Чеслав. Ловец тени Тарасов Валентин
Внезапно юный муж поймал себя на том, что, забравшись под очередной куст и пытаясь достать из-под него почерневшую от времени коряжку, не ощутил уже ставшей привычной россыпи дождевых капель. Их, скорее всего, сбил кто-то ранее. Птица? Маловероятно. Зверь, что проследовал по тропе? Лютый хищник? Возможно.
Но, наверное, даже не это заставило его насторожиться. Точнее, не только это. Чеслав ощутил, как зашептало его верное чутье, пророча опасность!
Он стал осторожно, с оглядкой выбираться из-под куста. Парню хотелось сделать это как можно бесшумнее и незаметнее, но тревожащие до сих пор раны делали его не таким ловким и быстрым. Слабого шелеста чуть затронутой ветки и совсем вроде бы негромкого треска оказавшейся, как назло, под ногой и присыпанной прошлогодней листвой сухой ветки — вот уж не знал, где найти! — было достаточно, чтобы привлечь к себе внимание. Молодой охотник не успел еще разогнуться, когда над его головой стремительным прыжком ядовитой змеи прошмыгнула чья-то шальная стрела. От этого желание выпрямиться в полный рост улетучилось совсем. К сожалению, он не успел заметить, с какой стороны было выпущено смертоносное жало, да и разглядеть это в зеленом хаосе было очень трудно. Разве что дождаться еще одной стрелы... У Чеслава из оружия был нож, но не было лука и стрел, а оттого защититься ответной стрелой он никак не мог, даже если бы и заметил стрелявшего. Холодный расчет подсказывал, что было бы глупо оставаться слепой мишенью для преследователя, а потому, пригибаясь так, чтобы не появляться над кустами, благо они были довольно высокими, Чеслав по звериной тропе бросился прочь от этого гиблого места.
Он бежал... Бежал не так быстро, как мог до ранения, чувствуя тупую боль в ноге, тем не менее преследователи были все еще на значительном расстоянии от него. О том, что их несколько, он распознал по топоту, остановившись на какое-то малое мгновение и прислушавшись, но для него и этого было достаточно. Его преследовала ватага!
Он не знал, ни кто они, ни отчего стреляли и теперь преследуют его. Да сейчас он и не думал об этом. Он думал лишь об одном: как скрыться?
Тропа мудрено петляла между зарослями, и беглец вынужденно повторял все ее изгибы. Но чем дальше он бежал по ней, тем все большим становилось внутреннее беспокойство. Снова проснувшееся в нем его оберег-чутье подсказывало, что впереди опять возможна опасность, и через какое-то расстояние уже даже понял, какая именно, а оттого постарался перепрыгнуть ее как можно более длинным прыжком. Но раненая нога, которой он попытался оттолкнуться от земли, дала сбой — боль подрезала прыжок, и Чеслав опустился как раз на то место, откуда чуял исходящую опасность. В следующий миг он почувствовал резкий рывок, земля ушла из-под ног и перевернулась...
От внезапности случившегося и взыгравшей бессильной злости парень издал наполненный дикой мощи волчий клич.
Чеслав видел, как под ним, зажатая с двух сторон зарослями, разбегалась в разные стороны звериная тропа, а на месте, куда угодила его нога, на взлохмаченной лесной подстилке из пожухшей листвы остался след от петли. Слегка покачиваясь, он висел вниз головой, захваченный за ногу цепкой веревкой, свисающей с близстоящего дерева.
Он попал в ловушку, словно глупая дичь! А ведь его загоняли в эту петлю по всем правилам и обычаям охоты, предварительно спугнув и после преследуя! И ведь он понял это загодя, еще на бегу, и если бы не раненая нога...
Но где же его преследователи? Почему не настигают, не разят? Чего ждут? Почти мгновенное вынужденное бездействие после столь стремительного бега, а также вскипевшая злость от случившегося лишили Чеслава реального ощущения времени. Ему казалось, что он висит так уже целую вечность, хотя истекла совсем ничтожно малая толика времени. С каждым ударом сердца прилившая к голове кровь отдавалась тяжелыми глухими ударами в ушах, будто отсчитывая оставшиеся ему мгновения жизни. Чеслав очередной раз дернулся всем телом, пытаясь освободиться, хотя четко понимал, насколько безуспешны его усилия в таком положении. Оставалось только покорно ждать. Покорно! Мучительно! Ждать!
Наконец по шуму и треску зарослей он разобрал, что к нему кто-то подбирается. Чеслав попытался повернуть голову в сторону, откуда доносился шум, но тщетно — он висел к тому месту спиной. А иначе бы сперва заметил шевелящиеся и вздрагивающие от чьего-то движения ветки и только немного спустя узрел бы, как, тяжело дыша от спешки, из кустов выбрался Кудряш. Лицо и руки его были оцарапаны, а в кудрявых волосах застряли листья, колючки и мелкие веточки. Скорее всего, верный товарищ прорывался напрямик через заросли.
Сам же Кудряш, увидев болтающегося в воздухе друга, слегка опешил. Зрелище было уж очень необычным. После небольшого замешательства он поспешно сделал несколько шагов к висящему вниз головой Чеславу и, заглянув ему в глаза, настороженно спросил:
— Ты зачем так? То есть кто это... тебя так вздыбил?
Несмотря на глупейшие вопросы, Чеслав испытал величайшее облегчение оттого, что первым его обнаружил Кудряш, а не неведомые пока преследователи. Теперь у него есть явная возможность побороться за свою жизнь.
Он не успел ничего ответить, потому как уже слышал отголоски бегущих в их сторону ног. Кудряш, тоже заслышав шаги, насторожился. Оба, один стоя, а другой повиснув в воздухе, застыли в ожидании, когда же покажутся преследователи. Но на некотором расстоянии от того места, где находилась ловушка, шаги отчего-то затихли. Чеслав понял, что бежавшие, скорее всего, заметив у западни Кудряша, затаились за поворотом тропы и рассматривают их оттуда.
Теперь обе стороны решали, что же предпринять дальше.
Заходящее солнце, прорвавшись между деревьями сквозь прорезь звериной тропы, слепило глаза, и оттого Чеслав не смог сразу разглядеть появившихся из-за поворота людей. Он видел, что их несколько, вооруженных, кажется, луками, но кто они — разобрать никак не мог, даже когда они двинулись в их сторону.
