Чеслав. Ловец тени Тарасов Валентин

Помощники верховного волхва Миролюб и Горазд как раз заканчивали приготовления к проводам соплеменни­ка в мир иной. Работали молча, каждый поглощенный своими мыслями. Миролюб, находясь наверху погребаль­ного ложа, плотно закладывал пучки сухой травы между бревнами, чтобы огню было легче разгореться и охватить собой все сооружение, а с ним и тело покойного. Горазд подносил снопы соломы и обкладывал ими будущее ко­стрище снизу.

С резким порывом ветра, радостно и внезапно вырвав­шимся из лабиринта леса, Чеслав стремительно вышел на открытое пространство каменной поляны. Наконец-то найдя верный путь в сумеречных, путаных дебрях чужо­го злодейства, он и сам сейчас был схож с этой неудержи­мой, порывистой силой. Его вздыбленные стихией волосы казались вдруг ставшей видимой буйной гривой самого ветра, а лицо, бледное от огромного напряжения и осозна­ния того, что зависело сейчас от него, выражало непре­клонную решимость действовать.

Новый неожиданный порыв ветра с беспечной легко­стью и коварством, подняв с земли пыль, смешанную с мелкими травинками, швырнул ее в глаза мужам, нахо­дящимся на поляне. Поспешно прервав свое занятие, они принялись протирать запорошенные очи.

— Великие в помощь! Славное ложе для проводов Бла­га соорудили! — перекрывая шум бьющейся у подножия утеса реки и остальные звуки, слышимые на поляне, при­ветствовал их Чеслав.

Оба молодых жреца, заслышав его голос, от внезапно­сти даже отшатнулись и, живо протерев глаза, уставились на него с искренним удивлением: откуда он взялся?

— Уж не решили ли вы, что я из городища мертвых вер­нулся на этот утес? — с жесткой усмешкой ответил Чеслав на их недоумение.

— С чего это нам думать так? Глаза ветер запорошил, оттого и не заприметили тебя сразу, — ответил, помол­чав, Горазд, похоже, все еще пребывая под впечатлением от его внезапного появления.

Чеслав, сопровождаемый неотрывными взглядами жре­цов, сделал несколько шагов и, подойдя к деревянному ко­стрищу, по-хозяйски подоткнул выбившийся из-под жер­дей клок соломы. А после, будто осматривая воздвигнутое жрецами сооружение, как бы между прочим сообщил:

— А я пришел сказать, чтоб ложе на погребальном ко­стрище шире делали... — И слова эти прозвучали с не­скрываемой жесткостью.

— Для чего ж шире делать? — с недоумением спросил Миролюб и даже взглянул на Горазда, будто проверяя, понимает ли он, о чем говорит Чеслав. Но тот ответил лишь недоуменным пожатием плечами.

— Для Стояна... — коротко резанул Чеслав, но потом все же пояснил: — Не стало его нынче...

— Как не стало?! — вырвалось внезапно тихое воскли­цание у Горазда.

Перед глазами Чеслава ярким всполохом пронеслось воспоминание пронзенного на охоте окровавленного му­жа, качающего в отрицании чего-то неведомого головой. Теперь парень догадывался, чего именно. Но ни один му­скул, ни одна жилочка не дрогнули на его лице, ни одна тень не выдала истинных его мыслей. Молодой охотник лишь сухо сообщал:

— На охоте в западне сгинул. На бревне сучкастом. — И, выдержав паузу, многозначительно добавил: — Подоб­ному тому, что и на нас с Кудряшом ранее поставлено было.

Какое-то время жрецы молчали, будто слова Чеслава все еще не достигли их сознания, а после Миролюб с тру­дом выдохнул:

— Все в воле Великих!

И поднял глаза к еще сияющему в полную силу днев­ному светилу.

— В воле Великих! — эхом отозвался голос Горазда.

Чеслав не сводил глаз с потрясенных, казалось, ново­стью служителей Великим божествам. Он с уверенностью мог сказать, что ни один самый прозорливый смертный не усомнился бы сейчас в их искренней скорби. Но ведь он точно знал, что по крайней мере один из них не так уж искренен в своем печальном изумлении. И о многом, свя­занном с гибелью Стояна, уже, скорее всего, догадался. Вот только вида в том не кажет, лукавый!

— Да, многое в их божественной воле... — согласился со жрецами Чеслав, но тут же поспешил добавить: — Но только порой неведомо, их ли волю исполняют смертные или своей подменяют.

— Про что это ты, Чеслав? — несмотря на только что по­стигшую его глубокую печаль, насторожился Миролюб.

— Про дива разные... — холодно блеснули глаза Чеслава.

— Уж не загадки ли пришел ты нам загадывать? — не­довольно пробурчал Горазд. — Так нам недосуг нынче их разгадывать...

