Сокрушительный удар Фрэнсис Дик
– Ты поосторожней, приятель, – сказал он серьезно. – Вспомни, как тебя огрели в Аскоте.
– Те, что подкатили ко мне сегодня, сказали, что они этого не делали.
– То есть как? – удивился Паули.
– А вот так. Они заткнулись сразу, как это ляпнули. Впрочем, отчасти это действительно так: те люди, которые отобрали у меня Катафалка и пытались украсть Речного Бога, на скачках бывают нечасто. Я их раньше никогда не видел. Но, судя по всему, информацией их снабдили те, кого я видел сегодня.
– В смысле?
– Каждый из них знает часть того, что знали те двое.
– Что именно?
На его решительном лице отражалось внимание и искреннее желание помочь. Я рассказал ему о двухлетке, выбравшемся на шоссе, и о виски Криспина.
Паули был ошеломлен. Я сказал:
– Из тех, кто был сегодня, Джимини Белл знал о моем вывихе – ему не раз случалось видеть мой бандаж в раздевалке, когда мы оба были жокеями. Ронни Норт знал, что я купил Речного Бога, потому что сам мне его продал. Вик Винсент знал, что я держу у себя на конюшне транзитных лошадей. Любой из них мог знать, что у меня брат – алкоголик, я этого не скрываю. Все они были в Аскоте в тот день, когда я купил Катафалка. Разумеется, они при желании вполне могли поделиться информацией. Вся беда в том, что я не понимаю, к чему им это.
Паули аккуратно стряхнул полдюйма пепла, нагоревшего на кончике сигары, помолчал, потом не спеша произнес:
– Я тебе скажу, к чему им это.
– И к чему же?
– Чтобы заставить тебя сдаться.
– Чего? – Я расхохотался. – Да ты, наверно, шутишь!
Он пожал плечами:
– Вполне возможно. Сперва слегка вздуть. Ощутимо, но не настолько, чтобы ты обратился в полицию. Потом наделать пакостей. Потом начать угрожать. Либо ты присоединяешься к нам, либо…
– Так просто? – Я покачал головой: – Не может быть.
– Почему же?
– Не такая уж я серьезная угроза для них. Зачем бы им так утруждаться?
Он откинулся на спинку стула, улыбаясь сквозь дым своей сигары.
– Слушай, приятель, неужели ты не знаешь золотого правила захватчика? Выбери самого сильного и раздави его. Тогда те, кто послабее, сразу присмиреют.
– Да, конечно, этот Вик хуже татарского нашествия, – согласился я, – но с чего ты взял, что я самый сильный?
– Ты себя недооцениваешь, приятель.
– Не пори ерунды.
Паули покачал головой.
– Я привык выносить суждения. Я сам решаю. Сам покупаю лошадей. Раз – и готово! – Он щелкнул пальцами. – И ошибаюсь я очень редко.
Бродячий цирк покинул Ньюмаркет в субботу после скачек.
К тому времени наши отношения с Виком ухудшились еще больше, хотя, казалось бы, хуже некуда. Он пять раз приказывал мне не принимать участия в торгах. Трое из этих годовиков мне и так были не нужны, а двух других я купил. Шайка ожесточилась настолько, что я всерьез начал избегать пустынных автостоянок.
К субботе Вик предупредил Константина, что я – неподходящая компания для Николя. Константин предупредил Николя, а Николь за ленчем в баре, ухмыляясь, предупредил меня.
Уилтон Янг приобрел еще трех годовичков за астрономические суммы. Файндейл сиял.
Константин делал вид, что его это ничуть не трогает, и сильно повеселел, когда его лошадь обошла лошадь Уилтона Янга в скачках на приз Цесаревича.
Эдди Инграм изъявил желание взять кобылку от Он-Сафари: он независимо от меня выяснил, что она в порядке, – но я уже успел сплавить ее другому клиенту и, увы, не испытал ни малейшего сожаления, сообщая об этом Эдди.
Так что с деловой точки зрения эта неделя была для меня на редкость удачной, несмотря на все угрозы Вика. И тем не менее, выехав на магистраль А-11, ведущую к Лондону, я вздохнул с облегчением.