Стоявший рядом с ножом наизготове Кудряш тоже не спешил поделиться с ним соображением о том, кого увидел. И только когда идущие были от них на расстоянии шагов двадцати пяти, Чеслав распознал, что это их соплеменники, близнецы Мал и Бел с братом Стояном. Так вот кто устроил на него эту охоту!
Подошедшие к ним молодые мужи, казалось, и сами были несколько сбиты с толку — то ли завидев, что попавшийся в их ловушку не один, то ли...
— Вы чего? — наконец-то прорвался голос у Кудряша.
— Ничего... охотимся мы здесь... — оглянувшись на стоявших чуть позади братьев, сообщил Стоян.
Мал и Бел были одного возраста с Чеславом и Кудряшом и последышами в своем семействе. А вот Стоян был лет на десяток старше близнецов, а оттого, само собой разумеется, и верховодил братьями.
— И ловушка ваша? — кивнул Кудряш в сторону висевшего Чеслава.
— Наша.
— Справная какая! И надо ж было такому статься, что Чеслав в нее как раз и угодил!
Похоже, Кудряш готов был развеселиться от такого курьезного обстоятельства, отчего Чеславу захотелось дать ему хорошего пинка.
— А может, сперва меня освободите, а уж потом языки поточите? — спросил Чеслав, до того молча и терпеливо висевший вниз головой.
Только после этого парни поспешили освободить его. Ослабив веревку, его опустили на землю и избавили от петли, захватившей ноги.
— А стреляли-то в меня зачем? — хмуро спросил Чеслав, как только оказался на земле.
— Стреляли?! — изумился Кудряш, не знавший о пущенной в друга стреле, и уставился на братьев.
— Так мы и не в тебя вовсе... — как-то замялся с ответом Стоян. — Я не разглядел толком, а эти двое задолдонили, что вороны: рогач, рогач там... стрельнуть надо, пужнуть, аль поранить, чтоб не ушел. Ну и стрельнули...
Мал и Бел только молча поглядывали исподлобья на них да еще время от времени друг на друга.
— Уж за то прости нас, Чеслав... — продолжал объясняться Стоян и, глянув на братьев глубоко посаженными глазами, с укором проворчал: — У-у-у, дурни!
— Да мы же думали... И рогач там, кажется, все же был... — в свое оправдание забубнили почти одновременно близнецы, переминаясь с ноги на ногу. — Только вот делся куда-то... А может, то Леший — хозяин лесной глаза нам застил да подмену свершил?
Чеслав ничего не ответил. Да и что тут скажешь?
На ночлег друзья расположились вместе с братьями. Наскоро перекусив уже почти в темноте, ватага быстро затихла, погрузившись в сон. Только Чеслава все никак не отпускали беспокойные думы.
Уж очень странным было это приключение с охотой. В лесу, конечно, чего только не бывает, но спутать его с оленем довольно опытным охотникам... Слишком уж глупо и как-то по-ротозейски. А если это не охотничья ошибка, а наглый умысел? Но ведь о том, что они с Кудряшом появятся в этих местах, братья никак не могли ведать заранее. Потому как об их возвращении в городище никто из соплеменников знать не мог. Не стерегли же их с самого отбытия? А вот не возникло ли у этой троицы желание расправиться с ним при случайной встрече? Только за что? Он никогда ранее не враждовал с братьями. Да и какая вражда между своими? И мелких ссор с ними не припомнит, разве что в отрочестве. А со старшим Стояном и совсем редко пересекался, только по общинным делам... Но, может, у них все же был повод желать ему погибели, вот только ему он пока не известен? И если бы не было с ним рядом Кудряша, неизвестно, чем эта охота могла для него завершиться. А уж не они ли, братья, по какой-то причине изводят людей в округе их городища? Но зачем? Или таки не они, а на охоте нынче просто проявили беспечность, едва не стоившую ему жизни? Эх, если бы знать причину тех смертей! А может, это ему, Чеславу, Леший застил глаза, и он не может разглядеть очевидное? Но ведь и другие не могут...
Борясь с тревогами и сомнениями, но уступив усталости, Чеслав и не заметил, как забылся сном. Спал он беспокойно, с нехорошими сновидениями, просыпаясь от каждого шороха и зычного уханья филина, что облюбовал ближайшие деревья для своей ночной охоты.
Часть третья
ОХОТА ЗА ТЕНЬЮ
Раннее утро, безжалостной влажной прохладой украв у молодых мужей сон, развело их в разные стороны: незадачливые братья продолжили свою охоту, а Чеслав с Кудряшом отправились в сторону городища. Проследовав по знакомым им местам без новых неожиданностей, ближе к вечеру они увидели частокол своего селения.
Из рассказов братьев они уже знали, что за время их отсутствия ничего страшного, подобного череде смертей, в племени не случилось, а потому въезжали в ворота родного городища со спокойной душой.
Перебросившись возгласами и приветствиями с радостно встретившими их мужами, находившимися в стороже, и пообещав им подробный пересказ своего похода, Чеслав и Кудряш под нетерпеливое фырканье и ржание Ветра, который так и стремился к родимой кормушке, проследовали далее. Но, не сделав и трех десятков шагов от ворот, поняли, что не все так спокойно в их обиталище, как они ожидали.
Первой они заметили бегущую в направлении городищенских ворот Кривую Леду. Вытаращив от напряжения единственный зрячий глаз и сосредоточившись, казалось, только на спасительной дыре широко открытых деревянных створок, бабка что было духу неслась селением. Расставив в стороны руки, в одной из которых держала неотъемлемую клюку, а во второй, для быстроты и удобства передвижения, край своей сорочки, она бежала стремительно, но при этом еще и с каким-то легким подскоком, как обычно делают дети, играя в скачки на палочке. И с каждым таким подскоком из ее тяжело дышащей груди со свистом вырывалось озабоченно-перепуганное «Ой! Ай! Ой!».
На значительном удалении от нее, с криками и угрозами, содержание которых из-за расстояния разобрать пока что было невозможно, бежали несколько баб и молодух.
