, чтобы отдохнуть среди прохладных холмов и суммировать данные. К этому времени мы уехали из тропиков, где сухой сезон с апреля по ноябрь, в субтропики, где все наоборот. Стоял октябрь, так что холмы были ярко-зелеными, у всех зверей были маленькие детеныши, а на лугах повсюду торчали алые соцветия гемантусов размером с волейбольный мяч.

Результаты наблюдений получились странные. Крокодилы во всех популяциях одинаково часто шлепали головами. Но в местах, где они жили в маленьких прудах, почти каждая “песня” включала громкий рев, а там, где они жили в больших озерах и реках, они ревели редко, и звук больше напоминал негромкий кашель.

С миссисипскими аллигаторами было наоборот: часто и громко ревели они везде, а головой шлепали в основном в больших водоемах. Из двух предсказаний моей теории одно работало только для крокодилов, а другое – только для аллигаторов. Никаких объяснений этому мне в голову не приходило. Все, что мне оставалось, – продолжать собирать данные.

Но сначала надо было вернуть “Колумба” “Шакал Туре”. Машина доставляла нам все больше хлопот. Хуже всего получилось с гиеновыми собаками. Нам очень хотелось их увидеть, но они нуждаются в больших территориях для охоты и легко цепляют разные болезни от бродячих собак, поэтому стали очень редкими. В Шлушлуве-иМфолози нам наконец-то удалось отыскать стаю, но как только мы поехали следом, постепенно сокращая расстояние, карбюратор в очередной раз поломался. Мы сумели кое-как его починить, но в дальнейшем нам приходилось каждый вечер искать склон, чтобы поставить машину, потому что утром завести ее можно было, только катясь под горку. Фары, дворники, вентиляция кабины, задние тормоза и все приборы вроде спидометра уже не работали, а выхлопная труба едва держалась, подвязанная тросиком.

За время пути мы встретили еще несколько человек, арендовавших машины у “Шакал Туре”, и поддерживали с ними контакт. У всех постоянно что-нибудь ломалось, и всем последнее время не удавалось дозвониться до офиса компании. Одна американская пара, Джим и Нэнси, всерьез собиралась подавать на “Шакала” в суд.

Мы пересекли Драконовы горы – мезозойского вида горную цепь, северо-восточный склон которой представляет собой вертикальную стену в три тысячи метров высотой. В горных ущельях там скрыты тысячи наскальных рисунков, оставленных предками нынешних бушменов, и чудесные тропинки для дальних прогулок пешком. Узкая, скользкая, очень крутая грунтовка поднимается на гребень хребта, за которым лежат холодные, засушливые, удивительно похожие на Тибет высокогорья королевства Лесото. Оттуда мы вернулись к теплому, необыкновенно живописному побережью и ехали вдоль него до самого Кейптауна. В город мы прибыли за шесть часов до срока возвращения машины. Аккумулятор уже не держал заряд, так что пришлось спать в кабине, оставив мотор включенным на всю ночь.

Наши друзья Джим и Нэнси вернули свой пикап днем раньше. Директор “Шакала” пообещал отдать им больше денег, чем полагалось по контракту, в компенсацию за все время, которое они потратили на ремонт. Выплату полагалось произвести не позднее чем через три дня.

Я не мог дождаться, когда наконец избавлюсь от “Колумба”. Водить машину в Африке и так непросто, а когда она ломается каждые несколько часов и в любой момент может потерять управление на скорости, выдержать постоянное напряжение еще труднее. Из нас троих я был самым опытным водителем, поэтому проводил почти все время за рулем. Под конец пути крутить баранку надоело невыносимо. К тому же, несмотря на богатые приключениями биографии, мы уже полностью исчерпали запас историй, которыми можно было бы развлекать друг друга в пути.

К разговору с директором “Шакала” мы подготовились всерьез. Мы собирались потребовать возмещения стоимости всего ремонта и большой скидки за перенесенные неприятности. За четыре месяца у нас было восемь крупных поломок и около ста мелких, не считая спущенных шин, которые пришлось примерно сорок раз залатывать и двадцать раз менять. Обычно подобные переговоры входили в обязанности Стаей, но в этот раз мы собирались участвовать втроем.

Мы подъехали к офису. Ворота были открыты настежь. Внутри не было ничего. Ни людей, ни машин, ни компьютеров, ни шкафов с бумагами, ни лампочек под потолком. Только голые стены.

Мы расспросили соседей, но никто ничего не знал. Один охранник сказал нам, что накануне вечером персонал “Шакала” погрузил мебель в грузовик и отбыл в неизвестном направлении. Мы остались с полупарализованным пикапом, на который у нас даже не было нормальных документов. Компания “Шакал Туре”, которая была нам должна минимум двенадцать тысяч долларов, исчезла без следа.

Если ты среди львов, не уподобляйся зебре.

Зулусская пословица

Нильский крокодил

Глава 24

Crocodylus niloticus: сезон дождей

Мы поехали в полицию. Следователь выслушал нашу историю и сказал:

– Офис этой компании находится на границе двух полицейских участков. У нас тут бардак и вам никто не поможет. Идите лучше в другой участок, там намного лучше.

Мы думали, что он просто хотел от нас избавиться, но он оказался прав. Во втором участке следователи сразу взялись за работу. Они вскоре выяснили, что много лет назад директор “Шакала” подал жалобу на соседа, собака которого испачкала ему газон, и попал в полицейскую базу данных. Девушка-полицейский по имени Сюзи отвезла нас по его домашнему адресу. Но дом был заперт, и соседи сообщили, что накануне вечером директор с семьей уехали в крайней спешке.

– Я постараюсь вам помочь, – сказала Сюзи, – но надежды мало. Адвоката не нанимайте, это пустая трата денег, в нашей стране от них никакого толку. Я владею туристским хостелом. Можете пока пожить у меня, я дам вам скидку.

Мы поселились в хостеле. На следующий день выяснилось, что “Шакал” объявил о банкротстве. Случилось именно то, что моя мама предсказывала четырьмя месяцами раньше, но я не знаю, как она могла предвидеть мировой экономический кризис и внезапное падение южноафриканского ранда.

Мы позвонили в “Гиена Трэвел”, большую турфирму, филиалом которой был “Шакал”. Но там нам сказали, что не имеют к его долгам никакого отношения. Единственное, чего мы от них добились, было обещание передать нам права на машину после того, как закончится юридическое оформление банкротства, то есть минимум через месяц. Они явно рассчитывали, что мы, как и прочие клиенты “Шакала”, к тому времени покинем страну.

Они ошибались. Я улетал в Штаты через три недели, но Стася с Шурой не собирались так скоро покидать Африку и могли остаться в Кейптауне на несколько месяцев.

Пока что делать нам было нечего. Мы решили сгонять на Мадагаскар и поискать там пещерных крокодилов. Из-за странностей африканской системы формирования цен на авиабилеты дешевле всего было вылететь в Дурбан, взять напрокат маленькую легковушку, доехать в Йоханнесбург и лететь на Мадагаскар оттуда. Сюзи разрешила нам оставить “Колумба” во дворе хостела.

