Дорога в Омаху Ладлэм Роберт
— Не следует приуменьшать и роли режиссера! — выкрикнул сэр Ларри.
— Как и танцев, — добавил Силвестр. — Хореограф должен органично дополнять режиссера при любых обстоятельствах.
— Чудесно! Бесподобно! — воскликнул Генри Ирвинг Саттон. — Должна быть создана специальная международная академия театрального искусства, которая смогла бы оценивать действия вооруженных сил в полевых условиях — на суше, в воздухе и на воде. Естественно, для создания правдоподобия в состав экспертной комиссии должны быть включены и военные консультанты, но их мнение не будет иметь особого значения, поскольку главными при оценке творчества по-прежнему останутся такие показатели, как убедительность, характерность, страстность!..
— Верно, пилигрим!
— Эй, Стелла, он усек саму суть! Все верно!
— Вы... вы... вы... с... с... нами?
— Прошу, умоляю вас, произнесите речь!
— Милый, душка, хотите леденчика?
— Да-да... Нам не нужны гаубицы, чтобы давать жару этим гукам![162]
— Что?
— Да-да, он прав. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? Никого не надо убивать. Никто не должен умирать на полях сражений.
— Ы-ы-ы-и-и-и! — взвыл Сайрус, чем наверняка заслужил бы одобрение Ануя, рекомендовавшего в случае чего кричать. — С меня довольно! Я сыт по горло!.. Вы, сэр Генри, дерьмо собачье, были военным... Я слышал, как этот псих Хаукинз говорил, будто бы вы проявили себя в Северной Африке настоящим героем! Так что же с вами случилось теперь?
— Если попросту, полковник, то все солдаты — актеры. Нам страшно, но мы делаем вид, что сам черт нам не брат. Мы сознаем, что в любой миг у нас могут отнять наши драгоценные жизни, но стараемся отвлечься от этой мысли иррациональными рассуждениями вроде того, что главное — овладеть определенным объектом, хотя и понимаем в душе, что объект этот — лишь точка на карте. Возникающая для солдат трудность в бою заключается в том, что им приходится становиться актерами без какой-либо предварительной профессиональной подготовки. Если промокшие насквозь, перемазавшиеся в глине солдаты поймут что к чему, то они будут действовать, как рекомендует Телли: яростно вопя, стрелять поверх голов таких же, как и они, молодых людей, которых они не знают, но с которыми в другое время и при иных обстоятельствах с удовольствием выпили бы в баре.
— Черт бы вас побрал! А как насчет духовных ценностей и веры? Я сражался и по ту, и по эту сторону баррикады, но никогда не шел против своих убеждений.
— В таком случае вы высоконравственный человек, полковник, и я искренне восхищаюсь вами! Хотя, замечу, воевали вы ради денег, что уже само по себе ставит под сомнение ваш постулат о своей принципиальности.
— А эти клоуны за что сражаются?
— Не имею ни малейшего представления, но не думаю, что из-за денег. Насколько я это понимаю, они реализуют свои давнишние театральные амбиции, честолюбивые замыслы. И делают это неортодоксальным путем, и, судя по всему, весьма успешно.
— В чем, в чем, а в этом, черт возьми, я отдаю им должное! — согласился Сайрус и обратился к Роману Зет: — Ты все засек?
— Все и всех, мой терпеливый друг.
— Вот и отлично! — Химик-гигант, повернувшись к актерам, остановил свой выбор на Дастине: — Подойди-ка сюда, коротышка! — Миниатюрный лицедей поглядел вопросительно на товарищей. — Поверь мне, малый, я просто хочу поговорить с тобой без свидетелей. Или ты, может быть, полагаешь, будто я со своим другом в состоянии справиться со «смертоносной шестеркой»?
— Я бы, пилигрим, и думать не посмел о том, чтобы справиться не то что со «смертоносной шестеркой», а хотя бы с одним из них, — в данном случае с Дастином. Пусть он и уступает тебе по габаритам, но у него — черный пояс карате. Десятый разряд! А выше не бывает.
— Брось, Герцог! Ты же знаешь, я никогда этим не пользуюсь, если только мы не оказываемся в исключительно сложной ситуации. И тем более ни за что не стал бы применять свои приемы против такого славного парня, как полковник. Он просто в расстроенных чувствах, и я могу его понять... Не беспокойтесь, полковник, я не собираюсь вас калечить. Итак, в чем дело?
Дастин отошел с изумленным Сайрусом в дальний угол номера, к окну. Ночной Бостон буквально тонул в сиянии ярких огней.
— Ты, вероятно, был прав, когда сказал, что я мог бы лишиться права на получение пенсии, — заговорил Сайрус ровным тоном, глядя сверху вниз на низкорослого Дастина. — Я присоединился к новой для меня группе всего несколько дней назад и поэтому не знал, что этот человек — не генерал Хаукинз. Судя по тому, каким я видел генерала по телевизору, сэр Генри очень похож на него и говорит точно так же. И я, естественно, принял сэра Генри за генерала Хаукинза. Я очень признателен тебе, Дастин, за то, что ты раскрыл мне глаза.
