Господин барон Дулепа Михаил

— И вот прикинь — этот дятел на полном серьезе пытается спросить у меня пропуск на вынос материальных ценностей! У меня!

Я кивнул, не вслушиваясь в подробности и подозрительно присмотрелся к приведенным в отчете цифрам. Было понятно, что половина из них липовая, и надо было как-то эту половину определить, чтобы не лажануться, предъявляя претензии.

— Тогда я беру его за кадык и требую поэтапно — письменный список претензий к выносимому, его должностную инструкцию, документально оформленное подтверждение его способности определить ценность проносимого предмета и так далее! Потом требую прихода того кретина, что поставил этого дурака на пост, потом начинаю выяснять…

Что было дальше я не слушал, поскольку подобных историй с моим начальником в месяц случалось не меньше десятка. Он, впрочем, на внимание не рассчитывал, его интерес был в другом — как можно больше мешать мне работать.

Как утверждает сам Митрич, его основная задача на занимаемом посту — всеми способами портить сотрудникам жизнь достаточно, чтобы они начали работать, но не настолько, чтобы разбежались. В первый раз я подумал, что он шутит, но все было абсолютно серьезно, принцип претворялся в жизнь строго в соответствии с формулировкой. Как при этом Митрич ухитрялся одновременно быть хорошим руководителем, высококлассным спецом и просто нормальным человеком, для меня все еще было секретом. Как только разгадаю — подсижу его и сам стану начальником. Не смотря на то, что по основному профилю нашей конторы ни в зуб ногой.

Пока Митрич громогласно описывал, какие в годы его молодости совершались проказы среди рабочей молодежи, я просматривал бумаги, пытаясь найти хоть что-то понятное без справочника. В строительстве я не соображаю ничего и учиться не собираюсь, что не мешает мне быть замом начальника управления уже пятый год. Кажется, мной довольны. Я не лезу в мелочи, занимаюсь текучкой, иногда позволяю на себя кричать, иногда сам ору (исключительно на начальников, за что пользуюсь некоторым уважением сотрудников), вхожу в положение подчиненных, давая им мелкие поблажки (которые они потом отрабатывают сторицей), ищу утечки бюджета (очень осторожно, чтобы не найти что-то, чего находить не нужно), пью с различными людьми то водку, то чай, в общем создаю видимость занятости. Считается, что я «хороший специалист». Многие даже думают, что я «мировой мужик». Иногда все соглашаются, что я «первостатейная сволочь», это случается, когда на меня спихивают урезание премиальных или сокращения штата. На деле я просто работаю как умею. Кто-то ж должен?

— И что ты думаешь? Этот балбес не доглядел за джамшутами, в результате между унитазом и закрытой дверью — ровно пять сантиметров! Зато между бачком и стенкой — метр! Ну ты прикинь?

Я покивал головой и с довольной улыбкой выписал на листок пару фраз из отчета. Все, теперь никуда не денутся! С удовольствием ткнув кулаком в бок сидящего на моем столе директора, вытащил из-под его задницы пару бумажек, сравнил с выписанным, вручил для ознакомления и наконец от души потянулся.

— Митрич! Такой хороший день, а ты чем занимаешься? Гнобишь хороших ребят, терроризируешь подчиненных? Вот зачем ты стажера заставил палкой работяг гонять?

Он, поглядев на данные, хмыкнул:

— Что поделать, с таким бюджетом быть добрыми мы себе позволить не можем, надо как-то еще мотивировать пролетариат. Как говорит наш любимый шеф — деньги должны доставаться с трудом, иначе их не ценишь! К тому же скорую я вызвал заранее!

Седой, грузный, солидный мужчина, признанный профессионал в своей области вдруг тихонечко соскочил со стола, подкрался к двери и пинком ее распахнул. Сидящая на своем месте секретарша с нескрываемым ехидством посмотрела на него и отвернулась к неизменной «косынке». Мы знали, что она подслушивает, чем мы заняты каждый в своем кабинете, но поймать ее на горячем не удалось пока ни разу. Так же ни разу не удалось понять, чем она на самом деле занята в те моменты, когда на нее никто не смотрит. Девушка притворялась, что раскладывает пасьянс, но мы уже выяснили, что это одна и та же партия, которую Олечка сохранила еще три года назад. Мы даже искали намек в том, какие именно карты в этом раскладе задействованы. Ничего не нашли.

