Дорога в Омаху Ладлэм Роберт

Глава 21

В особняке на берегу моря в Свомпскотте, штат Массачусетс, воцарилось перемирие — прелюдия к грядущим боям. Под руководством хранившего нейтралитет Арона Пинкуса был составлен текст договора между генералом Маккензи Хаукинзом, — он же — Повелитель Грома, временно исполняющий обязанности вождя уопотами, — Дженнифер Редуинг Восходящее Солнце. В соответствии с документом, вступающим в силу после его подписания и нотариального оформления, мисс Редуинг, представительница означенного индейского племени, наделялась правами юридического консультанта и поверенного своих соплеменников. Сэмюель же Лансинг Дивероу, в данный момент — временный поверенный, добровольно снимал с себя все обязанности после того, как они с ранее поименованной мисс Редуинг, постоянным поверенным, предстанут перед Верховным судом Соединенных Штатов, если этого потребуют обстоятельства.

— Мне не очень-то нравится заключительная часть! — объявила Дженнифер.

— А мне она совсем не нравится! — заявил Сэм.

— Что же касается меня, то я отказываюсь ставить под этим документом свою подпись, — возгласил Хаук, непреклонный и твердый как скала. — Менять юридических консультантов в последнюю минуту — величайший просчет, чреватый промедлением, и, поскольку это дело потребовало от меня слишком много крови, пота и денег, не говоря уже о проявленной мною терпимости, я никак не могу пойти на такое. Кроме того, мисс Редуинг, я предоставил вам полный контроль над ведением переговоров, так чего... какого черта вы еще хотите?

— Не понятно, что ли?.. Моя позиция ясна: никакой явки в суд, никакого слушания дела, никакого Верховного суда!

— Но послушайте, моя дорогая, — сказал Арон, — теперь слишком поздно. И к тому же дело не только в том, что назначены судебные слушания: вам грозит опасность упустить единственный, подлинно счастливый случай, представившийся вашему народу. Если вы возьмете бразды правления в свои руки, то лифт в ад может застопориться, — например, из-за короткого замыкания.

— Да, конечно, — согласилась Дженнифер. — Если рассматривать этот вопрос серьезно, то надо побыстрее договориться с Бюро по делам индейцев. Не исключено, что мы получим за отказ от иска два или три миллиона долларов, и тогда жизнь войдет в свою колею, не будет никаких осложнений. Мы смогли бы на эти деньги построить в резервации четыре или пять новых школ и нанять несколько прекрасных учителей.

— Я решительно отказываюсь подписывать договор! — взревел Хаук.

— Почему, генерал? Неужели вам недостаточно такой оплаты?

— Мне... оплаты? Разве, черт возьми, шла когда-либо речь о моей оплате? Мне не нужны деньги: у нас с Сэмом их столько, что вовек не истратить, живи мы в Швейцарии хоть всю жизнь!

— Мак, заткнись!

— И все они получены нами законным путем — от такой мрази, что она никогда не посмеет подать на нас в суд!

— Довольно, генерал! — Арон Пинкус вскочил на ноги с неожиданной для него резвостью. — Никаких ссылок — ни устных, ни письменных — на минувшие события, о которых мы ничего не знаем!

— Прекрасно, командир, но все-таки я желал бы разъяснить свою позицию. Я потратил три года своей жизни не для того, чтобы какой-то доброхот из командования стратегической авиации швырнул нам пригоршню монет от своих сомнительных щедрот.

— Нам? — спросила Дженнифер. — Я думала, вы ничего не хотите.

— Я говорю не о себе, а о принципах, положенных в основу моего подхода к этой проблеме.

— Интересно, — произнесла Редуинг саркастическим тоном, — от какого слова вы производите понятие «принцип»? Уж не от «принципала»[146]ли?

— Вы прекрасно знаете, о чем я, маленькая леди. Вы торгуете племенем — моим, кстати сказать.

— Что у вас на уме. Мак? — вмешался Дивероу, зная, сколь тщетны, как правило, любые попытки воздействовать на Хаука.

— Мы начнем с пятисот миллионов, славной круглой цифры: для Пентагона это не более чем раз плюнуть. Для него отдать такую сумму — значит дешево отделаться.