— Не стоит благодарности, полковник! Я уверен, что вы сделали бы то же самое на моем месте. Ну, например, если бы кто-то вздумал вдруг изображать Гарри Беллофонте[163], и вы, будучи чернокожим, знали бы об этом, а я — нет.
— Что?.. О да, конечно, я знал бы, Дасти! Безусловно знал бы!.. Ты сам понимаешь, я могу получить — по официальным каналам, разумеется, — всю интересующую меня информацию об этом грязном деле, но, поскольку мы с тобой в одном лагере, я хотел бы услышать от тебя прямо сейчас, в чем, собственно, заключается ваша миссия.
— Не секрет, круг лиц, которым мы можем доверять, весьма ограничен, но так как вы полковник, я могу поделиться с вами кое-чем из того, что известно нам. Согласно плану, мы должны вступить в контакт с генералом Хаукинзом, похитить его и всех, кто с ним, и доставить наших пленников на базу командования стратегической авиации в Уэстовер. Это здесь, в штате Массачусетс.
— А не в аэропорт Лоуган, на самолет «Эйр-Форс-два»?
— О нет, представление с самолетом задумано исключительно для пресс-конференции. А вы знаете, этот вице-президент малый славный!? Конечно, это вовсе не значит, будто я думаю, что он смог бы играть.
— Так он тоже был в самолете?
— Ну да! Но ему не разрешили сойти вместе с нами. Он смог покинуть самолет лишь спустя какое-то время.
— Зачем же в таком случае он прилетал сюда?
— Какие-то гангстеры угнали одну из его машин, и получилось так, что ее обнаружили в Бостоне...
— Ну и Бог с нею! Я хотел сказать, что это к делу не относится. Итак, вы похищаете генерала и всех, кто с ним, и доставляете их на базу командования стратегической авиации в Уэстовер. Ну а дальше что?
— Дальше — БРП, полковник.
— Прошу прощения?..
— Будут решаться позже... Но нас предупредили, чтобы мы надели свитеры под наши куртки с капюшонами и кальсоны, из чего следует, что там, куда нас думают отправлять, совсем не жарко.
— Может, вам предстоит поездка в Швецию? — предположил наемник.
— Мы так и подумали, но потом Силвестр, участвовавший в конкурсном смотре «Энни» в Скандинавии, — мы слышали, правда главным образом от него, будто он был там просто великолепен! — сказал нам, что погода летом в тех краях не особенно отличается от нашей.
— Так оно и есть.
— Поэтому мы подумали, что наш маршрут пролегает значительно севернее.
— Например, в район ледников, — заключил Сайрус.
— Это мы узнаем, когда получим дополнительные инструкции.
— В которых будет сказано что-то вроде того, куда уложить окоченевшие трупы, чтобы их можно было подвергнуть медицинским исследованиям в трехтысячном году.
— Об этом мне ничего не известно, сэр.
— Надеюсь, что так... А кроме этого бригадного генерала Броук... Броукэтеля...
— Броукмайкл, сэр. Бригадный генерал Этелред Броукмайкл.
— Ладно, я понял. Так вот, у кого еще, кроме него, появилась эта идея — с Нобелевской премией? И кто вообще организовал данную акцию?
— Этого мы не знаем, сэр.
— Можешь поклясться в этом своим задом?
— Полковник!..
— Сматываемся, Роман! — проговорил Сайрус резко и решительно направился к двери. Цыган последовал за ним, сзади, за их спинами, послышался громкий металлический щелчок. Чернокожий наемник, тотчас повернувшись, обратился к актерам с целой речью: — Не пытайтесь нас преследовать: это бесполезно. Мы такие же профессионалы в своем деле, как вы — на сцене, уж поверьте мне. А вы, мистер Саттон, — хотя я ни черта не понимаю в сценическом искусстве, но подозреваю, что вы один из лучших, — можете остаться здесь и трепаться со своими дружками сколько угодно... Боюсь, сегодня мы сыграли со всеми вами старую шутку, как и подобает заслуженным «псам войны». Вы, может, удивлены, почему мой друг все прыгал вокруг, приглядываясь к каждому из вас. Так я скажу вам это. В красной гвоздике у него на отвороте спрятана крошечная камера. А это значит, что мы теперь располагаем как минимум дюжиной ваших фотографий. У меня же под пиджаком — включенный магнитофон, все еще работающий. Каждое произнесенное вами сегодняшним вечером слово записано.
— Минутку, пожалуйста! — воскликнул сэр Генри.
— Что? — Сайрус сунул руку в складки своего плаща и выхватил оттуда большой и уродливый «магнум-357», а Роман Зет извлек откуда-то из-за спины складной нож с лезвием длиной не меньше фута.
— Что касается моего гонорара, то пусть Арон перешлет его с курьером мне на дом, — попросил Саттон. — И неплохо было бы, если бы он отстегнул еще несколько сотен потому, что я собираюсь повести моих новых друзей и коллег в лучший в Бостоне ресторан.
— Сэр Генри, — тронул великого человека за рукав Силвестр, — а вы действительно вышли в отставку?
