Дорога в Омаху Ладлэм Роберт
— Тогда были иные обстоятельства, — опередила Хаука Дженнифер. — Как я понимаю, он находится в услужении у того преважного субъекта.
— Исключительно точное попадание, мисс Ред! Да, Маленький Джозеф действительно служит ему, причем от того, насколько успешно этот парень справляется со своими обязанностями, зависит, будет ли жить он или умрет.
— Ну, в таком случае...
— Вот именно, Сэм, и «в таком случае», — заметил Хаукинз. — Как тебе хорошо известно, в подобных вопросах я не ошибаюсь. Помимо Белгрейв-сквер в Лондоне могу напомнить еще о некоем сельском клубе на Лонг-Айленде, о птицеферме в районе Берлина, об этом безумном шейхе из Тизи-Узу3, вознамерившемся купить мою третью жену за пару верблюдов и небольшой дворец...
— Достаточно, генерал! — прервал его решительно Пинкус. — Я вынужден вновь обратить ваше внимание на то, что в нынешней ситуации реминисценции неуместны. А теперь прошу вас с Генри сесть, и давайте продолжим обсуждение наших текущих дел.
— Слушаемся, командир! — Когда двое ветеранов Эль-Аламейна уселись, Хаук продолжал: — Но много ли мы сможем сделать, пока у нас не будет отчета Маленького Джозефа?
— А как он собирается передать его нам? — поинтересовался Дивероу. — Послать шифрованное письмо с почтовым голубем, который вылетит из окна его гостиничного номера и приземлится прямо во владениях шейха в Тизи-Узу?[155]
— Нет, сынок, по телефону...
И тут, словно подавая реплику, как мог бы сказать сэр Генри, затрещал на антикварном белом столике аппарат.
— Я подойду! — вскочил с кресла Хаук и поднял трубку: — Базовый лагерь «Дымящийся вигвам»!
— Эй, хмырь! — послышался возбужденный голос Маленького Джо Савана. — Ты и не представляешь, в какое дерьмо вляпался! Клянусь могилой моей тети Анджелины, ни один мастер сапожного дела — даже мой дядя Гвидо — не смог бы его счистить с твоих подошв!
— Успокойся, Джозеф, и говори ясней. Дай мне тех. оп. как результат визуального наблюдения!
— Что за тарабарщина?
— Я удивлен, что ты не запомнил этого во время итальянской кампании...
— Я тогда зарылся в землю. Говори же, черт возьми, чего тебе надо?
— Техническое описание тех, за кем следил ты в отеле...
— Не удивительно, что вы, доходяги, выжимаете из налогоплательщиков всю кровь — каплю за каплей! Ни один сукин сын тебя не поймет: вы просто дурите нам мозги!
— Да что ты там разузнал, Джозеф?
— Для начала замечу, что если эти шутники и впрямь шведы, то, значит, я никогда не едал норвежского мясного рулета, а я, между тем, ел его таки, потому что тот блондинистый тип, с которым пару сотен лет назад имел удовольствие ходить в одной упряжке, заставил тех придурков подать нам это гвинейское шоу, вовсе не такое уж...
— Джозеф, это длинная история? Может, лучше скажешь, что ты узнал?
— Л-ладно, л-ладно... Они сняли три номера — настоящие апартаменты, каждый с двумя спальными комнатами. Подкормив слегка хлебными крошками горничных и официантов, я узнал, что они говорят на настоящем американском... то есть на английском. Кроме того, они психи, настоящие сумасшедшие. Ходят по номеру, глядясь в зеркала и говорят самим себе всякие забавные вещицы, как если бы не знали, что видят там свои собственные отражения.
— А как насчет вспомогательных сил? Огневой мощи?
— Ничего такого у них нет. Ничего! Я обшарил все лестничные клетки, даже заглянул во все соседние номера с этим парнем по имени Рауль, которому мне пришлось выложить двести зелененьких, чтобы он позволил мне окончательно убедиться, что рядом с нами никого нет. Ведь те, кто поселился поблизости, никак не походили на их подельников. Правда, подметил я одного идиота — какого-то Брикфорда Олдершотти, но он, как оказалось, останавливался в отеле лишь на одну ночь.
— А как насчет запасных выходов?
— Там только указатели, больше мне нечего тебе сказать.
— Значит, плацдарм остается без прикрытия?
— Какой плацдарм?
— Ну, зона «зеро»... Отель, значит, Джозеф!
— Тут все чисто. Твои человек может смело входить в гостиницу, будто это церковь в Палермо в пасхальное воскресенье.
— Что-нибудь еще?