Облегчение длилось недолго. Ровно до тех пор, пока я не свернул к деревне.
Деревня стояла на ушах. Все жители выбежали из домов, и улица была запружена машинами, велосипедами, детскими колясками и ребятней. Было десять минут девятого. Причина суматохи была ясна: впереди на фоне ночного неба полыхало зарево пожара. И я сразу понял, что это горит мой дом.
Подъехать туда на машине было невозможно. Я вылез и пошел дальше пешком. Казалось, все до единого жители деревни, включая инвалидов в колясках, устремились туда же. Чем ближе я подходил, тем труднее становилось пробиваться через толпу. Толпу сдерживал переносной барьер, поставленный поперек ворот. Я протиснулся мимо него, и деловитый пожарник тут же приказал мне убираться вон.
– Это же мой дом, блин! – немногим вежливей возразил я. – Я только что приехал!
– А-а, – он ненадолго задумался. – Ветер мешает. Но мы делаем, что можем.
Я огляделся и понял, что он имеет в виду.
Конюшня полыхала. Ее было уже не спасти. Она целиком была охвачена ярко-оранжевым пламенем. Языки огня выстреливали высоко над крышей, ревя и грохоча, точно гром и молния, которые смешивают вместе в каком-то дьявольском миксере. Жара стояла страшная. Повсюду клубился дым и ел глаза. Это было похоже на гигантский костер. Присмотревшись, я увидел, при чем тут ветер. Ветер нес снопы искр в сторону все еще темного силуэта дома.
Половина пожарных тушили конюшню. Остальные, столпившись спина к спине, спасали то, что еще можно было спасти. Серебряные струи воды окатывали крышу и задний фасад дома и хлестали в разбитое окно моей спальни.
В дальнем конце двора, у самого загона, стояли две пожарные машины. Я поначалу удивился, почему это они стоят именно там, потом сообразил, что они качают воду прямо из ручья, бегущего за домом. «Ручей-то маленький», – с беспокойством подумал я. Длинный узкий двор превратился в море луж, по которым волочились пожарные шланги. Там было полно людей в черных касках, привычно и ловко выполняющих свою трудную работу, – добровольных пожарников, которые бросили свое субботнее пиво в баре и примчались сюда, чтобы помочь спасти мой дом. Конечно, глупо было в такую минуту думать о пиве, но я все же подумал.
Пожарный, с которым я только что разговаривал, сочувственно сказал, что да, неприятное получилось возвращение домой. Он сказал еще, что для таких строений, как конюшни и фермы, надежды обычно мало, потому что там почти всегда хранится сено или солома. «Горит как порох».
– Мы послали за помощью, – сказал он. – Они должны приехать с минуты на минуту.
Ему приходилось почти кричать, чтобы я мог его слышать.
– Дорога запружена почти до середины деревни! – крикнул я в ответ.
Он вздохнул и пожал плечами. Мне хотелось рвать и метать.
– Жалко вашу машину! – сказал он.
– Какую машину?
Он махнул рукой в сторону гаража, расположенного рядом с конюшней. Там догорали останки машины Криспина.
Я схватил пожарника за рукав.
– Где мой брат? – крикнул я. – Он здесь… Где он?
Пожарник покачал головой:
– В доме было пусто! Мы проверяли. Когда мы приехали, пожар еще не так сильно разгорелся и в доме было безопасно.
– Может быть, он спит!
– Да кто же может спать в таком шуме, парень!
Да, его можно было понять. Шуму действительно было немало.
– Мне надо проверить!
– Вернись! – крикнул пожарник. – Туда нельзя! Задохнешься!
Он силой остановил меня на полпути к кухонной двери. Я сказал, что мы должны найти моего брата.
Пожарник снова принялся уверять меня, что моего брата в доме нет.
– Он может быть мертвецки пьян! – Сейчас не время спасать репутацию Криспина. – Он без сознания!
А может, он опять поперся в бар и сейчас сидит там за шестой порцией двойного джина, но проверять было некогда.
– А-а!
Пожарный протащил меня через толпу людей и сплетение пожарных рукавов к ближайшей машине и сунул мне в руки кислородную маску.