— Наполовину, мой дорогой мальчик! Иногда я участвую в натуральных съемках — как статист, чтобы кровь не застаивалась. К счастью, здесь, в Бостоне, у меня есть сын — правда, не помню, от какого брака. Он хорошо обеспечен. И просто настоял, чтобы я принял один из сотен, принадлежащих ему домов на берегу океана. Да так оно и должно было быть. В добрые старые времена я оплачивал его учебу в нескольких университетах, чтобы после его имени в визитной карточке стояли присвоенные ему ученые степени. Славное дитя, должен сказать, но, увы, не актер! Право, это большое разочарование для меня!
— А как насчет армии? Вы могли бы стать нашим режиссером! Возможно, вам сразу бы присвоили чин генерала!
— Помните, мои юные соратники, что сказал Наполеон:
«Дайте мне достаточное количество медалей, и я выиграю любую войну». Но для актера медаль — это имя на афише! И имя это должно набираться раз от разу все более крупным шрифтом, пока не сравняется по этому показателю с названием пьесы. Поскольку же вы играете в безвестности, то как может армия дать вам все это?
— О черт! — прошептал Сайрус Роману Зет. — Дадим-ка деру!
И они ушли. Но их ухода никто даже не заметил.
Глава 23
— У нас теперь — все, что надо! — воскликнула Дженнифер, прослушивая пленку и разглядывая увеличенные фотографии, лежавшие на кофейном столике летнего дома на берегу океана в Свомпскотте. — Явно это заговор. Но, по-видимому, в него вовлечены представители высшего эшелона власти, члены правительства!
— В этом нет ни малейшего сомнения, — подал голос со своего кресла Арон Пинкус. — Но с кем именно воюем мы? Ведь все наши трудности и проистекают главным образом потому, что мы не знаем этого.
— А как насчет Броукмайкла? — спросил Дивероу. — Это тот сукин сын, которого я поймал с поличным в Золотом Треугольнике...
— И перепутали его личное имя с именем его кузена, — вмешалась Дженнифер. — Надо же быть таким идиотом!
— Послушайте, а часто ли встречаются такие имена, как Этелред и Хизелтайн? Оба они настолько непривычны, что перепутать их совсем не трудно.
— Но только не для внимательного юриста...
— Хватит, Покахонтас! Вы, очевидно, не видите разницы между жестким перекрестным допросом и крайней степенью провокации!
— Вы, двое, может, прекратите эту перепалку?! — рассердился Пинкус.
— Я только хотел сказать, что, возможно, Броукмайкл охотился за мной, — объяснил Сэм. — О, Иисусе, если бы только он увидел мое имя в досье Хаука, то наверняка из его ноздрей вырвалось бы пламя!
— После того, как вы стали официальным поверенным племени уопотами, это, думаю я, вполне вероятно. — Арон помолчал немного, хмурясь и наклонив голову, затем продолжил: — С другой стороны, Броукмайкл не мог отдать подобного приказа своей удивительной шестерке на свой страх и риск, и, уж конечно, он не имеет доступа к «Эйр-Форс-два».
— А это значит, что он сам получил такой приказ от кого-то еще, кто обладает и властью, и доступом к самолету, — резюмировала Редуинг.
— Вы правы, моя дорогая, и в этом-то наша загвоздка, потому что Броукмайкл ни за что не выдал бы этого человека, даже если бы и мог. Так что, перефразируя слова генерала Хаукинза, мы могли бы так сформулировать истинное положение вещей: цепь команд оказывается такой запутанной, что для нас практически нет надежды отыскать концы. По крайней мере, за то время, что имеется в нашем распоряжении. Ну а если точнее, то за восемьдесят с чем-то часов, которые будут отсчитываться в каком-то обратном порядке, что, как понимаю я, особого значения не имеет для нас.
— У нас есть улики, — заявил Дивероу. — Фотографии, запись всех деталей операции, изложенных устами двоих участников и, если хотите, преступников. Мы могли бы сделать все это достоянием гласности. А почему бы и нет?
— Стресс отрицательно сказался на вашей способности адекватно воспринимать действительность, Сэм, — заметил Пинкус мягко. — Всю эту операцию можно отрицать. Как выразился наш друг Сайрус, отправившийся вместе с Романом Зет на пляж, проглотив предварительно со своим приятелем несколько кварт водки, — «они все чокнутые». Это-то и дает возможность все отрицать... Психопатия, иррациональное мышление... Люди чуточку не в себе... В общем, актеры!
— Постойте, Арон, но ведь нельзя же отрицать наличие «Эйр-Форс-два»! Это было бы чертовски сложно.
— А в этом есть смысл, мистер Пинкус. Разрешение пользоваться самолетом должно быть дано с самого верху.
— Благодарю вас, принцесса!
— Я всегда воздаю должное тому, что представляется мне заслуживающим внимания.
— Подумать только!
— Заткнитесь!
— Признаю, хотя и назвал вас путаником, но в ваших рассуждениях определенно есть резон...
— Нет! Нет там никакого резона, — послышался гортанный голос Маккензи Хаукинза из-за полуоткрытой двери, ведшей в погруженную во мрак кухню. Потом дверь отворилась, и в гостиную вошел Хаук в нижнем белье из маскировочной, зеленой с черным ткани и в рубашке с короткими рукавами. — Прошу простить меня за мой вид, маленькая... мисс Редберд[164].
— Редуинг.