Митрич вздохнул, повернулся ко мне и кивнул через плечо:

— Может, кого из молодых заставить за ней следить? Слышал, есть такие специальные шпионские программы на компьютер, а?

— Не выйдет. Они ее боятся больше, чем нас.

Обладательница красного диплома и звания «мастер спорта» по дзюдо «Бешеный Бегемотик» Олечка согласно кивнула, тронула курсором карту, но так и не передвинула. Сдается мне, что когда она все-таки это сделает, то в мире что-то произойдет. Что-то жуткое.

— Ой, чую я недоброе, ой копает под нас эта рыжая! — Митрич картинно заломил руки и тут же, без перехода, как за ним водится, перескочил на другую тему. — Надо искать нового программиста. Кандидатуры нет на примете? И пошли жрать уже!

Мы вышли в коридор, по которому туда-сюда слонялись без дела (то есть по очень важным рабочим надобностям) сотрудники.

— Был же какой-то кандидат? Слышал — опыт, стаж, все такое?

— Ага, сразу после института, но с пятилетним опытом работы. Он на первом курсе зарегистрировал свою фирмочку и раз в полгода себя в ней повышал. К диплому значился спецом высшего класса, притом что подрабатывал на жизнь мелкими шабашками! — Митрич одобрительно покачал седой головой.

— Уволил?

— Такой талант?! Зачем, я его в плановый пристроил. Пусть настоящего опыта наберется.

— Нехорошо ты поступил, они его плохому научат. Пьянство, плети, содомский грех — вот что такое этот ваш плановый отдел.

Стоящие в ожидании лифта две сотрудницы планового польщенно захихикали.

— Пусть учат! Поработает у них, пропитается витающей в воздухе ненавистью ко всему живому и дышащему, и мы его через полгодика переведем. На работу с клиентами!

— Сразу с клиентами? Тебе его не жалко?

— Если не выживет — то нет. Горе проигравшему!

— Как его кадровичка пропустила?

— Она сразу в декрет ушла, унеся эту тайну с собой. Кого она родит?

Рядом стоящие в лифте сотрудники изо всех сил делали вид, что не слушают. Уши их разворачивались к нам и азартно подрагивали.

— После пятнадцати лет работы в кадрах? Не знаю, но уже страшно! Кто там сейчас?

— Еще одна «стаж, опыт». Из этих, которые «как я вижу себя в компании через три года»!

— Ну и как же ты видишь себя через три года?

— Подписывающим приказ о твоем расстреле!

— Ну и фантазия у тебя! Может, уволить дуру, пока не прижилась?

И мы, не сговариваясь, печально вздохнули. Больной вопрос. Уволить легко, только кто ж работать будет?

— У этой хотя бы задница красивая. Кстати о задницах — где шеф?

— Вопреки всем слухам он мне не докладывается.

Не имея ни профильного образования, ни каких-то особенных способностей я получил должность благодаря связям.

Шеф говорит, что взял меня из-за фамилии. На деле он просто ностальгирует по тем временам, когда наша дружная компашка молодых обормотов помогала ему зарабатывать первый миллиард, попутно зашибая первые в своей жизни реальные деньги. Мы повстречались не в самый лучший день моей жизни, причем абсолютно случайно, разговорились… Наверное, это была та еще сцена — посреди унылого осеннего скверика сидит на лавочке похмельный мрачный мужик в драной куртке, и маленький холеный толстячок в костюме ценой с квартиру среднего гражданина азартно напрыгивает на него с воплями «А помнишь?!»

Слово за слово, он предложил мне работу. Единственным условием, которое я выдвинул, был отдельный кабинет. Не выношу общих комнат, толкотни, болтовни и прочей офисной радости. По моему мнению, тот, кто придумал «опен-офис» с «кубиклами» (слова-то какие поганые!) был посланцем Сатаны на земле. Потребовал в шутку, ничего от жизни хорошего уже не ожидая, только не учел особенностей уровня, на который вознесся мой бывший приятель.

Через два дня Митрич недоуменно смотрел на меня и напряженно шевелил седыми бровями, пытаясь придумать занятие и должность, соответствующие отдельному кабинету, неплохой зарплате и нулевому знанию предмета. В результате я стал «заместителем директора по общим вопросам», кем-то вроде личного адьютанта, в ответе за все и всегда во всем виноватый. С чувством юмора у Митрича все в порядке, так что после изгнания с прежних мест бухгалтерии (что обеспечило лично мне дружную ненависть этих злобнейших порождений Бездны) и небольшой перепланировки помещения мы расположились в двух соседних кабинетах с общей приемной. На его двери табличка «Каторгин Дмитрий Иванович», на моей «Могила Александр Николаевич».

