Женщины могут все Робертс Нора

— О'кей.

София хотела сказать что-то ядовитое, но небрежное согласие Тая заставило ее закрыть рот.

— О'кей, — выдавила она. — Чудесно.

— О'кей, чудесно. Знаешь, мы отстаем от итальянцев на несколько недель. Похоже, они уже заканчивают посадку новых растений. Вчера я говорил с одним работягой. Он сказал, что погода здесь стояла хорошая, за несколько недель не было ни одного заморозка и началось новое цветение. Если во время цветения не ударит мороз, завязывание пройдет нормально. То есть превращение цветов в ягоды.

— Я знаю, что такое завязывание, — сквозь зубы ответила София.

— Это я так, чтобы поддержать разговор.

Он свернул с шоссе и поехал между невысокими холмами.

— Красивые места. Я не был здесь несколько лет. И никогда не видел их в начале весны.

София их видела, но почти забыла. Спокойная зелень холмов приятно контрастировала с разноцветными домиками; вдоль склонов тянулись аккуратные длинные ряды. Поля подсолнечника ждали лета, далекие горы отбрасывали тень на голубое небо.

О многолюдных Венеции и Милане здесь напоминали только шоссейные указатели. Тут упорно билось маленькое сердце Италии. Земля, напоенная дождем.

Местные виноградники, ее корни и судьба, были разбиты Чезаре Джамбелли, который посадил здесь свою первую лозу. «От простой мечты к великому плану, — думала она. — От скромного семейного предприятия до транснациональной империи».

И сейчас, когда эта империя оказалась под угрозой, она, София, сделает все, чтобы защитить ее.

Она видела винодельню — первоначальное здание и многочисленные пристройки к нему. Фундамент этой винодельни заложил ее прапрадед. Потом сын расширил ее, а остальное достроила дочь сына. «В один прекрасный день я займу ее место», — подумала София.

Полями, раскинувшимися во все стороны, правил castello, стоявший на вершине холма. Величественный и изящный, с фасадом, украшенным колоннами, с рядами балконов, с высокими стрельчатыми окнами, он казался ожившим заветом предков.

Тайлер остановил машину перед домом. На деревьях, росших вокруг дома, уже проклюнулись почки.

— Потрясающее место, — просто сказал он и вылез из машины.

София, не торопясь, последовала его примеру, вдохнула в себя свежий, напоенный запахом первой зелени воздух и залюбовалась открывшимся ей видом. Стены, покрытые декоративной мозаикой, обвивал дикий виноград. Пышно цвела старая груша; лепестки летели по ветру, как снег. Внезапно София вспомнила вкус его плодов, простой и сладкий, и то, как по ее подбородку тек сок, когда она с матерью шла вдоль рядов виноградника.

— Ты хотел, чтобы я это почувствовала… — сказала она Таю, стоявшему по другую сторону машины. — Неужели ты всерьез думал, что я ничего не чувствую? — Она прижала к сердцу кулак. — Или не чувствовала раньше?

— Софи… — дружеским тоном сказал он, опершись о капот. — Я знаю, что ты умеешь чувствовать. Но тревоги могли заставить тебя кое-что забыть. Во всяком случае, сейчас. Слишком трудно сосредоточиться. Теряется общая картина.

— Значит, ты вытащил меня из венецианского пентхауса, чтобы я увидела общую картину?

— В частности. Софи, настало время цветения. Что бы ни было, а растения цветут. Разве можно пропустить такое?

Тайлер подошел к багажнику и открыл его.

— Это что, метафора? — спросила София, присоединяясь к нему и доставая свой любимый компьютер.

— Послушай, я простой фермер. Откуда мне знать, что такое метафора?

— Ага, простой фермер. Поцелуй меня в задницу. — Она накинула на плечо ремень чемоданчика и потянулась за кейсом.

— Извини, но я больше не могу думать о твоей заднице. — Тай вынул свой чемодан и бросил недовольный взгляд на ее вещи. — Почему твой чемодан всегда вдвое больше моего и втрое тяжелее? Я крупнее тебя.

— Потому что я женщина. — Она опустила ресницы. — Наверно, я должна извиниться перед тобой.

— За что? — Он вынул ее чемодан. — На самом деле ты так не считаешь.

— Нет, считаю. Так что давай мириться. — Она открыла чемодан, вынула оттуда косметичку и неторопливо отошла в сторону.

Пилар открыла дверь. По крайней мере, на этот раз она ждала их.