— О, еще раз прошу прощения! Но когда я слышу голоса на биваке в три часа ночи, то мой природный инстинкт заставляет меня подкрасться к источнику шума не одеваясь, как сделал бы я это, собираясь на танцевальный вечер в офицерском клубе.
— Так ты еще и танцуешь, Мак?
— Спроси об этом моих девушек, сынок! Я всех их учил танцевать — от мазурки, и до настоящего венского вальса. Солдаты всегда были самыми лучшими танцорами: они должны наступать на дам в быстром темпе, а отступать медленно.
— Пожалуйста, Сэм, давайте выслушаем соображения генерала, если только он не против, — взмолился Арон, поглядывая на Хаука. — Почему мой премудрый сотрудник ошибается насчет вице-президентского самолета? Ведь это второй по рангу самолет в стране.
— Дело в том, что доступ к «Эйр-Форс-два» имеют дюжины управлений и департаментов, — хотя бы потому, что он нуждается в периодическом профилактическом и косметологическом ремонте. Безотносительно к тому, кто под тем или иным предлогом использует самолет в своих личных интересах — сам ли вице-президент или кто-то еще, кому он благоволит, — администрация вице-президента всякий раз встает на дыбы при одной только мысли о том, что об этом узнает общественность... Ты помнишь, парень, как после процесса, затеянного китаезами, я из Пекина вылетел на Филиппины и уже оттуда попал в Тревис, где и произнес ту тошнотворную речь о «старых усталых солдатах»? Мне пришлось еще тогда сказать несколько слов и о том, сколь благодарен я вице-президенту за то, что он прислал за мной личный самолет.
— Да, я помню это, Мак.
— А ты знаешь, где в то время был этот вице-президент?
— Нет, не знаю, — ответил Дивероу.
— Он уединился с одной из моих жен, которая должна была сделать так, чтобы этот малый не смог попасть на вторую базу в Лос-Анджелесе. Наш вице-президент был пьян, как блоха, угодившая в бутылку с бурбоном, что и отразилось негативно на его способности осуществить свое желание.
— Откуда тебе это известно?
— Испытывая глубочайшее отвращение к мерзостному спектаклю, каким представлялся мне весь этот китайский процесс, я захотел выяснить, от кого из округа Колумбия исходит сия гнусная затея. Ну послал туда мою девочку разведать что к чему.
— И она разведала? — спросил Пинкус недоверчиво.
— Конечно, командир! Этот лукавый златоуст буквально валялся в ногах у славной старушки Джинни с брюками, спущенными до лодыжек, выспрашивая ее о том, кто я такой. Вот тогда-то я и узнал, насколько высоко сидит этот грязный пес, который, ухватив меня за хвост, счел возможным проделывать со старым солдатом непристойные фокусы. И, соответственно, я принял решение сменить образ жизни, в связи с чем и взял тебя в помощники, Сэм.
— Я предпочел бы, чтобы ты не напоминал мне об этом... И не хочешь ли ты сказать, что Джинни соблазнила вице-президента?
— Да ты невнимательно слушал меня, сынок. У девочки есть вкус, его же невыразительное жирное лицо не отличается особой привлекательностью.
— Оставим воспоминания, — вмешался Арон и покачал головой, как бы желая изгнать из сознания запрещенные образы. — Итак, генерал, к чему говорите вы это все?
— А к тому, чтобы вы поняли: теперь у нас есть прямой подход к нашим недругам, что позволит отразить любые их попытки напакостить нам, а то и уничтожить нас, командир. Понятно, задача не из легких, но мы сможем справиться с нею.
— Изъясняйся на общедоступном языке. Мак.
— Видишь ли, мальчик, то, что я имею в виду, срабатывало от побережья Нормандии до Сайпана[165]и от Пиншона до Меконга — во всяком случае до тех пор, пока эти проклятые задницы не выболтали все своими трепливыми языками.
— Снова прошу, говори понятно.
— Речь идет о дезинформации, Сэм. В среде наивысших военных чинов, хотел бы заметить.
— Я только что упоминал об этом, — промолвил Пинкус. — Когда коснулся цепи команд.
— Знаю, — отозвался Хаук. — Я слышал все, что говорили вы в течение последних двадцати минут. Улучил всего чуток времени, чтобы отнести полковнику Сайрусу на пляж еще одну бутылку водки. Эти типы, актеришки, и в самом деле произвели на него сильное впечатление и изрядно взвинтили его, не так ли?
— Вернемся-ка к дезинформации, генерал! — произнес настойчиво Арон.
— Ну, пока я еще не разработал всего детально, но путь ясен, как след от машинного масла на свежевыпавшем снегу. Нам нужен Броуки Второй.
— Кто?
— Что?
— Кажется, я знаю, — сказала Дженнифер. — Это Броукмайл. Но не из Бюро по делам индейцев, не Хизелтайн, а тот, из Форт-Беннинга, кто командует этими рожами, что у нас на фотографиях на столе, — Этелред.