Но Чеслав, словно и не замечая того недовольства, про­должил:

— Дива страшные да кровавые, что стали случаться в округе нашей. А началось это с тех самых пор, как пожа­ловали к нам в городище гости с далекой чужбины. Да вы и сами про то знаете. И приход их, видать, не по нраву при­шелся кое-кому. Вот кому только? А может, самим Великим? Ведь сгинули пришлые, а за ними и наш люд страшные смерти косить стали... Родичи Кудряша... Все семейство Молчана... Волхв Колобор то пошестью заразной объявил, занесенной чужаками. И очень схоже на то было.

— Наш волхв Колобор жизнь прожил и мудр... — на­чал было Миролюб.

Но Чеслав не дал жрецу договорить, перекрыв его го­лосом своим, полным уверенности:

— Да не пошесть то была, а злодеяние людское, скры­тое под мор. Скрытое ловко, изворотливо да искусно вполне. Но ведь всего не скроешь! Всех следов в лесу не сотрешь, как ни старайся... Не Великий же всесильный люд губил, а всего лишь смертный! И смертный тот сре­ди нас обитает. А как заподозрил я, что не мор вовсе лю­дей губит, так и стал думать, разбираться, в чем причи­на гибели их. Что породило ее, все никак понять не мог. Даже в городище Хрума, где чужаки ранее нас побывали, подался с Кудряшом, да и там ничего не разведал. Думал, что не разведал... Да боги-защитники, видя, наверное, что за правое дело стою, смилостивились надо мной и племенем нашим и знак через Мару дали, что тайну ту уже ведаю.

Упоминание имени и деяний старой знахарки, очевид­но, не на шутку задело и возмутило жрецов. Оба, не сго­вариваясь, встрепенулись и заговорили с едва сдерживае­мым возмущением и в один голос:

— Скверна!

— Не могла старуха Мара...

Но Чеслав жестко отмахнулся от тех слов, прокричав:

— Могла! Может! И значит, Великим так угодно!

Он сказал это с такой убедительной яростью, что жре­цы от неожиданности даже замерли на полуслове, не смея возразить. А Чеслав, уже совладав с собой, прежним го­лосом, будто и не он кричал сейчас, продолжил:

— Да мне от переданного Марой не сильно-то и полег­чало. Потому что знал я вроде как ту причину тайную, но в то же время не ведал ее осознанно. И поэтому не знал, в чем истинная суть ее. Долго я мучился той загад­кой... Пока однажды не подслушал случаем рассказ от­рока Блага про чужаков, с которыми он подружился до того, как их сгубили. А в подслушанном повествовании угадалось мне что-то, уже ранее слышанное. И вспом­нилось мне тогда, что и Желань, дочка Хрума, в городи­ще, где чужинцы ранее побывали, говорила о том же. И тогда — схоже с тем, как снег с земли сходит по весне, обнажая все ее изъяны да прикрасы, — и я прозревать стал, понимая, что было причиной гибели чужаков да сородичей наших.

От ожидания, что он скажет дальше, Миролюб, нахо­дящийся все еще на деревянном настиле будущего ко­стрища, нетерпеливо пошевелился, и под его рукой трес­нула сухая щепка. Но ни один из троих мужей будто и не услышал резкого звука: двое — поглощенные тем, что хо­тели услышать, а один — тем, что хотел высказать.

— А причина была в самих чужаках! — произнес Че­слав, но тут же поправился: — Нет, даже не в них, а в ве­ре их диковинной!

И снова, не зная правды, Чеслав ни за что не угадал бы, что для одного из находящихся перед ним жрецов это во­все не новость. А может, и для двоих? Ведь сейчас оба на­пряженно смотрели на него, ожидая, что он скажет даль­ше, и ничем не выдавая своей осведомленности. И было в их глазах нескрываемое любопытство, которое и поспе­шил удовлетворить Чеслав.

— А было, я думаю, все так... —Вроде как невзначай мо­лодой охотник провел рукой по поясу, где висел нож, на всякий случай проверяя, там ли он. — Явились в городи­ще наше чужаки из неведанного далека и приняты были, как заведено у нас в племени, за почитаемых гостей. Ста­ли люду нашему про края свои да те, что повидали в пути, повествовать, про житье там да про обычаи. Рассказыва­ли они о многом. И многие послушать про то собирались. И не было в том ничего необычного. Кому ж про дива даль­ние, невиданные послушать неохота? И все бы ничего, по­гостили бы гости, сколько захотели, да и дальше подались. Да вдруг в одночасье сгинули, а за ними и наши соплемен­ники целыми семьями. Страшными смертями! Пусть по­кой теперь обретут в селении предков!

Чеслав ненадолго замолчал, чтобы перевести дух, и за­метил, как оба жреца то ли от нетерпения, то ли от других причин слегка подались в его сторону: Миролюб — вроде как чуть присев на неудобных жердях, а Горазд — сделав небольшой шаг.