— Пятьсот миллионов! — Бронзовое лицо Дженнифер потемнело от прихлынувшей к голове крови. — Да вы безумец!

— Вы всегда можете отступить вместе со своей артиллерией, — правда, лишь в том случае, если у вас заранее подготовлены для этого позиции... Итак, пятьсот самых крупных единиц, или я не подписываю документа! Может, оговорим это в приложении, а, командир? Или как вы там еще называете подобные вещи?

— Это было бы неразумно, генерал, — ответил Пинкус, бросая взгляд на Сэма. — Если когда-либо такое требование подвергнется вдруг юридической экспертизе, то оно может быть расценено как предварительное условие, выставление которого граничит со сговором.

— Тогда я требую составить отдельную бумагу! — произнес Маккензи хмуро. — Ей не удастся продать мой народ и отправить его в плавание по темной реке злых духов.

— Ваш народ... О Боже! — Дженнифер упала на кушетку. — По какой там темной реке?.. Черт бы вас побрал!.. Дерьмо собачье!

— Мы, старейшины, весьма неодобрительно относимся к столь грязным выражениям в устах скво!

— Я не... Да бросьте вы это! Пятьсот миллионов — я и представить такого не могу! Нас сокрушат, погубят, уничтожат, землю нашу экспроприируют или купят за бесценок, налогоплательщики придут в ярость, а редакционные статьи во всех печатных органах будут называть нас не иначе, как невежественными дикарями и отъявленным жульем...

— Мисс Редуинг, — прервал ее причитания Арон, и то, что он назвал ее так — «мисс» и по фамилии, а голос его был на редкость суров, — заставило Дженни вопросительно посмотреть на прославленного юриста, который до этого был к ней так добр.

— Что, мистер Пинкус?

— Я подготовлю меморандум о намерениях, в котором будет заявлено со всей определенностью, что вы, исходя из самых высоких устремлений, готовы вступить в переговоры, если только таковые состоятся, с вождем Повелителем Грома, известным также как генерал Маккензи Хаукинз и выступившим инициатором заключения соглашения между означенными сторонами. Вы согласны возложить на свои плечи связанное с этим бремя?

— Ч-ч... — Дженнифер собиралась было сказать: «Черт!» — но блеск в глазах Арона вовремя остановил ее. — Понятно, сэр, никаких цветистых выражений! С мэтрами юриспруденции не спорят. Я подпишу оба документа.

— Так-то лучше, маленькая леди, — молвил Хаук, засовывая в рот мятую сигару, и, подняв ногу, чиркнул спичкой о штанину из оленьей кожи. — Увидите, мисс Ред, никакие победы не могут освободить командира от забот. Мы идем все дальше, дальше, дальше, то и дело оглядываясь на славные войска, следующие за нами!

— Вы вдохновили меня, генерал! — произнесла Дженнифер, одаривая его нежнейшей улыбкой.

— Прямо голубки! — съязвил Сэм, глядя на них. — Особенно вы, Покахонтас.

Арон между тем прошел в кабинет свояка в прибрежной вилле и, позвонив своей личной секретарше, сказал ей, чтобы она попросила Пэдди Лафферти отвезти ее с нотариальной печатью в Свомпскотт.

Седовласая леди прибыла с красными глазами и набрякшими веками — результат, вне сомнения, какого-то вялотекущего гриппа — и занялась перепечатыванием обоих документов, тут же торжественно подписанных.

Когда Арон учтиво провожал свою явно хворую секретаршу к двери, благодаря ее за то, что она согласилась снизойти до его нужд, несмотря на свое состояние, женщина спросила старого адвоката:

— Вы знаете кого-нибудь по имени Брики, мистер Пинкус? Он вам звонил.

— Брики? Это его фамилия?

— Я не уверена, что поняла это. И потом, как мне кажется, его звали чуть-чуть по-другому.

— Вам нездоровится, моя дорогая. Мне хотелось бы, чтобы вы отдохнули несколько дней. Я попрошу своего доктора заглянуть к вам. Да простит меня Авраам, я заставлял вас перерабатывать.

— Он очень красивый молодой человек. Блестящие черные волосы, одет безукоризненно...