— Дама права. Этелред Броукмайкл всегда считался одним из самых слабых воспитанников Уэст-Пойнта. Ему вообще не следовало идти в армию, но в их семье все были военными — и по отцовской и по материнской линии. Знаете, как это бывает, — сын армейского братства! Судьба распорядилась так, что Этелред обладал значительно более богатым воображением, чем Хизелтайн, но у него была и слабость. Он смотрел слишком много фильмов, в которых генералы жили как короли, и пытался следовать их примеру, хотя на генеральское жалованье замок не возведешь.
— Значит, я был прав, — вставил Дивероу. — Он и в самом деле выкачивал баксы из Треугольника.
— Разумеется, ты был прав, Сэм. Однако он не имеет никакого отношения к организации преступных махинаций и, скорее всего, сам того не подозревая, выполнял фактически лишь функции посредника. Все было так, как если бы шел фильм о нем: множество людей просто оказывают ему знаки внимания за те мелкие услуги, которыми он одаривал их когда-то.
— Но денежки-то он прикарманивал. Мак!
— Какую-то часть их — да, но не все. И вообще, он не совершал ничего похожего на то, что ты заподозрил. Если бы в армии стало вдруг известно что-то подобное, ему бы сразу же дали под зад коленкой. Он жертвовал немалые суммы на приюты для сирот и лагеря для беженцев. На этот счет есть документы, что, собственно, его и спасло. Другие поступали много хуже.
— Едва ли это можно считать оправданием, — заметил Пинкус.
— Думаю, что нельзя, но, как говорит Сэм, кто тянет на звание ангела! — Хаук помолчал, потом прошелся в своем маскировочном исподнем до окна, выходившего на пляж. — Кроме того, это уже история, я хорошо знаю Броуки Второго. Он не слишком симпатизирует мне, потому что я находился в относительно близких отношениях с Хизелтайном, а они не ладили между собой... Тем не менее мы с ним не раз разговаривали... И еще поговорим. И тогда я узнаю, кто стоит за всей этой чертовой затеей. В противном же случае представлю этого «Второго» на суд общественности, и тогда ему придется распроститься с золотыми галунами.
— Вы упускаете один или два момента, которые могут спутать все карты, — произнес Арон. — Начать с того, что как только наверху станет известно о поражении «смертоносной шестерки», так, несомненно, Броукмайкл тотчас же окажется в недоступном для вас месте. И по той простой причине, что через него может всплыть имя высокопоставленного лица, распорядившегося насчет «Эйр-Форс-два».
— Пока что, командир, о фиаско псевдоделегации никто не узнает, — проговорил Хаукинз, поворачиваясь к окну спиной. — По крайней мере, в ближайшие двадцать четыре часа. Вы же, уверен я, можете устроить так, что завтра рано утром я улечу в Форт-Беннинг на частном самолете.
— Вы вот сказали: в ближайшие двадцать четыре часа, — обратилась к генералу Дженнифер. — Но как вы можете за это поручиться? Если даже это актеры и психи, мы все равно не должны забывать о том, что они профессионалы, занимающиеся секретными операциями.
— Позвольте мне объяснить, мисс Редуинг... Дези-Один и Дези-Два поддерживают со мной постоянную связь по радио... Сэр Генри Саттон и так называемая «смертоносная шестерка» в настоящий момент заперлись в ресторане Джозефа на Дартмут-стрит. Они крепко выпили и пребывают в отличном настроении. Мои адъютанты отвезут их — но не в отель, а в ваш домик для лыжников, где они будут целый день приходить в себя. А когда протрезвеют, Дези-Два — не только прекрасный механик, но и, как сообщил мне Дези-Один, отличный повар — сдобрит их еду соусом «песто», в состав которого войдут помидоры, текила, джин, бренди, медицинский спирт и некая седативная микстура. Так что, отведав угощения, они снова вырубятся... Надеюсь, мне удалось развеять сомнения мисс Редуинг. И позвольте добавить еще: не исключено даже, что в нашем распоряжении будет не двадцать четыре часа, а значительно большее время, возможно, около недели. Если бы только помогло нам это!
— Видите ли, генерал, — не успокаивалась дочь уопотами, — мы имеем дело с прошедшими хорошую подготовку бойцами из отряда особого назначения, а ведь известно, что и самые обыкновенные люди, одурманенные наркотиками или алкоголем, могут очнуться внезапно на короткое время и воспользоваться телефоном...
— Телефоны там не будут работать: в провода во время грозы попадет молния.
— Во время какой грозы? — решил уточнить Арон.
— Гроза разразится там после того, как они захрапят, сон же у них будет крепкий.
— Но как только они придут в себя, так тотчас же прыгнут в машину и — ищи ветра в поле! — предположил Дивероу.
— Рама и ведущая шестерня главной передачи окажутся к тому времени испорченными из-за езды по разбитым проселочным дорогам.
— Но они могут подумать, что их похитили, и принять соответствующие меры, в том числе и физического воздействия, чтобы бежать из плена, — промолвил Пинкус.
— Такая вероятность есть, но невелика. Ди-Один объяснит им, что вы, командир, подумали в своей мудрости, что им было бы лучше провести сегодняшнюю ночь веселья в вашем пустом доме, поскольку появление их в отеле в состоянии сильного алкогольного опьянения может вызвать осложнения.
— А как с гостиницей, Мак? — спросил озабоченно Сэм. — Броукмайкл и его компания будут ждать экспресс-отчета от своих ребят, если не чего-то большего.