Снова оказавшись на восточном побережье ЮАР, мы поехали в глубь страны, в чудесные высокотравные степи центрального плато. Тем временем Африка дружно праздновала избрание Обамы президентом. Весь континент считал его кенийцем. В Кении целую неделю объявили нерабочей, а по телевизору шел мюзикл “Жизнь Барака”, в котором роли Хиллари Клинтон и Джона Маккейна играли актеры из племени кикуйю.

В национальном парке Пиланесберг севернее Йоханнесбурга мы остановились в кемпинге, где по соседству оказались несколько белых беженцев из Зимбабве. Всем им пришлось бросить свой бизнес и перебраться в ЮАР, где они сообща открыли сафари-агентство. Они пригласили нас к своему костру. Белые, всю жизнь прожившие в Африке, обычно очень интересные собеседники. Они часто рассказывают то, о чем в книгах не пишут, а черные африканцы не рассказывают, потому что считают неинтересным или само собой разумеющимся. Наша беседа у костра не была исключением. В какой-то момент речь зашла о местной политике, и кто-то спросил, почему Мбеки, тогдашний президент ЮАР, поддерживает бандита Мугабе, президента Зимбабве.

– На самом деле он его не поддерживает, – ответил старший из зимбабвийцев. – Он просто боится критиковать Мугабе.

– Почему?

– Потому что всей Африке известно, что у Мугабе самые сильные колдуны. Президент Замбии как-то раз плохо о нем отозвался и через несколько дней заболел и умер.

– А как же президент Кении? Он как раз вчера назвал Мугабе старым упырем!

– Ну так то ж президент Кении! Он на совсем другом уровне. Его колдуны сумели сделать кенийца президентом Соединенных Штатов Америки. Они вне конкуренции.

На следующий день мы прилетели в Антананариву, столицу Мадагаскара, и попытались взять билет на местный рейс национальной авиакомпании, которую путешественники любовно прозвали “Эйр-Мэд” (чокнутая). Но оказалось, что все наши кредитные карточки в который уже раз заморожены банками. Путешествуя по Африке, привыкаешь к тому, что, сколько бы ты ни звонил в банк с просьбами карточку не замораживать, он все равно тупо считает любую покупку в Африке подозрительной, и приходится то и дело снова туда дозваниваться из очередной глуши. Эта паранойя отнюдь не препятствует попыткам кражи денег со счета, которые тоже происходят почти после каждой покупки.

В этот раз первым дозвониться до банка удалось Шуре. К сожалению, за последние годы все крупные банки поставили на телефоны автоматические распознаватели голоса, которые при звонках из Африки не понимают ни слова из-за плохой связи. После получасовой битвы с машиной Шуре удалось добиться соединения с оператором-челове-ком, но легче от этого не стало.

– Алло, “Виза Экспресс”? Вы мою карточку заморозили. А еще кто-то только что купил по ней билет из Пакистана в Новую Зеландию… Нет, я купил билет до Антананариву, с этим все нормально… и до Дурбана… и до Маруанцетры… нет, не в Калькутту, эту покупку отмените… да, пожалуйста, закройте эту карточку и вышлите новую… подождите, я вас не слышу, я в аэропорту, тут объявления по радио… да, я в аэропорту… куда выслать карточку? На Мадагаскар… это такая страна… нет, это не мультфильм… нет, я не шучу… хорошо, продиктую по буквам: Мария-альфа-дельта-альфа… у меня тут нет адреса, вышлите в американское посольство, я оттуда заберу… нет, это не фирма, это место, где посол работает… хорошо, не надо на Мадагаскар, вышлите в Южную Африку, я там буду через месяц… да, это тоже страна… нет, это не часть Африки… то есть это часть Африки, но и страна тоже… я вам уже сказал, я не шучу… пошлите в “Аардварк Бэкпэкерс”, это отель в Йоханнесбурге… аардварк, альфа-альфа-Роберт– подождите, тут опять объявление по радио… Йоханнесбург – это город… ладно, черт с вами, не высылайте, я вам потом перезвоню…

Несмотря на тотальный бардак, Мадагаскар – одна из моих любимых стран. Там жуткая нищета, инфраструктура на уровне пятнадцатого века (сто километров иногда приходится ехать неделю), а экология в очень плохом состоянии. Но если вам удается добраться до сохранившегося леса, вам начинают каждые несколько минут попадаться совершенно удивительные существа. Хамелеоны размером со спичку или почти в метр длиной, шаровидные кузнечики величиной с кулак, огромные ночные бабочки с длиннющими “хвостами”, похожие на ежей тенреки, которые переговариваются, треща иголками, светящиеся зеленым светом наземные пиявки, похожие на пуму фоссы с хвостами длиннее, чем сами звери, мышевидные лемуры, помещающиеся в ладони… Вы никогда не знаете, что обнаружится в следующем дуплистом дереве или куче сухих листьев.

Биологи называют Мадагаскар “седьмым континентом” за необычность и поразительное разнообразие природы. Остров отделен от Африки проливом шириной меньше пятисот километров, но там сильное течение, так что пересечь пролив непросто. Только горстка нелетающих животных сумела через него перебраться. Все шестьдесят видов лемуров произошли от одного удачливого предка. То же самое относится к полусотне видов хамелеонов, всем змеям острова и всем хищным млекопитающим. Даже люди очень долго не могли справиться с течением: первые поселенцы прибыли на Мадагаскар не из соседней Африки, а с островов нынешней Индонезии, проплыв тысячи километров по Индийскому океану.

Для крокодилов, однако, пролив не был серьезным препятствием. Первыми его преодолели странные рогатые крокодилы. Когда люди пришли и истребили всех крупных животных Мадагаскара – лемуров размером с медведя, слоновых птиц эпиорнисов, горных бегемотов и так далее, – рогатые крокодилы вымерли. Но вскоре с материка прибыли нильские крокодилы, способные прокормиться мелкой живностью. За последние пятьсот лет они полностью заселили западное побережье острова и теперь расселяются по восточному. Они не вырастают больше трех с половиной метров, но все же убивают по два-три человека в год.

Декабрь – лучший месяц на острове. В лесах востока не так часто, как в другое время года, идут дожди, а в пустынях запада, наоборот, проходят первые грозы, и причудливые колючковые леса буквально на глазах покрываются свежей зеленью и цветами. Вдобавок у лемуров рождаются детеныши, а на центральном плато не так холодно по ночам.

Стасе с Шурой ужасно хотелось увидеть Мадагаскар, а я был очень рад туда вернуться. Но времени у нас было совсем мало. Мы нашли только одного крокодила, и он не “пел”. Позже мне удалось связаться с сотрудником крокодиловой фермы в Марокко, где все животные были мадагаскарского происхождения. Судя по его описаниям, их “песни” ничем не отличаются от “песен” нильских крокодилов в Африке.

У меня уже были данные с двух пар точек: одной в центрально-южной части Африки (Полоса Каприви и Южная Луангва), другой на крайнем юге области распространения нильского крокодила (Крюгер и Сент-Люсия). Чтобы доказать, что найденные мной различия в “песнях” не обусловлены климатом, надо было добавить еще одну пару, по возможности с севера континента. Крокодилы почти исчезли в Египте и полностью вымерли в Израиле и Сахаре. Работать в Судане или Мали было бы слишком трудно. Поэтому мы решили, что встретимся в конце февраля в Эфиопии.

Пока что Стася и Шура остались на Мадагаскаре, а мне надо было возвращаться в США. В университете накопилось множество дел, и очень хотелось увидеться с Настей.

