Одно дыхание на двоих Никалео Ника

 

Венская опера — один из самых известных и престижных концертных залов мира — не могла не поразить Виолу. С замиранием сердца переходила она из одного помпезного помещения в другое, и восторгу ее не было предела. Она чувствовала себя маленькой неопытной принцессой восемнадцатого столетия, юной трепетной Фике, будущей Екатериной ІІ перед великими свершениями.

Особенно ее воображение поразила пышная парадная лестница, ведущая к трем таинственно зашторенным окнам. А секрет их заключался в том, что из императорской Чайной ложи, расположенной за окнами, высочайшая особа империи могла наблюдать сверху вниз, какая публика поднимается в театр. Все здесь было облачено в благородные светлые карамельные и белые тона. Золоченая лепнина на колоннах, сияющие мраморные ступени и роскошное освещение, потрясающей красоты потолок и скульптуры на втором этаже — все вызывало восторг. Это единственное помещение, которое сохранилось в неизменном виде после Второй мировой войны. Оно показалось Виоле гораздо более красивым и впечатляющим, чем на визитных карточках Венской оперы.

Заместитель главного режиссера австрийской оперы, оказавшийся во время триумфальной победы Виолы в Москве, сразу пригласил ее на гастроли. Обнаружив в ее концертном репертуаре известные классические вещи, которые можно было услышать и на венской сцене, не колеблясь, предложил исполнить партию ее любимой Чио-Чио-сан.

Теперь все зависело только от нее самой. Зарекомендовав себя на самом высшем уровне в Вене, можно было смело надеяться на приглашения от других известных концертных залов. А это, безусловно, было прямой дорогой к европейскому признанию, к главной жизненной цели молодой певицы.

Виола физически, кожей чувствовала свой успех. Ежедневно заходила в мрачный готический собор Святого Стефана и страстно молилась. Ей казалось, что именно в такие моменты Бог слышит ее лучше всего, что именно в состоянии духовной эйфории она к Нему гораздо ближе. И совсем неважно, где она обращается к Всевышнему: в церкви или в костеле, в любом другом храме Господнем — это были для нее одинаково освященные молитвами места.

Виктор звонил по телефону своей Сольвейг каждый вечер и каждое утро. «Привет, моя канарейка! — шептал ей в трубку пылко. — Целую каждый твой пальчик, и ушки, и носик… Какие у тебя сегодня планы на день?» И Виола, расплываясь в виртуальных объятиях любимого, рассказывала ему, какой изумительно великолепный город Вена с его архитектурой в стиле барокко, королевскими ландшафтными парками, роскошными автомобилями и настоящими каретами, запряженными лошадьми. Ей казалось, что Виктор где-то здесь, недалеко, просто не может приехать. Тогда она на мгновение огорчалась и чуть ли не плакала от этого, а он обещал ей в следующий раз на гастроли непременно отправиться вдвоем. Он рассказывал ей легенды об отношениях австрийских императоров с их любимыми, о Бельведере и о том общем, что есть у Львова и Вены: писатель фон Захер-Мазох и шоколад, Магдебургское право и кофе, готика и барокко, рококо и классицизм…

А перед сном непременно желал ей спокойной ночи, сожалея, что не может быть рядом и видеть, как она спит, разметав по подушке копну своих волос. Не может наблюдать, как медленно тает на ее щеках горящий после страстных объятий румянец, как незаметно дрожат во сне ее длинные ресницы. Когда она, по-видимому, заново переживает томные минуты любви или выход на бис на сцене.

Необыкновенный душевный подъем и всевозрастающий накал эмоций подобно тому, как стрелка спидометра упорно пытается преодолеть ограничительную точку, закрывали ее на целые дни в репетиционных классах. Аккомпаниаторша, которую ей назначили, искренне удивлялась работоспособности молодой вокалистки. Четыре дня подряд, вплоть до выступления, Виола по три-четыре часа беспощадно нагружала свои связки. Наконец однажды вечером, когда уже все окна оперы, устав, дремали и только из одного, ярко освещенного неслась ария мадам Баттерфляй, главный дирижер театра заглянул в класс на голос, заставивший его задержаться на работе.

— Фрау Василина, — с уважением поздоровался, терпеливо дослушав ее пение под дверью и только тогда позволив себе войти в репетиционный класс. — Я сражен вашим талантом и настойчивостью, но не стоит так напрягаться в канун важного выступления.

— Добрый вечер, герр Шайман! — Виола ответила слегка осиплым голосом.

— Ну, вот. О чем и речь! — подтвердив свои опасения, по-немецки сдержанно воскликнул он. — Прошу вас немедленно прекратить. А на завтра вообще дать отдых и себе, и вашей несчастной компаньонке.

— Да, вы правы, — сразу согласилась она. — В преддверии выступления нужно посвятить себя отдыху и положительным эмоциям. Так всегда учила меня моя преподавательница вокала в Украине.

— Правильное замечание, — бросила реплику уставшая пианистка, бывшая киевлянка, очень милая девушка Оксана Циприс.