— Да. Вот здесь у меня записаны номера комнат, где расселились клоуны. — Саван продиктовал их, а потом добавил: — Еще кое-что: кого бы ты ни послал сюда, он должен быть крепким парнем. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Не совсем, Джозеф.
— Ну так вот... Горничная, — ее зовут Бейла, — подметила своими зоркими глазками, что эти затейники отбивают горлышки у бутылок, — так, чтобы вверх торчали острые края, — и выжимаются на том, что осталось от этих чертовых фляг, — иногда раз по двести. В общем, все как я говорил: чистые психи!
Глава 22
Пройдя сквозь двустворчатую застекленную дверь в здание «Аксель-Берлэп» на Уолл-стрит в Манхэттене, д'Амброзиа по кличке Туша поднялся на лифте на девяносто восьмой этаж, миновал еще пару застекленных дверей и протянул свою карточку величественной секретарше из англичанок.
Карточка гласила: «Сальваторе д'Амброзиа, консультант». Напечатана она была его кузеном в Рикерс-Айленде.
— Мне хотелось бы встретиться с мистером Иваном Саламандером, — сказал Сальваторе.
— Он вас ожидает, сэр?
— Меня это не интересует. Позвони ему, кошечка.
— Прошу прощения, но я не могу сама звонить президенту «Аксель-Берлэпа» без предварительной договоренности. Да и никто не может. И, понятно, он никого не примет, если встреча не была назначена заранее.
— Попытайся, моя радость, а иначе я сломаю твой письменный стол.
— Что?
— Возьми и позвони. Дошло до тебя? Мистер д'Амброзиа был мгновенно допущен в святая святых Ивана Саламандера — президента третьего по величине маклерского дома на Уолл-стрит, ну а проще — в его кабинете со стенами, отделанными панелями орехового дерева.
— Что?! Что-о-о-о?! — закричал худой, в очках, Саламандер, вытирая со лба обильно выступавший бисеринками пот. — Вы до умопомрачения напугали в приемной бедную секретаршу, которой я плачу бешеные деньги только за то, чтобы она выглядела классно! Ее авиабилеты, норковая шуба — все из моего кармана! И это — не считая зарплаты. Слава Богу, моя жена и не подозревает ни о чем подобном!
— Нам надо поговорить, мистер Саламандер, и, что не менее важно, тебе придется меня выслушать. Что же касается твоей секретарши, то она не выглядела столь уж расстроенной и тем более напуганной.
— Конечно, конечно: я дал ей указание в любом случае сохранять ледяное спокойствие! — завопил Иван Грозный, как прозвали его на Уолл-стрит. — Вы что, за дурака меня принимаете?.. Я не дурак, мистер Мускульный Мешок, и посему, что бы вам там ни приспичило мне сообщить, предпочел бы, чтобы вы выговорились не здесь, а в Бруклине, за блюдом спагетти в каком-нибудь задрипанном ресторанчике!
— Это было бы не так уж плохо, поскольку ни я, ни мои друзья не питаем пристрастия к вашей вонючей колбасе-салями и фаршированной рыбе. От ваших продовольственных лавчонок разит на всю округу.
— Ну а теперь, когда мы выяснили различия в наших вкусах, выкладывайте, что привело вас ко мне и почему я должен тратить свое драгоценное время на такую, как вы, уличную шпану.
— То, с чем я к тебе пришел, исходит от самого большого человека, и если у тебя имеется тут подслушивающее устройство, я перережу тебе глотку. Понятно?
— Клянусь, ничего такого у меня нет! Да что я, похож на сумасшедшего?.. Ну и что говорит большой человек?
— Чтобы ты скупал акции оборонных предприятий и особенно тех, которые производят самолеты и все, что связано с ними... Подожди-ка минутку, я лучше прочитаю тебе. — Д'Амброзиа сунул руку в карман и вытащил листок. — Ах, вот оно как... «Самолеты и все, что связано с их обеспечением, включая компоненты...» Компоненты! Этого-то слова я и не мог запомнить!
— Ну это же безумие! Оборона летит ко всем чертям, бюджетные расходы по этой линии буквально всюду урезаются!
— Здесь еще кое-что написано. Но прежде чем зачитать, я снова предупреждаю: если нашу беседу записывают, то можешь считать себя покойником.
— Вам же ясно сказано: никаких подслушивающих устройств! Я же не мешуга[156].
— Очень многое изменилось за последнее время. — Туша снова заглянул в свою бумажку с инструкциями и несколько минут молча читал ее, шевеля губами. — О'кей, вот оно!.. — Д'Амброзиа начал читать голосом столь же невыразительным, как и его глаза. Но это ему удавалось с большим трудом. То и дело следовали паузы, словно он хотел что-то вспомнить, но не мог. Иван Саламандер между тем напряженно слушал: — «Произошли тревожные события, о которых мало кто знает в стране, ибо в противном случае могла бы последовать паника...» Или там написано так: «могла бы произойти паника», а?