— Осторожнее, смотрите себе под ноги.

— Он все хотел узнать, где вы.

— Полегче, вот здесь две ступеньки, а там дальше вымощено... Пэдди, где ты?

— Здесь, босс! — раздался с подъездной дорожки голос Лафферти. Вынырнув из тени, шофер подбежал по тропинке к веранде. — Знаете, мистер Пинкус, она вроде бы нездорова.

— Это грипп, Пэдди.

— Раз вы говорите так, сэр, значит, он и есть. — Лафферти поддержал секретаршу и, уговорив ее взяться левой рукой за его плечо, повел женщину к машине.

— Брики, мой дорогой, дорогой, дорогой!.. — Слова сами складывались в песню и плыли, заглушаемые шумом высоких сосен, окаймлявших описывавшую полукруг подъездную дорожку. — Он для меня единственный, единственный, единственный!..

Арон с чувством облегчения вернулся к входной двери, но, так и не войдя в дом, вдруг остановился, склонив в изумлении голову на плечо... Брики?.. А может, Бинки?.. Бингхэмптон Олдершот, известный на Кейпе под именем Бинки и связывавший Бостон с финансистом международного класса, скрывавшимся за железными воротами своего банка в Бикон-Хилле?.. Не подсуетился ли там племянник? Моложавый дамский угодник с похожим прозвищем, которого Олдершоты держали на коротком финансовом поводке, да и то только для того, чтобы уберечь семью от неприятностей?.. Нет, это невозможно. Его личная секретарша, пребывавшая в этом качестве уже пятнадцать лет, была зрелой дамой. Хотя, будучи послушницей, она и презрела свои обеты ради жизни в миру, ею по-прежнему владели религиозные чувства. Так что думать что-то в таком роде было бы просто смешно. Скорее всего, речь могла идти лишь о совпадении.

Войдя в прихожую, Пинкус услышал телефонный звонок. — О'кей, Сайрус! — завопил Сэм Дивероу, схватив трубку. — Помните, он актер! Так что не сердитесь на него, не выходите из себя чуть что, будьте с ним терпеливым, ладно? Возьмите и привезите его сюда, и все дела... Что? Он требует, чтобы с ним заключили контракт, в котором будет оговорено, что его наниматель обязуется отпечатать афиши?.. С кем... Что?.. Чтобы имя было набрано наверху тем же шрифтом, что и название?.. Черт побери!.. А как насчет платы? Есть какие-нибудь требования?.. Только относительно афиш? О Боже! Запишите все, что он требует, и везите его сюда... «Не производить во время репетиции перераспределения ролей без выплаты отстраняемому актеру полной компенсации»... Зачем все это, черт побери?.. Что?.. Я тоже не знаю, но раз он так настаивает, включите это в его контракт.

Через час двадцать пять минут после окончания разговора отворилась парадная дверь и в прихожую ввалился цыган, одетый в оранжевую блузу и подпоясанный синим кушаком. Совершая вращательные, как в балете, движения, он добрался до просторной гостиной, где расположились полукругом трое юристов и генерал Маккензи Хаукинз, тотчас же повернувшие головы в сторону Романа Зет, обратившегося к ним со следующими словами:

— Прекрасная-прекрасная леди и вы, джентльмены столь же привлекательной внешности! Сейчас я представлю вам полковника Сайруса, крепкого, как средиземноморское дерево, и прошу вас выслушать все, что он собирается сказать.

— Хватит о нем! — послышалось из прихожей злое шипение. — Это обо мне ты должен говорить, понятно, хам?

В дверном проеме появилась огромная, выражавшая смущение фигура чернокожего наемника.

— Привет, ребята! — произнес Сайрус в той сдержанной манере, которая отличает уверенных в себе людей. — Я хотел бы представить вам артиста, обогатившего своим талантом многочисленные постановки на Бродвее. Блестящие шоу с его участием широко и устрашающе известны в нашей стране...

— Не устрашающе, а впечатляюще, идиот!

— Актер выдающейся глубины и безобразия...

— Раз-но-о-бра-зия, осел!

— Черт возьми, парень, я стараюсь... Делаю, как умею.