— Детектив Клермонт, детектив Мейгир, спасибо за приезд. Она отошла в сторону, пропустила их и жестом пригласила в гостиную.

— Прекрасный день для поездки за город, — продолжила Пилар. — Но я знаю, как вы заняты. Поэтому прошу прощения за то, что отнимаю у вас время и доставляю лишние хлопоты.

Кофе и печенье были приготовлены заранее. Пока копы садились, Пилар стала накрывать на стол. Когда она отвернулась, Клермонт и Мейгир обменялись взглядами, и Морин пожала плечами.

— Чем мы можем быть вам полезны, госпожа Джамбелли?

— Я надеюсь, что вы подбодрите меня. Хотя знаю, что это не ваша работа. — Пилар передала им чашки. Мейгир удивило, что она запомнила их вкусы.

— И как, по-вашему, мы можем это сделать? — спросил. Клермонт.

— Я догадываюсь, что ваш департамент связан с итальянскими властями. — Пилар села, но не притронулась к своей чашке. Она начинала нервничать. — Наверно, вы уже знаете, что моя мать пользуется там некоторым влиянием. Лейтенант Де Марко сообщил нам некоторые предварительные данные. Я знаю, что мой двоюродный брат вчера разговаривал по телефону с Джереми Деморне и что Джерри сообщил об этом-звонке нью-йоркской полиции. Джерри был настолько любезен, что позвонил моему отчиму и говорил с ним лично.

— Если вы так хорошо информированы, я не знаю, чем мы можем вам помочь.

— Детектив Клермонт, это моя семья… — Пилар немного помолчала. — Насколько я знаю, полиция в конце концов определила, что звонили из района озера Комо. Но когда за Донато приехали, чтобы посадить в тюрьму, его уже там не было. Я хотела узнать, не считаете ли вы, что мой кузен убил моего… убил Энтони Авано.

— Госпожа Джамбелли… — Мейгир отставила чашку. — Мы не занимаемся умозаключениями. Мы собираем улики.

— Мы с вами знакомы несколько месяцев. Вы интересовались моей личной жизнью, вникали во все подробности. Хотя я понимаю, что специфика вашей работы требует определенного отстранения, но прошу вашего сочувствия. Возможно, Донато еще в Италии. Моя дочь в Италии, детектив Мейгир. Человека, который мне очень дорог, едва не убили. Человек, женой которого я была половину жизни, мертв. Мой единственный ребенок находится в шести тысячах миль отсюда. Пожалуйста, не оставляйте меня без помощи.

— Госпожа Джамбелли…

— Алекс, — перебила его Морин. — Пилар, мне очень жаль, но я не могу сказать то, что вам хотелось бы услышать. Просто потому, что ответа у меня нет. Вы знаете своего кузена лучше, чем я. Расскажите о нем.

— Я уже несколько дней не думаю ни о чем другом, — начала Пилар. — Не могу сказать, что мы были близки и что я знала его насквозь. Еще неделю назад я сказала бы: бедняга Донато. Конечно, он глуповат, но сердце у него доброе. А сейчас не приходится сомневаться, что он вор, что он вступил в заговор с чег ловеком, за которым я была замужем, и обкрадывал женщину, которая давала им зарабатывать на жизнь.

Она взяла чашку, пытаясь чем-то занять руки.

— Крал у меня. У моей дочери. Но даже зная это, я не могу представить себе, что он сидит в гостиной Софи, смотрит в лицо человеку, которого знал все эти годы, и убивает его. Не могу представить себе Дона с пистолетом в руках. То ли потому, что это на него не похоже, то ли потому, что это невозможно вынести.

— Вы боитесь, что он может напасть на вашу дочь. Но у него нет для этого причин.

— Если Дон сделал все это, то причиной для него может быть сам факт ее существования.

Крис Дрейк, сидевшая в своем кабинете за закрытой дверью, сходила с ума от злости. Джамбелли во главе с этой сучкой Софией все еще пытались уничтожить ее. Натравили на нее копов, думала она, в бессильной ярости колотя кулаком по раскрытой ладони. Ни черта это им не даст! Они надеются застать ее врасплох, пришить ей убийство Тони. А заодно отравление вина и попытку пристрелить Каттера в Венеции.

Дрожа от гнева, она открыла пузырек и не запивая проглотила таблетку успокоительного.

Копы не смогут доказать, что именно она толкнула Софию на галерее. Не смогут доказать ничего. Да, она спала с Тони, ну и что? Это не преступление. Он хорошо относился к ней, ценил и понимал то, что ею двигало.