Шеф считает, что мы прекрасная пара.

После обеда, хитроумно переведя внимание начальника на случайно выбранную жертву и приоткрыв окно, чтобы немножечко сквозило, я сел в кресло и придвинул очередную стопку бумаг, собираясь понять, чего хотят от нас на этот раз. То есть понятно чего, денег, но вот под каким предлогом?

Следующие два часа я продирался сквозь нагромождение выглядящих заковыристыми матюками специфических терминов, попутно мечтая о дыбе с плетями для завотделом эксплуатации и о чае с пирожным для себя.

Мечты прервал стук в уже открытую дверь.

— Александр Николаевич, там… к вам.

— Меня нет.

Олечка оглянулась, потом отрицательно помотала головой:

— Александр Николаевич, давайте вы будете?

— Если это от режимников, то меня нет тем более.

— А…

— Если налоговая, то я вообще умер. Вон, даже табличка на двери.

— Это…

Я поднял глаза. Коренастая, плотная девушка, воплощение всесокрушающего напора, энергичная, по слухам, даже во сне, смотрела на меня с каким-то очень странным выражением. Так могла бы смотреть на настоящий, цельный, ароматный лесной орех пресловутая белочка, задолбавшаяся грызть ради государственного блага изумруды. В общем было в этом взгляде для понимающего человека что-то угрожающее. Голодное такое.

— Это к вам!

В ее голосе звучала мрачная угроза.

— Ну, давай.

Я отложил бумажки в сторону и невежливо потягивался, смотря как входит пожилой суховатый иностранец.

То, что это именно иностранец, было ясно по множеству признаков.

Во-первых это какая-то особенная выправка, непонятно почему ассоциирующаяся с «ейне колонне марширт». Во-вторых что-то в длинном, костистом лице прямо говорило «не здешней кашей выкормлен».

В третьих наши люди, как правило, не одеваются для визитов по моде примерно шестисотлетней давности.

Чулки и круглые пышные штаны с разрезами и гульфиком, широкополая шляпа, украшенная серебряными значками, сложного кроя жилетка с белой рубахой под ней, тяжелые башмаки на деревянной подошве и большая кожаная папка под мышкой — все это намекало, что передо мной или сумашедший, или ролевик-реконструктор, или иностранец.

Попытку секретарши оставить дверь приоткрытой я пресек, быстро вскочив и заперевшись изнутри. Старик, промаршировав все два метра от двери до стола, развернулся на месте, приложил руки к груди и поклонился:

— Господин барон! Я рад приветствовать вас лично! Это невероятное счастье, увидеть вас наконец воочию!

Значит, все-таки, сумасшедший.

— Какой еще — барон?

Старик вежливо осведомился:

— Вы Александэр Николае Могила?

Подавив желание проверить по ведомости как меня зовут, я кивнул.

— Вы родились в городе Грачевске в одна тысяча девятьсот семьдесят первом году?

Отрицать правду было как-то неловко, я снова кивнул.

— Вы происходите из старинного рода Могила?

Ну, кажется, в церковных книгах наша фамилия с восемнадцатого века встречается. Пришлось кивнуть.

— Значит, вы — барон Могила и мой, соответственно, работодатель.

Не желая спорить с безумцем я кивнул опять:

— Допустим. И что вас привело сюда?

Старик оглянулся, я тут же предложил ему присесть, но он сначала дождался, пока я сам займу свое место за столом, и лишь потом опустился на краешек стула, выпрямившись еще больше.

— Видите ли, ваша милость, я ежегодно отправлял отчеты. Зная, что вы заняты своими делами я занимался своими — управлял замком и хозяйством, распоряжался средствами, представлял вас в городском совете. Но сейчас я не могу заместить вас, необходимо, господин барон, ваше личное присутствие.

— Вот как? Почему же?

Старик говорил по-русски с легким акцентом, но вполне понятно.

— Как вы наверняка знаете, недавно в округе Эскенланд был проведен референдум. Народ нашей страны дружно проголосовал за отделение от федерации и восстановление древнего герцогства.