Раскаленные летней жарой камни благородного города с облегчением отдавали тепло прохладному вечернему ветерку. Тот игриво выплясывал на клумбах райской красоты, на террасах, засаженных цветами разной окраски, и терялся в вышине, где в просветах между призрачно-белыми облачками уже проступали крапинки звезд. Чужой звездный небосвод, но почему-то от этого не трусливо-холодный, обостряющий ощущение одиночества, а наоборот, многообещающе приязненный, увлекающий в неведомое.

— А давайте, Виола, проведем этот вечер у меня на террасе, — неожиданно предложила аккомпаниаторша, когда они, пройдя несколько улиц, собирались разойтись по своим ночным прибежищам. — Я помню, что мы планировали сделать это завтра, но что нам мешает выпить чашечку чая латте сегодня?!

— Замечательное предложение, тем более я знаю вкус лишь кофе латте, — сразу согласилась Виола, которой уже давно недоставало домашнего уюта. — Но сейчас я не готова. Все сувениры и подарки остались в номере. Разве что мы сначала заскочим туда?

— Не может быть и речи о каких-то сувенирах, — запротестовала Оксана и с улыбкой прибавила: — А завтра я от них не откажусь.

Выпускница Киевской консерватории, Оксана, выйдя замуж за австрийского инженера-электрика, к тому же почитателя классики, никак не ожидала, что он будет настаивать, чтобы его жена бросила музицирование и занялась домашним хозяйством, детьми и постояльцами семейной гостиницы в Инсбруке. Какое-то время, растянувшееся на несколько лет, жена-украинка и в самом деле пыталась забыть свою профессию, репетируя не этюды Шумана и Шопена, а тренируя пальчики в целодневных приготовлениях еды для гостей их шале. Тяжелый и недостойный перспективной пианистки труд убил в ней не только любовь к молодому мужу, но и желание рожать ему детей. Поэтому она с радостной готовностью откликнулась на предложение бывшей соотечественницы и давней знакомой дать несколько концертов в одном из Венских альтест-хаймов — домов престарелых. А затем Оксана набралась смелости и прошла конкурс на должность концертмейстра в Венскую консерваторию.

— Впоследствии я рассталась с Губертом, с треском выжав из него мини-«ниссан», на котором делала закупки, — продолжала повествование о своей австрийской жизни Оксана. — И сняла эту квартиру-студию под самой крышей.

— Если не обращать внимания на множество флюгеров, то можно почувствовать себя, как дома, во Львове, — мечтательно заметила Виола.

— Да что ты! Немцы — люди совершенно иные! Иногда мне кажется, что они и вовсе с другой планеты. У них в крови четкость, педантичность, внимание к деталям, придирчивость и нетерпимость к безалаберности.

— Я заметила, что они своеобразные люди. Но от этого не неприятные, а, скорее, наоборот, вызывающие к себе глубокое уважение. Особенно я ценю в них высокий профессионализм и работоспособность, — поделилась Виола своими наблюдениями.

— Насчет преданности немцев работе расскажу анекдот, — улыбнулась Оксана. — В одном из офисов как-то заметили, что их сотрудник стал приходить на работу к обеду. Ну, первый день думали, что к врачу с утра ходил. Промолчали, мол, всякое бывает. На второй день — опять пришел позже, после обеда. Ну, наверное, что-то неладное случилось. Думают, завтра все будет как положено. Не тут-то было! Все опять повторилось. Четыре дня терпели они без вопросов, а потом в конце рабочей недели возмущенно спрашивают: «Слушай, дорогой, а отчего это ты к восьми не приходишь? Самый умный, что ли?» На что тот невозмутимо отвечает: «Freunde[19], я же в отпуске!»

— Да, уж трудоголизм — их отличительная черта, — рассмеялась Виола.

— Ну, пей свой латте, а то остынет. — Оксана налила в черный чай с корицей вспененное молоко. — А это любимое лакомство австрийцев — брецели[20]. Хотя, я думаю, что и в Украине их тоже можно купить.

— Конечно, но невозможно купить особенную атмосферу, присутствующую тут, — подчеркнула Виола. — О, а чай исключительно вкусный!

Мансардная квартирка пианистки выходила окнами на красные черепичные крыши города. Множество крыш и внутренних дворов. Ухоженных, чистеньких, красиво обустроенных. С каждого балкончика свисали солнцезащитные маркизы, в горшках росли цветы.

— Знаешь, чего здесь недостает? — вдруг спросила Оксана. — Кошек. Дома их не перечесть. А тут ты можешь увидеть одну-две кошечки. Да и те покорно наблюдают за тобой из окна и никогда не додумаются выпрыгнуть из него и прогуляться по этим чудесным крышам. Такое впечатление, что даже животные здесь осознают правило «Оrdnung und…»[21].

