Чеслав. Ловец тени Тарасов Валентин

Кудряш махнул рукой:

— Опамятовала девка, но очень уж слаба пока что. За­то Хрум... И сам приходил сюда уже несколько раз, и сы­новей присылал разузнать, не проснулся ли ты.

Чеслав снова увидел, каким черным взглядом стеганул его вчера глава рода. Вот это запомнилось хорошо.

— Да расскажи, как ты медведя-то поборол! — наседал на него Кудряш.

— Да как? Случаем вышло...

В отличие от непоседливого друга, Чеслав пребывал в расслабленном состоянии. Очевидно, остатки сильной усталости все еще бродили в его молодецком теле.

— Я тебе потом все поведаю, Кудряша, день-то длин­ный. Мне бы Желань повидать...

— Да какой день? Вечер уже на подходе! — сообщил не­угомонный Кудряш. — А девка совсем еще слаба. Чего на нее смотреть?

Вечер... Выходит, он весь день проспал. Неудивитель­но, что в голове так шумит.

У порога послышались шаги. Чеслав ожидал увидеть Умилу, что раздобыла какую-нибудь одежду для него, но вместо нее в дом вошел глава городища Хрум. А за ним в проеме двери появились любопытные лица Тура, его жены и других обитателей городища. И судя по гулу голосов, уважительно-приглушенному, но довольно густо­му, их там собралось немало.

Завидев главу селения, Чеслав, помня последнюю встре­чу с ним, внутренне собрался для достойного отпора. Но Хрум, остановившись шагах в трех и пристально глядя на него, заговорил не сразу, казалось, решая, с чего начать. По его лицу сложно было угадать, с какими намерения­ми пришел он сюда. Затем, похоже, определившись, по­чтенный муж шумно вдохнул и, проведя ладонью по ли­цу, зычным голосом зарокотал:

— Я сегодня возблагодарил богов Великих в капище нашем, принеся им жертву щедрую за спасение дочери моей... — И помолчав, продолжил: — А теперь вот при­шел тебе поклониться, парень.

Хрум и впрямь поклонился Чеславу глубоким поклоном.

А тот при этом ощутил некую неловкость и даже ли­цом покраснел: «Что я, идол в капище священном?» Сто­явший же рядом Кудряш от неожиданной торжественно­сти плюхнулся на лежак.

Хрум, кашлянув, будто в горле запершило, продолжил:

— А за то, как я встретил тебя ночью, не осуждай. От неведения то да страха за Желань.

И Чеслав почувствовал в голосе главы искреннее вол­нение.

— Как она?

Тень набежала на лицо заботливого отца.

— Хворая и хилая пока что, все больше спит, в забы­тье впадает... — Но тут же напряженная озабоченность уступила место слабой улыбке. — Однако дед наш зна­харь говорит, что сдюжит девка ту рану и горячку, что приключилась от нее. Время от времени опамятовывает, птаха моя...

— И что сказывает? — не удержался от вопроса томи­мый неведением Кудряш.

Хрум, даже не взглянув на Кудряша, продолжал рас­сказывать Чеславу:

— Помнит, что на зверя косолапого в лесу вышла, что рванулся он с ревом бешеным за ней, а она от него пода­лась, а потом от боли в темень кромешную канула... Она и знать не знала, что ты ее, Чеслав, из леса вынес. Не ви­дала тебя там...

— Да я и сам не знаю, как забрел в те места, — пробор­мотал едва слышно Чеслав. — Так, блуждал по округе да вдруг крик девичий и услышал... — не стал он открывать цели своего похода в лес.

Глава рода на то одобрительно кивнул.

— Видать, Великие направили тебя туда! — Ему уже не­важно было, что делал Чеслав в лесу. Главное, что он спас жизнь его дочери. — Парни наши сходили на заре в лес, по следу твоему нашли убитого медведя и тушу принес­ли в городище. Славная добыча! Не каждому дано про­тив зверя такого в одиночку выстоять.

От двери, где сгрудился люд, послышались одобритель­ные вздохи, возгласы и цоканье языками. Народ по заслу­ге оценил добычу Чеслава. И тут же, с трудом протиснув­шись сквозь толпу, в хижину вошел один из сыновей Хрума. Подойдя к лежаку, где сидел Чеслав, он положил рядом с ним штаны и расшитую нитями сорочку.

— Это тебе во что облачиться, парень. Чтоб по горо­дищу голяка не разгуливал да девок и молодок наших ба­ловнем своим не смущал, а может, кого и не радовал!

И на лице Хрума снова появилось привычное лукавство.

А люд и вовсе покатился со смеху, передавая друг друж­ке шутку главы городища и добавляя к ней собственные затейливые версии и домыслы. Хрум же, перекрывая об­щий шум своим громогласным голосом, пригласил всех завтра на большую учту в честь Чеслава и, призвав соплеменников дать покой раненому, покинул жилище, уведя с собой родичей.

Но Чеславу так и не пришлось воспользоваться предо­ставленным покоем, поскольку томимый любопытством Кудряш голодной пиявкой прилип к нему, выспрашивая все новые и новые подробности сражения с медведем и спасения Желани.