— Опять, кажется, старуха болотную жижу в крутую кашу заварила. Вот уж никак не уймется старая кочерыжка! — проворчал Кудряш и хихикнул, предвкушая яркое зрелище разгорающейся свары.
Кривая Леда, очевидно, сосредоточившись на своем спасении, поначалу даже не заметила только что прибывших парней и едва не пронеслась мимо них. Но в какой- то момент при очередном подскоке ее глаз дернулся в их сторону, и она, таки узрев парней, бросилась к ним с жалобным возгласом:
— Ой, спасайте меня, милочки дороги-я-я!
Пытаясь спрятаться, она забежала за коня, который от испуга шарахнулся от налетевшей старухи, недовольно заржал и даже вознамерился ее лягнуть. Но Кривая Леда, закаленная в многочисленных бабьих сражениях и научившаяся ловко уворачиваться от соперниц, и сейчас сумела избежать конских копыт.
— Ай, убивца, зверюка бестолковая!
Облаяв Ветра, бабка перебежала за спины парней.
Гнавшиеся за ней бабы были уже совсем рядом, но, увидев, что их обидчица спряталась за спинами Чеслава и Кудряша, вынуждены были остановиться перед такой преградой.
— А ну выходи, змеюка ядовитая! Мы уж твое жало поганое повыдерем! — решительно крикнула стоящая впереди ватаги молодка Вуяна.
— Выходи! Выходи, злыдня! — дружно поддержали ее остальные бабы.
— А вы, парни, лучше расступитесь! Не встревайте в дела наши бабьи! Кому говорю?! — шагнула в их сторону дебелая Вуяна.
— Да нам-то что... — дернулся было в сторону Кудряш, но Леда, крепко уцепившись за его сорочку, не дала парню сойти с места.
Взвизгнув, она, приподнявшись на цыпочки и пытаясь дотянуться до уха Чеслава, яростно зашептала:
— Чеславушка, ты же обещал заступаться за обездоленную сиротку! Помнишь, а?
Чеславу, хорошо знающему скверный характер Леды, да и не более благовидные дела ее, и самому часом хотелось удавить старуху, но сейчас, когда на нее хотели навалиться хоть и бабьей, но все же ватагой, он посчитал это несправедливым. Тем более что он и правда как-то пообещал ей свою защиту. А еще больше парня возмутило то, что какая-то молодка Вуяна посмела ему, мужу, указывать, как поступить, да еще с окриком!
— А ты, Вуяна, язык свой попридержи да гонор умерь на мужа глотку драть! — сказал Чеслав негромко, но так убедительно, как когда-то это умел его отец. — Коль есть вина за бабкой, то будет ей и расплата. Да не вам ее учинять. А прежде разобраться следует, так ли уж напакостила старуха, что вы ее ватагой, что стаей собачьей, загоняете.
— Так с этой же кикиморой сладу нет никакого! Ей же до всего дело есть, — зачастила одна из рассерженных баб, размахивая и грозя кулаками. — Так и рыщет по городищу, так и рыщет: носом вынюхивает да глазом своим поганым за всем людом подглядывает!
— А потом ссоры да разлад между мужьями да женами, девками да парнями сеет, — снова поддала жару Вуяна.
— Палками ее исколотить, гадюку! Палками! — посыпались дружные выкрики.
— Космы ей последние повырывать! — злобствовали пострадавшие бабы.
Как видно, намерения у женщин были весьма серьезные: покончить с ненавистной бабкой немедленно и окончательно. И та, можно было не сомневаться, заслужила подобной расправы сполна.
Сдвинув грозно брови, Чеслав уставился на старуху и не менее грозно спросил:
— Ты, Леда, видать, и впрямь лютуешь неистово по городищу да любопытством своим люду житья спокойного не даешь? — При этом в глазах его выплясывали искры-веселуны.
— Будто она того раньше не делала... — заметил, едва сдерживая хохот и потому отворачиваясь от разозленных баб, Кудряш.
— Так в последнее время она, плесень черная, что взбесилась! Никому проходу не дает! Из-за каждого угла таращится! — снова сердито загалдели наперебой бабы.
Обвиняемая старуха от криков тех, всем телом задрожав, сжалась и будто в единый миг стала меньше ростом. Руки ее страдальчески заломились, а губы болезненно искривились, вздрогнули и в следующий момент выдавили:
— Да что же мне, несчастной, уж и по селению не пройти, и не глянуть никуда? И... и... и уж не сказать ничего-о-о-о?! — обиженно завыла, запричитала Леда.
Но хитрый глаз бабки при этом не упускал из виду грозных соперниц — для большей безопасности. А они, раззадоренные ее плаксивыми стенаниями, опять закричали:
— В шею, в шею ее! Палками! Палками! Камнями забросать, мерзавку!
И даже двинулись было в сторону державшей оборону троицы.
Но Чеслав решил опередить их и, подняв руки, заставил женщин остановиться.
— Правы, бабы! Правы! Вижу, гнев ваш вполне справедливый и праведный...
Сбитая с толку его поддержкой, воинственно настроенная бабья ватага притихла. Чеслав же, воспользовавшись наступившей тишиной, продолжил:
— Заслужила Леда вашей взбучки...
За своей спиной он услышал удивленный и вместе с тем возмущенный возглас Кривой Леды, не ожидавшей такого коварства с его стороны, и мог безоглядно поклясться, что глаз старухи, будь такая возможность, готов был испепелить его немедленно. Но Чеслав не останавливался и старался говорить как можно рассудительнее:
— Ну, изувечите вы старую, забьете до полусмерти, так всей общине ее, немощную, потом выхаживать да кормить придется. Зачем же селению такая обуза от вашей дури злобной? Или уж вам следует прибить старую совсем, до смерти... Чтоб и забот не было...
Весьма ощутимый тычок в спину дал парню понять, что Леда никак не согласна с его словами. Но ее сейчас никто и не спрашивал. А вот среди женщин доводы его, кажется, возымели действие и посеяли сомнения. Они принялись переглядываться и неуверенно перешептываться.
А пострадавшая от Леды уже не раз Вуяна, закусив губу, с недоверием, но все же с поутихшей злостью спросила:
— Да что ж нам делать-то с ней? Может, из селения изгнать гадину?