Но Чеслав был готов ко всяким неожиданностям и уве­рен в том, что в любой момент с быстротой жалящей змеи сможет выхватить висящий на поясе клинок.

— И люд наш сгубило, думаю, любопытство чрезмер­ное. — Вроде как переступив с ноги на ногу, молодой охот­ник сделал шаг назад, на всякий случай сохраняя без­опасное расстояние между собой и жрецами. — Уж очень некоторым из них хотелось узнать про веру пришлых, о ко­торой те вроде как вскользь помянули. А чужаки и рады бы­ли поделиться рассказами о боге своем добром да справед­ливом, о сыне его смертном, что вроде как муку тяжкую за других принял, за что и бессмертие получил. И особенно любопытство то свербело у Горши да у друга его Молчана, что как раз в городище наведался, а потом и к себе на хутор чужинцев пригласил. Уж и не знаю, отчего этим мужам за­хотелось про бога того дивного поболее знать, будто им сво­их Великих мало было! А чужаки то ли по опыту какому, то ли еще не знаю уж и отчего, понимали, что не всем в чужом племени по нраву придутся россказни про их веру, и пото­му не в открытую то ведали, а лишь некоторым, наиболее любознательным. И как в воду глядели чужаки. Уж и не знаю как, но кто-то проведал про их россказни да похвальбу ве­рой своей и решил положить этому конец. И сгубил пришлых, а после еще и своих зачем-то, выдав все хитро за пошесть смертельную. А когда я вернулся в городище да заподозрил, что не пошесть то вовсе, и, пообещав другу най­ти убийцу его семейства, стал докапываться до истины, не­людь этот и на меня ловушки ставить начал. Учуял, что я на след его вышел. И отрока Блага, который мог кое-что про чужаков поведать, а потом и про то, кто их покарать мог, догадываться стал, он же стрелой сразил. Ловко! Безжа­лостно! Так, будто имел на это право! А следы так хитро­умно путал, что уверен был: ни за что никому не распутать. А я старался. Извелся весь, но старался. И уж сам дога­дываться стал, поняв, в чем причина тех смертей, кто их сотворить мог, да вот только сомневался — подозревал не одного, а нескольких... И тогда я сам поставил ловушку на нелюдя, а приманкой себя выставил, оповестив, что на охо­те поутру сегодня буду и что Мара навещевала мне найти убийцу. И таки сработало! Стрелял в меня сегодня злодей из кустов, пытаясь насмерть сразить. А в ловушку, расстав­ленную на него, Стоян угодил. Я сперва подумал, что он и есть тот нелюдь, что люд наш подло губит, да, поразмыс­лив, прозрел, что нет, другой.

— И ты уверенно знаешь, кто это? — донесся из-за спи­ны Чеслава тихий голос.

Парень резко обернулся и увидел за собой волхва Коло­бора. Сейчас старик вовсе не был похож на того одолевае­мого хворью мужа, которого Чеслав оставил совсем недав­но в капище. Перед ним стоял прежний верховный жрец их племени, убеленный сединами мудрец, могучий и вели­чавый, со строгим, требовательным взглядом, пронизыва­ющим, казалось, до самых потаенных глубин души.

Но Чеслав, осознавая свою правоту и снедаемый не­удержимым желанием довести начатое дело до справедли­вого завершения, чувствовал сейчас в себе силу противо­стоять натиску не только верховного жреца, а и совету племени, если это понадобится. А потому, и вида не по­дав, что удивлен внезапному появлению старца, ответил так же твердо, как тот спросил:

— Знаю ли кто? Знаю! Тот, для кого Великие дороже жизни любого смертного, — повторил он слова, сказан­ные отроком Благом перед тем, как отойти в мир иной.

— И имя его назвать можешь? И вину доказать? — да­же не спрашивал, а скорее требовал Колобор.

Вот только не очень понятно было Чеславу, чего в этом звучало больше: требования правдивого ответа или того, чтобы он отступил. Но уж этого он точно не собирался делать. А взыгравший в нем упрямый дух противостоя­ния заставил вспомнить ту, чье имя и деяния уж никак не были приятны жрецу.

— Мара сказала, что тень за мной ходит... — начал он едва ли не вкрадчиво, а заметив, как вздрогнул ста­рый волхв, продолжил уже с жесткостью удара клинка о клинок: — Ошибалась знахарка: не только за мной, но и впереди меня... А ой как трудно догонять тень, когда она опережает тебя и бежит все время на несколько ша­гов впереди. Невозможно! Но то тень, не оставляющая следа...

Молодой муж многозначительно замолчал и так, что­бы это было не очень очевидно, сделал еще шаг, теперь уже в сторону, чтобы держать в поле зрения не только ста­рого жреца, но и его помощников.