Затеянная днем учта к вечеру все еще была в разгаре. Обычно рачительный хозяин Хрум тут уж расстарался на славу, потчуя родичей да гостей множеством богатых да сытных яств: пусть все видят, как он может быть бла­годарен за добро. И народ отдавал должное лакомой сне­ди. Но не только ей. Шаловливые отроки, подбитые Ку­дряшом, решили позабавить соплеменников игрой про то, как Чеслав в лесу медведя добывал, и теперь под об­щие окрики одобрения, а временами и хохот, показыва­ли забаву.

Один из них, накинув старую медвежью шкуру, ходил вразвалку, рыча и задирая веселящийся люд. А когда по­явился второй с огромным деревянным ножом, должно быть, изображавший Чеслава, наряженный зверем за­трясся весь, заголосил и стал улепетывать от него, пы­таясь скрыться между людьми и даже под сорочками де­вок да баб, вызывая при этом дружные взрывы визга и хохота.

Глядя на это веселье, всецело захватившее селение, Чеслав подумал, что в его городище в последнее время все больше тризны по ушедшим в селение предков справ­ляют. И если здесь легкокрылой птицей витает веселье, то неизвестно, что сейчас и какой тяжестью легло на его сородичей.

Пребывая в этих нахлынувших нерадостных воспоми­наниях и бесцельно блуждая взглядом по смеющимся ли­цам, Чеслав внезапно среди прочих заметил и молодца, который повстречался Желани в лесу и от которого она после бежала. Держался этот муж замкнуто и вроде как в стороне от общего веселья, а взглядом всякий раз про­вожал любого из семейства Хрума, кто шел в сторону их хаты. Туда, где лежала раненая дева...

«А ведь Желань-то, кажись, не открылась отцу, что бе­жала в лесу от этого молодца... И с чего бы ей скрытни­чать? И отчего бежала от него девка?»

Несколько раз Чеслав ловил и на себе его взгляды, и трудно было понять, что скрыто за ними — праздное лю­бопытство или неприязнь, потому как молодец тут же отво­дил глаза в сторону. Но в какой-то момент их взгляды все же встретились и, словно репейники, сцепились — ни один из парней не захотел отвести глаза в сторону, уступить. Так они и мерили один другого, пока это немое противостоя­ние не прервала внезапно опустившаяся на плечо Чеслава рука. Молодой охотник поморщился от боли, поскольку под рубахой в том месте была глубокая царапина, остав­ленная медведем, но руку не сбросил. Повернув голову, он увидел, что это Хрум хочет привлечь его внимание.

— Что, гостюшка, задумчив да невесел? Аль раны под­лые так тревожат? — Глаза главы рода искрились доволь­ством от происходящего.

— Думы... Думы невеселые покоя не дают, — со вздо­хом признался Чеслав. — Про городище родимое вспом­нилось да про беду, что пришла в него. А пришла вместе с чужинцами, что привел Тур.

От Чеслава не ускользнуло, что его слова оказались не по нраву почтенному мужу, хотя он и постарался скрыть это.

— Дак ведь сам видишь, пошести у нас нет. — Хрум по­казал рукой в сторону веселящегося народа. — Слава Ве­ликим заступникам!

— Пошести нет, да про чужаков не все ты, Хрум, поведал...

Чеслав твердо и в упор смотрел в глаза Хрума, пока лу­кавый прищур не покинул их и за ним не перестал скры­ваться житейский серьез.

Помрачневший лицом Хрум молча кивнул в сторону, давая понять, что им следует удалиться, и первым дви­нулся в указанном направлении. Чеслав, немного прихра­мывая и не так прытко, как обычно, пошел за ним.

Они присели на бревна под липой, где Чеслав до этого плел корзины для рыбной ловли с говорливым дедом, украдкой наблюдая за домом Хрума. Поодаль в свете уже зажженных костров все еще продолжалось веселье, доле­тали смех и гомон. Кудряш даже затянул залихватскую песню. А здесь, и это понимали оба, предстоял нелегкий разговор двух мужей, каждый из которых хотел отстоять тайны своего племени.

— А ведь чужинцы из городища вашего не по своей во­ле ушли — ты поспехом спровадил, — решил, не петляя зайцем, пойти напролом Чеслав.

— Спровадил, — не стал отрицать Хрум, говоря при этом необычно тихо, скорее всего, чтобы поверенное не стало достоянием посторонних ушей. — Потому как го­стевание их едва до беды не довело.

— Что ж так? Ведь с миром пришли, сказывали...

— Да с миром, но, видать, не с согласием...

В темноте уже практически невозможно было разли­чить лица собеседника, но по тому, как он резко пошеве­лился, Чеславу стало понятно, что приключившееся все еще беспокоит Хрума, как беспокоят познавшего немало битв воина зарубцевавшиеся, но продолжающие напоми­нать о себе приглушенной болью раны.

