Дорога в Омаху Ладлэм Роберт

— Дурное предчувствие Дивероу? — съязвила Дженни.

— Пророчество Дивероу, — поправил ее Сэм. — Что еще, Арон?

— А вот что, совсем уже странное! Его интересует, нет ли среди клиентов нашей фирмы кого-нибудь с бегающим левым глазом, причем лучше всего было бы, чтобы он при этом остро нуждался в деньгах.

— И вы называете это странным? — не выдержала Редуинг. — У него просто сдвиг по фазе!

— Никогда не следует недооценивать хитроумие, о чем, согласно Оливеру Норту[176], говорится с проникновенной искренностью в Евангелии. — Дивероу помолчал немного, потом продолжил: — Я не могу вспомнить ни одного такого клиента, но если бы мог, то сразу же направил бы его к главе одиннадцатой или что там есть еще в роге изобилия Мака или в его солдатском вещевом мешке... Итак, босс, отвлекаясь от бесполезного обсуждения тривиальных вещей, я хотел бы спросить вас, что мы предпримем теперь? Вы с Хауком уже обсудили это?

— До начала слушания остается два с половиной дня. В урочное время ты, Дженнифер, и генерал должны выйти из машины или машин, подняться по ступеням Верховного суда, куда вас впустят дежурные, и пройти мимо охранников в приемную верховного судьи.

— О, я слышу речь Мака! — воскликнул Сэм.

— Так оно и есть, — согласился Пинкус. — Если отбросить пару-другую вульгарных выражений, то я вроде бы слово в слово передал его распоряжение. Генерал сказал мне, что у него такое чувство, будто он собирается с группой из трех человек поднять мятеж в тылу врага.

— Очень утешительно! — сглотнула Редуинг. — А чего он ожидает? Запрета на ведение военных действий против мятежников после того, как нам уже снесут головы?

— Нет, он считает насилие ненадежным средством, поскольку в случае его применения их могут поймать.

— Спасибо ему хоть за это, — сказала Дженни.

— Но насчет запрета вы правы: он и в самом деле не исключает его. Он полагает, что в качестве ответной меры его противники попытаются «запретить» ему, или Сэму, или им обоим появиться в здании Верховного суда, поскольку даже без одного из них слушание лишается смысла: истец и его поверенный обязаны предстать пред верховным судьей вместе.

— А как же я?

— Ваше присутствие там, моя дорогая, необязательно. Конечно, проявив настойчивость, вы как заинтересованное лицо непременно получите доступ в зал заседания, но требовать этого от вас, исходя из процедурных установлении, никто не станет. Замечу так же, что, как хорошо вам известно, подписанные и нотариально заверенные соглашения между вами, с одной стороны, и генералом и Сэмом — с другой, — это юридические документы. Обладая подобными бумагами, заинтересованное лицо вполне может следить за тем, чтобы во время слушания дела не нарушались права истца. Такое уже бывало не раз.

— Примите к сведению: заинтересованное лицо находится примерно на положении зевак, которые любят сшиваться возле стола защитника во время открытых процессов, — бросил Дивероу. Дженни и снова повернулся к Пинкусу. — А почему нам не остаться здесь до полудня послезавтра, заказав предварительно самолет на Вашингтон, и приехать потом в суд на паре обычных такси? Я в этом не вижу проблемы. Никто не знает, где мы, кроме того, кто нанял Сайруса и Романа, чтобы они охраняли нас. Мак разговаривал с тем человеком. Сайрус согласен с ним: эта таинственная личность, кем бы она ни была, заинтересована в том, чтобы мы оставались в живых и предстали перед верховным судьей во время слушания дела.

— Сайрус хотел бы также знать, почему тот субъект, решил вдруг оказать нам поддержку, — заявила Редуинг. — Или он не упомянул об этом?

— Мак объяснил ему это — в моем присутствии. Так вот, этот «командир игрек» желает свести свои личные счеты с людьми, стремящимися сорвать слушание или, что то же самое, не допустить нас в здание суда.

— По-видимому, моя дорогая, наш неизвестный благодетель раньше был верным союзником тех, против кого выступаем мы, но затем до него дошло, что его дружки уготовили ему не самую счастливую судьбу. Он должен был стать чем-то вроде политической жертвы, если только речь не шла о человеческом жертвоприношении: ведь ни то, ни другое не является для Вашингтона чем-то из ряда вон выходящим. Так, во всяком случае, считает генерал.

