Глаза Клеопатры Миронова Наталья

— А как же он говорил, что вы скрываетесь? — нахмурилась Дуся.

— Лично я ни от кого скрываться не собираюсь, — решительно объявила Нина. — Это Никита думает, что мне грозит опасность. Я так не думаю.

Дуся решила выяснить все до конца.

— А это правда, что вы в тюрьме сидели? Он мне не говорил, — тут же заторопилась она, — я сама догадалась.

— Да, я сидела в тюрьме. В следственном изоляторе. Но меня судили и выпустили. За недоказанностью.

— Как это? — не поняла Дуся.

— Это значит, что мою вину не удалось доказать. Можете считать меня преступницей, ловко избежавшей наказания.

— А в чем вас обвиняли? — продолжала расспрашивать Дуся.

— Да вы сядьте, — предложила Нина, принимаясь за еду. — Меня обвиняли в продаже наркотиков. А я… в отношении наркотиков я экстремистка. Не приемлю ни в каком виде и качестве. Для меня наркоман — это человек, добровольно отказавшийся от всех своих прав. Наркоман ведет войну со всем миром, и в этой войне он способен на все. Мир для него — всего лишь досадная помеха на пути к очередной дозе. Что с вами? — встревожилась Нина. — Почему вы плачете?

Дуся закрыла лицо руками, слезы просачивались у нее сквозь пальцы. Нина бросилась к ней, принялась гладить по голове.

— Да вы ешьте, а то простынет все. Сын у меня наркоман. С компанией спутался и пристрастился. За дурь и на кражу пошел, за нее и сел. Ему бы послушать, что вы сейчас говорили. Я так красиво объяснить не умею.

— Мне очень жаль, — посочувствовала Нина. — А где ваш сын? Я могу с ним поговорить, если хотите.

— В Тарусе он живет, и, спасибо вам большое, только говорить с ним уже поздно. Вы извините, я пойду.

— А вы не знаете, где Никита? — спросила Нина.

— Да где ж ему быть? Ясное дело, в кабинете. Хотите, позову?

— Да, пожалуйста.

— А вы ешьте, ешьте! Я позову. Я сейчас. — И Дуся вышла.

Когда пришел Никита, Нина уже ела клубнику.

— Я вижу, вы наконец поладили, — заметил он, окинув взглядом поднос.

— Она хорошая женщина.

— Да, она хорошая женщина, только упрямая… наверное, как все женщины.

— Нет, мне это нравится! — возмутилась Нина. — Можно подумать, мужчины не бывают упрямыми! А ты знал, что у нее сын наркоман?

— Это есть в ее досье, собранном начальником моей службы безопасности.

Нина нахмурилась:

— Он и на меня будет собирать досье?

— Он на всех собирает досье. Ты только отнесись, пожалуйста, спокойно, — попросил Никита. — В этом нет ничего личного.

— Вот так говорят гангстеры в «Крестном отце»: «Тут нет ничего личного». После чего начинают дырявить друг друга.

Никита рассмеялся от души:

— Ты меня уморишь.

— Что я такое сказала?

— Ничего. Просто смешно. Обязательно передам твою шутку Рымареву. Это начальник службы безопасности, — пояснил он.

— А я ничего смешного не вижу, — стояла на своем Нина. — Частная жизнь человека считается неприкосновенной по Конституции. Ты лучше об этом скажи своему начальнику службы безопасности.

— Давай не будем ссориться, — мягко заговорил Никита. — Рымареву про частную жизнь объяснять бесполезно. Он просто делает свою работу, как он ее понимает. И, надо признать, он делает ее блестяще. Давай я покажу тебе квартиру, картины…

— Ты мне зубы не заговаривай. Я не хочу, чтобы меня проверяли.

— Нина… Давай договорим на ходу.

— Нет, мне надо покормить Кузю. — Нина взяла миски, корм, бутылку с водой. — Кузя, пошли!

