Дорога в Омаху Ладлэм Роберт

— Выбрось из своего лексикона это дурацкое «Джин-Джин», Хаук! Ты стал называть меня так после того, как нашел Лилиан в каком-то заброшенном гимнастическом зале и решил, что она больше, нуждается в помощи, чем я. Потом Лил рассказала мне, что, встретив Мэджи в пропитанном кокаиновым чадом притоне, где тебя интересовало место хранения колы, ты начал напевать вдруг: «Лили-Лили». Как понимать это, Мак? Мы тебя любим, и ты это знаешь. А теперь выкладывай, что у тебя за проблема с завтрашним утром? Если это очередная жена, мы поймем все как надо и в свое время возьмем ее под свое крылышко.

— Ничего подобного, Джинни! Речь идет об одном деле, чертовски важном для очень многих, для массы обездоленных людей.

— Снова, что ли, сражаешься с ветряными мельницами, дражайший мой друг? — произнесла нежно леди Кэвендиш. — Если хочешь, я все отменю. Впрочем, ты и сам можешь разрешить этот вопрос, если не будешь отвечать на звонки и подходить к двери. Эти коршуны располагают только номером апартамента — двенадцать "а", но ни твоего имени, ни иных подробностей не знают.

— Нет-нет, я улажу это как-нибудь по другому... точнее, мы уладим.

— Мы?

— Все мои ребята тут, со мной. Я собираюсь продержать их взаперти здесь, пока не решу одну свою проблему.

— Уж не о «смертоносной» ли «шестерке» говоришь ты? — воскликнула Джинни. — Так они в «Уолдорфе»?

— Да. Все шестеро, крошка.

— И все красавцы как на подбор?

— Даже больше того, причем у каждого свой габарит и вес. И, что гораздо важнее для меня, они ждут, что я помогу им кое в чем.

— Тогда все понятно, Мак. Ты никогда никого не подводил.

— Разве что кроме одной...

— Ты это об Энни?.. Не мучь себя зря. Она звонила мне на прошлой неделе. Ей удалось вывезти на самолете дюжину тяжело больных детей с острова в Тихом океане на лечение в Брисбен[191]. Она вне себя от счастья. Разве не это главное? Чувствовать себя счастливой и быть в мире с собой. Не этому ли учил ты нас?

— Скажи мне, она никогда не упоминала о Сэме Дивероу?

— О Сэме?..

— Ты же меня слышала, Джинни!

— Ну да, упоминала, но не думаю, что тебе было бы приятно услышать. Мак, как и в какой связи, так что оставим-ка лучше эту тему в покое.

— И все же я хотел бы знать это: ведь он мой друг.

— Все еще?

— Да, в силу ряда обстоятельств.

— Ладно... Она говорит, что из всех мужчин, с которыми спала, помнит только его, потому что это было для нее как бы «причастие любовью» — так выразилась она, — все же остальные забыты.

— Она собирается когда-нибудь возвратиться в этот мир?

— Нет, Мак. Она нашла то, чего ты сам же желал ей. Да и всем нам. Когда хотел, чтобы мы чувствовали себя уютно и в своей шкуре. Помнишь, как говорил ты нам об этом?

— Проклятая психоаналитическая чушь! — вымолвил Хаукинз, стоя перед телефоном-автоматом в гостинице холла, и снова вытер слезу из угла глаза. — Я не спаситель заблудших душ! Я просто знаю, что нравится мне и что, черт возьми, нет! И не надо возводить меня на дурацкий пьедестал!

— Что бы ты ни говорил там. Мак, но тебе не сокрушить его!

— Чего «его»?

— Пьедестала. Так как насчет завтрашнего утра?

— Думаю, я справлюсь со всем этим.

— Помягче с этими коршунами, Мак! Будь с ними добр и в то же время сдержан, и они не выдержат.

— Что ты хочешь сказать?

— Чем ты любезнее, тем больше они потеют, ну а чем больше они потеют, тем это выгоднее для тебя.

— Вроде того, как было в Стамбуле с вражеской разведкой, да?

— Это же Голливуд, Мак!

Наступило утро, а если точнее, то только начало светать. В номере 12 "а" затрезвонил телефон, что вовсе не было неожиданностью для Хаукинза, лежавшего, вытянувшись, на спине прямо на полу.

