Дорога в Омаху Ладлэм Роберт

— Обслуживание клиентов в номере, — прошамкал Хаукинз, постучав в дверь.

— Меня уже обслужили! — послышалось изнутри и вслед за тем: — Ах, это, должно быть, яблоки и груши, залитые пуншем, тут же подожженным! Я думал, их принесут чуть позже! — Но, отворив дверь, Джо, вне себя от изумления, только и мог, что воскликнуть: — Это ты?! Какой черт принес тебя сюда?

— Всем совещаниям командиров предшествуют предварительные встречи подчиненных для уточнения повестки дня, — ответил Хаук и, отстранив Джо, вошел внутрь. — Поскольку моим адъютантам не справиться с этой задачей — в силу чисто лингвистических причин, — мне пришлось подменить их собою.

— Дьявол! Хвостовой вагон поезда! — завопил Саван, хлопнув дверью. — У меня и без тебя хватает забот!

— Но зато тебе не хватает яблок и груш «фламбэ»?

— Да. Это очень вкусно. Оригинальное сочетание поджаренных фруктов и аромата спиртного. Запах — изумительный. Напоминает о старых традициях.

— Что?

— Хорошо пахнет, говорю. Я читал об этом в меню в Лас-Вегасе. Э-эх! Моя мамочка пулей бы выскочила из могилы, если бы знала, что я палю на огне груши, а мой папочка отправил бы меня за это спать в свинарник! Но что они понимали, да покоятся с миром их души! — Джо перекрестился и, взглянув на генерала, бросил грубо: — А теперь — в сторону все эти фигли-мигли! Что тебе тут надо?

— Я только что объяснил. Перед тем как начать переговоры с твоим начальством, мне хотелось бы убедиться, что ландшафт чист. Этого требует мое положение, и я настаиваю, чтобы ты принял в расчет данное обстоятельство.

— Ты можешь настаивать на чем угодно, генерал Дуралей, но тот, о ком идет речь, — большой человек, а не какой-то там поганый солдатик. Я имею в виду, что он водится с архангелами от правительства. Ясно тебе, о чем я?

— В свое время я много кого повстречал, Джозеф, и именно по этой причине мне нужен «Джи-два, одна тысяча один», в противном случае совещание не состоится.

— Это что такое, номер водительского удостоверения?

— Нет, это полные сведения о том, с кем я согласился временно сотрудничать.

— Клянусь могилой моей тетушки Анджелины, тебе лучше бы ради собственного же блага забыть о том, что ты только что сказал!

— Я сам в состоянии судить, что лучше, а что хуже.

— Я не вправе говорить тебе чего бы то ни было, пока не получу на то разрешения, ты должен это понять.

— А что, если я, предположим, буду вырывать у тебя ногти один за другим?

— Оставь, Умник, это мы уже проходили. Хоть, возможно, парень ты и крутой, но не фашист же! Вот они — мои руки! Ну как, вызвать горничную, чтобы принесла нам щипцы?

— Прекрати, Джозеф!.. Все равно никто за пределами этой комнаты не узнает, сколь мелочно проницателен ты!

— Если ты хочешь сказать, что щипцы тебе не нужны, то забудь о них. Я говорил это дюжине капитанов из армии Муссолини, этой жирной свиньи!

Внезапно зазвонил телефон.

— Должно быть, это твой связной, Джозеф. Иногда прямая дорога — самая лучшая. Скажи своему начальнику, что я здесь, рядом с тобой.

— Время подходящее, — заметил Джозеф, поглядев на часы. — Сейчас он должен быть один.

— Делай как тебе говорят.

— А есть у меня выбор? Я понимаю, что ногти мои останутся при мне, но то, как схватил ты меня за горло своими огромными когтями, я запомню надолго. — Маленький Джо подошел к телефону у кровати и поднял трубку. — Это я. А в десяти футах от меня, как принято у нас говорить, Бам-Бам, — большой генерал Умник. Он хочет перекинуться с тобой парой словечек, но с кем будет беседовать, не знает, поскольку я ценю целость своих пальцев, если ты понимаешь, о чем я молвлю это на языке Лас-Вегаса.

— Дай ему трубку, Джо, — произнес спокойно Винсент Манджекавалло.

— Есть! — крикнул Саван, протягивая трубку Хауку. Тот быстро подошел и взял ее.

— Командир Икс слушает, — изрек Хаук в микрофон. — Полагаю, что разговариваю с командиром Игрек.

— Вы — генерал Маккензи Хаукинз, серийный номер — два-ноль-один-пять-семь, вооруженные силы Соединенных Штатов Америки, дважды кавалер почетной медали конгресса и одна из величайших заноз в заду Пентагона за все время его существования. Я прав?

