Глаза Клеопатры Миронова Наталья

ГЛАВА 16

На следующее утро Нина встала в шесть утра и первым делом вывела Кузю на прогулку. Когда она вернулась и вошла в кухню, там уже хозяйничала Дуся.

— Доброе утро, — приветливо поздоровалась Нина. — Можно мне утюг? И гладильную доску.

— А завтракать? — строго спросила Дуся.

— Я кофе выпью.

— Ну, это вы сами. Я этих ваших штучек не понимаю. Вот кофеварка. Вот кофе.

Нина не знала, как обращаться с электрической кофеваркой, и уже хотела спросить, нет ли турки, но тут в кухню вошел Никита.

— Привет! Давай я. Доброе утро, Дуся.

— Что вы есть будете, Никита Игоревич? Может, в столовую подать?

— Да ну, позавтракать можно и в кухне. — Никита уже засыпал кофе и включил кофеварку. — Дайте нам, Дусенька, вчерашних пирожков. Я Нине обещал.

Пирожки разогрели в микроволновке, которой Дуся решительно не одобряла, но вынуждена была смириться. Нина и Никита сели у кухонного стола.

— Сейчас я платье поглажу, Кузю покормлю, и можно ехать.

— Хорошо, я вызову машину. Да, и чемоданы тебе достану.

Он приволок ей три громадных, как сундуки, VIP-чемодана на колесиках.

— Зачем так много? — ужаснулась Нина. — Мне и одного за глаза довольно. Я же не навек переезжаю!

«Навек», — хотел сказать Никита, но промолчал.

Нина съездила к себе в коммуналку и вернулась в половине одиннадцатого.

— Сейчас. Пять минут, и я готова.

— Можешь не спешить, — улыбнулся Никита. — Времени полно.

Однако она вышла из своей комнаты ровно через пять минут: в свежевыглаженном белом платье, с едва заметным безукоризненным макияжем и с элегантной кожаной папкой вместо сумки.

Никита сам отвез ее в театр, но сзади ехал шофер Леша в машине с охраной.

— Он отвезет тебя домой, — объяснил Никита. — А мне нужно кое-куда съездить. Я хочу посоветоваться по твоему делу с женой Галынина.

— С женой Галынина?

— Она экономист.

С Верой Васильевной Нелюбиной Никита познакомился раньше, чем с ее мужем. Она работала в банке, через который компания «РосИнтел» вела свои финансовые операции, но впервые Никита увидел ее в Высшей школе экономики, где она иногда выступала приглашенным лектором. В свободное время Вера Васильевна занималась изучением теневой экономики и написала книгу «Свободный отток капитала». Книга читалась как захватывающий детектив, но была издана первоначально смехотворным тиражом — в три тысячи экземпляров. С тех пор тираж пришлось восемь раз допечатывать. На ее лекции сбегалось множество людей, отнюдь не только студенты. Никита пошел как-то раз по совету одного из друзей и с тех пор не пропустил ни одной лекции.

Эта женщина вызывала у него безмерное восхищение и жгучее любопытство. Она была совсем молода, младше его лет на десять, но поражала глубиной своих знаний и редкостным прицельным чутьем. Она так умела анализировать самую скудную информацию и делать выводы, что у слушателей просто дух захватывало. После каждой лекции студенты окружали ее и забрасывали вопросами.

Никита наблюдал за ней издалека. Он заметил, как у нее на пальце появилось обручальное кольцо, заметил, что она ждет ребенка. К этому времени он уже был знаком с Галыниным. Они подружились, когда Галынин делал для него рекламу, и еще больше сблизились во время работы над «Онегиным». После «Онегина» Николай сделал брутальную постановку брехтовской «Карьеры Артуро Уи», а потом потрясающий по красоте и трагизму спектакль по пьесе Бабеля «Закат». Тут опять потребовались сложные световые эффекты, и программное обеспечение опять заказали Никитиной фирме. Опять Галынин пригласил Никиту на премьеру, а потом и на банкет. Вот тогда Никита впервые увидел их вместе и узнал, что они женаты.