Он давал ей обещания, которых не мог выполнить. А три суки Джамбелли знали это. Низкий обманщик, в сердцах подумала Крис. Если бы он послушал ее, они составили бы неплохую команду. Но Тони женился на этой шлюхе Рене. Позволил уговорить себя.

Нет, во всем виноваты Джамбелли, напомнила она себе. Именно они устроили так, чтобы эта стерва Рене Фокс тоже узнала о ее существовании. А теперь ее имя треплют все газеты. И коллеги косятся.

Так же, как было у Джамбелли.

Нет уж! Она слишком долго и упорно работала, чтобы позволить этим итальяшкам испортить ей карьеру. Может быть, без поддержки Джерри ее и выгнали бы на улицу. Но, слава богу, он заступается за нее. Понимает, что она была всего лишь жертвой.

Она передала ему всю служебную информацию, которой владела. И в результате вылетела с работы. «Ла Кер» будет бороться за нее. Джерри говорил об этом с самого начала. Ее здесь ценят.

«Ла Кер» даст ей все, о чем она мечтала. Престиж, власть, . высокий пост, деньги. К сорока годам она войдет в сотню самых известных деловых женщин. И станет самой знаменитой из женщин-служащих.

Но не потому, что кто-то преподнесет ей это на блюдечке. А потому, что она заслужит это.

И все же этого будет недостаточно. Недостаточно, чтобы компенсировать допросы полицейских, клевету в прессе и оскорбления, которые она терпела, работая у Джамбелли.

Компания скоро рухнет. Но перед концом вся эта семейка будет дрожать мелкой дрожью. И она, Крис, знает, как это сделать.

Перелет через океан и весь Американский континент был долгим. Почти все это время Дэвид спал, а когда подбадривал себя кофе, то звонил и узнавал последние новости. Он поговорил с Эли, узнал, что случилось в Италии за время его отсутствия, но жалел, что не застал ни Пилар, ни детей.

Он хотел домой. Когда самолет приземлился в аэропорту Напы, Дэвиду не терпелось как можно скорее преодолеть последний небольшой отрезок пути, отделявший его от виллы.

Он пошел по гудрону туда, где должна была ждать машина с шофером.

— Папа!

Из дверей лимузина выскочили Тео и Мадди. Дэвида захлестнула волна чувств, заставив выпустить из рук кейс и устремиться к ним навстречу. Здоровой рукой он обхватил Мадди, но ощутил боль в плече, когда попытался обнять Тео, острая боль в плече напомнила ему о ране.

— Извини. Это крыло у меня не очень…

Тео поцеловал его, и Дэвид почувствовал удивление и радость. Когда его мальчик делал такое в последний раз?

— Господи, как я рад вас видеть! — Он прижался губами к волосам дочери и оперся о плечо сына. — Господи, как я рад…

— Никогда больше так не делай. — Мадди продолжала прижиматься лицом к его груди. Она ощущала его запах, слышала, как бьется его сердце. — Никогда.

— Согласен. Не плачь, малышка. Теперь все в порядке. Тео, боявшийся расплакаться, отстранился и откашлялся.

— Что ты нам привез?

— Ты, наверное, мечтал о «Феррари»?

— Черт побери, папа! Я… Не может быть! — Он посмотрел на самолет так, словно ждал, что оттуда вот-вот выгрузят шикарную итальянскую спортивную машину.

— Вот и продолжай. Но в моих чемоданах действительно есть пара вещиц, которая там поместилась. А чемоданы там. — Дэвид кивком указал направление.

— Ага…

— И если ты потащишь их как мой верный раб, в этот уикэнд мы поедем покупать машину.

У Тео отвисла челюсть.

— Шутишь?

— Насчет «Феррари» шучу, а так нет.

— Клево! Слушай, почему в тебя не выстрелили раньше?

— Остряк-самоучка. Как же хорошо дома! Давайте-ка выберемся отсюда и… — Он посмотрел на машину и осекся.

Рядом с лимузином стояла Пилар. Ветер развевал ее волосы. Когда их взгляды встретились, она пошла к нему. А потом побежала.

Мадди заметила ее и отошла в сторону, сделав первый робкий шаг к взрослой жизни.

— Какой смысл теперь лить слезы? — спросил Тео, когда Пилар вцепилась в их отца и зарыдала.

— Когда речь идет о чем-то важном, женщины ждут, пока все кончится, и только потом начинают плакать. — Мадди следила за тем, как отец уткнулся лицом в волосы Пилар. — А тут дело важное.