— В целом — да, хотя отдельные суждения не вполне бесспорны... А кто вы, черт бы вас побрал?

— Я тот, кто совсем недавно, — и дня не прошло с тех пор, — хотел бы видеть вас в гробу — со всеми причитающимися вам воинскими почестями, конечно, — а сейчас желал бы всей душой, чтобы вы пребывали в полном здравии на земле, но не под нею. Достаточно ясно я выражаюсь?

— Нет, недостаточно, дерьмо из округа Колумбия! Почему вы переметнулись на другую сторону?

— Потому что zabagliones[120], которым не терпелось заполучить свидетельство о вашей смерти, теперь возжаждали вдруг моей кончины, а мне это не улыбается.

— Zabagliones... Маленький Джозеф... Уж не тот ли вы самый клоун, который послал своего идиота Цезаря или как там его во «Времена года»?

— Да, это я, должен признать, к стыду своему. Что еще остается сказать мне?

— Не переживайте, сынок, это была не ваша вина, а его. Он не отличается особой сообразительностью, со мной же были двое весьма шустрых моих адъютантов.

— Что?

— Мне не хотелось бы, чтобы вы слишком уж винили себя. Любое распоряжение может оказаться невыполненным в силу тех или иных непредвиденных обстоятельств. Об этом говорится, в частности, во время занятий в военном колледже.

— О чем, черт подери, вы толкуете?

— Думаю, что вы не тянете на офицера: не из того теста слеплены. Чего еще хотели бы вы услышать от меня?

— Да ничего. Вам надо бы просто выслушать меня, вот и все... Эти люди, которые, как думал я, испытывают ко мне большое уважение, начхали на меня, втоптали в грязь, а теперь еще норовят и укокошить, хотя мы договаривались угробить вас. Короче, они намерены уложить нас обоих в могилу, которая отводилась ранее для вас одного. У меня же сама мысль о подобном вызывает глубочайшее отвращение. Надеюсь, вы разделяете мои чувства, приятель?

— И что же вы надумали, мистер Безымянный? — спросил, оставив без внимания вопрос, генерал.

— В мои планы входит, чтобы вы оставались в живых. Я рассчитываю сделать с этими респектабельными ублюдками то, что они уготовили для меня, а именно вогнать их в могилу.

— Поддерживаю эту идею, командир Игрек! Если речь идет о том, чтобы разделаться самым решительным образом кое с кем из гражданского персонала, то мне для этого потребовался бы приказ непосредственно от президента, подписанный также председателем Комитета начальников штабов и директором Центрального разведывательного управления.

— Без шуток?

— Конечно! Но не думаю, что вы знаете, как делаются такие вещи...

— Я просто не хочу, чтобы делалось то, о чем вы говорите! — оборвал Хаука Манджекавалло. — Вы нужны мне вовсе не для нескольких коротких ударов. Человек, готовый купить грязь, обретает мир. Для этих перламутрово-белых «цуккини» я приготовил горькое испытание. Я намерен разорить их, уничтожить, пустить по миру, чтобы они, оказавшись бездомными, стояли в очереди в надежде получить работу у Хобо Пита!

— У какого там Хобо?

— У того, что чистил писсуары в бруклинской подземке... Вот какую судьбу предначертал я им! Пусть эти ублюдки до последних дней своих убирают туалеты в «Каире».

— Кстати, командир Игрек, во время войны в пустыне, когда мы сражались против Роммеля, я, тогда еще молодой капитан, подружился кое с кем из египетских офицеров.

— Баста! — завопил Манджекавалло, но тотчас же понизил голос, пытаясь придать ему максимум обаятельности. — Простите меня, великий, величайший генерал! Я в данный момент пребываю в состоянии стресса, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Вы не должны опускать руки, — увещевал своего собеседника Хаук. — Мы все в одинаковом положении, командир, так что не стоит зря падать духом. Помните, ваши люди черпают в вас силу, которой им может недоставать. Не сгибайтесь под натиском бури, и тогда вы выстоите!

— Я ценю ваши слова, — смущенно произнес пристыженный Винни Бам-Бам. — Но должен предупредить вас...

— Относительно СОН? — перебил его Хаукинз. — Маленький Джозеф передал мне ваше сообщение, и к настоящему времени ситуация взята под контроль, а вражеские войска выведены из строя.

— Что? Они вас уже нашли?

— Точнее, командир, это мы их нашли. И приняли надлежащие меры. Сейчас мое воинство в надежном укрытии, где ему нечего опасаться чьего бы то ни было удара.

