Господин барон Дулепа Михаил

— Дэнег нет, семья голодный, сам голодный! Они виноват! — Жертва судебной системы, нутром поняв, что мне не хочется его вешать (я все-таки определился) быстро осмелел. — Законав нэ-эт? Можно всо! Я дом биль, патаму чта дэнег не даль!

— Закон это то, что признают законом люди.

— Чэ-е?

— Чего-чего… Говорю, что закон тут я. Зачем ты моего стражника укусил?

— Кушать хотель, денег нэт, пасобия нэт, пачему не даваль? Буду жаловаться!

— Кому?

— В ООН! Ми бэженец!

— Ребята, вы неправильно вешаете. Сначала петлю на шею, а уже потом перекидывать через крюк и подтягивать.

— Э-э! Тут пырава чилавэка!

— Так они для человека, ты-то причем?

— У меня дэты!

— Значит будет кому тебя похоронить и оплакать.

Чернокожий, разинув рот, посмотрел на стражника, деловито снимающего веревку, и снова печально заскулил. Со стороны двухметрового плечистого негра это выглядело странно. Видимо, в его картине мира подобное наказание за подобный проступок было вполне естественным.

— Эй ты, молчать, слушать!

— Э, ничиво нэ делаль, я…

— Молчать!

Вытянулись по стройке «смирно» все, даже стражник с поднятыми вверх, к веревке, руками.

— Приказываю — сего человека для возмещения убытка определить в замковые рабы.

— Господин барон, по «Правде Эсков» от одиннадцатого века, никакой приговор не может быть отменен раньше, чем через сутки после вынесения решения суда. И по той же Правде сей человек должен быть повешен до смерти. — Фон Шнитце неопределенно пожал плечами и перешел на «низкую речь». — Не очень хочется, но у нас тут хватает его соплеменников, нужно твердо указать на нашу готовность сохранить порядок!

— Суд был?

— М-м… формально — нет. Только ваше распоряжение.

— Найди статью, по которой ему причитается срок. Вот по ней он и виноват — заранее приговариваю к двум месяцам исправительных работ, или пока приносимая им польза не перекроет нанесенный ущерб.

— Слушаюсь, господин барон.

— Этого — в камеру!

Стражники и два полицейских подхватили негра и быстро поволокли в подвал. Надо нанять хоть одного нормального человека, транслирующего местным мои задумки, а то эти суровые ребята, слабо понимающие человеческие шутки, тут натворят еще…

— Объясните ему, что кто не работает — тот не ест.

— Будет выполнено. Да, герр Шрайбер жаловался стражнику, что вчера кто-то выл в подземельях.

Ну, это я был. Когда плечом ушибленным да каменную кладку рушить — такие звуки издаешь, самому страшно!

— И ночью тоже кто-то выл, это уже сам Эрдар подтвердил. У него опять… маленькие неприятности с женой, и он ночевал в комнате тюремщиков. Сказал — выло далеко, но жутко.

А это точно не я. Или придется признать, что по ночам я лунатиком хожу по замку.

Мда, веселый у меня домик.

Стоило повернуться к башне с оставленным кофе, как за спиной кто-то откашлялся.

— Господин фон Гравштайн?

Черный костюм-тройка, безукоризненный галстук, белоснежная сорочка, запонки и блестящие туфли. Не, это не рабочий человек.

— Я Давид Блюмшилд, представитель банка «Блюмшилд и сыновья».

Ну точно, не рабочий.

У ворот мялся какой-то мелкий мужичок, но было ясно, что они не вместе. Тот, что мялся — мелкий, шустрый и принюхивается, словно кот дворовый, а этот — породистый. Вражина.

— Барон Могила фон Гравштайн. По какому делу вы прибыли?

— Видите ли, наш банк уже двести лет занимается кредитованием землевладельцев под залог их собственности. Бароном Элиасом фон Гравштайн сто сорок два года назад заключен договор на предоставление долгосрочной ссуды. С тех пор он многократно переоформлялся, но в данный момент…

Я вздохнул. Уж очень это вступление напоминало пару эпизодов из моей деловой жизни, продолжение я мог предсказать заранее.