А уловив краешком глаза их фигуры, заговорил вновь, но вроде как уже совсем о другом:

— На поляне, где умертвили чужаков, не нашел я кое- чего, что должно было бы там находиться. А потому, от­правляясь в городище к соседям, на всякий случай по­просил старого Сокола, учителя моего опытного, когда окрепнет от хвори, поискать, авось повезет найти то, что я не обнаружил... И надо же — сыскалась пропажа! Ай да Сокол! Ай да нюх и глаз! Разве что из-под земли не до­стал! — Легкая улыбка промелькнула на устах Чеслава, но тут же исчезла. — А не нашел я на поляне тела млад­шего чужака, Луция. И не нашел лишь потому, что удач­ливым оказался пришлый... и выжил. И имя того, с кем последний раз виделся из нашего племени, назвал...

— Выжил, говоришь, чужинец? — раздался внезапно бесстрастный голос со стороны младших жрецов.

В этом голосе не было удивления, скорее — холодное со­жаление. И Чеслав точно знал, кому принадлежит этот глас.

— Выжил... — подтвердил он, обратил лицо в сторону младших жрецов и, глядя в упор на одного из них, отче­канил каждое слово: — И имя твое назвал... Горазд!

Почти сразу, как только он произнес имя, со стороны, где стоял Колобор, раздался то ли стон, то ли тяжелый вздох. Но когда Чеслав мельком взглянул на старика, тот все так же твердой глыбой стоял на месте, правда, теперь уже со скор­бью глядя на своего помощника. А тот лишь с какой-то уста­лостью отер лицо рукой и, махнув ею, как-то беспечно, буд­то и не его вовсе обвиняли, внезапно улыбнулся Чеславу и покачал головой. Совсем как пронзенный сучками Стоян.

У парня даже сомнение на миг закралось: «Неужели все не так? Неужели и теперь не он?» Но тут же исчезло, посколь­ку Чеслав точно знал: теперь он не ошибся. Это был Горазд!

Два жреца заговорили почти вместе, словно соревну­ясь в прыти. Старый ведун успел произнести лишь корот­кое: «Молчи!» — но было уже поздно.

Молодой жрец обогнал его призыв, роняя слова с улыб­кой, полной сарказма и сомнения:

— Неужто бог его диковинный ему помог, чужинцу по­ганому? Не верю! Скорее, я промашку досадную дал... — И с сожалением опустив бритую голову, Горазд замотал ею из стороны в сторону, укоряя себя за промашку. А по­сле, вновь вскинув, с вызовом во взгляде спросил непонятно у кого — может, у Чеслава, а может, и у себя само­го: — А иначе что ж добрый бог не защитил пришлых, когда их изгоняли из родного племени за веру, как они го­ворят, в спасителя? Они ведь сами про то сказывали, про гонения на них лютые, про то, как замордовывали их единоверцев да зверью живьем скармливали. А я так думаю, что это им за то было, что богов своих прежних предали да новому идолу поклоняться стали. Вот прежние на них за предательство погибель и насылали, на отступников. А этим двоим сбежать удалось! Так они сюда подались, в края наши, люд смущать да от богов исконных отважи­вать, что защитниками нам верными были с дедов-прадедов. За то и смерть поганцы приняли!

Не выдержав разглагольствований жреца, Чеслав с ед­ва сдерживаемой злостью прервал его:

— Да мне дела нет до их бога, какой бы он ни был! Ты скажи, за что люд наш сгубил?

Горазд помрачнел лицом и с тяжким вздохом, словно объясняя неразумному дитяти то, что и так очевидно и понятно по летам его уже должно быть, ответил:

— За что? Неужто не понятно? В них посеяли сомнения в Великих богах наших. Да нет, не посеяли, а заразу смер­тельную занесли! А если палец гнить да пропадать начал, так уж лучше его рубануть, чем после всю руку. Ведь так?

Жрец перевел взгляд с Чеслава на Колобора, явно ища у старого ведуна поддержки своим словам.

Но тот, не выказав ни поддержки, ни возражения, ка­залось, пребывал в глубоком раздумье. Возможно, слу­шая страшную исповедь помощника, Колобор пытался собственный внутренний голос услышать, а может, и еще чей-то — высший?

Не уловив поддержки мудрого старца, Горазд ничуть не смутился, приняв, скорее всего, его молчание за одоб­рение, потому как кивнул согласно головой и с горькой усмешкой на губах продолжил:

— Горша ведь бахвалиться передо мной стал, что, мол, наши боги ему негожи, а есть мудрее и главнее над ними божество, и теперь они с Молчаном подумывают, не к не­му ли, чужинскому, под защиту встать? И повернулся же язык у выродка!

И опять не выдержал Чеслав:

— Да он, может, по глупости своей простосердечной сболтнул такое, от обиды какой скорой? Зачем же...

