Глаза Клеопатры Миронова Наталья
— Почему сахарный диабет? — не понял Бронюс.
— Ну, он такой сладкий…
На этот раз все рассмеялись. Все, кроме Никиты.
Он опять вспомнил Оленьку. Она обожала певца Баскова. Однажды прямо призналась, что считает его идеалом мужчины. «Такой гламурный!» — восклицала она.
Как он мог на ней жениться? Никита задавал себе этот вопрос бессчетное число раз и ответа не находил. Ей было чуждо все, что любил он. Природа, музыка, поэзия — всего этого для нее не существовало. И в этом ресторане ей понравилась бы разве что цена шабли: сто пятьдесят евро за бутылку. Оленька любила все дорогое, шикарное, гламурное… Но с ней было хорошо в постели… по крайней мере, поначалу. Никита так и не узнал наверняка, была она искренна хотя бы в постели или нет. Ему уже было все равно. Когда отношения испортились окончательно, Оленька довольно цинично призналась ему, что их встреча на автосалоне была неслучайной, что она хотела поймать мужа. И поймала. Но секс — пока они не потеряли интерес друг к другу — был бурный, откровенный, насыщающий.
А сейчас рядом с ним сидела женщина, с которой он мог поговорить о чем угодно. Они читали одни книги, любили одну музыку, говорили на одном языке. Но она держалась отчужденно, и не было между ними никакой близости, хотя они и проводили вместе каждую ночь. Нина никогда не стукнула бы его кулачком, как только что Нийоле стукнула Бронюса.
Особенно тяжелое впечатление произвело на Никиту то, что произошло всего несколько часов назад. Собственно, ничего не произошло. Они с Бронюсом, напившись пива и налюбовавшись на башню Гедимина, вернулись на улицу Лиейклос и поднялись в квартиру. Никита пошел на кухню кормить Кузю, а Бронюс, лучше ориентирующийся в литовском Интернете, нашел для друга хороший мотель близ Тракая. Он даже специально позвонил туда и удостоверился, что пускают с собаками. Когда Никита вернулся в кабинет, Бронюс все это ему изложил и спросил, заказывать ли коттедж. К счастью, в эту самую минуту Нийоле позвонила ему на сотовый, он ответил, а Никита тем временем забронировал места сам и положил трубку стационарного телефона. Не мог же он объяснять другу, что ему нужно два коттеджа! Но положение вышло щекотливое. А если бы Нийоле не позвонила в эту самую минуту? Мысль о ненатуральности их отношений с Ниной мучила его всю дорогу.
Тут Нина оглянулась и, словно почуяв неладное, незаметно взяла его за руку под столом.
— Что-то не так? — спросила она шепотом, придвинувшись к нему.
У Никиты так сильно стукнуло сердце, что он едва справился с собой.
— Порядок, — шепнул он в ответ, а вслух спросил громко: — Ну что, все поели? Кто-нибудь еще чего-нибудь хочет? Как насчет десерта?
— Здесь подают чудное мороженое, — возбужденно заговорила Нийоле, наклонившись к Нине через стол. — Фирменное, они сами его делают. Давай?
— Давай, — радостно согласилась Нина. — И кофе.
Пятрас материализовался, словно почувствовал, что он нужен. Опять все четверо заказали разное, и опять он точно поставил перед каждым именно то, что было заказано.
Нина заказала пломбир с горячим шоколадом, и он оказался изумительным. Она с улыбкой посмотрела на Никиту, и он глазами показал ей, что у нее на губах остались следы шоколада. Она отерла губы салфеткой, вытащила помаду и зеркальце и быстро, незаметно подкрасилась.
— Ну, теперь пойдем знакомиться с Мишей, — провозгласил Бронюс, когда с десертом было покончено.
Они встали из-за стола и, попетляв между «островками», нашли невидимого доселе пианиста. Он оказался русским, а точнее, еврейским парнем по имени Миша Портной. И Бронюс, и Никита его хорошо знали. Час был уже поздний, и Миша начал играть «для друзей». У него были потрясающие музыкальные пародии, он выделывал на фортепьяно немыслимые фокусы, играл на черных клавишах костяшками сжатых в кулаки пальцев нечто похожее на китайскую музыку, заставляя своих слушателей смеяться до слез. Подтянулись и другие посетители ресторана, ему стали давать деньги, просили сыграть или повторить какой-нибудь номер. Он играл и повторял.