Чеслав, казалось, задумался на какое-то время, на самом деле давая возможность ретивой ватаге еще больше поостыть, а после, словно делясь только что пришедшей мыслью, предложил:
— А пусть по праву и обычаям нашим будет... — Он обвел внимательно смотрящих на него баб взглядом и пояснил: — Пусть совет племени да старейшин решит, что с ней делать.
Подсказывая такое решение, Чеслав, конечно же, несколько лукавил, поскольку знал, что, скорее всего, совет вряд ли захочет разбираться в бабьих битвах, а тем временем гнев женской ватаги постепенно поутихнет и золой покроется, да и Леда, может быть, уймется на какое-то время, не будет дразнить соплеменниц. Надеяться на то, что она перестанет совать нос в чужую жизнь, конечно же, не приходилось. Это то же самое, что рыжей лисе запретить мышей давить. Ну не лишать же ее за это жизни!
Среди ватаги повисла нерешительность. Бабы, обдумывая слова Чеслава, поглядывали на Вуяну, явную заводилу этой свары, но, казалось, подсказанный им выход готовы были все же принять.
— А ну ее... — махнула рукой одна из баб и, повернувшись, пошла прочь.
Одна за другой за ней потянулись и остальные. И только молодка Вуяна все еще раздумывала, стоит ли уходить несолоно хлебавши. Но и она, видя, что их отряд быстро тает, плюнув в сторону бабки, а парням под ноги, резко развернулась всем своим пышным телом и зашагала прочь, только пыль по дороге закурилась.
Выждав, пока бабы отойдут на достаточно безопасное расстояние, Кривая Леда, до того присмиревшая и притихшая, враз отмерла, зашевелилась и, выскочив из-за спин парней, яростно погрозила удаляющимся женщинам.
— У-у-у, дурищи патлатые да с коротким умишком! Ишь чего удумали расправу надо мной учинить! Руки да ноги коротки, гусыни общипанные! Уж я вам отблагодарствую, лихорадка вас схвати всем скопом!
Благо, что бабы не видели этой дерзкой проделки только что избежавшей расправы старухи.
— Да ты, Леда, должна нам в пояс кланяться... — прервал Кудряш поток ругательств и злобных обещаний, посылаемых бабкой соперницам.
Заслышав это, Кривая Леда и впрямь остановила свой злобный родник, но всего лишь затем, чтобы набрать побольше воздуха, а набрав, повернулась в сторону Кудряша.
— Это с чего ж я так спину трудить буду? — воззрела она на парня свой глаз, выразив полное недоумение.
Кудряш от такого поворота едва не поперхнулся.
— Потому как если бы не мы, лежать бы тебе уже на дне речном, бабка, колодой потонувшей или, в лучшем случае, учитывая дивную для твоих лет прыть, скакать по лесу в гости к самому Лешему.
— Ой-ей-ей! — передразнила его Леда.
— А ведь Кудряш прав, — поддержал друга Чеслав.
Кривая проныра еще больше оживилась.
— Так ведь я, Чеславушка, из-за тебя нынче пострадала- то, — подскочила она к нему. — От смертушки наглой на мизинчик была-а-а! — И закатила свой плутовской глаз.
Чеслав уже давно привык к тому, что старуха имеет на него давний зуб, впрочем, у той весь свет был в чем-то виновен, но, услышав подобное в свою сторону после того, как только что спас ее, опешил от такой черной неблагодарности.
— Да ты, бабка, совсем заговариваться с перепугу стала! — постучал он пальцем ей по лбу. — Меня ведь и в селении не было.
На лице Кривой Леды заиграло подобие загадочной улыбки, отчего оно приобрело еще более хитрое выражение:
— Тебя-то не было, сын Велимира, — игриво погрозила она пальцем Чеславу, — а наказ твой приглядеть за теми, кто в сторону Зоряны масляные зеньки пялит да обхаживает ее, что шмели маков цвет, был! Вот я и старалась вовсю. За то и пострадала... А как захочешь узнать, что разумница Леда узреть смогла, милости прошу ко мне в хатку пожаловать... — заливисто захохотала-закудахтала старуха, вполне довольная собой. — С прибытием к родимому очагу!
После этого, шустро оглядевшись по сторонам, старая плутовка короткими перебежками, от укрытия к укрытию, ринулась в сторону своей хижины.
Парни же, покачав головами и подивившись очередной раз бабкиной наглости и живучести, направились к дому Чеслава, ожидая встретить там более радушный прием заждавшейся их Болеславы.
Уже утром следующего дня спасенная бабка под просевшими от времени сводами своей халупы делилась с Чеславом наблюдениями по поводу мужей да парней, заглядывающихся на Зоряну и старающихся привлечь ее девичье внимание. Прежде чем начать повествование, умудренная опытом Леда высунула нос за дверь и, повертев им в разные стороны, основательно проверила, не притаился ли кто, уподобившись ей самой, у ее стен. И только убедившись, что их никто не слушает, удовлетворенно крякнула и деловито начала:
— Значит, так... Бориславка рыжий часто хвостом за ней увивается да волю ее и прихоть любую выполнить норовит. Ох и липуч этот парень! Добр кузнецов — вот уж позаимствовал у отца силушки! — как завидит девку за работой какой, все подсобить старается. Серьга длинный — и уродилась же такая жердь! — как проходит Зоряна мимо, шею так за ней воротит, что удивительно, как не своротил еще. Стоян... Этот все больше молчком. Но глазищами своими бесстыжими как взглянет на нее, так мало что не облапит всю взглядом. Да слюну жадно так взглотнет! Ай! — шлепнула сморщенными губами Леда и, закатив мечтательно зрячий глаз, поднесла руки к тому месту, где должно быть сердце. — Меня б саму от такого в дрожь бросило.
Чеслав едва сдержался, чтобы не расхохотаться от подобного откровения Кривой Леды, но упомянутое ею имя вмиг подавило его веселость.
«Стоян! Опять Стоян из дебрей, укрытых тайной, показывается. .. Уж очень подозрительно показывается! Неужто так запал молодец на Зоряну, что и до края дойти готов? Вот где я мог тропу ему перейти... И вот она причина явная стрелять в мою сторону и ловушки на меня ставить. Или то всего лишь совпадение?»