— Долгое вступление, к тому же столь бездарное, убивает впечатление от выхода на сцену актера. Прочь же с моего пути! — Высокий худощавый человек ринулся в гостиную стремительным, но мелким шагом, выказав темперамент и энергию, явно не соответствовавшие его почтенному возрасту. С седыми развевающимися волосами, острыми чертами лица и сверкающим взором, он вел себя непринужденно, что свидетельствовало о тысяче подобных появлений на сцене. Маленькая группа, сидевшая перед ним, буквально оцепенела, как это происходило неоднократно в далеком прошлом в переполненных театральных залах.

Но вот взгляд его остановился на Ароне Пинкусе, и актер, приблизившись к юристу, отвесил ему вежливый поклон:

— Вы меня звали, сир, и вот слуга ваш и бесстрашный странствующий рыцарь перед вами, милорд!

— Ну, Генри, — сказал Арон, вставая со стула и пожимая ему руку, — вы просто великолепны! Это мне напомнило ваше моно-шоу на концерте, организованном Шерли. Кажется, то был отрывок из «Принца-студента».

— Не помню. Их было слишком много, этих, простите меня, милый мальчик... Впрочем, теперь я вроде припоминаю... Это происходило... приблизительно шесть с половиной лет назад... двенадцатого марта в два часа дня... По-видимому, мне запомнился этот день потому, что тогда я был не в голосе.

— Вовсе нет! Вы были бесподобны!.. А теперь позвольте мне представить вас моим друзьям.

— Мое си-диез в тот день не было полным, — никак не мог успокоиться актер. — К тому же и пианист был ужасен... Вы что-то сказали, Арон!

— Мне хотелось бы познакомить вас с моими друзьями.

— Поверьте, я тоже хочу познакомиться с ними, особенно с этим очаровательным существом! — Сэр Генри добрался до левой руки Дженнифер и, нежно целуя ее, неотрывно смотрел в глаза девушки. — Одним своим прикосновением вы дарите мне бессмертие, прекрасная Елена!.. Вы никогда не думали о театральной карьере?

— Нет. Но однажды мне довелось недолго выступать в роли фотомодели, — ответила Редуинг без тени смущения, наслаждаясь этой минутой.

— То был шаг, дорогое дитя! Всего лишь шаг, но сделанный в верном направлении! Возможно, как-нибудь мы пообедаем вместе. Я даю частные уроки, причем в отдельных случаях я готов, скажем так, и пренебречь вознаграждением.

— Она юрист, поймите же, Христа ради! — проговорил Сэм, не вполне сознавая, что заставило его заявить это столь горячо.

— Это так неразумно! — резюмировал актер, неохотно выпуская руку Ред. — Как заметил Бард в «Генрихе Шестом», часть вторая, «сначала мы убьем всех судейских»... Но, конечно, не вас, Арон, поскольку у вас душа художника.

— Ну что ж, спасибо. И позвольте мне все же представить вас всех друг другу, Генри. Актриса... то есть юрист — мисс Редуинг...

— Enchanteze encore, mademoiselle![147]

— До того, как вы снова начнете терзать ее руку, разрешите сказать вам, что я, Сэм Дивероу, тоже юрист.

— Шекспир имел свое видение...

— А этот джентльмен в индейском одеянии — генерал Маккензи Хаукинз.

— О, тот самый! — воскликнул актер и, схватив Хаука за руку, стал энергично трясти ее. — Я видел фильм о вас... Как могли вы вынести подобное глумление над искусством? Что вам стоило проследить за подбором актеров и ознакомиться со сценарием! И — о Боже! — тот идиот, что играл вас, должно быть, пользовался губной помадой!

— Думаю, так оно и было, — произнес генерал воинственно, хотя и он поддался обаянию артиста.

— У нас в гостях сегодня, — обратился Пинкус к своей немногочисленной аудитории, — сам Генри Ирвинг Саттон, или, как величают его в наследственном поместье Саттон-Плейс в Англии, а также в газетных статьях, сэр Генри Ирвинг Саттон, названный так в честь великого актера елизаветинских времен, с которым его часто сравнивают. Перед нами — выдающийся артист театра...

— Кто это сказал? — спросил Сэм раздраженно.