— А у нас тоже было много кошек, — с грустью сказала Виола. — Недолго только, к сожалению. Они то пропадают неизвестно где, но это еще как-то легче переживаешь. А вот когда умирают на твоих глазах… Такое очень тяжело вынести, это словно член семьи, как ребенок. Ведь ни объяснить, ни сказать животное ничего не может. И твоя вина, если ты не научился понимать своего питомца. Ведь мы в ответе за них.

— Да, без любви прожить очень трудно, но еще труднее, когда ее неожиданно теряешь, — заметила Оксана, и девушки минутку помолчали, каждая задумавшись о своем.

— Ну, ладно! Лучше расскажи, как ты тут сумела освоиться.

— Я сюда приехала за своей любовью, — улыбнулась пианистка. — Это — прежде всего. А то, что жить по правилам значительно легче, чем когда так, как у нас, я отрицать не стану. Понимаешь, Виола, я очень хочу домой, в Киев, на Крещатик, на Днепр, но… Вряд ли я смогла бы там жить после стольких лет, проведенных здесь, где я имею достойную оплату труда, занимаюсь любимым делом. Сама знаешь, какие у нас ставки для концертмейстеров, — болезненно поморщившись, вымолвила Оксана. — Моя однокурсница и подруга из кожи вон лезет, чтобы кое-как выжить с ребенком после развода. Известно, что «нет пророка в своем отечестве», потому сначала заграница, а тогда лишь родная Украина признает свои таланты. Возможно, я когда-то и вернусь, но только с лавровым венком на голове.

— М-да, как Басков! — подколола с иронией Виола.

— Нет, я не собираюсь менять свое амплуа с классики на клоунаду. Вокалисты делают это вынужденно, сама знаешь. Если есть возможность засветиться здесь, этим нельзя не воспользоваться. Так происходит и с писателями, и с художниками, и с музыкантами. И большинство из них остаются, украшая другие нации, другие культуры. А как же наша, украинская? Здесь уже все состоялось, все больше похоже на самодеятельность, чем на высокое искусство, хотя уровень исполнения практически недостижим. Поэтому и нарасхват наши жемчужины, наш генофонд. И мы уезжаем. Но нам жалко и больно покидать родные жилища, и родителей, и детей.

— У тебя остались в Киеве родители? — поинтересовалась Виола.

— Да. И брат с семьей. Но все они далеки от искусства. Отец с братом — учредители консалтинговой фирмы, поэтому им живется нормально. А я бы не хотела жить там за их счет, мне это отвратительно. Они меня понимают. Возвращаться не зовут и не поощряют. Да и когда тебе на Западе выдают приличную зарплату, оценив твой талант и заслуги, разве ж ты вернешься в забытую Богом и людьми Украину? Кто там ждет меня и что?! Чтобы оскудеть, работая на мизерную ставку или полторы, и подрабатывать изматывающими «халтурками»? Или давать частные уроки детям успешных бизнесменов, безразличным не только к искусству, но и ко всему, что их не веселит? Конечно, домой уже никто не возвращается. Глотнув свободы, которую дают высокие гонорары, наконец-то научившись уважать себя за себя же самого, наслаждаясь комфортабельностью и надежностью постиндустриального западного общества, ни один нормальный человек, а не то что только украинец, не вернется туда, где все поставлено с ног на голову. Где за все нужно платить тройную цену: за медицину, за учебу, за услуги чиновников в государственных учреждениях, за не экологически «чистую» еду.

— Ты не представляешь: в позапрошлом году капуста стоила наравне с бананами и апельсинами, — заметила Виола.

— Ну вот парадокс! И только за твою работу тебе никто ничего не платит. Потому что то, что платят, назвать деньгами язык не поворачивается! Хватает только на то, чтобы два раза в супермаркет сходить.

Понимаешь, большинство государств на Востоке нацелены не на решение проблем человека для его блага, а напротив. Они строят свое могущество за счет современного порабощения людей, не давая им взамен ничего стоящего. Насаждают совершенно идиотскую идеологию, мнимо восхищаясь жертвенностью ради Отчизны, выворачивая наизнанку все человеческие ценности. А ведь ценность-то главная — жизнь! И она у нас одна. Поэтому западный человек с недоумением относится к культу личности, к примеру, в Северной Корее, Турции, России… В современном мире есть масса возможностей реализовать себя, сделать гораздо больше для людей при жизни, нежели просто отдать эту жизнь за пустые обещания светлого будущего, умереть, так и не состоявшись. Или прожив в ожидании чуда. Большинство у нас так и прозябают.

А тут — мир возможностей. Мир выбора для активного человека. Поэтому и будут тянуться на Запад, если у нас ничего не изменится. Особенно это касается людей искусства. Потому что на самом деле нам безразлично, кто нас слушает, главное, чтобы публика была благодарной и понимающей. Чтобы музыканту не снились жуткие сны о пройденном жизненном пути непризнанного гения.