Час спустя он сидел на диване в гостиной и пил десятую чашку чая. Мадди примостилась у ног Дэвида, положив голову на его колено и поигрывая ожерельем, которое он привез ей из Венеции. Это была не девчачья безделушка (в таких вещах она разбиралась), а настоящее произведение ювелирного искусства.

Тео не снимал фирменных очков от солнца и время от времени косился в зеркало, восхищаясь своей по-европейски невозмутимой внешностью.

— Ну вот… Теперь у меня не болит за тебя душа, и я могу спокойно уйти. — Пилар перегнулась через спинку дивана и провела губами по волосам Дэвида. — Добро пожаловать домой.

Хотя Пилар имела перед ним преимущество, но здоровая рука Дэвида была достаточно быстрой. Он поймал Пилар за запястье.

— Зачем торопиться?

— У тебя был трудный день. Ребятки, на вилле будут без вас скучать, — сказала она Мадди и Тео. — Приходите почаще.

Мадди потерлась щекой об отцовское колено, не сводя глаз с лица Пилар.

— Папа, а ты привез госпоже Джамбелли подарок из Венеции?

— Честно говоря, да.

— Я очень рада. — Пилар слегка сжала его здоровое плечо. — Отдашь его завтра. Сейчас тебе нужно отдохнуть.

— Я отдыхал шесть тысяч миль. И чай в меня больше не лезет. Пожалуйста, отнеси оставшееся на кухню. Мне нужно минутку побыть с детьми наедине.

— Конечно. Я позвоню утром и узнаю, как ты себя чувствуешь.

— Не убегай, — сказал Дэвид, когда она взялась за поднос. — Подожди немного.

Он заерзал на диване, пытаясь найти нужные слова.

— Послушайте… Тео, присядь на минутку.

Тео, перед глазами которого стояли спортивные машины, послушно опустился на диван.

— Может быть, посмотрим «Конвертибл»? Будет здорово проехаться со спущенной крышей. Ребята просто упадут!

— Кончай болтать, Тео. — Мадди поднялась и положила руки на колени отца. — Если ты скажешь, что собираешься катать на машине девчонок, то на «Конвертибл» можешь не рассчитывать. А теперь помолчи и дай папе сказать, что он хочет жениться на госпоже Джамбелли.

Улыбка, с которой Дэвид слушал эту тираду, тут же увяла.

— Как ты догадалась? — спросил он. — Это нечестно.

— Простая логика. Ты ведь хотел сказать именно это, правда?

— Я хотел поговорить с вами об этом. Есть смысл продолжать?

— Папа… — Тео по-мужски хлопнул его по плечу. — Это клево.

— Спасибо, Тео. А ты, Мадди?

— Если у человека есть семья, считается, что он не должен бросать ее. Но некоторые…

— Мадди…

— Подожди. — Девочка покачала головой. — Я хочу сказать, что она останется с нами, потому что хочет этого. Может быть, иногда это лучше.

Несколько минут спустя он провожал Пилар через виноградник. Начинала вставать луна.

— Дэвид, честное слово, я знаю дорогу. Тебе не следовало выходить из дома. Вечер прохладный.

— Мне нужен свежий воздух, физические упражнения и время побыть с тобой наедине.

— Мадди и Тео нужна моральная поддержка.

— А тебе?

Их пальцы сплелись.

— Теперь мне намного легче. Я не собиралась раскисать в аэропорту. И клянусь, что этого больше не повторится.

Когда они добрались до сада, Дэвид поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Помнишь ту первую ночь? Именно здесь мы с тобой столкнулись. О боже, ты была великолепна. Дрожала от гнева. И разговаривала сама с собой.

— Я решила тайком выкурить сигарету, — вспомнила Пилар. — И очень смутилась, когда меня застал новый главный менеджер.

— Новый и ужасно симпатичный главный менеджер.

— Да, верно.

Дэвид остановился и бережно привлек ее к себе.

— В ту ночь я очень хотел прикоснуться к тебе. Теперь я могу сделать это. — Он провел пальцами по ее щеке. — Я люблю тебя, Пилар.

— Дэвид… Я тоже люблю тебя.

— Я звонил тебе с площади Святого Марка. Говорил с тобой, а в это время играла музыка и наступали сумерки. Помнишь?

— Конечно, помню. Это был тот самый вечер, когда…

— Тс-с… — Он приложил палец к ее губам. — Когда разговор закончился, я долго сидел там, думая о тебе. И кое-что понял. — Он вынул из кармана коробочку.

