Нарцисс в цепях Гамильтон Лорел

Глава 29

Мы решили этим заняться на задней террасе. Она у меня выходит на пару акров старого леса — никаких соседей, никто нас не увидит. К тому же терраса вдвое больше кухни и единственная часть дома без ковра на полу. Если оборотень перекинется на ковре, то ковер придется либо чистить паром, либо выбрасывать. На самом деле это не я вспомнила, что Грегори испортит ковер, — это сказал Натэниел. Его можно понять — скорее всего до прихода экономки чистить ковер пришлось бы ему — я вряд ли даже знаю, где у меня пылесос.

Грегори свернулся в клубок посреди террасы, положив голову на колени брата, обняв себя руками. Желтые волосы, бледные в свете луны, покрывали голый торс Стивена — он разделся, готовясь к перемене, чтобы сразу рвануть в лес вместе с братом. Это в предположении, что Грегори после перемены выживет. Шансы были пятьдесят на пятьдесят, что не так уж плохо, если за проигрыш расплачиваться деньгами, но если жизнью — то как-то кажется маловато.

Стивен взглянул на меня. Васильковые глаза в свете луны посеребрились. Вид у него был бледный, несколько воздушный. Лицо исказилось эмоциями, в глазах светился разум и воля, что со Стивеном бывало нечасто. Он был типичным подчиненным, хрупким в каждый миг своей жизни, но сейчас его глаза смотрели на меня требовательно и страдание искажало его лицо. Руки напряженно вцепились в тело брата, который так и лежал, свернувшись у него на коленях, в водопаде светлых волос на бледной коже. Грегори был гол в жаркую летнюю ночь, и я это только сейчас заметила. В этой наготе не было ничего эротического — была только абсолютная незащищенность.

Стивен смотрел на меня и каждой мышцей своего тела, выражением лица, глазами спрашивал то, что робость не давала ему спросить вслух. Не надо было телепатии, чтобы понять, чего он хочет. Спаси его, спаси моего брата, кричали его глаза. Говорить это вслух уже было не нужно.

Вивиан, такая же хрупкая, как Стивен, такая же подчиненная и робкая, все же это произнесла:

— Пожалуйста, попытайся вызвать его зверя. Хотя бы перед попыткой введения лекарств.

Я глянула на нее, и что-то в моем лице, наверное, ее напугало, потому что она рухнула на колени и поползла ко мне — не грациозно-крадучись, как ползают леопарды, а по-человечески — неуклюже, медленно, опустив голову и закатив глаза. Она демонстрировала подчиненное поведение леопарда, чего я терпеть не могла. Ощущать эту ее боль, будто я какой-то людоед, которого надо ублаготворить, — очень противно, но я не стала останавливать Вивиан. Ричард мне показал, что случается в группе оборотней, когда доминант отказывается быть доминантом.

Она подползла к моим ногам, стала тереться об меня телом, опустив голову. Обычно леопарды катаются у ног, как большие кошки, но Вивиан сегодня просто жалась к ногам, не как ласкающаяся кошка, а как испуганная собака. Я наклонилась погладить ее по волосам и услышала, как она тихо-тихо бормочет себе под нос: «Пожалуйста, пожалуйста!» Чтобы не обратить внимания на такую мольбу, надо быть даже холоднее меня.

— Все хорошо, Вивиан. Я попробую.

Она потерлась о мои штаны подбородком, задирая голову, глядя на меня снизу вверх, все еще как перепуганная собака. Вивиан всегда при мне робела, но такого сильного испуга я у нее еще не видела. Вряд ли дело было в пытках, которым подвергли Грегори. Скорее на нее произвело впечатление, как я превратила Элизабет в решето. И я не могла портить урок, рассказывая Вивиан, что в нее я стрелять не буду. Мерль и Калеб все слышали, и если мы действительно собираемся объединить парды, очень неплохо будет для начала, если я стану внушать страх.

Я посмотрела на ту сторону террасы и увидела, что Мерль внимательно за мной наблюдает. Он был все так же полностью одет — джинсы, сапоги, даже джинсовая куртка на голой груди, и шрам на животе блестел в свете луны как молния. Мы встретились глазами, и сила его взгляда, физический потенциал, дрожащий вокруг Мерля, заставили пошевелиться волосы у меня на затылке. Мне много лет приходилось иметь дело с опасными людьми и опасными чудовищами — Мерль принадлежал к обеим категориям. Если я смогу заставить его по-настоящему меня бояться, это будет отлично.