Его всегда как магнитом притягивали счастливые семьи. Семья его родителей распалась, его собственный брак обернулся катастрофой, его партнеры уже были женаты по второму, а кто и по третьему разу. Вот и друг Павел двинулся тем же путем. А тут перед ним была настоящая счастливая семья. Николай обожал жену, это было видно сразу. Они понимали друг друга без слов, он не отпускал ее от себя, бессознательно тянулся обнять ее за плечи или положить руку ей на талию. Даже когда толпа на банкете разлучала их, они мгновенно находили друг друга глазами.

Но эта счастливая семья была полна загадок. Николай пригласил Никиту в гости к себе домой. У них была прелестная маленькая дочка, и этому Никита ничуть не удивился, но оказалось, что у них есть еще и тринадцатилетний сын! А ведь Никита видел, когда у нее появилось кольцо! Дочка вписывалась в эти сроки, а вот сын никак не вписывался. Никита подумал было, что это сын Николая от предыдущего брака, тем более что мальчик был похож на него как две капли воды, но стоило только взглянуть на Андрея и Веру, чтобы убедиться, что она его мать. Она была центром его жизни, он к ней обращался с вопросами, у нее просил разрешения по любому поводу. Никита заметил между ними большое сходство: не в чертах лица, а в мимике, в жестах, в повадке. Но как же тогда объяснить, что Вера и Николай поженились совсем недавно? Неужели они столько лет прожили в гражданском браке? Хотя… мало ли что на свете бывает.

Никите так и не суждено было узнать, что Оленькина подружка, «пресловутая Лора», — он теперь называл ее только так, Ниниными словами, — приходилась Вере Васильевне сестрой, что именно она сыграла роковую роль в жизни этой счастливой семьи. Он кратко рассказал Нине о своем знакомстве с Верой и Николаем, умолчав о вопросах, так и оставшихся без ответа.

Они подъехали к служебному входу в театр, и их впустили внутрь, но черноволосый красавец-режиссер встретил Нину неприветливо. Он был хмур, взвинчен и даже казался небритым, хотя был чисто выбрит.

— Я хочу поставить современный спектакль. Даже не современный, а вневременной. Мне не нужны корсеты и камзолы, но и современные пиджаки тоже не нужны. Эта история могла произойти в любое время — и в наше время тоже. Понимаете?

— Думаю, да. Мы можем взять за основу костюмы времен короля Лира, — предложила Нина. — Женщины начали носить корсет или шнуровку лишь ближе к концу Средневековья. До этого они носили такие балахоны — котты.

— Я же сказал, мне не нужна история, — раздраженно напомнил режиссер.

— А я хотела взять ее только за основу, — мягко возразила Нина. — Вы не позволите мне посмотреть репетицию? Я могла бы сделать наброски, но сперва мне надо составить впечатление о вашем замысле.

Эта просьба не привела режиссера в восторг. Он окинул Нину и Никиту недовольным взглядом.

— Только сидите тихо, как мышки, — предупредил он. — Мобильники отключите.

Вообще-то Никита не собирался оставаться на репетицию, но, увидев, как неласково его друг принял Нину, решил задержаться.

В зале было темно, горела одна только маленькая настольная лампа казенного вида на столике перед первым рядом кресел. Сцена была освещена выносными софитами, на ней стояла грубо сколоченная трехъярусная декорация, напоминавшая возвышение для хора. Нина жестом показала Никите, что хочет сесть поближе к столику с лампочкой, и он сел первым, оставив ей крайнее место у прохода. Сам Николай Галынин сел в проходе на стул перед столиком.

— Начали! — скомандовал он в стоявший на столике микрофон.

На ярусах декорации появились актеры. На самый верхний ярус — Нина глазам своим не поверила! — вышел Великий Актер, которого она любила и знала по многим фильмам и спектаклям.

«Разве он играет в этом театре?» — мельком пришло ей в голову, но тут Великий Актер заговорил, и она отставила все мысли в сторону.