— Я всегда готов с вами согласиться. Со всем, что вы ни скажете. Продолжайте.
— "Неоднократно фиксировалось вмешательство в суб... субстратосферные военные спутниковые передачи, а это значит, что самолеты... самолеты, которые... которые... летают на большой высоте..." Черт бы побрал эти непонятные слова!.. И эту ублюдскую работу!
— Большая высота — это та, которая доступна «У-два»? Русские снова, что ли, принялись за старые штучки и опять ввели в оборот красивые словечки?
— "Специфическое, явно вражеское оборудование так и не было до конца опознано, — забубнил Туша, разворачивая бумагу и стараясь читать как можно лучше, — однако число инцидентов возросло... и... и жес-то... то-кость... и... и... русские в Кремле... подтвердили тайно наличие подобных явлений". — Сальваторе Д'Амброзиа — он же Туша, — не выдержав, сложил бумагу и продолжал уже своими словами: — Вся эта дьявольская планета Земля, особенно та ее часть, которая принадлежит США, находится в состоянии боевой готовности, хотя это и держится в строгом секрете... Это могут быть китаезы, или арабы, или евреи — те, кто запускает это дерьмо...
— Бред какой-то!
— Или... — Сальваторе Д'Амброзиа понизил голос и осенил свою широкую грудь крестным знамением, — эти вещи сверху... о которых мы ничего не знаем. — Туша возвел очи горе. В глазах его читались то ли покаяние, то ли мольбы о пощаде.
— Что-о-о? — завопил Саламандер. — Это самый невероятный блеф, с которым я когда-либо сталкивался! Все это полно... Это черт знает что!.. Хотя, погодите минуту... Это, право же... Это просто гениально! Бесподобно!.. До такого не додумывался еще ни один проходимец!.. У нас появился новый враг, и поэтому мы должны вооружить весь этот чертов мир!.. НЛО!.. Неопознанные летающие объекты!
— Значит, тебе понравилась идея большого человека? Ты согласен с ней?
— Понравилась ли? Да я в восторге от нее!.. Эй, а знаете, внезапно мне в голову пришла интересная мысль: а что с большим человеком? Пошел на корм рыбам?
Настал момент, которого ждал Туша, к которому он готовился, репетируя свою роль до тех пор, пока не вколотил себе в голову, отуманенную кьянти, все, что ему следовало сказать. Потянувшись к другому карману, Сальваторе вытащил оттуда маленький конвертик с траурной рамкой, — в таких обычно рассылаются уведомления о предстоящих похоронах и приглашения на них, — и передал его загипнотизированному этим действием Саламандеру. А затем произнес одиннадцать простых слов, которые так запечатлелись в его мозгу благодаря многократному повторению, что он, вне всякого сомнения, мог бы произнести их и на смертном одре:
— Стоит тебе только обмолвиться об этом, и можешь заказывать себе гроб!
Иван Грозный, переведя воинственный взгляд с физиономии Туши на конверт весьма мрачного облика, взял блестящий медный нож для разрезания бумаг, вставил его между заклеенными краями конверта и, вскрыв его, извлек письмо. Взгляд маклера первым делом устремился к подписи в нижней части листка — к коряво нацарапанным, но столь хорошо знакомым инициалам. Дыхание его сперло, голова задралась кверху, взгляд широко раскрытых глаз уперся в Сальваторе Д'Амброзиа.
— Это за пределами возможного! — прошептал он.
— Веди себя разумно! — проговорил Туша не громче, чем Саламандер, и медленно провел указательным пальцем по горлу. — Помни: одно слово — и ты мертвец!.. Прочти, что там!
Объятый страхом, с внезапной дрожью в пальцах Иван Грозный приступил к чтению:
— "Неукоснительно следуй инструкциям, которые курьер сообщит устно. Не вздумай не подчиниться хотя бы одному из указаний. Мы осуществляем сверхсекретную операцию, о которой знают только несколько человек. В свое время тебе все объяснят. А теперь сожги на глазах у курьера письмо и конверт, а не то он заставит тебя сделать это с сердцем, пылающим любовью к тебе. Я вернусь. — В.М.".
Покончив с каракулями, едва поддававшимися дешифровке, Саламандер, глубоко потрясенный, спросил тихо:
— Спички у вас найдутся? Я бросил курить, опасаясь за здоровье. Так что спичек я не держу.
— Сейчас, — откликнулся Туша и бросил на письменный стол коробок. — Когда сожжешь бумаги, то сделаешь еще кое-что до того, как я уйду.