— Про старшего из них ничего плохого не скажу, ува­жительный муж и жизнь познавший, а вот про младо­го... Больно горяч да несдержан в желаниях своих мо­лодецких был. С бурлящими соками своими, видать, совладать не мог, оттого и в голове мутилось, и законы гостеприимства попирать стал... — Помолчав, Хрум со скрежетом в зубах промолвил: — На Желань мою заглядываться удумал! — И здесь-таки прорвался сдержива­емый ранее рык.

— Так девка у тебя — загляденье... — сказал Чеслав, вспомнив, какие шальные да жгучие мысли у самого возни­кали при виде Желани. — Слепому разве что не глянется.

Соглашаясь с ним, Хрум даже крякнул.

— Эк! Глядеть-то запрета никому нет, на то и красой ее цветущей божественная Лада наградила, а вот трогать тот цвет не каждому дозволю! — Произнесено это было с таким убеждением и угрозой, что и сомневаться не стоило: Хрум любого переломит, кто посягнет на его волю. Но тот уже миролюбивее продолжил: — Дорога она мне, как любое же­ланное дитя отцу, и доли ей счастливой хочу. И не с черно­волосым пришлым, что шатается по чужим землям любопытства ради, а с наших племен мужем. Чтобы обычаи наши чтили, богов Великих, защитников наших славили, предков, от которых пошли, помнили и своим потомкам то завеща­ли. Потому как не все одно мне, с чьей моя кровь смешает­ся, кто продолжит мой род и память обо мне хранить будет.

— И тогда ты решил чужинца припугнуть, чтобы от до­чери отвадить? — предположил Чеслав, почти уверенный, что именно так оно и было.

— Знаешь про то уже?

— Знаю, — подтвердил юноша и невольно оглянулся.

У него отчего-то зародилось смутное ощущение, что то,

о чем говорят они с Хрумом, слышит еще кто-то. Сперва почти безотчетное, это чувство все росло и укреплялось, хотя вроде как ничто не выдавало чьего-либо нежеланно­го присутствия. Так бывает, когда соринка, настолько ма­лая, что и разглядеть трудно, угодит в глаз и донимает его, и сколько ни стараешься, а достать ее не можешь, потому как почти не видна. Чувствуешь, а не видишь. Так и Чеслав чуял, что где-то неподалеку от них, в темноте, притаился неизвестный и внемлет их беседе.

Поначалу он хотел было выявить любопытного, но по­сле рассудил, что застать того врасплох у него, раненого, прыти не хватит, а сказать Хруму, что кто-то из его роди­чей нагло подслушивает их, да не подтвердить потом свои слова пойманным — себя дурнем выставить и соплемен­ников Хрумовых подозрением обидеть. Да, может, и не слышит крадущийся в ночи того, о чем они говорят, а так, поблизости хороводит. Ну а если все же и слышит, так это ведь не его, Чеслава, тайны. А в своем племени, между со­бой пусть сами разбираются...

Хрум же, казалось, ничего не замечал.

— Да только вовсе не я то затеял и утворил! — рокотал он. — Сам за хозяйскими заботами не заметил, как и Же­лань глаз на том ухаре задерживать стала да улыбкой при­вечать. Завлеклась девка очами черными... — запнулся Хрум, очевидно, все еще негодуя на ту дочерну вольность, но уже через мгновение продолжил: — И не пугали чу­жинца попусту, а жизни таки лишить хотели совсем, чтоб на костре сгорел аль лег в сырую землю, — не знаю, как у них там, у пришлых, заведено. Да, видать, не его это еще был час покинуть живых.

— И как же то сталось?

— Да проще простого... В лесу молодец болтался, уж и не знаю чего ради, а кто-то возьми и стрельни стрелой в него. Да только в тот самый момент он как раз за ягодой и на­гнись. .. Повезло парню — уберегся. А не то... — Хрум мах­нул рукой. — Сам молодец и рассказал мне про то, прибежав всполошенный из леса. Шуметь я по городищу о том не стал, да и ему запретил. А сам тут же, поспехом, от беды по­дальше спровадил чужинцев с Туром из селения к вам.

— А кто стрельнул в чужака, распознал? — не давал прерваться рассказу Чеслав.

При этом он настороженным ухом уловил, что скрыва­ющийся в ночи сделал несколько едва различимых шагов в их сторону.

— Распознать не распознал, а соображение, кто утворить то мог, имею твердое. И, думаю, не ошибаюсь... — пригладил плешь Хрум.

— И кто же тот лютый охотник?

Неожиданно Хрум насторожился:

— А тебе зачем знать про то? — Но, очевидно, вспом­нив, зачем Чеслав прибыл к ним и что это связано с гибе­лью чужаков, решил не таиться перед ним. — Горяй то был... Тот, что давеча на учте глазами в тебя метил.

Чеслав сразу понял, что речь идет о парне с ямкой на подбородке.

— Он ведь давно Желань парой своей назвать хочет, все ждал, пока взрастет и в пору девичью войдет. А я не прочь был: парень он подходящий, хотя и нерассудительный по­рой. Да и она не противилась тому... Не противилась, по­ка не появился тот пострел черноволосый.

На этом Хрум замолчал, но Чеслава интересовал еще один вопрос:

— Что ж ты сразу про то не поведал?

