Глаза Клеопатры Миронова Наталья

Нина аккуратно собрала очесы в мешок и спрятала его.

— Ты уже поела? — спросил Никита.

— Да, я позавтракала. А ты где был?

— В зале. Разогрелся немного.

— Так о чем ты хотел поговорить?

Никита замялся. Приготовленная речь вылетела у него из головы. Он посмотрел на Кузю, словно песик мог ему чем-то помочь, потом опять повернулся к Нине.

— Говори при Кузе, — сверкнул ему навстречу насмешливый алмазный взгляд. — У меня от него секретов нет.

— Очень смешно. Ну… в общем… Знаешь, я этих слов никому не говорил… Разве что маме в детстве… Ну, ты меня понимаешь.

— Нет, не понимаю.

— Черт! Ну, в общем… — Никита опять глянул на Кузю, — я решил завести тебя в доме.

— Купишь мне ошейник и поводок? — язвительно осведомилась Нина.

— Тебе лучше сразу намордник, — не выдержал Никита. — Извини, это грубо, но уж больно язычок у тебя острый.

— Тогда, может, конуру и цепь? — не унималась Нина.

— Ну зачем же сразу конуру? Устрою тебе вольер. «Не подходите близко, я тигренок, а не киска». Послушай, давай серьезно. Я куплю тебе кольцо. Надо было заранее, но лучше мы его вместе купим. Выберешь, что понравится.

Ее лицо помрачнело. Никита уже привык к этим перепадам настроения, но все-таки каждый раз пугался, когда ее глаза превращались в бездонные колодцы, впадинки на щеках — в провалы, и все лицо становилось застывшей трагической маской античного театра.

— Мне не нравится сама идея, — призналась Нина. — Не надо мне было тебя слушать. Не надо было переезжать сюда.

Никите хотелось закричать, но он сдержался.

— Почему? — спросил он тихо. — Ты можешь объяснить — почему?

— Ты не поймешь. — В ее голосе зазвучала горечь. — Я надеялась, что ты поймешь тогда, в Тракае, но ты не понял. Примчался за мной в Москву…

— Нет, ты надеялась, что я рассержусь и плюну на все. А я не плюнул и примчался за тобой в Москву. А теперь давай с самого начала. Почему ты удрала тогда? Почему сейчас хочешь уйти? Объясни, я постараюсь понять.

Теперь у нее на лице появилось хорошо знакомое ему упрямое выражение.

— Ты не сможешь. Все мои объяснения ты сочтешь вздором.

— Я тебя внимательно слушаю. Если тебя что-то мучает… или тревожит… мне это не покажется вздором.

— Между прочим, — вдруг заявила Нина, — я тебя использовала.

Никита отнесся к этой новости добродушно.

— Правда? — спросил он с любопытством. — Это интересно. Обычно бывает наоборот: женщины вечно жалуются, что мужчины их используют. Ну расскажи, как ты меня использовала?

Она смутилась.

— Ты что, не понимаешь? Вообще-то я не из тех, кто ложится с мужчиной в постель по первому требованию. Но тогда, после тюрьмы… мне хотелось почувствовать себя живой. Смыть с себя все это, как ты говоришь. Не смей так ухмыляться!

Но Никита ничего не мог с собой поделать: глупая улыбка счастья и гордости расплылась по его лицу.

— Я тебя прощаю. Я тебе больше скажу: можешь и дальше меня использовать. В хвост и в гриву. Ладно, рассказывай дальше.

Нина опять мучительно задумалась.

— Я неудачница, — призналась она наконец. — Знаешь, мне кажется, я для тебя очень плохая карма.

— Карма? — Никита ожидал чего угодно, но только не этого. — Карма? — переспросил он. — Знаешь, о карме ты лучше поговори с моей мамашей. Хочешь, познакомлю?

— Я же говорила, ты не поймешь. Я так и знала.

— Давай сделаем еще одну попытку. Только без кармы. Что значит — ты неудачница? — Он присел рядом с ней на краешек кровати.

Нина тяжело вздохнула.

— Мне кажется, с той самой минуты, как Маклаков бросил меня в воду, я попала в какую-то яму. И с тех пор все у меня в жизни идет наперекосяк. Вот смотри, — продолжала она, не давая ему возразить, — живу я в коммуналке. Копила на отдельную квартиру, сделала взнос, а компания прогорела.