Калеб же начал сразу раздеваться вместе со всеми, и только мой протест, подкрепленный Мерлем, заставил его остаться в штанах. Он расхаживал по террасе босиком, сверкая колечками пирсинга в свете луны. Когда он глядел прямо на меня, кольцо в брови искрилось. А ходил он вокруг Черри, которая так и не оделась после купания вместе с Грегори. Высокая, не испытывающая от наготы неловкости, она просто не обращала на него внимания.

То, что он заметил ее наготу, было нарушением этикета оборотней. Наготу полагается замечать лишь тогда, когда тебя приглашают к сексу. В остальных случаях все прикидываются бесполыми, как Барби.

Зейн встал между Черри и кружащим Калебом и зарычал. Калеб засмеялся и отступил. Правильно. Не нужна мне еще одна головная боль в парде, а Калеба иначе не назовешь.

Доктор Лилиан стояла за мной, держа большой шприц наготове. За ее спиной стояли два охранника-крысолюда, Клодия и Игорь. Они меня удивили, когда на обратном пути в машине вооружились пистолетами. В лупанарии пистолеты запрещены, но для телохранителя это вещь незаменимая. Клодия засунула сзади за пояс десятимиллиметровую «беретту». Уже один этот факт показывал, насколько ее ладонь больше моей. Игорь надел наплечную кобуру с девятимиллиметровым «глоком». И то, и другое — оружие хорошее, и крысолюды обращались с ним умело. Рафаэль настоял, чтобы они остались со мной — на случай если у Джейкоба или его союзников возникнет мысль о превентивном ударе.

Клодия с Игорем стояли в классической позе телохранителя — руки сцеплены впереди, одна держит запястье другой. Поза свойственна мужчинам или спортсменам, но телохранители тоже ее любят. Будто держат себя за руку для уверенности.

Лица их ничего не выражали — они здесь были, чтобы защищать меня, а не Грегори.

Натэниел прислонился к перилам, одетый в шорты. Волосы его свешивались занавесом вокруг тела, еще не просохшие после ванны. Естественным путем они будут сохнуть еще неделю. Лицо Натэниела было безмятежным — почти дзеновское спокойствие, будто он истово верил, что я все устрою как надо. Из всех лиц это нервировало меня больше всего. Я привыкла, что меня боятся, но чтобы так тихо обожали — это еще предстоит привыкнуть.

Я опустила глаза на Вивиан — она все еще терлась о мою ногу. В глазах ее читался тот же страх, но еще и надежда.

Я погладила ее по щеке и улыбнулась ей:

— Сделаю, что смогу.

Она просияла. Вивиан всегда была красива, но когда она улыбалась, то будто выглядывала маленькая девочка, куда более радостная и свободная, чем Вивиан, которую я знала. Я очень ценила эту ее детскую улыбку, потому что видела не часто.

Я подошла к братьям. Стивен сидел на полу, держа на коленях голову Грегори, и смотрел на меня настороженно. Правой рукой он поглаживал Грегори спину, небольшими кругами, как гладят больного ребенка, приговаривая при этом, что все будет хорошо. По глазам Стивена было видно, что он в это не верит. Он не верил, что Грегори поправится, и это его пугало.

Я присела рядом и оказалась почти одного с ним роста. Встретив взгляд его светлых, требовательных глаз, я произнесла:

— Я его попытаюсь вылечить, Стивен.

Это Калеб, конечно, задал вопрос:

— Если Мика не смог его вылечить, почему ты думаешь, что у тебя получится?

Я даже не обернулась.

— Вреда не будет попробовать.

— Ты еще не встретила свое первое полнолуние, — напомнил Мерль. — Ты не сможешь исцелить его — пока что. Может быть, и никогда. Призыв к плоти для исцеления — талант редкий.

На Мерля я обернулась.

— Я не собираюсь призывать плоть. Я даже не знаю толком, как это делается.

— Тогда как ты будешь его лечить? — спросил Мерль.

— Мунином.

— Как же это призрак вервольфа будет лечить леопарда?

— Мне приходилось лечить леопардов мунином.