— Скажите, что требуется от меня? Когда я получаю записки из загробного мира, то мне уже не до шуток.
— Возьми трубку и прикажи приобрести для тебя пятьдесят тысяч акций «Петротоксик амалгамейтид».
— Что-о-о? — завопил Иван Грозный. Лоб его покрылся испариной.
В ответ на восклицание Саламандера огромная правая рука д'Амброзиа поползла к карману пиджака... Этого уж маклер не выдержал.
— Ну конечно, конечно! — затараторил он, охваченный ужасом. — Почему бы и нет?.. Давайте сделаем лучше: пусть это будет семьдесят пять тысяч! Не плохо ведь, а?
Курьер Туша нанес еще пять подобных визитов вежливости. И всякий раз с одним и тем же результатом: два-три вскрика, а затем — покупка, покупка... Такого бума не было еще с тех пор, как индекс ДОУ повысился на две тысячи пунктов, ажиотаж продолжал все возрастать. И, естественно, управленческий аппарат в частных компаниях вел себя по всей стране — от океана до океана — с удивительным единообразием, уподобляясь ослу, тянувшемуся за морковкой, чего не стали бы делать и лошади, хотя и они не блещут умом! Невероятное множество различных заявок на акции, поступивших лишь за один день, исчислялось миллиардными суммами. Курсовая стоимость действительно ценных бумаг резко упала, проворные же парни с деньгами и дельцы из братства концернов ринулись в надежде поживиться в результате невиданных доселе конъюнктурных колебаний за стремительно дорожавшими акциями.
— Покупай эти компьютерные фирмы! И наплюй на цену!
— Захвати контроль над всеми этими подразделениями в Джорджии и не утомляй меня цифрами!
— Мы делаем это, потому что сильны, идиот! Я намерен приобрести большую часть акций в компаниях «Макдоннел Дуглас», «Боинг» и «Роллс-Ройс аэроинджайнз»! И, ради Бога, не прекращай торговаться, пока не заполучишь их все!
— Покупай Калифорнию!
Операция, проведенная в условиях строжайшей секретности, поразившей бы и Маленького Джо, не говоря уже о Гудини или Распутине, принесла свои плоды: недруги Винсента Френсиса Ассизи Манджекавалло, приобретя акции по вздутым ценам, многократно превышавшим их реальную стоимость, влезли в миллиардные долги. Сам же триумфатор сидел под зонтом на флоридском пляже Майами-Бич с сигарой «Монте-Кристо» во рту, с радиотелефоном и транзистором под боком, с коктейлем «Маргарита» на пластиковом подносе перед ним и с широкой улыбкой на лице.
— Взлетайте ввысь на гребне волны, вы, завсегдатаи народных клубов, канальи! — говорил он себе, одну руку протягивая за стаканом, а другой поправляя свой ярко-рыжий хохол. — Вот схлынут воды, как тогда, когда море осушил Моисей, — да почиет он в мире! — и вас, ублюдков, засосет в песок! Подписывая мне приговор, вы должны были бы заглянуть в примечание, набранное мелким шрифтом: там же ясно говорилось о вашей судьбе! Вам всем предстоит чистить писсуары в «Каире», и это все, на что вы можете рассчитывать!
Сэр Генри Ирвинг Саттон, разгневанный, сидел неподвижно на кухонном табурете, в то время как Эрин Лафферти состригала гриву его седых волос, которыми так гордился актер.
— Только подстричь, женщина!.. Только подстричь! А иначе тебе предстоит провести остаток жизни в буфетной!
— Вам не запугать меня, старый брюзга! — сказала Эрин. — Я видела вас в том утреннем спектакле «Прощайте!.. Прощайте навсегда!»... Вроде бы он так назывался... Когда же это было? Лет десять назад?.. Так что я все о вас знаю, парень!
— Прошу прощения?
— Вы все бегали да орали там на детей, пока не довели их всех до истерики. А потом отправились в огромную библиотеку и начали вопить, что им слишком легко все давалось и что вы не выполнили свой долг — не подготовили их к жизни, чтобы они могли противостоять трудностям, которые встретятся на их пути... Клянусь Иисусом, Марией и Иосифом, ваши слова звучали так убедительно!.. Детям действительно пришлось тяжело!.. И, хочу сказать, вы по-взаправдашнему плакали, переживали из-за того, что наговорили им столько гадостей. И как же хотелось бы вам вернуть свои слова назад!.. В общем, внутри-то вы оказались мягоньким, дедушка Визе-ролл!
— Я просто играл роль, миссис Лафферти!