— Кстати, что за компания? — все-таки перебил ее Никита.

— Да какая разница? «Капиталстрой».

— А такая разница, — наставительно проговорил он, — что ты опять столкнулась с Чечеткиным. Поздравляю. Это он стоял за «Капиталстроем».

— Как? — растерялась Нина. — Мы ходили, узнавали, нам сказали, что руководство компании за границей…

— Давай оставим эту тему, — предложил Никита. — Просто поверь мне на слово. Что там у тебя еще?

— Все, — просто ответила Нина. — Что бы я ни делала, какая-то сила все время отбрасывает меня назад. Копила деньги на машинку — напоролась на Зою Евгеньевну. Потом на Оленьку. Работу потеряла. Деньги опять же. Нашла новую — наткнулась на Чечеткина. В тюрьму попала. А теперь оказывается, и квартиры у меня нет из-за него. А Зоя Евгеньевна — его жена. Выходит, Чечеткин преследует меня всю дорогу. — Она повернулась к нему лицом, и Никита с болью встретил ее затравленный взгляд. — Яма, понимаешь? Я карабкаюсь наверх, всю жизнь карабкаюсь, а земля по стенкам осыпается, и я опять на дне. И еще, мне кажется, я могу принести тебе несчастье.

Тут по его лицу вновь расплылась та же дурацкая блаженная улыбка.

— То есть ты хочешь сказать… Это меня ты хочешь оградить от своей плохой кармы?

— Я так и сказала, — рассердилась Нина. — А ты начал на меня кричать.

Улыбка расплывалась все неудержимей.

— Знаешь, это самое трогательное признание в любви… Я и мечтать не мог… Смотри, я таки выговорил это страшное слово!

— Ты же говорил не о себе. — Нина тоже невольно улыбнулась.

— О себе тоже, — отмахнулся Никита. — В общем, так: если хочешь выбраться из ямы, надо, чтобы кто-то сверху руку протянул.

— А если этот «кто-то» провалится вместе со мной?

— Я не провалюсь, — безапелляционно заявил он. — Все, разговор окончен. Мы женимся, и я покупаю тебе мастерскую. Хочешь, куплю Дом моды Щеголькова?

Нина переполошилась не на шутку:

— Да ты с ума сошел! Ты хоть представляешь, сколько это стоит? Какие это расходы?

— Ну и что? — В его светло-карих глазах горел золотой огонек озорства и азарта. — Если Чечеткин мог их нести, значит, и я смогу.

— Ты же сам говорил, для Чечеткина это была «прачечная». Ты что, тоже собираешься отмывать левые доходы?

Такое предположение обидело Никиту.

— Я давно уже работаю «вбелую». У меня левых доходов нет.

— А разориться не боишься? — спросила Нина.

— Нет, не боюсь. — Он вскочил и возбужденно зашагал по комнате. — Во-первых, у тебя все получится. Я уже видел, как ты работаешь. Помнишь, ты мне рассказывала про стиль кэжьюэл? Про женщин, которым некогда переодеваться? Это отличная идея. Я готов ее финансировать.

— Это очень затратное производство, — стояла на своем Нина.

Никита сел и ласково обнял ее.

— Ну, допустим. У меня будут большие расходы. А что из этого следует? Что у меня уменьшатся доходы.

— И что же тут хорошего? — растерялась она.

Он шутливо чмокнул ее в нос.

— А то, что у меня уменьшится налоговая база, — нараспев, как с маленькой, заговорил Никита. — Чем меньше доходов, тем меньше налогов. Главное, соблюсти пропорцию.

— Ну а если мы не сумеем соблюсти пропорцию? Если выйдем из бюджета? — продолжала хмуриться Нина.

— Ты меня за кого принимаешь? — возмутился Никита. — За дешевку? Я богатый человек! Моя фамилия есть в списке «Форбс»! Просто — я уже тысячу раз говорил! — я не свечусь, как некоторые, по Куршевелям не езжу, футбольных команд не покупаю, довольствуюсь пятнадцатиметровой яхтой вместо авианосца. Но я все это могу себе позволить, не то что какое-то паршивое ателье!

— Почему это оно паршивое? — Нина тоже решила обидеться. — Ты хоть знаешь, скольким людям это ателье работу дает?! Только я никогда ничем не руководила, — добавила она упавшим голосом. — Вдруг у меня не получится?