— Маленький Джозеф берет это на себя: он будет дежурить у телефона в том их номере, что посередине.
— Ну и что же он, черт возьми, скажет, когда туда позвонят? — допытывался Дивероу. — «Привет! Я „смертоносный седьмой“, остальные валяются пьяными в баре Джо»?
— Нет, Сэм. Он скажет, что единственная его обязанность — это принимать телефонные сообщения и что его наниматели вызваны по делу. И больше ничего.
— Кажется, вы все продумали, — сдался Арон, кивая головой. — План просто замечательный!
— Школа, командир! И, если откровенно, такого рода контрмеры — на уровне детского сада.
— И все же, Мак, ты кое-что забыл, — улыбнулся Дивероу сардонической улыбкой законника, заранее предвкушая триумф. — В наши дни телефоны есть во всех машинах.
— Прекрасная мысль, сынок, но часа два назад о том же подумал и Дези-Один.
— Не станешь же ты говорить мне, что он собирается вырвать с корнем антенну? Ведь это было бы уж слишком очевидно.
— В этом нет надобности, Сэм. Хуксетт, штат Нью-Гэмпшир, недосягаем для диапазона, в котором работают радиотелефоны: башня там еще не достроена. Дези-Два рассказывал, что ему стоило большого труда дозвониться до Дези-Один в Бостон, чтобы сообщить тому, где находится это шале, во всяком случае, ему пришлось для этого проехать по шоссе целых двадцать минут.
— У вас есть какие-нибудь возражения, адвокат? — поинтересовалась Редуинг.
— Я знаю только одно: должно случиться что-то ужасное, — пискнул Сэм сдавленным голосом. — Так всегда происходит, когда он считает, что продумал все до конца.
Реактивный самолет «Рокуэлл» взмыл вверх над горами Аппалачи, готовясь к посадке в Форт-Беннинге, точнее — на частном летном поле в двенадцати милях к северу от военной базы. Единственным пассажиром на борту был Хаук, снова в своем не поддающемся описанию сером костюме... На носу его сидели очки в стальной оправе, щетинящиеся короткой стрижкой седые волосы прикрывал тускло-рыжий парик, на сей раз причесанный и уложенный до состояния совершенства Эрин Лафферти.
Бывший генерал не отходил от телефона в Свомпскотте с четырех утра до пяти тридцати. Первый звонок его был адресован Хизелтайну Броукмайклу, пришедшему в восторг оттого, что наконец-то представилась возможность «вытряхнуть душу» из его омерзительного кузена Этелреда. Затем из дома на берегу океана последовали еще семнадцать звонков. И в итоге было получено разрешение на посещение базы неким писателем, занимавшимся в данный момент изучением проблем, связанных с постперестроечной конверсией.
А в восемь утра отдел по связям с общественностью при Пентагоне известил бригадного генерала Этелреда Броукмайкла, якобы занимавшегося «общественными отношениями», о том, что он должен встретить подобающим образом весьма влиятельного журналиста и сопровождать его во время осмотра им военного комплекса. Для Броуки Второго это было относительно рутинное задание, дававшее ему возможность практического применения своего скромного актерского дарования, которого, однако, сам он скромным не считал.
В десять часов утра — в десять ноль-ноль, если выражаться языком военных, — Этелред Броукмайкл повесил трубку служебного телефона и приказал своему помощнику по вспомогательному армейскому корпусу ввести писателя. Бригадный генерал готов был полностью повторить сообщение для печати, которое он столь успешно делал уже на протяжении многих лет.
Но к чему он не был подготовлен, так это к виду пожилого, сутулого человека в очках и с рыжими волосами, который вошел застенчиво в дверь его кабинета, излишне пространно благодаря женщину-сержанта, открывшую дверь для него. В посетителе было что-то неуловимо знакомое, возможно, аура, не имевшая ничего общего с его подчеркнутой учтивостью. Броуки Второму даже послышались отдаленные раскаты грома. Так что же было такого в этом чудаке, который с успехом мог бы сойти за персонажа из киноверсии романа «Большие ожидания», — большого, неуклюжего и потрепанного жизнью счетовода, пытавшегося поддержать старую леди?.. Или он перепутал, и то был персонаж из инсценировки «Николаса Никлби»?[166]
— Как мило с вашей стороны — уделить мне свое драгоценное время и помочь в моем скромном исследовании, генерал! — сказал журналист спокойным, немного хриплым голосом.
— Это моя работа, — ответил Броукмайкл и тут же просиял улыбкой, которая, чувствовал он, сделала бы честь Керку Дугласу. — Мы — вооруженные слуги народа, и нам хотелось бы, чтобы он знал о нашем вкладе в укрепление оборонной мощи нашей страны и в дело мира во всем мире... Садитесь, пожалуйста.
— Замечательное, трогательное заявление! — Рыжий труженик пера подсел лицом к столу, вынул блокнот и шариковую ручку и приготовился писать. — Вы не будете возражать, если я процитирую в своем очерке вас? Припишу ваше высказывание «авторитетному источнику», если только вас устроит такой вариант.