Гораздо старше своих братьев-близнецов и Чеслава, Стоян уже был когда-то спарован с девкой из соседнего городища. И вроде как лад между ними был и согласие, и жили не хуже других. Вот только детей им Великие больно хилых давали, что и месяц полный прожить не могли. Уж как они ни милостивили богов, как ни просили, а не выживали их наследники. Застигла их как-то гроза купающимися в реке, а Перун грозный возьми да и порази молодку стрелой своей огненной насмерть. Стоян же от стрелы той только рухнул что подкошенный и, день провалявшись в беспамятстве, отошел и поднялся... Волхв Колобор сказал на то, что, видать, прогневили они с женой громовержца чем-то, за то и покарал. А Стояну, в искупление вины той непонятной, несколько лет без жены жить велел, чтобы гнев Перунов переждать. Вот и жил овдовевший Стоян одиночкой, выжидал. Да, видать, стал выходить тот наложенный волхвом на мужика срок...
А говорливая старуха между тем старательно перечислила почти всех парней и мужей, уже и еще пока что способных по мужской части, обитающих в их городище да соседних хуторах.
— Ты бы еще деда Божко приплела сюда, старая, — осадил ее старания Чеслав.
— А что? Дед Божко в свое время еще тем ухарем был, — ничуть не смутилась ретивая сплетница. — Это он сейчас пень трухлявый, чихнет — и рассыплется, а тогда... Ух!
Но Чеслав, не желая слушать воспоминания о прошлых заслугах деда Божко, решил направить «многоводные» россказни Леды в нужное русло:
— А она-то, Зоряна, кого больше привечает?
Тут старуха, подперев кулаком свою неугомонную голову, а зрячий глаз уперев в жерди под крышей, вынуждена была задуматься.
—Дак вроде никого особо... — прошамкала она после некоторого молчания. — Со всеми приветлива и ровна. Ну, может, скажет кому слово едкое да на смех подымет с подругами, но ты же ее знаешь, занозу...
Поняв, что больше от Кривой Леды ничего путного не узнает, Чеслав, несмотря на большое желание бабки поделиться с ним и другими, на ее взгляд, не менее интересными новостями из жизни селения и округи, поспешил покинуть неуютную хижину.
Своего двоюродного дядьку, главу рода и городища Сбыслава, молодой охотник навестил еще с вечера. Рассказал ему в подробностях об их походе в городище Хрума, передал дары и заверения в дружбе от дальних соседей и поделился вестями о том, что следов смертоносной пошести, как он и предполагал, там обнаружить не удалось. А заодно поведал и о том, что не удалось приподнять полог над загадкой гибели чужаков, а потому и соплеменников. Теперь же о том следовало сообщить и волхву Колобору.
После многоголосой, суетливой жизни селения и утомительной трескотни Кривой Леды лес по тропе к священному капищу был на удивление тих и почти недвижим. Наверное, неугомонный баловник ветер загулял нынче где-то далече в низовьях реки, а то и еще дальше — в неведомых краях. В их же округе тишина стояла такая, что, кажется, оторвись от дерева лист — и звук его падения на землю глухим гулом отзовется в лесных оврагах и низинах.
К капищу молодой охотник подошел, не встретив на подступах никого ни из люда городищенского и хуторского, ни из помощников кудесника. Наверное, и у тех и у других было немало утренних забот по хозяйственным делам. Ведь летняя пора, прибылью в дом богатая, так скоротечна. А Даждьбог-батюшка уж день за днем урезать ее стал, к зиме шествуя. Самое время общине припасами себя обеспечить, чтобы не голодать в лютую стужу.
Самого же верховного ведуна Чеслав заметил у божественных идолов. Одетый в обрядовую сорочку, Колобор, склонившись перед богами, замер в смиренном ожидании. И понятна была теперь эта завладевшая округой дивная тишина: Всемогущие Великие говорили с их волхвом.
Чеславу, конечно же, следовало уйти, дабы не помешать великому таинству общения с богами и не прогневить покровителей их племени, но присущее парню чувство любознательности и природная тяга к разгадке и познанию всего тайного, заставили его подобраться к идолам и жрецу ближе.
Теперь он хорошо видел, что лицо старца, преисполненное доверенной ему миссии, было привычно строгим и даже суровым, но, как показалось молодому мужу, необычно бледным и напряженным. Да и во всем поведении жреца была какая-то не свойственная ему натянутость и нервозность. Он то и дело дрожащей рукой вытирал тряпицей выступающие на лице капли пота и время от времени оглядывался назад, суетясь глазами.
«Неужто все еще не избавился от хвори своей Колобор?» — подумалось юноше. Но, как далее заметил Чеслав, волхв стоял перед божествами не один. Чуть поодаль, не сразу заметный в своей неподвижности, с чашей мудрости в руках стоял младший жрец Миролюб. Его полные смирения и внимания глаза неотрывно наблюдали за действиями мудрого старца. Заметив, что тот подал знак, и тут же выйдя из оцепенения, помощник сделал несколько шагов вперед и протянул чашу Колобору.
Взятый еще мальцом из многодетной семьи в помощники жрецу и взращенный в капище, Миролюб с полуслова понимал и угадывал желания и замыслы своего наставника. Постигая науку волхвов, он был прилежен и сметлив, а еще больше — послушен. Но порой за этим внешним послушанием нет-нет да и проступала глубоко скрытая воля, такая знакомая самому Колобору.
Отпив из священного сосуда, верховный волхв устремил взгляд на застывшие в дереве божества, пытаясь сосредоточиться на общении с ними. Но, похоже, усилия его оказались тщетными. Произнеся обращение к Великим, он запнулся, после повторил призыв еще раз, подождал... И все же, так показалось Чеславу, остался неуслышанным, потому как снова подал Миролюбу знак поднести чашу.
Немного постояв, Чеслав хотел было уйти, дабы и в самом деле не нарушать таинства церемонии и опасаясь, что именно его присутствие могло помешать жрецу услышать глас Великих, но что-то необычное в происходящем заставило его задержаться. Юноша не сразу понял, что за странность его насторожила, но что-то непривычное в том, что он видел, таки привлекало внимание.