— Зараза та в нем заговорила! — перебил его Горазд. — Та, которой заразили чужинцы его, а с ним и семейство его! Вот я и не дал распространиться ей, выкорчевав всю кровь его, что могла слушать их россказни! — И, разведя руками, одной из них сделал жест, словно ловко бросая что-то. — Что за трудность незаметно сыпнуть отраву в ко­тел с кашей, что млеет на очаге? А для верности, чтоб без шума отошли, сон-травы добавить? А чтоб народ осталь­ной не смущать гибелью их да чтоб впредь люд наш чужа­ков сторонился, решил я за пошесть это выдать, занесен­ную пришлыми.

— И не жаль тебе, извергу, чад племени нашего бы­ло? — спросил Чеслав, едва сдерживаясь, чтобы не закри­чать, не заскрежетать зубами, поражаясь тому, с какой легкостью жрец лишил соплеменников жизни.

Горазд с силой неспешно провел рукой по бритой голове и с протяжным болезненным стоном, вызванным, скорее всего, тем, что его не понимают, стал терпеливо пояснять:

— У-у-у, отчего ж не жаль? Жаль! Еще как жаль было! Ведь не чужих губил — своих! И мучился от того, в со­мнениях пребывал! Да что поделать, когда они скверной той других заразить могли? И уж лучше малой кровью расплатиться! Да вот чужакам тогда повезло — ушли из городища раньше, не отведали каши той. Так я их уже по дороге из хутора Молчана перехватил и едой, что разде­лить со мной предложил, сгубил. Благо не отказались от­ведать! Вот уж кого-кого, а их-то и не жаль было вовсе.

А на хуторе Молчана и того проще справиться смог — подпер выходы из жилища, чтоб не выбрался никто, да и сжег дотла Огнем Сварожичем очищающим. И все бы так на том и закончилось, отбоя лея бы народ пошести да и жил дальше, чтя наш лад да Великих... — И ударив с си­лой кулаком о кулак, жрец с большим сожалением про­должил: — Да вот ты, Чеславка, от родичей в городище не вовремя воротился и стал вынюхивать да выведывать, в чем причина тех смертей. А я ведь не хотел тебе зла во­все. Несколько раз предупреждал тебя, знаки давал, чтоб не шел по следу моему да не искал причин гибели люда. Дак ты ж упрямый, тебе до истины докопаться нужно! И Блага по твоей вине сгубить пришлось. Да, по твоей! Приглядывался да прислушивался отрок ко мне и, навер­ное, догадываться стал, кто мог постоять за богов наших Великих, потому как не раз мы с ним о том помеж собой говорили. Так ты с расспросами к нему приставать начал, выпытывать про чужаков да, наверное, про то, кто их по­карать решился. А мальчишка ведь слаб, проговориться мог — и сам чувствовал это. Оттого и прятаться стал. Так ты ж нашел его!

— Да это он от тебя прятался! Знал наверняка, что не пощадишь! — бросил Чеслав, судорожно схватившись за бревно помоста и едва сдерживаясь, чтобы не кинуться на ненавистного жреца.

Но Горазд оставил его выкрик без внимания и, переве­дя взгляд на верховного волхва, чуть качнувшись в его сторону, обратился к старцу:

— Прости меня, Колобор, за выкормыша своего...

Напряженно нахмуренные брови старого волхва дрог­нули, будто от укола острой костью, а в затуманенных гла­зах появилась внезапная растерянность. Во всяком случае, так показалось Чеславу. Но тут же эта прорвавшаяся на миг слабость и пропала, задавленная волей, закаленной долгой жизнью. А то, что она была, выдало лишь то, что старик неопределенно повел рукой в сторону своего по­мощника, но потом в каком-то бессилии уронил ее.

Лицо Горазда исказила болезненная гримаса, словно эта бессильно упавшая рука ударила его с неимоверной си­лой. Но, как оказалось, причина боли была не в том, что он не услышал слов прощения от старика, а совсем в другом.

— Страх меня обуял, что выдаст отрок. Убоялся! — скре­жетал зубами жрец, злясь на себя. — И Стояна от того стра­ха сегодня на Чеслава натравил, когда сам в него стрелой не поцелил... Сказал я, что сын Велимира жизни лишить его поклялся, да и пустил на охоте стрелу, чтоб подумал он, что Чеславка в него стрельнул. Вот он и погнался за тобой, парень... Да ты ловчее оказался, в ловушку мужа заманил. Вот за тот страх и стыжусь. Но, может, тот страх не столь­ко за себя был, сколько за то, что если меня не станет, то кто ж тогда на защите наших богов стоять будет? Ведь лю­бимец твой, Колобор, товарищ мой Миролюб не пойдет ра­ди них на те страшные деяния, что я пошел. Изничтожить, выкоренить, выжечь скверну дотла — кишка у него тонка!