Нине стало немного грустно.
— Какой талантливый парень, — сказала она. — И ему приходится пробавляться игрой в ресторане.
Никто ее не поддержал.
— Ну и что? — спросил Никита. — Все великие так начинали. И Армстронг, и Эдит Пиаф, и Глен Миллер. Никто этим не гнушался. Синатра пел в ночных клубах Лас-Вегаса чуть ли не до самой смерти.
— А даром, как говорил Шаляпин, только птички поют, — подхватил Бронюс.
— Он достоин того, чтобы выступать с концертами на эстраде, — не сдавалась Нина.
— Он выступал с концертами, — сказал Никита. — Был аккомпаниатором у… — Он назвал имя известной эстрадной певицы. — Ничего хорошего из этого не вышло.
— Ну что вы оба на нее накинулись? — вступилась Нийоле. — Он еще будет выступать с концертами, — повернулась она к Нине.
— Я забронировал места в мотеле, — сменил тему Никита.
— Вот и хорошо, — отозвалась Нина. — Мы можем поехать прямо завтра?
— Вы можете оставаться у меня сколько угодно, — вставил Бронюс.
— Нет, это неудобно, — отказалась Нина. — Завтра — то есть уже сегодня! — понедельник, рабочий день. Мы поедем? — полувопросительно обратилась она к Никите.
— Поедем, — кивнул он.
Они дошли до дома Бронюса и стали прощаться. Мужчины обменялись рукопожатиями, девушки расцеловались. Нина поцеловала Бронюса. Никита обещал завезти ключи от квартиры ему на работу.
— Слушай, а ты заплатил за ужин? — спохватилась Нина, когда они уже поднялись в квартиру.
— Конечно, заплатил, — усмехнулся Никита. — А то нас не выпустили бы из ресторана.
— От меня этот момент как-то ускользнул, — призналась Нина, успокаивая немедленно проснувшегося Кузю.
— Так и было задумано. Дамы о прозе жизни ничего знать не должны.
Нина нахмурилась:
— Кстати, о прозе жизни. Я хочу внести свою половину.
— Чего? — решил сыграть под дурачка Никита.
— Ну, мы же вместе их приглашали. Я хочу…
— Я понял, — перебил ее Никита. — Выбрось эту мысль из головы.
— Послушай, я, с тех пор, как приехала на море, не истратила ни лита. За все платишь ты.
— Так и было задумано, — повторил Никита и обнял ее.
Он чувствовал себя, как в тот первый вечер, когда ужинал у нее в коттедже Павла Понизовского.
— Дай хоть «боевую раскраску» смыть! — смеялась Нина.
Никита, ничего не слушая, повалил ее на постель. Опять все вышло, как в тот первый раз: бурно и быстро. Опять она его одолела. Потом она встала и ушла в ванную смывать «боевую раскраску», а вернувшись, сказала, что хочет остаться одна.
Он молча ушел в гостиную на диван. Нина вошла за ним следом.
— Ну, не обижайся, — попросила она. — Сегодня был такой чудесный день… Давай не будем его портить.
— Давай не будем, — тяжело согласился Никита. — Уже поздно. Вернее, рано. Можем завтра поспать подольше.
Нина поцеловала его в щеку.
— Не сердись, — сказала она и ушла.
ГЛАВА 11
На следующий день они выгуляли Кузю, завезли ключи Бронюсу и поехали в Тракай.
— А ты знаешь, где этот мотель? — нервничала Нина.
— Я распечатал страницу из Интернета. Там есть карта.
Она чувствовала, что он обижен на нее, и не знала, как развеять его дурное настроение.
— Ты опять говорила во сне, — угрюмо сообщил Никита.
— Что? — переполошилась Нина. — Когда? Что ты слышал?
— Ничего особенного. Мне не спалось, я вышел на кухню воды попить и по пути заглянул к тебе. Ты что-то бормотала, а потом затихла. Нина, что ты скрываешь?
— Ничего. Я всегда сплю чутко. Просыпаюсь часто. Я привыкла еще с тех пор, как жила с мамой. С ней всегда надо было быть начеку.