— А чего девку по округе славить? Ей еще жить да пару искать. А то, что чужак ей глянулся, так это блажь деви­чья, и незачем про то славу по ветру пускать. — Хрум яв­но давал понять, что хотел бы сохранить разговор их в тай­не. — Да и не имеет все то, что приключилось у нас, касательства к гибели чужаков в ваших краях, сам видишь. Горяй из городища не отлучался, за то ручаться могу. — И, уже встав с бревна, добавил: — Не думаю, что поведан­ное мною очень уж тебе пригодится и поможет в твоих исканиях, но пусть это будет хоть малой толикой благодарности за спасение чада моего. А теперь пойдем к люду на­шему да разделим с ними празднество в твою честь.

Сказав это, Хрум дружелюбно хлопнул Чеслава по пле­чу, забыв или не ведая при этом, что там у парня рана, и отправился в сторону, где во всю полыхал костер и про­должалась веселая учта.

Чеслав, переждав, пока утихнет боль в плече, тоже под­нялся, но уходить не спешил.

— И долго еще там стоять будешь? — негромко спро­сил молодой охотник, не оборачиваясь, но явно ощущая людское присутствие где-то за спиной. — Аль убоишься рядом встать?

Теперь он был почти уверен, что знает, кто скрывался за пологом ночи. И не ошибся.

Через несколько мгновений неспешной походкой из те­мени появилась фигура молодого мужа.

— Горяй? — спросил Чеслав больше для верности.

Парень молча кивнул.

— Отчего же, Горяй, тенью черной за мной крадешься да глазом злым со света белого сжить готов? — спросил Чеслав с вызовом.

Ему и в самом деле была непонятна неприязнь этого парня. Ведь до этого они и словом не обмолвились, да и виделись всего несколько раз.

Сделав еще шаг в сторону Чеслава, Горяй сперва слег­ка хрипловатым, а после вполне четким голосом ответил:

— Больно знать хотел, не за Желанью ли ты к нам по­жаловал и с Хрумом теперь не про то ли уговаривался. — И, помолчав, резко добавил: — Сорочку ту, что на тебе, Желань для меня готовила.

«Да ведь он решил, что я сюда за суженой явился! За его девкой! Слепец!» — подумал Чеслав, вслух же сказал:

— Сорочку эту я в подарок взамен своей подранной медведем получил. А что до девки... Ты ведь разговор наш с Хрумом слышал?

— Слышал... — откровенно признался Горяй. — Да не все...

Пришлось Чеславу ревнивому упрямцу пояснять:

— Желань — девка видная и любому в пару глянется, да мне дела до нее нет. Своя зазноба имеется, о ней и думы мои, — прибавил он для большей убедительности. — А вот про чужаков, что гостили в вашем городище, разузнать ой как хотелось бы. Потому и явились сюда издалече.

Горяй какое-то время молчал, наверное, решая, стоит ли доверять словам мужа из соседнего племени, что у не­го и в помыслах нет претендовать на Желань. А после, ре­шив, скорее всего, поверить в их правдивость, заговорил:

— Тот, что старшой летами из них, Квинтом его звали, видать, славным воином когда-то был. И уж очень мне прознать про его навыки в этом деле хотелось. Оттого и стал расспрашивать пришлого...

Чеславу, конечно же, был понятен интерес Горяя к во­инскому прошлому чужака. В их племенах, где каждый муж должен быть воином и защитником своей крови, рат­ное дело, а тем более опыт других, в том числе и чужезем­цев, не оставляли равнодушными мужчин. Ведь опыт тот мог и им сгодиться.

Горяй между тем продолжал:

— Но рассказывать про воинские доблести свои отчего- то большой охоты чужак не имел. Однако как-то прого­ворился, что немало люда в жизни своей прежней сгубил и желающих за то ему смерти во многих землях тоже не­мало найдется. Мести жаждут за погубленных. И сказы­вал, что о содеянном он жалеет теперь сильно.

— А отчего перемена в нем такая случилась, не сказы­вал? — воспользовавшись паузой в рассказе спросил Чеслав.

Горяй неопределенно пожал плечами.

— Сказывал, что вроде как понял чего-то, прозрел... — И тут же переключился на то, что волновало его гораздо больше. — Да интереса мне до разговоров тех совсем не стало. Потому как начал я замечать, что младшой това­рищ его, злыдень приблудный, на Желань мою погляды­вать стал, да не просто поглядывать, а глазами жадными желать, улыбками зазывными умасливать и словами ла­сковыми привечать. Тут уж все, окромя этого, перестало существовать для меня... Уж так меня лють одолела, что глаза и уши застила! А Хрум, проведав про то и про воль­ности гостя, мудро поспехом отослал пришлых из наших краев. Да только вот Желань... Видать, все забыть того чужака не хотела девка... Не хочет пока... — В голосе пар­ня была все еще мучившая его горечь. — Слыхал, что и вам их приход бедой обернулся.

Чеслав утвердительно кивнул.

— Люда немало сгинуло: и мужей, и жен, и чад малых... Вот только отчего — не ведаю. Пока что... — А после не­ожиданно спросил: — Неужто и впрямь погубил бы чужака?