— О да. А вот получая высокие гонорары, не обязательно чувствовать себя exstraordinary[22], — поддержала собеседницу Виола. — Достаточно и того, что можешь себе многое позволить. У нас же обязательно нужно быть гением, но при этом едва выживать на копейки, влачить жалкое существование и жаловаться на свою никудышную жизнь, чтобы все сочувствовали, сетовали на украинскую недолю. И где ж эта правда?! Наверное, в том, что «если ты хочешь быть счастливым, то будь им».

«Каждый кузнец своей судьбы» — этим девизом, заимствованным у Юлия Цезаря, и стала руководствоваться Виола. Она ухватила за хвост удачу и шла вперед, не оглядываясь назад. Работу воспринимала как удовольствие. Поэтому никогда не чувствовала себя вымотанной, а только счастливой. Не зря говорят, что самая лучшая работа — это твое хобби. А когда увлечение начинает приносить доход, нельзя останавливаться и почивать на лаврах. Виола готова была заниматься и занималась до изнеможения ради достижения своей мечты. Ведь фортуна — дама капризная и любит только тех, кто стремится быть ее фаворитом.

Они еще долго сидели, как давние, хорошие подруги, вспоминая успешных музыкантов, которые заявили о себе на Западе. Большинство из них оказались общими знакомыми: Нетребко, Спиваков, Лукьянец.

— Скажи, Оксана, а если бы тебе предложили такую же ставку, как здесь, ты вернулась бы в Киев? — неожиданно поинтересовалась Виола.

— Конечно! — не задумываясь, ответила девушка. — Хотя это совершенно идиотское желание, ведь деньги — это еще не все.

 

Вчера совершили с Машкой обряд. Полное лунное затмение, тринадцатый день цикла и еще куча каких-то совсем не понятных Татьяне признаков должны были гарантировать действенность приворота. Боялась? Уже нет. Ей изрядно надоело прилагать массу разнообразных безрезультатных усилий с тех пор, как ее подруга взялась помочь вернуть мужа. Сожалела, что не осмелилась предпринять этот шаг сразу. Хотя Татьяну все еще лихорадило, но, по крайней мере, больше не тошнило. Когда вернулись из поездки в Карпаты, до утра не сомкнула глаз. И надорвала себе желудок.

— Ваша сдача, — к столику, за которым она пила негазированную минералку, подошла официантка.

— М-да. — Она даже не глянула в ее сторону.

Татьяна устала мысленно переживать вчерашний вечер. Ее опять начинало трясти. В этом же кафе два месяца тому назад она встретилась с Машкой, университетской однокурсницей. Не случайно. Перед этим она побывала в офисе «Пани Оляны».

Решив найти свою давнюю подругу, она первым делом направилась по адресу ее прежнего места жительства.

— Добрый день! — здоровается девушка лет двадцати пяти, сидящая за офисным столом. Она работает с какими-то документами. — Чем могу вам помочь?

— Добрый день, — отвечает Татьяна, с удивлением рассматривая бедлам, царящий в так называемом офисе. — Я разыскиваю одну женщину, Марию Варгу. Она раньше жила в этой квартире. Лет пятнадцать назад. Не знаете ли вы случайно, куда делись предыдущие владельцы?

— Простите, но я здесь не так давно работаю. Занимаюсь исключительно бухгалтерией, поэтому мне ничего не известно, — объясняет девушка, не поднимая глаз от бумаг.

— Жаль. А кроме вас тут никто больше не смог бы мне помочь? — переспрашивает Татьяна.

— К сожалению, я здесь одна. У нас сеть магазинчиков в разных торговых центрах. А тут располагается главная контора. Но кроме меня и пани Оляны, хозяйки, сюда никто не заглядывает.

— Тогда не могли бы вы поинтересоваться у своей хозяйки? Я приехала специально из Холодной Воды.

— Она очень не любит, когда ее лишний раз тревожат, — бухгалтер отрицательно качает головой. — Только, если она сама сюда позвонит.

— Тогда я вам оставлю свою визитку. — Татьяна вынимает карточку из покрытой стразами сумочки и кладет на стол.

— Хорошо. — Девушка прячет визитку в ящичек стола.

Таня, разочарованная, спускается по лестнице типового панельного дома в Зубре. Теперь остается одно: идти к кому-то постороннему за помощью или положиться на судьбу. Нет, это не для нее. Ни сидеть сложа руки, ни светиться где попало она не станет. Львов — большое село. Да и вообще мир тесен. Это — риск. Можно довериться только близкому человеку. Что ж, придется разыскивать Машку через ее село. До Тухли в Карпатах не слишком далеко. Она заводит свое авто.

— Алло? — удивляется Таня неизвестному набору цифр на дисплее.

— Танька? Богуцкая, это ты? — весело пищит трубка, назвав ее девичью фамилию.

— С кем я разговариваю? — сдержанно и холодно спрашивает.

— Ты что, уже мой голос забыла? А еще искала Марию Варгу.