Пилар отпрянула. Ее грудь сдавил свинцовый страх.

— Ох, Дэвид… Подожди.

— Не говори «нет». Не старайся быть благоразумной и здравомыслящей. Просто выйди за меня. — Он на мгновение замолчал, а потом издал досадливый смешок. — Никак не открою эту проклятую коробку. Помоги мне, ладно?

На его золотистые волосы падал отсвет ярких серебряных звезд. Его темно-синие глаза были полны любви и смеха. Дыхание Пилар участилось, и она ощутила слабый аромат жасмина и ранних роз. Как красиво, подумала она. Так красиво, что даже страшно.

— Дэвид, мы оба уже были женаты и оба знаем, что часто из этого не выходит ничего хорошего. У тебя двое детей, которые однажды испытали боль…

— Но мы оба знаем, что для счастливой семейной жизни нужны старания двух людей. Ты не причинишь новой боли детям, ибо даже моя странная и удивительная дочь только что сказала мне, что ты останешься с нами не потому, что так нужно, а потому, что ты сама хочешь этого. И что так лучше.

Часть тяжести свалилась с ее души.

— Она так сказала?

— Да. А Тео, немногословный, как настоящий мужчина, заявил, что это клево.

У Пилар защипало в глазах, но она сдержалась. Время для слез было неподходящее.

— Ты пообещал купить ему машину. Теперь он скажет все, что тебе захочется.

— Знаешь, за что я люблю тебя? За то, что ты знаешь моего сына как облупленного.

— Дэвид, мне почти пятьдесят. Он только улыбнулся.

— И что же?

— И я… — Внезапно она почувствовала себя последней дурой. — Могу только повторить сказанное.

— О'кей, ты уже старая. Я понял.

— Я не намного старше, чем… — На этот раз Пилар осеклась и шумно выдохнула, услышав его смех. — Ничего не соображаю.

— Вот и хорошо. Пилар, давай договоримся. Что бы ни было написано в твоей метрике, что бы ты ни сделала, и не сделала до сих пор, я все равно люблю тебя. Хочу жить с тобой до конца моих дней. Хочу, чтобы моя семья стала твоей, а твоя — моей. А теперь помоги мне открыть эту чертову коробку.

— Сейчас. — Пилар думала, что ее пальцы будут дрожать, но этого не случилось. Тяжесть в груди исчезла, сменившись небывалой легкостью. — Красивое. — Она пересчитала камни и поняла их смысл. — Само совершенство.

Дэвид вынул кольцо из коробочки и надел его на палец Пилар.

— Мне тоже так показалось.

Когда Пилар вошла в дом, Эли стоял на кухне и кипятил чайник.

— Как себя чувствует Дэвид?

— Похоже, неплохо. Во всяком случае, лучше, чем я ожидала. — Пилар потрогала новое кольцо, по праву украшавшее ее палец. — Просто ему нужно отдохнуть.

— Как и нам всем. — Эли вздохнул. — Твоя мать у себя в кабинете. Я волнуюсь за нее, Пилар. Сегодня она едва притронулась к еде.

— Я поднимусь и отнесу ей чаю. — Пилар погладила его по спине. — Эли, мы справимся.

— Знаю. Верю. Но какой ценой? Она гордая женщина. А сейчас ее гордость страдает.

Тревога Эли передалась Пилар. Она подумала, что второй раз за вечер несет чай человеку, который, может быть, вовсе не хочет его пить.

Но она была обязана это сделать.

Дверь кабинета была открыта. Тереза сидела за письменным столом, на котором лежал раскрытый полевой журнал.

— Мама… — Пилар осторожно вошла в комнату. — Может быть, не нужно так много работать? Ты вгоняешь в краску всех остальных. Мы чувствуем себя бездельниками.

— Пилар, мне не нужен ни чай, ни собеседник.

— А мне нужно и то и другое. — Она поставила поднос на стол и начала разливать чай. — Дэвид прекрасно выглядит. Завтра сама увидишь.

— Позор, что член моей семьи оказался способным на такое.

— И, конечно, ты считаешь, что отвечаешь за это. Как всегда.

— А кто же еще?

— Человек, который стрелял в него. Я привыкла думать… привыкла позволять себе думать, что отвечаю за бесчестные поступки Тони.

— Ты не была его кровной родственницей.

— Нет. Я сама выбрала его, а это еще хуже. Но я не отвечала за то, что он сделал. Он сам ответил. Если я виновата, то только в том, что позволяла ему быть нечестным со мной и с Софией. — Она поставила чашку перед Терезой. — Джамбелли — нечто большее, чем вино.