В Йоханнесбурге у меня было несколько часов перед рейсом в Нью-Йорк, так что я съездил в маленький заповедник возле Претории. Окрестности города было не узнать. В саваннах только что прошли первые дожди, и плато напоминало хорошо поливаемый газон. За один вечер я нашел больше змей, чем за пять предыдущих месяцев. Через дорогу десятками ползли плюющиеся кобры, изящные зеленые бумсланги и шумящие гадюки. Каждый раз, как я вижу этих толстых, медлительных гадюк, я вспоминаю книгу Куки Галлманн “Мне снилась Африка” и радуюсь, что она не переведена на русский и моя мама ее не прочитает. Это описание жизни автора в Кении, заканчивающееся жуткой смертью ее единственного сына от укуса шумящей гадюки.

Забрав в Нью-Йорке машину, я поехал прямиком в Теннесси. Северная Америка в декабре напоминала Африку в сухой сезон: затянутое дымкой серое небо, голые деревья, мертвая трава…

Настя потом призналась, что всерьез испугалась, когда меня увидела. За пять месяцев я похудел на двадцать кило, в основном потому, что нормально питаться было некогда. Но через несколько недель я пришел в норму. Настя оказалась кулинарным гением, и хотя мяса куду для шашлыков у нее не было, готовила она вкуснее, чем повара любого из супершикарных лоджей. Впрочем, если бы она не обладала такими уникальными способностями, приготовленная ею еда все равно показалась бы мне вкусной.

Стася с Шурой вернулись в Кейптаун через две недели и поселились у Сюзи в хостеле. Шура сделал новый вебсайт для ее полицейского участка, а Стася работала в хостеле регистратором. Они получили документы на “Колумба” и думали, не перегнать ли его в Эфиопию, но вскоре поняли, что ремонт обойдется дороже, чем покупка другого пикапа. Многие бывшие клиенты “Шакал Туре” оказались в еще худшем положении: машины они до банкротства компании успели вернуть, а деньги так и не получили.

Шура провел целое детективное расследование в интернете и выяснил, что связи между “Гиена Трэвел” и “Шакал Туре” были совсем не такими поверхностными, как утверждали сотрудники “Гиены”. Жена директора “Шакала” была близким другом и давним деловым партнером президента “Гиены”. Шура написал об этом на разных форумах путешественников, а заодно сделал страничку под названием “Жульничество “Гиена Трэвел”, на которой изложил всю историю и рекомендовал туристам держаться от компании подальше.

Метод мгновенно сработал. Новая страничка провисела в интернете всего несколько часов и даже не успела еще появиться в результатах поисковиков, как Шуре уже позвонил президент “Гиены” с просьбой о встрече. Шура предусмотрительно отказался идти к ним в офис и потребовал, чтобы встреча проходила в хостеле. Он решил, что присутствие Сюзи в полицейской форме не помешает.

Как бы я хотел присутствовать на этой встрече! Сотрудники “Гиены” долго упирались, но в конце концов согласились на наши требования: вернуть все деньги нам и всем прочим пострадавшим от банкротства “Шакала”. За это Шура обещал убрать из интернета разоблачительную страничку.

К сожалению, побочным результатом нашей победы стало решение “Гиены” не предоставлять больше услуги по долгосрочной аренде внедорожников. Больше никто в ЮАР этим не занимается, так что теперь единственный способ раздобыть пикап для путешествий по югу Африки – взять его напрокат или купить, что очень дорого. Конечно, если вы ограничитесь ЮАР и Намибией, вам почти везде будет достаточно обычной легковушки, а их прокат там стоит сущие копейки.

Не обзывай крокодила, пока не перейдешь речку.

Ямайская пословица

Американский крокодил

Глава 25

Crocodylus acutus: опасные пересечения

Я долго не мог привыкнуть к жизни в маленькой Настиной квартире в Ноксвилле. Мне все еще снилась Африка – бесконечные дороги, тропы, “песни” крокодилов на рассвете. Когда тихим утром в паре километров от нашего дома проходил поезд, я нередко просыпался, ожидая увидеть пасущихся вокруг палатки слонов.

Как только я набрал несколько килограммов и принял более-менее нормальный вид, я поехал во Флориду к Стиву, моему научному руководителю. Стив считал, что мои исследования продвигаются успешно. Я вовсе не был в этом уверен. У меня набралась куча данных, но результаты противоречили друг другу и ничего толком не объясняли.

Квартиры в Маленькой Гаване у меня уже не было, а все вещи лежали у друга в сарае. Я все еще ездил в Маленькую Гавану, когда надо было починить машину или зубы, потому что знание испанского обеспечивало мне неплохие скидки. Но жить во время приездов во Флориду теперь приходилось в моем кабинете, уродливой бетонной коробке со стальной мебелью. Свет туда проникал из коридора через стеклянную стену, так что выключить его было нельзя. Обстановка напоминала мне комнаты для допросов в провинциальных управлениях КГБ советских времен. В 1980-е годы я не раз в них оказывался, в основном когда меня арестовывали за “географические преступления” – нарушения режима погранзоны и пролезание на закрытые объекты в поисках редкой фауны. Иногда я позволял себя арестовать, даже если у меня был пропуск, потому что это был самый легкий способ выбраться из какой-нибудь дыры. Никаких серьезных последствий аресты не имели. К тому времени КГБ утратило профессионализм до такой степени, что никто даже не заметил, что я нарушитель-рецидивист.

До возвращения в Африку у меня оставалось меньше месяца. За это время мне надо было придумать, как выяснить причину столь странных результатов наблюдений. А еще надо было понаблюдать за американскими крокодилами, потому что брачный сезон у них в конце зимы. Я решил, что обдумывать научные проблемы лучше в более расслабленной обстановке, и повез Настю на Ямайку. Остров был совсем недалеко, там имелись теплые пляжи… и крокодилы.

Сравнение страны с набором матрешек давно стало штампом в путеводителях, но к Ямайке оно особенно подходит. Остров состоит из четырех концентрических колец. Вдоль побережья тянутся печально известные высоким уровнем преступности города, забитые машинами шоссе, огороженные высокими заборами курорты и причалы для круизных теплоходов, извергающих на пляжи многотысячные толпы туристов. Всего в паре километров от берега начинается мир сонных маленьких городков, садов, ранчо и узких дорог. Когда люди там видят белого, они так удивляются, что иногда вскрикивают “джек!” (это жаргонное обозначение белых). Начав подниматься в горы, вы попадаете в сказочный зеленый край, немногочисленные жители которого – потомки беглых рабов, когда-то создавших там повстанческую республику Люди они гордые, красивые и очень гостеприимные. Дорог там совсем немного. Если вы сумеете забраться еще дальше в глубь острова, то окажетесь в облачных лесах, где нет людей, зато множество странных животных вроде гигантских хищных кукушек и улиток размером с тарелку. Это внутреннее кольцо окружает лысую вершину Блу-Маунтин-Пик, самую высокую на острове.

Мы прилетели на северный берег Ямайки, а крокодилы живут на южной стороне. Выбрав самый живописный маршрут через горы, мы после долгого петляння в густом тумане по бесконечному серпантину оказались перед огромным оползнем, начисто срезавшим участок дороги. Была почти полночь. Нам не хотелось ехать обратно в темноте, и мы уже решили поспать в машине, как вдруг послышались голоса и машина оказалась окруженной целой толпой местных жителей, пытавшихся заглянуть внутрь.