— Машка! — наконец догадывается Татьяна. — А мне сказали…

— Так нужно. Там сидит очень хорошо обученная девица. Знает, кому что говорить и кого подпускать к телу, — по-видимому, улыбаясь, объясняет подруга. — У тебя какое-то дело? Или ты так, по старой памяти?

— Как у тебя со временем? — дипломатично задает вопрос Татьяна.

— Как раз освободилась. Я — в центре, в начале Личаковской.

— Замечательно. Давай через полчаса в кафе «На Соборной», напротив Галицкого. Знаешь?! — предлагает Таня.

— Ну ты даешь! В кафе около памятника королю Даниле через полчаса. Все, давай!

Пока Таня паркуется около условленного места, замечает среди посетителей заведения эффектную брюнетку с убийственным макияжем. Большие зеленые глаза густо подведены угольно-черным карандашом. Ресницы — длиной в полпальца, бордовая помада на губах и нарощенные ногти в тон. Эпатажные малиновые туфли на шпильке ярко блестят, подчеркивая элегантность дорогого белого брючного костюма. Она!

— А ты изменилась, Машка! — замечает Татьяна после приветствий и искренних объятий.

— Нравится? Не завидуй, от тебя тоже глаз не оторвешь. Да и в конце-то концов ты всегда у нас была девочка экстра-класса.

И летят, как дельтапланы, воспоминания о школе и о стремительных пяти годах на биофаке. Сплетничают обо всем, смеются и радуются, как дети, встрече.

— А потом? Чем ты занялась после вручения диплома? — интересуется наконец Татьяна.

— Пошла работать в Институт микробиологии на улице Зеленой, — отвечает Машка, затягиваясь сигаретой.

Дамская сигарета в ее тонких с длинными ногтями пальцах выглядит привлекательно, как в рекламе.

— Но проработала недолго, год или полтора. Потом заболела бабушка и потребовалось мое присутствие. Я вынуждена была все бросить. И поехать в горы. Бабка была при смерти полгода, — полушутя сообщает подруга, — то есть она уже чувствовала свой конец и должна была заблаговременно меня предупредить. И за это время она передала мне все свои знания. Ты же помнишь, кем она была. После ее похорон родители переехали в Тухлю. А я начала принимать у нас в квартире людей. Назвалась пани Оляной, ворожила и торговала оберегами.

— А ты не похожа на традиционную ворожею, — с улыбкой замечает Таня.

— Ну, во-первых, я не ворожея, — будто обижается Мария. — Я — карпатская мольфарка. А во-вторых, меньше смотри телевизор. Будешь и здоровее, и умнее, и времени свободного больше появится.

— Наверное, ты права. С телевизором — это просто засада. Живу в нем, смотрю какие-то дурацкие реалити-шоу, сериалы…

— Я знаю, о чем говорю, — усмехается Мария. — Итак, поначалу это дело мне даже нравилось, — продолжает ведьма. — Практически ничего не делаешь, а деньги текут рекой. Но это — обман. Устаешь от непрерывного потока людей: они, как макароны из друшлага, буквально виснут на тебе и просят решить все их проблемы. Работать над собой никто не хочет! Им говоришь: надо больше молиться, хотя бы иногда ходить в церковь, не завидовать, не делать пакостей, подлости. Но где там! Все равно. Один Господь Бог знает, сколько зла таится в людях! А они еще и удивляются, почему на них сваливаются несчастья и беды. Танька, я так устала выгребать эти нечистоты, что уже хотела бросить все и вернуться в село целебные травы собирать. Думала, стану только за счет знахарства жить. Я же и диплом народного целителя имею.

— Да ты что, правда?! Ну, ты молодчина, Машка. Так тебя родители сознательно отдали на биофак? Потому что у моих просто был знакомый декан, вот и запихнули.

— Ну вот, созналась! Мне это давно известно, — оскаливается ведьма крупными, почти как у лошади, белыми зубами. — А я тебе тогда не врала — хотела, чтобы мы вместе учились, вот и пошла. А вышло, что не случайно. Да и вообще случайностей в жизни не бывает. Все закономерно.

— Так ты теперь целительница?

— А то?! Человеческих судеб. Вот и ты ко мне не просто так в офис зашла: муж отбился от рук.

Татьяна неожиданно вздрагивает. По ее телу пробегает холодок и становится как-то не по себе от Марииной проницательности.

— Не дрожи! Доверься мне. Если нашла меня, то я тебе помогу, — пытается успокоить ее подруга.

— Да, я… Ты меня шокировала, — откровенно сознается Таня.

— Покажи-ка мне ее фотографию, — говорит со знанием дела Машка, почему-то отводя взгляд в сторону.

— Чью? — смущается Таня.

— Ты знаешь. Давай! — Она искоса смотрит на сумку подруги, лежащую на соседнем стуле.

Татьяна какой-то миг сомневается, а потом тянется за клатчем. Передает снимок в руки Марии и с надеждой умолкает.

— Красавица, падлюка! Это вы все вместе в Буковеле прошлой зимой?

— Ты все знаешь, — удивляется Таня. — Я даже…

— А теперь помолчи минутку, — деловым тоном приказывает подруга.