Она вынесла Кузино хозяйство в коридор, туда, где под окном лежал его коврик, насыпала в одну миску корм, в другую налила воду, и Кузя принялся за обед. Никита немного понаблюдал, как он аккуратно, изящно, словно птичка, склевывает мясные шарики, потом перевел взгляд на Нину.

— Вы с ним немножко похожи.

— Зубы не заговаривай, — повторила Нина.

— Ну постарайся понять, — нахмурился Никита, — у меня огромная компания. На меня работают тысячи людей… десятки тысяч. В России и в СНГ. И не только в СНГ. Они зависят от меня, понимаешь? И у всех семьи, дети… Компания должна работать как часы, без сбоев. А подставить меня можно запросто, и охотников тьма. Вот на это и нужна служба безопасности. Тебе есть что скрывать?

— За те четыре недели, что мы знакомы, я тебе рассказала всю свою жизнь. Может, твой Рымарев этим удовлетворится?

— Lost cause. В смысле, безнадега. Рымарев любит все делать основательно и всегда доводит дело до конца. Просто не обращай внимания. Считай его мухой на стене.

— Мне кажется, тут очень много лукавства. В Москве твой Рымарев держит тебя под колпаком, а по Литве ты ездишь сам, без всякой охраны.

— В Литве жизнь устроена совсем по-другому, ты же сама видела. Да я и в Москве стараюсь не светиться. Не лезу в политику, не покупаю футбольных команд и яхт размером с авианосец. Не участвую в светских тусовках. Меня мало кто знает. Безвестность — великая вещь. Защищает не хуже Рымарева.

— Но Оленька участвовала в светских тусовках. И от нее он не сумел тебя оградить.

— Он пытался меня предупредить. Я его не послушал.

— Ну и правильно сделал, — вдруг сказала Нина. — Каждый должен свои ошибки совершать сам, не ждать, пока дяденька соломки подстелет.

— Мне эта ошибка дорого обошлась. Но ты права, я ни о чем не жалею. Ты постарайся примириться с Рымаревым. Просто не думай о нем.

— Ладно. Слушай, я все думаю о Дусином сыне. Его нельзя вылечить?

— Можно было бы, если бы он захотел, но он не хочет. Я предлагал. Я готов был отправить его в швейцарскую клинику и оплатить лечение. Он и слышать не хочет. Он считает, что просто балуется, что может бросить в любую минуту. А в принудительное лечение я не верю.

— Я тоже. Дуся мне сказала, что он из-за наркотиков на кражу пошел. А если он опять…

— Нет, больше он на кражу не пойдет, ему это просто ни к чему. Я плачу Дусе большую зарплату, а она все деньги отсылает домой. У нее муж-пьяница и два сына. Младшего мне удалось пристроить на компьютерные курсы, и сейчас он худо-бедно, но все-таки работает. А вот старший вместе с папашей тратит все ее денежки на свои удовольствия. Ну что, пошли? — спросил Никита, увидев, что Кузя вылакал свою водичку.

Он провел их с Кузей по всей квартире.

Нину поразило обилие книг. Специальная комната была отведена под библиотеку, но книги в ней не умещались, полки висели и в других местах. Многие книги были на иностранных языках.

— Сколько языков ты знаешь? — спросила Нина.

— Английский, французский, немецкий — это меня бабушка научила. — Итальянский — на разговорном уровне. Ну и литовский я сам выучил. Я тебе уже говорил.

— А я неуч, — вздохнула Нина.

— Ничего, ты еще все наверстаешь.

Повсюду висели картины. Нина с восторгом узнавала акварели Фонвизина, прекрасный театральный эскиз Билибина, эффектно помешенный в узком простенке, еще один эскиз — Константина Коровина, картины Кропивницкого, Плавинского, Краснопевцева и других представителей «неофициального искусства», редкостную работу Любови Поповой, натюрморт Фалька… У нее глаза разбегались, она радостно вскрикивала, встречаясь с каждым новым шедевром.

В гостиной висел еще один великолепный портрет Никитиной бабушки работы Павла Корина.