— Зовите это, как хотите, мистер Саттон, но я, как и все девочки в Олд-Саути, только из-за вас смотрела этот дурацкий спектакль: мы были влюблены в вас, парень!
— Я знал, что этот сукин сын никогда не обеспечит мне приличного контракта! — прошептал актер себе под нос.
— О чем вы это, сэр?
— Ни о чем, милая леди... Ни о чем... Стригите, стригите! Вы, видимо, женщина со вкусом.
Внезапно кухонная дверь резко распахнулась, и на пороге выросла мощная фигура Сайруса. Его темное лицо светилось предвкушением схватки.
— Отправляемся, генерал!
— Прекрасно, молодой человек! А где мой мундир? Я всегда был в военном оперении особенно импозантен!
— Никакого оперения, никакого мундира — это исключено!
— Бога ради, скажите же мне почему?
— Ну, прежде всего генерал не является больше таковым: по решению Пентагона и великого множества тех, кто обладает реальной властью в Вашингтоне, включая и Белый дом, он лишен воинского звания. Во-вторых, вы бы привлекли своим одеянием внимание к нам, а это не в наших интересах.
— Довольно трудно войти в роль без соответствующего реквизита, под коим, понятно, я подразумеваю одежду, адекватную обстановке, — в данном случае — мундир. По правде говоря, будучи генералом, я выше вас по званию, полковник.
— Если вы собираетесь точно следовать сценарию, мистер актер, то запомните: после войны вам была предоставлена майорская должность, я же как был, так и остаюсь полковником. А теперь судите, кто выше из нас. Вы проиграли, сэр Генри!
— Черт бы побрал этих дерзких гражданских!..
— Да где вы, черт возьми, пребываете? Все еще на полях сражений Второй мировой войны?
— Нет, я художник! Вы же все, остальные, — гражданские лица... И химики...
— Вот что, парень, вас с Хаукинзом объединяет нечто большее, чем Эль-Аламейн. Почти все генералы, которых я знал, тоже были актерами... Пойдемте же: нас ждут в двадцать два ноль-ноль...
— В две тысячи двести?.. Что это значит?
— Время, майор! Так военные обозначают десять часов вечера.
— Никогда не мог разобраться в этих проклятых цифрах!
Псевдоделегация Нобелевского комитета сняла в отеле три смежных номера. Средний из них был отведен уважаемым гостям из Стокгольма для приема августейшего генерала Маккензи Хаукинза, солдата века. Согласно договоренности с адъютантом генерала полковником американской армии Сайрусом Маршаллом, находящимся ныне в запасе, совещание должно было проходить в строго конфиденциальной обстановке, без представителей прессы и последующих заявлений для печати. Как объяснил полковник, хотя знаменитый воин и польщен бесконечно присуждением ему столь высокой награды, в настоящее время он предпочитает жить в уединении, посвятив себя написанию мемуаров под названием «Мир через кровь», и посему, прежде чем принять решение, соглашаться или не соглашаться ему на встречу с почтеннейшей делегацией, хотел бы знать, насколько длительной будет его поездка в Скандинавию и какие возлагаются на него обязательства по отношению к средствам массовой информации.
Представитель Нобелевского комитета некий Ларс Олафер столь бурно выразил радость, узнав о предстоящем свидании с прославленным генералом, что полковник Сайрус счел нужным пополнить свой и без того богатый арсенал газовыми баллончиками, упрятанными им и Романом Зет под одеждой. Кроме того, в лучших традициях подпольщиков, вынужденных бороться с предателями в своих рядах, были приняты контрмеры против готовящейся ловушки. Кто-кто, а уж Сайрус-то точно знал, как это делается. «Крыс» заманивают в западню, обездвиживают и, предварительно связав, доставляют в положенное место, где их подвергают допросу, но без телесных увечий. В крайнем случае можно лишь припугнуть.
— В мундире я выглядел бы гораздо эффектнее! — сокрушался Саттон, облаченный в костюм в узкую полоску, доставленный ему из его бостонской квартиры, когда он в сопровождении Сайруса и Романа Зет шествовал по коридору отеля. — Эта чертова одежда больше подходит для пьесы Бернарда Шоу «Миллионерша», но не для нашего задания.
— Но вы же смотритесь что надо! — заявил Роман Зет, ущипнув Саттона за щеку — к величайшему изумлению актера. — Может, вам не хватает только цветка на отвороте пиджака, с ним бы вообще был полный шик!
— Замолчи, Роман, — остановил его спокойно Сайрус. — Он и без цветка хорош... Ну как, генерал, вы готовы?
— Перед вами — профессионал, мой милый мальчик! Адреналин течет в моих жилах все быстрее по мере приближения решающего момента. Еще миг — и начинается волшебство!.. Стучите в дверь. Идите впереди меня, как и положено, и уже потом на сцену выйду я!