— Неужто Великие за себя постоять не смогли бы, что им понадобился такой защитник, как ты? — подал голос долго молчавший, а теперь задетый за живое Миролюб.

Вскинув голову, Горазд посмотрел на него снисходи­тельно и ответил с назидательной убежденностью:

— Всесильны Великие, если вера в них непоколебима! А если усомниться в них кто посмел, то и защиты та вера требует! И защитой той меня Великие сделали!

— Да с чего ж ты решил, что Великие тебе то право да­ли? — возмутился Чеслав.

Но Горазд, словно был готов к этому вопросу, не остал­ся в долгу и сам спросил не менее требовательно:

— А с чего ты, Чеслав, решил, что должен до истины в тех смертях докопаться? Кто тебя тем правом наделил? Да потому, что не мог по-другому? Вот и я не мог! Чуял я, что Великие меня направляют! Вот ты, Колобор, — вски­нул жрец руку в сторону волхва, — Миролюба своим преемником видишь, будто даром он наделен вещание Вели­ких богов слышать. А мне ведь тоже они во снах вещали, в защитники призвав...

— Брешешь, Горазд! — возмущенным окриком прервал его Чеслав. — Потому как если бы по-твоему было, то и я бы уже неживой был. А так стою перед тобой как есть.

Эти слова заставили Горазда на какое-то время замол­чать. Он смотрел в упор на Чеслава и о чем-то напряжен­но думал, будто сказанное молодым охотником всколых­нуло в нем неразрешимые пока сомнения.

— Да вот и сам понять не могу, отчего так... — сказал он в задумчивости. — И сегодня таки хотел тебя стрелой сразить. Да, видать, везуч ты, парень, и в защитниках ду­хи у тебя лесные, что помешали мне и волчицу на поля­ну направили... Аль не пришел еще твой час? — На лице Горазда появилась некая растерянность, словно он заблу­дился на тропе, которую хорошо знал. — А может, Вели­кие отступились от меня, став на твою сторону? Но отче­го? Отчего так? Нет, не могли они... Не могли...

— Оттого, что не дано тебе право решать, кому жить, а кому сгинуть, — внезапно заговорил верховный жрец.

Его голос был крепок и уверен, так что Горазд от тех его слов даже дернулся. Но тут же, чувствуя свою правоту, нашелся, что ответить старому жрецу:

— Но ты сам говорил, что от чужинцев тех скверна пойти может. И что из племени спровадить их следует, пока словами про бога своего лживого люд не опутали, сомнений не посеяли. Так они ж посеяли!

— Говорил... — кивнул согласно Колобор, а после, на­зидательно подняв указательный палец вверх, пророко­тал: — Но не люд смертям предавать! На то только у Ве­ликих право и мудрость есть. А они, Всесильные, своего слова не сказали!

«Значит, старик знал, в чем причина тех смертей могла быть! — заметил про себя Чеслав. — Давно ли? Изначаль­но или потом уже, когда и я в том разобрался? Знал и мол­чал! Все лишь про пошесть поганую твердил!»

Но сказанное Колобором ничуть не остудило уверен­ности Горазда, казалось, разожгло с новой силой.

— Да может, ты не расслышал слово то по старости и дряхлости своей? — въедливо спросил Горазд. — Ведь сам знаешь, что не слышишь уже порой волю божеств, а Миролюба слушаешь слова. А кто знает наверняка, чьи они на самом деле? А мне ведь сны вещие были...

Но и Колобор от таких обидных слов не смог остаться сдержанным. Наверное, не найдя сразу нужных слов, он несколько раз махнул в сторону обидчика руками, с каж­дым взмахом делая шаг в сторону Горазда, а после, оста­новившись, выдохнул едва что не пламя:

— Да мало ли кому какие сны снятся? — И, ткнув паль­цем в сторону, где в лесной чаще находилась пещера от­верженной знахарки, с великим сарказмом продолжил: — Выжившая из ума Мара тоже видениями бредит, так и ей верить, что она глас Великих слышит? Так и тебе, неразумному, силы той захотелось? Сны ему вещие Великие на­веяли! А может, то зависть в тебе к Миролюбу говорила?

Однако, несмотря на всю грозность старика, Горазд вдруг рассмеялся продолжительно и заливисто, будто верховный жрец сказал чушь веселящую.

— К Миролюбу! — Он даже согнулся от смеха, но ког­да, отсмеявшись, разогнулся, на лице его была лишь лег­кая улыбка сомнения, которая по мере того, как он гово­рил дальше, сменялась жестким презрением. — Да на что твой тщедушный Миролюб готов ради Великих? Покло­ны им подобострастно гнуть да хвалу воздавать? А когда на защиту их стать понадобилось? Да поплатиться за то жизнью? Готов ли он?