Они пришли в восторг от нашего появления. Мы оказались первыми приезжими с тех пор, как три года назад дорогу смыло. Все отели и лавки вдоль дороги были на разных стадиях банкротства. Нас покормили, показали двор школы, где мы оставили машину возле будки сторожа, и отвели на другую сторону оползня, где маленькая гостиничка все еще работала.

Наутро мы выглянули из окна и увидели покрытые густым лесом вершины, торчащие из сверкающего на солнце моря облаков. Мы находились на самом высоком перевале острова.

Большинство жителей Ямайки – христиане, но в горах живут в основном растафари. Наши хозяева носили роскошные дреды до пояса и раз в день собирались всей семьей, чтобы покурить “лекарство” и попить местного кофе. Комнаты были увешаны фотографиями звезд регги вперемешку с иконами эфиопской правящей династии. Приверженцы этой религии верят, что Хайле Селассие Первый, последний император Эфиопии, был реинкарнацией Христа. Даже поверхностное знакомство с эфиопской историей не позволяет к этому относиться сколько-нибудь серьезно, но растафари сумели на шаткой (и изначально довольно расистской) основе создать на удивление здоровую систему религиозных практик, по крайней мере по сравнению с другими авраамическими религиями. Они намного более искренни и открыты новым идеям, чем чопорные англикане побережья. Моя ямайская подруга Ками, которая в детстве ходила в воскресную школу, никогда в жизни не читала Песнь Песней – местные христиане считали эту часть Библии неприличной. Хотя растафари составляют лишь несколько процентов населения страны, они оказали большое влияние на местную культуру, образ мышления и язык. Например, ругательное слово “Вавилон”, которым растафари обозначают Запад (в противовес “Сиону”, то есть доброй старой Африке), в повседневной ямайской речи значит “полиция”. Местный термин для женского секс-туризма, одним из мировых центров которого является Ямайка, – “растопрокат”. Мне нравятся основанные на английском языки чернокожих жителей Вест-Индии: они такие выразительные!

Нам пришлось сделать большой крюк, чтобы пересечь горы дальше к западу и все-таки попасть на южную сторону. На острове много интересного, но больше всего нам понравился маленький птичий заповедник в холмах. Среди прочих экзотических обитателей там есть замечательно красивые колибри, хвосты у которых втрое длиннее, чем сама птица. Если наполнить бутылочку сахарным раствором и держать вытянутый палец возле горлышка, колибри повисают на несколько секунд в воздухе перед вашим лицом, заглядывая в глаза, а потом садятся на палец, чтобы попить из бутылочки.

Перебравшись через горы, мы оказались в Стране Капитанских Мостиков. Это причудливый ландшафт крутых известняковых холмов, похожих на яйца в картонной упаковке. Передвигаться по такой местности очень непросто, а еще сложнее строить там дороги. Не случайно именно там, на вершине одного из холмов, находится Акомпонг – деревня, бывшая когда-то столицей республики беглых рабов. Нам повезло попасть туда во время колоритного ежегодного фестиваля, на котором появление Насти стало главным событием. Мы были там первыми белыми за много лет, а она к тому же блондинка и очень светлокожая. Все воспринимали ее как очаровательную плюшевую игрушку, умеющую вдобавок разговаривать. Девушки выстроились в очередь, чтобы ее обнять. Даже угрюмые старые растафари-фундаменталисты тепло ей улыбались. Мы с благодарностью вспоминали популярные путеводители, описывающие Ямайку как страну бандитов, черных расистов и прочей опасной публики. Если б не книги, все эти чудесные горы были бы вытоптаны туристами. А благодаря путеводителям они толпились за заборами пляжных отелей и боялись нос высунуть наружу.

Мы спустились в самое большое на острове болото под названием Великая Хлябь Черной Реки. Там живут американские крокодилы. Их всего около сорока, но в других частях Ямайки их осталось еще меньше. Из-за браконьерства они стали очень осторожными. Я вскоре выяснил, что они живут в круглых ямах, похожих на “аллигаторовые дырки” в США, которые, видимо, сами выкапывают. В апреле, ближе к концу сухого сезона, эти ямы наверняка тоже превращаются в изолированные пруды, служащие источником воды для местной фауны. Но в середине зимы везде стояла вода по колено. Почти все найденные мной крокодилы были подростками. Только один самец достиг уже почти трех метров в длину, и я пару раз слышал, как он шлепал головой по воде.

К тому времени Настя начала жаловаться, что маршрут получился слишком тяжелый. Она сдавала квалификационные экзамены перед самым отъездом из дома и очень устала. Вставать до рассвета и проводить весь день, продираясь через трясину, для нее было непривычно. К тому же выяснилось, что Великая Хлябь – место небезопасное. Отсюда было слишком близко до Кингстона, в то время занимавшего первое место в обеих Америках по числу убийств, и по болотам шатались всякие темные личности (никто, кроме них, заходить туда не отваживался). Одни выращивали на участках посуше коноплю, другие занимались колдовством, которое на острове называют гузумба или попросту “наука”.

Поэтому я бросил поиски крокодилов, и мы отдохнули денек на пляже, прежде чем лететь домой.

На следующий день после возвращения в Ноксвилл мне пришлось покинуть Настю и ехать во Флориду, чтобы поймать начало брачного сезона тамошних американских крокодилов и хоть неделю понаблюдать за ними до возвращения в Африку. Проблема была в том, что “песни” всех крокодилов, живших в легкодоступных местах, я уже записал.

Один молодой крокодильчик жил в озере прямо в центре нашего университетского городка. Я три года ждал, когда он начнет “петь”, но как раз когда он достаточно подрос, какие-то студенты его убили. Зачем – не знаю; возможно, им казалось, что это смешная шутка. Американский крокодил в то время еще был в списке видов, находящихся под угрозой исчезновения в США, но этим идиотам удалось отделаться штрафом и условным сроком.

Необследованных мною мест, где жили крокодилы, оставалось два: пруды-охладители атомной электростанции, которые мне не подходили, так как не были естественными водоемами, и мыс Сейбл на юго-западной оконечности Флоридского полуострова. До мыса, представляющего собой длинный песчаный пляж, от поселочка Фламинго всего семь миль, но тропу наглухо завалило буреломом в последний ураган. Пришлось мне плыть туда вдоль берега на каяке.

На пляже оказалось полно народу. Владельцам моторных лодок добраться туда было намного проще, чем мне, поэтому в кемпингах было множество рыболовов-любите-лей. Рейнджеры парка говорили мне, что на пляже гнездятся десятки крокодилов, но я не видел ни самих рептилий, ни их следов, пока не заплыл в озеро Инграм, большую соленую лагуну на внутренней стороне пляжа. Там мне удалось записать “песни” двух крупных самцов.