Она кладет фото на правую ладонь и прикрывает ее левой. Машка — левша с детства. Леворукость бывает и приобретенной, когда родители сознательно хотят больше развить у ребенка еще и правое полушарие мозга, полагая, что это даст ему дополнительные возможности в будущем. Но на самом деле это только осложняет жизнь. А вот Мария была настоящим самородком, вероятно, даже ребенком индиго.

Таня наблюдает, как подруга, нашептывая что-то и закрыв глаза, почти медитирует над фотографией. Она проводит рукой по ее поверхности несколько раз, будто что-то стряхивает с ладони. Затем отдает Татьяне снимок и в очередной раз закуривает. Молчит минуту или две. Не смотрит подруге в глаза. Та сидит, боясь пошевелиться, хотя ее терзает тревога и нетерпение.

— Очень сильная у тебя соперница, дорогая моя, — наконец выдыхает с дымом Мария. — Наверное, сама не знает, какой силой обладает. Она… она — из особенных.

— Что?! Тоже мольфарка? — с ужасом произносит Татьяна.

— О Боже мой! Нет, не волнуйся. Она к магии отношения не имеет. Но она умеет отдавать. Это очень ценное качество для человека. Оно всегда выручает дарителя в трудные часы. Мне сейчас идет какая-то скрипка или цветок. Не знаю, фиалка, что ли? Не понимаю, — морщит лоб ведунья.

— Ее зовут Виола, — объясняет Таня. — Помоги ее как-то устранить, чтобы она куда-то исчезла… Я не знаю, что делать. Мне хочется ее убить! — выпускает пар напоследок.

— Ну ты даешь! Это было бы проще всего. Но я такими вещами не занимаюсь. Я помогаю людям решать сложные жизненные задачи за соответствующее вознаграждение. Но заговоров на смерть я не делаю. Есть другие способы. Начнем медленно, пошалим немного, потреплем им обоим нервы.

— Это мы мне их потреплем. Я уже не в состоянии больше терпеть. Давай что-то радикальное! — убедительно просит Татьяна.

— Радикальное, говоришь? За радикальное придется платить высокую цену, — многозначительно предупреждает мольфарка.

— Я готова. Сколько?

Машка пренебрежительно смеется. Чувствует, как примитивно мыслит ее прежняя подруга. И решается пошутить.

— А сколько тебе не жаль? — хитро поглядывает в ее сторону. — Как дорого ты оценила мой вид? Вон там стоит мой кабриолет. Зимой езжу на джипе.

— Называй любую сумму. Я заплачу.

— Миллион дашь? — посерьезнев, прямо спрашивает Мария. — Результат гарантирую.

У Татьяны от оглашения такой суммы пересыхает в горле.

— Зеленых?! — потрясенно переспрашивает.

— А каких же еще?! Миллион американских рублей, конечно, — подтверждает без тени сарказма. — Ну, молчишь?

— Понимаешь, я сама никогда такую сумму наличными не видела. Даже не представляю, как мне столько собрать незаметно, — начинает объяснять Татьяна, внутренне возмущенная непомерными расценками Марии. — Разве как-то частями, на протяжении какого-то срока.

— Таня, я не банк: кредиты не выдаю. А девица тебе перешла дорогу такая, что не позавидуешь. Прихватит с собой не только твоего мужа. Поэтому думай!

Мария смотрит на свою бывшую однокурсницу пронизывающим взглядом, словно сканирует всю недостающую информацию, накопленную за минувшие годы. Татьяна это чувствует. Мария улыбается, думая про себя: «Трудно быть человеком, когда ты колдунья. Когда ты знаешь о других больше, чем они сами знают о себе. Когда ты можешь превратить их в марионеток и заставить играть по твоим правилам, полностью подчинив их жизнь себе. Стать их властелином. Трудно, очень трудно и смешно, когда эти наивные, глупые в своем невежестве и алчности люди доверяют свои судьбы каким-то потусторонним силам, абсолютно не желая самим решать свою судьбу. И как же тут не переступить ту черту, за которой стоят и вовсе страшные и недозволенные вещи? Таким людям кажется законным их желание, они считают требуемое принадлежащим им по праву. А это совсем не так! И ведь никого из них не интересует, каким таким невероятным образом все осуществляется. Не зная законов Вселенной, они грубо нарушают их, а потом удивляются: “За что, Господи?!” Используют опасную темную энергию для осуществления своей мечты, которую и сами в состоянии реализовать, а расплата за это — искалеченная жизнь, своя и своих близких. Предупреждать их бесполезно. В это никто просто не верит. Верят в чудесное получение испрошенного. Парадокс, но это так! Глупцы, истинные глупцы. Вот и Танька, хоть и образованная баба, а туда же со своей ревностью, недоверием… Хотя могла бы поинтересоваться причинно-следственной связью, но и она, к сожалению, не станет».

— Двести тысяч, — выдавливает из себя Татьяна, прервав размышления подруги.