После того как Колобор сделал несколько долгих глотков священного напитка, Миролюб, приняв чашу, тоже приложился к ней. Но даже не это удивило Чеслава. Вкусив напиток мудрости, Миролюб, призакрыв глаза, стал что-то тихо говорить, а Колобор, уловив сказанное помощником, повторять его слова. В том, что волхв повторяет слова помощника, у Чеслава не было никаких сомнений, уж очень различимы были они в нынешней тишине. Именно это и поразило Чеслава. Поразило так, что в сознании, пронзив парня до самых пят, громом пророкотала мысль: «Верховный волхв Колобор внемлет воле богов Великих со слов помощника своего Миролюба! Так чью же волю и мудрость вещает нам Колобор — Великих или Миролюба?»
Первые мгновения ошеломления сменились в Чеславе вспыхнувшей искрой справедливого гнева.
Не бывать тому! Крикнуть? Выбежать из укрытия? Остановить, прервать это святотатство? Призвать соплеменников и рассказать всему люду об увиденном поругании? Но поверят ли ему? Ведь жрецы могут сказать, что было вовсе не так, что ему все привиделось. Его слово против их слов, и никаких подтверждений его правоты. Как же быть? Как быть?!
Жалящие мысли роем диких пчел еще атаковали его разум, когда кипящая от гнева душа уже стремительно вытолкнула его из укрытия. Чеслав в несколько прыжков оказался между идолами и жрецами. И, повернувшись лицом к смертным, широко расставил руки, словно заслоняя собой от них Вечных.
Внезапность и быстрота его появления заставила волхва и его помощника резко попятиться, а Колобор, если бы Миролюб его не поддержал, и вовсе повалился бы на землю. Но не только неожиданность появления Чеслава вызвала смятение у служителей капища, весь его решительный вид выказывал явную угрозу
Какое-то время, застыв, словно деревянный идол, и проявляя жизнь только тяжелым гневным дыханием и напряженно подрагивающими желваками, Чеслав молча стоял перед испуганными служителями Великих. Но ему все же удалось разжать крепко стиснутые зубы, чтобы заявить: — Я все видел и слышал!
Несмотря на бушующие в душе чувства, Чеслав как опытный охотник заметил, что слова его вызвали еще больший переполох у стоящих перед ним жрецов. Они обменялись между собой долгим взглядом, будто безмолвно о чем-то советуясь или сговариваясь, а потом снова взглянули ему в лицо. И молодой охотник увидел на их обличьях явный след вины.
— Поверь, Чеслав... — нерешительно прервал молчание Миролюб.
Но резкий взмах руки Колобора заставил помощника замолчать. Седовласый старец тяжело вздохнул и, как показалось Чеславу, хотел было что-то сказать, но то ли не найдя слов, то ли не решаясь, только склонил голову к земле.
— Но, ведун... — попытался вмешаться Миролюб. И теперь в его голосе прозвучала даже некая строптивость.
Однако Колобор, снова подняв руку, не позволил ему договорить. Все так же глядя в землю и по-прежнему безмолвно, старый волхв сосредоточенно закивал головой, скорее всего, каким-то своим потаенным мыслям. После, махнув рукой в сторону хатки помощников, дал знак Миролюбу удалиться. Но младший жрец явно не спешил выполнить его повеление. И только брошенный Колобором суровый красноречивый взгляд заставил его сделать это.
Только после того, как помощник ушел, Колобор, с почтением взглянув на идолов и поклонившись им, тихо произнес:
— В хижину мою пойдем. Негоже богов дрязгами нашими людскими тревожить...
И побрел тяжелой поступью в сторону своего жилища.
Все еще возмущенный увиденным из укрытия, Чеслав, тоже взглянув в сторону священных изваяний и где-то в глубине души дивясь, отчего Великие тут же не покарали святотатцев, вынужден был последовать за Колобором.
Войдя в хижину, волхв зажег от тлеющего очага масляный светильник, отчего с набирающим силу огоньком жилище постепенно стало обретать контуры, убранство и предметы. После, указав Чеславу на колоду, Колобор тяжело опустился на свое ложе. Какое-то время он сидел молча, сосредоточенно что-то обдумывая, и лишь потом
с тяжелым, похожим скорее на стон вздохом медленно промолвил:
— Праведный... Праведный гнев твой, Чеслав — сын Велимира... — И помолчав, с тем же вздохом, словно теребя болючую рану, продолжил: — И то, что ты узрел, скверно для меня, волхва, служащего Великим богам нашим. Но, возможно, зримое тобой несоизмеримо с тем, о чем ты помыслил?
Слова, которые должны были бы успокоить Чеслава, вызвали в нем еще большее возмущение. Он едва усидел на месте. И только возраст старца и почтение к его священной миссии в племени заставили юношу сдержаться. Но резкости в речах своих и в тоне молодой муж скрыть не смог, да и не захотел.
— Глаз имею верный, не раз доказавший зоркость свою и точность, а разум мой привык глазу доверять.
Колобор, словно и не заметив его раздражительности, слабо улыбнулся и грустно кивнул.
— Зимой на реке нашей твердь ледовую тоже видишь, но прыгать по ней шибко поостережешься, потому как знаешь, что под твердью той — вода опасная. Так, про воду скрытую ты знаешь, а видишь твердый лед. — Говоря это, он, не боясь обжечься, накрыл ладонью горящий в глиняной плошке огонек, так что в хижине стало темно, и снова убрал руку. — Так ведь и в другом бывает: видишь одно, а что скрыто за ним, не всегда ведомо.
Чеслав внимательно слушал, стараясь понять, к чему ведет кудесник. А Колобор, уставившись на пляшущий огонек застывшим взглядом, продолжил все так же необычно тихо и размеренно:
— Лета мои немалые, Чеслав, ой немалые... Как сок жизнедающий по капле из дерева истекли. А без этого-то сока живого дерево сохнет. И до последнего вроде как крепок дуб и кроной еще зелен, да крона та уж ветвей новых не дает, все редеет и редеет... Так и я...
Все так же продолжая смотреть сквозь крошечный огонек светильника, жрец улыбнулся чему-то своему, потаенному. Только теперь в этой улыбке была то ли усталость, то ли горечь, а может, и смиренная обреченность.