— Короче давайте.

— Короче? Как хотите! — Он открыл папку, такую же, как у фон Шнитце, только гораздо… гламурнее, что ли. Вытащив из нее лист состроил деловое выражение лица и зачитал: — В соответствии с подпунктом семнадцатым, девятого параграфа дополнительного приложения к договору об условиях займа, при блокировании счетов барона мы имеем право арестовать имущество, для обеспечения возврата наших денег.

Эгельберт подпрыгнул:

— Это незаконно! Вы не имеете права требовать исполнения…

— Теперь — имею. — Банкир перебил вмешавшегося управляющего и развел руками. — Конечно, закон об ограничении обязательных гарантий при займе, принятый восемьдесят лет назад, не позволял прибегнуть к данному подпункту, но вы отменили и его тоже. Так что я заявляю права на этот замок и земли вокруг. Разумеется, от лица банка.

Он с очевидным удовольствием закрыл свою папку и уставился на меня.

И почему-то увял, когда я ему радостно улыбнулся в ответ.

— Эгельберт, я понял!

— Что вы поняли, господин барон?

— Понял, чего не хватает! Все просто, и давно описано классиками! Вот этот тип, он же еврей?

— По некоторым признакам я мог бы заключить, что…

— Богатый?

— Вероятно, господин барон.

— Тогда почему все еще на свободе? Я вчера читал «Айвенго», там есть точная инструкция, как положено поступать в данном случае.

— Э-э… я хотел дождаться вашего решения, господин барон.

— Хорошо. Оно таково — за решетку этого!

Блюмшилд, почувствовав, что шутками здесь не пахнет, начал пятиться к воротам. И в этот момент второй стражник их закрыл, заложив засов.

— Я гражданин федерации! Только посмейте, и к вечеру здесь будет вся армия и полиция!

— Газеты читать надо. Никого здесь не будет.

— Мое руководство этого не потерпит! Вы будете иметь серьезные неприятности!

— Стража! — я махнул рукой, подтверждая цель, и повернулся к банкиру. — Благодарю вас, мой дорогой, вы станете жемчужиной экспозиции! Мытарь уже сидит, людоеда поймали утром, теперь будет настоящий еврей-ростовщик! Черт побери, да я на одном вашем показе отобью все затраты на ремонт!

Блюмшилд еще протестовал и махал договором, не понимая, к чему идет дело, а к нему уже со странно просветлевшим лицом направлялся прислушивавшийся Фиск.

Через минуту я наблюдал выполнение знакомого приема — вопящий и негодующий узник хватается за косяк, его уже привычным рывком отдирают и он под скрип закрывающейся двери скрывается из вида.

Мда, непорядок. Надо дверь смазать.

Или оставить, для пущего драматического эффекта?

— Александэр?

— Что, Эгельберт?

— Вы сказали — людоеда?

— Полагаете, тот здоровенный чернокожий не людоед?

— Ну-у, я не уверен, но думаю…

— Правильно, тут никогда нельзя быть уверенным окончательно. Давайте так — пока наш политэмигрант не начнет выполнять всю норму до конца, пайку ему давать половинную. И посмотрим, как он на соседей реагировать станет. Кстати, разместите на сайте баронства вакансию «Тюремщик для еврейского ростовщика». Требования — жестокость, непримиримость, готовность работать в пыточной.

— Какую прикажете установить оплату?

— Сколько у этого гонорар? В час?

— Александэр, мы не можем позволить себе такие расходы!

— Расходы? Это нам будут платить!

— Боюсь, господин барон, вы…

— Просто сделайте.

Старик сморщился, но кивнул и быстро зашагал к своей башне. Во дворе остались лишь я, и еще один тип, все это время пытавшийся слиться со стенкой. Он, похоже, значительно умней предыдущего требователя. Хотя что-то в их физиономиях очень совпадало. Я поманил пальцем и пытавшийся незаметно добраться до закрытых ворот человечек приблизился.

— Ну-с, кто же вы такой, любезный?

— Я-а?

— Вы, вы.

— Хотел предложить вашей милости свои услуги.

— Портной? Скрипач? Математик? Дантист?