— Мелкие умишки всегда полны сомнений, — парировал сэр Генри Ирвинг Саттон, задумчиво глядя на Дивероу.

— Чьи это слова? Кота Феликса?

— Нет, французского драматурга Ануя. Но не думаю, что вы о нем слышали.

— В самом деле? А как насчет такой его фразы: «Ему не оставалось ничего иного, кроме как закричать»? Ну, как насчет этого?

— Это из «Антигоны», но ваш перевод неточен. — Саттон повернулся к Хаукинзу.

— Генерал, сделайте мне одолжение... Я прошу о нем как лейтенант, участвовавший некогда в боях на африканском театре военных действий, где, как я слышал, вы не раз выступали перед солдатами Монтгомери[148].

— А где вы служили?

— В войсковой разведке, при управлении стратегических служб в Тобруке[149].

— Вы были настоящие молодцы! Одурачили кислокапустников в этой большой пустыне Сахара! Они так и не узнали, где находились наши танки!

— Большинство из нас были актерами, умевшими немного говорить по-немецки. И, право же, нас переоценивают... Разве это так трудно — изображать солдат, умирающих от жажды, и, якобы впадая в кому, лепетать всякую чушь, чтобы дезинформировать неприятеля? Поверьте, в этом нет ничего хитрого.

— Вы были в немецкой форме. Так что, попади вы в плен, вас тут же могли бы расстрелять как шпионов.

— Да, это не исключалось. Но где еще выпал бы случай сыграть такие роли?

— Черт бы меня побрал! Я сделаю все, чего бы вы ни пожелали, солдат!

— Еще одного подцепил на удочку! — пробормотал Дивероу. — Как когда-то и меня.

— Мне хотелось бы послушать, как вы говорите, генерал. Лучше всего, если вы продекламируете наизусть что-нибудь, что знали бы мы оба. Скажем, отрывок из каких-то виршей или слова из песни. Можете повторять одно и то же сколько душе угодно. И не имеет никакого значения, будете ли вы просто говорить или кричать. Главное, чтобы это звучало естественно.

— Ну что же, давайте подумаем, — согласился Хаук, поглядывая на актера. — Я всегда обожал старый армейский фольклор. Ну, вы, наверное, знаете это:

Шли горами мы, долами, Пыль клубилась вслед за нами...

— Не пойте, генерал, а говорите, — попросил сэр Генри, и в тот же миг его лицевые мускулы, произведя те же движения, что и мускулы Маккензи, преобразили лицо актера, приобретшее удивительное сходство с лицом генерала, а из горла талантливого лицедея, встрепенувшегося вдруг, словно старая полковая лошадь при звуках марша «И катят мимо боевые орудия», посыпались слова. Оба голоса слились воедино, но затем один из них стал как бы угасать, второй же все набирал силу. И вот уже в гостиной было слышно только Генри Саттона, воспроизведшего невероятно точно тембр голоса, интонации, жестикуляцию и мимику Хаука.

— Будь я проклят! — воскликнул генерал в изумлении.

— Замечательно, Генри!

— Ну что ж, неплохо, могу сказать.

— Вы потрясающий актер, мистер Саттон!

— О нет, дорогое дитя Элизиума![150]— скромно запротестовал сэр Генри Ирвинг Саттон. — Это ведь не игра, а только подражание, на которое способен любой второразрядный комик. Все дело в жестикуляции и выражении лица, а также и в интонации речи... Я подробно объясняю это на своих частных уроках театрального искусства... Итак, вы не возражаете против того, чтобы отобедать со мной?

— Почему, черт бы побрал всю эту братию, не пригласили вас сыграть меня в том треклятом фильме?

— Вы и не представляете себе, mon general, что за ужасный у меня агент!.. Все было как на фронте, когда выдающемуся штабному офицеру не разрешают проявить свой пыл в бою, поскольку его так называемое начальство боится, что без него все у них развалится. Короче, импресарио просто опасался лишиться своей доли в довольно стабильных доходах, которые приносили мне мыльные оперы.

— Я бы расстрелял мерзавца!

— Я пытался это сделать. К счастью, промахнулся... Так как насчет ленча, мисс Редуинг?