Внезапно Чеслав, обратив внимание на отрешенный взгляд седовласого мужа, направленный то ли в неведомое прошлое, то ли в грядущее, а возможно, и в самое себя, и проникнув в смысл сказанного им, посмотрел на Колобора совсем другими глазами. И на празднествах разных, и во время проведения обрядов племенных, да и в повседневности суетной он привык видеть в волхве могучего, осанистого и величавого мужа в летах, чье мнение было непререкаемым, кто доносил им священную волю и мудрость Великих. А сейчас перед ним, сгорбившись от усталости, нелегкой жизни в суровых лесах и прожитых лет, сидел белый как лунь старик со спутанными волосами.
— Об ушедших годах нет горечи и печали у меня, — продолжил усталым голосом волхв, но тут же поправился: — Ну, может быть, совсем чуть. Ведь я тоже всего лишь муж смертный и слабостями людскими не обделен... — Старик провел ладонью по лицу, словно стирая с него что- то внезапно нахлынувшее. — Смертный, которому племя наше доверило огромную честь и ношу — служить Вечным, а тем самым и общине лесной. И на то сил немало требуется. Возносить хвалу и мольбы богам каждый из люда может. А вот услышать и понять их мудрость да правильно растолковать ее — дар особый нужен. И ведь дар этот редко кому дается. Избранным! Наградили этой способностью Великие и меня. Но я... — Неожиданно Колобор замолчал, но после, словно с новым вдохом набравшись решимости, снова заговорил. — Но я последнее время... не всегда волю Великих слышать, а то и разбирать стал. А у Миролюба, как оказалось, тоже этот дар есть.
После этих слов Колобора в хижине повисла напряженная тишина. Колышущаяся тень от огонька в светильнике безмолвно подрагивала на лице старого волхва, а глаза его испытующе смотрели на парня. И ждали, ждали понимания. Или смирения?
Но Чеслава не смутил тот требовательный взгляд, поскольку червь сомнения, грызущий его, не был удовлетворен. Казалось, сказанное Колобором весьма разумно и все объясняет. Но было что-то неправильное во всем этом. Ведь племя не наделяло Миролюба священным правом толковать волю Великих! Не было для него испытаний и посвящения! А ну как ложны его слова и толкования? И представить трудно, какие оттого великие и страшные беды могли пасть на головы их соплеменников.
Чувствуя свою правоту и тревогу за судьбу родичей, молодой муж с упрямым вызовом выпалил:
—А где уверенность, что то, что вещает помощник твой, и впрямь воля Великих, а не самого Миролюба?
Заданный вопрос был столь неожиданным, а предположение таким дерзким, что Колобор даже подался назад, а глаза его расширились и черной тучей потемнели.
— Может, я и стал дряхлеть, но из ума еще не выжил! — воспылал негодованием волхв и даже затрясся.
Казалось, сказанное Чеславом раскаленным железом коснулось его старческого тела и прожгло до самого чувствительного места. Ведь поначалу Колобор, когда почувствовал, что временами утрачивает дар слышать Великих, а стоящий рядом Миролюб вдруг уверенно зашептал, и сам испытал потрясение сродни ужасу. Но, пережив первый шок, вида не подал, а продолжил повторять произносимое помощником, словно сам слышит божественное вещание. Уже по окончании священнодействия его стали тревожить сомнения, страхи и переживания по поводу подлинности и происхождения слов, произносимых Миролюбом. Но после долгих раздумий, тяжких терзаний и попыток перепроверить свою интуицию, волхв смог-таки убедить себя в их божественном источнике. Миролюб же и вида не подавал, что причастен к ним. Лишь видя затруднения Колобора, испив из чаши мудрости, начинал тихо доносить ему волю Великих...
Дрожащей рукой Колобор дотронулся до символа Даждь-бога на груди и уверенно, горячо зашептал:
— Чую я то, чую! — И после слабеющим голосом, словно еще раз убеждая самого себя, добавил: — Чую!
Во вновь повисшей тишине слышно было, как алчущая крови комариха затянула свою пронзительную песню, выбирая жертву на поживу. Вот только кого из них — старшего летами или младого?
Выждав какое-то время и, очевидно, поборов в себе разыгравшиеся страсти, Колобор заговорил уже привычным суровым тоном мудреца:
— Ты, Чеслав, хоть и молод еще, но не по летам здравый муж. Может, когда-нибудь возглавишь род ваш, а то и городище. — Увидев недоверие в глазах парня, он продолжил все так же уверенно: — Говорю слова эти, вовсе не хвалебные, а скорее справедливые, не чтобы задобрить тебя, а к разуму взываю и мудрости. Не мути тины речной, не вноси смуту в общину и племя. Ей и так смертей наглых достаточно. От того только хуже будет...
Чеслава ставили перед нелегким выбором: скрыть увиденное в капище, чтобы сохранить и так шаткое спокойствие среди соплеменников, или открыть тайну волхвов и, возможно, уберечь племя от еще больших бед. Что избрать? Что будет меньшим злом для люда? Где сыскать ту мудрость?
— Я подумаю... — коротко ответил молодой охотник и, уже поднявшись, чтобы уйти, вспомнил, зачем шел к волхву. — То не пошесть была...
— Что? — не сразу понял Колобор, очевидно, все еще думами оставаясь в только что пережитом.
— Погибель семейства Горши, Молчана и чужаков — не от пошести сталась, — пояснил Чеслав. — В городище у Хрума смертей вовсе не было.
Лишь на миг Чеслав заметил в глазах волхва смятение. А далее Колобор уверенно повторил сказанное когда-то ранее:
— Великие мне про пошесть поведали.
«Уж не со слов ли Миролюба?» — пронеслось в голове у Чеслава. И по легкой судороге, пробежавшей по лицу жреца, он понял, что мысль эта не осталась тайной для старого волхва. Но вслух о том никто из них не проронил ни слова.
Уже дойдя до выхода из хижины, Чеслав внезапно остановился.
— Спросить хочу...
— Спроси, — отозвался Колобор.
— А кто еще в племени нашем этим даром обладает?
Даже в полумраке, разбавляемом лишь слабым огоньком светильника, было видно, как, весь напрягшись, подобрался Колобор, как сжались его губы, а в глазах вспыхнул ледяной осколок гнева. Не надо было быть провидцем, чтобы понять: волхв, конечно же, догадался, о ком спросил его Чеслав. Знахарка Мара! Непримиримая вражда этих двух людей и ее причина, покрытая седой древностью, интересовала Чеслава не меньше других. И ведь у Мары был дар — Чеслав это знал точно.