— Помните, старина, — напутствовал его наемник перед дверью, — артист вы изумительный, отдаю вам должное, но, пожалуйста, не увлекайтесь и не запугивайте их раньше времени. Мы должны выяснить все до того, как сделаем свой ход.
— Вы уже и режиссер, полковник?.. Позвольте мне объяснить вам, снисходя к вашему невежеству в сценическом искусстве, что в театре для достижения успеха необходимо наличие трех условий, или трех "О": одаренности, отличного вкуса и одержимости. В частности, второго условия касается совет Гамлета актерам. Вспоминаю в связи с этим один случай в Поукипсе...
— Об этом расскажете мне как-нибудь в другой раз, мистер Саттон. А сейчас давайте начнем представление. О'кей?
Сайрус постучал в гостиничный номер и тут же расправил плечи, принимая осанку военного человека. Дверь отворил седовласый мужчина с бородой цвета соли с перцем и в пенсне.
— Полковник Маршалл, сэр! — представился Сайрус. — Адъютант генерала Маккензи Хаукинза!
— Велькоммен[157], полковник, — произнес пожилой эрзац-делегат якобы из Швеции, с утрированно скандинавским акцентом, заставившим Сайруса передернуться. — Мы есть с величайшей радости встречать великий генерал! — Делегат почтительно поклонился и отступил назад, давая дорогу славному солдату века.
Величественно, словно оживший Колосс Родосский, знаменитый командир прошел широким шагом в номер, а следом за ним прошмыгнул внутрь семенящей походкой и Роман Зет. Несказанно возбужденный.
— Глубоко тронут оказанной мне честью, джентльмены! — воскликнул актер, в точности воспроизведя гортанную речь Маккензи Хаукинза. — И от души благодарю вас за то, что вы остановили свой выбор на столь скромном актере на сцене великих конфликтов нашего времени, как я. Я просто выполнял свой долг и как старый солдат, закаленный в бою, могу лишь сказать, что если мы одержали верх, то только благодаря павшим смертью храбрых нашим солдатам, этим благородным душам, которые, жертвуя собой, позволяли остававшимся в живых идти вперед, навстречу победе!
Речь генерала была внезапно прервана гулом голосов. Подскочившие к нему люди говорили по-английски без акцента, характерного для шведов:
— Боже, кого я вижу!
— Ты забыл про грамматику, но, клянусь Господом Богом, это действительно он!
— Не верю глазам своим! Я думал, он давным-давно умер!
— Для театра он никогда не умирал! Он всегда был великолепен!
— Лучший характерный актер нашего времени! Уолтер Абель семидесятых — восьмидесятых годов! Ярчайший талант!
— Что, черт возьми, происходит? — раздался голос полковника Сайруса, богатый от природы, но не поставленный и в силу этого не шедший ни в какое сравнение с голосами секретной труппы актеров Этелреда Броукмайкла. Однако чернокожего наемника никто даже не услышал. «Смертоносная шестерка» окружила «генерала Маккензи Хаукинза». Кто-то тряс ему руку, кто-то хлопал его по плечу, а один особо ретивый почитатель сэра Генри умудрился поцеловать кольцо клуба «Актеры», украшавшее его палец.
Отчаявшись получить ответ на свой предыдущий вопрос, Сайрус крикнул громко в надежде привлечь все же к себе внимание этих странных субъектов:
— Да объяснит мне кто-нибудь наконец, что творится тут?
— Позвольте мне попытаться сделать это?! — предложил Дастин, отделяясь от группы, с лицом, выражавшим крайнюю степень изумления. — Вы, по-видимому, были подключены к операции позже остальных и поэтому не знаете, что это вовсе не тот старый клоун Хаукинз, а один из самых выдающихся театральных актеров! Мы все видели его игру, когда были моложе, изучали его актерское мастерство и устремлялись ради него к Джо Аллену — это был бар, где собирались артисты, — чтобы засыпать его вопросами, пытаясь узнать от него все, чем бы он мог поделиться с нами!
— Поделиться с вами? О чем вы толкуете?
— Этот человек — Генри Ирвинг Саттон! Тот самый Саттон... Сэр Генри!
— Да, я знаю, — молвил Сайрус мягко, не сумев подавить в своем голосе отзвук горького поражения. — Его назвали так в честь давно почившего английского актера Ирвинга, не имевшего ничего общего с банком с тем же именем на вывеске или с портным на Первой авеню... Минутку! — Затем, спохватившись внезапно, он закричал: — Кто же вы, черт бы вас побрал?