Он закрыл глаза и отрицательно помотал головой.

— Нет, ваша милость, я думал, что вам, может быть, понадобится управляющий?

— Уже есть. Фамилия?

— Кац… Кацмн… т. — Он обернулся на дверь в подвал и повторил на французский манер: — Кацмнт. Из… Исабель.

— Исабель Кацмант. И откуда же вы?

— Гасконец, ваша милость.

— Гасконец?

— Именно так, ваша милость! — Он несколько раз решительно кивнул, подтверждая слова.

Я посмотрел на кругленького, низенького, с длинным кривым носом и красноречиво печальными глазами собеседника:

— Франция прекрасная страна, у меня с ней связано столько воспоминаний! Вы были на Монпарнасе?

— Я там довольно долго прожил.

— В Сантэ? — Одну из самых знаменитых французских тюрем нам показывали местные коллеги. Как достопримечательность, снаружи.

Видимо, она «гасконцу» тоже была известна, судя по тому как вильнул его взгляд. Может даже изнутри.

— Так, Изя, сколько ты в Союзе прожил?

— Не понимаю, господин барон, я живу в прекрасной Франции с самого…

— Тебя к людоеду на постой определить?

— Мне было шестнадцать лет, когда родители эмигрировали.

— Значит, еще кое-что помнишь. Это из памяти не вытравить. — Я прикинул все плюсы и минусы, подумал о последствиях и сложностях, а потом кивнул: — Вы приняты, если отрастите усы. Начальник стражи без усов это как-то неправильно.

— Но это долго, ваша милость! Может, я в процессе?

— Вот отрастите, тогда и ищите место! Мне нужен бравый усач-вояка, а не брюхоногий клерк с трехдневной щетиной.

Кацман, на мгновение став очень похожим на Шефа, задумчиво прищурился, оглянулся на дверь и спросил:

— Александр Николаевич?

— Ась?

— У вас тут… в самом деле людоед?

— Ты ему в пасть загляни. Такими зубами только берцовую кость разгрызать! И в глаза посмотри, потом скажешь, что в них увидел. Он у меня сегодня утром двух стражников чуть не сожрал!

Любопытно, что он увидит. Как говорила одна моя романтичная подружка — в чужих глазах мы видим чаще всего свое отражение.

Два часа спустя у нас было семь тысяч претендентов на роль тюремщика, пришлось устраивать аукцион. Еще через три часа прилетел победитель, дрожащими руками принял от меня плеть и связку ключей, заорал «Вот теперь пусть объясняет о подпунктах в договоре!» и убежал в подземелье. Кажется, у него схожие с моими проблемы. Ну, пусть хоть тут душу отведет.

Посмотрев вслед радостно орущему палачу-любителю я попросил фон Шнитце:

— Давайте только без особых жестокостей. Объясните, что бить заключенных можно лишь при попытках к бегству.

— Тогда этот меняла из камеры не выйдет.

— В том-то все и дело, Эгельберт, в том-то все и дело. Добровольно — и с песней!

Интересно, хитрый старикашка специально стал вешать несчастного негритоса под моим окном? На заднем дворе есть вполне рабочая пара колодок, в которых любят фотографироваться туристы, и почти настоящая виселица, рядом с почти настоящей плахой, а они сюда его притащили. И только-только собравшийся расслабиться барон добровольно и с песней побежал решать проблемы. Что же, никто не назовет меня неблагодарным и зажавшим ответный подарок!

— Эгельберт, вы сказали, что в герцогстве много иностранцев? Обойдите-ка тех, что у нас в баронстве и предупредите: те из них, кто не занят каким-либо ремеслом, будут направлены на общественные работы, с обеспечением горячим трехразовым питанием и местами для ночлега в подвалах замка. Ну и списки желающих составьте. Управитесь до ночи?

Справится — дам еще работу, например переписать всю «мою» собственность. Лично и от руки.

Ибо нефиг тут интриги разводить!

«Отмечается массовая паника среди оставшихся на территории округа Эскенланд политических беженцев. Многие, бросив все, перебираются в другие округа Средней Вендии, что вызывает серьезную озабоченность у департамента эмиграции и правозащитных организаций»

Daglig Freiheit

«Кто-нибудь знает, как эсси этого добились? У нас сработает?»