— Не ведаю о таких... — От слов старика повеяло жестоким холодом. Сжав символ Даждьбога в руке с такой гневной силой, что она даже побелела, Колобор пророкотал на всю хижину: — Сколько живет племя наше на этой земле, сколько стоит городище, Великие только в этом капище, заложенном по их божественному указанию и для служения им, волю свою гласят. А все остальное — скверна!
И уже за дверью, а после и по дороге в городище в ушах Чеслава все еще звучало пронзительно холодное и грозное: «Скверна!»
Прошло уже несколько дней после их возвращения от соседей, и, несмотря на то что в городище и округе, казалось, воцарилось наконец-то спокойствие и не было новых смертей, Чеслав едва находил себе место.
Он искал. Упрямо и упорно. Искал след, за который можно было ухватиться и, распутав его, найти нелюдя, погубившего соплеменников и ставшего теперь его личным врагом. Искал и того, кто мог преследовать его за девку. Искал...
Поглощенный беспокойными думами, молодой охотник почти утратил сон. Часто по ночам он лежал с открытыми глазами, вглядываясь в глухую черноту, скрывающую чертоги их жилища, как будто хотел рассмотреть в ней обличье тени, о которой говорила Мара. И лишь к утру, измордовав себя мысленными блужданиями, забывался коротким сном. Кроме того, он почти ничего не ел, не находя в пище прежнего вкуса. Ранее цветущий, юный муж осунулся и даже похудел к величайшему огорчению заботливой Болеславы, которая, видя мытарства своего выкормыша, маялась не меньше его.
Пытаясь найти подсказку, Чеслав несколько раз наведывался в пещеру старой Мары, но все никак не мог застать знахарку на месте. Не застал он в селении и своего учителя Сокола, который, по полным горечи и скрытой досады словам дочери, едва почувствовав в себе силы, отправился в лес как раз перед их возвращением в селение.
Как-то, возвращаясь после очередной неудачной попытки застать в пещере Мару, он заприметил в стороне от тропы Зоряну. И отчего-то одну. Уже несколько дней — где сам, а где подсылая Кудряша — присматривал Чеслав за теми, кто, по его мнению и по словам Кривой Леды, мог затаить на него зло за купальские любощи с девкой. Однако те наблюдения ничего не дали. Мужи вели себя как обычно и ничем не выказывали своего внимания к жизни Чеслава. Присматривали они время от времени и за самой Зоряной. Авось еще какой тайный мститель за похищенный девичий первоцвет проявится возле нее? Если только той ночью была с ним Зоряна...
Чеслав, прильнув к стволу старой березы, наблюдал, как девушка, бродя между большими каменными валунами, время от времени присаживалась и ловко собирала в корзину ягоды. Место здесь для этого и впрямь было удачное: из-за камней деревья росли редко, и солнце баловало ягоду теплом, наполняя сладостью, а еще неподалеку располагались болота, которые давали своей влагой сочность. Вот и устилало лесное лакомство все пространство вокруг каменных глыб.
Посматривая на увлеченную сбором ягод Зоряну, Чеслав размышлял о том, чтобы выйти к ней открыто и спросить, не она ли была с ним в купальскую ночь. Но, зная нрав красавицы, был почти уверен, что она никогда не сознается по принуждению, разве только по своей воле. А ее воли на то может и не быть вовсе. Ведь он уже пытался как- то выведать у нее про это, правда, не спросив напрямик, а намеком. Та, которая была с ним на ночном берегу, безусловно, намек поняла бы. Зоряна же тогда промолчала. Неожиданно Чеслав утратил ее из виду. Его внимание отвлекла свара глупых птиц, затеянная в кроне березы, под которой он стоял. Пернатые шумно делили какую-то добычу. Он лишь на миг отвлекся, а когда перевел взгляд на место, где только что стояла Зоряна, там уже никого не было. Скорее всего, девка зашла за ближайший камень и больше из-за него не появлялась, хотя до этого долго на одном месте не задерживалась. Выждав еще какое-то время, не появится ли она, Чеслав неспешно направился туда, где только что видел девушку.
Зайдя за камень, за которым, как он предполагал, могла спрятаться Зоряна, молодой муж увидел брошенную корзину и рассыпанные по траве ягоды. Девушки рядом не было. Смутное чувство беспокойства тихонько кольнуло его. Отчего ягоды рассыпаны? Чеслав осмотрелся. Никого. Тогда он доверился своему чутью. Но оно не предвещало серьезной угрозы. Была тревога, но он не ощущал опасности.
Чеслав принялся осторожно обходить поляну, заглядывая за самые крупные валуны, за которыми могла спрятаться девушка. Он не видел ее, но чувствовал, что Зоряна где-то рядом. Но где? Легкий шорох выдал ему чье-то вкрадчивое присутствие за спиной. Юноша хотел было повернуться, но оказалось, что уже поздно. Что-то острое уперлось ему в то место на шее, где билась беспокойная жилка.
«Нож!» — мгновенно сообразил он, кожей ощущая опасную остроту лезвия. И приставил его не кто иной, как Зоряна.
Что это была Зоряна, он понял, услыхав ее грозный шепот возле своего уха:
— Не ожидал, Чеславушка?
Он почувствовал, как вторая ее рука цепко схватила его за плечо с противоположной стороны — чтобы не выскользнул.
— Как можно было ждать такого... оборота? — сознался парень вполне искренне.
Даже не видя ее лица, он был уверен: несмотря на грозность в голосе, на губах пленившей его девы играла довольная улыбка, что удалось застать его врасплох.
— А что ж ты хотел, милок? — Ее дыхание обдавало жаром негодования. — Обложил меня загонщиками почище зверя любого и думал, что не замечу, глупая? То старая лиса Кривая Леда хвостом ободранным метет, хороводы вокруг водит да своим черным глазом в мою сторону постреливает, то Кудряш, дружок твой верный, из-за углов да схронов разных приглядывает. А теперь и сам тайно следишь за мной?
— Я тебя случайно здесь узрел, проходил мимо, — резко ответил Чеслав, недовольный тем, что приходится оправдываться.