— Полагаю, пора приступить к делу, — произнес Пинкус твердо и указал рукой на стулья и кушетку, приглашая всех сесть. Сэм тотчас ринулся вперед, чтобы успеть занять место между Дженнифер и Саттоном.

— Конечно, Арон, — согласился актер, посверкивая глазами на Сэма, разлучившего его с дамой. — Я лишь хотел бы привести в чувство мелкий ум с Малых, судя по всему, Антильских островов, если вы понимаете значение этой сложной метафоры.

— В ней нет ничего хитрого. Лягушонок Кермит, — съехидничал Дивероу.

— Сэм!

— О'кей, Дженни, я, пожалуй, реагирую на него слишком бурно! В суде я никогда бы не позволил себе этого.

— Не будем отвлекаться! — Пинкус сделал знак Сайрусу, который намеренно держался как можно дальше от Генри Ирвинга Саттона: по-видимому, путешествие с актером из Бостона если и не подорвало его здравомыслия, то уж терпение истощило вконец. — Ваш коллега не присоединится к нам?

— Я расскажу ему все, что он должен знать, — ответил Сайрус, усаживаясь. — Мне хотелось бы, чтобы наша встреча прошла как можно спокойней. Откровенно говоря, содружество Романа Зет и вашего новобранца не представляется мне достаточно крепким. Но я постараюсь держать ситуацию под контролем.

— У вас прекрасный глубокий голос, молодой человек, — не удержался сэр Генри, явно раздраженный тем, что не мог прослушать ранее Сайруса и старого юриста. — Вы когда-нибудь пели «Реку старика»?

— Оставьте меня в покое! — отозвался наемник.

— Да нет же, я серьезно. Это из повторной постановки «Спектакля»...

— Генри, друг мой, всем этим мы сможем заняться позже, — вмешался Арон, вскинув руки для большей убедительности. — У нас мало времени.

— Конечно, дорогой, можно поднимать занавес.

— И чем быстрее мы сделаем это, тем лучше, — заметил Сайрус. — Нам следует немедля перейти в наступление. Предпочтительнее — сегодня же вечером, если только нам ничто не помешает.

— И что же, считаете вы, мы должны делать? — спросила Дженнифер.

— Прежде всего, я смог бы в качестве гражданского представителя генерала связаться с псевдоделегацией Нобелевского комитета непосредственно в отеле. У меня в чемодане есть приличная одежда, но для Романа надо будет что-то раздобыть.

— В шкафах и гардеробах моего свояка полно одежды. Он примерно такого же роста и сложения, что и ваш коллега: он все еще следит за своим весом, в его возрасте! Ну а если что не так, то у нас есть миссис Лафферти — превосходная швея...

— В таком случае все в порядке, — перебил нетерпеливо Арон Сайруса. — Осталось только подработать мою легенду, чтобы добраться до этих клоунов из «Эйр-Форс-два».

— Я уже подготовил ее, — откликнулся Маккензи Хаукинз, снова зажигая многострадальную сигару.

— Что?

— Как?

— Когда?

В ответ на обрушившиеся на него изумленные восклицания Хаук лишь поднял кустистые брови и выпустил колечко дыма, поднявшееся над его головой.

— Пожалуйста, генерал! — взмолился Сайрус. — Это же так важно! Что вы придумали?

— Вы, юристы и химики, считаете себя такими умными, но память у вас чертовски короткая...

— Мак, ради всего святого!..

— Особенно это касается тебя, Сэм. Ты ведь сам подсказал эту идею. Правда, я пошел дальше, но горжусь ситуационным анализом, разработанным тобою в тиши кабинета.

— О чем ты, черт возьми, толкуешь?

— Вспомни о Маленьком Джозефе, парень! Он все еще там...

— Где?

— Да в отеле «Времена года». Я говорил с ним полчаса назад, и он держит все под контролем.

— Что «все»? И как можно доверять человеку, которого ты сам же. Мак, назвал маленьким ублюдком?

— Сейчас я могу ему доверять! — произнес Хаук с чувством. — Маленький Джозеф постоянно издевается над предоставленными ему правами, а это верный признак независимости его натуры, и к тому же он все время провоцирует меня, что также свидетельствует в его пользу.