Мак получил от Мэдж краткий сценарий в два часа три минуты, а к трем часам уже прочитал и перечитал все восемнадцать страниц остросюжетного текста, вышедшего из-под пера его третьей жены. Потом, еще раз пробежавшись мысленно по всему сценарию, переставил телефонный аппарат с письменного стола на ковер, на коем и сам улегся в надежде дать себе несколько часов сна; ведь отдых был столь же необходим для предстоящей битвы, как и боевое оружие. Однако Мэджи создала такую великолепную вещицу — с захватывающей фабулой, взрывной энергией, пронизывавшей буквально каждую фразу, с динамично развивающимся действием и разнообразными, довольно меткими портретными характеристиками, — что вожделенный сон был отложен еще на добрых полчаса, позволивших Хауку обдумать свои реальные возможности выступить в роли продюсера фильма.

«Нет, — решил он в конце концов. — Все время будет отдано Омахе и уопотами. — Главный удар — по основному объекту, солдат!»

Выспаться ему так и не удалось — из-за резкого телефонного звонка, эхом отскочившего от стен.

— Да? — поднес Мак телефонную трубку к уху.

— Говорит Эндрю Огилви, генерал.

— Что?

— Я сказал «генерал», приятель. Боюсь, мой старый товарищ по гренадерскому полку нарушил договоренность, сообщив мне, кто вы. Вы славно повоевали, старина! Я восхищаюсь вами!

— Вроде бы немножко рановато для беседы, — заметил Хаукинз — а вы и в самом деле служили вместе с ним в гренадерском полку?

— Да, он был тогда еще неоперившимся зеленым юнцом, этот Кэвви.

— Кэвви?

— Лорд Кэвендиш, конечно: речь же о нем. У него тоже неплохой послужной список. Лез прямо в грязь, грудью шел на минометы и никогда не тыкал никому в нос своими заслугами, если вы понимаете, что я хочу сказать.

— Это здорово: по-настоящему здорово! Но пока еще, право же, слишком рано, и мои войска не готовы к смотру. Выпейте чаю и возвращайтесь через час. Я приму вас первым, обещаю.

Стоило только Хауку опустить трубку на рычаг, как в дверь торопливо постучали. Мак встал и подошел к ней в своих маскировочных кальсонах:

— Да?

— Привет! — крикнул в коридоре неизвестный. — Я знал, что это ты: твое ворчанье узнал бы где угодно!

— Гринберг?

— А кто же еще, беби?.. Моя прекрасная, очаровательная жена, которая безо всякой на то причины вышвырнула меня из дому, променяв на бабки... Впрочем, кому какое дело до этого: она как была, так и осталась куколкой... Так вот, от нее я узнал кое-что в общих чертах и, главное, то, что за всем этим стоишь ты! Впусти же меня, приятель, о'кей? Мы смогли бы совершить с тобой недурную сделку!

— Ты вторым в очереди, Мэнни.

— Так к тебе уже и очередь? Столь быстро? Послушай-ка, золотце, у меня, сам знаешь, своя студия, весьма солидная... К чему же в таком случае иметь тебе дело с какими-то второстепенными личностями, а?

— Все дело в том, что этим «каким-то второстепенным личностям» принадлежит вся Англия.

— Это же мерзавцы! Ставят до ужаса глупые фильмы, где все горланят одновременно и никто из зрителей толком не знает, что они говорят, словно рот у актеров набит рыбным паштетом.

— Но кое-кто думает по-другому.

— Кто это, хотел бы я знать? На каждого «Джимми Бонда» приходится у них по пятьдесят никуда не годных «Ганди», которые не окупили даже расходов на их поставку, и пусть не говорит никто, что это не так!

— У некоторых иная точка зрения.

— Кому ты веришь? Уж не этим ли гнусным солдафонам с их причудливой манерой выражаться? Или, может, этим «чистюлям», которые только и делают, что юлят?

— Возвращайся через три часа, Мэнни, но прежде чем подниматься ко мне, позвони из вестибюля.

— Мак, сделай для меня исключение! На меня устремлены глаза всей моей большой студии!

— Ишь ты чего захотел, бородавчатая жаба! Или ты уже не считаешь более самой что ни на есть подходящей для тебя компанией шестнадцатилетнюю шлюшку внизу в холле?