– Надевай! – сказал он. – В доме сейчас темно, так что ты его найдешь быстрее моего. Если, конечно, он там.
Он дал мне каску и перчатки, и мы побежали к дому. Я на бегу лихорадочно пытался застегнуть амуницию.
В доме оказалось невероятно много дыма – густого, едкого, горячего и маслянистого. Помещения освещались только пламенем бушевавшего снаружи пожара, а это значило, что все дальние комнаты были заполнены непроглядной мглой. Дым ел глаза и заставлял их слезиться. Я поспешно натянул маску и попытался понять, где нахожусь и куда бежать.
– Где он мог быть? – прокричал пожарник.
– Может, в гостиной? Сюда!
Мы пробежали по коридору и ввалились в гостиную, где было не видно ни зги. Я ощупал диван, кресла, пол – это были те места, где обычно засыпал Криспин.
Его не было.
– Нету!
Мы бросились наверх. Наверху было очень жарко и дым был еще гуще, чем внизу. Деревянные косяки дверей местами обуглились, словно они уже горели, но пламени нигде не было видно.
Я обыскал всю спальню Криспина, потом свою – его нигде не было. В спальне Криспина было темно, в моей играли оранжевые отсветы пламени и в окно тропическим ливнем хлестала вода.
– Нету его! – крикнул пожарный.
– В ванной!
– Скорей, крыша тлеет!
Дверь ванной была закрыта, но не заперта. Я отворил ее, шагнул внутрь – и споткнулся о ноги Криспина.
Здесь воздух был почище. Пожарный протиснулся мимо меня, подхватил Криспина на плечо, точно младенца, и бросился наружу так быстро, что я и без ноши с трудом поспевал за ним.
Пожарный положил Криспина на сырую траву – больше его положить было просто некуда. Я сорвал кислородную маску и с тревогой уставился на брата.
– Он живой?
– Не знаю. Надень на него свою маску.
Пожарный сразу принялся делать Криспину искусственное дыхание, заводя ему руки за голову, а я натянул на него маску и проверил приток воздуха.
Пожарный, не останавливаясь, поднял голову и посмотрел на толпу зевак у ворот и на ряды лиц над изгородью, озаренных пламенем пожара. Я без слов понял, о чем он подумал. Третья пожарная машина, «Скорая», врач, полиция… Ни одна машина не доберется до нас, пока зеваки не расползутся по домам.
Половина крыши конюшни в ближнем к нам конце с треском провалилась. Пахнуло жаром. Пожарный ненадолго поднял глаза и ободряюще сказал:
– Ну вот, теперь, если и остальная часть крыши провалится, легче будет отстоять дом.
Я вскинул голову. Ливень искр и в самом деле уменьшился, но все же дом выглядел так, словно готов в любую секунду полыхнуть пламенем. Несмотря на все усилия пожарных, кровля в дальнем конце уже обуглилась.
Криспин по-прежнему не подавал признаков жизни, но, когда я пощупал ему пульс, пульс был. Слабый, медленный, но был.
Я с облегчением кивнул пожарнику, и он перестал делать искусственное дыхание. Он посмотрел на грудь Криспина. Она не шевелилась. Пожарный сунул руку ему под одежду, пощупал ребра. Ничего. Он покачал головой и снова стал делать искусственное дыхание.
– Давай я, – сказал я.
– Давай.
Я занял его место, и пожарник отправился помогать тушить пожар. Жаркий, ревущий, душный, дымный кошмар тянулся бесконечно.
Криспин выжил, и дом более или менее спасли.
В какой-то момент – я так и не понял когда – приехала полиция, и вскоре после этого «Скорая» увезла моего брата, все еще находившегося без сознания, в больницу, откачивать.
Первое, о чем пожарные сказали полицейским, это что здесь пахнет поджогом, и первое, о чем спросила меня полиция, – не я ли поджег свой дом?
– Меня тут не было.
– Были ли у вас денежные затруднения?
Я недоумевающе посмотрел на них. Они стояли посреди развалин, от сырых почерневших углей все еще валил густой горячий дым, а они как ни в чем не бывало вели расследование!