— Каждый из нас сообщает только свое имя, ранг и личный номер, — ответил Марлон, расслышав вопрос Сайруса и неохотно отрываясь от поклонения Саттону, принимавшему хвалу своих пэров с приличествующей монархам скромностью. — Я говорю это с грустью, полковник, поскольку однажды мне довелось играть маленькую роль в фильме с Сидни Пуатье, а он тоже был и остается замечательным артистом! Но из-за секретности я не смогу ничего рассказать вам о себе.
— Имя, ранг и что там еще, о чем вы только что упомянули?
— Могу повторить, что я уже сказал, полковник: имя, ранг и личный номер, как предписано Женевской конвенцией. И ни слова сверх того!
— Вы солдаты?
— Да. И довольно искусные, — ответил Дастин, поглядывая на своего героя Генри Ирвинга Саттона, державшего поклонников во власти своих чар, как в стародавние времена, когда триумф был для него обычным делом. — Конечно, мы сильно рискуем, вступая в бой без военной формы[158], но пока что это сходило нам с рук.
— "Вступая в бой", вы сказали?
— Я подразумевал участие в особых тайных операциях — от «серых» до «черных». Само собой разумеется, ссылка на цвет не имеет никакого отношения к расовым различиям.
— Что такое «черные» операции, я знаю, но не знаю, кто вы такие!
— Так я же уже объяснял вам, что мы — воинское подразделение для выполнения особо секретных заданий.
— И вся эта чушь с Нобелевской премией — один камуфляж?
— Между нами говоря, — произнес Дастин доверительно, подаваясь к Сайрусу, — вы должны быть рады тому, что повстречали нас, а не кого-то еще, ибо в противном случае вы рисковали бы лишиться права на пенсию. Этот человек — не генерал Хаукинз! Вас подставили, полковник! Надули, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— Меня? — начал Сайрус, глядя так, будто впал в состояние кататонии[159].
— Конечно, сэр, это очевидно. Как, по-видимому, подставили и мистера Саттона, сэра Генри. Он бы никогда не запятнал свою безукоризненную репутацию участием в международном заговоре, ставящем под удар нашу главную линию обороны.
— Линию обороны?.. Международный заговор?..
— Так нам сообщили, полковник.
— Ну это уж, черт возьми, слишком! — возмутился Сайрус, как бы выходя из транса. — Но кто же вы, наконец, и откуда?
— Из Форт-Беннинга, состоим под началом бригадного генерала Этелреда Броукмайкла. Наши собственные имена не имеют сейчас никакого значения. Достаточно сказать, что нас называют «смертоносной шестеркой».
— "Смертоносной"? Боже мой, выходит, вы и есть подразделение «Дельта!»? Самая эффективная антитеррористическая группа, которая когда-либо действовала в полевых условиях?
— Да, так говорят о нас.
— Но вы... Но ведь вы же...
— Совершенно верно, мы актеры.
— Актеры?! — завопил Сайрус в таком скерцо фортиссимо, что Генри Ирвинг Саттон и толпившиеся вокруг него его поклонники, умолкнув, уставились в недоумении на наемника. — Так вы... вы актеры?
— И самые достойные и надежные люди, каких я когда-либо встречал, полковник, — проговорил сэр Генри. — Они превосходно играют свои роли. Обратите внимание, как тщательно подобраны костюмы: европейский покрой, приглушенные тона, как и положено известным, уважаемым ученым. Вы могли бы выпить в честь того, какое внимание уделили они своим прическам, чтобы набавить себе годок-другой: седина лишь кое-где, и никаких излишеств. А как они держатся, полковник! Небольшая сутулость, слегка впалая грудь, что вы и сами могли бы заметить, когда входили в комнату. И эти пенсне и очки в черепаховой оправе! Короче, перед нами типичные представители профессий, требующих сидячего образа жизни. Ведь когда, например, приходится сильно напрягать зрение... Да, полковник, они действительно актеры, и актеры прекрасные!
— Он все подмечает!
— Какая наблюдательность!
— Ни одна даже самая мельчайшая деталь не ускользнула от него!
— Детали, джентльмены, — возгласил Саттон, — это наше секретное оружие, никогда не забывайте об этом! Ответом немолодому уже актеру был хор голосов:
— Никогда!
— Конечно нет!
— Как можно?
И так — до тех пор, пока сэр Генри не поднял руки, призывая всех к тишине.
— Конечно, я мог бы вам этого и не говорить: вы своим спектаклем в аэропорту ловко провели миллионы людей... Хорошо сработано, пастыри Феспида[160]. А теперь мне хотелось бы познакомиться с каждым из вас. Будьте любезны, представьтесь.