— Это клевета! Я в суд подам на эту суку!

— Если ты не уйдешь немедленно, Мэнни, то можешь не возвращаться!

— Ладно, ладно, иду!

Снова зазвонил телефон. Хаукинз был вынужден отойти от двери, хотя и предпочел бы остаться там, дабы убедиться, что Гринберг действительно ушел.

— Да? — поднял Хаук трубку телефона, все еще стоявшего на полу.

— Номер двенадцать "а"?

— Совершенно верно.

— Это Артур Скримшо, заведующий отделом развития «Холли рок продакшнз», оплота Голливуда со столь огромным объемом мирового проката, что вы были бы потрясены, если бы я имел право раскрыть вам его реальные масштабы, и, более того, наша компания за истекшие... гм... годы получила шестнадцать «Оскаров».

— А сколько «Оскаров» получили лично вы, мистер Скримшо?

— Это очень... очень большой секрет! Мне ничего не стоило бы получать их каждый раз. Кстати, несмотря на страшную загруженность, я мог бы выкроить время для того, чтобы позавтракать с вами. С вашего разрешения я бы назвал эту совместную трапезу завтраком влиятельных персон.

— Возвращайтесь через четыре часа...

— Прошу прощения, но, по-видимому, я недостаточно ясно объяснил вам, кто я...

— Нет, вы объяснили все достаточно ясно, Скримми, так же, как и я.

— Вы в списке третий, отсюда — и четыре часа: один час надо отвести моим людям, чтобы они успели подготовиться к смотру.

— Вы уверены, что не раскаетесь, что обошлись так с заведующим отделом развития «Холли рок?»

— У меня нет выбора, Арти, мой мальчик: таков уж у меня распорядок дня.

— Гм-м... не найдется ли у вас в таком случае лишней кровати? Ведь вы занимаете целый апартамент!

— Вам нужна кровать?

— Видите ли, это все проклятые бухгалтеры... Мне следует их всех сократить... Вероятно, им не очень-то по душе все эти непредвиденные расходы, я же глаз не могу сомкнуть, когда напьюсь дешевого виски во время полета из Лос-Анджелеса. Поверьте, я совершенно без сил!

— Попытайте счастья в Армии спасения. Это неподалеку отсюда, в Бауэри. Там оказывают любую помощь за десять центов... Итак, через четыре часа!

— Хаук хлопнул о рычаг телефонной трубкой и вернул аппарат на письменный стол. Но только он направился в ванную, как телефонный трезвон вновь взорвал тишину. Схватив трубку, Мак заорал:

— Черт возьми, да что же это?!

— На проводе «Эмералд катидрал стьюдиоз», — услышал Хаук медоточивый голос с сильным южным акцентом. — Божья птичка-патриотка пролетала мимо и подбросила мне кусочек информации о каком-то основанном на реальных фактах патриотическом фильме, который вы собрались снимать! И позвольте заметить вам, мальчик, что мы не какие-то там евреи или негры, заправляющие кинопромышленностью. Мы кристально чистые христиане, подлинные американцы, с гордостью размахивающие звездным флагом. Поверьте мне, все это, черт бы вас побрал, чистая правда! И мы хотели бы представить зрительской аудитории историю о таких же, как и мы, настоящих американцах, выполняющих Божью работу. У нас много-много долларов, не один миллион, во всяком случае! Наши воскресные телепередачи и ярмарки подержанных автомобилей, которыми торгуют исключительно христианские проповедники, — это своего рода атомные бомбы, демонстрируемые нами каждую неделю.

— Будьте сегодня в полночь в Вашингтоне у Мемориала Линкольна, — ответил спокойно Хаукинз. — На головы наденьте белые капюшоны, чтобы я мог вас узнать.

— Но ведь, пожалуй, это уж слишком вызывающе?

— Вы что, трусливые либералы, настроенные против армии и Америки?

— Конечно же нет, черт возьми! Мы знаем, куда вкладывать деньги, а потому у нас много и их сторонников. Мы — сыновья Иессея[192].

— Если вы и впрямь сыновья его, то хватайте самолет и будьте сегодня вечером в Вашингтоне. Запомните: четыреста футов от статуи по прямой, потом шестьсот направо и слегка в сторону. Там находится здание для почетного караула, где вам и скажут, как нас найти.