комментарий к статье

Не то. И это не то. А это вообще, словно из магазина сельхозинвентаря…

Может, это? Я с сомнением покачал в руке шпагу. Нет, не подходит под образ, это семнадцатого века фасончик, хоть и новодел, а мне что-нибудь пораньше нужно, для авторитета. Меч… не знаю, что в этой железяке люди находят. Длинное неудобное пыряло, нож-переросток. Не мое! Топор… хм, вещь, однако. Только опять же в руке не лежит. Длинноват. Что еще?

И тут я увидел Ее! Длинная ручка, темляк, грозное мерцание навершия.

Подхватив со стойки булаву я прикинул вес, махнул крест-накрест… Вещь! Вот это по мне!

— Александэр? Что случилось?

Я машинально спрятал булаву за спину и оглядел порушенный стеллаж. Надо же, а ведь только слегка уголок задел.

— Все в порядке, Эгельберт. Оно просто почему-то упало.

Управляющий, нахмурившись, оглядывал разрушения, а я тем временем проскользнул мимо него в дверь. Оружие я выбрал, теперь пора одеваться для церемонии. За окном светало, скоро откроют двери замковой часовни, в которой Ульфрик сын Эсара и Эррайн сын Эдгара провели ночь. Предполагается, что в молитве, но я бы поставил на нескончаемую ссору.

Когда вчера вечером закрывали двери то эти двое спорили о порядке возмещения разрушенной до основания бушующими варварами (версия мэра) и слегка поцарапанной при патрулировании (версия полицмейстера) ограды в городском саду. Поскольку оба они были местными уроженцами, то вряд ли спор уже закончен, тут все делают основательно и от души.

— Ваше платье, господин барон.

— Спасибо, Эгги.

Младший сын управляющего, двадцативосьмилетний Эгельберт-младший, или просто Эгги, кивнул, уносясь куда-то по лестнице. Мы с фон Шнитце-старшим не сговариваясь спихнули на парня всю организацию торжеств, а главное — освещение происходящего, так что заняться ему было чем.

По зрелом размышлении я решил не лезть в политику. Эти двое — мои «подданные», их возведение в рыцарское достоинство еще как-то можно обосновать, но мечты о толстых пачках банкнот, которые мне суют жаждущие приставки «сэр» миллионеры так и останутся мечтами. Формально, до совета и передачи всех прав обратно эскам, я какой-никакой, но «источник чести», только… большие ребята могут неправильно понять такие намеки. С другой стороны я могу и пажей заводить, и оруженосцев принимать на обучение, с выдачей сертификатов. Главное не зарываться: тут копеечку ухватил, там фартинг, здесь эре — глядишь и скопилось чего-то. Правда, по составленноу фон Шнитце плану реставрации замка до завершения еще двадцать три года, а до тех пор все прибыли будут уходить на эту древнюю груду камней исторического значения, но… куда, собственно, спешить?

Подобрав с подставки два клинка в ножнах, я двинулся во двор.

Вот еще забота — рыцаря надо опоясать мечом и нацепить ему золотые шпоры. По классической церемонии он должен тут же вскочить на коня и доказать, что весь из себя отважный наездник… Ага, как же.

Мэр, Эррайн Эдгарович, килограмм сто тридцать весит, прибавить доспехи и вскакивать имеет смысл только на бегемота, потому что лошадку он раздавит. Полицмейстер, Ульфрик Эсарович, наоборот, из тех мелких шустрых парней, что перестают живчиками бегать по стенам и потолку только в седой и дряхлой старости. Кстати, мои рыцари неплохие бойцы, оказывается, чемпионы местные. В прошлом — обоим под пятьдесят, так что порывистой юностью тут и не пахнет.

Зато профессионализма и жизненного опыта хватает, а мне именно этого от них и нужно.