Но и без ответа был уверен: сгубил бы Горяй соперни­ка — глазом не моргнул, и совсем не печалился бы о том.

Сам же Горяй вместо ответа сказал:

— Говорят, сгинул он?

— Сгинул. И товарищ его старшой...

В темноте хоть и трудно было рассмотреть, но Чеслав был почти уверен, что на лице Горяя появилась усмешка.

— Вот как... — После, раненный ревностью, добавил жест­ко и зло: — Не я на его девку зарился... — И тут же голос его дрогнул. — Скажи, а медведь Желань сильно деранул?

— Порядком. Пошел бы сам да поглядел.

Поникла горячая голова Горяя.

— Не пускают меня к ней. Да и, сказывают, сама меня видеть не хочет.

Теперь в голосе Горяя звучало искреннее отчаяние.

А Чеслав вспомнил, как наблюдал в лесу их встречу, как Желань бежала опрометью от парня, явно не желая его видеть.

— Не тебе бы ее от косолапого уберечь... — начал бы­ло Горяй, но, безнадежно махнув рукой, внезапно повер­нулся и ушел в темноту.

— Так вышло... — кинул Чеслав слабое успокоение ему вслед.

Затем еще какое-то время задумчиво смотрел туда, где в черноте ночи растворялось светлое пятно Горяевой со­рочки, и только когда оно совсем исчезло, двинулся к го­рящим кострам, где пели и веселились участники учты, устроенной в его честь.

У самого же Чеслава на душе обильным урожаем раз­расталась жгучая крапива. Медленно переступая, он с тя­желой грустью думал о том, что прибытие их сюда ничего не принесло, не прояснило и оказалось напрасной тратой времени.

Казалось, что нападение на младшего из чужаков мог­ло стать той нитью, что вела к дальнейшей его гибели. И быть простой местью. Но Хрум уверяет, что Горяй не отлучался из их округи и не мог погубить чужеземцев в отместку за разлад с девкой. А если все же отлучался? Однако придется пока что довериться слову главы рода. Что же до старшего чужака... Как же его назвал Горяй? Квинт! Бывший воин, с мечом прошедший по разным землям, у которого множество кровников, желающих его смерти. Но вряд ли кто-то из родимого городища Чесла­ва мог быть в их числе. Ведь его родичи, насколько он помнит, никогда не сталкивались с племенем этих чуже­земцев... Или Чеслав чего-то не знает? Да и как гибель этих пришлых может быть связана со смертью его сопле­менников, притом целыми семействами? Вот и получает­ся, что их с Кудряшом поход к соседям оказался ложным следом, который привел в никуда.

Когда Чеслав был уже почти возле празднующих, совсем неожиданно, перекрывая гомон веселящегося люда, раз­далось призывное ржание верного коня Ветра. Четверо­ногий товарищ, застоявшийся в чужом городище и почти забытый своим хозяином, явно звал его в дорогу...

Несмотря на то что раны Чеслава все еще были свежи, по­утру после учты парни начали собираться в обратный путь. Весть о том, что они уходят, быстро распространилась по городищу. И некоторые из поселян уже стали наведывать­ся к дому Тура, чтобы удостовериться, так ли это. А услы­шав от гостей подтверждение, многие высказывали сожале­ние, что парни так мало погостили у них в селении. Уж очень они пришлись им по сердцу, особенно веселун Кудряш — затейник и певун на игрищах у молодежи.

Среди прочих внезапно прибежал один из сыновей Хрума и, отозвав Чеслава в сторону, шепнул, что его очень хотела видеть сестра и просит не уходить из селения, не повидавшись с ней. Пришлось молодому охотнику ува­жить просьбу раненой девы и отправиться к ее жилищу.

Подойдя к обиталищу Хрума, он увидел Горяя. Тот, ско­рее всего, прятался где-то неподалеку и сейчас выскочил Чеславу наперерез, остановился в нескольких шагах от него и, похоже, хотел что-то сказать или о чем-то попро­сить, но переборол это желание. По лицу его пробежала судорога, и он, помотав головой, сделал шаг назад. А по­сле, обхватив голову руками, повернулся и неровной по­ступью побрел прочь.

«Во как мается парень! Совсем тяжко бедолаге...»

Может, и впрямь его мука схожа с тем, что он, Чеслав, испытывает к Неждане? Но нет, его мука сладкая, а у Го­ряя горькая, с дурманом в голове. Да и разве может кто еще желать Лады своей так, как желает он, Чеслав, терпя разлуку с ней? Нет, не может того быть с другим...

Задев головой висящий прямо за дверным проемом до­машний оберег в виде солнца, Чеслав вошел в жилище. Попав с яркого дневного света в сумрак, он решил, что внутри совсем безлюдно, но, присмотревшись, различил у стены сгорбленную фигуру, что стояла к нему спиной. Его следующий шаг, очевидно, не остался незамеченным, потому как фигура резко распрямилась и повернулась в его сторону, и Чеслав увидел испуганное лицо жены Хрума.