— И тогда мы заключим сделку?

— Еще какую! Но не забудьте о капюшонах: это крайне важно!

— Я понял вас, парень!

Повесив трубку, Маккензи прошел к спальной комнате и постучал в дверь.

— Подъем, солдаты! Вам дается час на то, чтобы прочистить глотки, отполировать пуговицы до блеска и встать в строй. Не забывайте, что вы должны быть в полном обмундировании и при оружии. Завтрак попросите принести прямо в номер.

— Мы еще вечером заказали его, генерал, — услышал Хаук голос Слая. Его подадут через двадцать минут.

— Вы хотите сказать, что уже встали?

— Конечно, сэр! — откликнулся Марлон. — Мы успели уже пробежать сорок или пятьдесят кварталов.

— Но ведь из вашей комнаты не выйти в коридор.

— Верно, сэр, — согласился Силвестр.

— Я не слышал, чтобы кто-то ходил здесь, а сплю я чутко!

— Мы можем двигаться практически бесшумно, генерал, — пояснил Марлон. — И, кроме того, вы, вероятно, очень устали, поскольку даже не шевельнулись... Вернулись мы сюда с прогулки ради petit dejeuner — раннего завтрака, сэр.

— Черт возьми! — К неудовольствию Хаука, опять раздался телефонный звонок. Скрывая раздражение, он вернулся к письменному столу и поднял трубку пронзительно дребезжавшего аппарата: — Да?

— Ах, как приятно слышать ваш прекрасный голос! — произнес мужчина, судя по акценту, восточного происхождения. — Весьма недостойная личность очень стремится познакомиться с вами.

— Я не возражаю. Но кто же вы, черт возьми?

— Якатаки Мотобото, но мои плиятные длузья в Хорривуде называют меня Крейсером.

— Я могу это понять. Жду вас через пять часов. Когда окажетесь в отеле, позвоните снизу, из холла.

— Ах, да, вы, конечно, в своем плаве, но я, наверно, смог бы все зе заставить вас изменить свое решение, потому что, как уверен, мы — владельсы этого плекласного отеля и всех его апартаментов и холлов.

— О чем вы. Моторная Лодка?

— Мы такзе владеем тлемя ллекласными студиями в Хорривуде, достойнейсий сэл. Я пледлагаю вам слазу же плинять меня, а не то, сто будет весьма плисколбно, нам плидется немедленно выселить вас из отеля.

— Этого вы не сделаете, Тодзо. В вашей канцелярии лежит документ, нарушение условий которого обойдется вам в сто тысяч. Вы не можете нас выбросить из отеля, не рискуя этой суммой. Таков закон, Банзай, ничего не попишешь!

— Ай, вы испытываете телпение васего недостойного собеседника! Я пледставляю «Тойхондахай энтерпрайзес, Ю-Эс-Эй». Мы делаем фильмы!

— Желаю вам всяческих успехов. Я же, со своей стороны, представляю шестерых бойцов, которым ничего не стоит превратить ваших самураев в поставщиков куриного помета... Итак, до встречи через пять часов. Если же вздумаете устраивать шум, то я вызову своих приятелей из «Токио дайет», и они под предлогом борьбы с коррупцией проверят всю отчетность вашей компании об уплате налогов.

— А-а-ай!

— Но, с другой стороны, если хотите, приходите через пять часов, и все пойдет своим чередом.

Повесив трубку, Хаук двинулся к своему раскрытому вещевому мешку, лежавшему на диване. Пора было одеваться в серый костюм, а не в оленьи шкуры.

Через девятнадцать минут и тридцать две секунды бойцы «смертоносной шестерки» стояли по стойке смирно. На ладно скроенных дюжих парнях отлично смотрелась форма десантников. Пистолеты сорок пятого калибра красовались в кобурах, пристегнутых к поясам на стройных талиях. Куда-то исчезли персональные отличия актеров, обусловившие их театральные прозвища. Жесткие, будто высеченные из камня лица, сосредоточенный взгляд ясных глаз, устремленный на инспектировавшего их Хаука, ставшего на время их командиром, придавали этим относительно молодым людям вид опытных, испытанных в боях воинов.