— Что же случилось? И где они, эти Эс-Эн?

— СОН, — поправил Хаук. — Или «неисправимые». Но я говорил вам о других, нормальных людях. Я их сам обучал, и они проявили себя в боевых условиях с наилучшей стороны. Что же касается тех психопатов, то у нас не было возможности отделаться от них просто так.

— Но где же они?

— В тюрьме, скорее всего. По обвинению в появлении в общественных местах в непристойном виде и в пренебрежении нормами нравственности. Если же их еще не задержали, то это значит, что четверо совершенно голых мужчин по-прежнему носятся по коридорам отеля «Ритц-Карлтон» в яростном стремлении никому не попасться на глаза, в то время как пятый член этой команды, тоже безо всякой одежды, скучает в своем «линкольне», не желающем никак заводиться, и с тоской поглядывает на вырванный из гнезда радиотелефон, валяющийся в соседней канаве.

— Ну и дерьмо же они!

— Полагаю, что раньше или позже, но о них непременно сообщат в Вашингтон... А теперь, командир, перейдемте к обсуждению тактики. Вам, по-видимому, уже известна моя повестка дня. А как вот насчет вашей?

— Она такая же, что и у вас, генерал. По отношению к малочисленному племени наивных, ни в чем не повинных коренных жителей великой страны США была учинена чудовищная, преступная несправедливость, и наше сказочно богатое государство обязано восстановить попранные права уопотами... Ну как, устраивает вас это?

— Попадание — прямо в десятку, солдат!

— А теперь то, чего вы еще не знаете, генерал. Несколько членов Верховного суда сочли изложенные в вашем исковом заявлении положения вполне обоснованными. Но составляют они отнюдь не подавляющее большинство. Рассмотрение этого вопроса происходит без свидетелей, в обстановке строгой секретности.

— Я так и думал! — воскликнул торжествующе Хаук. — А иначе с чего бы это вдруг нацелили они на меня пресловутого Голдфарба, которого я тоже вроде бы когда-то тренировал, черт бы его побрал!

— Вы знаете Хайми Урагана?

— Да. Чертовски славный парень, сильный, как слон, и с мозгами, как у стипендиата Родса.

— Так он и получал стипендию Родса.

— А я вам о чем только что говорил?

— Хорошо, хорошо, — произнес мягко Манджекавалло. — Ввиду того, что иск затрагивает интересы командования стратегической авиации, и из соображений национальной безопасности суд не допустит публичного обсуждения этого документа в течение последующих восьми дней, а за сутки до открытого слушания дела вам и вашему поверенному придется предстать перед судьями на закрытом заседании, чтобы ответить на ряд их вопросов. И от вас будет зависеть, как развернутся дальнейшие события.

— Я готов к этому, командир Игрек! Готов уже примерно с год. И буду рад получить приглашение в суд. Мое дело — чистое!

— Но Пентагон, военно-воздушные силы и, что особенно важно, военные подрядчики вовсе не готовы к такому обороту дела. Они жаждут вашей крови, генерал! Они хотят вашей смерти!

— Если тот контингент, который направили они в Бостон сегодня утром, свидетельствует о том, как оценивают они ситуацию, то я явлюсь в суд в полных регалиях племени уопотами.

— Иисусе! А меня еще уверяли, будто это самые яростные, самые свирепые, самые безумные парни, если не считать того подразделения, которое держат на уединенной ферме взаперти за высокими стенами, где эти ребята развлекаются тем, что играют в волейбол, бросая охранников через сетку вместо мяча. Этих последних называют «грязной четверкой». И раз с теми сорвалось, на вас теперь напустят этих.

— В таком случае, — скривился Хаук, — поскольку под вашим началом находятся вспомогательные силы, вы, может быть, пришлете взвод нам на помощь? По правде говоря, командир Игрек, у меня только двое дееспособных помощников для защиты нашей позиции.

— Это не так-то просто, генерал. В обычных условиях я мог бы послать вам на выручку целую команду опытных головорезов из наемных убийц, но сейчас иное время. Мы должны действовать быстро и в строжайшей секретности, а иначе все пропало.

— На мой взгляд, это звучит как жеманная чертова бессмыслица, своего рода идиотская болтовня, мистер Безымянный.

— Вовсе нет... клянусь могилой моей Анджелины!

— Так ведь она — тетя Маленького Джозефа.