Сообщать, что первый раз слышу об Эскенланде, я постеснялся. Пожилой человек, иностранец, зачем грубить? У них в европах герцогств полно, ну еще одно отделилось… от кого, кстати?

— Да, вроде бы слышал что-то об этом. Но почему вы пришли ко мне?

— Потому что вы — барон Могила!

— Я?

— Вы!

Минуту мы смотрели друг на друга с милыми улыбками, и я в первый раз пожалел, что это не налоговая. Там все просто — они хотят денег и чтобы жертва искренне страдала, расставаясь с этими деньгами, а тут… чего он хочет от меня?

Видимо, прочитав вопрос на моем лице, старик слегка смутился, опустил глаза, нервно расправил складки на штанах и начал объяснять:

— Это вопрос процедуры. Мало назваться герцогством, надо и быть им! Герцогство без герцога — это смешно, не правда ли? Сейчас есть несколько претендентов на корону, но для подтверждения их права занять трон необходимо, чтобы в соответствии с древними законами нашей земли совет двенадцати владетельных баронов утвердил кандидатуру. — Я открыл было рот, но он, неправильно поняв, тут же зачастил. — Да, конечно, если бы претендент был назначен уже правящим герцогом, то он просто вступил бы в наследство, но поймите, последний раз трон занимали в шестнадцатом веке! Мы нашли прямого потомка правящей фамилии, это достойный человек, он понимает свой долг перед родиной и согласен занять трон, но без совета баронов его коронация была бы возмутительно беззаконной! Раз мы решили вернуть былые порядки, то обязаны соблюдать все положенные обычаи! Вам надо просто два месяца прожить в замке, а потом проголосовать за достойного во всех отношениях…

— И зачем это вам нужно?

— Нам? — Он непонимающе наклонил голову, потом подпрыгнул и радостно выпалил. — Чтобы войти в состав федерации, конечно!

Я помассировал переносицу, вспомнил, что он говорил, сформулировал вопрос и постарался максимально вежливо его изложить:

— Тогда нахрен выходили?

Старик тут же вскинулся, решительно сложил руки на груди и отчеканил:

— Это вопрос национальной гордости, господин барон! Одно дело быть всего лишь округом Средней Вендии и совсем другое — федеральной землей Эскенланд! Поэтому…

Он встал, выпрямился по стойке смирно и глядя куда-то мимо меня нараспев произнес:

— Я прошу вас, ваша милость барон Могила, вернуться в свой замок, чтобы лично подтвердить права на него и на земли, которыми вы управляете по праву благородной фамилии, и через два месяца принять участие в совете баронов, на котором будет выбран наш новый герцог!

Нет, он все-таки сумасшедший.

Так, начнем сначала.

— Вы… кстати, как вас зовут?

— Эгельберт фон Шнитце, ваша милость. Я уже двадцать два года ваш управляющий. — Он посмотрел на меня с удивлением. — А до того — тридцать лет помощник моего отца, Эгадайга фон Шнитце, прежнего управляющего замком и поместьем.

— Господин фон Шницель…

— Фон Шнитце, господин барон.

— Да хоть фон Шашлык! Почему вы считаете, что я — барон?!

— Но как же, ваша милость? Вы купили права на титул и замок почти двадцать три года назад. Э-э, господин барон?

Я прикрыл глаза ладонью и вздохнул.

— Паспорт!

Кажется, в моем голосе было слишком много чувства, документ оказался в моей руке прежде, чем я договорил. Паспорт как паспорт. Герр Эгельберт фон Шнитце, в самом деле. Пододвинув клавиатуру я быстро проверил — паспорт и должен был выглядеть именно так. Более того, фон Шнитце значились как старый дворянский род, управляющий замком, ныне принадлежащим… баронам Могила.

Минуту спустя я нашел и сайт баронства, точнее — музея «Замок Гравштайн». На одной из фотографий сидящий передо мной старик что-то втолковывал группе экскурсантов.

Вернув документ я снова закрыл глаза.

Надо же, а ведь нам казалось, что это офигенно смешной развод.