– И это все, чем вы можете помочь? – спросил я. Но их поведение давало понять, что они здесь вовсе не затем, чтобы помогать.
В ту сумасшедшую ночь казалось верхом нелепости, что они могли подумать, будто все это разорение я учинил своими руками.
К рассвету одна из пожарных машин уехала, но другая осталась у дома – пожарные мне объяснили, что со старыми домами следует быть начеку. Иногда какое-нибудь бревно тлеет чуть ли не сутками, а потом вспыхивает, и пожар начинается снова.
Пожарные зевали, скатывали рукава, закуривали сигареты и аккуратно тушили окурки в плоских жестяночках. Из деревни принесли несколько термосов с чаем, и вокруг начали робко, как цветы на развалинах, пробиваться первые шутки.
В девять я отправился в паб, чтобы позвонить по телефону, и мельком глянул на себя в зеркало. Лицо в полосах сажи, глаза красные от дыма, усталый, как собака…
Я сказал Софи, чтобы она не приезжала, ленча не будет. Она сказала, что все равно приедет, а у меня не хватило мужества отказаться.
В пабе я вымылся и позавтракал. Моя одежда жутко воняла, но это были пустяки по сравнению с тем, как воняло в доме и во дворе, когда я вернулся. Мокрое горелое дерево, мокрая горелая солома, застоявшийся дым… Вонь была резкой и противной, но уезжавшие пожарные сказали, что ничего не поделаешь, после пожара всегда так.
Приехала Софи. Золотого самолетика на ней не было.
Увидев царящее вокруг разорение, она наморщила нос, потом молча взяла меня под руку и поцеловала. Это утешило меня, как матушкин поцелуй в детстве.
– А что осталось? – спросила она.
– Немного мокрой мебели и банка орешков.
– Вот с них и начнем.
Мы обошли дом, комната за комнатой. Повсюду размокший пепел и застоялый дым. Моя спальня была зияющим черным провалом под открытым небом – крыша прогорела насквозь. Все вещи здесь погибли безвозвратно. Хорошо, что я взял кое-что из одежды с собой в Ньюмаркет!
В комнате Криспина валялась пустая бутылка из-под джина, еще одна – в ванной.
В кабинете все было покрыто густым слоем жирной золы. Стены закоптились и были исчерчены ручьями воды. Часть моих бесценных, дорогих и практически невосстановимых каталогов и племенных книг тоже погибла.
– Ну и что ты собираешься делать? – спросила Софи, стоя на грязном полу в кухне и водя пальцем по столу, устеленному ровным слоем пепла.
– Эмигрировать.
– Что, серьезно?
– Ну, если серьезно… Через пять минут откроется паб. Пошли напьемся!
Глава 10
Мы прикатили домой в два часа и обнаружили там полицию. Один был констебль, другой – с погонами старшего инспектора.
– Развлекаетесь, мистер Дерхем? – с иронией осведомился старший инспектор. – Пропиваете страховку?
Однако, похоже, он начал разговор таким образом скорее по привычке, потому что оказалось, что они все-таки приехали не обвинять, а выяснять.
– Тут холодно, – заметил старший инспектор, выразительно указывая на сумрачное зимнее небо.
– Внутри тоже холодно, – ответил я. – Бак центрального отопления стоял в конюшне.
– Ах да, конечно!
Он все же предпочел пройти в дом. Я провел их в кабинет, достал тряпку, стер пепел со стульев. Тряпка только развезла грязь, поэтому пришлось достать еще несколько тряпок и постелить их на сиденья.
– Мистер Дерхем, – начал старший инспектор, – расскажите нам о своих врагах.
– О врагах?
– О врагах, сэр. У вас есть враги?
– Ну, я не знал, что есть люди, которые ненавидят меня настолько, что могли бы поджечь конюшню.
– Не знали? А теперь знаете?
Я молча кивнул.
– Их имена, сэр?
– Не думаю, что я могу вот так сразу назвать их имена. Но это уже не первый случай.
Я рассказал им о Катафалке и о сбежавшем двухлетке. Старший инспектор тут же спросил, почему я не обратился в полицию.