Тем не менее я должен их опоясать и даровать мечи. В замковом «рыцарском зале», куда для антуража стащили все острые ржавые железки, нашедшиеся в округе, была пара неплохих клинков, но я, подумав, решил дарить что-то попроще. Жирно будет, да и туристам надо же на что-то глазеть с вожделением. Так что вчера, еще до запирания дверей часовни за двумя претендентами, мне привезли заказанные по каталогу новоделы. Для одного меч будет слишком коротким, для другого тяжеловатым, но кто сказал, что рыцарем быть просто?

— Все готово, господин барон.

— Вижу.

Во дворе, несмотря на раннее утро, было битком. От запертых дверей маленькой церквушки раскатали длинную красную дорожку до самого входа в донжон. С одной стороны стояли чиновники, все в национальных, глаза б мои их не видели, костюмах (шляпа-жилетка-круглые штаны-деревянные башмаки) с другой одетые по парадному полицейские. И тех и других было всего человек сорок, так что между стоящими вполне можно было пролезть, но все остальные дисциплинированные подданые стояли ровно на метр за спиной почетного караула, приблизиться не пытались, перешептывались и помахивали флажками, подглядывая то на меня, то на часовню.

— Скоро?

— Думаю, уже пора, господин барон.

Замковая церковь, оказывается, тоже достопримечательность.

Был тут месточтимый святой, десять веков назад почтивший своим присутствием барона Гравштайна, моего предшественника. Почитал он его аж три года, сидя в темнице, превозмог массу неудобств и наконец помер, отчего сразу был признан святым — других чудес за ним не значилось. Тем не менее, уважали Святого Эгберта крепко. Та, первая темница, давно была разрушена, а на ее месте возвели церковь, злые завоеватели ее разрушили, местные опять отстроили, и так шесть раз — эски ребята упорные. В результате церквушка заслуженно именовалась памятником архитектуры 12–18 века и выглядела подобающе.

Кстати, стояла она в том месте, где, по преданию, некогда был языческий жертвенник.

В стороне вдруг нервно заперхали, покашливания волной прошли по толпе.

Я повернулся и начальник стражи смущенно потупился. «Исабель» заявился на следующее утро. Усы были шикарные, маршал Буденный обзавидовался бы! Клей тоже оказался качественным, так что я, в попытках определить его прочность, чуть не приподнял бедного гасконца в воздух. Такая оперативность и радовала и огорчала одновременно — с одной стороны все мои распоряжения будут выполнены быстро и креативно, с другой стороны на этого типа хотелось надеть наручники заранее. Ну, бачили очи, що куповали…

— Претендентов проверил?

— Да, Александр Николаевич. Почти сотня человек, после обеда, как и собирались, начнем отборочные состязания.

— И не забудь отдать управляющему половину тех денег, что возьмешь за подсуживание.

— Александр Николаевич! Как вы могли подумать, что я буду брать…

— Если бы я подумал, что ты не возьмешь, я бы тебя еще вчера уволил.

— Наговариваете вы на бедного… — он кашлянул. — Гасконца.

— Все вы бедные, как в столицу приезжаете. Что д'Артаньян, что ты… Программу состязаний проработал?

— Скачал типовой сценарий детско-юношеского праздника. Только вместо коробки конфет и вымпела — приглашение в личные пажи вашей милости.

— Дипломы об участии?

— Все готово!

Пусть я и решил, что штамповать сэров не буду, но это же не повод отказываться от дополнительного заработка? Претенденты в пажи получат за свои деньги и старания красивые дипломы на память. Ну и что с того, что этот диплом раз в двести дешевле места участника? Зато он красивый. А с теми, кто хитростью или силой пробьется в финал, можно будет уже и поработать. У меня тут целый замок, нужны рабочие руки, желательно бесплатные. Все равно придется персонал набирать, вчера экскурсантов набралось на три полноценных захода, и могли бы еще один провести. Эгельберт был счастлив. Ну что же, сейчас лето, каникулы, почему не набрать студентов? Хм, или взять тех, кто не сможет быстро бегать или что там задумал мой главстражник? Пообещать им не пажеское место, а министериальское?

Скрип распахивающихся ворот оборвал размышления.