— Чур! Чур меня! — вскрикнула женщина, призывая духа в защитники. Но поняв, что никакой угрозы нет, со вздохом облегчения добавила: — Футы! Испугал, красень! Ох и тих же ты на ногу! Что тебе кот лесной. Истинный охотник!

За ней был виден лежак, на котором лежала раненая Желань, И, скорее всего, до его прихода мать поправляла повязку на ее теле. Девушка лежала почти полностью при­крытая рядном, лишь бледное лицо белело в полумраке ее угла.

— Может, не ко времени я? — спросил Чеслав.

— Да что ты, ясный! — всплеснула руками хозяйка. — В этом доме ты первый гость. Наижеланнейший! — ис­кренне улыбнулась она, приглашая его пройти от порога.

— Ну, тогда добра дому, духу Домовому и хозяевам при­вечающим! — склонился в легком поклоне Чеслав. А за­метив следящие за ним глаза Желани, спросил: — Клика­ла меня?

Девушка беззвучно утвердительно кивнула, после взгля­нула на мать просящим взглядом, и та, на какое-то мгно­вение засомневавшись, отозваться на просьбу дочери или нет, все же вышла из дома, оставив их одних.

Какое-то время Желань задумчиво смотрела на парня, но было заметно, что смотрит она будто сквозь него и мыс­ли ее потаенные, похоже, совсем не о нем, а где-то далеко, неведомо с кем.

— Сказали, что ты меня у зверя отбил... — вдруг ше­вельнулись ее губы. — В городище принес...

— Принес. И зверя одолел, — не без гордости ответил Чеслав.

— Может, и не следовало тебе того делать... — снова нарушила свою задумчивость девушка и, отвернувшись, какое-то время молчала.

Чего-чего, а уж такого Чеслав никак не ожидал услы­шать.

«Вот уж поблагодарствовала! — резанула его досада. — Я сам едва жизни не лишился, а она такое мне гласит, ду­рища неразумная...»

Но тут же подумал, что, может, девка в горячке от ра­ны своей сама не ведает, что говорит, а потому участливо спросил:

— Что рана твоя, болит?

Девушка будто и не заметила его вопроса. Испытывая справедливое раздражение от такого задевающего его гор­дость приема, Чеслав хотел уже уйти и даже стал повора­чиваться для того, как Желань неожиданно спросила:

— А как разыскал меня в чаще?

— Шел за тобой по лесу, — от досады не стал скрывать Чеслав.

— Зачем?

Ответил он резко и даже со злостью:

— Да уж больно мне про чужаков разузнать надо было. Про то, кто да отчего на жизнь одного из них зарился. Да ни ты, ни батюшка твой сказывать про то никак не хотели, таились. Туманом густым все покрыли. И тебя от глаз мо­их подале держали. Вот и решил я, что, проследовав за то­бой, смогу узреть да разузнать то важное, что поможет мне проникнуть сквозь тот туманный морок в тайны ваши...

Все время, пока Чеслав говорил, Желань не сводила с него гневно-удивленных глаз, а в какой-то момент не выдержала:

— Значит, узрел да выведал, что хотел?

В ее голосе Чеслав распознал легкую усмешку, похожую скорее на издевку. А потому ответил довольно грубо и с большой долей язвительности:

— Да, теперь уж про все ведаю. Что сам повидал, а что отец твой прояснил. Вот только от того в моих исканиях не полегчало. Из-за ваших страстей да скрытости столь­ко времени напрасно рекой убежало! А у нас там люд...

— Я позвала тебя из-за Луция... — со словно давно мучительно-сдерживаемым, а теперь наконец-то вырвав­шимся на свободу вздохом перебила его дева.

«Это она про младшего из чужаков», — догадался Чеслав.

Внезапно Желань высвободила из-под рядна руку, и он заметил в ней нож. Заподозрив неладное, Чеслав рва­нулся к ней, но дева, зло зыркнув на него, коротко пред­упредила:

— Не подходи!

Слегка скривившись от боли, что исходила от потрево­женной раны, девушка быстрым движением захватила второй рукой часть своих волос, в один миг проведя по ним клинком, отрезала их и выронила на земляной пол. Следующим коротким взмахом она разрезала руку и опустила ее над срезанными волосами так, чтобы появив­шаяся из раны кровь попала на них. Алые капли, стекая по пальцам, падали на белокурые локоны, окропляя их и окрашивая кровавым узором...

Когда Желань решила, что пролила уже достаточно крови, то подняла глаза на Чеслава и прошептала:

— Отнеси эту частичку меня туда, где покоится его прах, и смешай с ним... — И, помолчав, добавила: — Сделай это!

Да, не пронесся здесь бесследным залетным ветром не­ведомый ему чужак — обжег душу девичью. Ой как изра­нил, до углей горячих!

Чеслав застыл в нерешительности и раздумье. Он не стал говорить деве о том, что не знает, где находится прах чужеземного парня и что, вероятнее всего, тело его стало добычей зверья лесного... Зачем? Пусть думает, что дух его отправился в селение предков, а прах смешался с землей. Может, так ей будет спокойнее дальше жить?