Пять оболтусов, никого старше двадцати пяти, дружные, злые, готовые если не на все, то на многое, чтобы заработать и пробиться наверх. Шеф, тогда еще совсем не такой толстый, не такой богатый и такой же как мы азартный предложил аферу на грани закона, и мы впряглись. Он заработал гораздо больше нас, но тех крох, которые мы откусывали от чужих капиталов, хватало, чтобы почувствовать себя немыслимо оборотистыми и удачливыми, нас постоянно тянуло на глупости. Я, благодаря матери-учительнице сносно говорящий на трех европейских языках и еще четыре более-менее понимающий, читал местные газеты и как-то долго ржал над объявлением «продается баронство Гравштайн», в переводе — «могильный камень», или, проще говоря, «надгробие». Сумма была не маленькой, но и не слишком большой, тогда через наши руки проходило столько шальных денег, что мысль купить баронство по цене автомобиля запала в голову, и вскоре веселая компания подвыпивших молодых ребят заявилась к испуганному агенту. Мы были честно убеждены, что это развод наподобие «Паспорта гражданина мира» или продажи участков на Луне, восторгались красивым документом и разноцветной тушью на пергаментном листе с большой печатью, но стряпчий с самой серьезной мордой утверждал, что приобретаемый мной титул и какая-то там земля на задворках Европы будут внесены во все положенные книги и я в самом деле смогу называться «бароном».

Единственным условием, выдвигаемым к покупателям, было благородное происхождение. Вспомнив, что были у меня знатные однофамильцы, я назвался румынским боярином (поди проверь!) и под хлопанье вылетающих пробок принесенного с собой шампанского подписал, «аристократично» коверкая свое имя. После чего попросил «жулика» отправить в мои владения пожелания нового хозяина — восстановить замок и всячески способствовать возвышению Надгробия, принадлежащего Могиле.

Кажется, тот пергамент еще где-то лежит, только не помню, где.

— Значит, я — владелец замка?

— Да, господин барон.

— И вы — управляющий замка? Как там это… сенешаль?

— Можно сказать и так, господин барон.

Ну что тут сказать? Или он хитрый мошенник, подделавший сайт, или я в самом деле уже двадцать лет с лишним являюсь законным владельцем титула и земель!

— Почему замок тогда так мало стоил?

— Долги, господин барон.

— Что, этих нескольких тысяч хватило их покрыть?

— Э-э… нет, господин барон.

Я, не убирая руку от лица, раздвинул пальцы и посмотрел на старика. Тот смущенно откашлялся:

— Видите ли, прежний владелец замка был категорически против какого-либо коммерческого использования как самого замка, так и земель вокруг него. Я ожидал ваших распоряжений, но у меня была только вот эта бумага. — Он вдруг полез в папку и очень осторожно, почти боязливо продемонстрировал мне файлик со знакомым, слегка затертым «распоряжением». — Приняв ее как основание для действий, я от вашего имени сдал часть помещений, нашел арендаторов земли, кое-что заложил, средства обратил на ремонт и восстановление. Я могу отчитаться за все суммы до последнего эре, копии документов сейчас в гостинице, а оригиналы, как и положено, в замке.

Подумав несколько секунд, я перешел на немецкий. Английский Олечка с Митричем понимают не хуже меня, а вот немецких клиентов у нас еще не было.

— То есть у меня сейчас еще и деньги есть?

— Не очень много, господин барон. На счетах вашего замка они не задерживаются, это весьма крупная собственность.

Ну да, конечно. Крупная недвижимость дело хлопотное и затратное. Еще бы узнать поточнее — насколько крупная?

— Для уменьшения налогов я от вашего имени согласился на участие в программе музеев, к тому же это скромный, но постоянный доход. К сожалению, почти целиком уходящий на текущие нужды. Конечно, сам замок и земля вокруг него стоит немало, к тому же он дает титул, так что…

Последнее предложение было произнесено очень вкрадчиво.

— Дайте угадаю — чтобы продать замок мне надо приехать и поучаствовать в избрании этого вашего герцога?

Фон Шнитце опустил блеснувшие глаза и почти равнодушно заметил:

— Конечно, это был бы лучший вариант. К тому же сейчас у нас просто замечательное время! Замок стоит на скале, возвышающейся над морем, летний ветер, напоенный ароматом воздух… Я приказал подготовить ваши покои, окна выходят на один из живописнейших в наших краях городов!

Никогда бы не подумал, что по-немецки можно так напевно-искушающе мурлыкать.

— Мне надо подумать. К тому же надо хотя бы собраться, завершить срочные дела, купить билеты, наконец!

Старик согласно кивнул и вытащил из папки еще несколько бумаг.