Я попытался представить, что эти двое сейчас видят. Вот они всю ночь провели в споре об этой несчастной ограде и редких молитвах. Вот открывается дверь и Эгги отступает в сторону, а за ним — коридор в плотной толпе и красная дорожка. Стоят напротив друг друга полицейские и чиновники, у каждого в руке факел (городской пожарный инспектор чуть инфаркт не получил, когда увидел), не слишком яркий в предрассветных сумерках, все молчат, легкий прохладный сквозняк проносится по двору. Вот всхрапывает лошадь, какой-то ребенок тихо канючит, чтобы его взяли на руки, а то не видно. И на другом конце двора, стоя чуть-чуть (на три ступеньки, если точнее) над толпой стоит странный тип, их барон.

Высокий мужик, слегка небритый, в старинном, но явно не здешнем платье, в высокой меховой шапке. И в левой руке у него два меча.

Непорядок, однако. Мечи должен был подать один из стражников, я просто забыл их ему отдать. Ладно, сейчас что-нибудь придумаем.

Высокая толстая фигура в национальном костюме и маленькая тонкая фигурка в мундире вдруг, не сговариваясь, выпрямились, выставили подбородки и явственно чеканя шаг прошли под восхищенными взглядами подчиненных ко мне.

— Вы хоть молились?

— Конечно, господин барон! Каждые полчаса, как и подобает.

Мэр грузно опустился на колено, полицмейстер сделал это гораздо изящнее. Оба ревниво косились на соседа — тот, кого я сейчас назову, станет первым рыцарем Эскенланда за много-много лет! Пусть на пять минут — но первее! Я узнавал, остальные бароны еще халяву не прочухали, да и не все еще приехали даже.

Эррайн сурово шмыгал носом, Ульфрик нервно теребил обшлаг.

Ну что же, хватит тянуть. Посмотрев на толпу я на секунду задумался, посмотрел на меч. У меня с координацией все в порядке, и нигде не сказано, что…

Мечи легли на плечи коленопреклоненных одновременно.

— Люди баронства Гравштайн! Я, Александэр Николаэ Могила барон фон Гравштайн посвящаю этих людей в рыцарское достоинство, дабы они могли и впредь служить нашей земле. Есть ли среди присутствующих кто-то, знающий причины, по которым эти двое не могут быть рыцарями?

Горожане всерьез задумались. Вообще-то я затеял это отступление от протокола чтобы еще раз напомнить, кто тут барон, но почему бы в самом деле не спросить людей, хочется ли им таких рыцарей? Дело серьезное, между прочим. Не каждый век власть всерьез спрашивает, хотят ли люди таких начальников над собой.

Не уловив ни одного решительного возражения на лицах, я трижды плашмя ударил мечами по плечам:

— Да будет так! Посвящаю вас, дети Эскенланда, в рыцари. Встаньте!

Обескураженные одновременным посвящением претенденты поднялись с колена. Очень хотелось почудить, к примеру вместо традиционной пощечины — ущипнуть, но я понимал неуместность шалости и просто притянул их обоих, одновременно, для ритуального объятия. Потом душу отведу, а сейчас — изволь тащить лямку, Шурик! Раз уж согласился начальствовать, то будь любезен оправдывать доверие. Бароном работать это не только кофий кушать да бесчинствовать, это еще и церемонии выстаивать, от и до, причем именно так, как ждут от меня вот эти смешные люди, старательно делающие вид, что все идет именно так именно по их личному выбору. Впрочем, это занятие не только им нравится.

Эгельберт и Эгги вынесли на подушечках пояса и шпоры, тут же подскочили еще какие-то люди и закрутилась ритуальная неразбериха. Наконец, оба свежеудостоенных сэра снова встали передо мной на колени, переглянулись и протянули сложенные лодочкой ладони. Кажется, ребятам понравилась идея одновременной присяги. Я взял их руки в свои, спустя минуту они встали уже моими вассалами. Замечательно, теперь они имеют и право и возможность служить мне так, как и должны!

— Сэр Ульфрик, я, как ваш сюзерен, требую исполнения службы — вы возьмете под свою руку полицию и будете хранить порядок в баронстве.

— Благодарю вас, барон, и клянусь приложить все силы.

— Сэр Эррайн, я, как ваш сюзерен, требую исполнения службы — вам поручено управление городом Гравштайн.