Пора было возвращаться, но поднялся такой ветер с востока, что плыть против него на надувном каяке не представлялось возможным. Идти пешком я тоже не мог, потому что у меня не было рюкзака, а нести каяк, весла и все оборудование в руках не получалось. Пришлось воспользоваться старым каналом, когда-то проложенным через мангровые заросли. Длиной он был всего десять миль, но совсем зарос. Если я пытался выйти на берег и обнести особенно трудный участок, то немедленно проваливался по пояс в липкую черную глину между мангровыми корнями. Вскоре каяк получил пробоину, так что каждые полчаса приходилось останавливаться, чтобы его подкачать. У меня кончились продукты, пресная вода и репеллент от комаров. Хуже всего было то, что каждая проведенная там минута вычиталась из времени, остававшегося у меня на встречу с Настей перед отлетом в Африку. До машины я добрался только через восемнадцать часов.

Забежав к себе в кабинет, чтобы по частям вымыться в лабораторном рукомойнике (душа там не было), я погнал машину в Теннесси. Это был скучный шестнадцатичасовой перегон по плоской автостраде. Как и везде в США, ограничения скорости совершенно не соответствовали качеству дорог, но в этот раз я отделался всего одним штрафом.

Пересекая сухие сосновые леса Джорджии, я пытался придумать решение еще одной проблемы с результатами моих наблюдений.

Я уже знал, что “песни” нильских крокодилов и миссисипских аллигаторов меняются в зависимости от величины водоемов, в которых они живут. Но я также выяснил, что кайманы жакаре в Бразилии и Боливии никак не меняют свои “песни” в ответ на изменение размера своих озер. В чем причина такого противоречия? Я предположил, что различия возникают в результате длительной эволюции, которая идет по-разному в разных ландшафтах, а не потому, что каждое животное реагирует на параметры своего водоема. Были, однако, еще два возможных объяснения. Во-первых, могло оказаться, что я зря смешиваю данные, полученные от разных видов. Вдруг у крокодилов и аллигаторов эти различия в “песнях” есть, а у кайманов вообще нет? Во-вторых, существовала вероятность, что каждый из них все-таки меняет свои “песни” в зависимости от размера водоема, но не сразу, а через какое-то время. Наблюдая за кайманами, я давал им только неделю на то, чтобы изменить “песни” после изменения величины озер. А что, если им требуются для этого месяцы или даже годы?

Мне надо было придумать способ узнать, какое из трех объяснений правильное. И к тому времени, как я доехал до границы Теннесси, у меня появилась идея.

До сих пор я наблюдал за нильскими крокодилами и миссисипскими аллигаторами в местах, где все они жили либо только в маленьких водоемах, либо только в больших. А что, если найти место, где маленькие пруды соседствуют с большим озером? У обоих видов молодняк активно расселяется, как только перестает нуждаться в защите матери, и обычно удаляется на несколько километров от места рождения. Но когда они вырастают, крокодилы и аллигаторы реже путешествуют и, как правило, остаются в одном месте многие годы, особенно самцы крокодилов, которые имеют индивидуальные территории и охраняют их от соперников. Стало быть, в районе со смешанными местообитаниями все животные генетически принадлежат к одной популяции, но большинство из них прожило всю свою взрослую жизнь либо в маленьких прудах, либо в большом озере. Если их “песни” все равно одинаковые, значит, обнаруженные мной различия между популяциями – генетические, возникшие в результате длительной эволюции. А если они различаются в зависимости от размера водоема, значит, верно одно из альтернативных объяснений. Чтобы узнать, какое именно, мне придется провести еще одно исследование кайманов.

В Ноксвилле я внимательно изучил спутниковые снимки Эфиопии, пытаясь найти, где крокодилы могли бы жить в большом озере и в маленьких прудах по соседству. Там было много больших озер, но в основном окруженных высокими обрывами, горами или безводными пустынями. Только одно место выглядело подходящим, но находилось у черта на рогах. Что, если я доберусь туда через всю Эфиопию, а там не окажется крокодилов, или к озерам не подойти, или еще что-нибудь не так?

Но у меня не было выбора. Во всех других частях Африки брачный сезон у крокодилов уже закончился. Оставалась только Эфиопия.

Не ставь богу в вину, что он создал крокодила, – скажи спасибо, что он не дал крокодилу крыльев.

Пословица оромо

Нильский крокодил

Глава 26

Crocodylus niloticus: место, откуда мы родом

В этот раз я уезжал в Африку всего на три месяца, но расставаться с Настей было намного тяжелее. Мы очень сдружились за несколько недель, проведенных вместе. Но я знал, что поездка в Эфиопию для нее слишком тяжелая, ведь опыта экстремальных путешествий у Насти еще не было.

Лететь за границу из маленького ноксвиллского аэропорта всегда было слишком дорого. На этот раз самым дешевым способом оказалось взять напрокат машину, доехать до Вашингтона и оттуда лететь в Аддис-Абебу. Во время долгого перелета я старался отвлечься от грустных мыслей, работая над путеводителем. К тому времени мы уже придумали для него название: “Дикая Африка. Путеводитель натуралиста”. Я знал, что глава про Эфиопию будет особенно интересной.

Эфиопия – самая необычная из африканских стран. Ее жители чернокожие, но, за исключением некоторых пограничных племен, черты лица у них скорее европейские, чем африканские. Основные языки относятся к афразийской семье, которая включает также арабский, иврит и языки Древнего Египта и Вавилона. Население центральных нагорий приняло христианство еще в IV веке; это единственные древние христиане в Африке, не считая египетских коптов.

Но по-настоящему уникальна Эфиопия тем, что из всех африканских стран только она никогда не была колонией. В 1936 году, несмотря на два унизительных поражения от эфиопов, фашистская Италия сумела оккупировать ее на несколько лет, но единственным долговременным эффектом оккупации стало распространение пиццы, по сей день популярной в городах. В северной части Эфиопии итальянское владычество продолжалось намного дольше, и возникшие культурные различия оказались такими серьезными, что позже север отделился и теперь является независимой страной под названием Эритрея.

Еще до начала колониальной эпохи и трансатлантической работорговли Африка пережила намного худшее вторжение. Армии мусульман завоевали весь север континента (проникнуть южнее им помешала муха цеце, заражавшая лошадей смертельной болезнью нагана). Арабские работорговцы проложили торговые пути по всему востоку и центру Африки. Эфиопия была первой страной, попавшей под удар, но христиане центрального нагорья почти тысячу лет отбивали непрерывные мусульманские атаки.

Казалось бы, отсутствие колониального прошлого не так уж важно. В Африке полно глухих уголков, где не ступала нога ни арабских, ни европейских завоевателей. Местные культуры часто кажутся на удивление хорошо сохранившимися. Но все же Эфиопия непохожа на остальные страны континента. Разница чувствуется во всем: в необычном меню придорожных ресторанов, в языке межэтнического общения (здесь это амхарский, а не арабский, английский, французский или португальский), а больше всего – в глазах людей. Они вас не боятся. Они могут быть дружелюбными или нет, могут клянчить у вас деньги, предлагать бесплатно еду и кров, драть с вас втридорога за номер в отеле, потому что вы иностранец, и даже швырять камни в ветровое стекло вашей машины, но они не считают вас принципиально иным. Стена между черными и белыми, которую порой так трудно пробить в других странах, в Эфиопии не существует.

Именно поэтому многим приезжим здесь так трудно. Мы можем сколько угодно жаловаться на ужасы глобализации и потерю местного колорита, но на самом деле большинству людей по-настоящему чужая культура кажется непонятной и страшной. Мы хотим видеть ее яркой, но прирученной и адаптированной.