— Я уже забронировал для вас билет, господин барон. Прошу простить мою дерзость… но вы нужны своей земле! К тому же от вашего имени я распорядился оформить документы, вот, прошу. — И он протянул мне «документ».

На листе пергамента размером в книжный лист псевдоготикой указывалось, что предъявитель сего — барон Александер Могила фон Гравштайн, следующий по своим надобностям. Фотки не было, зато снизу на шнурке висела печать. Свинцовая.

— Думаете, это заменит паспорт с визой?

Старик, видимо, тоже сомневался, поэтому пожевав губами осторожно согласился:

— Может быть и не везде. Но по традициям нашей страны вы должны иметь именно такой документ.

Я бросил «подорожную» на стол и снова закрыл глаза рукой.

Итак — я барон? Если этот «псих» не псих, а тот «жулик» не жулик, то да, я — барон. Мне, значит, принадлежит замок в каких-то диких дебрях немытой Европы, наполненных чудиками в странных штанах с гульфиками, расхаживающих друг перед другом в шляпах, покрытыми серебряными образками.

Замок — это хорошо! Это просто замечательно, это вам не ипотечная однушка, в которой я живу после развода. Замок, море, живописный город… Чертов старик знал, чем соблазнять. Продать замок, вернуться сюда… или не возвращаться, забрать девчонок и поселиться где-нибудь… или не продавать, а жить там прямо?

Старик сидел тихо и, кажется, даже дышал через раз.

— Еще один вопрос.

— Слушаю, господин барон?

— Что это за наряд?

Старик оглядел себя, с нескрываемой гордостью одернул бархатную жилетку с кожаной подкладкой и ответил:

— Это, господин барон, наша национальная одежда! Надеюсь, вам она понравится!

Нет, продать и как можно быстрее из тех мест бежать!

«Неожиданный результат референдума одной из областей Средне-Вендской федеральной земли привел к резкому росту национального самосознания. Обозреватели с удивлением отмечают возникновение подобных тенденций и в окружающих областях…»

«Nuheter Politiken Zeitung»

— Так значит ты у нас бла-ародный, едрышкино полено? Вот чуял я в тебе какую-то чуждость трудовому человеку, подозревал! Не зря ты руки в туалете моешь каждый раз, не зря! Это благородное нутро себя показывает!

— Митрич, перестань. Руки я мою, потому что отец врач.

— Отец — уважаемый человек, врач! Мать и вовсе — учительница! А сынок кто? Тьфу, баронишко оказался!

— Ты что, как Олечка, у двери подслушивал?

Начальник, влетевший в мой кабинет сразу после ухода фон Шнитце, посмотрел отеческим взглядом, потом снисходительно покачал головой.

— Николаич, ты хоть бы головой думал. Ну ладно, она молодая, глупенькая. — Из-за двери послышалось жутковатое рычание и Митрич специально повысил голос: — И вообще — жен-щи-на! Но я-то человек опытный, я ж с детства на стройке! Мне все понятно: и как розетки стоят, и как вентиляция проложена, и куда к стене стакан лучше прижать…

— Значит, я всегда под колпаком?

— А як же! Ты давай, признавайся, откуда у тебя замок в Европе? Ну нельзя в нашей конторе столько украсть!

— Это ты зря, я тут кое-что… черт! Забей, короче, это еще тех времен подарочек, когда Шеф был строен и кудряв.

— Ништо до революции? Ой-ё! Чего старик от тебя хочет-то?

— Чтобы я милостиво обозрел владения где-то в заднице мира. И поучаствовал в тамошней политической жизни.

— Ну так вали отсюда!

Я мрачно на него посмотрел, Митрич ответил невинным взором шестидесятилетнего младенца.

— Серьезно, Николаич, давай, развейся! Ты третий год без отпусков пашешь, смотайся, дай подчиненным хоть коробку скрепок спокойно домой унести! Как там к тебе теперь обращаться, «ваша светлость»? Или «ваше высокородие»?

— Говори уж просто — «господин барон».

— Давай, пиши заявление, сколько тебе там надо? Ну, туда неделя, там неделя, на опохмел неделя, обратно же…

Попытавшись припомнить обстоятельства, по которым меня выгодно целый месяц держать подальше от работы, ничего такого не придумал, так что еще минут пять покочевряжившись для вида, я все-таки написал бумагу, которую директор тут же завизировал.