— Ваша логика от меня ускользает, — признался Пинкус.

— Он сумасшедший, — констатировала Дженнифер тихонько, не сводя с генерала больших недоверчивых глаз.

— Я в этом не так уж убежден, — возразил ей Сайрус. — Чей-то злобный подручный указывает вам, в каком положении вы очутились... И маловероятно, что он прикончит вас тайком: если бы подобное входило в его планы, вы давно были бы уже на том свете.

— Вы тоже сумасшедший, — заметил Дивероу.

— Не совсем так, — покачал головой наемник. — У казаков есть такое выражение, иллюстрирующее прямо противоположную ситуацию: целовать сапог перед тем, как рубануть по нему шашкой.

— Мне это нравится! Мне нравится! — закричал актер. — Прекрасная реплика под занавес во втором акте!

— Может, и я сумасшедшая, — пробормотала дочь уопотами, — но, думаю, я тоже понимаю, что это значит.

— Надеюсь, что и впрямь понимаете, — молвил сардонически Сэм. — И все же поясню на всякий случай, адвокат, что перед тем, как совершить преступление, преступник не будет навлекать на себя подозрения.

— Умник! — бросила Сэму Редуинг и обратилась к Сайрусу: — Согласна с вами. Но что же нам делать?

— Прежде чем ответить на ваш вопрос, надо узнать, что сделал генерал.

— Никаких возражений! — откликнулся Хаук. — Учитывая ваше прошлое, я надеюсь, что вы одобрите мои действия... В общем, я поручил Маленькому Джозефу — прирожденному пехотинцу-разведчику, правда, годами не очень-то юному — провести всестороннюю рекогносцировку на местности. Он выяснит расположение их биваков и дислокацию вспомогательных сил, определит огненную мощь артиллерии, если таковая имеется, а также, на всякий случай, наметит пути вашего отхода и придумает, какой камуфляж вам лучше всего использовать для проникновения в зону «зеро».

— Что подразумеваете вы под зоной «зеро»! — воскликнул взволнованно сэр Генри.

— Успокойтесь, Генри, я уверен, генерал сказал это для красного словца! — поспешил вмешаться Пинкус и, взглянув выразительно сперва на Сайруса, а затем на Маккензи, спросил последнего: — Что же происходит? Вы ведь обещали, что не станете прибегать к насилию, и что вам не будет угрожать никакая опасность!

— Поверьте, мистер Пинкус, я не обманывал вас. Просто генерал использует военные термины для обозначения отведенных так называемой делегации гостиничных номеров и соответствующей одежды, в которую мы должны обрядиться...

— Вы неправильно меня поняли, Арон, милый мальчик! — Актер поднялся во весь рост, повернув лицо профилем — своим профилем! — к присутствующим. — Глаза его пылали огнем, подбородок был горделиво вздернут вверх. — Я приветствую это задание, эту славную боевую акцию, в чем бы она ни заключалась! Помните, генерал, какой мощный удар нанесли мы совместно с бриттами по противнику под Эль-Аламейном?[151]

— Конечно, помню, майор Саттон!.. Не удивляйтесь, что я повысил вас в звании, минуя несколько степеней: у меня как у командира есть такое право.

— Благодарю вас, генерал! — Сэр Генри повернулся к Хауку и отдал ему честь. Тот, встав с кресла, проделал то же самое. — Обрушим же карающий меч на головы этих подонков! Бросимся в брешь и взберемся на стены вражеской крепости! И да пребудут с нами души членов гильдии киноактеров и, само собой разумеется. Королевского театрального общества, павших на поле боя смертью храбрых! Нам никто не страшен, генерал! Пусть кипит, не так ли?

— Лучше вас, боевых ребят, не было никого во всей огромной Сахаре! Вашей отваге мог хоть кто позавидовать! Я знаю, что говорю, солдат!

— При чем тут отвага? Суть в синтезе классической техники и наилучших достижений системы Станиславского, не имеющих ничего общего с дурацкой методикой, навязываемой этими третьеразрядными гуру, которые твердят без умолку, что ковырять в носу предпочтительнее, чем сморкаться.

— Что бы это ни было, майор, но вы выжили! Помните, что было возле Бенгази[152], когда...

