Глаза Клеопатры Миронова Наталья

— Ты хочешь венчаться в церкви? — с тревогой спросила Нина.

— Нет, я человек не воцерковленный. Обойдемся гражданской церемонией. Паша обещал сделать все по-тихому, он сделает. Я вообще считаю, что эти справки никому не нужны, но, раз уж так положено, пойдем распишемся. Возникают всякие имущественные отношения… Кстати, у меня есть для тебя еще один подарок: я только что отдал распоряжение купить Дом моды Валерия Щеголькова… Да, самое главное забыл сказать! Чечеткин уезжает! Мне служба безопасности донесла.

Нина долго молчала, привыкая к этой мысли. Отвернулась от него, подошла к окну. Кузя, с тревогой следивший за ней все это время, вопросительно и робко тявкнул.

— А я уж решила, что ты передумал насчет Щеголькова, — сказала она наконец.

— Да ни в жисть! Пацан сказал…

— Думаешь, Щегольков тоже уедет?

— Понятия не имею, — признался Никита. — Но в одиночку ему здесь не выжить.

— А мне? Как ты думаешь, я выживу в одиночку с таким огромным хозяйством?

— Мы уже это обсуждали. Ты же не одна! Я буду тебе помогать. Только не говори мне, что это большие деньги. Я уже наслушался от своего финансиста.

— Ну вот, теперь из-за меня ты ссоришься с сослуживцами…

— А кто тебе сказал, что мы поссорились? Он за меня порадовался.

Нина слушала его, а сама упорно о чем-то думала.

— Мне не нравится название «Дом моды», — призналась она.

— Называй как хочешь. Хоть мастерской, хоть лабораторией… Как тебе: «Лаборатория моды Нины Нестеровой»?

— Претенциозно. Мне больше нравится слово «стиль».

— Пожалуйста, — с готовностью предложил Никита, — «Лаборатория стиля Нины Нестеровой».

— Нет, лучше просто «ателье».

— Это твой бизнес, тебе решать.

— И еще я хочу отказаться от магазинов. Их можно выгодно продать.

— Погоди. Разве тебе не нужен сбыт?

Нина покачала головой:

— От этих монобрендов один убыток. Ну вот представь: заходишь ты в магазин, а там примерно одинаковые костюмы до сорок шестого размера включительно двадцати пяти оттенков серого цвета. Я бы повернулась и ушла. Вот если бы мне предложили один такой костюм среди множества разных, пестрых, может, даже безвкусных, я бы его выбрала. А так… Эксклюзивные магазины часто прогорают. Только открылся бутик «Мила Шон», глядишь, через пару месяцев на его месте уже «Васса» или «Алан Манукян». Я бы оставила один магазин и выставляла бы в нем разные модели, не только свои, но и других производителей. А у Щеголькова их целая сеть! Все остальные я бы продала.

— Повторяю: это твой бизнес. Но я на твоем месте не стал бы продавать. Их можно сдать в аренду, это гораздо выгоднее. Мало ли что, вдруг они потом тебе самой понадобятся! Предупреждаешь арендаторов, чтоб съезжали, и, пожалуйста, у тебя есть точка.

— Вот видишь, — вздохнула Нина, — я с места в карьер начинаю делать глупости.

— Ничего не глупости. Ты же со мной посоветовалась. В общем, не дрейфь, прорвемся!

— Тебе легко говорить, а я… мне столько всего надо успеть!

— Чего, например? — покосился на нее Никита.

— Права водительские получить.

— Без проблем. Выучишь правила, Даня тебя на компьютере поднатаскает, у него есть тренировочная программа. Пойдешь в автошколу и сдашь на права. Всего делов.

— Тебя послушать — все получается так просто! А мне еще надо язык выучить! Хотя бы английский. Или французский.

— Лучше английский, — посоветовал Никита. — На нем весь мир разговаривает. И он самый простой. Я найму тебе преподавателя. Будешь книжки читать. Какую-нибудь простенькую Агату Кристи. Кстати, у нее превосходный английский. — Ему в голову пришла еще одна мысль. — Мы с тобой должны заключить пакт, — начал он.

— О ненападении? — тут же нашлась Нина. — Ну и кто из нас Молотов, а кто Риббентроп?

— Ты меня уморишь. — Никита страшно обрадовался, что она шутит, позабыв о своих страхах. — Твой язычок надо приравнять к холодному оружию и не носить без разрешения.

— Ты же хотел купить мне намордник, — напомнила Нина. — Ладно, что за пакт?

— Об аннексии. Хочу присоединить тебя к себе. Нам кое о чем надо договориться. Я научу тебя летать на самолете.

Нина взглянула на него с ужасом.

— Все будет хорошо, — принялся уверять ее Никита и даже спел из бессмертной Аллы Пугачевой:

— Мы не упадем. Я всю дорогу буду держать тебя за руку. Перед полетом подпою немного, чтобы ты не боялась. Но я хочу показать тебе разные страны. Это в Литву можно добраться за ночь на поезде. А в Америку? Плыть неделю пароходом? Пароходов ты тоже боишься.

— А может, можно как-то еще? — спросила Нина, чуть не плача.

— Можно. Через Берингов пролив зимой на собачьей упряжке.

— Это было бы здорово, — вздохнула Нина.

— Просто классно, — согласился Никита. — Потом через всю Аляску, через Канаду, и до Нью-Йорка уже рукой подать.

— Ладно, я поняла, — мрачно кивнула Нина. — Но у меня есть встречное условие: на яхте ты плаваешь без меня. Все, это не обсуждается.

— Идет, — легко согласился Никита. — А ты отпустишь меня на яхте? Не будешь мне запрещать?

«Я это поломаю», — всплыли в памяти у Нины Тамарины слова.

— Нет, не буду, — ответила она решительно. — Плавай, раз тебе нравится. На Мадейре красивые сеньориты?

Никита счастливо рассмеялся:

— Не бери в голову. Для меня ты лучше всех. Помни о президентском декрете.

Он хотел не говорить ей о предстоящем освобождении бабы Вали — боялся сглазить, — но не выдержал и рассказал.

— Как я тебя люблю! — Нина бросилась ему на шею. — А можно мне поехать ее встретить?

— Что за вопрос! Вместе поедем. У нас же аннексия.

Об аресте Соломахина Никита решил умолчать, зная, что она не одобрит. Он встал и подошел к висевшему на стене нестеровскому портрету. Никита никогда не разговаривал с дедом, которого не знал, а вот с бабушкой мысленно разговаривал часто. И в эту минуту он привычно обратился с ней: «Ба, ты видишь, как я счастлив? У меня все получилось! Порадуйся за меня».

Нина тихонько подошла к нему и встала рядом, молча взяла его под руку. Верный Кузя сидел как страж у ее ног и тоже, кажется, смотрел на портрет.

— Знаешь, — заговорила она после долгой паузы, — вот в такие минуты ужасно хочется, чтобы был на небе Бог.

— Почему? — оглянулся на нее Никита.

Ее прекрасные синие глаза лучились непролитыми слезами.

— Потому что, если Бог есть, значит, они нас сейчас видят.