— Идем в кабинет, — сказал Никита, — самое ценное у меня там.

Они прошли в кабинет, где висел писанный маслом портрет мужчины и женщины, сидящих за столом на летней веранде. Нина сразу узнала Никитину бабушку, только здесь она была молода. А рядом с ней на портрете сидел… Никита.

— Это же ты, — растерялась она.

— Нет, это дед. Работа Нестерова, твоего однофамильца, тридцать пятый год. Бабушка увезла ее с собой в ссылку и сохранила. А вот еще один бабушкин портрет — Зверев ее писал. А это, — он показал на скромный рисунок в рамке, — портрет Гумилева работы Ларионова. Это мы с ней вместе купили на аукционе в Париже. Да, я успел пару раз свозить ее за границу, когда стало можно. Бабушка боготворила Гумилева.

Нина перевела взгляд на компьютер.

— Тебе удалось что-нибудь найти?

— И даже очень много. Но чтобы найти настоящий компромат, нужно взламывать коды, влезать в чужие файлы. Поэтому я хочу подключить специалиста. Не беспокойся, я ему доверяю, — добавил Никита, увидев, что она нахмурилась. — Это мой самый лучший сотрудник, золотая голова, компьютерный ас.

— Это, часом, не Рымарев? — подозрительно покосилась на него Нина.

— Нет, не Рымарев. Хотя Рымарев тоже нашел бы компромат по своим каналам, если бы я его попросил. Но я не хочу его просить. На этот раз Рымарев останется в неведении. Идем, ты еще спортзал не видела.

Он показал ей свои тренажеры, пригласил пользоваться в любое время. Они вышли обратно в холл.

— Будь я на твоем месте, я бы все картины повесила здесь, — заметила Нина. — Ну, почти все.

— Холл оформлял дизайнер, он сказал, что акцент надо сделать на пол. Никаких других деталей.

— В общем-то, он прав. Хотя, с другой стороны… Вот ты говоришь, у тебя бывают приемы. Ну, представь, приходят люди и с порога видят всю эту красоту. Но потом они проходят в холл, их много, пола уже не видно, одни белые стены. Если бы тут висели картины, если бы стояли растения, было бы гораздо лучше. И стены хорошо бы оклеить обоями… Можно выбрать какие-нибудь нейтральные, без рисунка, но с обоями стены кажутся как-то теплее.

— Можно, я тебе это поручу? Делай что хочешь. Клей обои, вешай картины, разводи зеленые насаждения… Я в этом ничего не понимаю.

Нина страшно смутилась.

— Нет, что ты! Я просто так сказала. Я же здесь гостья.

«Ты можешь стать здесь хозяйкой», — хотел сказать Никита, но у него ничего не вышло. Он решил отложить разговор на потом, когда Чечеткин останется в прошлом.

— Как насчет джакузи? — спросил он вслух.

— Прости, мне что-то не хочется. Мне еще с Кузей гулять.

— Тяф! — подтвердил Кузя.

— А как одно связано с другим? Я что-то не улавливаю.

— Ну-у… — протянула Нина. — После джакузи мне не захочется выходить на улицу.

— Без проблем. Я с ним погуляю. Пойдешь со мной гулять, волкодав?

— Тяф!

— Ну вот, видишь? «Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон». Идем, я тебе покажу. — Никита потащил ее в ванную, отвернул краны в огромной ванне, где они вполне могли поместиться вдвоем. — Попробуй, так не горячо?

— Нет, не горячо. Я пойду возьму свои вьетнамки. И банное полотенце.

— Я дам тебе купальный халат. Ты совсем не носишь халатов.

— Я их не люблю, — подтвердила Нина. — «Женщина в халате»… Я в этом жанре не выступаю.

На ней был тот самый голубой деревенский сарафанчик в розовый цветочек, который так волновал его воображение в вечер их знакомства.

— Беги давай, а то вода остынет, — улыбнулся Никита.

— А ты ее покарауль до моего прихода. Кузя, побежали!