— Благодарю, и клянусь…

Толпа, уловив, что церемония закончена, радостно заорала, за воротами что-то блямцнуло и сразу два оркестра заиграли сразу две мелодии, явно соревнуясь. Сэры, странно косясь по сторонам, привыкали к тому, что они теперь рыцари, их подчиненные гордо глядели на тех, у кого не было таких замечательных начальников. То, что по сути ничто не изменилось, замечал только я.

Вот она какова, печать власти…

Вассалы, рыцари, бароны… Дикое средневековье!

Словно отвечая моим словам свистнули, фоня, динамики в замковом дворе и тут же из них понеслась какая-то лихая местная мелодия, мгновенно заглушив оркестры: я сразу начал зевать, очень уж напоминало колыбельную. Но здесь это считалось маршем.

Полицейские привели своему шефу настоящего коня, на которого сэр Ульрих молодцевато вскочил, не используя стремян, магистратские, как и положено, подошли к делу солидно — сэр Эррайн был водружен на декорированную платформу, получил в руки знамя и тут же начал им размахивать под музыку. В общем гулянка начиналась весело — с учетом того, что по совету управляющего мы подгадали посвящение к выходному дню, здоровье горожан сегодня подвергнется серьезному испытанию.

Спустя десять минут замковый двор опустел, все дружно кинулись в зал городской ратуши, где намечалась совместная гулянка, точнее — ее официальная часть.

Мне на память оставили только кучку навоза от «рыцарского скакуна».

Впрочем, от хлева уже спешил с тележкой молодой парень…

Эх, вот так стараешься, придумываешь им впечатляющую церемонию. Чего только стоило выбить из Эгельберта «настоящий румынский костюм» — старик почти кричал и пытался выброситься из окна, когда я показал ему примерного боярина — в кафтане с золотой вышивкой и высокой меховой шапке.

И зачем было так нервничать? Эгги решил все за десять минут, сделав заказ в магазине театрального реквизита. Вместо сюрко — нормальный кафтан на меху. Шапка — натуральная волчья. Осталось от съемок исторической драмы в шесятьдесят втором году, тогда носители мехов еще не истреблялись безжалостными фанатиками матушки-природы, так что наряд выглядел вполне достойно.

Странное ощущение легкой не обиды, а скорее — досады на верных подданных. Не то чтобы я сильно хотел сидеть в тесном, как ни крути, зале ратуши и слушать разговоры о местных событиях, интересных лишь самим гравштайнцам, но могли бы и пригласить…

— Господин барон? Завтрак готов, прикажете подавать?

С другой стороны пусть сами там сидят! Видел я смету этих посиделок, пакетик сухариков и банка пива, вот максимум, что достанется при такой бережливости каждому гостю! А у меня будет нормальный…

— Туристы уже ждут, прикажете запускать?

Мда. Первый «платный завтрак туристов». Забыл.

— Запускайте, Эгельберт.

Черт, сходить переодеться я уже не успевал. Ладно, будем делать вид, что так и нужно.

Странное дело, казалось бы, я давно потерял все остатки смущения или неуверенности, но сейчас, идя к стулу с высокой резной спинкой во главе стола у меня вдруг что-то екнуло в животе. Вдруг не справлюсь… хотя что тут справляться, бери да ешь. Подавив панику я доброжелательно покивал на приветствия, широко повел дланью, призывая всех занять места, мол — хозяин последним усаживается, и наконец плюхнулся на свой стул.

Стол был накрыт по-эгельбертовски. То есть рядом с каждым блюдом виднелась аккуратная табличка: «Соус традиционный», «Эскенландская маммалыха» и прочее поясняющее. Я, правда, пригрозил отречением и бегством, поэтому сягдимирля не было, его станут продавать только тем, кто приезжает на личном транспорте, а то провоняют автобусы, и к нам больше никого не затащишь.

А так было все. Рыба, пироги, картошка, подносы с нарезанной «маммалыхой», высокие кувшины с морсом. Тот еще завтрак, если честно, но пожрать было чего. Мандраж наконец прошел, и я кинулся насыщаться, поглядывая на сотрапезников.