— Но, мистер Пинкус... — Дженнифер скривила свое милое личико: отчасти — из-за яркого солнечного света, а отчасти — и от тревожных раздумий. — Мы упускаем что-то. Что-то очень важное. Возможно, у меня параноидальное отношение ко всему, что связано с вождем Повелителем Грома, да и как могло быть иначе? Но вчера вечером Хаукинз сказал нам, что держит все под контролем... Под контролем!.. Что это значит?.. Хорошо, он повернул дело так, что этим партизанам-актерам не придется теперь во исполнение приказа расправляться с нами в каком-нибудь ущелье: это ведь всегда ущелья, утесы или что-то в том же роде. Но как удалось ему такое? И что произошло в Форт-Беннинге? Мы все испытали столь огромное облегчение, когда он сообщил нам, что отныне можно спать спокойно, что так и не спросили его ни о чем.

— Это не совсем точно, Дженнифер: спать спокойно нам еще рано, — возразил ей Арон. — Мы с генералом условились разговаривать по телефону крайне осторожно, поскольку, как указал он справедливо, убийц в Хуксетт смогли послать только потому, что нас подслушали: как известно, прослушивание телефонов — дело обычное.

— Я думал, телефонная линия там выведена из строя, — сказал Дивероу.

— Только на словах, а не на деле. Вчера вечером он не мог мне сказать того, что сказал сегодня утром.

— Прослушивание, выходит, прекращено? Но как мог он об этом узнать?

— Это не имеет значения. Сегодня утром он звонил из автомата в закусочной Софи на дороге девяносто три. Превозносил вовсю польскую копченую колбасу с чесноком и яйца...

— Пожалуйста, мистер Пинкус! — прервала Арона Редуинг. — Как там насчет Форт-Беннинга? Что он сказал?

— До обидного мало, моя дорогая, но достаточно, чтобы ваш престарелый правовед мог поразмыслить о том, как думают поступить с законом эти защитники идеи... Теперь, мне кажется, я уже ничему не удивлюсь.

— Тяжело это слышать, Арон.

— То, что генерал сообщил мне, действительно весит несколько тонн, молодой человек. Замечу, перефразируя слова нашего удостоенного многочисленных наград солдата, что против нас и особенно против закона, предписывающего предавать гласности рассматриваемые в судебном порядке заявления, выступила активно одна из самых влиятельных политических фигур, сумевшая так запутать свои следы, что создается впечатление, будто ее и вовсе не существовало. С ней нельзя вступить в борьбу, потому что нет ничего такого, что можно было бы поставить ей в вину...

— Проклятье! — взорвался Дивероу.

— Учитывая все, что произошло, за этим типом должно все же числиться что-то! — закричала Дженнифер. — Подождите минутку... А гангстер из Бруклина? Тот самый, которого Хаукинз нокаутировал в отеле?.. Цезарь и как-то там еще?.. Его ведь взяли под стражу!

— И проследили его связи вплоть до покойного директора Центрального разведывательного управления, — молвил Пинкус.

— Известное дело! — произнес Сэм.

— А те голые люди в отеле «Ритц»?

— От них отрекся весь Вашингтон, включая и зоопарк. А потом они были выпущены под залог, внесенный каким-то господином из Калифорнии, заявившим, будто он приверженец нудизма, и бесследно исчезли.

— Черт возьми! — воскликнула Дженни, выражая одновременно и досаду и гнев. — Нам не следовало разрешать Хаукинзу отправлять четверых воруженных психов, вознамерившихся совершить налет на лыжный домик, туда, откуда они и явились. Мы должны были выдвинуть против них обвинение в вооруженном нападении и нарушении закона о неприкосновенности жилища... Улики налицо: огнестрельное оружие, гранаты, маски... А чего стоили их татуированные лбы?.. Мы были идиотами, что дали себя уговорить этому Повелителю Сигары...

— Моя дорогая, они совершенно ничего не знали: мы долго их допрашивали — и никакого результата. Это были маниакально запрограммированные психопаты, такие же пешки, как и те «нудисты». И, кроме того, обратиться по поводу них в полицию значило бы раскрыть свое местонахождение. Скажу еще одну вещь, хотя и против своей воли: лыжная обитель числится за моей фирмой, и поэтому подобного рода событие вызвало бы у средств массовой информации излишне большой интерес.