— Так-так, ребятки, вы все поняли! — крикнул Хаук одобрительно. — Помните, в этом-то облике вы и должны предстать перед ними. Ребята первый сорт: крепкие и к тому же сообразительные, покрытые боевыми шрамами и тем не менее сохранившие человечность, возвышающиеся над толпой, но понимающие ее дух! Боже, я прихожу в восторг, когда вижу таких, как вы! Черт возьми, мы нуждаемся в героях! В храбрых душах, готовых ринуться в пасть смерти, в пекло адово...

— Вас куда-то занесло, генерал, все это уже позади...

— Вовсе нет, черт возьми!

— Право же, генерал, вы не хотите считаться с реальностью.

— Ему нужен Уильям Холден в последних сценах «Моста через реку Квай».

— Или Джон Айрленд в «О'кей, Коррал».

— А как насчет Дика Бертона и большого Клинта в «Орлиной отваге»?

— Или Эррола Флинна в чем бы там ни было?

— Не следует забывать и о Коннери в «Неприкасаемых».

— Эй, ребята, а не вспомнить ли нам и о сэре Генри Саттоне в роли рыцаря в «Бекете»?[193]

— Точно!

— Вы ничего не хотели бы сообщить своим бойцам о сэре Генри, генерал? Мы вот здесь, а где же он? Мы считаем его одним из нас, особенно когда речь идет о нашем фильме.

— У него особое задание, ребята, очень важное! Присоединится к вам чуть позже... А теперь вернемся к стоящей перед нами задаче.

— Можем мы расслабиться, сэр?

— Да-да, конечно, но не теряйте настроя... и этого...

— Коллективного имиджа, генерал, — подсказал мягко Телли.

— Думаю, именно это имел я в виду.

— В таком случае у нас нет разногласий, сэр, — заметил питомец йелльской школы драматического искусства Слай. — Мы ведь единый ансамбль, ставящий превыше всего импровизацию, пронизанный духом коллективизма.

— Духом коллективизма?.. Ах да, конечно!.. Послушайте же меня. Эти типы из Голливуда и из лондонских кинокомпаний, с которыми вы встретитесь сейчас, и не подозревают, что ждет их здесь, но когда они увидят шестерых красавцев военного образца, как выразилась одна моя приятельница, знакомая с их менталитетом, то сразу же представят корзины, полные бабок. И неудивительно: помимо всего прочего, вы, в отличие от других, подлинные лица, а не просто артисты. Вам не придется предлагать им себя, наоборот, они станут из кожи лезть вон, чтобы понравиться таким молодцам! В общем, вы будете выбирать кого-то из них, а не они вас. Если им захочется купить вас, то это вовсе не значит, что вы пожелаете пойти им навстречу. Последнее слово — за вами!

— Но не рискованна ли такая позиция? — усомнился Герцог. — Ремешки от кошелька у продюсеров, а не у актеров, тем более что мы не то что Голливуда, но и Бродвея не потрясли.

— Джентльмены, — обратился к актерам Хаук, — забудьте о том, что было в вашей жизни раньше, и не ломайте голову над тем, чего достигли вы, а чего — нет. Главное, что вам предстоит воспламенить весь мир! И данный факт не ускользнет от их внимания, когда они заранее начнут подсчитывать свои барыши. Вы не только профессиональные актеры, но и солдаты, коммандос, выступающие в различных обличиях для достижения своей цели!

— Подумаешь! — пожал плечами Дастин. — Перевоплощение под силу любому, кто хотя бы мало-мальски владеет техникой...

— Никогда не говорите такого! — загремел Маккензи.

— Простите, генерал, но я думаю, что это так.

— Тогда храните это в тайне, сынок! — попросил Хаук, — мы имеем дело с высокой политикой! А посему должны держать марку, а не умалять свои достоинства.

— Что это значит? — поинтересовался Слай.

— Не вдавайтесь в детали: им все равно не вникнуть в них. Маккензи подошел к письменному столу и, взяв с него несколько скрепленных вместе страничек — продукт труда своей третьей жены, — вернулся к бойцам-актерам.

— Это своего рода набросок сценария, как бы план его, и к тому же, из предосторожности, в одном экземпляре. Текст представляет собой краткий, эмоционально насыщенный обзор вашей деятельности за последние несколько лет, который, поверьте мне, по силе воздействия равен снаряду с ядерной боеголовкой! Когда мы начнем прием «гостей», каждому из этих коршунов я буду давать пятнадцать минут на ознакомление с материалом, а затем позволю ему задавать любые вопросы, ответы на которые в той или иной мере будут касаться национальной безопасности. Вас же я попрошу устроиться вон на тех стульях, которые я поставил полукругом, и вести себя единым коллективом или как вы там называете это.