— Натэниела ты вылечила, — сказала Черри, — даже дважды, но больше никого.

— Если это действует на одного из вас, должно подействовать и на остальных.

Черри продолжала хмуриться.

— В чем дело?

— Ты лечишь с помощью Райны. Для нее все на свете — сплошной секс, и в этом смысле тебе желанен Натэниел. К Грегори тебя никогда не тянуло.

Я пожала плечами. Она озвучила почти те же сомнения, что были у меня, но когда свои сомнения слышишь вслух и от кого-то, они кажутся более серьезными. Я чувствовала себя и менее уверенно в том, что смогу, и более шлюховатой, потому что для исцеления нужна сексуальная тяга. Но свои моральные сомнения я переживу. Если я могу спасти и слух, и жизнь Грегори, то небольшое смущение — не слишком высокая за это цена.

Я глядела на Грегори, все еще свернувшегося в позе эмбриона на коленях у брата. Он держался за Стивена так, будто это была последняя надежная вещь во вселенной, и если выпустить ее из рук — пропадешь.

Я погладила его по волосам, и он повернул голову, чтобы взглянуть на меня сквозь спутанные светлые кудри. Я отодвинула их с его лица — как делают с детьми. Когда-то я ненавидела Грегори за те вещи, которые он делал еще при жизни Райны и Габриэля. Но сейчас они мертвы, и я знала, что, если бы у него был выбор, он бы и тогда не стал. Неужто он нарочно сделал меня Нимир-Ра? Глядя в его синие глаза, я не верила этому. Не по наивности — по уверенности, что Грегори просто не настолько самостоятелен. Чтобы решить, даже в долю секунды, так серьезно изменить положение вещей, нужно больше силы духа. Он бы обсуждал, просил совета, просил разрешения, но не принял бы самостоятельное решение без чьей бы то ни было подсказки. Я это о нем знала, а Ричард — нет.

Я взяла Грегори ладонями за щеки, приподняла его голову, чтобы он смотрел мне в глаза, не закатывая свои — это меня нервирует. Слишком это сервильно — на мой взгляд. Я разглядывала его красивое лицо, проходила глазами линию спины, закругление бедра, но ничего не чувствовала. Я понимала, что он красив, но слишком уж я приучила себя думать о своих леопардах как о существах для меня бесполых. Можно одновременно дружить и заниматься сексом, штука здесь в том, чтобы желать не просто трахнуть своего партнера, а хотеть, чтобы ему было хорошо эмоционально и физически. Если нарушить это правило и хотеть секса больше, чем счастья партнера, то дружба кончается. Любовником ты еще сможешь быть, но не другом.

Но дело было не только в этом. Черри была права: Грегори меня никогда в этом смысле не волновал. Вздохнув, я убрала руку.

— Что не так? — спросил Стивен.

— Он красивый мальчик, но...

— Но тебе для вожделения одной смазливой рожицы недостаточно.

Я пожала плечами:

— Моя жизнь могла бы быть проще, будь это не так, но увы.

— Я помню, мне пришлось долго тебя уговаривать первый раз, чтобы ты вылечила Натэниела, — сказал он тихо.

— Я тоже помню, — кивнула я.

Грегори сел, глядя на нас обоих — наверное, пытался читать по губам. Что-то отчаянное было в его попытках расшифровать, что мы говорим. Боже, дай мне ему помочь!

— Он для меня скорее ребенок — не хочу никого обидеть.

— Ты для него родительница, а не соблазнитель — в этом ничего плохого нет. Извиняться не за что.

Черри подошла и присела рядом с нами, изогнув длинное тело грациозной линией.

— Ты ведь сегодня в лупанарии вызвала Райну без всякого вожделения?

Я кивнула:

— Иногда я могу вызвать мунин Райны, бывает, даже против моего желания, но она всегда требует цену за то, чтобы уйти.

— Сегодня в лупанарии ты никого не соблазнила, — сказала Черри.

— Нет, но я чуть не устроила драку, когда двинула Ричарда, и отчасти это была работа Райны. Она радуется, когда я выхожу из себя, и... и она сегодня встревожилась за стаю. Ей не нравится, что сотворил Ричард. Думаю, она поэтому и снизила свои требования.

— А мы ей безразличны — в отличие от волков.

— Да.