Увы, он произносил монолог Лира, раздающего свои земли дочерям, так наигранно и неубедительно, что теперь уже она не поверила своим ушам. Это было ужасно. Нина поняла, почему режиссер так недоволен.

Вдруг Галынин громкими и редкими хлопками прервал монолог:

— Не то, не то, не то! Всеволод Максимильянович, ну мы же договаривались! Ну сколько раз мы с вами это проходили! Дайте мне Сталина, совершенно безбашенного Сталина, обезумевшего от беззакония, поверившего в свое всемогущество. Ему хочется испытать свою власть на прочность. Дайте мне старуху из пушкинской сказки на последнем этапе ее сказочной карьеры. «Уж не хочет быть она царицей, хочет быть владычицей морскою». А вы…

— Вы меня извините, Николай Александрович, я не сталинист, вы же знаете. Но в отличие от вас я видел Сталина живым. Даже вблизи, вот как вас сейчас. Так вот, Сталин никогда бы на такое не пошел. К нему можно относиться как угодно, но он был гением власти. Досконально знал ее механизм, все ее тайные пружины. И он никогда не стал бы испытывать свою власть на прочность. Сталин не мог заиграться, понимаете?

— Думаете, не мог? — переспросил режиссер. Было видно, что этот спор идет у них не в первый раз. — Да Сталин под конец жизни накуролесил не меньше, чем Павел I. Он своими руками отстранил от себя и уничтожил преданных ему людей. Сам загнал себя в ловушку.

— Это потому, что он взвалил на себя непосильную ношу. Невозможно управлять такой огромной страной в одиночку, все держать в памяти, но он никому не доверял… в отличие от короля Лира. Вот и надорвался.

— Ну как его не пожалеть! — иронически хмыкнул режиссер. — Скажите, а пытаться в одиночку управлять такой огромной страной, по-вашему, не безумие? Это не значит отрываться от реальности? Вот и Лир взвалил на себя непосильную ношу, он сам в этом признается. Конечно, он неискренен, он говорит только для того, чтобы его тут же опровергли, чтобы ему польстили, но тем не менее говорит чистую правду. Поймите, главный вопрос пьесы: как отдать власть и в то же время сохранить ее?

— По-вашему, именно так вопрос стоит для Лира? — осведомился Великий Актер.

— Для кого вопрос стоит именно так, вы знаете не хуже меня. Для Лира — безусловно, — ответил режиссер. — Это универсальный вопрос для любого тирана. В том числе и для Сталина.

— А я думал, эта пьеса — об отношениях отцов и детей.

— Верно. Отцов и детей, испорченных квартирным вопросом. — Взгляд режиссера блеснул лукавством. — Хорошо, считайте это дворцовой интригой. Лир подстраивает дочерям ловушку. Между прочим, Регана с Гонерильей сами об этом говорят в следующей сцене. Они не верят, что Лир откажется от власти, что он отдаст им земли. Они боятся его. Вся эта щедрость может обернуться провокацией. Вполне в духе Сталина.

Никита вспомнил, как они с Ниной обсуждали, мог ли Сталин испытывать угрызения совести. Он поглядел на Нину и увидел, что она тоже смотрит на него. Она кивнула. Никита понял, что она тоже об этом вспомнила.

— Еще раз вам говорю, — устало повторил между тем Великий Актер, — Сталин держался за власть всеми присосками и прекрасно знал, как она работает. Конечно, за Кремлевской стеной он был оторван от реальной жизни, но не настолько, чтобы ради эксперимента отдать то, на чем зиждется власть. А то, что вы предлагаете, — это не Сталин, это, извините, какой-то Жириновский!

— Вот! — вскричал режиссер, вскакивая с места.

Одним прыжком, как показалось Нине, он очутился на сцене. «Обезьяна с тигром», — вспомнилось ей лицейское прозвище Пушкина.

— Вот и дайте мне Жириновского! — воскликнул Галынин и вдруг, тыча пальцем в Великого Актера, заговорил с характерными, всей стране знакомыми запальчивыми интонациями человека-партии: — Вот ты! Ты мерзавец! Ты у меня попляшешь! Я тебя первого к стенке поставлю, первого! Однозначно!