— Они ненормальные! — прошептал Сэм Дженнифер. — Собираются выйти в море во время бури в дырявой лодчонке!

— Не спешите с выводами, Сэм! Они оба... ну, масштабнее нашей обыденности, а это отрадно.

— Что вы хотите этим сказать?

— Приятно сознавать, что в этом мире слабаков-крючкотворов имеются еще мужчины, способные охотиться на тигров-людоедов.

— Допотопная чушь, достойная студентки-второкурсницы!

— Да, знаю, — улыбнулась Редуинг. — Но разве так уж плохо радоваться тому, что это еще есть на свете?

— И вы называете себя раскрепощенной женщиной?..

— Хотя я такая и есть, но не помню, чтобы я так называла себя, таким архаичным словом. Это же старые люди просто переживают заново свое безвозвратно ушедшее прошлое. Я признаю их право жить в своем мире и ценю все то, что сделали они, чтобы улучшить его. И кто смог бы что возразить мне на это?

— Доброта прямо переполняет вас, Ребекка Солнечный Ручей! Так и льется через край!

— А что в этом постыдного? Если отвлечься от Верховного суда, я выиграла по всем пунктам. К тому же чертовски много: меня признали!

— Благодаря небольшому количеству зеркал и дымовой завесе, как выражается в подобных случаях наш генерал. Все эти рассуждения о благородных устремлениях не что иное, как эвфемизм такой примерно фразы: «О'кей, я попытаюсь, а если ничего не выйдет, то отступлю, и очень быстро!»

— Вы еще увидите, адвокат, насколько я раскрепощена! — вновь одарила Сэма улыбкой Дженнифер. — У вас ничего не найдется, чем бы запачкать вам брюки?.. Нет? Тогда пойдемте-ка прервем эти воспоминания о войне!

— Мак! — закричал Дивероу. Оба ветерана североафриканской кампании посмотрели на него с таким видом, словно перед ними был черный отвратительный червь, выползший из блюда со спагетти. — Откуда ты знаешь, что этот Маленький Джозеф сделает так, как ты говоришь? Ты же описывал его как скользкую личность. Может, он и не убьет тебя из-за угла, но все равно останется слизняком. А если он специально говорит то, что, как представляется ему, тебе приятно слышать?

— Ты неправ, Сэм. Видишь ли, я говорил с его начальником, старшим по званию, который, могу я заверить тебя, занимает весьма высокий пост, — такой же, как и мы с командиром Пинкусом, — хотя, возможно, там, где это требуется, его влияние чуточку больше.

— Ну и что же?

— Упомянутая мною необыкновенно важная персона лично заинтересована в том, чтобы мы выполнили свою миссию, чего нам не сделать, не представ всем вместе перед Верховным судом ровно через восемьдесят семь часов, считая от данного мига в обратном порядке.

— Восемьдесят семь часов... В обратном порядке... А что это значит? — пробормотал смущенно Арон.

— Мы начинаем отсчет времени в сторону нуля, командир. Нулевая точка наступит примерно через восемьдесят семь часов.

— Не с нулем ли связана и зона «зеро»? — допытывался старый юрист.

— Можете себе представить, майор Саттон, этот парень был в Омаха-Бич!

— Вероятно, по мобилизации, генерал...

— Да, я был там! И держал в руке винтовку, а не шифровальный блокнот.

— Зона «зеро», милый Арон, — это наша непосредственная цель, объект же «зеро» — конечная, — принялся разъяснять адвокату актер. — Например, во время марша на Эль-Аламейн мы должны были сначала взять Тобрук, который и являлся в то время для нас зоной «зеро», тогда как Эль-Аламейн представлял собою объект «зеро». Кстати, в хрониках Фруассара[153], положенных Шекспиром, наряду с трудами Холиншеда[154], в основу его исторических драм, упоминается о таких понятиях, как...

— О'кей! О'кей! — завопил раздраженно Дивероу. — Какое отношение вся эта галиматья имеет к некоему слизняку по имени Маленький Джозеф, пребывающему в данный момент в отеле «Времена года»? Повторяю, Мак: почему ты решил, что этот прохиндей выполнит твое поручение? Ведь раньше он то и дело лгал тебе...