— То есть в принципе ты согласна? — подытожил Никита.

— Ничего я не согласна! Тебе не кажется, что все это напоминает фильм «Красотка»?

Никиту такое сравнение ничуть не обескуражило.

— Ну и что? Я «Красотку» раза четыре смотрел и не стыжусь.

— А я, наверное, сорок четыре, — призналась Нина. — Включаю каждый раз, как ее по телевизору показывают. Но это все-таки голливудская сказка.

— И об этом авторы честно предупреждают зрителя на протяжении всего фильма. — Никита схватил ее за плечи. — У нас все будет хорошо. Будешь руководить не хуже Щеголькова. Да что там не хуже — лучше! Я дам тебе хорошего бухгалтера, и все дела. Данька электронику подключит…

— Никита, — строго одернула его Нина, — осади назад. Я еще ничего не решила. И вообще я предпочитаю обходиться без посторонней помощи.

— Чучхе, — напомнил Никита. — «Все сама, сама, сама». — Он привлек ее к себе. — Решайся. Я люблю тебя. Вот видишь, я сказал. Все будет хорошо. Все будет просто отлично.

— И все-таки мне страшно, — призналась Нина. — Помнишь, ты спрашивал про травмирующий опыт? — Никита торопливо кивнул. — У меня кое-что было. Только это не то, что ты думаешь.

— А что? — Он опять усадил ее. — Что это было? Расскажи мне.

— Тебе это покажется глупым…

— Нет, не покажется. — Никита решительно сжал ее пальцы. — Рассказывай.

— Это случилось, когда мне было семь лет, — начала Нина. — Я пошла в первый класс и подружилась с Тамарой. Это было хорошее время: моя мама еще сама ходила. Сама шила. Это потом у меня ни минуты не стало свободной, а в первом классе… Короче, как-то раз после школы мы прибежали домой к Тамаре, уж не помню зачем. Она живет на бульваре в большом сталинском доме со статуями. Его часто в кино показывают как примету эпохи. Ну, Тамарину маму ты знаешь.

Напряженно слушавший Никита кивком подтвердил, что знает.

— Она очень властная, деспотичная женщина. Правда, ко мне она всегда относилась по-доброму, — продолжала Нина. — Но в тот день… Мы ворвались в квартиру такие веселые… А она говорила по телефону и совершенно нас не замечала. Меня поразило, что она плачет. Она говорила по телефону, и у нее слезы катились по щекам. Она смотрела прямо на меня и не видела. Говорила кому-то в трубку: «Он опять ушел». Я сразу поняла, что она говорит о Тамарином отце. Он несколько раз уходил из дома — это я уже потом узнала — и возвращался, но в конце концов ушел совсем. А тогда я впервые увидела, как она плачет и переживает. Как видишь, я этот случай помню до сих пор. Я стояла, смотрела, как она плачет, и… Знаю, это звучит смешно, но я дала себе нечто вроде клятвы. Сказала себе, что меня никто и никогда не заставит вот так плакать.

— То есть ты дала обет безбрачия? — криво усмехнулся Никита.

Она сразу замкнулась, выставила колючки.

— Я так и знала, что ты не поймешь.

— Ошибаешься, я все прекрасно понимаю. Даже не буду говорить, что она — Тамарина мама — сама во всем виновата. В таких случаях всегда виноваты двое. Мой отец тоже ушел из семьи, и я тебе уже рассказывал, как это отразилось на моей матери. Но бабушка уверяла, что я на него совершенно не похож. Нина, послушай, — заговорил он горячо, — я ни за что на свете не причиню тебе боль. Я скорее готов сам пострадать. Я понимаю, тебе страшно, но ничего, это пройдет. Ты привыкнешь. Пора тебе выбираться из своей ямы. А в коммуналку ты все равно больше не вернешься. Я ее расселю.

— Супермен! — насмешливо фыркнула Нина, высвобождаясь из объятий.

— Да какой я супермен! — с досадой воскликнул Никита.

Она натолкнула его на новую мысль. Он возбужденно вскочил и опять прошелся по комнате. Кузя жалобно заскулил, видя, что они ссорятся. Никита наклонился к нему и ласково потрепал по голове.

— Ничего, старик, прорвемся. Нина, послушай. — Он снова сел. — Я без тебя жить не могу. Я просто сдохну. Околею. Думаешь, я преувеличиваю? Ничего подобного. Помнишь, я тебе рассказывал про женщину-психиатра? — заговорил он торопливо. — Ну, как я показывал ей Оленьку?