— Короче, мы должны создать коллективный образ безмолвной силы, обладающей интеллектом и предприимчивостью? — высказался Телли с профессорским видом.

— Да, именно так! И, наверное, не лишним будет, если кто-то из вас похлопает себя по кобуре, когда я заговорю о национальной безопасности.

— Сперва ты, Слай, а потом — Марлон, — распорядился Герцог.

— Понял!

— Я тоже.

— Перейдем к следующему номеру нашей программы — к тому, что должно их всех буквально потрясти, — продолжил Хаук энергично. — Сначала отвечайте на клоунские вопросы своим нормальным голосом, а когда я начну кивать каждому из вас по очереди, приступайте к имитации жестов и речевых особенностей тех людей, которых вы копировали в тот раз, когда я был с полковником Сайрусом.

— У нас полно и других образов, — сказал Дастин.

— Достаточно и тех, — возразил Хаукинз. — Они производили потрясающее впечатление!

— А смысл-то в чем всей этой затеи? — произнес скептически Марлон.

— Я думал, вы сразу поймете. Мы предоставляем им возможность воочию убедиться в том, что перед ними — действительно талантливые профессионалы, преуспевшие в своих сверхсекретных операциях именно благодаря тому, что они — актеры.

— В этом нет для нас ничего обидного, пилигримы, — констатировал Герцог, возвращаясь к своему persona imitazione[194]. — Черт возьми, нас же не раз уже прослушивали боссы!

— Верьте в себя, ребята, и вы всего добьетесь. Беседу прервал телефонный звонок.

— Пожуйте пока, — бросил Маккензи «смертоносной шестерке», не замедлившей ринуться к ожидавшему их на столе завтраку, доставленному из отдела обслуживания, — и подошел к аппарату: — Да, вас слушают!

— Говорит двенадцатый сын шейха Тизи-Узу от двадцать второй жены, — услышал он ласковый голос. — Вы станете обладателем тридцати тысяч верблюдов, если наша беседа принесет достойные плоды, ну, а если плоды окажутся несъедобными, то сто тысяч западных собак может постигнуть смерть.

— Заткнитесь! Приходите через шесть часов или же убирайтесь в пески пустыни поджаривать там свои причиндалы!

Семью часами позже славный корабль «Наскок Хаука» произвел свой первый маневр в бурных водах киноиндустрии. В поднятой им коварной волне барахтались, стараясь удержаться на плаву, английский гренадер Огилви, бушевавший по поводу неблагодарности жителей колоний; Эммануэл Гринберг, чьи обильные слезы трогали всех, кроме Маккензи Хаукинза; измотанный до полусмерти заведующий отделом развития «Холли рок» по имени Скримшо, оповестивший всех, что ему удалось договориться о предоставлении ему ночлега без оплаты; вопивший во всю глотку Крейсер Мотобото, заявивший недвусмысленно, что «коцентрационные лагеря на территории Хорривуда отнюдь не исключаются», и, наконец, агрессивно настроенный шейх Мусташа Хафайабика в развевающихся одеждах, неустанно приводивший одиозные сравнения верблюжьих испражнений с американским долларом. Но каковы бы ни были между ними различия, каждый из них рассчитывал на то, что именно ему будет отдано предпочтение как будущему продюсеру самого популярного в наши дни фильма. И все они, буквально потрясенные знакомством с шестью необыкновенными актерами-коммандос, сошлись без всяких оговорок на том, что эти славные парни в фильме об их подвигах должны сыграть самих себя.

Гринберг, однако, решил пойти дальше.

— Может, и бабенок задействуем в фильме, ребята? Несколько девчонок, для полноты картины, а? — предложил он.

«Смертоносная шестерка» с энтузиазмом откликнулась на этот призыв, но больше всех обрадовались такой перспективе Марлон, Слай, Дастин и Мэнни, прошептавший с восторгом:

— Это было бы просто чудесно!

Претенденты были готовы хоть сейчас заключить договор, но Хаукинз заявил категорично: до начала следующей недели решения принято не будет.