— Хотя я тоже не склонен осыпать Мака розами, однако считаю, что в данном случае он был прав, — произнес Дивероу. — Отослав их назад, мы предопределили появление в Бостоне «смертоносной шестерки».

— И вышли в итоге на генерала Этелреда Броукмайкла, — улыбнулся Арон злорадной, несвойственной ему улыбкой.

— Что вы имеете в виду, Пинкус? Вчера вы ясно дали понять, что к Броукмайклу не подступиться: стоит только его имени всплыть, как этого генерала тотчас же отошлют на какой-нибудь аванпост, не помеченный ни на одной карте. И еще вы говорили, что Вашингтон не позволит предать огласке имя чиновника, приказавшего поднять в воздух «Эйр-Форс-два»... Я еще, помню, была согласна с вами.

— И оба мы были правы тогда, Дженнифер, но нам недостает хитроумия и изобретательности генерала Хаукинза, как, если не ошибаюсь я, называл Сэм это. Отправляясь на встречу с генералом Броукмайклом, этот наш прекрасный военный тактик пристегнул к своей груди ремнями магнитофон, включающийся от звука голоса. Так что теперь Пентагону не удастся уже выслать Броуки Второго в неизвестном направлении и изолировать его от внешних контактов. В дополнение к вышеизложенному я должен также сказать, что генерал Хаукинз просил меня передать вам, что подал ему эту идею наш химик-наемник полковник Сайрус.

— Не трудно предположить, что имя этой могущественной политической фигуры, распорядившейся самолетом, записано на пленку, — произнес Сэм, стараясь скрыть от собеседников вспыхнувшую в нем надежду.

— Это вероятнее всего. Ведь зафиксирован же на пленке тот факт, что он прилетел на базу под чужим именем и покинул ее, не узнанный никем.

— Так кто же он, черт бы его побрал? — проговорил нетерпеливо Сэм.

— Пока что, боюсь, генерал хотел бы хранить это в тайне.

— Он не должен так поступать! — воскликнула Редуинг. — Мы все участвуем в этой игре и имеем право знать, кто этот человек!

— Генерал говорит, что сообщить Сэмми имя этого политикана — то же самое, что объявить его по радио, и что наш юный друг, узнав правду, сам бы в одиночку бросился на врага, чем значительно затруднил бы Хаукинзу дальнейшее осуществление его стратегического плана. Он выразился буквально так: «Сэм бы очень обиделся и сразу же ринулся в бой». Я знаю, что он подразумевал под этим, потому что не раз был свидетелем того, как ведет себя Сэм, когда считает, что его как юриста оскорбили.

— Но я никогда не был болтуном, — запротестовал Дивероу.

— Может, напомнить тебе о нескольких случаях, когда ты во всеуслышание критиковал суд?

— Но я имел для этого все основания!

— Я и не говорил, что ты не имел оснований: будь это так, тебе давно бы уже пришлось работать в другой фирме. На твоем счету, что делает тебе честь, по крайней мере четверо судей, которых вынудили подать в отставку, и это только в округе Бостон.

— Ну вот, сами видите!

— Примерно так же, как и я, рассуждает и генерал. Он утверждает, что ты позволял себе излишне резкие высказывания по поводу взяток пилотам и краденых вертолетов, которые перегнали откуда-то из Швейцарии в Рим. И он не хочет снова подвергать себя риску.

— Но я не должен был молчать тогда!

— Почему, Сэм? — спросила спокойно Дженнифер. — Почему вы не должны были молчать тогда?

— Потому что нельзя так делать! Нельзя ни с нравственной, ни с этической точки зрения! То был вызов признанным во всем мире юридическим нормам!

— О Боже, Дивероу, прекратите! Вы кого угодно выведете из себя!.. И ни слова больше об этом!

— О чем «об этом»?

— Замолчите, и все тут!.. Итак, мистер Пинкус, а не подскажет ли нам Повелитель Древесного Ствола, что мы должны делать теперь?

— Подождем немного. Он перепишет пленку, и сегодня вечером Пэдди Лафферти привезет копию нам. И тогда, если в течение двадцати четырех часов мы ничего не услышим о генерале, я использую все свое влияние, чтобы добраться до президента Соединенных Штатов и прокрутить ему эту пленку по телефону.