В мгновение ока Горазд сперва присел, а после резко распрямился и, схватившись за крайнее бревно, вдруг прыгнул на деревянное сооружение кострища, столкнув находящегося там Миролюба. Сброшенный жрец от не­ожиданности с глухим возгласом растянулся на земле. Но ни Чеслав, ни Колобор не обратили на это никакого вни­мания, поскольку взгляды их были прикованы к так лов­ко взлетевшему на возвышение жрецу.

«Да, мужу с такой ловкостью да силой нелегко проти­востоять», — не к месту подумалось Чеславу.

И тут молодой охотник заметил, что в руке Горазд дер­жит глиняный горшок. Очевидно, чтобы взять его, он и приседал к земле перед прыжком на деревянное возвы­шение. Но раньше, чем Чеслав сообразил, зачем жрецу этот горшок, старый волхв понял это.

— Не делай того, Горазд! — повелительно крикнул Ко­лобор.

— Отчего же? — с презрительной улыбкой спросил млад­ший жрец. — Ты ведь сам Чеславу, когда он выпытывал, что погубившему соплеменников наших будет, ответил, что смерть, какие бы благие намерения за теми погибелями ни стояли! Так я готов принять ее! Чужаки сказывали, что их муж за веру смерть принял в муках! Сыном их бога назван! Так и мне в том страха нет — сгинуть, а только радость... За Великих! За веру, предками нам завещанную, за то, что преданно сохранил ее от скверны. И чтоб примером на­глядным другим было, как поступать впредь надо!

«Горшок-то с углями для того, чтобы кострище раз­жечь!» — пронеслось в голове Чеслава.

Горазд взмахнул рукой и что было силы ударил горш­ком по деревянным жердям так, что только черепки раз­летелись, а с ними и тлеющие угли, от которых рванулись во все стороны огненные искры.

Вырвавшись на свободу и резво разбежавшись по насти­лу, пламенные частицы тут же нашли для себя щедрую по­живу. От их жара вмиг вспыхнула сухая трава, заложенная между бревнами нарочно для того, чтобы костер мог быстрее разгореться. И теперь он разгорался, креп и ширился, с бе­шеной быстротой охватывая деревянный настил. Только сейчас на этом настиле было не мертвое тело, а живой муж.

Горазд же, казалось, и не замечал, что возле его ног раз­растается губительное огненное пламя. Он с полным спо­койствием и даже явным вызовом смотрел на стоящих внизу мужей, а заметив на их лицах смятение, лишь побе­доносно улыбнулся и так стоял неподвижно какое-то время. Затем вздрогнул и, словно потеряв к ним всякий инте­рес, вспомнив о более важном, устремил взгляд к небесному светилу Даждьбогу Солнце и, воздев руки, принялся страст­но шептать, говорить, а после и кричать ему хвалу.

Между тем набирающее силу пламя уже вплотную по­добралось к тому месту, где стоял молящий светило Го­разд. Жадные языки огня, один за другим, принялись ли­зать его ноги, пытаясь укусить все выше и выше...

Не выдержав этого зрелища, Миролюб дернулся было в его сторону, но неожиданно крепкая и властная рука Колобора удержала его на месте. И ему оставалось лишь отвести взгляд, чтобы не видеть, как огонь пожирает его товарища. Сам же старик, на лицо которого падали горячие отблески огня, казалось, с холодным спокойствием наблюдал за происходящим. И лишь крепко сжатые в пу­чок, побелевшие губы, выдавали его чувства.

А беспощадный огонь, вцепившись в штаны и сорочку Горазда и прожигая их насквозь, добирался до его тела. Яв­но не в силах терпеть невыносимую боль, жрец принялся сперва раскачиваться из стороны в сторону, продолжая взы­вать к огненному божеству, а после, поднимая то одну ногу, то другую, и вовсе пустился в какую-то дикую пляску, слов­но стараясь переплясать неистовые языки пламени. Горя­щий заживо, он уже не просил, не кричал, а выл дико, ис­ступленно, за гранью человеческого голоса, все продолжая и продолжая двигаться по охваченному огнем помосту.

От этого терзающего слух безумного воя по телу Чесла­ва пробегали мурашки, но жалости к пылающему челове­ку он не испытывал. Парень смотрел на корчащуюся, охва­ченную огнем фигуру Горазда и видел в языках пламени, пожирающих его, горящую заживо семью Молчана, уми­рающих в муках от смертельной отравы родичей Кудря­ша, пронзенного стрелой Блага... В его глазах это горел не человек, а лютый, взбесившийся зверь, безжалостно за­грызший членов своей стаи, своего племени...

— И все же Великие были, как всегда, правы, предупреж­дая нас о пошести. Да не всегда мы скудоумием своим людским охватить и понять ту мудрость можем... — до­несся до Чеслава сквозь вопли и шум пожарища голос Ко­лобора. — Пусть и через неразумные и страшные деяния Горазда, но все же удалось-таки пресечь заразу поганую. Пошесть ведь не только тела губит, а и души. Скверной гу­бит, лживой и опасной! Мудры и всесильны наши Вели­кие! И власть их над миром этим пребудет во веки веков!