Они дружно бросились вверх по лестнице и так же быстро вернулись. Ванна наполнилась, Никита показал Нине, как включать и выключать джакузи.

— Вот халат. Наслаждайся. Пошли, Кузнец.

К ужину Нина снова переоделась. На этот раз на ней было кремовое платье шелкового трикотажа с темно-коричневой полосой, идущей от одного плеча к другому, а оттуда вниз до самой талии. В том месте, где полоса делала прямой угол, помещалась единственная пуговица. «Интересно, — подумал Никита, — если расстегнуть эту пуговицу, можно отогнуть весь лиф? И почему у нее все наряды такие пикантные? Или это я такой сексуально озабоченный?»

Дуся подала закуски, они сели за стол. Никита не мог не отметить, что она держится приветливо и пододвигает жюльен из крабов поближе к Нине.

— Ты похожа на Ирэн Форсайт, — сказал он, когда Дуся вышла.

— Думаешь, это комплимент? — лукаво прищурилась Нина. — Мне никогда не нравилась Ирэн Форсайт. Скольким она жизнь поломала! А сама она, по-моему, была страшной занудой и даже в постели полный ноль.

— Я просто вспомнил, что она каждый вечер переодевалась к обеду. Даже когда жила одна.

— Я люблю переодеваться, — призналась Нина. — Французы говорят, что надеть обновку — это как бы заново родиться. Вот мне и захотелось после джакузи чего-нибудь свежего. И твоя столовая обязывает. Тут так красиво… А что, ты против?

— Я? — изумился Никита. — Да я руками и ногами за! Кстати, я просмотрел сайт Щеголькова, там есть его коллекция. И я хотел тебя спросить: почему все они шьют черт знает что?

— «Все они» — это кто?

— Ну, все эти великие модельеры. Вот у тебя платье как платье. Кстати, очень миленькое. А у Щеголькова все так накручено, что я просто не понимаю: кто может это носить? И не он один, — продолжал Никита, не давая ей возразить. — Я, конечно, за модой не слежу, но иногда, мельком, переключая каналы… В общем, на мой непросвещенный взгляд, все эти дефиле одинаковы. Все эти наряды… В них сесть невозможно, не то что делать что-нибудь.

— Коллекции высокой моды — это не то, что предлагается покупателю. Это как в поэзии: стихи для публики и стихи для поэтов. Показы высокой моды делают, чтобы проследить тенденции, что-бы было из чего выбрать. Пако Рабанн, например… Это такой французский кутюрье, — пояснила Нина. — Так вот, Пако Рабанн одевал манекенщиц в крученую проволоку, в кольчугу и прочее в этом роде. Но благодаря ему появились ткани с люрексом и возродился интерес к парче.

— Все равно мне это не нравится, — заупрямился Никита. — Ты тоже шьешь такую муру? Стихи для поэтов?

— У меня случая не было, — горько усмехнулась Нина. — Кто ж мне даст участвовать в дефиле с моими нарядами?

— А почему нет? — опешил Никита.

— Ну как ты не понимаешь? Ты же бизнесмен, ты должен понимать такие вещи. Все это стоит огромных денег: арендовать зал, нанять манекенщиц, пригласить прессу — лучше электронную. Нужно иметь имя, влияние, известность… А меня никто не знает.

Дуся принесла горячее — котлеты по-киевски. Никита все больше хмурился.

— А они откуда все это взяли? Ну, имя, влияние, известность? Деньги? Ладно, давай оставим французов в покое, но этот твой Щегольков…

— Ты же знаешь, откуда у него деньги.

Никита задумался, даже положил вилку.

— Он уже давно практикует, я на сайте смотрел. Неужели с самого начала за ним стоял Чечеткин? Ну, хорошо, допустим. Но даже если стоял, ни за какие деньги нельзя заставить публику ходить на такие шоу, а потом заказывать все эти наряды.