— Дело серьезное! — произнес Сэм тихо.

— Серьезнее не придумаешь! — вторила ему Дженнифер.

Хотя поездка из Хуксетта в Нью-Йорк в лимузине Арона Пинкуса, стремительно несшемся в южном направлении, и была связана с определенными неудобствами: в то время как Хаук устроился рядом с Пэдди Лафферти, отважным бойцам из «смертоносной шестерки» пришлось разместиться по трое на двух расположенных друг против друга задних сиденьях, — в пути удалось все же сделать несколько важных вещей. Прежде всего, во время короткой остановки у торговых рядов в Лоуэлле, штат Массачусетс, генерал приобрел еще два магнитофона и коробку кассет, которой, по его мнению, должно было хватить до Нью-Йорка и для последующих вояжей. Кроме того, Мак купил короткий соединительный шнур с усилителем, без чего он не смог бы переписать кассету.

— Позвольте, я покажу вам, как надо пользоваться этим прибором. Право же, это совсем просто, — сказал продавец в отделе радиотоваров.

— Сынок, — ответил Хаук торопливо, — мне пришлось немало повозиться еще с доисторическими передатчиками, когда я налаживал связь между пещерами задолго до того, как вы радиофицировали их.

Оказавшись снова в лимузине и включив один из купленных магнитофонов. Мак повернулся к людям Броукмайкла:

— Джентльмены, поскольку мне предстоит выступить в роли посредника между вами и этими людьми из мира кино, с которыми вы встретитесь в ближайшее время, ваш командир и мой друг Броуки просит вас рассказать мне поподробней обо всем, что произошло с вами как с индивидуальными лицами и как с членами бесподобной «смертоносной шестерки». Это помогло бы нам в переговорах с кинопродюсерами... И пусть вас не смущает присутствие здесь мистера Лафферти — сержанта-артиллериста Лафферти! Мы с ним товарищи по оружию. Вместе участвовали в решающем сражении с немцами, когда те пытались взять в Европе реванш.

— Я умру сейчас! Моя душа уже очистилась от скверны и прониклась духом святости! — прохрипел Пэдди себе под нос.

— В чем дело, артиллерист?

— Ничего, генерал... Скажу только, я поведу машину так, как вы нас учили, когда мы прорывались в районе Рубе![177]Наш марш-бросок не уступал в скорости смазанной жиром молнии!

Огромный автомобиль ракетой понесся по бетону, и актеры, энергично перебивая друг друга, повели свой рассказ, в деталях воспроизведший за четыре часа историю подразделения под названием «смертоносная шестерка». У бульвара Брукнера, незадолго до того, как они проехали по мосту в манхэттенский Ист-Сайд, Хаук поднял левую руку — правой он выключил магнитофон.

— Все будет как надо, джентльмены! — возгласил он, и в ответ с задних сидений зазвучали крещендо подчеркнуто мелодраматичные голоса. — Теперь я составил полное представление обо всем, за что и благодарю вас!

— Силы небесные, я только что вспомнил! — вскричал сэр Ларри. — Наша одежда, которую ваши молодые адъютанты собрали, чтобы доставить в отель, нуждается в основательной глажке! Едва ли мы можем позволить себе щеголять в «Уолдорфе» в мятых костюмах. Не где-нибудь, а у Сарди!

— Тонкая мысль! — молвил Хаук. Он не предвидел возникшего внезапно нового осложнения. И дело было не в одежде. Ему только этого не хватало, чтобы эксцентричные и импульсивные актеры-коммандос расхаживали по всему отелю! С головами, вскруженными сладостным ожиданием звездного часа! За то краткое время, что Маккензи провел в Голливуде, он понял: даже слабый намек на вожделенную роль, хотя бы в отдаленной перспективе, делает актера, особенно безработного, самым счастливым человеком на свете, и все остальное тогда отодвигается для него на задний план. Он никогда не осуждал за это артистов, считая, что непризнанный талант нуждался в как можно большей вере в него. Но сейчас для «смертоносной шестерки» было бы не время возвращаться к тому образу жизни, который вели они до поступления на военную службу. «У Сарди»! Словно они опять в театральном училище!

И Хаук решил выиграть время.