— Конечно нет... Я хочу сказать, что не возражаю и что вы можете смело назвать меня как автора данного высказывания: «Передо мною влиятельный журналист, ради которого так суетился отдел Пентагона по связи с общественностью. Они ходили вокруг него буквально кругами, чтобы только его ублажить. Почему? Этот стареющий чудак безусловно лицо гражданское, но из тех, кто благоговеет перед военной формой. В общем, работа сегодня утром предстоит непыльная». Мы в армии не прикрываемся ссылками на безымянные, анонимные источники, мистер... мистер...
— Харрисон, генерал. Лекс Харрисон.
— Рекс Харрисон?..
— Нет, Александер Харрисон. Мои родители прозвали меня Лексом давным-давно, и под этим-то именем и выходят мои статьи.
— О да, конечно... Признаюсь, я был потрясен в какой-то мере... когда мне послышалось, будто вас зовут Рексом Харрисоном.
— Понимаю. Мистера Харрисона весьма забавляло сходство наших имен. Однажды он спросил меня в шутку, не смогли бы мы с ним поменяться местами: он напишет за меня статью, а я заменю его в роли Генри Хиггинса... Но, увы, — безвременная кончина! А ведь это был такой очаровательный человек!
— Так, значит, вы лично знали Рекса Харрисона?
— Да. Я познакомился с ним через общих друзей...
— Через общих друзей?
— Нью-Йорк и Лос-Анджелес — небольшие городишки, если вы писатель или актер... Правда, мои издатели не интересуются ни мной, ни моими собутыльниками по Поло-Лаунджу, генерал.
— По Поло-Лаунджу?
— Это такая дыра. Курорт, куда съезжаются пить минеральную воду богатые и знаменитые, как, впрочем, и все остальные в Лос-Анджелесе, мечтающие стать таковыми... Но вернемся к моим издателям. Их привлекает военная тематика. В частности, они хотели бы получить материал о реакции армейских кругов на сокращение бюджетных ассигнований на оборону... Ну как, можно уже начинать?
— Да... разумеется... Я скажу вам все, что вас интересует. Видите ли, я всегда питал огромный интерес к театру и кино... И даже к телевидению.
— Мои друзья, которые пишут или играют на сцене, ставят телевидение выше театра, генерал. Ибо оно дает им то, что они называют «деньгами, позволяющими выжить». Играя на сцене, на жизнь не заработаешь, а фильмы снимаются нечасто, через большие промежутки.
— Я слышал об этом от... Ну, не важно от кого... но это проверенные сведения — от людей, которые знают эту кухню изнутри!
— Я не выдаю чужих секретов, поверьте мне, — сказал журналист. — Это могут подтвердить, например, Грег, Митч или Майкл.
— Боже мой, право? — «Ничего удивительного, что отдел Пентагона по связям с общественностью относится к этому журналисту с таким почтением. По-видимому, он давно там у них сшивается и к тому же бражничает со знаменитостями, которых Пентагон всегда не прочь использовать для своих рекламных роликов на телевидении. Подумать только, Рекс Харрисон, Грег, Митч и Майкл! Он был знаком со всеми ними!» — Я часто летаю в Лос-Анджелес, мистер Харрисон. Может, встретимся как-нибудь в Поло-Лаундже?
— Почему бы и нет? Я провожу там полжизни, другую же половину — в Нью-Йорке. По правде говоря, жизнь кипит только на побережье. Когда будете в тех краях, прямо отправляйтесь в «По-Лаундж» и скажите бармену Гасу, что вы разыскиваете меня. Я всегда поддерживаю с ним связь независимо от того, останавливаюсь ли в «Беверли-Хиллз» или нет. Таким образом люди узнают, что я в городе. Ну, тот же Пол... Пол Ньюмен... Джоан с Пэки, Митчем, Кэйн и эти дебютанты, оба Тома, — Сэллик и Круз... И, разумеется, Мэрил и Брюс... Славные они ребята!..
— Славные ребята?
— Ну, понимаете, настоящие такие парни и девушки, с которыми легко ладить....
— Я был бы счастлив с ними познакомиться! — перебил собеседника Броукмайкл. Его широко раскрытые глаза были как два белых блюдца с поблескивающими на них коричневыми чашками, в кои преобразилась радужная оболочка. — Я смогу согласовать это со своим расписанием когда угодно!
— Не спешите, генерал! Не спешите, — произнес с хрипотцой в голосе немолодой уже репортер. — Все они — профессионалы. И хотя живут всего-то через какой-то квартал от нас, вовсе не обязательно, что им нравится общаться с дилетантами с соседних улиц.
— Что вы хотите этим сказать?
— А вот что: проявляемый нами интерес к кино, телевидению или к чему бы там ни было еще отнюдь не означает, будто мы тоже принадлежим к их братству, если вы понимаете, что я имею в виду. Для вас не секрет, что каждый ведь желает с ними познакомиться. Но они такие же, как и мы, живые люди. И отлично разбираются, кто из их епархии, а кто незаконно вторгся на их территорию.
— К чему это вы клоните?
— Если коротко, лишь к тому, что вы не профессионал, генерал, а только поклонник. А таких пруд пруди на каждом углу, со всеми нами просто не управиться. Профессионалы не водят дружбу с дилетантами и поклонниками, они их терпят... Может, с вашего позволения, мы вернемся все-таки к нашему интервью?
— Ах да, конечно! — вскричал расстроенный Броукмайкл. — Но я думаю... я убежден, что вы недооцениваете мой вклад в сценическое искусство!
— Как вас понимать? Уж не пытаетесь ли вы убедить меня в том, что ваша мать принимала участие в любительских спектаклях, а отец выступал в школьной самодеятельности?
— Ничего подобного! Правда, моя мать мечтала стать актрисой, но родители убедили ее, что это прямая дорога в ад. Мимика же у нее была необычно богатая... Ну а мой отец — из военных, дослужился до полковника... Черт возьми, я все же обскакал этого сукина сына... От матери мне передалась безудержная страсть к сценическому искусству. Я по-настоящему люблю театр, хорошие фильмы и телевидение. Особое наслаждение получаю от старых лент. По мне будто ток проходит, когда я вижу представление, которое меня трогает. Я плачу, смеюсь. Чувствую себя каждым из персонажей, выступающих на сцене или появляющихся на экране. Это моя вторая жизнь!
— Боюсь, что это реакция любителя с гипертрофированной фантазией, — заметил журналист своим грубоватым голосом, возвращаясь к блокноту.
— Вы так считаете? — молвил протестующе Броукмайкл, ощутивший нервную дрожь. — Тогда разрешите мне кое-что сказать вам... Разумеется, не для протокола... И отложите перо и бумагу: все — строго между нами, хорошо?
— Почему бы и нет? Я здесь только для того, чтобы получить самое общее представление...
— Это вы получите, не волнуйтесь! — прошептал Броуки Второй, вставая из-за стола, и крадучись направился к двери. Затем, постояв возле нее какое-то время, прислушиваясь к возможным звукам извне с таким видом, будто играл в «Трехгрошовой опере» Бертольта Брехта, он продолжил: — Под моим началом находится особая, элитарная труппа. Другой такой не сыскать в анналах театральной истории! Я лично обучал каждого из этого маленького коллектива, руководил всеми ими, довел их актерский талант до совершенства и теперь они, преуспевая там, где другие терпят поражение, по праву считаются антитеррористической группой мирового класса! Так что же это — любительство или нечто другое?
— Да ну же, генерал, они обычные солдаты, прошедшие спецподготовку для подобного рода работы.
— Нет, они не солдаты! — взорвался Броукмайкл, и шепот его перешел в свист. — Они актеры! Настоящие, профессиональные актеры! Когда они завербовались в армию целой группой, я сразу же усмотрел в этом открывающиеся перед нами большие возможности. Повторяю: сразу же! Кто может лучше, чем актер, просочиться в неприятельские ряды и нажать там на нужную кнопку? Кто может сделать это лучше, чем актер, для которого перевоплотиться пара пустяков? И кто лучше актеров, которые постоянно учатся Друг у друга, способен создать иллюзию естественности?.. В общем, в секретных операциях, мистер Харрисон, нет им равных! Они словно родились для подобных дел, и я представил им возможность претворить свое предначертание в жизнь!
Журналист был вынужден признать свою неправоту:
— Черт бы побрал меня, идея интересная, генерал! Я бы даже сказал, блестящая!
— Ну как, согласны, что это не любительство? Теперь каждый хочет, чтобы они выполняли его задания. Вот и сейчас, в этот самый момент, труппа в полном составе осуществляет непростую во многих отношениях операцию, задуманную одним из самых могущественных людей в стране.
— О! — Человек по имени Харрисон вопросительно нахмурился, на его губах появилась скептическая улыбка. — Но их на месте нет, поэтому я не смогу с ними встретиться. Беседа же у нас носит неофициальный характер, так что все говорит о том, что я едва ли напишу что-либо о них.
— Боже мой, все, что я говорил, строго конфиденциально! Ни слова о них!
— Об этом не беспокойтесь, генерал. Выложу вам все откровенно, как репортер. У меня только один источник — вы. Но никто из ныне здравствующих издателей ни за что не возьмет материала, базирующегося на единственном источнике. Ну а мои друзья в Поло-Лаундже, стоит мне только передать им содержание нашей беседы, будут хохотать над своим коктейлем «Яйца Бенедикта» и говорить, что из этого можно было бы сделать отличный сценарий, если бы это было правдой. Вот именно: если бы это было правдой!
— Но это правда!
— Кто это может еще подтвердить?
— Ну... я... Я не могу!.. Не могу этого сказать!
— Очень скверно. Будь в этой идее хоть зернышко истины, вы, вероятно, могли бы продать ее за несколько сотен тысяч. Принимая же во внимание «обработку для сценария», — это что-то вроде тривиального резюме, к которому все мы имели обыкновение сводить свои школьные сочинения, — вы получили бы и полмиллиона. А заодно и удостоились тоста в свою честь от Города Мишуры.
— Боже мой, но это правда! Поверьте мне!
— Я-то могу вам поверить, но слово мое будет значить не больше, чем «Пеллигрино» с лимоном в «По-Лаунджс». Чтобы такая вещь прошла, она должна выглядеть достоверной... А теперь, генерал, считаю я, пора заняться и нашим интервью.