— Ну почему же нельзя? Можно, — пожала плечами Нина. — Я же тебе говорила про лохотрон. Публику невозможно подкупить, но ее запросто можно обмануть. Надо только убедить ее, что это модно, клево, круто, прикольно. Надо организовать кампанию в прессе, показ по телевидению… Почему публика смотрит «Аншлаги» и «Кривые зеркала»? Потому что ее убедили, что все эти шутки ниже плинтуса, все эти мужики, переряженные в женское платье, — это и есть юмор и веселье. И ничего другого публике в ощущениях не дано.

— Значит, тебе не пробиться?

Нина грустно покачала головой.

— Однажды Юля… О боже, я ей даже не позвонила!

— Ну так позвони, в чем проблема? Только потом, хорошо? Вот, возьми еще салата. Так что там «однажды Юля»?

— Как-то раз она протащила на показ мое платье. Я специально для нее сшила. Настоящее вечернее платье, скроенное по косой, но не такое навороченное, как у Щеголькова. Ладно, ты все равно не поймешь, я тебе потом фотографию покажу. А можно мне ее сюда пригласить?

— Господи, о чем ты спрашиваешь? Приглашай кого хочешь, ты тут полная хозяйка. Ну, и что же она сделала?

— Ей это платье очень понравилось. И Юлька… такая оторва! — с любовью воскликнула Нина. — Она протащила его на показ и напялила перед самым выходом на подиум. Никто не успел ее остановить. Понимаешь, манекенщицы должны выходить на подиум через равные промежутки, без задержек, чтобы это была непрерывная процессия.

— Мне уже нравится твоя Юля. И что было дальше?

Опять ироническая усмешка тронула ее губы.

— Ничего не было. Нет, конечно, Щегольков пришел в ярость, устроил страшный скандал, пригрозил, что никогда ее больше не позовет, но она плевать на него хотела. Юля — высококлассная модель, она и без него работу найдет.

— А что же все-таки было с платьем? — спросил Никита.

— Платье публике очень понравилось, можно сказать, имело успех. Ему аплодировали, его фотографировали… Но оно прошло как часть коллекции Щеголькова. На нем же не написано, что его сшила я.

— А потом? Нет, дай я угадаю. Ты подарила его Юле.

— Да, — подтвердила Нина. — А что мне еще оставалось делать? Все равно его в массовый пошив пустить нельзя. А Юля просто добрая девочка, она хотела показать мою работу, но… просчиталась.

— Интересно, она есть на сайте?

— Конечно, есть. Она мулатка. Точнее даже, квартеронка. Она очень красива. Ты не мог ее не заметить.

— Там была одна мулатка. И в самом деле красавица. Но она совсем еще девочка. Это она?

— Она, она, — кивнула Нина. — Ей девятнадцать, но она уже хлебнула горя на десять тысяч лет вперед.

— А в чем дело? Не расскажешь?

— Не могу, это не мой секрет. И мне бы очень не хотелось, чтобы твой Рымарев копался в ее прошлом. — По выражению его лица Нина поняла, что тут Никита бессилен. — Пожалуй, не стоит приглашать ее сюда.

— Приглашай обязательно. Учти, ты здесь всерьез и надолго. А Рымарев… Я же говорил, считай его мухой на стене. Она-то в любом случае не узнает.

— Я буду знать, — жестко отрезала Нина. — Юля не заслужила такого отношения. И я, между прочим, тоже. Неужели ты ему приказать не можешь? Он же твой подчиненный!

Никиту такая постановка вопроса позабавила.

— Это проблема всех спецслужб мира. И нашего КГБ — ФСБ, и ФБР — ЦРУ, и всех остальных. Да, эти люди склонны выходить из-под контроля. Они рассуждают так: «Хотите, чтобы мы вас охраняли? Мы будем это делать так, как нам удобно. Не хотите — не надо». Я могу уволить Рымарева, но проблемы это не решит. Мне придется нанять другого, а он может оказаться еще хуже. Рымарев хоть честен. Дальше его эти сведения не пойдут. Я ему доверяю. Без охраны, — добавил Никита, предвосхищая ее возражение, — я остаться не могу: меня съедят. Это я пытаюсь конкурировать честно, а мои конкуренты знаешь что вытворяют? И вышки друг у друга взрывают, и партии телефонов воруют, и, главное, доносят почем зря в правительство, в Думу… Я должен быть готов ко всему. И для этого мне нужен Рымарев.