— Вот что я вам скажу! — обратился он к своим подопечным. — Как только мы разместимся в гостинице, так сразу же сдадим одежду в чистку.

— И сколько времени это займет? — поинтересовался Герцог.

— Право же, данный вопрос не имеет особого значения, — ответил Мак. — Знаю лишь, что одежда не будет готова сегодня вечером, а возможно, и завтра.

— Что? — переспросил Марлон.

— Пошли отсюда! — позвал его Силвестр.

— Я не видел вестерны сороковых уже целую вечность! — заметил Дастин.

— Мистер Сарди — наш личный друг, — произнес Телли. — Кстати, он ведь владелец этого отеля и в прошлом моряк...

— Прошу прощения, джентльмены! — перебил его Хаук. — Боюсь, я был излишне краток, когда говорил вам насчет этого бивака. Но я думал, что вы и так все понимаете.

— А что мы должны понимать? — откликнулся Слай не слишком любезным тоном. — Вы рассуждаете, как вражеский агент.

— Наши переговоры должны проходить в обстановке строжайшей секретности. Хотя ваш несравненный командир генерал Броукмайкл собирается сражаться за вас с этой голливудской публикой, вы, однако, пока еще в армии, и в случае утечки информации все может полететь в тартарары: для этого достаточно одного неосторожно сказанного слова. Поверьте, я ничего не преувеличиваю. А посему вам следует сидеть безвыходно в своих номерах, пока наш Броуки не даст отбой.

— Мы позвоним ему, — сказал Марлон.

— Это исключается! Пользование средствами связи запрещено!

— Но так делается лишь в исключительных, экстремальных ситуациях! — возразил Дастин. — Когда грозит перехват частоты.

— А сейчас как раз одна из таких ситуаций. Эти проклятые извращенцы-политиканы, пытавшиеся натравить нас друг на друга, а также заправилы Голливуда были бы не прочь наложить свою лапу на ваш фильм и не дать вам сделать карьеру. Они с удовольствием присвоили бы всю славу себе!

— Подонки! — возмутился Герцог. — Не буду отрицать, многие из голливудских «светил» действительно актеры, но верить им на слово нельзя!

— Мотивация их поступков бесчестна и безнравственна! — добавил Силвестр.

— В их болтовне — ни унции правды! — дополнил с чувством Марлон.

— Несомненно, техникой голливудские актеры владеют, — признал сэр Ларри. — Но все у них выходит как-то заученно. Сразу видно, переусердствовали с репетициями.

— Так оно и есть! — согласился с ним Телли. — Непонятные вопли, заранее запрограммированные выражения лиц и нахмуренные брови, когда они забыли роль. Когда же зрители очнутся?

— Они могут пытаться играть, но они не актеры! — закричал Герцог, опровергая только что сделанное им самим замечание о своих собратьях по профессии. — И черт бы меня побрал, если я позволю им отобрать у меня работу!.. Мы заточим сами себя в номера и станем делать все так, как вы скажете нам, генерал!

Маккензи Хаукинз, опрятно одетый, но малоприметный в своем сером костюме, очках в стальной оправе и рыжеватом парике, пересек, слегка ссутулившись, устланный коврами и запруженный толпой вестибюль гостиницы «Уолдорф» в поисках телефона-автомата. Было час с небольшим.

Актеров — они же бойцы «смертоносной шестерки» — благополучно препроводили накануне в расположенные рядом номера на двенадцатом этаже. Избавленные от вредоносных кулинарных изысков Дези-Два, особо секретные агенты подкрепились обильной, здоровой и вкусной пищей, проделали ряд гимнастических упражнений и предались крепкому сну, не нарушаемому вторжением пауков. К утру они полностью восстановили свои силы и были в великолепном настроении.

«Смертоносные» солдаты заверили Хаука, что с них достаточно уже боевых свершений и они, запершись в своих номерах, не будут никуда звонить, как бы им этого ни хотелось.

Устроив своих питомцев, Хаук достал магнитофон, который был с ним в Форт-Беннинге, переписал беседу с Броуки Вторым и поручил Пэдди Лафферти доставить копию в Свомпскотт.