Это был показ, знаменитый галынинский показ. Это было так смешно, что даже Нина и Никита, которым было велено сидеть тихо, рассмеялись в голос. Все актеры на сцене хохотали, Великий Актер сгибался пополам, хлопал себя по коленям и утирал выступившие на глазах слезы.

А повеселевший режиссер как-то сразу похорошел и стал симпатичным. С улыбкой на лице он немного походил на голливудского актера Кларка Гейбла.

— Вот и дайте мне Жириновского! — повторил он, отсмеявшись. — Я не прошу портретного сходства, но дайте мне вот этот занос, эту оторванность от действительности, легкое парение над ней. Ваш герой должен быть как будто немного под газом. Поймите, для него власть давно стала абстракцией. Ему хочется ощущать ее… осязать. Вот он и вымогает у дочерей доказательства верноподданности. Он же ни минуты не сомневается, что бразды правления останутся в его руках.

— Я понял. Это было безумно смешно, но, кажется, я понял. Дайте мне минуту, — попросил Всеволод Максимильянович.

— Я могу изобразить Жириновского, — вызвался молодой актер, сидевший на третьем ярусе сбоку, свесив одну ногу и подобрав под себя другую.

Нина его узнала — он играл роль «От автора» в «Онегине» — и догадалась, что здесь он будет играть Шута.

— Не надо, Юра, — отозвался Николай. — Не будем отбивать хлеб у Максима Галкина.

Великий Актер снова появился на третьем ярусе и начал произносить слова роли, но теперь монолог зазвучал совсем по-другому. Он не подражал Жириновскому, но еле заметное сходство все же чувствовалось. Он говорил возбужденно и слегка сглатывал слоги. Наверное, зрители на спектакле услышат что-то мучительно знакомое, но так и не поймут, в чем дело, подумала Нина. Как бы то ни было, безумный монолог Лира вдруг стал осмысленным, темные места прояснились. Сцена пошла, дочери, стоявшие ярусом ниже, начали отвечать отцу.

Нина открыла свою папку, извлекла альбом и толстый мягкий карандаш и принялась делать зарисовки.

Когда репетиция закончилась, Никита сказал Николаю, что хочет заехать посоветоваться с Верой Васильевной. Так уж у них повелось: с Николаем он был на «ты», с Верой — по отчеству и на «вы».

— Тебя Леша отвезет, — повернулся он к Нине.

— Поедемте с нами, — пригласил ее Николай.

— Нет, спасибо, но я лучше поеду домой, — отказалась Нина. — Есть кое-какие идеи, хочу поработать.

Никита поддержал ее:

— Мне нужно поговорить с Верой Васильевной по делу. А в гости заедем как-нибудь в другой раз.

После долгих препирательств с шофером Лешей, не желавшим отпускать хозяина одного, Никита все-таки сел в машину к Николаю.

— Олигарх, понимаешь, — подмигнул он Нине на прощанье.

— Мы можем поехать за ними, если хотите, — предложила Нина, садясь в машину.

— Есть кому за ними поехать. — Леша кивнул в сторону темного джипа, выезжавшего со стоянки следом за вишневой «Короллой» Галынина.

— Ладно, тогда домой, — вздохнула Нина и вдруг спохватилась, что уже во второй раз называет Никитину квартиру домом. — В смысле, к Скалону.

Вернувшись в квартиру, она прошла прямо в свою комнату, на ходу погладила прыгающего от радости Кузю и села к столу. В ее комнате стоял маленький антикварный столик-бюро. Нина извлекла из папки альбом и принялась за дело.

Она не чувствовала голода, работала, не замечая ничего. Впервые за долгое время она была по-настоящему счастлива, хотя давно уже, а может быть, и никогда, не мыслила подобными категориями.

Никита вернулся весьма довольный своей миссией.

— Ты пообедала? — спросил он, заглянув к Нине.

— Нет, я заработалась и забыла.

Его лицо окаменело.