— У нас — одна большая семья... Слушайте, я могу подобрать двух, а то и трех человек из верных мне людей, которые, вне всякого сомнения, будут в случае чего хранить полное молчание, словно монахи, но мобилизовать большее число — это уже проблема. Стоит только исчезнуть из поля зрения сравнительно крупной группе, как сразу же у любопытствующей публики возникнут вопросы примерно такого типа: «Интересно, на кого он работает?», «Вчера он вроде бы выглядел прекрасно, а сегодня уже угодил в больницу. С чего бы это?» Или, возможно, кто-то скажет и так: «Я слышал, будто он поведал все наши тайны той семье в Хартфорде, что ждет от нас решительных действий. Так вот кому он служит!» Вы понимаете, к чему я клоню, генерал? Слишком много пойдет подобного рода разговоров, если я отправлю вам в подмогу достаточно большой контингент, и, не приведи Господи, в связи с этим может всплыть и мое имя, чего уж никак нельзя допустить!

— Так, значит, вы по уши в дерьме, командир Игрек?

— Я уже сказал вам, что к чему. Я опасаюсь за свою жизнь. Вопрос стоит именно так. Я привык к воде, и кости мои просолены морем.

— Скверное ощущение, солдат?.. Но не сдавайся, командир: доктора не всегда бывают правы.

— Мои доктора всегда неправы... Потому что они ни уха ни рыла не смыслят в медицине!

— У меня на этот счет другое, а может быть, и третье мнение...

— Генерал, пожалуйста! Я только что объяснил, что есть люди, заинтересованные в том, чтобы в течение одного-двух дней из меня приготовили холодный паштет. И, может быть, так и следует сделать. То есть, хочу сказать я, создать видимость, будто меня уже нет в живых. Числясь же в списке почивших, я смогу более энергично действовать как в ваших, так и в своих интересах.

— Человек я далеко не религиозный, — проронил Хаук. — Откровенно говоря, мне довелось видеть слишком много крови, пролитой этими фанатиками, грозящими убить каждого, кто не разделяет их веры. История полна такого рода мерзостями, с чем я никак не могу примириться. Все мы вышли из одной слизи, выплеснувшейся из воды, а может, обязаны своим появлением удару молнии, вложившей примитивный разум в наши головы. Поэтому никто не имеет права претендовать на исключительность.

— Надолго это повествование, генерал? Если да, то у нас нет на него времени.

— Черт, да нет же, уже кончаю. Если вы, командир, вздумаете почить, то из могилы вам ни за что не удастся действовать. Это так же верно, как и то, что снег не бывает зеленым, словно горох. И к тому же мне почему-то трудно представить вас кандидатом на воскресение.

— Иисус Христос!

— Даже если ему и удалось такое, то, боюсь, у вас это не выйдет, солдат.

— Но я не собираюсь умирать, генерал! Я просто исчезну, как если бы умер. Вам ясно?

— Не вполне.

— Как я уже сказал, нам необходимо прибегнуть к уловке. Крайне важно для нас, чтобы мои враги — они же и ваши — решили, будто бы я сошел со сцены...

— С какой сцены?

— С той самой, где кое-кто делает ставку на то, что и вы, и все остальные, вляпавшиеся в это дерьмо, связанное с вашим племенем уопотами, отдадут концы!

— Это замечание не по душе мне, сэр.

— Выражение я подобрал не совсем удачно, готов согласиться. И давайте забудем о том, что оно вылетело с уст моих. Главное для меня — ваш крестовый поход в защиту обездоленного народа. Ну как нравится вам такая формулировка?

— Это уже значительно лучше, командир.

— Видите ли, я сделаю вид, будто бы умер, и меня тогда вычеркнут из сценария. Я же между тем задействую ребятишек, занимающих самые высокие посты на Уолл-стрит. Узнав о пересмотре Пентагоном вопроса об Омахе, они резко вздуют курсовую стоимость акций командования стратегической авиации до совокупной суммы во много миллиардов. А потом перед Верховным судом предстанете вы, и все они лопнут: это будет как взрыв ядерной бомбы. Все их займы, сделанные в расчете на будущие прибыли, оборачиваются им в убыток, и этим мальчикам, привыкшим таскаться по загородным клубам и оказавшимся теперь не в состоянии оплачивать свои счета, останется только чистить нужники в «Каире»! Сечете, генерал? Мы оба получим то, чего хотим.

— Я испытываю определенную неприязнь к этим людям.

— Так и должно быть, Повелитель Грома! Они хотят втоптать нас в грязь, всех нас! Поддерживать связь друг с другом мы будем через Маленького Джо. Не теряйте его из поля зрения.