И вот теперь Хаукинзу предстояло сделать несколько телефонных звонков, и так, чтобы при этом его местонахождение никому не удалось бы засечь: Маленькому Джозефу в Бостон, второй — слегка эксцентричному отставному адмиралу, продавшему душу за место в государственном департаменте, но никогда не забывавшему о том, что это Мак, и никто другой, спас ему жизнь на борту линкора в корейской бухте Вонсан, и третий, последний, — в Беверли-Хиллз, одной из верных подруг, первой из четырех восхитительных жен своих, а именно Джинни. В общем, он уподобился в каком-то роде артисту цирка, жонглирующему одновременно несколькими шарами.

Набрав нулевой код, он ввел в щель аппарата свою кредитную карточку и начал крутить диск.

— Маленький Джозеф, это генерал!

— Эй, хмырь, куда ты запропастился? Большой человек хочет с тобой поговорить, но не желает звонить в это... Свомп... или как там его, потому что не знает, кто может подойти к телефону...

— Я тоже хотел бы поговорить с ним. Маленький Джозеф, это входит в мой стратегический план. — Хаук взглянул на номер телефона-автомата. — Ты сможешь с ним связаться?

— Да. Каждые полчаса он подходит к телефонной будке на Коллинз-авеню в Майами-Бич. Следующий выход его на связь — через десять минут.

— А могу я позвонить прямо ему?

— И не думай об этом, хмырь! Он сам тебе позвонит. Даю слово.

— В таком случае попроси его позвонить в Нью-Йорк вот по этому номеру, но только через двадцать минут. Мне надо отлучиться ненадолго.

Мак назвал номер телефона-автомата в отеле «Уолдорф» и повесил трубку. Потом извлек из кармана записную книжку и начал листать ее, пока не нашел то, что искал. И снова повторилась процедура с кредитной карточкой.

— Хэлло, Ангус! Как там поживает этот бык из северокорейских пампасов, взорвавший некогда наши радиостанции, которые мы зарыли в прибрежных песках Вонсана?

— Кто это, черт возьми? — послышался ворчливый голос бывшего адмирала флота, уже успевшего проглотить три порции мартини.

— Догадайся, Френк! Постарайся с первой же попытки. Или, может, назвать тебе мои шестнадцатизначные координаты?[178]

— Хаук, это ты?

— А кто же еще, моряк?

— Так бы и сказал сразу: ты же отлично знаешь, что я не блещу умом.

— Ты что, не смог прочесть цифр?.. Цифр, предназначенных только для твоих глаз? Только для тебя, Френк?

— Оставь, Хаук! Откуда мне было знать, что это ты звонишь? Несколькими милями ближе, несколькими милями дальше — кто когда думал об этом?

— Я, черт возьми, думал, Френк! Я и моя команда. Мы были по ту сторону фронта!

— С этим покончено! Я в отставке!

— Но ты же консультант, Френк! Пользующийся всеобщим уважением эксперт государственного департамента по военным вопросам, касающимся Дальнего Востока. Гулянки, экстравагантные выходки, частные самолеты, отдых в дорогих курортных местах, благоволение подрядчиков...

— Черт возьми, я стою того!

— Конечно! Если только не считать того, что ты не можешь отличить один берег от другого... Пару миль в одну сторону, пару миль в другую... Прибавить или отнять — тебе все равно. Вот это эксперт так эксперт!

— Хаук, дай мне дух перевести! Что за радость нам обоим от твоих воспоминаний?.. Да, кстати, я видел по телевизору, что тебе присуждена какая-то важная шведская награда! И чего же ты хочешь после этого от меня? Верно, мне кое-что перепало. И я ухаживаю за своим садом. У меня артрит и многое что еще. И что же дальше?

— Ты связан с госдепартаментом.

— Да, я работаю там консультантом. И стараюсь выполнять свои обязанности как можно лучше.

— Вот что, Френк: или ты выполнишь мою просьбу, касающуюся твоего департамента, или солдат века свистнет в свисток и оповестит всех об одной из величайших военных ошибок в Корейской войне.

И Хаук обстоятельно разъяснил своему приятелю, что к чему. Звонок в Беверли-Хиллз начался с неудачи.

— Миссис Гринберг, пожалуйста!

— В этом доме миссис Гринберг не живет, — донесся из Калифорнии холодный британский мужской голос.

— Вероятно, я ошибся номером.

— Нет, но вы назвали не то имя, сэр. Мистер Гринберг съехал год назад. Так что не хотите ли побеседовать с леди Кэвендиш?