Эфиопская глубинка грязна, жестока, нередко опасна, но всегда захватывающе интересна. Других таких мест на свете уже не осталось. Тибет, Афганистан, Новая Гвинея, Конго, Амазонка были такими еще совсем недавно, но уже “цивилизованы”. Эфиопию их участь тоже не минует, но пока что она остается вашим последним шансом попробовать путешествовать так, как это делалось раньше, когда наша планета оставалась дикой и враждебной, когда исследователи отправлялись в дальние края, ожидая встретить что-то абсолютно неизвестное и непредсказуемое. Смогли бы вы выйти из гавани, как они, зная, что все будет по-настоящему – камни, стрелы, болезни, неизбежная потеря здоровья, риск для жизни… и открытия?

В Аддис-Абебе очень приятный климат: почти не бывает слишком жарко или слишком холодно. В немногочисленных парках полно интересных птиц, от нектарниц до ибисов, – наверное, потому, что горожане почти не держат кошек. Я остановился в самом старом отеле страны, с настоящей сантехникой XIX века, и бегал по городу, пытаясь собрать все необходимые разрешения, взять напрокат машину и заглянуть во все музеи и соборы.

Самым сложным было найти машину В Эфиопии стопроцентный налог на импорт, а выезжать за пределы столицы иностранцам разрешается только на внедорожнике с шофером. Поэтому прокат очень дорогой даже по африканским стандартам.

После утомительных дней я проводил вечера в интернет-кафе, пытаясь прочитать свою электронную почту. Правительство коммунистов в Эфиопии свергли семнадцатью годами раньше, но телекоммуникации в основном остались государственной монополией, поэтому на загрузку одной страницы текста уходил примерно час. Приходилось ждать: это был мой последний шанс пообщаться с Настей перед отъездом в глубь страны, где все еще хуже.

В городе полно замечательного искусства – музыки, архитектуры, старинной живописи. В церковных фресках особенно часто повторяются два сюжета. Первый – изображение царя Соломона и царицы Савской, ласкающих друг друга на супружеском ложе. Эфиопская императорская династия утверждала, что происходит от их мифического союза, хотя наследования по крови там вообще практически не было и трон много раз захватывали узурпаторы. Второй сюжет – выступление последнего императора Хайле Селассие в Лиге Наций. Он произнес там страстную речь, прося защитить страну от итальянского вторжения. Лига Наций в ответ ввела эмбарго на поставки оружия воюющим сторонам, хотя отлично знала, что этим обрекает Эфиопию на поражение, потому что у Италии была своя военная промышленность. Речь императора, однако, имела неожиданные последствия. Она произвела такое впечатление по всему миру, что на далекой Ямайке зародилась новая религия – растафарианство, основанное на вере, что Хайле Селассие является реинкарнацией Христа.

Как только мне удалось достать машину по цене, которая не обрекала меня на голодовку, я попросил водителя отвезти меня на крайний юго-запад страны, где плохо размеченные и до сих пор спорные границы с Кенией и Суданом встречаются в соляной пустыне у озера Туркана, самого северного из великих озер Африки.

Миллионы лет назад африканский континент начал распадаться на части. Глубокие трещины (геологи называют и 'к рифтами) поползли от Сирии на севере до Мозамбика на юге. Самые глубокие из этих разломов – Красное море и Аденский залив, отделяющие Африку от Аравии. Другие трещины заполнены большими озерами, от Тивериадского озера (оно же Кинерет) и Мертвого моря до Танганьики и Ньясы. Разломы продолжают расти и обрамлены вулканами и горячими источниками. Все вместе они называются Рифтовой долиной, хотя на самом деле это целая система долин, иногда параллельных друг другу или образующих развилки. Многие из красивейших мест Африки – кратер Нгоронгоро, вулканы Вирунга и Ол’Доньо-Ленгаи, водопады Мерчисона, горы Рувензори – расположены вдоль рифтов.

Выбравшись из Аддис-Абебы, мы спустились с нагорий в Рифтовую долину. Мой шофер Тесфайе был в отличном настроении. Он еще не догадывался, что его ждет в ближайшем будущем. Подобно многим африканцам ‘‘среднего класса”, он недавно перешел в протестантизм. Американские церкви содержат огромное количество миссий в Африке; чтобы вступить в протестантскую общину, надо быть человеком определенного достатка, но расходы быстро окупаются, потому что в церкви можно завязать немало полезных знакомств. Как всякий неофит, Тесфайе был полон религиозного рвения и пытался убедить меня, что Рифтовая долина не может быть старше пяти тысяч лет, так как с сотворения мира не прошло и шести.

Мы остановились пообедать. Эфиопская кухня совершенно уникальна. Ее основа – инжера, огромный блин, который полагается делать из муки местного злака под названием шеф. Настоящую тефовую инжеру можно найти только на центральном нагорье, а в равнинных частях страны и в эфиопских ресторанах всего мира ее пекут из пшеницы или ячменя. Инжера служит одновременно едой, посудой и столовым прибором. Прочие блюда – жаркое, салаты, острые пюре, кубики сырого мяса – подаются насыпанными на инжеру. Вы отрываете по кусочку от ее краев и этими кусочками берете все остальное с середины. К такой экзотике надо привыкнуть, но все же эфиопская пища намного вкуснее, чем то, чем кормят в придорожных забегаловках остальной Африки.

Дорога большей частью шла по Рифтовой долине, лишь иногда взбираясь на окрестные горы. В одном придорожном городке обнаружилась небольшая растафарианская община. После многих десятилетий просьб правительство Эфиопии разрешило растафари “вернуться” в их обетованную землю, но пока очень немногие воспользовались этой возможностью.

Ночевали мы в отеле с поразительным количеством блох и клопов. К счастью, у меня был репеллент. Я поделился им с Тесфайе и дал ему таблетки от расстройства кишечника. Сырое мясо в ресторане не пошло ему на пользу. Я был очень горд собой: научиться без вреда для себя есть пищу, от которой даже местные жители заболевают, – самая заветная мечта любого биолога в тропиках. Тесфайе был так благодарен, что в дальнейшем часто разрешал мне вести машину, хотя и рисковал неприятностями.

Эфиопия – самое трудное место для вождения, по крайней мере в Африке. Почти все местные водители только недавно получили права, а прочее население еще не поняло, насколько опасны автомобили. Асфальтированных дорог совсем мало, и они особенно опасны, потому что все так счастливы на них оказаться после многих дней тряски по грунтовкам, что гоняют как сумасшедшие. Местное поверье гласит, что если перебежать дорогу перед самым бампером быстро едущей машины, дольше проживешь. Еще один славный обычай – выталкивать под колеса престарелую овцу или козу. Если она погибает, все жители деревни мгновенно окружают место происшествия, чтобы вытрясти из водителя компенсацию по произвольно рассчитанной “рыночной стоимости”. Хватает тут, разумеется, и обычных африканских прелестей: бездонных колдобин, скота, детей, туч пыли и летящего из-под колес щебня.