— Должен сказать вам, командир, — я делаю это в присутствии Джозефа, — что у меня нет ни капли сомнения в том, что он злоупотребляет предоставленными ему возможностями. Если и можно до него дозвониться, так лишь в редкие перерывы между его разговорами со служащими отдела обслуживания клиентов в номерах, ибо большую часть времени он занимается тем, что заказывает к своему столу изысканнейшие блюда.

— Дерьмо! — взревел Джо Саван.

«Вашингтон пост»

ТРЕВОЖНОЕ СООБЩЕНИЕ:

ДИРЕКТОР ЦРУ ПРОПАЛ В ОКЕАНЕ.

Восемнадцатичасовые поиски, которые велись береговой охраной в водах в районе Флориды-Ки, оказались безрезультатными.

Частная яхта — жертва шторма.

"Ки-Уэст, 24 августа. Как полагают, Винсент Ф. А. Манджекавалло, директор Центрального разведывательного управления, находившийся на яхте «Готча Бэйби» в качестве гостя, погиб в океане вместе с капитаном и командой тридцатичетырехфутового суденышка, которое вчера в 6.00 утра вышло, на свою беду, из Ки-Уэст на рыбную ловлю. По словам метеорологов, субтропический шторм разразился внезапно неподалеку от Муэртос-Кэйс примерно в 10.30 утра по местному летнему времени и почти тотчас же двинулся в северном направлении, удаляясь от берега. Яхта, следовавшая на восток, где располагаются богатые рыбой коралловые рифы, оказалась, по несчастью, в зоне его действия. Ураганный ветер не утихал приблизительно пять часов. Поиски пропавшего судна, которые ведутся с помощью вертолетов и патрульных катеров береговой охраны, возобновятся завтра на рассвете, но слишком мало надежды на то, что находившимся на яхте людям удалось уцелеть и есть все основания полагать, что судно погибло, налетев на рифы.

Узнав о трагическом происшествии, президент сделал следующее заявление: «Славный старина Винсент великий патриот и высшего класса морской офицер! Если бы ему самому пришлось выбирать для себя место вечного упокоения, то, я уверен, он предпочел бы соленые морские глубины. И вот теперь он и в самом деле наедине со своими рыбами».

Однако в министерстве военно-морского флота нет никаких данных о том, что мистер Манджекавалло был морским офицером или хотя бы служил на флоте. Услышав об этом, президент высказался предельно кратко: «Моим старым приятелям следовало бы привести свои досье в порядок. Винни участвовал в совместных операциях с греческими партизанами на патрульных судах на карибском театре военных действий. Черт возьми, чушь какая-то и нелепица! Что творится там с молодыми моряками?» Министерство военно-морского флота уклонилось от каких бы то ни было комментариев по этому поводу".

«Бостон глоб»

ПЯТЕРО НУДИСТОВ АРЕСТОВАНЫ В ОТЕЛЕ «РИТЦ-КАРЛТОН»

Четверо голых мужчин обнаружены на крыше. Пятый напал в парке на любителя бега трусцой. Все они заявляют о своей неприкосновенности, якобы гарантированной им правительством. Вашингтон шокирован.

"Бостон, 24 августа. Многочисленные гости отеля «Ритц-Карлтон» неоднократно утверждали, будто видели в разное время суток голых мужчин, бегавших по коридорам. Столь странные инциденты потребовали вмешательства бостонской полиции, обнаружившей вскоре на крыше здания четверых обнаженных невооруженных мужчин. Они почему-то требовали одежду, не объясняя причин своей наготы, утверждали настойчиво, что не подлежат судебному преследованию, поскольку пользуются неприкосновенностью как сотрудники службы безопасности и что находятся в данный момент при исполнении своих прямых обязанностей по искоренению врагов США. Пятый был задержан любителем бега трусцой, бостонским профессиональным борцом Хаммерлокером, который рассказал полиции, что этот человек, напав на него, пытался сорвать с него спортивный костюм. Ответом на вопросы, обращенные к разведслужбам в Вашингтоне, явились легкое замешательство и категоричное отрицание ими какой бы то ни было связи с этими лицами. Однако от высокопоставленного, пожелавшего остаться неизвестным сотрудника государственного департамента стало известно, что, вне всякого сомнения, бостонская пятерка представляет собою последователей южно-калифорнийского культа, приверженцы коего совершают преступления исключительно в обнаженном виде, распевая при этом «Над радугой» и размахивая малюсенькими американскими флажками. «Люди эти — самые настоящие извращенцы, — заявило вышеупомянутое лицо, характеризуя адептов весьма оригинального вероучения, — ибо в противном случае они не несли бы эти флажки. Но больше мы, сколь ни прискорбно это, ничего о них не знаем».