— Это Джинни?

— Это леди Кэвендиш. Могу я спросить, кто звонит?

— Хаук. Устроит это?

— Хаук? Ваше имя, сэр, пишется так же, как и название отвратительной хищной птицы?

— Да, как и название очень отвратительной и очень хищной птицы. А теперь доложите леди Каверне или как там ее, что я жду у телефона.

— Доложить-то я доложу, но обещать ничего не могу. Наступившая было тишина в телефонной трубке была внезапно нарушена громким, возбужденным голосом первой жены Мака:

— Милый, в чем дело? Как ты там?

— Знаешь, все шло не так уж плохо, но только до тех пор, пока я не поговорил с этим клоуном, которому, по-видимому, только что удалили аденоиды. Кто он, черт возьми, такой?

— Он приехал с Чонси. Был дворецким у них в семье много лет.

— Чонси? Это Кэвендиш?

— Лорд Кэвендиш, милый! Денег куры не клюют. От желающих познакомиться с ним просто нет отбоя. У всех он стоит в списке под литерой "А".

— В списке?

— Ну да, милый! В списке приглашений.

— А что с Мэнни?

— Он стал скучать со старой женщиной, и я отпустила его на свободу в обмен на большой ломоть.

— Черт возьми, Джинни, ты совсем не старая!

— В глазах Мэнни любая девушка старше шестнадцати катится под гору... Но хватит обо мне, дорогой, пора и о тебе. Я так горжусь тобой, Хаук! Солдат века! И остальные девочки тоже испытывают такие же чувства.

— Праздник отменяется, детка, все это блеф!

— Что?.. Я не верю тебе! И остальные девочки тоже не поверят!

— Джинни, у меня мало времени. Эти в округе Колумбия снова устроили на меня облаву, и мне нужна помощь.

— Сегодня же обзвоню девочек. И что же мы должны делать? С кем нам предстоит связаться?.. Правда, Энни недосягаема для меня: она снова в одной из колоний прокаженных — во всяком случае, так думается мне. А Мэдж сейчас на восточном побережье, то ли в Нью-Йорке, то ли в Коннектикуте или где-то там еще. Но я вызову ее, и мы обсудим все втроем: она, Лилиан и я.

— Я, собственно, звоню тебе, Джинни, поскольку думаю, что именно ты смогла бы мне помочь.

— Я, Хаук? Послушай, я ценю твою галантность, но ведь я самая старшая. Мне не особенно-то приятно это признавать, но, думаю, Мэджи и Лил гораздо больше подходят для твоих целей. Они обе еще красотки — любо-дорого поглядеть. Конечно, Энни — самый лакомый кусочек в нашей команде, вне конкуренции, хотя, думаю, туалеты, которые она прёдпочитает теперь, напугают всякого, кто носит брюки, и с этой точки зрения уязвима.

— Ты прекрасное, благородное создание, Джинни, но дело у меня совсем другого рода... Ты еще поддерживаешь контакты с Мэнни?

— Только через адвокатов. Он хотел бы получить несколько картин из тех, что мы покупали вместе, но будь я проклята, если позволю этому маленькому похотливому ублюдку вытащить из деревянной рамы хоть одно полотно, пусть и самое дешевое.

— Черт возьми, а я так надеялся, что выйду через тебя на него!

— А в чем дело, Хаук?

— Мне нужен кто-нибудь из его сценаристов, чтобы он состряпал кое-что для меня.

— Они что, собираются еще один фильм ставить о тебе?

— Да нет, черт бы их всех побрал! Этого не будет больше никогда!

— Рада это слышать. Так зачем же тогда тебе сценарист?

— Для одного прелестного материала, все в котором — чистая правда. Мне хотелось бы помахать им перед носом у этих голливудских будд. Только все должно выглядеть прилично и сделано достаточно быстро. Ну, скажем, за один день.

— За один день?!

— Речь-то идет о каких-то пяти или, в крайнем случае, десяти страницах, но страницы эти будут что чистый динамит, Джинни! Текст у меня записан на нескольких пленках. Мэнни наверняка знает кого-нибудь, кто...

— Так ведь и ты знаешь, дорогой! Как насчет Мэдж?

— Какой такой Мэдж?

— Твоей жены номер три, mon general!