Мария Варга хохочет так, что оборачиваются посетители за соседними столиками. Она запрокидывает назад голову, ее глубокое декольте с пышной грудью дрожит, заставляя поблескивать красивый серебристо-белый медальон. Татьяна сердито, с озадаченным выражением лица ожидает объяснений. Подруга, потешившись от души, прекращает нервно подергиваться и говорит, положив руку поверх ее руки:

— Расслабься, я пошутила. Просто хотела убедиться в твоей щедрости.

— Убедилась?! — раздраженно спрашивает Таня.

— Ты «кака была, така и осталась»! Дело не в деньгах. Мои услуги не из дешевых удовольствий, но для тебя это не такая уж и сумма, — объяснила и прибавила: — Моя бабушка сказала, что на мне закончится наш мольфарский род. Не сказала только почему. А теперь я это поняла: если сделаю то, о чем ты просишь, — это и будет мой конец.

— Ты же не можешь мне отказать? — разволновалась Таня, не обращая внимания на последние роковые слова подруги.

— Хм, не могу. И не потому, что ты мне как сестра. А потому, что это — моя судьба. Я попробую что-то облегчить и исправить. Хуже не будет… мне. Я и так не могу иметь детей. Но этого тебе никогда не понять. Потому мы будем действовать последовательно. Любовница Виктора — не случайная любовная связь. Их энергетика — тождественна, и биоритмы тоже. Но разорвать этот идеальный союз можно. Если ты не отступишь!

 

«Машка была права с самого начала!» — думала Татьяна. Ее совсем не беспокоили проблемы подруги. Ее осуждающие и глубоко сожалеющие взгляды, тоска в глазах. Конечно, Таня понимала, что Мария несет ответственность так же, как и она, за содеянное, но углубляться в ее проблемы желания не имела. Она была уверена в том, что каждый, независимо друг от друга, несет свой крест, и колдунья тоже — на то она и колдунья, чтобы и для нее потом наступил час расплаты. Может быть, это и выглядело со стороны цинично, но мало беспокоило Татьяну. «И зачем только были нужны эти наивные ритуалы с зашивкой волос под подкладку, подмешиванием каких-то настоев в питье. Ничего не помогло, ни на сотую долю!» Муж так и ходил с отсутствующим взглядом и избегал ее, ничего не менялось. Оставалась одна надежда на обряд приворота на Черной горе. Мольфарка обещала, что он начнет действовать через несколько дней, максимум через неделю. Поэтому ждать оставалось недолго.

Вечером Таня включила плазму в спальне. Процесс развода затягивался, потому что Виктор все-таки претендовал на имущество. Но именно это и было нужно Татьяне — время. Бесцельно переключая каналы, она не заметила, как мысленно погрузилась в воображаемые интимные сцены своего мужа с «той». Она представляла все в подробностях, ее больная фантазия бередила израненную душу каждой деталью поцелуя, прикосновения, объятий. Татьяна тяжело вздохнула. Она больше не могла терпеть эти адские муки, которым ее подвергало воспаленное воображение. Ненавидела их и себя.

Вот он заходит с ней в квартиру. Спешно сбрасывают верхнюю одежду. У нее великолепная фигура, соблазнительный смуглый цвет кожи, тяжелые черные волосы… Хотя, вообще-то, она коротышка… Он несет ее в спальню, начинает раздевать. Она, обольстительно выгибаясь, обвивает его шею руками.

— Не-ет! Я так больше не могу! — вскрикивает Татьяна, бросая пульт на пол. — Сойду с ума!

Она хватается за голову и, бормоча что-то себе под нос, спускается на кухню за снотворным.

Ей до сих пор страшно хочется повыдергивать волосы этой вертихвостке, но она чувствует, что этим ничего, кроме еще большей ненависти, от Виктора не добьется. Она не знала, где находилась квартира, которую он ей купил, и даже не пыталась узнать. Только заметила, что с их общего счета исчезла сумма с пятью нулями. На вопрос, куда делись деньги, ответил коротко, что должен же он иметь жилье, — и продолжал жить в гостинице! Значит, купил квартиру для нее. Это было уже слишком!

Татьяна нашла коробочку с лекарствами и всыпала несколько таблеток в рот. Запила их стаканом воды, а потом вдруг решила прочитать инструкцию. Глянула на часы — восемь вечера. В десять часов придет старший сын. Следовательно, она не останется одна, она мало чем рискует. А Виктор как раз уехал в Карпаты. Вероятно, и эта гадина там! Итак, все продумано.

Она глотает одну за другой таблетки, запивает водой. Нарочно переворачивает ящик с лекарствами, которые рассыпаются по полу. Этот кавардак хорошо виден от входных дверей — проверяет. Потом поднимается в спальню. Бросает опустошенную баночку на ночной столик, рядом ставит полупустую бутылку с водой. Взлохмачивает волосы, прямые по последней моде, и, упав на подушки, включает телевизор на большую громкость.