По лицу Нины он видел, что не сумел ее убедить.

— Я все равно не понимаю, при чем тут мы с Юлей. Мы вышек не взрываем, и в правительстве у нас знакомых нет.

— Вы с Юлей… — Никита улыбнулся ей с такой нежностью, что у нее сжалось сердце. — Это называется «секьюрити риск».

— А по-русски?

— Это уже вошло в русский язык. Единственный перевод — «степень благонадежности», но он не передает смысла. — Никита сложил приборы и отодвинул пустую тарелку. — Среди прочего понятие «секьюрити риск» включает такой аспект, как уязвимость для шантажа.

— В смысле, сдам ли я тебя, если на меня надавить? — не выдержала Нина, хотя он собирался еще что-то сказать. — Сдам, можешь даже не проверять. Я думаю, Чечеткин «плохо делал домашнее задание», как говорят в американских детективах. Стоило ему пригрозить Кузе, и уже не надо было бы подбрасывать мне героин.

— Не хочу вступаться за Чечеткина, — засмеялся Никита, — но у него просто не было времени «сделать домашнее задание». Да и не верит он в такие высокие чувства. Он ухватился за первое подручное средство.

— Ты хочешь сказать, что он еще и наркоторговец? — ужаснулась Нина.

— Не знаю. Не исключено. Я это проверю.

— Ты как-то спокойно отнесся к тому, что я могу тебя сдать.

— Если ради Кузи, я тебя заранее прощаю, — улыбнулся Никита. — Но я хочу в принципе исключить такую возможность. А пока расслабься… Ой, пардон, ты этого слова не любишь…

— Ничего. Я расслабилась в джакузи. Что ты хотел сказать?

— Чечеткин не знает, где ты, это я уже проверил. Можешь спокойно звонить своей Юле.

— А тебе не кажется, что все это смахивает на шизофрению? После выхода из тюрьмы, да и в тюрьме тоже, если на то пошло, я уже могла раструбить его тайну всему свету. И даже до тюрьмы. Я могла обзвонить всех своих знакомых вечером накануне ареста. Я могла всем растрепать на работе в день ареста.

— Но ты же не растрепала, — возразил Никита. — Если бы ты его выдала, об этом уже трубила бы вся желтая пресса и весь Интернет. Но Чечеткин просчитал ситуацию и понял, что ты этого не сделаешь. А ты, если хочешь понять, что двигало Чечеткиным, должна рассуждать, как он.

— А ты откуда знаешь, что он понял, а чего не понял? — удивилась Нина.

— Очень просто. Он же думал, что ты его узнала.

— Я и правда его узнала, только фамилию вспомнить не могла.

— А вот уж этого он знать не мог. Он решил, что тебе все про него известно: и имя и должность. И он рассудил, что закладывать его тебе невыгодно. Зато имеет смысл его шантажировать.

— Но я не…

— Ну да, — перебил ее Никита, — ты не шантажистка. Но мужики-то не знают! Я же говорю, рассуждай, как он. Шантажом ты могла бы выдоить его досуха. Вот он и решил сыграть на опережение.

— Может, он теперь просто от меня отстанет? — жалобно протянула Нина.

— Мы не можем на это рассчитывать, — покачал головой Никита. — Все, это не обсуждается.

Он не стал ей говорить, что хочет поквитаться с Чечеткиным не только ради нее.

На десерт Нина поела клубники и объявила, что хочет погулять с Кузей. Кузя встретил эту новость с энтузиазмом, а Никита обиделся.

— Я же с ним гулял перед ужином!

— А я погуляю перед сном.

— Тогда пошли вместе.

— Я сперва Юле позвоню. Можно я позову ее завтра?

— Бога ради.

— Кузя, идем! — скомандовала Нина.