– О случае в Аскоте я в полицию сообщил, – ответил я. Спасибо Керри! – А что до лошади… Ваши люди приходили сюда, но тогда я не думал, что лошадь кто-то выпустил. Я решил, что просто позабыл запереть денник.
Поскольку полицейские тогда решили то же самое, спорить они не стали. Более того, старший инспектор прекрасно знал, что никто не стал бы объявлять общую тревогу, если бы я явился в полицию с расстегнутой попоной.
– Ну что ж, сэр, – сказал полицейский. – Похоже, на этот раз вам повезло. У нас есть свидетель. Четырнадцатилетний мальчик, который шел через лес по вашей дорожке. Он утверждает, что видел то, что видел, с дорожки, но я подозреваю, что он сам заходил сюда, чтобы стянуть что-нибудь, что плохо лежит. Он говорит, что знал, что вы в отъезде, в Ньюмаркете. Во всяком случае, мальчик видел человека, который зашел в кладовку в конюшне и звенел там чем-то металлическим, и мальчик еще подумал, как странно, что он не зажигает света. Мальчик, похоже, неплохо ориентируется на вашем дворе. Он видел, как человек чиркнул спичкой и наклонился. Потом тот вышел со двора и поспешно пошел по дорожке к деревне. Мальчик не попытался остановить его. Вместо этого он зашел в конюшню и включил свет.
Старший инспектор помолчал. Он, видимо, знал толк в театральных эффектах. Его зачарованная аудитория нетерпеливо ерзала на стульях, ожидая продолжения.
– Он увидел, что там внутри, и тут же убежал. Он говорит, что трубка топливного бака была сломана и солярка текла на пол. А в луже солярки стояла картонная коробка, и в ней был большой фейерверк. Золотой дождь, или что-то в этом духе. Он заметил, что упаковка фейерверка уже дымится. В кладовку он входить не стал – как он сам говорит, потому что любому, кто бы это сделал, следовало бы полечить мозги, если бы они, конечно, не сгорели со всем остальным.
Услышав этот дословный пересказ, Софи рассмеялась. Старший инспектор позволил себе чуть заметно улыбнуться.
– Как бы то ни было, сэр, мальчик со всех ног кинулся в деревню, сказать маме, чтобы она вызвала пожарных. Когда ему удалось ее убедить, что он не выдумывает, она так и сделала. Но когда пожарные приехали, топливный бак уже взорвался, и конюшню, выстроенную почти целиком из дерева, отстоять так и не удалось. Пожарные говорят, что, если бы их вызвали чуть попозже, им бы и дом спасти не удалось.
Инспектор криво улыбнулся.
– А то, что им удается отстоять, они обычно приводят в негодность.
– Ничего, – сказал я, – с домом все в порядке.
– Хорошо. Так вот, то, что видел юный Кеннет, еще не доказывает, что вы все это не подстроили сами. Люди часто нанимают кого-нибудь для поджога, обеспечив себе железное алиби.
Софи попыталась протестовать. Старший инспектор насмешливо посмотрел на нее, и она осеклась.
– Не волнуйтесь, мисс. На этот раз дело проще. Нам кое-что известно. Юный Кеннет описал человека, которого он видел.
– Но ведь темно же было! – удивился я.
– У этого человека была очень яркая примета. Кроме того, мы нашли машину, на которой он приехал. Прошлой ночью, когда все разъехались по домам, на улице остались две машины. Одна из них ваша. А другая – фургон «Зодиак». И люди видели, как человек, которого застал Кеннет, пытался завести его, не сумел, со злостью пнул колесо и ушел к шоссе, видимо, намереваясь уехать на попутной. Осмотрев фургон, мы обнаружили две вещи. Во-первых, у машины был сломан стартер, потому она и не завелась. А во-вторых – номера, которые не совпадают с номерами, указанными в водительских правах. Мы проверили права. Машина принадлежит мистеру Леонарду Уильямсону, который сказал, что машину у него одолжил один молодой человек. Мы спросили, знает ли он имя этого человека, и мистер Уильямсон в конце концов признался, что знает. Этот молодой человек – Фредерик Смит. Мы отправились домой к мистеру Фредерику Смиту и пригласили его сюда, чтобы помочь в расследовании.