— И что же, Дуся не предложила тебе поесть?

— Она предложила, а я отказалась, — поспешно солгала Нина. — Да ничего страшного! Мы можем вместе пообедать.

— Меня там покормили, — сказал Никита. — Подожди, я сейчас.

— Никита! — Нина вскочила и бросилась за ним. — Не надо. Все в порядке. Я не голодна.

— Нет, не все в порядке. Подожди меня здесь. Не ходи за мной.

— Я не хочу, чтобы вы из-за меня ругались.

— Мы не будем ругаться. — Он вернулся к ней, обнял, поцеловал и отвел обратно к столу. — Заканчивай свой рисунок. Ну-ка дай мне взглянуть! Что это?

— Ничего. — Нина захлопнула альбом. — Дуракам полработы не показывают. Это пока лишь наметки. А ты узнал, что хотел?

— О да. Даже более чем. Вера Васильевна дала мне ЕБЦУ.

— Что? — не поняла Нина.

— ЕБЦУ. Еще Более Ценные Указания. Это у меня в институте так шутили, и на работе прижилось. Ладно, работай.

Никита направился прямо в кухню. Дуся была там, занималась готовкой.

— Вернулись, Никита Игоревич? — приветливо улыбнулась она. — Может, проголодались?

— Да я-то в гостях поел, а вот почему вы Нину обедом не покормили? Вот что я хотел бы знать.

Дуся тут же напустила на себя воинственный вид.

— А она ничего не говорила. Хотела бы есть, попросила бы. А она ушла прямо к себе, да так и не выходила. Откуда мне знать?

— Она работала. — Никита изо всех сил старался не рассердиться. — Я тоже иногда дома работаю и поесть забываю, но меня вы всегда спрашиваете.

Дуся молчала. Ее лицо стало замкнутым и враждебным.

— Глаз у нее дурной, у вашей Нины. Я сразу поняла, — буркнула она наконец.

— Глаз дурной? — переспросил взбешенный Никита, не веря своим ушам. — Про дурной глаз это вы с мамочкой с моей поговорите. И про сглаз, и про порчу. То-то вы отказались к ней ездить! А сейчас, если хотите сохранить место, немедленно извинитесь перед Ниной и подайте ей обед.

— Да уж ужин скоро! — не сдавалась Дуся.

— Извинитесь, Евдокия Егоровна, — сурово повторил Никита. — Нина ни в чем не виновата. В тюрьму ее хотел засадить один… очень нехороший человек. Она там чудом выжила, на нее покушение было. Тоже, скажете, не зазря? Да она настоящая героиня, если хотите знать. На суде все было против нее, а она сумела вырваться. Им пришлось ее освободить. Но тот человек все еще ей угрожает, и я все сделаю, чтобы положить этому конец. А вы начинайте привыкать к тому, что она здесь хозяйка.

Он повернулся и вышел из кухни.

Никита прошел в кабинет: ему не терпелось проверить кое-что из ЕБЦУ, полученных от Веры Нелюбиной. А Дуся собрала поднос с едой и поднялась наверх. Она робко постучала в дверь, удерживая поднос одной рукой, и просунула голову в щель.

— Я извиняюсь, вы, может, кушать хотите?

Нина сокрушенно покачала головой:

— Я же его просила не ругать вас!

— А он выругал меня, дуру старую, и правильно сделал. Что ж вы с утра не емши? А я думаю: ну, мало ли? Может, не хочет. Может, где в городе поели.

— Нет, мы в театре были, на репетиции. Я буду костюмы делать к спектаклю. То есть я надеюсь, что буду, если режиссеру понравятся мои эскизы.

Нина убрала альбом, и Дуся поставила на стол поднос с едой.

— Так вы художница? — спросила она почтительно.

— Да ну, какая художница! Просто портниха. Хотите, вам что-нибудь сошью?

— Да мне не надо, — смутилась Дуся.

— Почему нет? Мне сегодня машинку привезли, ко мне заказчицы будут приходить. Никита Игоревич разрешил, — торопливо добавила Нина.