ГЛАВА 17

Никита поднялся наверх следом за ней. Он не собирался подслушивать, но Нина оставила дверь своей комнаты открытой, и до него донесся ее голос, ставший вдруг ласковым и веселым. «Со мной она никогда так не говорила», — подумал он с горечью.

— Юленька? Привет, я вернулась. Нет, еще вчера. Да, тебе не позвонила, скотина такая. Ну прости. Столько всего случилось… Нет, я не дома. Потом объясню. Ты можешь ко мне завтра приехать? Записывай адрес. И скажи мне номер своей машины, я охрану предупрежу. Да, тут все очень круто. Кузя? Со мной, где ж ему еще быть! Передает тебе привет. Я тебе подарок купила. Нет, не скажу, приедешь, увидишь. И маме шаль связала. И еще кое-что. Да, у меня работа есть. В театре! Все расскажу при встрече. Слушай, а ты можешь захватить то платье? Ну то, в полоску. Есть у меня одна идея. Хорошо? Давай в одиннадцать. Жду. Маму поцелуй.

Нина вышла из комнаты, держа на поводке Кузю и накинув жакет на одно плечо.

— Ты ее очень любишь, эту Юлю? — ревниво спросил Никита.

— Знал бы ты, какая она классная! Ей, между прочим, светила поездка в Париж, а она ради меня отказалась, когда меня арестовали. Ладно, завтра сам увидишь. Ты будешь дома? Она придет в одиннадцать.

— Я буду дома.

Опять они прошлись по всему громадному двору, пес справил свои нужды и сам потащил их домой.

— Место, — скомандовала Нина, и он умчался в конец коридора.

На пороге комнаты Никита обнял Нину и попытался поцеловать, но она отвернулась.

— Послушай… Давай объявим мораторий, пока все не прояснится. Знаю, я обещала…

— Ничего ты не обещала. И ничего ты мне не должна. — Никита страшно расстроился, даже сам не ожидал. — Спокойной ночи.

— Подожди. — Нина обвила руками его шею. — Мне нужно только немного времени… сообразить, на каком я свете. Все происходит слишком быстро.

— А в Литве тебе тоже казалось, что слишком быстро? Хотя… о чем я спрашиваю? Я же на тебя набросился, как дикарь. Ладно, извини. Тебе надо отдохнуть.

— Да погоди же! Я же вижу, ты злишься. Не надо. Когда все кончится…

— Когда все кончится, ты опять улизнешь. Засядешь в своей коммуналке и будешь претворять идеи Чучхе.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Нина.

— Великую идею товарища Ким Ир Сена об опоре на собственные силы. Чучхе означает «самобытность». По-научному: «автаркия». Или, как говорит герой фильма «Вокзал для двоих», «Все сама, сама, сама», — насмешливо процитировал Никита.

— Перестань, — досадливо поморщилась Нина. — Не напоминай. Мне ужасно не нравится этот фильм.

— Аналогично.

— Ладно, давай сейчас.

— Нет, ты права. Объявляем мораторий.

Он поцеловал ее в губы и отпустил, ушел к себе. Ему страшно было прочесть облегчение в ее лице.

На следующее утро в одиннадцать, как и обещала, приехала Юля. В жизни она оказалась еще красивее, чем на фотографиях в Интернете, но никогда раньше Никите не доводилось видеть такой мрачной красавицы. «Она уже хлебнула горя на десять тысяч лет вперед», — вспомнились ему слова Нины. Но Юля искренне бросилась на шею Нине и очень обрадовалась Кузе, а он встретил ее восторженно. Впрочем, больше всего Никите понравилось, что на него, Никиту, Юля не обратила никакого внимания. Эта ослепительно красивая девушка явно не искала женихов, покровителей или, как выражалась его бывшая жена, «папиков». Он вспомнил, как вела себя «пресловутая Лора», преследовавшая его своим вниманием прямо у него дома, на глазах у лучшей подруги, и даже порадовался, что Юля его не замечает. Как будто невидимые стальные шторки смыкались в ее лице, когда взгляд случайно падал на него.