Желань же, расценив его бездействие как нежелание выполнить ее просьбу, снова прошептала:

— Прошу, сделай это!

Теперь в ее голосе слышалась глубокая мольба.

— Хорошо, сделаю.

Чеслав нагнулся, чтобы забрать с земли волосы, и рас­слышал тихое:

— И прости... за зверя.

Юноша поднял окропленный девичьей кровью локон и сжал его в кулаке.

После полученного от парня согласия выполнить ее просьбу Желань вся будто обмякла. Видать, немалых сил стоил ей этот разговор, да еще и новой потери крови. Де­ва отвела от гостя взгляд и, устремив его куда-то вверх, зашептала, предаваясь воспоминаниям:

— Смотрел он на меня глазами своими жгучими с неж­ностью, а сам словно про другое думал... Говорил с жа­ром в голосе, а мне и понять его порой нелегко было... Про край свой солнечный он сказывал, что грустит о нем... Не видать его черным очам больше родимого края... Про волхвование их диковинное сказывал, про Великих сво­их. .. Да, видать, не уберегли они его... В пути дальнем сберегли, от опасностей многих схоронили... Здесь поги­бель отвели... А у вас не уберегли... — И, прерывисто вздохнув, продолжила: — Как забыть теперь глаза его жгучие? Ой, Лада Светлая, пусть отпустит меня та мученька сладко-горькая, а теперь такая невыносимая...

Чеслав подумал, что раненую таки одолела горячка, и поспешил выйти из дома, чтобы призвать на помощь ее родительницу.

Туп... Туп... Туп... Туп...

То раздавались глухие удары конских копыт.

Деревья неспешно сменялись кустами, кусты — сухо­стоем, затем чередой болот, россыпью камней среди де­ревьев, холмами, оврагами, непролазной чащей...

Туп... Туп... Туп... Туп...

Несмотря на желание скорейшего возвращения в ро­довое селение, из-за еще не затянувшихся ран Чеслава обратный путь они проделывали не так быстро, как из­начальный к соседям. Подчиняясь этой вынужденной не­спешности, едущему верхом Чеславу порой даже приходилось сдерживать резвого Ветра, который все никак не мог понять, отчего они тащатся, словно дряхлые клячи, и то и дело норовил ускорить шаг.

Идущий впереди Кудряш, лишь изредка замолкая, де­лился впечатлениями от их пребывания и проводов из городища Хрума. А провожали их и в самом деле знат­но и уважительно.

У ворот, желая им спокойной и легкой дороги, собрал­ся весь городищенский люд. Их снабдили сумами, пол­ными съестных припасов и лакомств, подарками для гла­вы их рода дядьки Сбыслава — шапкой из волчьего меха и богатым кожухом, а также вручили шкуру медведя, добытого Чеславом. И эта добыча покоилась теперь переки­нутая через круп коня. Кроме того, Хрум вручил Чесла­ву добротный лук с двумя десятками искусно оперенных стрел, из которых ни одна не походила на другую.

Мужи, как и положено, прощались сдержанно, давая дельные советы, касающиеся пути следования. Зато ба­бы и девки провожали гостей с перекликами, смехом да веселыми прибаутками. И только у стреляющей очами в сторону Кудряша Умилы то и дело наворачивались не­вольные слезы. Но Кудряш усиленно делал вид, что не замечает этой девичьей слабости, — нечего привселюдную забаву устраивать. Все, что хотел, он сказал девке еще сразу после учты.

Улучив момент, пока люд обступил Кудряша, глава селения Хрум отвел Чеслава в сторону и, еще раз выска­зав сердечную благодарность за спасение дочери, с много­значительной расстановкой добавил:

— Славный ты муж, Чеслав, как и отец твой был, как и род ваш весь... Вот тебе бы девку свою отдал, па­рень. .. — И уставился на него хитрыми глазами.

Чеслав хорошо понимал, что, несмотря на присущее ему лукавство, Хрум сейчас всерьез предлагает пород­ниться двум их родам. И от того, какой ответ даст он, Чеслав, главе этого рода, во многом будут зависеть их добрососедские отношения. А потому слова подбирал неспешно и вдумчиво, но говорил без хитрости:

— За честь бы почел породниться с твоим давним ро­дом и кровь свою смешать с твоей, Хрум, и девка твоя любому мужу в радость и честь будет. Но словом я свя­зан уже с другой... А слово свое ценю и чту, дабы и дру­гие его ценили. И случись так, что нарушил бы его, ты бы первый презрение мне выказал... — И, предвидя возможный вопрос Хрума, добавил: — А взять сразу две жены, так это мне еще не по возрасту. Да и не по мудрости...

Хрум какое-то время не отводил глаз от лица парня, словно выверяя, насколько он был честен, а после не­определенно крякнул, встряхнул головой и, почесав проплешину, заговорил:

— И здесь ты, парень, завидный толк проявил и зря о незрелости разума своего сетуешь... — И весомо хлоп­нул Чеслава по плечу, снова попав по незажившей ране.