— Мэджи? А при чем тут она?

— Да ты, никак, не читаешь журналов?

— Каких журналов?

— "Голливуд репортер" и «Дэйли вэрайети» — эти библии страны, пропитанной апельсиновым соком.

— По правде говоря, я и до настоящей Библии не охотник. Ну и что там в них?

— Мэдж — один из самых модных авторов в городе! Она настолько увлечена работой, что уезжает в Нью-Йорк или Коннектикут, где бы ей никто не мешал. Ее последний сценарий «Лесбийские червяки — мутанты-убийцы» принес ей большой гонорар.

— Черт возьми, я всегда знал, что у Мэджи есть литературное дарование, но...

— Не пользуйся словом «литературное»! — перебила Хаука леди Кэвендиш. — Вне здешних мест оно не очень-то популярно... Сейчас я дам тебе ее номер. Только потерпи пару минут: я хочу связаться с ней первая и сказать, чтобы она ждала твоего звонка. Она так обрадуется!

— Джинни, в данный момент я в Нью-Йорке.

— Тогда ей крупно повезло! Она — под номером ноль-три.

— А что это?

— Местный код. Мэдж в Гринвиче, но не в том, что в Англии. Позвони ей через пять минут, милый. А когда все закончится, то, чем бы все это ни завершилось, ты непременно должен навестить нас и познакомиться с Чонси. Он будет очень рад, поскольку просто почитает тебя. Он служил в Пятом гренадерском... А может, в Пятнадцатом... или в Пятидесятом... Мне никак не удается запомнить это.

— Гренадеры были лучшими из лучших, Джинни! Ты получила повышение! Можешь прозакладывать свои лучшие нейлоновые чулки, если я не приеду повидать вас обоих!

Солнце ярко освещало Маккензи Хаукинза, когда он вешал трубку в коридоре отеля «Уолдорф», записывая на мраморной стойке кончиком перочинного ножа телефон своей третьей жены. Считая, что все обернулось как нельзя лучше, генерал извлек из кармана сигару и жевал ее до тех пор, пока не размочил и не начал ощущать ее вкус. Потом зажег ее с помощью одной из своих «водонепроницаемых» армейских спичек и снова принялся царапать по стойке. Стоявшая в очереди к автомату почтенная дама в кричаще-пестром летнем платье закашлялась у него за спиной.

— Такой достойный мужчина — и такие отвратительные привычки! — произнесла она с осуждением, когда кашель отпустил ее на мгновение.

— Не хуже ваших, мадам! Дирекция запрещает приглашать в номера этих молодых людей, помогающих сбросить вес.

— Боже мой, кто вам это сказал?.. — Достойная леди побледнела как мел и в панике обратилась в бегство. И тут же зазвонил телефон.

— Командир Игрек? — спросил Хаукинз спокойно. — Генерал, настало время нам встретиться!

— Оптимальный вариант, сэр! Но как сможем мы сделать это, если вы все еще мертвы?

— Я так изменил свою внешность, что меня не узнала бы и родная мать, да пребудет она в мире!

— Искренне сочувствую вам, дружок: мать всегда тяжело терять.

— Да нет, она в полном здравии в Лодердейле... Послушайте, мне многое надо сказать, поэтому не будем отвлекаться. Главное — это слушания, до которых осталось всего два дня. У вас есть какой-то план?

— Он еще в процессе разработки, командир. Потому-то мне и хотелось бы обсудить с вами кое-какие вопросы. Охрана, которую вы приставили к нам, произвела на меня огромное впечатление. И особенно я был поражен, когда узнал об этих стражах некоторые подробности...

— Что вы имеете в виду?

— А то, что они — «псы войны».

— О ком вы это?

— О тех двоих, которых вы наняли, чтобы они охраняли нас.

— Понятно. Видите ли, я всегда стараюсь придумать что-нибудь оригинальное. Но то, что в эту группу затесался нацист, вызывает у меня чувство глубочайшего сожаления. Правда, признаюсь, я полагал, что он бы умерил свой пыл, если бы вы ему приказали.

— Нацист? Какой нацист?

— Ах да, я забыл, он потерялся... Но в чем же в общих чертах состоит ваш план?

— Позвольте мне прежде всего уточнить одну деталь.

— Уточняйте все, что захотите.

— Я все о той же охране, командир.