Свернув с шоссе, мы поехали на запад, к долине Омо. Этот небольшой район Эфиопии часто называют “музеем этнографии”, потому что там живет около сорока племен, языки которых принадлежат к пяти разным языковым семьям. Самое известное – племя мурси, женщины которого растягивают губы в огромные кольца и вставляют в них диски размером с большую тарелку. Чем больше диск, тем красивее считается женщина и тем больше скота надо за нее уплатить. Другие племена тоже любят улучшать свою внешность. Жители Эфиопии в общем-то очень красивые люди, но почему-то именно в этой стране больше всего обычаев, связанных с косметическим членовредительством. Даже относительно “цивилизованные” христиане нагорий вырезают или татуируют у детей на лбу кресты и практикуют мужское и женское обрезание, иногда самой жуткой разновидности.

Отсыпанная щебнем дорога сменилась грунтовкой, а затем колеей в песке. После долгого дня в пути мы достигли унылых берегов озера Туркана (оно же озеро Рудольф или Нефритовое море), самого большого в мире щелочного водоема.

Места там очень сухие, знойные и ветреные. В кенийской части озера есть вулканические острова и береговые обрывы, но эфиопская часть мелководная, скучная и окружена низкими дюнами и солончаками. Я попробовал плавать в озере с маской, но пришлось идти почти километр, чтобы зайти в воду по колено. Пить эту воду можно только в самом крайнем случае. Почти вся рыба уходит нереститься в Омо, единственную большую реку, впадающую в озеро.

В прибрежных дюнах не водилось ничего, кроме редких песчанок, жаворонков, ящериц и эф. На отмелях было полно куликов, а дальше от берега иногда пролетала стая фламинго или появлялась над водой голова всплывшей подышать огромной черепахи. Рыбы в озере было много, судя по количеству крокодилов. Когда-то популяция крокодилов Турканы была самой большой в Африке, да и сейчас их что-то около десяти тысяч. На отмелях их виднелось множество, обычно группами от трех до двенадцати.

Трудно было поверить, что этот суровый край – центр территории, известной как “колыбель человечества”. Именно в сухих, бесплодных участках Рифтовой долины найдено больше всего костей и орудий древнейших людей. Находкам, сделанным на озере Туркана, от двух до четырех миллионов лет. В то время климат был более влажным, и в здешних саваннах жило не менее трех разных видов людей. Один раз я нашел примитивный каменный скребок, явно относившийся к самому началу каменного века, но даже он не убедил Тесфайе, что человеческая история насчитывает больше нескольких тысяч лет.

Река Омо оказалась наполовину пересохшей, но в ее дельте остались обширные илистые отмели с множеством неглубоких луж, и в некоторых лужах лежали по нескольку крокодилов. Это было идеальное место для моих исследований: в сезон дождей крокодил мог доплыть из озера Туркана до любой части дельты за полчаса-час, но в сухой сезон лужи были отделены от озера отмелями. Ил там был глубокий, топкий и липкий, так что крокодилы избегали по нему ползать – я не видел ни одного следа.

Кенийский биолог Алистер Грэхэм изучал крокодилов Турканы в 1960-х годах и написал про них очень интересную книгу “Веки рассвета”. Он был одним из немногих исследователей, уделявших внимание брачному поведению крокодилов, и оставил подробное описание шлепков головой, но ни разу не упоминал рев. Я знал, к чему прислушиваться, поэтому иногда мне удавалось уловить слабый “кашель” за долю секунды до шлепка. Грэхэм, однако, отмечал, что во время драк и прочих конфликтов крокодилы вполне способны реветь и рычать. Я тоже видел одну стычку между двумя крупными самцами, во время которой они оба ревели, как мощные мотоциклы. Так что способностью издавать рев они вполне обладали, просто не включали его в свои “песни”.

А как насчет крокодилов в лужах дельты? Чтобы к ним подобраться, мне приходилось ползти по пятьсот – шестьсот метров через илистые отмели. Всю одежду приходилось оставлять в машине, потому что к ткани ил прилипал еще сильнее, чем к коже. К счастью, местных жителей из племени дасанеч, которые пасли скот в окрестной пустыне, это не смущало. Они и сами ходили голыми, не считая маленьких тканых юбочек, а некоторые были полностью обнажены. Позже я узнал, что без юбочек ходят люди самой низшей касты: мужчины, которые не имеют скота и вынуждены жить охотой на крокодилов, и женщины, которые по какой-то причине не прошли церемонию отрезания клитора и потому не имеют права называться женщинами, выходить замуж и носить одежду. У всех мужчин были при себе автоматы Калашникова и короткие копья. Они всегда были готовы убить любое животное ради мяса, а любого человека другого племени – за появление на их территории.

Дасанеч не отличаются особым гостеприимством. Причина, вероятно, в том, что все племена долины Омо постоянно воюют между собой и чужаков принято сразу убивать, как только поймаешь. Пару раз они приглашали нас в свои полукруглые разборные хижины, но общаться было трудно, потому что они почти не знали амхарского, а мы с Тесфайе не знали местных языков.

Вскоре я научил Тесфайе наблюдать за крокодилами, слушать, “кашляют” ли они, и записывать данные. Теперь мы могли работать вдвоем. Он отказался ползать по илу, так что я оставлял ему более доступных крокодилов. Днем жара была совершенно нестерпимая, но крокодилы “пели” только по утрам, так что в жаркие часы мы могли отсиживаться в воде или лежать в тени под машиной. Единственным развлечением были редкие визиты эфиопских пограничников, у которых в машине работало радио, так что они могли сообщать нам новости.

Из всех мест, где мне пришлось вести наблюдения, это было самым скучным. Мы были счастливы, когда смогли наконец оттуда уехать, вернуться к шоссе и помчаться дальше на юг по красным пустыням с шестиметровой высоты термитниками. Как только мы оказались на асфальте, я суммировал данные. Не обнаружилось абсолютно никакой разницы между “песнями” крокодилов в лужах и в озере Туркана. Конечно, это была только половина результата: мне еще предстояло провести аналогичное исследование аллигаторов. Но пока можно было вернуться к основной работе: сравнению крокодилов, живущих в районах только с маленькими водоемами и только с большими.

Тем временем Стася с Шурой путешествовали по Кении. По нашему плану мы должны были встретиться на границе и продолжить исследования вместе. Рассчитать время встречи было непросто, потому что общаться мы могли только с помощью электронной почты, а найти доступ в интернет удавалось очень редко. Когда мы с Тесфайе добрались до ближайшего города, я проверил почту (на это ушло три часа) и узнал, что мои друзья покинули Исиоло двумя днями раньше.

Кения состоит из двух совершенно разных частей. Юг страны, которым ограничивается большинство туристов, – в основном саванна с большими городами, отличными шоссе и цивилизованного вида людьми. Север – пустыня с дикими кочевниками, полуразваленными поселками и разбитыми в хлам грунтовками. Основной пункт контакта между двумя половинками – полицейский блокпост на северной окраине города Исиоло. Раз Стася и Шура его проехали, значит, теперь они пересекали северную пустыню Дада Галгала.

Мы с Тесфайе приехали в Мояле, где находится основной погранпереход в Кению, и спросили местных жителей, не пересекали ли границу за последнее время двое белых. Собралась небольшая толпа; мальчишки сбегали к пограничникам, чтобы и у них спросить. Все уверяли, что уже неделю с эфиопской стороны не приходило ни одного автобуса и ни одного иностранца.