Старик произносил эти слова едва слышно, неотрыв­но глядя на ярый огонь погребального кострища и со­всем, казалось, не обращая внимания на Миролюба и Че­слава, словно их и не было рядом. Да и слова те, похоже, вовсе не им предназначались. Но юноша чуял, был уве­рен, что убеждал старик теми словами именно их: своего преемника Миролюба и его, Чеслава — сына Велимира.

Да, не прост, совсем не прост был их старый волхв. Мо­лодому мужу так до конца и неясно было, а знал ли Коло­бор, кто жертвует людьми, той пошести противостоя.

Но спрашивать о том — и Чеслав хорошо понимал это! — верховного жреца бесполезно. Одно для молодого охотника было несомненно: «Если старик и не знал навер­няка, то, скорее всего, догадывался, кто приносит те страш­ные жертвы за веру, и не противился тому, отдав все на волю богов».

И тогда крамольные мысли, словно жгучие искры, от­летевшие от пылающего перед ними кострища, проник­ли в сокровенные размышления Чеслава:

«А стоит ли эта неистовая борьба таких жертв? Жизни человеческой, люда племенного, крови Кудряша — мате­ри его, отца, братьев малых? — И тут же молодой охот­ник поспешил прогнать как можно дальше от себя эти дерзкие мысли. — Все по воле Великих! И власть их над миром этим пребудет во веки веков!»

Новый порыв ветра, налетевший со стороны леса, с бес­печным неистовством ворвался на поляну и закрутил бу­шующее пламя вокруг горящего помоста и пылающего факелом человека, заставив огненные языки взвиться еще выше. Этот внезапный порыв довершил начатое другой силой — огненной. Совершенно утратив возможность противостоять сжигающей стихии и боли, тот, кто когда-то звался Гораздом, упал и больше уже не шевелился, скрытый густой пеленой огня. А сам Огонь Сварожич, словно радуясь этой новой людской жертве, все продол­жал и продолжал свою неистовую пляску.

Светлая сорочка чужака еще раз мелькнула между пере­плетений зеленых зарослей и растаяла в их густом лаби­ринте. Наблюдавший за его уходом Чеслав облегченно вздохнул, надеясь больше никогда не увидеть этого при­шлого молодца в их округе.

Он проводил Луция до границ угодий их племени и по­желал ему удачного пути.

Прощаясь с чужаком, Чеслав еще раз подумал о том, что каким-то высшим силам угодно было уберечь жизнь этого пришедшего издалека в их края парня, не дав ему сгинуть от подлой потравы, которой попотчевал его Го­разд. Что помогло ему, так и осталось загадкой. То ли диковинный чужинский бог защитил его... А может, их Ве­ликие оказались к нему почему-то милостивыми... Но отчего? Зачем? Что они уготовили ему в будущем? О том пока только им, всесильным своей мудростью, и ведомо.

Чужак решил вернуться в соседнее племя, которое спас­ло ему жизнь, выходив после того, как их охотники слу­чайно обнаружили его без сознания в лесу и подобрали. И как показалось Чеславу из разговоров с парнем, не толь­ко чувство благодарности за спасение тянуло туда чужака, а еще и благосклонность какой-то девы, плененной его ка­рими очами. В ней, сознался пришлый, нашел черты и схо­жий нрав сгинувшей на далекой его родине девы. С ней же Луций надеялся смешать кровь и продлить свой род.

Глядя вслед уходящему парню, молодой охотник до­стал из висящего на поясе мешочка прядь светлых девичьих волос и пустил их ветром вдогонку чужаку. Это была прядь красавицы Желани, которую она просила упокоить на мо­гиле похитившего ее сердце Луция, считая его мертвым. Так молодой муж выполнил ее волю. Зная, что чужака ждет уже другая, Чеслав решил благоразумнее не напо­минать ему о дочке Хрума. Да и Желани, уже вдоволь на­страдавшейся от своей страсти и смирившейся с утратой, это будет только к лучшему.

А что до самого Чеслава... Он чувствовал, как к нему снова стала возвращаться прежняя жизнь с ее заботами, же­ланиями, надеждами. Надеждами на Неждану... Поглощен­ный поиском лютого убийцы соплеменников, он хоть и вспоминал о той, с кем хотел связать свою жизнь, но бы­ло это все больше во снах. Теперь ему нужно было убе­дить совет племени разрешить взять ее в жены. Деву из враждебного и проклятого ими рода! Но он, упрямый Чеслав — сын Велимира, надеялся, что ему это удастся. Ведь даже, несмотря на все свое неудовольствие, сам вер­ховный волхв Колобор обещал ему поддержку в этом. Ко­нечно, если на то будет воля Великих!