— Чего ты боишься? — спросил Стивен. — Что ты совратишь Грегори?

Я покачала головой:

— Нет. Я боюсь, что это сделает Райна.

— В лесу ты исцелила Натэниела и ничего страшного с ним не сделала, — напомнила Черри.

— Нет, но тогда меня уравновешивали Ричард и стая, помогли посредством меток ее сдержать. Без внешней поддержки идеи Райны насчет платы могут оказаться более грязными.

— Что значит «грязными»? — спросил Стивен.

— Секс, кровь, насилие. — Я пожала плечами. — Грязь.

— Здесь с тобой пард, — сказала Черри. — Можешь использовать нас как противовес.

Правду сказать, без Мики я не была уверена, что это получится. Как Ричард был моей дверью к волкам, так и Мика был моей дверью к леопардам. Был ли? Я продолжала думать, как в случае Ричарда и Жан-Клода: будто я — снаружи, а каждый из них — мой пропуск внутрь. Но что, если я уже реально королева леопардов? Если я действительно Нимир-Ра, то тогда и без Мики должно получиться. Я поняла, что продолжаю в этом сомневаться, продолжаю надеяться, что не покроюсь шерстью в ближайшее полнолуние. Сколько бы ни было свидетельств обратного, мне хотелось в это верить. Может быть, я просто не хочу поверить в правду — но Грегори вылечить я хочу. От души. От сердца.

Я посмотрела на них на всех и поняла, что Черри права. Если я Нимир-Ра, то у меня есть все, чтобы себя уравновесить. Если я не Нимир-Ра, то ничего не выйдет. Так что мы теряем? Я посмотрела на Стивена и Грегори, на их одинаковые лица, напуганные глаза, и точно поняла, что мы потеряем, если я не попробую.

Я сняла кобуру «приятель дяди Майка» вместе с «файрстаром» и огляделась. Если я собираюсь вызывать леопарда, то не хочу волноваться насчет пистолета.

Я жестом подозвала крысолюдку Клодию. Поскольку я все еще сидела на полу, она возвышалась надо мной как башня — всего на два дюйма короче Дольфа. Не могла не признать, что это производит впечатление, тем более что она женщина.

Я протянула ей кобуру, она взяла.

— Постарайся, чтобы никто не получил отсюда пулю.

Она сдвинула брови:

— Ты думаешь, кто-нибудь попробует завладеть пистолетом?

— Может быть, я.

Она сильнее нахмурилась:

— Я не поняла.

— Райна любит насилие. Я стараюсь не иметь под рукой пистолет, когда вызываю ее мунина.

Клодия решила уточнить:

— То есть она может заставить тебя в кого-нибудь выстрелить?

Я кивнула.

— Она уже пробовала?

Я снова кивнула:

— В Теннеси, когда я тренировалась вызывать мунинов.

Клодия покачала головой:

— В лупанарии ты вроде бы этого не боялась?

— Я могу ее вызвать раз, и все обойдется — наверное. Но если вызывать ее слишком часто, слишком подряд, она вроде как становится... сильнее, или просто я устаю сопротивляться.

— Она при жизни была отъявленной стервой, — сказала Клодия.

— И смерть здесь ничего не изменила, — добавила я.

Она поежилась:

— Хорошо, что у крысолюдов ничего нет похожего на мунинов. От мысли о другом существе внутри меня у меня мурашки по коже.

— И у меня, — согласилась я.

Она посмотрела задумчиво:

— Пистолет я посторожу. Чем еще мы с Игорем можем помочь?

Я подумала, но на ум пришло только одно:

— Если леопарды меня не сдержат, проследи, чтобы я ни на кого не напала.

— А насколько сильно это будет? — спросила она.

Я пожала плечами:

— Раньше это бы меня вообще не беспокоило, но в последний раз, когда я ее вызывала, она свой фунт мяса не получила, и секса тоже. Дать по морде Ричарду ей было приятно, но... — Я попыталась подыскать объяснение. — Я ее три раза подряд вызывала для практики, и никого при этом не совратила и не порезала. Мы с моей учительницей Марианной обе подумали, что я научилась ее держать в узде. Но когда я вызвала ее четвертый раз, она такое устроила, что мало нам не показалось — такого еще не было. Когда имеешь дело с Райной, либо платишь, либо оказываешься у нее в долгу, а тогда начинает идти процент, по которому платить чертовски трудно.