— Ха-ха. Думаешь, мне нужно это говорить?

— Я думаю, что тебе нужно это услышать. Думаю, что тебе нужно напомнить о том, что сделано. Обо всем хорошем. О миллионах долларов, которые наша семья истратила на благотворительные цели. О множестве семей, которые благодаря компании зарабатывают себе на жизнь. О виноградарях, виноделах, разливщиках, распространителях, фабричных рабочих, клерках. Мама, каждый из них зависит от нас и от того, что мы делаем.

Пилар села на край стола и испытала удовлетворение, увидев, что мать не сводит с нее глаз.

— Мы работаем, тревожимся и каждый сезон играем в кости с погодой. Делаем все, что в наших силах, и сохраняем веру. Это не меняется. И не изменится никогда.

— Пилар, может быть, я была несправедлива к Донато?

— И ты еще спрашиваешь? Теперь я понимаю тревогу Эли. Ты поверишь мне, если я скажу правду?

Тереза устало поднялась и подошла к окну. Виноградники тонули в темноте. Но она видела их внутренним взором.

— Ты не лжешь. Почему я не должна тебе верить?

— Ты можешь быть жесткой. Иногда это пугает. Когда я была маленькой, то смотрела, как ты идешь между рядами лоз, словно генерал из учебника по истории. Прямая и суровая. А потом ты останавливалась, проверяла лозы и говорила с одним из рабочих. Ты всегда помнила их имена.

— Хороший генерал знает своих солдат.

— Нет, мама, большинство не знает. Солдаты для них — безликая и безымянная масса. Как икра. Именно это позволяет генералам беспощадно бросать их в битву. А ты всегда знала их имена, потому что тебе было важно, какие они. София тоже знает их. Твой дар передался ей.

— О господи, никак ты утешаешь меня?

— Надеюсь, что утешаю. Ты никогда не была несправедливой. Ни к Донато. Ни к кому-нибудь другому. И поэтому не отвечаешь за жадность, жестокость и эгоизм тех, кто видит в других только безликую икру.

— Пилар… — Тереза прижалась лбом к оконному стеклу. Этот жест крайнего утомления заставил Пилар встать и подойти к матери. — Signore Баптиста… Он пугает меня.

— Мама, он никогда не осуждал тебя. Никогда не осуждал La Signora. Думаю, он был бы разочарован, если бы узнал, что ты осуждаешь себя.

— Надеюсь, что ты права. Может быть, я выпью чаю. — Она повернулась и прикоснулась к щеке Пилар. — Я всегда знала, что у тебя доброе сердце. Но глаз у тебя зорче, чем мне казалось.

— Просто кругозор шире. Мне понадобилось много времени, чтобы набраться смелости и сбросить шоры. И это изменило мою жизнь.

— К лучшему. Я подумаю над твоими словами.

Она хотела сесть и тут заметила камни, сверкнувшие на пальце Пилар. Рука Терезы оказалась быстрой, как молния.

— Ну-ка, что это?

— Кольцо.

— Вижу, — саркастически бросила Тереза. — Но это не то кольцо, которое ты купила взамен старого.

— Нет, я его не покупала. И это не замена… Твой чай остывает.

— Когда ты ездила за Дэвидом в аэропорт, его еще не было.

— Зрение тебя не подводит. Даже тогда, когда у тебя плохое настроение. Все верно. Я хотела сначала поговорить с Софией, но… Мама, Дэвид сделал мне предложение, и я согласилась.

— Понятно.

— Только и всего? Больше тебе сказать нечего?

— Я еще не кончила. — Тереза поднесла руку Пилар к настольной лампе, рассматривая кольцо и камни. И тоже поняла его смысл. Она ценила такие вещи.

— Он заставил тебя носить на пальце целую семью.

— Да. Его и мою. Нашу.

— Женщине с твоим сердцем трудно отказаться от такого подарка. — Ее пальцы крепко стиснули пальцы Пилар. — Только что ты читала в моей душе. Теперь я читаю в твоей. Однажды мужчина уже делал тебе предложение. И ты сказала «да». Нет! — Она подняла палец, не дав Пилар открыть рот. — Тогда ты была девочкой. Теперь ты женщина. Женщина, сделавшая хороший выбор. Сага… — Тереза обхватила лицо Пилар ладонями и поцеловала в обе щеки. — Я счастлива за тебя. А теперь хочу задать тебе один вопрос.