Нина кивнула.

— Это Данина бабушка, — продолжал Никита. — И она дала мне три года.

— Три года чего? — нахмурилась Нина.

— Три года жизни. Два уже истекли. Нет, физически я здоров, — уточнил Никита, — но я не умею отдыхать. Я трудоголик. Это ничуть не лучше любой другой зависимости. Я работал как безумный и не мог остановиться. Сперва, когда я только начинал, мне надо было прорваться, раскрутиться, утвердиться… Потом я воевал с конкурентами. До сих пор воюю, но теперь им меня уже не достать. Потом я на работе прятался от Оленьки. В общем, втянулся… а может, всегда был такой. Мне сорок три года. У меня нет ни жены, ни детей. Она сказала, что это очень опасно. Софья Михайловна, Данина бабушка.

— Погоди. Но у тебя же есть яхта… — робко возразила Нина.

— А у меня и на яхте есть ноутбук, — с горечью усмехнулся в ответ Никита. — Отстоял свою вахту — и к компьютеру. Только с тобой я бросил эту вредную привычку. Вот мы с тобой сколько пробыли в Литве? Чуть больше трех недель. За все это время я не прикасался к компьютеру. Ты что, мне не веришь? — спросил он, вглядываясь в ее лицо. — Давай я тебя с Софьей Михайловной познакомлю, она подтвердит. Нет, я тебя с ней обязательно познакомлю, мы ее на свадьбу позовем. Но сперва скажи: ты мне веришь?

— По-моему, ты все это выдумал. Насчет моего благотворного влияния, — пояснила Нина. — Я только прибавила тебе работы.

— А я, заметь, не возражаю. Отдых, как сказал кто-то умный, это умение переключаться на другие занятия. Послушай, нас просто Бог вместе свел. Смотри, сколько совпадений: Маклаков, Зоя Евгеньевна, Оленька, Чечеткин…

— Сплошной негатив, как говорят наши политтехнологи, — вставила Нина.

— Ну, допустим, но суть-то не в этом! — втолковывал Никита. — Мы были обречены на эту встречу! И потом, почему сплошной негатив? Мы оба, хотя и не вместе, были на концерте Курентзиса… и бог знает на скольких еще концертах. Твоя подруга вышла замуж за моего друга. Если бы ты не попала в тюрьму, мы бы познакомились на свадьбе.

— На свадьбе ты бы меня не заметил.

— Откуда ты знаешь? В Литве я на тебя сразу запал, с первого взгляда. — Никита посмотрел на Кузю. — Вот кто нас познакомил. Наш главный позитив. — Он вдруг вскочил и опустился на корточки перед псом. — Выручай, Кузнец. Меня она не слушает. Может, хоть ты на нее повлияешь? Отдашь ее за меня замуж, а? Я тебя посаженым отцом сделаю.

— Тяф! — ответил Кузя и подал Никите лапку.

У Никиты сердце замерло и рот открылся сам собой. Справившись с изумлением, он осторожно взял пальцами хрупкую мохнатую конечность.

— Ты видела? — обернулся он к Нине. — Нет, ты это видела? Это не я, это он сам! Все, теперь тебе не отвертеться! Пацан сказал — пацан сделал!

— Тише, не кричи. Кузя не переносит крика, у него очень чуткий слух. — Нина подошла, присела рядом с Никитой на корточки и нежно провела ладонью по золотистой собачьей головке, приминая тотчас же вновь вставшие торчком острые ушки. — Хочешь выдать меня замуж, да, Кузя? Хочешь сбыть меня с рук, да?

— Не морочь голову псу! Что значит «сбыть с рук»? Он при тебе останется. Или ты при нем, я уж не знаю. «Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку», — хитро прищурился Никита, вновь цитируя бессмертную книгу. — Спасибо, друг, — опять обратился он к Кузе. — Век не забуду!

Он распрямился и обнял Нину. Несколько минут они стояли обнявшись и молчали.

— Давай вещи перенесем в мою спальню, — предложил Никита. — В нашу, — уточнил он.

— Может, это неудобно? — встревожилась Нина. — Я уже привыкла к этой комнате… Мне очень нравится этот столик.

— Есть еще один вариант. Идем. — Никита схватил ее за руку и потянул за собой. Они вышли из комнаты, в коридоре он толкнул какую-то дверь. — Вот смотри. Это Ольгина бывшая спальня.

Нина с интересом огляделась. Средних размеров комната неправильной формы, с множеством интересных ниш, была совершенно пуста. О прежней хозяйке напоминали разве что шелковые китайские обои, расписанные вручную райскими птицами, и золоченая лепнина на потолке.

— Обои можно сменить. — Никита словно читал ее мысли. — Вон там, — он кивнул на внутреннюю дверь, — гардеробная. Моя спальня рядом. А ванная у нас будет общая. На столик никто не покушается, он твой. А мне знаешь что нравится? Твой буфет. Откуда он у тебя?

— Купила по объявлению. Его отдавала буквально за копейки одна пожилая пара. В Израиль уезжали. А мне было очень удобно: туда слона можно спрятать. Я его сама реставрировала, — гордо сообщила Нина. — Отскоблила старый лак и все покрасила заново. Это было еще до Кузи, при нем ничего бы не вышло. Лак слишком сильно пахнет.

— Буфет отлично встанет у меня… у нас в столовой, — сказал Никита. — Там как раз не хватает чего-то в этом роде. В понедельник вызову перевозчиков, скажи только, на какой день. Чтоб не было никаких примерок, никакой суеты.

— Погоди, у меня и без того голова кругом идет. Мне надо привыкнуть к этой мысли.

— Вот до понедельника и привыкай. — В кармане у Никиты зазвонил телефон, он вынул его, взглянул на определитель и сразу помрачнел. — Да, папа.

Нина хотела выйти, но он ее удержал.

— Я тут неподалеку, — говорил знакомый голос в трубке. — Решил к тебе заглянуть, если ты не против.

Слова прозвучали нестерпимо фальшиво. Для очередного «как только, так сразу» было еще рановато. Никита тут же догадался, что это Чечеткин засылает парламентера.

— Да, заходи. Я предупрежу охрану.

— Что-то случилось? — встревожилась Нина, увидев, что он черен, как туча.

— Нет, все в порядке, — солгал Никита. — Это мой отец. Я с ним внизу поговорю.

Он вышел и спустился по лестнице вниз, на ходу набирая номер домовой охраны. Звонок в дверь раздался буквально через пять минут. Никита решил принять отца в библиотеке. Ему не хотелось впускать такого ненадежного человека к себе в кабинет.

Библиотека, огромная комната, от обилия книг казалась маленькой и уютной. Здесь стоял мягкий сафьяновый диван и такое же кресло, письменный стол с настольной лампой под зеленым абажуром, а перед столом — современное эргономичное кресло под бархатным чехлом, чтобы не выбивалось из обстановки.

Никита усадил отца на диван, а сам сел в мягкое кресло.

— Я тебя слушаю, папа. У тебя ко мне какое-то дело?

Игорь Юрьевич постарел. Он все еще мог считаться интересным мужчиной, но время и беспорядочная жизнь взяли свою дань. Кожа лица, вся в мелких суетливых морщинках, углублявшихся при каждом мимическом движении, стала пастозной, нездоровой. Благородная седина уже заметно редела, выдаваясь «вдовьим мыском» на лбу. Появился второй подбородок. Игорь Юрьевич явно знал об этом. В разговоре он то и дело вскидывал голову и вытягивал шею, чтобы скрыть недостаток.

— Видишь ли, сынок, — Игорь Юрьевич, видимо, решил начать издалека, — я понимаю, я был не самым образцовым отцом.

— Почему был? Ты все еще мой отец.

— Гм… да. Видишь ли, дело в том, что я встретил одну женщину…

— Очередная вечная любовь? — насмешливо осведомился Никита.

— Я понимаю твою иронию, наверное, я это заслужил, но… ты никогда прежде не был так зол.

— Ну что ты, папа, тебе показалось. О какой сумме речь?

— Речь идет не о деньгах. — Игорь Юрьевич выпрямился с видом оскорбленного достоинства и вздернул подбородок. — Эта женщина… У нее двое детей от первого брака, и старший сын уже взрослый, он живет в Америке. В Пало-Альто. Это под Сан-Франциско.

— Я знаю, где это, — кивнул Никита. — Я там бывал. Неплохое местечко.

— Она может воссоединиться с сыном…

— Понял. Она пойдет паровозом, а ты прицепом.

— Откуда в тебе этот цинизм? — возмутился отец.

— Жизнь такая, — пожал плечами Никита. — А в чем проблема-то? Ты хочешь уехать в Америку? С этой женщиной? Пожалуйста, я — за. Совет да любовь.

— Ты не понимаешь. — Игорь Юрьевич тяжело вздохнул. — Я не хочу на старости лет жить на социальное пособие.

— А говорил, речь не о деньгах, — засмеялся Никита.

— Я не хочу просить деньги у тебя. Я могу достать их в другом месте И раздать все свои долги. А ты, Никита, можешь мне в этом помочь. Я буду обеспечен на всю жизнь! Я верну тебе сполна все, что занимал!

— Я никогда об этом не просил. Мне ты ничего не должен, забудь об этом. У тебя много других долгов?

— Да нет, все по мелочи, но я хочу их вернуть. А главное, я там не буду стеснен в средствах.

— И что для этого нужно? — спросил Никита, хотя заранее знал ответ.

Он не ошибся.

— Сынок, ты напрасно поссорился с Валерий Иванычем. Не знаю, что у вас там за счеты, но уж в последней услуге ты не можешь ему отказать.

— Он что, на тот свет собрался? — засмеялся Никита.

— Он тяжело болен, над этим смеяться грех, — укоризненно покачал головой Игорь Юрьевич.

— Извини, ты сказал о последней услуге, вот я и…

— Ему нужно срочно перевести деньги за границу, — перебил сына Игорь Юрьевич. — Уж один-то транш ты мог бы взять на себя.

— Нет, — жестко ответил Никита. — Сколько он тебе пообещал?

Игорь Юрьевич смутился, ему неприятно было, что сын видит его насквозь. Но жадность пересилила стыд, он заговорил возбужденно, даже с придыханием.

— Десять миллионов, представляешь? Десять миллионов долларов! На эти деньги я мог бы жить, горя не зная!

— Интересно, какова же сумма, если такой откат? — задумчиво протянул Никита, почти не обращаясь к отцу.

— Поговори с ним! — умоляюще воскликнул Игорь Юрьевич. — Я не знаю, это ваши дела, он тебе сам все объяснит. Послушай, — продолжал он с жаром, не давая сыну вставить слово, — Валерий Иваныч, конечно, человек со всячинкой, с ним бывает нелегко. Но сделай это для меня! Мне столько пришлось перенести в детстве, дай мне хоть под конец жизни почувствовать себя человеком… Ты ему позвонишь?

— Нет, мы поступим по-другому. — Никита уже прикидывал в уме детали. — Мы не будем обращаться к Чечеткину, тем более что он запросто тебя кинет. Ну какие у тебя гарантии, что ты получишь свои десять «лимонов»? А если и получишь, как ты объяснишь, откуда они взялись? В Америке не только налоги платить нужно, но и объяснять происхождение капиталов. Ну вспомни хоть бывшего украинского премьера Лазаренко. Его приговорили к девяти годам и к штрафу. Как раз в десять миллионов долларов.

Игорь Юрьевич смотрел на сына с таким горьким разочарованием, что Никите стало его жаль.

— Я дам тебе денег, папа. Не десять миллионов, — предупредил Никита, — но достаточную сумму, чтобы ты мог жить достойно. У меня есть средства в Америке, я открою для тебя счет в банке, будешь жить на проценты. Сможешь купить приличный дом с бассейном в этом твоем Пало-Альто, машину… Норковую шубу жене. В Америке это все, что нужно для счастья.

— Счет в банке… — с обидой протянул Игорь Юрьевич. — Проценты… Как будто я мальчик! Как будто мне нельзя доверить деньги!

— А чего ты хотел, папа? — рассердился Никита. — Виллу в Малибу? Казино в Лас-Вегасе? Папа, это называется «брильянтовый дым». Знаешь, какой годовой доход считается средним в Калифорнии? Сорок девять с чем-то тысяч. У тебя будет вдвое больше. И это будут чистые деньги, тебе не придется за них отчитываться. Поверь мне, лучше синица в руках. Тем более что журавля у тебя все равно не будет. Я не стану помогать Чечеткину.

— Ну почему?! — вскричал Игорь Юрьевич. — Что ты против него имеешь?

— О, — недобро засмеялся Никита, — это было бы слишком долго перечислять. Я тебе приведу только один довод: допустим, я взялся помочь Чечеткину. А если меня налоговая возьмет за зад? Тогда ты, папочка, вообще останешься при пиковом интересе. Все, это не обсуждается. Извини, у меня много дел.

— Да-да, конечно, — бормотал подавленный Игорь Юрьевич, поднимаясь. — У тебя, говорят, новая подружка появилась?

— А кто это говорит? — все так же враждебно спросил Никита. — Кто тебе сказал?

— Не помню, — смешался Игорь Юрьевич. — Слухом земля полнится.

— Брось, папа, я же знаю: тебе сказал Чечеткин. А он не рассказывал, что он сделал с моей подружкой? Ты спроси его. Хотя вряд ли он теперь станет с тобой разговаривать… Ты ему больше неинтересен. В общем, дашь мне знать, когда будешь уезжать, я подготовлю банковский счет. И составь мне список твоих московских должников, я с ними расплачусь.

Никита проводил отца до дверей. Они не обнялись, простились кивками. Оба остались недовольны друг другом.

Оставшись один, Никита задумался. Ему не хотелось рассказывать Нине о разговоре с отцом. А с другой стороны, раз она теперь его жена, нельзя от нее скрывать.

Он поднялся наверх, но в гостевой спальне ее не было. И в его спальне тоже. И вообще ее не было на втором этаже дуплекса. У него упало сердце. Взяла Кузю и ушла? Пока он разговаривал с отцом в библиотеке? Вполне могла успеть… Никита вышел в коридор и с облегчением увидел в нише под окном собачий коврик. Но где же она?

Нина была в столовой, накрывала на стол. Кузя смирно сидел в уголке.

— А я тебя наверху искал, — сказал Никита.

— У тебя квартира слишком большая. Садись давай, мне скоро уходить. Ты руки вымыл?

— Нет, не вымыл. Я мигом.

Господи, какое счастье! Быть дома, мыть руки, обедать, вести нормальный разговор… Вот отец этого счастья, наверное, никогда не знал, вдруг пришло в голову Никите.

Когда он вернулся, обед был уже на столе.

— Мой отец уезжает в Америку, — объявил он.

— Тебя это огорчает? — спросила Нина.

— Да нет, я за него рад. Может, он там найдет то, что ищет всю жизнь… Хотя вряд ли.

— А почему ты так рассердился, когда он позвонил?

— Не хочется портить тебе настроение, но он пришел замолвить слово за Чечеткина, — объяснил Никита. — Я так и знал. Сразу догадался. Это же он меня с Чечеткиным познакомил, я тебе не рассказывал?

— Нет, не рассказывал. И знаешь что? Давай больше не будем о Чечеткине. Ты ведь ему отказал?

— Отказал. Отец был очень недоволен. Представляешь, Че… Тот, Чье Имя Не Называется, ему десять «лимонов» посулил. Десять миллионов долларов, если он уговорит меня взять этот проклятый транш. Деньги через мою фирму хочет на Запад перевести.

Нина смотрела на него округлившимися от удивления и страха глазами.

— Разве он… твой отец… разве он не понимает, как это опасно?

— Он был и остался большим ребенком, — задумчиво проговорил Никита. — Когда человеку под семьдесят, это перестает умилять.

— Ты совсем не такой, — тихо заметила Нина.

— Да, бабушка тоже так думала. Я же тебе говорил, он немного напоминает Маклакова, только в уменьшенном масштабе.

Вдруг неясная мысль, точившая Никиту уже давно, ярко вспыхнула и четко оформилась у него в голове. Надо будет проверить… Но он уже знал, как это проверить.

— Ты что-то придумал, — догадалась Нина. — Давай колись.

— Да ничего особенного. У тебя когда день рождения? — спросил Никита словно невзначай.

— А зачем тебе? — удивилась она.

— Как это зачем? Муж должен знать, когда у его жены день рождения! У меня, например, девятнадцатого сентября.

— А у меня — двадцать первого апреля. Успела как раз между Гитлером и Лениным, — криво усмехнулась Нина.

Значит, свой двадцать восьмой день рождения она встречала в тюрьме, сообразил Никита.

— Нет, ты мне зубы не заговаривай, — продолжала Нина. — Я же вижу, ты что-то задумал.

— Ничего я не задумывал! Просто подумал, что это дело неплохо бы обмыть. Давай поужинаем в ресторане.