— Не надо ли тогда и ножи мне отдать? — спросила Клодия.

Она была права. Я сняла ножны, сложила их и передала ей.

— Я думал, что ты с этой фигней умеешь справляться. — Калеб стоял чуть позади и сбоку Клодии. Поглядывал он на нее так, будто прикидывал: как она отреагирует, если он на нее попытается залезть? Мне почти хотелось, чтобы он попробовал, поскольку я абсолютно не сомневалась, что тогда произойдет, и еще больше была уверена, что мне это понравится. Должен этого типа кто-то проучить.

— Умею.

— Тогда к чему эти предосторожности?

Я бы могла ему рассказать, что было тогда в Теннеси, когда мунин Райны чуть не устроил бунт в стае Верна, затеяв игру в догонялки с изнасилованием, а водить надо было мне. Но я промолчала. Вместо этого я сказала ему:

— Если хочешь, чтобы от тебя была польза, встань в сторонке и помолчи в тряпочку.

Он открыл рот для какой-то еще остроумной реплики, но Мерль сказал:

— Калеб, сделай как она сказала.

Произнесено было негромко, очень спокойно, но этот тихий голос подействовал на Калеба как заклинание.

— Конечно, Мерль. Как скажешь. — И он отошел поближе к доктору Лилиан и Игорю.

Я повернулась к Мерлю:

— Благодарю.

Он только наклонил голову.

— Я так понимаю, что ты просишь меня подождать с инъекцией, — сказала Лилиан.

— Да, — кивнула я.

Она повернулась и вышла сквозь раздвижную стеклянную дверь, в темный дом. Все прочие остались стоять, глядя на меня. Даже Калеб, прислонясь к перилам и скрестив руки на груди, готовился смотреть представление.

Я сбросила рубашку и скорее ощутила, чем увидела, реакцию публики — как ветер по полю пшеницы, непроизвольную реакцию. Никогда я не раздеваюсь на публике, кроме абсолютно необходимых случаев. Черный лифчик, который был на мне, закрывал больше, чем типовой купальник, но показываться посторонним в белье — что-то есть в этом такое, что заставляет стесняться хорошо воспитанную девушку.

— Черные кружева! Какая прелесть, — прокомментировал Калеб.

Я хотела ответить, но Мерль меня опередил:

— Калеб, заткнись. И не заставляй меня повторять еще раз.

Калеб вжался в перила, обнял себя руками и надулся в обиженной гримасе, от чего стал выглядеть еще моложе, чем был.

— Продолжай, — сказал Мерль. — Он тебе больше не помешает.

Я посмотрела на него. Нехорошо, если он будет и дальше вмешиваться. Это подрывает мой авторитет — да, но раз я не знаю, есть ли у меня какая-нибудь власть над Калебом и соответствующий авторитет, то ничего страшного. Однако меня это раздражало, и я не очень понимала, как реагировать.

— Я ценю твою помощь, но если нашим пардам предстоит слиться, то Калеб должен научиться уважать меня, а не только тебя.

— Ты отказываешься от моей помощи?

— Сегодня главное — вылечить Грегори, но нам с Калебом все равно придется научиться понимать друг друга.

— Ты и его собираешься подстрелить?

Я попыталась прочесть его мысли по глазам — и не смогла. Непроницаемость с некоторой степенью враждебности.

— Ты думаешь, это надо будет?

Он едва заметно улыбнулся:

— Быть может.

Я тоже улыбнулась — чуть-чуть:

— Как раз этого мне и не хватало — еще одного разгильдяя в парде.

Улыбка его исчезла, как стертая рукой.

— Мы не твои коты, Анита. Пока что.

— Как скажешь, — пожала плечами я.

— Мы не твои.

Глядя на его лицо, я заметила, как пробежало по нему какое-то выражение. Будь свет луны поярче, я бы могла понять, что это.

— Почему тебя так беспокоит мысль, что я буду у власти?

— Меня она совершенно не беспокоит, — ответил он, качнув головой.

— Так в чем же дело?

Он снова мотнул головой:

— Что меня действительно беспокоит — это как бы ты не взяла власть и потом не потерпела неудачу — настоящую, тяжелую неудачу.