Мы зашли в кафе, чтобы перекусить. Но прежде чем была готова наша инжера, снаружи что-то произошло: послышались беготня, крики, затем шаги множества людей. Двое детишек ворвались в комнату с криками “они здесь! они здесь!”. И наконец огромная толпа подвела к кафе Стаею с Шурой. Я чувствовал себя как Стэнли, когда нашел Ливингстона.

Мои друзья умирали с голоду после трех дней в пути. Я рассказал им, какая замечательная в Эфиопии еда, но когда инжеру принесли, она оказалась не из тефа, и на ней не было ничего мясного, только салаты и овощное пюре.

– Извините, – сказал Тесфайе, – начался Великий пост. Мяса не будет сорок дней. Вот доедем до мусульманских областей, там опять появится.

Мы вернулись в Рифтовую долину и поехали вдоль цепи озер, которая тянется почти до самой Аддис-Абебы. В каждом из них водились крокодилы, но берега были слишком густо заселены. Наконец мы нашли замечательный национальный парк под названием Нечисар. Он расположен на перешейке, разделяющем два больших озера. У озер скалистые берега, а все впадающие в них реки оказались пересохшими в это время года. Крокодилов там было множество, особенно на мысу под названием Крокодилий Базар, где их собрались сотни, в том числе очень крупные. За ними было очень легко наблюдать с береговых обрывов. Обилие крокодилов не мешало местным жителям удить рыбу, стоя по грудь в воде.

В Эфиопию мало кто приезжает посмотреть на диких животных. В отличие от Кении и других стран, специализирующихся на сафари-туризме, в Эфиопии не увидишь большие стада слонов и зебр. В здешних национальных парках полно зверей и птиц, которые нигде больше не водятся, но знают про них в основном специалисты. Поэтому парки почти не приносят дохода, а местные жители с них вообще ни копейки не получают и от всей души их ненавидят. Браконьерство нередко принимает характер вялотекущей партизанской войны, из-за чего паркам приходится требовать, чтобы всех туристов сопровождали гиды и вооруженные охранники, а это приводит к дальнейшей потере популярности… Поразительно, что, несмотря на этот замкнутый круг, в стране еще осталась исключительно интересная фауна.

Я ухитрился получить в Аддис-Абебе разрешение на посещение парков и ночевку в них без гидов и охраны, и мы вовсю пользовались этими привилегиями. Наша палатка стояла рядом с машиной, и каждое утро нас будила птица-носорог, стучавшая огромным клювом по своему отражению в зеркале. Мы наблюдали за крокодилами часов пять, спали в самое жаркое время, потом ехали на горячий источник в фикусовом лесу, чтобы посидеть в природном джакузи, и до полуночи бродили по парку в поисках разной живности.

Зверья вокруг было полно, но больше всего нам запомнилась встреча с мышкой размером с абрикос, которую мы нашли однажды ночью в саванне. Она оказалась такой доверчивой, что ее можно было держать на ладони и кормить печеньем. Совсем крошечные грызуны, населяющие засушливые равнины других континентов, тоже бывают поразительно ручными: шелковые мышки Аризоны, карликовые тушканчики Монголии, мыши-малютки юга России. Почему – не знаю.

Крокодилы Нечисара “пели” так же, как и в других больших озерах и реках: они шлепали головой по воде и иногда негромко “кашляли”, но никогда не ревели. Теперь нам надо было найти место, где крокодилы живут только в маленьких прудах или ручьях. Одна старая книга упоминала крокодилов, обитавших в пустынях и болотах к востоку от Рифтовой долины, за горами Бале. Мы направились туда.

Это были земли племени оромо. Оромо – один из самых древних народов Восточной Африки. Они составляют более трети населения Эфиопии, хотя их редко видишь среди высокопоставленных чиновников. В основном это нищие скотоводы, разводящие верблюдов и коз.

Мы поискали крокодилов в пустыне на крайнем востоке земель оромо, но все реки там оказались полностью пересохшими. На границе с Сомали имелись постоянные реки, но ехать туда по бездорожью пришлось бы минимум неделю. Из водоемов нам удалось найти только глубокие озера в замечательно красивой пещере Соф-Омар, где крокодилы когда-то жили, но давно истреблены. Зато там остались огромные колонии летучих мышей десятка разных видов. Они, впрочем, тоже доживали последние дни, потому что в пещере уже строили бетонные дорожки для туристов и проводили электрическое освещение. Некоторые залы были такими сухими, что на стенах висели мумифицированные трупики давно умерших летучих мышек. У некоторых из них в ноздрях виднелись капельки засохшей крови, и я подумал, что они, возможно, погибли от лихорадки Эбола или еще какого-нибудь филовируса. Позже я рассказал об этих мумиях друзьям, изучающим вирусы диких млекопитающих, и теперь в пещеру готовится международная экспедиция вирусологов.

На обратном пути мы остановились в лесу Харенна у южного подножия гор Бале. Это последний остаток древних дождевых лесов, когда-то покрывавших весь юг Эфиопии, и одно из пяти мест в Африке, где до сих пор открывают новых крупных животных. Мы там видели обезьяну, которую приматологи через два года описали как новый вид, и маленького черного мангуста, возможно до сих пор неизвестного науке.

Харенна считается тем самым местом, где свыше тысячи лет назад впервые начали выращивать кофе. Местные жители предпочитают “дикие” зерна, собранные в лесу, и варят из них самый лучший кофе, какой мне доводилось пробовать (на втором месте кофе Блу-Маунтинс на Ямайке). Когда они приглашают вас в гости, то устраивают сложную кофейную церемонию, почти такую же впечатляющую, как чайные церемонии Японии и провинции Фуцзянь в Китае.

Через лес протекала река, но она была слишком большой для моих исследований. Стало понятно, что нам придется перебраться на север страны и искать подходящие места там.

Чтобы попасть туда из леса Харенна, надо было перевалить горы Бале, а у нас как раз полетели тормоза. Мы поднялись на вершину хребта и оказались на покрытом влажными лугами широком плато, напоминавшем горную Шотландию. На лугах росло множество причудливых цветов, а чуть дальше от дороги редкие эфиопские волки охотились за луговыми ибисами, гигантскими крысами и зайцами с непомерно большими ушами. Спуск с плато занял целый день, потому что тормозить мы могли только двигателем, но к вечеру мы все-таки добрались до офиса национального парка Бале, где имелись комфортабельный гест-хаус и даже сауна.

Лес вековых можжевельников вокруг офиса славится обилием горных ньял, бушбоков Менелика и других исключительно красивых антилоп, нигде больше не встречающихся. Но самым интересным местом оказалось мусорное ведро у входной двери. Я наблюдал за ним через окно всю ночь и увидел двух полосатых шакалов, одного золотистого шакала и одного странного зверя, напоминавшего американского койота. Только через два года выяснилось, что это был серый волк: оказывается, в Эфиопии сохранилась маленькая популяция карликовых волков.

Нам очень хотелось задержаться в чудесных горах, взять напрокат лошадей и исследовать парк получше. Но нас ждали дальние-предальние дороги и новые поиски крокодилов.

Путешествуйте до краев Земли, дабы видеть, как Аллах начинал сотворение мира и как продолжает.

Коран

Нильский крокодил

Глава 27

Crocodylus niloticus: рай в аду

Страницы: «« « 12345678 » »»