— Ну, — отозвался Ларс Олафер, взявший на себя функции официального представителя «смертоносной шестерки», и с явной неохотой кивнул в сторону наемников, — не будь здесь кое-кого, мы бы с величайшей радостью назвали свои подлинные имена, теперь же вынуждены следовать приказу оставаться под псевдонимами, что лично для меня особенно тягостно.
— Почему? — поинтересовался сэр Генри.
— Потому что у меня славное имя, хотя, откровенно говоря, я в отличие от вас не заслужил такого... Меня называют сэром Ларри, потому что настоящее мое имя действительно Лоуренс.
— Пишется через "о" и "у"!
— Через "о", конечно!
— Ну, тогда я скажу, что вы его заслужили! Когда Ларри и Вив[161]были вместе, мы выпили с ним немало пива, и, признаюсь, я нахожу большое сходство между вами и этим тощим, но ужасно симпатичным малым. Я играл Первого Рыцаря в «Бекете», поставленном им и Тони Куинном.
— Я умру сейчас от восторга!
— Вы были великолепны!
— Восхитительны!
— Необыкновенны!
— Ну, я бы сказал, что просто был сносен.
— Может, мы отложим на время эту белиберду?! — заорал Сайрус, да так, что на его бычьей шее вздулись вены.
— Меня зовут Герцог.
— Я — Силвестр.
— Мое имя Марлон.
— А я — Дастин, вы знаете... знаете... Я... Я... я прав... прав... прав?
— Мое прозвище — Телли, Крошка Генерал. Хотите леденчик?
— Вы великолепны все!
— Это какой-то абсурд! — завопил Сайрус, хватая Силвестра и Дастина за отвороты их пиджаков. — Вы, ублюдки, слушайте меня!
— Эй, мой добрый чернокожий друг! — вмешался Роман Зет, мягко похлопывая по широкой спине недавнего своего сокамерника. — Не кричи так, а не то у тебя поднимется давление, парень!
— Черт с ним, с давлением! Я бы хоть сейчас перестрелял всех этих сукиных детей!
— Ну, пилигрим, это же так примитивно! — высказался Герцог. — Видите ли, мистер, мы не одобряем насилия, этого проявления особого состояния ума.
— Состояния чего? — закричал чернокожий наемник.
— Ума, — повторил Герцог. — Фрейд называл подобные явления буйственной экспансией воображения. Мы широко используем это свойство человеческой психики в нашем актерском классе — обычно успешно, разумеется.
— "Разумеется"! — Сайрус отпустил своих не оказывавших ему сопротивления заложников и, опустившись в изнеможении на ближайший стул, пробормотал, пока Роман Зет массировал ему плечи: — Да, я бросаю эту затею!.. Да, я бросаю ее! — И затем, оглядывая сверху широко раскрытыми глазами сгрудившихся перед ним людей, которые и сейчас, когда он сидел, были ростом ниже его, заговорил громко: — Это вы-то «смертоносная шестерка»? Это вы-то та самая антитеррористическая группа «Дельта», о которой слагались песни? Но это же нелепица какая-то!
— В чем-то вы правы, полковник, — произнес Силвестр голосом, поставленным ему в школе драматического искусства при Йелльском университете. — Дело в том, что нам никогда не приходилось стрелять из пистолета или из какого-либо другого огнестрельного оружия, как и калечить кого-то, если не считать, скажем, вывихнутого запястья. Или, в крайнем случае, сломанного ребра. Наша работа заключается не в этом, что лучше буквально для всех. Мы просачиваемся в ряды противника и, играя каждый свою роль, выполняем в конце концов поставленную перед нами задачу. Правда, иногда нам приходится и целиться, чтобы припугнуть, но все же чаще мы обзаводимся во время подобных вылазок одним, а то и парочкой друзей.
— Да вы просто сбежали из дурдома! — констатировал Сайрус и тут же добавил тупо: — Если только вы не инопланетяне.
— Вы слишком суровы по отношению к нам, полковник! — запротестовал Телли, обращаясь к наемнику в нормальной, цивилизованной манере, без обычных для него речевых выкрутасов. — Если бы все армии мира состояли из актеров, войны — эти безумные, варварские бойни — можно было бы превратить в искусные представления. При этом стали бы оцениваться как исполнение отдельных ролей, так и массовки... Учитывалось бы все: дикция, убедительность образа, реакция зрительской аудитории...
— И не забывай о костюмах и декорациях, — заметил Мар-лон. — Для наиболее искушенных в искусстве зрителей имеют значение и такие вещи, как оружие или мизансцена...
— А так же сюжет и его развитие, что, по моему мнению, вполне соответствует такому понятию, как «военная тактика», — дополнил Герцог.