 

Осень просыпалась молочно-морозным утром. Вечером рисовала на пожухлой, словно старая дева, траве белые кружевные эскизы, которые дышали, разрастаясь, как живое существо. Как будто это случайный пришелец из космоса, а может, из параллельного мира разлегся тут, в Карпатах. Воздух, насыщенный ароматами хвои, недавнего дождя и прелых желтых листьев, глубоко проникал в Виолины легкие. Невозможно было надышаться! Горы багровели. Они уже почти сбросили лиственный наряд и на какой-то период перестали походить на холмы, покрытые зелеными махровыми полотенцами. Но так бывает всего лишь до первого хорошего снегопада. Тогда все заблестит, засияет, как в сказочном зимнем королевстве. Превратится в мечту из далекого детства, в пейзажи фантастической страны Нарния, созданной воображением Клайва Льюиса.

Виола стояла на балконе коттеджа, стилизованного под гуцульскую хату. Она до боли в глазах всматривалась в дорогу, которая змейкой вилась вдоль реки. Прут тихо плыл, не тревожа своим бурным с недавних пор нравом каменистые берега.

Виктор обещал приехать еще вчера. Вечером позвонил и предупредил, что задерживается на работе. В гостинице случился какой-то форс-мажор. «Какой?! Разве там мало администраторов? Вообще-то, речь идет о разделе имущества и при таких обстоятельствах может возникнуть любой вопрос. А это только в его компетенции, — успокаивала себя Виола. — И просила же его отдать им все! Это было бы справедливо», — думала она. Но Виктор упорствовал, убеждал, что имеет право на то, что сколотил за долгие годы, что заработал собственным трудом. А своих он и так не обидит, ни за что не смог бы. И с этим не будет никаких проблем. Уверял, что Татьяна все поняла, согласилась и не спорила больше. Говорила, что отпускает его, раз он так решил.

Но Виола думала иначе. Понимала, что их любовь не по правилам. И, чтобы откупиться, чтобы не накликать на себя сокрушающего людского гнева, умоляла Виктора отдать семье все. Чтобы им не за что было его упрекать, чтобы и он не упрекал себя. «Нам ничего не надо! Мы всего еще добьемся, — настаивала она. — Кто умеет терять, тот получает еще больше! А с нами невероятная сила, которая нас объединяет и помогает нам». Ничего не отвечал на это. Улыбался, целовал ее ладони и обнимал. Эти объятия были так пылки и горячи, как будто они были друг с другом в последний раз, словно расставались. Отдавали какой-то горечью, недосказанностью. Что-то будто сломалось в их отношениях. Вот росла себе травинка в поле, цвела, распространяя вокруг аромат, и вдруг ее надломили. И животворные соки, устремляющиеся вверх от корня, столкнулись с преградой в месте изгиба, а соцветие на верхушке стало получать питания все меньше и меньше.

У Виолы возникало ощущение, будто их мыслями и поступками кто-то руководит, кто-то коварный и дальновидный. Виктор стал опять задумчив, мечтателен. Чувствовала, что винит себя в чем-то, что его что-то гнетет. Он будто бредил посреди дня: мог внезапно отстраниться от происходящего и ни на что не реагировал. Спрашивала: в чем дело, не плохо ли ему с ней, случайно не передумал ли?.. Он возмущался и искренне, страстно уверял, что любит ее так, как никогда никого не любил и не будет любить. Рассказывал ей, какая она необыкновенная женщина: она — Диана, которую он встретил в горах, и одновременно бессоновская дива Плавалагуна, которую услышал на сцене, и Эммануэль, от которой просто сходил с ума. Сознавался, что только в ее глазах почувствовал себя настоящим властелином мира. Строил грандиозные планы на будущее, основанные на их общем триумфе. Виола и верила, и сомневалась в то же время. И в душе убеждала себя, что все недоразумения пройдут, канут в Лету, как только закончится тяжелый период развода. Только и всего.

Уже были готовы документы для переезда в Милан. Она подписала контракт на три года. Через два дня должны были лететь и хотели перед этим побыть несколько дней в Карпатах. Подзарядиться их энергией, отдохнуть от последних суетливых месяцев во Львове. Насладиться видами осенних гор.

Рыська еще спала в коттедже. Уже принесли завтрак. Пышные блины с маком и медом невыносимо аппетитно пахли на весь каминный зал. Шлейф их аромата тянулся даже на крыльцо, где стояла Виола.

Солнце поднималось все выше. Оно уже не испепеляло молодые горы своей жгучей летней страстью. Его лучи нежно скользили по верхушкам деревьев и мягко целовали все извилины и холмики, отражались от живого полотна реки и нежным теплом касались полуобнаженных ветвей.

После завтрака Орыся неожиданно спросила:

— Мам, а откуда взялись эти горы? Почему везде земля ровная, а тут торчит, как рваное платье?

— Ты смешная, — улыбнулась дочурке Виола. — Горы — это результат длительного процесса в земной коре…