— Вот! А теперь иди, и чтоб по возвращении представил отчет! И как ты там интересы феодального строя отстаивал, и какие виды из окна, и как там брюкву сеют — все доложишь. Ну и насчет права первой ночи тоже интересуйся, раз ты у нас такой уж сеньор!

От кинутого в него ластика Митрич многоопытно уклонился, заржав, и вышел. Я, еще раз осмотрев стол и бумаги, прикинул, насколько фатально оставить контору и что нужно доделать в первую очередь вдруг с удивлением понял, что исчезни я даже на три месяца… ну нет, не на три — но два без меня точно проживут и даже не слишком нашалят. Хотя кое-кого нужно загрузить на весь этот срок, причем так, чтобы не справились, чтобы сразу по прибытии и раздаче сувениров запереться и отодрать проштрафившихся по всей строгости инструкции.

Решительно отключив комп я нацепил висевший на спинке пиджак и вышел.

При виде бедной, унижаемой жестокими начальниками секретарши снова стало не по себе. Девушка сидела, положив ногу на ногу и откинувшись на спинку стула. Мягкая туфелька ритмично постукивала по ножке стола, в открытом ящике виднелся стетоскоп. Олечка, проследив за моим взглядом, аккуратно задвинула ящик и медленно, грациозно развернулась ко мне.

— Так вы, Александр Николаевич, настоящий дворянин? И у вас есть целый замок? — Голос был медовым и опасным. Не дай бог оплошать, из этих объятий может и не удастся вывернуться. Возьмет на болевой — и в ЗАГС!

Из-за двери кабинета Митрича послышалось перханье, словно кто-то пытался сдержать смех. Нда, у этого зубра небось еще и не такое случалось, ему-то смешно…

— Я… завтра. Все завтра! — И отважно проскользнув по стенке выскочил в коридор. Подумать только! Взрослый мужик, всякое повидал, от неба в клеточку, до крышки заколачиваемого гроба — изнутри, а эту пухленькую девчонку стремаюсь. Давно бы уже взял да…

Что именно «да» я на всякий случай думать вслух не стал. Поговаривали, что у Олечки бабка ведьма, вдруг в самом деле мысли подслушивать умеет?

На выходе стояли сразу пятеро, хотя рабочий день был в разгаре. И все, включая того самого охранника, с нескрываемым любопытством смотрели на меня! Ну вот как они узнали? Олечка проболталась? Так она все время с нами была! Кто еще? Как можно было узнать?!

С каменным выражением лица я прошел мимо. За спиной послышалось:

— Вот, ну смотри как идет! Видно же! Я с самого первого дня подозревал!

Может, у нас в стенах слуховые трубы проложены, как в древних замках? Строители все же, могли такое учудить?

По дороге домой я обдумывал все это сумасшествие.

Отчеты, как оказалось, фон Шнитце регулярно отправлял по указанному адресу — в мою старую школу. Я думал, что будет ну офигеть как смешно, когда завуч узнает, что Сашка Могила стал бароном. Не учел, что спустя два года школу закроют. Впрочем, к делу это не относится. Важно, что я прямо кишками чую какой-то подвох, но не съездить и не проверить лично… да я в жизни себе не прощу! Значит, надо собираться.

Дочка отозвалась на втором гудке.

— Анюк? Здоров, лапа! Как дела?

— Па! Привет, ты откуда? Па, у нас все хорошо, Ленка второе место на городских соревнованиях взяла, у меня все клас… Нет, мам, не она. Мам, это мое! Ма-а, отдай!

Вздохнув и поморщившись, я прислушался.

В телефоне, как обычно отобрав у дочки трубку, орала женщина.

Бывшая, так ее, супруга.

Дивная провинциалочка, приехавшая в столицу и как-то незаметно оказавшаяся моей женой. Белокурая, большеглазая, не слишком красивая, но очень, очень милая.

Гадюка натуральная.

Честно родившая мне двух дочерей.

Прежде чем выставить меня из моей же квартиры и переписать на себя бизнес раньше, чем до него добрались следователи.

Старшей, Аньке, тринадцать. Младшей, Ленке, десять.

Вижусь я с ними раз в месяц, потому что мамаша, выходившая за перспективного столичного бизнесмена, считает, что если в сорок мужик не имеет миллиона, то он не мужик.

Что, впрочем, не мешает ей тянуть с меня бабло под любыми предлогами.

Что, впрочем, не мешает мне его не давать, оплачивая только расходы дочек.

В общем обычная история.