Юному мужу даже показалось, что сделал это хитрый мужик нарочно, будучи недовольным его пусть и обо­снованным, но все же отказом. Чеславу же на такое «дру­желюбие» оставалось только сдержать стон и не выдать своей боли лицом. А Хрум с искрами большого лукав­ства в глазах продолжил:

— Про то, как у тебя с другой девкой сложится, то лишь Великим ведомо. Всякое случается... Но я свое слово сказал. Ты его слышал. А там как будет...

С тем и расстались.

И теперь Чеслав размышлял, удалось ли ему, не нане­ся обиды отказом, объяснить Хруму толком свое реше­ние. Потому как слова словами, а главное, что у соседа на душе осталось да в думах сокровенных. А еще Чеслав по­думал о том, что на прощании не было видно Горяя, и хо­рошо, что тот не видел, как шептался с ним Хрум, а ина­че этот ревнивый молодец со слишком буйной головушкой запросто мог устроить им засаду да извести попытался — с него бы сталось...

Туп... Туп... Туп... Туп...

Привычная болтовня Кудряша не отвлекала Чеслава. Думалось ему и о том, как в чем-то схожим оказалось при­ключившееся с чужаком Луцием в селении Хрума и то, что стало преследовать его, Чеслава, после купальской но­чи. Но кто желал погибели пришлому в селении Хрума, он теперь знает — уязвленный за девку Горяй, а вот кто стал угрозой для него, он так и не разгадал... Пока что не разгадал.

Явным было лишь одно: опасность исходит от его роди­мых соплеменников, точнее, от кого-то из них, потому как у соседей ни явно, ни скрыто на его жизнь не покушались. Ну разве что медведь. Да и то была честная битва.

Из того, что ему стало известно, выходило, что, скорее всего, и двух чужаков погубил тоже кто-то из его племе­ни. А значит, и семейство Горши и Молчана тоже свои сгу­били. Вот только за что? Возможно, конечно, что чужаки им сперва потраву содеяли, а после кто-то самих чужа­ков изничтожил. Но кто? Мудрено! И только ли кто-то неведомый желает ему погибели из-за любощей с ночной девой, или кто-то другой не желает, чтобы он дознался, кто сгубил соплеменников и чужаков? Снова муть болот­ная, непроглядная... Ясным было лишь одно: их поход к соседям оказался пустым и ничего нового, что помогло бы в поиске душегубов, не дал.

Туп... Туп... Туп... Туп...

Неожиданно Кудряш замолчал. Из-за такой перемены Чеслав отвлекся от мыслей и уловил на себе пытливый взгляд друга.

— А дальше что делать-то будем?

Вопрос не застал Чеслава врасплох. Он уже сам себе за­давал его не раз, а потому ответил не раздумывая и кратко:

— След искать... Верный...

С тревогой в сердце парни продвигались к родному го­родищу, и чем ближе были к нему, тем больше росла их обеспокоенность. Да и как не тревожиться, пребывая столько времени в неведении, как там обстоят дела? Ведь с бедой большой оставили они родовой кров. А вдруг там продолжает собирать обильную жатву злодейка смерть? Да мало ли какие еще горести могут встретить их у ворот родного гнезда!

Между тем, пробыв в дороге уже несколько дней, они вот-вот должны были достигнуть границ охотных уго­дий своего племени. И хоть до самого городища было еще шагать и шагать, от этого обстоятельства и продвигаться хотелось скорее, и сил, несмотря на уже пройденный путь, казалось, прибавилось.

Но владычица ночь, что по заведенному порядку спе­шила сменить ясный день и вступить в свои права, была равнодушна к людским желаниям. Совсем скоро она го­това была принять в свои темные объятия всю лесную округу.

Парни загодя спешились и, выбрав удобное место для ночлега, решили развести костер, чтобы не зябнуть но­чью да подальше от себя и коня держать зверя дикого. Но такое обычное для лесного жителя дело, как разведение костра, в этот раз вызвало некоторое затруднение. А причиной тому был обильный дождь, что поливал лесные просторы ни много ни мало с полудня, и теперь найти су­хие сучья да ветки, поживу для огня, было не так легко. Разойдясь в разные стороны, молодые охотники отпра­вились на поиски сухого хвороста.

Чеслав чувствовал, как уже высохшая было после дож­дя сорочка очень быстро становится влажной. Дождевые капли, задержавшиеся на листьях после ливня, так и но­ровили обрушиться дружной гурьбой всякий раз, когда он пытался достать из укромного места какую-нибудь корягу или трухлявую ветку, надеясь, что она окажется более сухой, чем обнаруженные ранее. Чеслав отошел уже на значительное расстояние от того места, где они разбили лагерь, но ничего путного, на его взгляд, для костра пока не обнаружил, ну разве что средних разме­ров сучки. Да разве для огня на всю ночь это сытная тра­пеза? Так, щепка для затравки...

Лес здесь был довольно густым, а местами просто труд­нопроходимым: деревья стояли плотным частоколом, воюя между собой за каждый локоть земли и сноп сол­нечного света, а где мог, между ними втиснулся колючий кустарник. И оттого по этим зарослям удобнее было следовать звериными тропами. Идя по одной из них, Чеслав и выискивал сухие дрова.