Когда удалился последний из «гостей», коим оказался ворчливый двенадцатый сын шейха Тизи-Узу от его двадцать второй жены, Маккензи обратился к своему элитному подразделению «Дельта», уже купавшемуся в свете рампы:

— Вы были великолепны — все как один! Загипнотизировали их, заставили раскрыть свое обличье!

— Я не вполне уверен в том, что мы действительно сделали что-то, если не считать миленького шоу, — возразил Телли-эрудит.

— Да вы что, утратили свое чутье, сынок? — изумился Хаукинз. — Неужто не слышали, что они говорили? Им же до безумия хотелось заполучить право на съемку фильма.

— Пошумели они немало, — заметил Дастин. — Орали, просили. Особенно усердствовал мистер Гринберг: даже поплакать ухитрился. В общем, греческий хор, да и только, но я не стал бы утверждать, что все это хоть что-то значит.

— Мы не видели, чтобы был подписан контракт, — молвил Марлон.

— А нам и не нужен никакой контракт, — ответил Хаук. — Пока не нужен.

— Пока говорят «пока», генерал, — вмешался сэр Ларри, — нельзя ни за что ручаться. Видите ли, это все мы уже проходили. У нас всегда так было: много трескотни, но мало документов. Бумага — это обязательство, сэр, все же остальное — просто треп.

— Если я правильно понял, джентльмены, то предложения должны исходить от этих субъектов. Мы — это те, кто будет работать на них. Так что пусть они поторгуются с нами.

— И кто же, пилигрим, сделал заявку на нас, если вообще мы кому-то нужны?

— Отличный вопрос. Герцог! Уж не позвонить ли мне в связи с этим кое-куда?

— Я оплачу разговор, — предложил Слай. Но в этих апартаментах «Уолдорф-Астории» телефон сам зазвонил.

— Слушаю вас! — произнес Хаук.

— Солнышко, я не могла больше ждать! Как там у вас?

— Привет, Джинни, все прошло отлично, но, как объяснили мне мальчики, у нас, возможно, возникнут проблемы.

— Мэнни?.. Ты не убил его, Мак?.. Не убил?

— Да нет же, черт возьми! Но, признаюсь, мальчиков он задел за живое.

— Что, поплакал немножко, да?

— Угодила в самую точку!

— О, в этом у него талант, у этого мерзавца!.. Ну и в чем же у тебя загвоздка?

— Как говорят ребята, то, что мы понравились этим коршунам, если, конечно, они не притворились, — это прекрасно, но ведь бумаги-то никакой у нас так и не осталось!

— Я это улажу, Мак. Агентство Уильяма Морриса устроит все, и в лучшем виде. Делом займутся сами Роббинс и Мартин.

— Роббинс и Мартин? Звучит, словно реклама ателье мужской одежды.

— Они профессионалы высшего класса. Неплохо бы и нам всем иметь такие мозги, как у них. Когда они говорят по-английски, то их можно понять, не то что эту голливудскую галиматью. Им ничего не стоит любого обвести вокруг пальца, чем они и зарабатывают себе на жизнь. Эти друзья сразу же примутся за работу, как только я скажу им.

— Давай перенесем это на начало следующей недели, ладно, Джинни?

— Пусть будет по-твоему. Но где мне найти тебя и кто побывал там у вас, кроме Мэнни?

— Сейчас скажу. — Хаук разложил на письменном столе визитные карточки и зачитал своей бывшей жене имена посетивших его продюсеров.

— А нет ли у тех странных типов, которых ты только что назвал мне, какой-нибудь подпольной студии в Джорджии или Флориде. Конечно, ни одна зарегистрированная на юге компания не будет иметь с ними дело. Но у них денег куры не клюют, и они могут взвинтить цену на ваш фильм.

— Боюсь, сегодня вечером у них возникнут кое-какие осложнения в Вашингтоне.

— Что?

— Опустим это, Джинни.

— Узнаю твой тон! Ну что ж, раз так, и впрямь давай опустим. А как насчет тебя? Где ты будешь?

— Позвони Джонни Телячьему Носу в резервацию уопотами возле Омахи: он скажет, где меня разыскать. Вот его номер... Ну как, записала?

— Конечно, но что такое «телячий нос» и что такое «уопотами»?