Никите вдруг вспомнилась книжка про динозавров, которой он зачитывался в детстве. Он тогда буквально бредил динозаврами и мечтал стать палеонтологом, когда вырастет. Эта детская мечта растворилась без следа, но сейчас он кое-что припомнил. В книжке говорилось, что растительноядные динозавры тянулись туда, где зелень была гуще. Там они размножались и увеличивались до гигантских размеров. Но природа все устроила так, чтобы этим безобидным великанам — всяким там диплодокам, бронтозаврам и прочим — жизнь медом не казалась. Вслед за ними эволюционировали динозавры-хищники, огромные, страшные тираннозавры, так поразившие в детстве воображение Никиты.

Теперь он вырос, стал преуспевающим бизнесменом, и — это получалось как-то само собой, как у динозавров, — его окружали двухметровые девушки, в основном блондинки, красивые, но несимпатичные. Все как в книге: диплодоки питались зеленью, тираннозавры питались диплодоками. Поначалу Никита не чувствовал себя дичью, но после своей печальной женитьбы и знакомства с «пресловутой Лорой» осознал, как был наивен. Он стал с подозрением относиться ко всем высоким девушкам и сейчас, глядя на Юлю, понял, что был несправедлив.

Книга о динозаврах оказалась Книгой Мудрости. В ней говорилось, что диплодоки и бронтозавры тоже не сидели сложа руки. Их жизнь и без того не была медом. Они затрачивали массу усилий на поддержание жизнедеятельности в своих огромных телах. Им приходилось беспрерывно поедать жесткую, грубую зелень тогдашних лесов. Они обдирали хвойные деревья, щипали хвощи и папоротники. Они почти не спали. И все это только для того, чтобы, в свою очередь, стать чьим-то обедом? Им такая перспектива совсем не улыбалась, и они отрастили себе броню.

Самыми «продвинутыми» динозаврами были броненосцы. Один из них в детстве казался Никите особенно страшным. Он был бронирован так, что напоминал живой танк, даже глаз не было видно. Он весь щетинился костяными плашками с острыми шипами. Назывался он анкилозавром. Никиту потрясло, что броневые пластины были у него даже на веках, а хвост венчала массивная костяная булава. На самом деле он тоже щипал травку и никого не трогал, но был готов в любую минуту отразить нападение этой жуткой булавой на хвосте. И никто не назвал бы его безобидным.

Юля почему-то напомнила Никите именно анкилозавра, хотя фигура у нее была точеная и она вовсе не походила на танк. Она появилась в обтягивающих белых брючках капри, в босоножках на высоченных каблуках и в просторной шелковой блузе цвета лососины. Пуговицы были небрежно расстегнуты чуть не до пупа, но всем своим видом она как будто говорила: «Парень, это не про тебя». Она несла перекинутый через плечо огромный картонный пакет на витых веревочных ручках с надписью «МаксМара» на боку. Из него Юля вынула и протянула Кузе игрушечную сахарную косточку. Кузя тотчас же принялся точить об нее зубы, а Никита мысленно обозвал себя болваном. Он мог бы запросто купить такую же. Знал же, что они существуют! Не сообразил.

Никита провел девушек в гостиную, усадил, предложил кофе… Подруги его не слышали и, кажется, даже не замечали. Они выстреливали друг в друга залпами вопросов, не успевали отвечать, но им это нисколько не мешало, они все понимали с полуслова. Никита уже видел такое в Вильнюсе, когда Нина общалась с Нийоле. И сейчас ему опять, как тогда, вместе с Бронюсом, оставалось лишь наблюдать за ними со стороны, зная, что никогда ему не быть допущенным внутрь этого магического круга женской дружбы.

— Ну что, накрылся Париж? — спросила Нина.

— Ни фига подобного! Только ты уехала, мне прислали повторное приглашение. Между прочим, твое платье туда свозила.

Страницы: «« « ... 1314151617181920 » »»