– Или, иными словами, – усмехнулся я, – Леонард Уильямсон заложил Фреда Смита, и тот теперь ругается на чем свет стоит в одной из ваших камер.
– Мы хотели бы просить вас прийти и сказать, не сможете ли вы опознать его, – чопорно ответил старший инспектор.
Это был Кучерявый.
Он держался замкнуто, заносчиво и каяться явно не собирался. Наглая ухмылочка, с которой он смотрел на своих жертв, превратилась в наглую насмешку над полицейскими, и в том, как он развалился на стуле, раскинув ноги, отчетливо читался вызов.
Увидев его, нетрудно было догадаться, почему юный Кеннет без труда описал его. Левая рука была в гипсе по самое плечо.
Он дерзко уставился на меня, не узнавая.
– Привет, красавчик! – сказал я.
Старший инспектор смерил меня взглядом.
– Так вы его знаете?
– Знаю. Это он напал на меня в Аскоте.
– Брехня!
– Миссис Керри Сэндерс вас тоже видела.
Он поморгал. Вспомнил. Резко сузил глаза и метнул в меня такой взгляд, который сделал бы честь любому крокодилу.
– Ты мне, бля, локоть сломал!
– Брехня! – сказал я.
– Я слыхал, у тебя конюшня сгорела, – злобно выпалил он. – Жалко, тебя там не было!
Старший инспектор вернулся со мной в свой кабинет.
– У нас на него досье толщиной с кирпичную стену, – весело сказал он. – Этот Фред Смит – очень известная личность в своей области.
– Ему кто-то заплатил, – сказал я.
– О да. Но на то, что он признается, кто это сделал, нечего и надеяться. Фред Смит – стреляный воробей. Такие никогда не стучат, – инспектор произнес это таким тоном, словно восхищался им. – Он свой срок получит, но нипочем не расколется.
Мы с Софи поехали повидать Криспина. Он лежал в местной больнице и усердно жалел себя. Ему действительно было плохо. Кожа у него была бледная и потная, он кашлял, прижимая руку к груди, а судя по его взгляду, Криспин жестоко страдал от недостатка выпивки. Он однажды мне сказал, что ощущение такое, словно тебя топором по башке рубят.
Первое, что он сказал, увидев нас:
– Дайте выпить, блин! Они мне, блин, выпить не дают!
Я достал бутылочку апельсинового сока. Криспин злобно уставился на нее.
– Я сказал «выпить», а не «пить»!
– Угу, – сказал я. – Витамин С очень полезен при похмелье.
Вылил сок в стакан и протянул ему. Сиделка одобрительно смотрела на это с другого конца комнаты. Криспин угрюмо понюхал, попробовал и выпил. Потом снова откинулся на подушки и закрыл слезящиеся глаза.
– Черт бы побрал этот сок!
Пару минут он лежал, словно уснул. Потом, не открывая глаз, спросил:
– Ты мне, блин, вроде как жизнь спас?
– Ну, не то чтобы совсем…
– Ну, почти… Не думай, что я тебе за это благодарен.
– Не думаю.
Еще одна долгая пауза.
– Приезжай за мной завтра утром, – сказал он. – Говорят, меня выпустят около полудня.
– Ладно.
– А теперь катись в жопу.
Софи вышла вместе со мной из палаты, и ее негодование вырвалось наружу, как пар из чайника.
– Слушай, почему ты вообще его терпишь?
– Он мой брат.
– Ты мог бы просто выкинуть его за дверь!
– А ты бы выкинула?
Она не ответила. Да, говорить легко, а вот когда доходит до дела…
Я представил себе Криспина. Лежит и терзается своими выдуманными страданиями, одинокий, никому не нужный, в своем маленьком персональном аду. Когда-то у него были девушки, но это было давно. Теперь только я не давал ему окончательно скатиться в канаву. И я знал, что он чувствует себя за мной как за каменной стеной.
– Может, есть все-таки какое-нибудь лекарство? – спросила Софи.
– Есть, есть. Хорошее лекарство. Одно-единственное.
– Какое же?
– Захотеть вылечиться.
Она недоверчиво посмотрела на меня.
Читать бесплатно другие книги:
