Дорога в Омаху Ладлэм Роберт

Глава 15

Дверь номера в отеле «Ритц-Карлтон» распахнулась, и оба Дези — Один и Два — при галстуках и смокингах, ввалились в комнату, готовые ринуться в бой. Дивероу уронил свой бокал с мартини, а Дженнифер Редуинг, стремительно повернувшись на стуле, слетела на пол, вероятно генетически ощущая, когда от белого человека исходит угроза.

— Прекрасно, адъютанты! — громогласно объявил одетый в оленьи шкуры Маккензи Хаукинз, торопливо входя в помещение в сопровождении смущенного Арона Пинкуса. — Враждебных действий не предвидится, поэтому — «вольно»! Можете расслабиться, принять любую позу. — Дези-Один и Дези-Два ссутулились. — Ну не так же, сержанты! И держите ухо востро: в любой момент может быть подан сигнал к атаке!

— Что ты думать сейчас? — спросил Дези-Один генерала.

— Мгновенное повиновение — первый признак готовящейся контратаки. Забудьте про высокого и тощего: он безопасен, но не спускайте глаз с особы женского пола — они часто носят гранаты под юбками.

— Ах ты, допотопный сукин сын! — завопила Редуинг, вскакивая на ноги и гневно оправляя одежду и волосы. — Ты варвар! Мычащий реликт из пятисортного фильма о войне! Что ты, черт бы тебя побрал, вообразил о себе?

— Это тактика герильи, — объяснил Мак едва слышно своим адъютантам. — Изъявив покорность, противник тут же обрушивает на вас громкую брань — чтобы помешать вам сконцентрировать свою мысль, а затем вытаскивает незаметно булавку.

— Если хочешь, я вытащу эту твою булавку прямо из твоих волосатых зарослей, ходячий борец за гиблое дело! Как смеешь ты носить эту одежду? В ней ты — словно беженец из лагеря для перемещенных лиц! Ясно тебе, ослиный хвост?

— Видите, видите? — бормотал Хаук, калеча сигару, торчавшую изо рта. — Сейчас она старается обескуражить меня... Следите за ее руками, ребята! А за этими своими буферами она может прятать пластиковые бомбы.

— Я выясню это, генерал! — закричал Дези-Один, сфокусировав взгляд на цели, и задвигал плечами. — Что ты думать?

— Сделаешь ко мне шаг, — начала Редуинг, потянувшись к сумочке, лежавшей на стуле, и, выхватив оттуда тюбик «мэйса», закончила фразу: — Ослепнешь на месяц! — Стоя между разряженными в смокинги двумя сержантами и их командиром в костюме уопотами, она энергично размахивала своим грозным оружием. — Тронь меня, и получишь на орехи! Да так, что надолго запомнишь!

— Ну а теперь вступаю в игру я, — заявил Сэм Дивероу и, подойдя к зеркальному бару и графину с мартини, подбросил вверх ногой валявшийся на полу бокал, словно это был футбольный мяч.

— Минуточку! — закричал Арон Пинкус, поправляя очки в стальной оправе и вглядываясь пристально в красавицу с бронзовой кожей. — А я вас знаю... Семь или восемь лет назад... Гарвард... Реферат по праву... Вы были одной из лучших на своем курсе... Выдающийся анализ особенностей осуществления цензуры в рамках конституционного права...

— Боже мой, тогда-то и была эта «Нэнси» с ее гадкими шалостями! — воскликнул Дивероу со смехом, наливая себе напиток.

— Успокойся, Сэмюел!

— Ах, так мы возвращаемся к Сэмюелу?

— Заткнитесь, адвокат!.. Да, мистер Пинкус, вы еще провели со мной собеседование. Я была вам очень признательна за это и польщена тем, что привлекла к себе ваше внимание.

— И все же вы отвергли наше предложение, моя дорогая. Интересно, почему? Конечно, вы не обязаны мне отвечать: это — ваше личное дело. Но мне любопытно. Я отчетливо помню, как выспрашивал у своих коллег, в какую из вашингтонских и нью-йоркских фирм собираетесь вы направить свои стопы. Откровенно говоря, я собирался позвонить в эту фирму и сказать, как им повезло. Обычно самые лучшие и одаренные устремляются в Вашингтон и Нью-Йорк, хотя я с этим, откровенно говоря, не согласен. Вы же, если память мне не изменяет, связали свою судьбу с маленькой, но хорошей фирмой в Омахе.

— Я из тех мест, сэр. Как вы уже, вероятно, поняли, я из племени уопотами.

— Я догадывался об этом, хотя надеялся все же, что вы такое заключение сочтете нелепым. Если бы только было возможно такое, чтобы в жизни стало поменьше путаницы!

— Но путаницы в жизни меньше не стало, мистер Пинкус. Мое имя — Дженнифер Редуинг. И я дочь племени уопотами. Чем и горжусь чрезвычайно.

— Но где, скажите мне во имя Господа Бога, повстречали вы Сэмюела?

— В лифте отеля «Времена года». Это произошло сегодня утром. Он был очень усталым. Во всяком случае, утверждал, что вымотался вконец, и сделал несколько глупейших замечаний.

— И этого оказалось для вас достаточно, чтобы быть здесь вместе с ним, мисс Редуинг?

— Она заявилась ко мне домой, — вмешался Дивероу. — Я извинился перед ней, даже дал за нее чаевые швейцару, а потом вдруг услышал, как эта безумная леди дает таксисту мой адрес! Что бы вы сделали на моем месте, Арон?

— Ясно, последовал бы за ней до своего дома.

— Я так и поступил.

— Я отправилась к нему домой, мистер Пинкус, потому что это был последний адрес, где рассчитывала я обнаружить этого ненормального, что стоит сейчас рядом с вами!

— Маленькая разозленная кобылка, верно? — изрек Хаук.

— Да, генерал Хаукинз, — поскольку это вы, и никто другой, — я разозлилась и в то же время — нет. Ну а то, что я не «маленькая кобылка», это вы узнаете, когда я разделаюсь с вами. В суде или вне суда, но я намылю вам холку!

— Словесное оскорбление, сержанты! Приведите себя в боевую готовность!

— Заткнитесь, гнуснейшая рожа на самом тупом из тотемных столбов! Кстати, узор из бисера на куртке, которую вы носите, повествует о том, как какой-то буйвол-идиот не сумел спастись от бури только потому, что у него не хватило на это мозгов. Весьма знаменательно!

— Эй, Ред, — сказал Сэм, поднося к губам мартини, — возьмите себя в руки. Помните о доверительном документе.

— Взять себя в руки? Да один только взгляд на него, и мне хочется криком кричать!

— Он на всех оказывает такое действие, — пробормотал Дивероу, продолжая вкушать напиток.

— Минуточку, — молвил Пинкус, поднимая руку. — Я, как мне показалось, слышал что-то заслуживающее пояснения. — Прославленный юрист повернулся к Сэму. — Что это за «доверительный документ»? Что вы задумали?

— Просто я дал ей добрый совет pro bono[116], Арон. Вы бы одобрили его.

— В настоящий момент ты и одобрение с моей стороны — вещи взаимоисключающие... Может быть, вы объясните мне, мисс Редуинг?

— Буду счастлива, мистер Пинкус. Особенно в присутствии другого вашего гостя, генерала Неандертальца. Кстати, вы и переведете ему то, что я скажу, хотя, подозреваю, общую линию он все же поймет, а может, и чуточку больше.

— Сформулировано четко, — констатировал Арон с таким же, наверное, выражением лица, какое было у Эйзенхауэра, когда тот узнал об отставке Макартура.

— Совет был превосходным. Положенная в его основу концепция со всеми ее просчетами, слишком многочисленными, чтобы перечислять их здесь все, была разработана вашим служащим, мистер Пинкус, воздаю ему должное.

— Хороший поверенный — прежде всего любезный поверенный, мисс Редуинг.

— Право? Я никогда об этом не задумывалась... А почему? Я спрашиваю просто так, из любопытства.

— Потому что он или она — речь идет о хороших поверенных — не сомневаются в своих способностях. И поэтому им нет никакой необходимости тешить себя неуважительным отношением к другим. Возьмите к себе на работу такую девушку или этого молодого человека, и вы убедитесь: никто из них не станет искать прибежища в настоящей или воображаемой вражде.

— Думаю, я чему-то научилась...

— Едва ли это оригинально, моя дорогая. То же самое, не в обиду будь сказано, говорил и генерал, используя только военную терминологию... Отвлечение внимания демонстрацией враждебности... Слабый разыгрывает спектакль, а тот, кто посильнее, лишь наблюдает, готовый к ответным действиям.

— Надеюсь, вы не ставите меня на одну доску с этой обезьяной?

— Послушайте, вы, маленькая индейская кобылка...

— Пожалуйста, генерал!.. Я касался исключительно вопросов тактики, мисс Редуинг... Вел речь о расстановке сил, если вам угодно... А правда, будто вы скрываете на своей прекрасной груди пластиковые бомбы? Хотел бы верить, что это не так. Думаю, наш генерал, упомянув об этом, преследовал одну цель — дать понять своим помощникам, сколь важно им находиться в состоянии боевой готовности. И не придавать особого значения вашей показной враждебности. Решение этой загадки в действительности на редкость простое.

— Ты, парень, думать, что мы мог отвлечь себя на тот, что здесь?

— Достаточно, сержант...

— Я согласный с тебе, Дези-Уно...

— "Мэри гуляет, и Дези гуляет, а ягненок ест плющ", — загорланил Сэм на песенный мотив.

— Заткнись!

— Сэмюел, прекрати это!

— Сынок, ты проливаешь свой напиток.

— Итак, дорогая моя мисс Редуинг, не будете ли вы любезны поделиться с нами вашей идеей — той концепцией, которая зародилась в мозгу моего ныне безработного служащего?

— Все очень просто, мистер Пинкус. Поскольку племя уопотами зарегистрировано как некая целостная общность, облеченным властью советом старейшин подписывается доверительный документ, в котором говорится, что все юридические вопросы, касающиеся племени, могут обсуждаться только с лицами, означенными в данной грамоте, все же остальные, поименованные в предыдущих бумагах, лишаются каких бы то ни было полномочий. Короче говоря, определяемый этой доверенностью круг лиц выступает в роли коллективного поверенного.

— Звучит довольно внушительно, маленькая леди, — заметил Хаукинз. — Но каков все-таки в этом смысл?

— А тот, генерал, — ответила Редуинг, устремив на Хаука холодный как лед взгляд своих очей, — что никто — повторяю, никто, — кроме лиц, оговоренных в доверительной записи, не имеет права принимать решений или вступать с кем бы то ни было в какие-либо соглашения по вопросам, затрагивающим интересы племени, и выступать от имени племени ради достижения своих собственных целей.

— Право, похоже, чертовски ловкая мера предосторожности! — признал Хаукинз, извлекая изо рта изжеванную сигару, и наклонил голову набок, как бы что-то обдумывая: — Полагаю, после всего сказанного вполне правомочен следующий вопрос: а заслуживают ли доверия эти доверенные лица?.. Разумеется, мисс, я не собирался каламбурить.

— Они — вне всяких подозрений, генерал. Среди них — двое юристов, несколько врачей, президент одного из международных фондов, три вице-президента ведущих банков, один или двое биржевых маклеров и пользующийся прекрасной репутацией психиатр, которому вам следовало бы показаться. Все они — подлинные отпрыски племени уопотами, и, кроме того, я — председатель этого исполнительного комитета и его официальный представитель. Есть еще вопросы?

— Да, только один: совет старейшин устраивает наличие такого комитета?

— Конечно. Старейшины прислушиваются к нашим советам, а мы незыблемо стоим на стороне интересов племени. Теперь вам должно стать ясно, генерал Хаукинз: не успеете, вы сделать и первый шаг по пути практического претворения своего безумного, губительного плана в жизнь, как мы, а не вы, станем полностью контролировать ситуацию, чтобы свести к минимуму возможные вредоносные последствия ваших действий для ни в чем не повинных людей, невежеством которых вы столь бессовестно воспользовались. Короче, ваши карты биты, маньяк.

Выражение лица Хаука свидетельствовало не только об испытываемой им душевной боли, но и о глубокой личной обиде. Словно мир, который взлелеял он непрестанными заботами и безграничной любовью, вышвырнул его за борт, и вот теперь он — обездоленный, одинокий, покинутый всеми и преданный забвению старый человек, отказывающийся в силу присущей ему гордости и чувства собственного достоинства признать свое фиаско и поддаться горечи поражения.

— Прощаю вам ваши необоснованные подозрения и вашу невоздержанность в выражениях, поскольку, воистину, вы не ведаете, что творите, — произнес он смиренно.

— Боже мой!

— Обращение к небезызвестному Сыну Божьему в данном случае, возможно, было бы куда уместней, — предположил Дивероу, возвращаясь к бару.

— Ты браться за оружие, генерал? — спросил Дези-Два.

— Тогда, может быть, эти гринго пойти подышать свежий воздух, а, парень? — взглянул на Хаука выжидательно Дези-Один. — Что, если их через окно, о'кей?

— Нет, джентльмены, — возразил Мак, введя в свой голос размеренные, героико-патетические и в то же время замогильные нотки святого. — Эта потрясающая дама взяла бразды правления в свои руки и, единственное, что остается мне, — это уменьшить свою долю той тяжкой ответственности...

— Ах, вот оно что! — перебил его Сэм, мешая пальцами мартини, чтобы поймать маслину. — Уж не погребальный ли слышу я звон, ребята?

— Сынок, ты неверно меня понял.

— Я уже и так сыт по горло твоими выкрутасами. Мак. Все это неоднократно оговаривалось и раньше. Иногда, правда, я не сразу все схватывал.

— Почему бы не дать мне возможность высказать свою точку зрения, мальчик?

— Вот она — твоя кроличья кафедра, Братец Грызун! Давай начинай!

— Мисс Редуинг, — кивнул Хаук головой с видом старшего офицера, признающего заслуги младшего по званию, — я уважаю и понимаю ваш скептицизм относительно проявленного мною участия к судьбе уопотами. Поэтому позвольте мне склониться перед вашими решениями. Как приемный сын племени уопотами, я соглашаюсь со всеми постановлениями мудрого совета старейшин. Личные блага не имеют значения для моей персоны, я желаю лишь торжества справедливости.

Дженнифер Редуинг была ошарашена. Она готовилась к свирепой битве с гигантом, страдающим манией величия, а свелось все к тому, что этот Мак, оказавшийся славным, уязвленным щенком, был поставлен на место одним лишь каскадом обрушенной на него юридической чепухи.

— Право же, генерал, не знаю даже, что и сказать. — Ощутив на мгновение смущение и не решаясь взглянуть в глаза недавнему, но ныне поверженному противнику, Дженнифер решительно отбросила назад свои темные волосы. Потом, пересилив себя, она все же посмотрела на старого солдата, отдавшего так много своей родине — их общей стране. — Пожалуйста, поймите меня, сэр! Возможно, я излишне чрезмерно пекусь о своем народе. Однако удивляться тут не приходится: слишком много несправедливостей совершено было по отношению к нашему племени, как и к остальным индейцам. Что же касается вас, то я заблуждалась, принимая вас не за того, кем являетесь вы на самом деле, и прошу за это прощения. Примите мои извинения, идущие от самого сердца!

— Добился-таки своего! — вскричал Дивероу, глотая остатки своего мартини. — Свирепый лев предстал в облике мокрой домашней кошки, и вы купились на это!

— Сэмюел, нельзя же так! Разве не слышали вы, что он сказал?

— Я уже слышал это в сотнях вариаций.

— Хватит, адвокат! Он, этот великий человек, только что выразил полное свое согласие с моей позицией. Попытайтесь вспомнить свои собственные слова, если только ваше зелье не до конца еще затуманило вам рассудок. Вы говорили тогда что-то там о сущностной правде. Или забыли уже?

— Вы, адвокат, упустили из виду возможность использования обходных путей, — заметил Сэм, возвращаясь к бару. — Впереди, ребята, еще много ухабистых дорог!

И тут зазвонил телефон. Арон Пинкус, качая головой, чем в равной мере выказывал и раздражение, и гнев, подошел торопливо к письменному столу и поднял трубку столь надоевшего ему прибора:

— Вас слушают!

— С кем я это говорю? — раздался пронзительный голос. — Со знаменитым юристом-евреем или с сумасшедшим генералом из связки четок, нанизанных Блаженным Джеронимо?

— У телефона Арон Пинкус, и к тому же юрист, если вас это устроит.

— Порядок, ермолка! Я разыскал вас по вашему лимузину.

— Прошу прощения?

— История долгая, и я с удовольствием рассказал бы вам ее, но Бам-Бам не любит длинных повествований. И, по правде говоря, в вашем распоряжении не так уж много времени.

— Я ни слова не понял из того, что вы сказали.