— Я забронировал два коттеджа. Ты довольна?
— Ты недоволен, я же вижу. Но я не знаю, как еще объяснить. Я должна спать одна. Иначе просто не засну. Знаешь, как Мэрилин Монро. В полной темноте, в полной тишине и в полном одиночестве.
— И с целой горой снотворных, — мрачно добавил Никита.
— Я не принимаю снотворных, — возразила Нина. — Иногда мучаюсь бессонницей до утра. Я привыкла.
— Если бы ты не сдерживалась… Если бы хоть раз дала себе волю, расслабилась…
— Ненавижу, когда говорят «расслабься», — тут же вставила Нина, не дав ему договорить. — Есть в этом слове что-то удивительно… подлое.
— Подлое? — изумился Никита. — Почему?
— Когда говорят «расслабься», имеют в виду «плюнь», «не принимай близко к сердцу», «будь попроще», «не строй из себя», «не ломайся» и так далее.
— Ладно, не буду говорить «расслабься», — сдался Никита.
Они нашли мотель неподалеку от Тракая и разместились в двух соседних коттеджах.
— Тебе нравится? — спросил Никита.
— Да, вполне. Тут очень уютно. — Нина первым долгом выпустила Кузю из клетки и устроила ему место. — Пойдем погуляем или хочешь отдохнуть?
— Погуляем, — решил Никита.
Кузя с радостным лаем бросился к двери: ему всегда хотелось гулять.
Нина прикрепила к его ошейнику поводок.
— Закон, будь он неладен, — пробормотала она.
Никита вышел из коттеджа следом за ней.
— Тут заповедник, — сказал он. — Передвигаться лучше всего на Быстрых Ногах. Или на своих двоих, но на них далеко не уйдешь. Я зайду в контору, узнаю, где тут у них прокат.
Нина осталась ждать, хотя Кузя нетерпеливо приплясывал вокруг нее. Ему хотелось разведать незнакомую местность.
— Сейчас, малыш. Сейчас пойдем.
Никита вернулся, ведя за «рога» два велосипеда.
— Оказывается, у них тут прокат прямо в конторе. И путеводителем я разжился. Вот, попробуй этот. Тебе удобно?
Нина села на велосипед.
— Да, вполне. Поехали.
В первый день решили далеко не забираться, попетляли по живописным окрестностям, разведали, что где находится, взяли на заметку ближайшее придорожное кафе: в мотеле не было никакой кормежки.
Потом они вернулись в мотель. Нина объявила, что ей нужно покормить Кузю и принять душ, и ушла к себе. Никита вошел в свой коттедж, захлопнул дверь и растянулся на кровати, не раздеваясь. Дурное настроение вернулось. Какое-то неясное беспокойство, а может, предчувствие томило его. Он сам не заметил, как уснул.
Проснулся он через полтора часа с тяжелой головой и чертыхнулся, вспомнив, что у Нины нет сотового телефона. Это выяснилось еще в поселке под Палангой.
— У меня есть сотовый телефон, — сказала она ему тогда, — но он остался дома. Дома он мне нужен, клиентки звонят, а здесь зачем? Все равно наша «симка» здесь не действует.
— Здесь можно купить другую, местную, — возразил Никита.
— А зачем? — повторила Нина. — Я же здесь никого не знаю. Кому звонить? От кого звонков ждать?
— Да, конечно, — вздохнул он недовольно.
С тех пор отсутствие сотовой связи раздражало его, как камешек в башмаке, как больной зуб, за который язык все время задевает.
Никита заставил себя встать, разделся и принял душ, потом вытащил из спортивной сумки, которую взял с собой, чистую рубашку и оделся. Со зла надел «двухсотдолларовую рубашку с шестидолларовой ящерицей». Подходя к соседнему домику, он услышал знакомый лай и вдруг подумал: «Как я буду без этого жить?»
Никита сам не понимал, как и почему эта мысль пришла ему в голову. Он постучал в дверь.
— Открыто! — крикнула изнутри Нина.
Он вошел.
— Как ты?
— Нормально, — ответила Нина. — Но эти белые брюки мне уже надоели. Надо было купить в Вильнюсе черные.
— Что ж не купила? — спросил Никита, рассеянно оглядывая комнату. У него все было раскидано как попало, а здесь все аккуратно убрано.
— Размера подходящего не было.
— Надень то платьице на пуговичках. Мы возьмем машину и поедем в Тракай. Я уже голоден, как стая волков.
— Ладно, я сейчас.
Никита с интересом наблюдал, как она переодевается. Она надела платье через голову, не расстегивая пуговиц. Лифчик ей был не нужен. Натянула колготки, сунула ноги в свои универсальные черные лодочки… Все это она проделала с молниеносной быстротой, как пожарный.
— Я готова.
— Накинь что-нибудь. Вечер прохладный.
Нина взяла свою белую ажурную шаль.
— Не жалеешь о палантине? — с усмешкой спросил Никита.
— Ни капельки. Он попал в хорошие руки, а я себе другой сделаю. Кузя, ты остаешься за старшего. Сторожи!
Пес заскулил, подогревая жалость к себе. Нина вернулась с порога и пошепталась с ним. Он покорно ушел на свой коврик.
— Вы меня иногда просто пугаете, — признался Никита, пропуская ее вперед в дверях. — Как вы друг друга понимаете, уму непостижимо!
— Достигается упражнением, как говорил поручик Мышлаевский, — засмеялась Нина.
Они приехали в маленький прелестный городок Тракай (местные называли его Троки), осмотрели исторический центр и нашли подходящий ресторан. Никита заказал ужин.
— Тут у нас с тобой обширная культурная программа, — начал он, когда им принесли заказ. — Пейзажи, ландшафты, исторический музей, караимский храм, церковь Витауто, ну, и замок. Да, и еще тут есть дача Майи Плисецкой, правда, она в официальном списке не значится. С чего начнем?
— Ну, на дачу Майи Плисецкой мы не поедем. Я ее по телевизору видела, она сказочно хороша, но ты же сам говорил, что нельзя нарушать границы частных владений. Давай начнем с замка. Я его даже на картинках не видела, только слышала, что к нему надо идти по мосткам.
— Завтра же поедем.
За три дня они выполнили программу-минимум. Объездили живописный озерный край, побывали в историческом музее, полюбовались храмами и грозным замком-крепостью четырнадцатого века. К замку на острове Гальве Нина возвращалась вновь и вновь.
Никита наблюдал за ней, пока она всматривалась в крепостные стены, и опять у него возникло ощущение, что она видит нечто недоступное ему, а он исключен из круга ее мыслей.
— Пойдем? — тихонько шепнул он в конце третьего дня, когда она чуть не полчаса простояла на берегу, глядя на замок как зачарованная. — О чем ты думала? Я же вижу, тебе тревожно. Что с тобой?
— Он похож на замок Иф, — сказала Нина.
— А по-моему, не похож. Это же не тюрьма, разве что стоит на воде. Просто старая крепость. «Имела оборонное значение в пятнадцатом-семнадцатом веках», — прочитал Никита в путеводителе. — Что-то вроде Кремля.
Нина задумчиво процитировала:
- В Кремле не надо жить —
- Преображенец прав,
- Там зверства древнего еще кишат микробы:
- Бориса дикий страх и всех Иванов злобы,
- И Самозванца спесь взамен народных прав.
— Вот и пойдем отсюда. — Никита решительно подхватил ее под руку. — Подальше от этих микробов.
И все-таки Нина еще несколько минут простояла в задумчивости. Кузя робко тявкнул и потерся об ее ноги, совсем как кот. Она присела на корточки.
— Что с тобой, малыш? Тебе страшно? Ну, пойдем отсюда.
«О Кузе заботится, — ревниво подумал Никита. — А я — пустое место».
— Слушай, — сказала она ему по дороге домой, — давай сегодня никуда не пойдем. У нас есть креветки, есть сыр, есть рыбка копченая, овощи, фрукты… Авось с голоду не помрем. Если хочешь горячего, могу сделать тебе омлет.
В мотеле не было столовой, зато в каждом домике была кухня с плитой, посудой и холодильником.
— Можно подумать, я такой обжора! Мы еще успеем что-нибудь купить по дороге, — тут же прибавил Никита.
— И кто это у нас не обжора? — засмеялась Нина, и он засмеялся вместе с ней.
Они купили в магазинчике кулинарии холодной заливной телятины и бутылку белого вина. Вернувшись в мотель, Нина приготовила ужин. Было не так красиво, как в коттедже Павла Понизовского, но Никита давно уже заметил, что эта женщина удивительным образом умеет создавать вокруг себя уют буквально из ничего. Она все нарезала маленькими изящными порциями, украсила зеленью и расставила на столе так, что холодный ужин показался Никите изысканным лакомством.
После ужина они погуляли с Кузей. Никите уже стала сильно надоедать ситуация «У тебя или у меня?», но как из нее выйти, он не знал и решил отложить объяснение до Москвы. Он не сомневался, что в Москву они поедут вместе.
Они вернулись в ее домик и вместе приняли душ, что бывало уже не раз. Никита старался быть с ней особенно нежным, долго гладил скользкими от мыла ладонями ее плечи и маленькие груди, спускался к животу, норовя как бы ненароком задеть то, что ниже. Он чувствовал, как она вздрагивает и пытается увернуться, но в тесной душевой кабине, заполненной паром и ароматом душистого мыла, деться было особенно некуда.
— Ну позволь мне, — прошептал он, прижимаясь к ней сзади.
Нина все-таки ухитрилась повернуться к нему лицом.
— Я уже чистая.
— Ладно, пошли. Я тоже. Погоди, только мыло смою. Вот здесь.
Никита снял с крючка головку душа на шланге и направил струю на ее шею чуть ниже уха, а потом прижался к этому месту губами. Потом он выключил воду, и они вышли из кабинки. Он закутал Нину в банную простыню, торопливо вытерся сам, потом поднял ее на руки — ему нравилось, что она такая легкая, почти невесомая! — и понес в постель.
Первый раунд прошел как обычно, но Никита твердо решил не уступать.
— Я хочу еще… — прошептал он.
Пока они принимали душ, ему пришла в голову одна идея. Никита перевернул ее и овладел ею сзади. Его безумно волновала эта чувственная, даже зверская поза, упругое прикосновение ее крепких маленьких ягодиц. Ему показалось, что Нина тоже взволнована, что она наконец что-то почувствовала. Он просунул руку вперед и легко коснулся пальцами самого заветного места. Нина попыталась оттолкнуть его, но он локтями прижал ее руки к своим бокам и продолжил сладкую пытку. Его пальцы нащупали чувствительный бугорок, «кнопку наслаждения», как он мысленно называл это по-английски.
Нина начала отчаянно вскидываться всем телом, но это лишь усиливало эффект. Возбуждение нарастало и вдруг взорвалось с такой неистовой силой, что у нее слезы хлынули сами собой. Никита продолжал двигаться, потом замер… Его высвобождение было таким же бурным. Он отпустил ее, и они вместе растянулись на постели, совершенно обессиленные.
Потом Никита бережно перевернул ее, заглянул в лицо, смутно белеющее в бессумрачном воздухе летней ночи, похожем на разбавленное молоко, провел рукой по щеке…
— Ты плачешь? Я сделал тебе больно?
— Нет…
— Я у тебя что-то отнял?
— Нет…
— Но ты хочешь, чтобы я ушел.
— Да, пожалуйста. Не обижайся.
Обычный припев. Никита терпеть не мог свойственной многим женщинам манеры обсуждать отношения во всех подробностях, но это был как раз тот редкий случай, когда разговор казался ему необходимым. Увы, Нина не желала разговаривать. Он обнимал ее, ласково гладил по волосам, по плечам, но она свернулась тугим клубком, как ежик, и ушла, по выражению начальника его службы безопасности, отставного генерал-полковника КГБ, «в глухую несознанку».
— Все в порядке, — твердила она. — Все нормально. Завтра поговорим.
— Ладно, — тяжело вздохнул Никита. — Завтра так завтра.
На следующее утро, подойдя к ее коттеджу, Никита не услышал привычного лая. Он протянул руку к двери и вдруг заметил торчащий снаружи ключ. Тогда он открыл дверь и вошел. С порога было видно, что домик не просто пуст, он покинут. Никита все-таки прошелся по комнате, заглянул в кухню, в ванную… Пустота. Торричеллиева пустота, именуемая в просторечии вакуумом. Как в песне Галича, когда-то казавшейся ему безумно смешной:
- Просыпаюсь утром — нет моей кисочки.
- Ни вещичек ее нет, ни записочки.
Все еще не веря, в состоянии какого-то отупения Никита отправился в контору. Администратор подтвердил, что «пани» расплатилась за дом и уехала с вещами. В Вильнюс. Он же ей и такси вызывал.
Никита считал себя человеком незлобивым и уравновешенным, но в этот момент почувствовал, что готов разорвать ее на куски. Он ушел в свой домик, сел и уставился в пол, но тут же вскочил и принялся вышагивать из угла в угол. Еще есть возможность ее догнать. Запросто. Поезд на Москву отходит только вечером, деться ей некуда. Не пойдет же она к Бронюсу! Тем более что Бронюс на работе, и Нийоле тоже, а больше она в Вильнюсе никого не знает.
А можно и еще круче. Встретить ее прямо в Москве. Он может двинуть отсюда прямиком в аэропорт и улететь. А она притащится только завтра на своем поезде. Она же боится самолетов. Встретить ее на вокзале в Москве — вот это будет круто! Говорят, месть — это такое блюдо, которое полагается подавать на стол в холодном виде.
Но он не мог откладывать. В груди у него что-то не просто кипело, а безудержно клокотало. Как она могла так с ним поступить! Он все готов был понять, только не это трусливое бегство. Оргазмов она боится! Шлюха! Только шлюхи боятся оргазмов. Он ей так и скажет, когда догонит. Все выложит прямо в лицо. Какая подлая дрянь! Оленька в сравнении с ней — мать Тереза. Никита принялся как попало швырять в сумку вещи. Вещей у него было мало, он всегда приезжал в Литву налегке. У него все было тут, на месте. У него же здесь дом. Дом, который она изгадила своим присутствием.
Все, вещи собраны. Ах да, еще в ванной. Никита прошел в ванную, забрал зубную щетку, пасту, бритвенные принадлежности… Чуть не забыл свою любимую эпонжевую рукавичку, которой пользовался вместо губки, но все-таки в последний момент прихватил и ее.
Вернувшись в комнату, он сунул вещи в сумку поверх одежды, даже убрать их в несессер не позаботился. Дернул «молнию». Все, можно ехать. Его вдруг охватила странная слабость, он опустился на край кровати. И опять всплыл в уме вопрос, на который он не находил ответа: «Чего она так боится?»
Вспомнилось почему-то первое четверостишие ахматовских стансов, которые она цитировала вчера:
- Стрелецкая луна. Замоскворечье… Ночь.
- Как крестный ход, идут часы Страстной недели…
- Я вижу страшный сон. Неужто в самом деле
- Никто, никто, никто не может мне помочь?
Нина видела страшные сны. Ее что-то мучило, и не только во сне, но и наяву. Она иногда выключалась из разговора, задумывалась, нет, проваливалась куда-то. Сначала он думал, что это воспоминания о детстве, о тяжкой безнадеге жизни с матерью-пьяницей, о пережитых унижениях. Потом оказалось, что ей есть что вспомнить и помимо детства. Досточтимая Зоя Евгеньевна… Криста Нильсен… Его Оленька… Но это были не страшные воспоминания, скорее неприятные. Тяжелые, но ничего смертельного. Значит, было что-то еще.
Никита пристально и напряженно вспоминал. Какие-то недомолвки. Нины не было на свадьбе у школьной подруги. Почему? «У меня было… нечто вроде командировки». «Кузе только что пришлось пробыть без меня чуть не два месяца». Она так и не сказала, куда уезжала. И еще кое-что. «Вы местный участковый?» «У вас есть еще вопросы, господин прокурор?» И кино… «Не хочу смотреть, как женщину сажают в тюрьму на двадцать лет». «Он не верит законам и рассчитывает только на себя. Он никогда не попадет в тюрьму». Обстриженные до мяса ногти. Загрубелые, мозолистые руки. Мучнистая бледность.
Сфинкс. Мифический сфинкс был полуженщиной-полульвицей. Он убивал тех, кто не мог разгадать заданную им загадку. Эдип разгадал ее, но тоже кончил плохо… А женщина-сфинкс, когда ее загадка была разгадана, бросилась со скалы… К черту. Он должен все узнать. Что бы это ни было.
Вынув мобильник, Никита взглянул на часы. У него была опция пересчета часовых поясов, но он решил не морочить себе голову этими мелочами. Даже если Павел с Тамарой сейчас занимаются любовью в своем карибском круизе, им придется его извинить. У него неотложное дело. Вопрос жизни и смерти. Только бы Пашка не слинял куда-нибудь, забыв мобильник в каюте. Никита одной кнопкой вызвал в памяти телефона номер друга.
Павел ответил на второй гудок.
— Никита? Что стряслось?
— Ты знаешь Тамарину подругу, которая жила в твоем коттедже? Нину Нестерову?
— «Жила»? А что, она там больше не живет?
— Она уехала. Ответь мне, ты ее знаешь?
— Шапочно. А что случилось?
— Где Тамара? — продолжал Никита, словно и не слыша вопроса.
— Ванну принимает. Мы собираемся на ужин. Да что случилось-то?
— Позови ее. Мне нужно кое о чем спросить. Хотя нет, лучше ты сам у нее спроси. Почему ее подруга не была на свадьбе?
— Старик, а тебе не кажется…
— Нет, не кажется, — перебил его Никита. — Задай ей этот вопрос, я тебя очень прошу. Это очень важно. И поверь, без крайней нужды я не стал бы тебя беспокоить.
— Да, я понимаю… — растерянно промямлил Павел. — Вот только вряд ли она поймет… Ты будешь ждать или перезвонишь? Или давай я тебе…
— Я подожду, — сказал Никита.
Слышимость была прекрасная, наверное, Павел включил громкую связь. Когда он, видимо, войдя в ванную, заговорил с Тамарой, Никита явственно расслышал ее недовольный голос:
— Это хамство — названивать людям в медовый месяц!
— Ответь на вопрос, — попросил Павел. — Ты же знаешь, Никита не стал бы звонить по пустякам.
— Ничего я ему не скажу. Это не его дело.
— Паша, дай ей трубку, — попросил Никита.
— Нет, лучше я сам. Тома, почему ее не было на нашей свадьбе?
— Это не ваше дело, — повысила голос Тамара, хотя ее и так было прекрасно слышно.
Теперь она противопоставила себя им обоим.
— Хорошо, спроси у нее Нинин московский телефон. Нет, лучше адрес.
— Ничего я не скажу! — взвизгнула Тамара, когда Павел передал ей вопрос.
— Тома!
— Дай ей трубку, — повторил Никита, устав общаться через посредника.
— Что ты сделал с Ниной? — зазвучал визгливый Тамарин голос прямо у него в ухе.
— Ничего. А теперь слушай меня внимательно: если ты мне не скажешь ее адрес, я спрошу у твоей матери.
— Да как ты смеешь?! — Теперь ему пришлось слегка отвести трубку от уха. — Ты даже не знаешь, где мама живет!
— Мне Павел скажет, — спокойно возразил Никита. — Так что лучше скажи сама.
— Что тебе нужно от Нины?
— Это я скажу ей при личной встрече, а уж она, если захочет, расскажет тебе.
— Ничего я тебе не скажу. — Запас слов у Тамары сильно оскудел. Наверное, от злости.
— Хорошо, тогда передай трубку Павлу. И не вздумай отключать связь.
Видимо, Тамара именно это и собиралась сделать. А может, и кое-что похуже. Она же принимала ванну! Может, решила утопить навороченный мобильник с безлимитным тарифом, оплаченным на год вперед, сотней опций и роумингом по всему миру, его подарок другу на свадьбу? От нее всего можно было ждать.
«Не смей!» — донесся до него в трубке голос Павла. Никита понял, что его гипотеза верна. Потом послышались звуки борьбы и вопль Тамары: «Я тебе этого никогда не прощу!»
— Алло, — устало заговорил Павел в трубку. — Ты еще там?
— Прости, что порчу тебе медовый месяц… — начал Никита.
— Да ну его на хрен, — ответил Павел.
Читать бесплатно другие книги:
