Загогулина в портфеле президента Лагодский Сергей
Восемь союзных республик (Грузия, Эстония, Литва, Латвия, Казахстан, Туркмения, Таджикистан и Белоруссия) – в состоянии возникших и ожидаемых локальных конфликтов.
Четыре союзных республики (Россия, Армения, Молдова и Украина) – в состоянии возможных социальных взрывов. Июльский социальный взрыв в Киргизии сменился в августе «голодным бунтом» в Челябинске, «вотчине» Минсредмаша.
Положение в России в целом резко ухудшилось по сравнению с предыдущим месяцем – значение индикатора напряжённости возросло почти вдвое и составляло в августе 1,86. Эксперты связывали этот «взлёт» в основном с одним единственным фактором – Россия голодает. Именно этот фактор дал такой высокий показатель напряжённости, включив в зону социальных взрывов пролетарские районы РСФСР. Очевидно, что если осенняя сессия ВС РСФСР не примет экстренных мер по выходу из экономического кризиса, ситуация в республике может стать критической.
Армения с первого места в прошедшем месяце переместилась на второе (июль – 2,20, август – 1,65). Объясняется это не столько улучшением положения в регионе, сколько тем, что Россия сумела вырваться вперёд, превзойдя Армению по общему показателю напряжённости. Кроме того, немного стабилизировали обстановку результаты выборов в ВС республики, на которых победили демократические силы. Вооружённый конфликт на границе с Азербайджаном не оказал существенного влияния на общий показатель напряжённости в этих республиках, возможно, потому, что носил локальный характер.
Назревало обострение обстановки в Казахстане, несмотря на то, что республика переместилась с третьего места на девятое. Такой прогноз, по мнению исследовательской группы «Коммерсанта», основывалось даже не столько на экономических проблемах региона, сколько на крайне опасной экологической обстановке, в борьбу за улучшение которой всё активное включается население республики. Напомним, что именно в Казахстане находится Семипалатинский ядерный полигон.
Властям удалось несколько стабилизировать положение в Азербайджане за счёт постоянного присутствия войск на территории республики. Но это не решает пока проблемы прекращения межнационального конфликта с Арменией. Вооружённая борьба за Нагорный Карабах продолжается. Внутренние войска всё активнее втягиваются в этот конфликт. Противоборствующие стороны продолжают накапливать оружие и обучать своих боевиков, разница лишь в том, что Армения делает это вполне открыто. Экономическое положение этих республик продолжает ухудшаться.
Среди крупных городов «лидером» по социальной напряжённости вновь, как и в июне, стал Кишинёв (4, 15). Однако если в начале лета основной причиной высокого показателя напряжённости был небывалый рост преступности, в августе положение в этом городе стало взрывоопасным из-за невероятного товарного голода – компонента товарного дефицита возросла с 1,82 в июле до 9 в августе.
Вслед за Кишинёвом высокий показатель товарного голода даёт Москва, что также делает обстановку в столице крайне взрывоопасной. Нужно сказать, что все города, входящие в десятку самых неспокойных, обязаны этим крайне низкой степенью обеспечённости товарами.
Интересно отметить, что общий показатель социальной напряжённости в Каунасе, входящем в десятку самых неспокойных городов, тем не менее снизился по сравнению с прошлым месяцем с 1,78 до 1,64. Многие эксперты связывают это с окончанием экономической блокады Литвы и улучшением вследствие этого экономического положения в республике. В Днепропетровске исследователи отмечают снижение на 80% фактора митинговой активности. Высказывается предположение, что связано это с сезоном отпусков.
За последнее время фраза «…потому что скоро начнётся голод» стала привычным завершением многих политических сентенций. По оценкам «Коммерсанта», причина появления столь и неординарной форманты общественного мнения – результат не столько экономического анализа (хотя бы на бытовом уровне), сколько целенаправленной работы средств массовой информации.
Несомненно, советская действительность даёт все основания ожидать углубления кризиса. Но в то же время вызывает определённые сомнения то, что заявления о неизбежности катастрофы делаются на основе конкретных данных – они имеют скорее характер спекуляции. При этом разные силы могут пользоваться ими в разных тактических целях, хотя причина тем не менее для всех одна – негативный прогноз снимает с прорицателя ответственность за результаты.
Основным отправным пунктом для рассуждений о грядущей разрухе стало катастрофическое положение с уборкой урожая. Действительно, по данным Госкомстата РСФСР, благоприятным выглядит только ситуация с зерном: на начало октября, когда зерновые культуры были убраны с 93% посевных площадей, закупки зерна государством составили 110% к уровню прошлого года. При этом закупки сахарной свеклы находились на уровне 45% от прошлого года, картофеля и овощей – на уровне 35–40%.
Пока уборка не закончена, говорить о не абсолютных и относительных результатах сложно. Однако, по данным того же Госкомстата, закупки основных сельскохозяйственных продуктов за девять месяцев года по многим параметрам оказались существенно ниже плановых заданий или обязательств по контрактации – в том числе и в тех сферах, где сентябрьские и октябрьские дожди не имеют почти никакого значения: скота и птицы закуплено 74% от плана, молоко – 84%, яиц – 77%.
Потребитель, впрочем, ощущает не то, сколько продуктов произведено, а сколько попало на прилавки магазинов. Здесь статистика показывает лишь небольшое снижение поставок: за девять месяцев года в торговлю направлено мясных продуктов 99,2% к уровню прошлого года, молочных продуктов – 99,9%, яиц – 100,6%, муки – 100,4%. Примерно такие же цифры приводятся по другим видам продовольственных товаров (за исключением рыбы и продуктов её переработки, которых было произведено на 20% меньше, чем в прошлом году). В то же время, по собственным расчётам «Коммерсанта», доля (в стоимостном выражении) пищевых продуктов, распределяемых в РСФСР по талонам за 1990 год возросла на 30–35%.
Таким образом, продуктов (особенно в пересчёте на душу населения) существенно меньше не становится, а ситуация объективно воспринимается как всё более тяжёлая.
По мнению экспертов «Коммерсанта», основным фактором, влияющим на растущую дефицитность потребительского рынка, действительно остаётся неудовлетворённой платежеспособный спрос, который в условиях осознанной нестабильности ситуации обращается на всё новые группы товаров. При этом увеличившаяся в силу причин общего характера неритмичность производства и поставок теоретически может привести к кратковременному уменьшению предложения, а практически приводит к новым волнам ажиотажного спроса. Сбить же каждую из них, по расчётам специалистов, можно только предложив покупателям объём товара в размере 80-150% от объёма до возникновения дефицита. На эти «естественные» волны спроса накладываются и волны, вызванные факторами иного порядка: выступлением Рыжкова на сессии ВС СССР, очередной кампанией в прессе и т. д.
В такой ситуации весьма характерно то, что планы товарооборота по иным отраслям регулярно выполняются и перевыполняются. Так, план девяти месяцев был перевыполнен даже по торговле табаком (на 4%).
В таких условиях давно известный побывавшим в СССР иностранцам феномен «пустые прилавки – полные холодильники» проявляется в химически чистой форме: всё, что попадает на прилавки, исчезает с него в течение часа – двух; ту никому не известную часть, которая туда не попадает, тоже никто не топит в Москве-реке – просто «обеспеченные слои населения» платят за удовольствие не стоять в очередях.
И всё-таки присутствие в общественном сознании страха перед надвигающейся разрухой – не только результат обычного здравомыслия граждан, которые имеют удовольствие наблюдать развал империи, но и результат вполне целенаправленной работы целого ряда средств массовой информации. Самое поразительное при этом то, что один и тот же приём используется разными силами и в совершенно разных целях.
Первая кампания, в которой приняли участие «Правда», «Рабочая трибуна», «Советская Россия» планировалась под идею предоставления Президенту дополнительных полномочий, а «устрашающий» эффект, видимо, изначально рассматривался как побочный. Несомненным шедевром кампании были «Программа действий – 90», и статья корреспондента ТАСС Петруни «Кому нужна гниющая картошка» (перепечатанная пятью центральными и бессчётными местными изданиями), толковавшая о том, что нужна она именно «демократам», и подразумевавшая, что они доведут до того, что и гнилой не останется.
Однако тема была продолжена и после принятия решения о предоставлении Президенту искомых полномочий. «Специалисты Госплана СССР», подписавшие письмо, опубликованное в «Советской России» 3 октября, сообщили широким кругам читателей о том, что именно инспирированные демократами политические дебаты прервали «органическую непрерывность производственного цикла», прямым следствием чего будет наступление уже с первых дней 1991 года «неотвратимого процесса разрухи», сопровождаемой голодом и массовыми эпидемиями.
По прошествии некоторого срока стало очевидно, что десятка публикаций хватило для того, чтобы тема грядущего голода перестала быть дискуссионной и начала восприниматься как неизбежная перспектива – которая, по идее, оправдывает почти любые стабилизационные меры. Но одновременно оказалось, что эту же ставку разыгрывает и противоположная сторона.
В связи с катастрофическим обнищанием московских прилавков в воздухе просвистело слово «блокада».
По газетам (причём на этот раз газетам преимущественно «левой» ориентации) прошла серия малоинформативных сообщений о том, что неидентифицированные группы людей не пускают в город машины с продовольствием – в том числе и частные.
Однако ни в одной из подобных статей не были названы ни точные координаты, ни фамилии участников событий. В оперативных сводках московского ГУВД нет ни одного упоминания о подобных случаях. Проведённый МУРом рейд выявил многочисленные случаи незаконного вывоза товаров из Москвы, однако его масштабы, весьма внушительные в абсолютных цифрах, совершенно не сопоставимы с объемом товарооборота и очевидно не могут всерьёз влиять на положение в городе.
В то же время официальные статистические данные вполне правдоподобно объясняют причины оскудения московских прилавков: по информации Госкомстата СССР, за январь-сентябрь в Москву отгружено мясопродуктов меньше плана на 105 тысяч тонн (выполнение плана – 86%), в Московскую область – на 16,2 тысячи тонн (62%). Примерно такая же ситуация сложилась с другими продуктами животноводства; с картофелем, овощами и фруктами недопоставки ещё больше.
Не исключено, что ставка на саботаж была сделана «продемократской» прессой по собственной инициативе – сами руководители нового Моссовета предпочли воздержаться от резких оценок. Гавриил Попов обычно высказывается в духе «конечно, ничего хорошего, но и ничего страшного тоже нет – бывало и не такое». Сергей Станкевич в беседе с корреспондентом «Коммерсанта» предложил свою версию развития событий. По его мнению, Москва объективно неспособна к экономическому самообеспечению; она производит слишком много идей и бумаг, но крайне мало потребительских товаров. В условиях кризиса денежного обращения город не может реализовать свои финансовые ресурсы, а московские предприятия, которые, по мнению Станкевича, могли бы взять на себя часть забот по обеспечению населения продуктами, не проявляют достаточной распорядительности в организации внутреннего бартера.
В то же время Станкевич высказал уверенность, что нечто типа блокады действительно имеет место, хотя «эта блокада совсем не обязательно должна организовываться и руководиться из какого-то единого центра». Во-первых, на столицу выплёскивается десятилетиями копившаяся «москвофобия», вызванная тем, что Москва долгое время была привилегированным городом на особом снабжении. Сейчас это принимает форму вполне реального срыва поставок – во многих случаях сознательного. Во-вторых, какие-то вещи бьют по Москве бумерангом – просто потому, что она является средоточием власти. Тогда городу приходится расплачиваться за шаги, предпринимаемые и союзным, и российским руководством. И, наконец, существует, с точки зрения Станкевича, и сознательное желание поставить Москву, где к власти пришли демократы, в условия изоляции – со стороны соответствующих аппаратных кругов, во многих регионах сохранивших за собой властные функции. Такого рода решения принимаются на уровне областей и краев, возможно – отдельных ведомств, и уж во всяком случае – кулуарно и безо всякого оформления в письменном виде.
И всё-таки, несмотря на доступность статистической информации, она в любом случае недостаточна для того, чтобы рассчитать развитие событий на несколько шагов вперёд, поскольку большая часть необходимых для этого данных не поддаётся систематизации и существует только в виде оценок и приблизительных (часто – методом экстраполяции) расчётов: доля товаров, предназначенных для государственной торговли и минующих её прилавки; данные о встречных грузопотоках на транспорте, о реальных потерях из-за забастовок по всей цепи смежников; данные о том, какая доля продукции перераспределяется на основе внутрисоюзного бартера.
Помимо этого, каких-то типов информации просто нет и сейчас не может быть ни у кого: каковы потери из-за реального, а не придуманного саботажа? Сколько ещё займов дадут Союзу капиталисты и возьмёт ли их Союз? Сколько будет забастовок? Когда откажут дореволюционной постройки теплосети в городе N и когда, наконец, население пойдёт громить валютные «Берёзки» там, где они есть, и распределители – там, где «Берёзок» нет. Без такого рода сведений реальный прогноз невозможен. Возможна – политическая игра.
За последнее время рядовой советский гражданин превратился в обвиняющую сторону, которая требует, чтобы все данные ей за годы перестройки обещания были выполнены. Обвиняемая сторона быстро сделала выводы: гораздо выгоднее выступать в роли Кассандры, к пророчествам которой во время не прислушались, нежели в роли Никиты Хрущёва, который «торжественно заявил, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». При любом непрогнозируемом развитии ситуации пессимисту легче объяснить, что «он не хотел напрасно обнадёживать», чем оптимисту доказать, что он не виноват.
В такой ситуации утверждать, что «уже в первые дни 1991 года начнётся неотвратимый процесс разрухи», будут не те, кто делает выводы из имеющейся ситуации, а те, которые хотят на эту ситуацию активно и целенаправленно влиять. А «влияние», имеющее своей целью организацию «разрухи», может быть направлено только на захват власти в условиях чрезвычайного положения. Тогда вопрос заключается только в том, есть ли у кого-либо реальные рычаги для подобных воздействий. По мнению большинства наблюдателей, скорее всего нет: ситуация в стране уже довольно давно описывается мрачноватым словосочетанием «паралич власти». Правда, в условиях паралича власти разруха, как правило, наступает сама собой, но тогда все претенденты могут по крайней мере утешаться тем, что «никому не досталось».(8)
Довольно двусмысленные в последнее время отношения между Михаилом Горбачёвым и Борисом Ельциным закончились 16 октября совершенно недвусмысленным выступлением Ельцина на сессии ВС РСФСР. Российский лидер обвинил лидера союзного в нарушении джентльменских соглашений и заявил, что дальнейшие их отношения могут базироваться лишь на строгом протоколировании и публичном оглашении обещаний Президента СССР. «Медовый месяц» Михаила Горбачёва и Бориса Ельцина, начавшийся 31 июля заключением соглашения о разработке экономической программы, тем самым окончательно перешёл в скандальный развод. Союзное руководство и Россия вошли в жёсткую конфронтацию: похоже, что оба соперника действуют по принципу aut nunc, aut nunquam – теперь или никогда. Однако наблюдатели полагают, что главные конфликты ещё впереди.
16 октября Борис Ельцин выступил в ВС РСФСР с программным заявлением, в котором он, по сути дела, обвинил Президента СССР в вероломстве: «Тонущее союзное правительство нажало на Президента, и он в очередной раз меняет своё решение». И сделал вывод: «Будущие договорённости с Президентом Горбачёвым следует конкретизировать и сделать достоянием гласности». Отчасти всё это напоминает условия, на которых Рональд Рейган соглашался общаться с Горбачевым в 1985 г. – «доверяй, но проверяй». Но если Ельцин и Рейган были достаточно дипломатичны в своих высказываниях, то российский вице-премьер Геннадий Фильшин назвал вещи своими именами: «Мы потерпели поражение из-за нашей порядочности: поверили, что можно заключить договор».
Во всех этих заявлениях интересна не столько оценка партнёрских качеств Горбачёва, сколько признание того, что тайный договор был и даже некоторое время действовал. Причины заключения договора достаточно понятны. Поскольку кто-то всё-таки должен править Россией, а возможности окончательно устранить соперника нет, остаётся одно: кондоминиум, т. е. совместное управление.
Но кондоминиум редко бывает устойчивым: один из соправителей оказывается более успешным, а его неудачливому партнёру ничего не остаётся, как рвать договор и обращать успех противника в ничто. Когда российское руководство всерьёз решило реализовать программу «500 дней», успех её означал бы вытеснение Горбачёва с политической сцены: ведь и правда, если один правитель управляется с нужным для страны делом, то зачем ему соправитель.
Этим парадоксом – кто выигрывает, тот проигрывает – по мнению наблюдателей, и объясняется нетривиальное поведение Горбачёва по мере продвижения к началу действия программы «500 дней»: программу сгубило не то, что она была плоха, а то, что она имела шансы на успех.
Сейчас всё вернулось на круги своя: как и 29 мая, в день избрания Ельцина на пост российского лидера, отношения потенциальных соправителей России хуже некуда. Но с большим отличием: по данным академика Татьяны Заславской, за время с мая по сентябрь рейтинг популярности Горбачёва упал вдвое – с 56 до 29% и вдвое – до 58% – вырос рейтинг Ельцина. В этих условиях шансы на заключение нового соглашения не так велики, как в мае: Ельцин может попытаться пойти напролом. Как и Горбачёв.
Надо признаться, частичный шанс на новое соглашение союзным Президентом был упущен. Горбачёв счёл тон Ельцина «ультимативным», что совершенно верно: российский лидер предлагал либо возобновление договора, либо, говоря дипломатическим языком, оставлял за Россией право принять те меры, которые она сочтёт необходимыми. Ошибка Горбачёва, по ряду оценок, состояла в непонимании того, что ультиматум – это ещё не самое плохое: он хотя бы содержит в себе условие сохранения мира. Самое плохое – это нота об объявлении войны, которая никаких условий мира уже не содержит.
…Тем не менее, по конфиденциальным сведениям, в пятницу вечером, 19 октября, Борис Ельцин отбыл отдыхать на воды, а российский вице-премьер Григорий Явлинский – на встречу с Горбачёвым. Будут ли по новому ельцинскому рецепту, «сделаны достоянием гласности» беседы Горбачёва с Явлинским, можно только гадать.(9)
А конфликт между Россией и Союзом ССР продолжал разрастаться. 24 октября ВС СССР принял Закон об обеспечении действия законов и иных актов законодательства Союза ССР, а ВС РСФСР – Закон о действии актов органов Союза ССР на территории РСФСР. Союзный закон утверждает безусловный приоритет союзный власти – российский закон «по умолчанию» полагает распоряжения Союза юридически ничтожными, они вступают в силу лишь после специальной ратификации их российским парламентом.
Конфликт России и Союза вошёл в решающую фазу. Эксперты полагают, что и Россия, и Союз в борьбе за утверждение своего суверенитета вряд ли остановятся на полпути. При этом – как два года назад страны Балтии – Россия может пустить в ход идею независимой государственности.
19 октября, немедленно после одобрения ВС СССР «основных направлений» экономической реформы, премьер Рыжков потребовал от ВС издать постановление, «обеспечивающее верховенство законов Союза ССР». Поддержавший Рыжкова член ВС СССР Игорь Зелинский назвал это «президентской вертикалью до самого низу».
21 октября учредительный съезд de fakto правящего в РСФСР движения «Демократическая Россия» принял резолюцию, гласящую, что «в случае принятия ВС СССР или Президентом СССР каких-либо актов, ущемляющих суверенитет России, движение будет… добиваться выхода Российской Федерации из состава СССР и национализации всей собственности Союза на территории Республики».
23 октября ВС СССР приступил к обсуждению закона, аннулирующего суверенитет республик, и в первую очередь, по мнению экспертов, суверенитет России. В тот же день ВС РСФСР начал обсуждать свой «закон о ратификации». 24-го оба парламента приняли свои законы, переводящие коллизию суверенитетов в стадию открытого конфликта.
«Это акт не нападения, а защиты», – заявил, комментируя принятие российского закона, председатель Комитета по законодательству ВС РСФСР Сергей Шахрай. Защита, судя по всему, обещает быть упорной – на вопрос из зала, что делать, когда Союз отменит «закон о ратификации». Руслан Хасбулатов отвечал: «Я поставлю перед вами вопрос об отмене отмены».
Таким образом, после того как Президент СССР, выступая на сессии ВС СССР, отверг ультиматум Ельцина от 16 октября, началось нечто похожее на военные действия. Естествен вопрос, будут ли эти действия со стороны России базироваться на уже имеющемся «мобилизационном плане» или же они будут нестись экспромтом.
Хотя без импровизации не обойтись, наблюдатели считали, что такой план существует. Недаром 23 октября Хасбулатов специально подчеркнул, что проект закона о ратификации был подготовлен месяц назад.
Месяц назад, 22 сентября, ВС РСФСР обсуждал возможные меры защиты в связи с подготовкой ВС СССР закона о наделении Президента СССР чрезвычайными полномочиями.
Эксперты считают, что в качестве следующего шага Россия может принять закон, заранее блокирующий попытки ввести президентское правление на территории РСФСР, и закон о приостановке действия некоторых союзных ведомств на территории РСФСР. Уже принят Закон о хозяйственных связях на 1991 г., устанавливающий приоритет российских хозяйственных нужд над союзными. Как стало известно из неофициальной информации, в кулуарах ВС РСФСР обсуждалась возможность также и иных мер. В частности, Россия может заявить, что она не намерена отвечать по внешним долговым обязательствам, которые будут сделаны союзным руководством без консультации с ней.
С правовой точки зрения Россия видит смысл начинающейся «войны указов» в том, чтобы хотя бы на формально-юридическом уровне сделать наказуемой нелояльность к российскому руководству.
ВС СССР занят тем же самым. Закон ВС СССР грозит должностным лицам, не исполняющим союзных указов, отстранением от должности. ВС РСФСР грозит должностным лицам, исполняющим не ратифицированные Россией союзные указы, штрафом от 500 до 10 000 руб., а юридическим лицам – штрафом от 50 000 до 500 000 руб. При этом последний вид штрафа в порядке регресса может перекладываться и на руководителей соответствующих учреждений.
Триста лет назад Пётр I, спасаясь от своей соправительницы царевны Софьи, бежал из Москвы в Троицкую лавру. Софья издала указ, предписывающий рубить голову тем служилым людям, которые пойдут к Троице. В ответ Пётр издал указ, предписывающий рубить голову тем служилым людям, которые к Троице не пойдут.
В создающейся патовой ситуации даже небольшой перевес одной из сторон может иметь решающее значение.
Наблюдатели отмечают повышенное внимание российского руководства к теме российской государственности, российской национальной традиции. В кулуарах ВС РСФСР можно слышать даже разговоры о восстановлении российской геральдики – бело-сине-красного флага и двуглавого орла. Социал-демократы горой стоят за «единую и неделимую Россию».
В результате и либералы, и сторонники российской государственности имеют редкостный шанс объединиться в общем противостоянии центру, политика которого стала и явственно антироссийской, и откровенно «красной». Россия же всё более склоняется к несколько более популярной белой идее.
Опыт стран Балтии показывает, что идея возрождения национальной государственности придаёт чрезвычайную динамику буржуазно-демократическим преобразованиям. Эксперты не исключают, что в условиях, когда центр «под лозунгами Октября» пошёл в отчаянную контратаку против российского суверенитета, руководство РСФСР обратится к гражданам России со словами «За Русь Святую».(10)
И ещё одно событие произошло в конце 1990 года, которое стало в полном смысле этого слова – революционным. Было принято постановление Совета Министров СССР «О покупке и продаже гражданам иностранной валюты». Это был конкретный шаг по введению внутренней конвертируемости рубля.
С 5 декабря ст. 88 УК РСФСР, предусматривающая уголовную ответственность за «нарушение правил валютных операций», в частности за продажу частными гражданами товаров и имущества за валюту, в Москве действовать не будет.
Специальным решением президиум Московского городского суда отменил приговор по делу Сергея Аксёнова, осуждённого недавно по 88-й статье. Деяние Аксёнова, продававшего в Измайлово сувениры за наличную валюту, было признано «потерявшим характер общественно опасного». А сама 88-я статья – «устаревшей нормой».
Как заявила председатель Мосгорсуда Зоя Корнева, москвичи теперь могут использовать наличную валюту в любых законных сделках и операциях, включая, в частности, продажу квартир.
Аксёнов, продававший в Измайлово матрёшек за доллары, был оправдан по протесту прокурора Москвы Геннадия Пономарёва, осудившего «устаревшие нормы, являвшиеся тормозом прогрессивного». Пономарёв также сослался на постановление СМ СССР от 20 июля 1990 года, разрешившее расчёты в наличной валюте при коммерческих сделках.
Исходя из этого, прокурор просил Мосгорсуд прекратить дело на основании ст. 6 УПК РСФСР (если…вследствие изменения обстановки совершенное лицом деяние потеряло характер общественно опасного).
Постановление СМ СССР «О совершенствовании розничной торговли и оказании услуг на иностранную валюту на территории СССР» разрешило организациям и предприятиям всех форм собственности – в том числе и частным фирмам – торговать и оказывать услуги за иностранную валюту, в том числе и за наличные.
В постановлении, однако, специально не упоминались валютные сделки частных граждан или индивидуалов, работающих по патенту. Таким образом, вопрос о том, как соотносить это постановление с 88-й статьёй УК РСФСР, оставался неясным.
С этой точки зрения протест московской прокуратуры вполне может считаться революционным.
Размышляя над этой просьбой прокуратуры, Мосгорсуд, с одной стороны, признал тогдашний приговор правильным, но с другой стороны – нашёл теперешние аргументы прокурора убедительными. И постановил: приговор отменить, Аксёнова, приговорённого к трём с половиной годам принудительных работ с конфискацией имущества, от таковых работ на стройке народного хозяйства освободить.
По мнению председателя Мосгорсуда Корневой, прецедентное постановление президиума не претендует на то, чтобы отменить 88-ю статью как таковую, тем более что изменение Уголовного кодекса – исключительная компетенция Верховного Совета республики. Из постановления, однако, следует, что для частных валютных расчётов эта статья в Москве больше применяться не будет.
Как заявила Корнева, те сделки, которые сейчас разрешено совершить за рубли, будут считаться законными и при оплате в СКВ: например, продажа картин, произведений декоративного искусства, ремонт автомобилей, продажа квартир.
Это, по словам Корневой, разумеется, не освобождает граждан от выполнения всех формальностей, связанных с теми или иными видами сделок: так, для продажи жилплощади в кооперативе за доллары по прежнему нужно будет получить разрешение от правления ЖСК или собрания пайщиков. Зоя Корнева предупредила, что замена рубля долларом при такой сделке ни в коей мере не избавит её участников от контроля чиновников и от необходимости собирать требуемые жилищные документы.
Однако несколько сложнее дело обстоит с покупкой и продажей за рубли валюты как таковой. По оценкам экспертов, сделки этого типа хотя и становятся после решения Мосгорсуда менее опасными, однако остаются на грани фола. С уверенностью прогнозировать их возможные юридические последствия нельзя.
Вопрос о технике взимания налогов с частных валютных сделок пока остаётся открытым, поскольку не входит в компетенцию Мосгорсуда. Эксперты отмечают, однако, что в целом этот вопрос довольно подробно раскрыт в союзном налоговом законодательстве, которое не предусматривает каких бы то ни было специальных, отличающихся от обычных налогов с валютных доходов частных лиц.
Закон СССР «О подоходном налоге с граждан СССР, иностранных граждан и лиц без гражданства».
«Статья 2. Доходы подлежащие налогообложению…
пункт 2. Уплата налогов с доходов, полученных в иностранной валюте, производится по желанию плательщика в рублях или иностранной валюте, покупаемой Госбанком СССР. Доходы в иностранной валюте при этом пересчитываются в рубли по официальному курсу Госбанка СССР на дату исчисления налога».
Надо сказать, что предложенный Мосгорсудом взгляд на 88-ю статью теоретически не является обязательным для нижестоящих районных судов, которые формально могут продолжать применять её. Корнева тем не менее считает маловероятной ситуацию, когда, скажем, в Дзержинском районе по 88-й судить будут, а в Ленинском не будут.
По её мнению, райсуды едва ли станут выносить приговоры по 88-й, зная, что приговоры эти заведомо будут опротестованы и отменены не уровне города.
Ситуацию, сложившуюся в СССР в конце года, большинство наблюдателей – как политологов, так и экономистов – определяют словом «накануне». При этом очевидно, что пока ещё сохраняется определённая вариантность в выборе пути, по которому пойдёт страна. Тем не менее параметры, определяющие этот выбор, носят явно объективный характер, и абстрагироваться от них не удастся никому.
Эксперты «Коммерсанта» попытались оценить возможное развитие событий в 1991 году. Эти прогнозы, к сожалению, лишены особого оптимизма.
Страна давно не встречала Новый год в таком мрачном настроении. И дело даже не в том, что голодно и холодно. Как это ни странно, надежд на лучшее будущее не осталось почти ни у кого: либералы боятся «наведения порядка», сторонники сильной власти – «анархии и разгула сепаратизма», не говоря уже об «отказе от социалистических ценностей».
Главная проблема, не решив которую Союз не сможет сдвинуться с мёртвой точки, – это отношения центра и республик. Последние события в верхнем эшелоне власти свидетельствует о том, что, судя по всему, горбачёвское руководство, избавившись от либералов и колеблющихся, приняло решение о спасении империи любой ценой (кроме, возможно, цены массового кровопролития). С этой целью создаются соответствующие инструменты в виде законов о референдуме, комплекса чрезвычайных полномочий Президента, усиления внутренних войск путём передачи им четырёх армейских дивизий. Логичным, с точки зрения экспертов, будет такое развитие событий, при котором по мере дальнейшей дискредитации союзного парламента центр будет всё больше прибегать к управлению посредством президентских Указов. Возможно, что, столкнувшись с неэффективностью демократических процедур, часть бывших либералов (прежде всего те, кто сталкивается с конкретными проблемами управления, – Попов, Собчак) поддержат авторитарные тенденции центра.
Республики, со своей стороны, готовы к открытому фронту: здесь наиболее показательно решение ВС России о формировании бюджета, вызвавшее острую реакцию Президента. Если республики будут упорствовать в своих заблуждениях, то самым вероятным сценарием развития событий видится приостановка центром действий тех парламентов, которые не хотят идти на тот или иной компромисс с центром, и введение фактического военного положения. В этой ситуации прогнозируемая реакция населения и властей – широкая кампания гражданского неповиновения, забастовки, саботаж, в некоторых регионах – вспышки насилия, террор, которые будут подавляться соответствующими методами.
Позиция Запада при таком развитии событий скорее всего сведётся к протестам общественности и, возможно, усилению критики Горбачёва. В целом – по ряду косвенных свидетельств – создаётся впечатление, что Горбачёв получил добро Буша (а возможно, и всего Запада) на акции по сохранению единства Союза.
По оценкам экспертов 1991 год не принесёт улучшения ситуации на потребительском рынке. Если эмиссия (используемая центром для покрытия бюджетного дефицита) не уменьшится, то в новом году рубль может потерять до 30% своей покупательной способности. В этих условиях граница прожиточного минимума к концу года поднимется в среднем до 135 руб., а для жителей крупных городов до 180 руб. в месяц на человека. В результате за чертой бедности может оказаться более 100 млн. человек – почти треть населения страны.
Для того, чтобы защитить доходы беднейших слоёв населения, потребуется индексация их доходов. Стоимость этой программы оценивается в 20 млрд. руб., которые вряд ли будут найдены в пустующей государственной казне.
По-видимому, в этих условиях власти на местах примут меры по ужесточению карточной системы, хотя вряд ли смогут обеспечить эти карточки товарными ресурсами. В лучшем случае население сможет рассчитывать на гарантированное снабжение на уровне 1,5 кг мяса, 300 г масла и 2 кг крупы в месяц на человека – для горожан это почти голод.
Банковские кредитные ставки будут расти примерно на 1–2% в месяц. Если Госбанк не будет ограничивать ставки, то во второй половине года средняя ставка достигнет – 25–28%, по крупным кредитам – 30%.
«Раскрытие» республиканских рынков будет происходить достаточно медленно, бартерный обмен будет занимать ещё большее место в торговле между регионами и составит примерно 25% от общего объёма производимой продукции. По-прежнему одной из самых эффективных форм защиты денег от инфляции будет оставаться приобретение недвижимости, валюты, товаров длительного пользования. Маловероятно появление бумаг, в достаточной степени компенсирующих инфляционные потери – соответственно, и о бирже ценных бумаг говорить не приходится.
За последнее время появилось достаточное количество законов, либерализующих режим предпринимательской деятельности. Однако к концу года оформились определённые тенденции развития деловой активности, которые свидетельствуют о том, что отечественные бизнесмены не грешат лишним оптимизмом по отношению к перспективам экономической реформы.
Застопорился процесс ликвидации министерств и горизонтального объединения предприятий по отраслевому принципу. И вовсе не потому, что в стране существует антимонопольное законодательство (оно пока не работает), а потому, что все эти реорганизации не приносят почти никакого эффекта. Приватизация госсобственности так и не началась – случаи акционирования крупных предприятий единичны. Вдобавок они сопровождаются такими скандалами и организационными трудностями, что это отбивает охоту у остальных.
Самым, видимо, существенным свидетельством пробуксовки реформ стало то, что в сфере материального производства альтернативные структуры практически не возникают – по ним сильнее всего бьёт развал оптового рынка и хозяйственных связей внутри страны, когда организация производства упирается в слишком большое число дефицитов. Поэтому в будущем независимые экономические структуры скорее всего будут выступать в трёх главных функциях: как перераспределительные системы (биржи, посредничество), как «связки» в многопрофильных синдикатах и в сфере сервиса и торговли на потребительском рынке.
Отсутствие в отечественном бизнесе представления о коммерческой культуре неизбежно будет приводить к конфликтам между партнёрами и контрагентами: такого рода события участились в конце года и явно становятся закономерными. Это, естественно, вредит репутации альтернативной экономики в целом и в любой момент может быть использовано против неё.
Перспективы прямых внешнеэкономических связей тоже выглядят весьма расплывчатыми: реального экспортного потенциала у независимых предприятий практически нет (может быть, за исключением научных разработок), а инвестиции в экономику Союза по-прежнему сдерживает законодательная неразбериха – точнее, неверие в стабильность законодательства. Оптимизма у иностранных бизнесменов поубавилось: с советскими фирмами теперь принято обращаться как с ненадёжными плательщиками и требовать аккредитивной оплаты контрактов.
Курс рубля по отношению к конвертируемым валютам падает с катастрофической скоростью, и его вряд ли удастся стабилизировать без выброса валюты на рынок государством (что эксперты обычно связывают с началом функционирования валютной биржи). Определённое движение вперёд наметилось в связи с постановлением российского Совмина об открытии инофирмам рублёвых счётов, однако на союзном уровне это решение тоже было определено как «дестабилизирующее» и посему в любой момент может быть отмечено.
Несмотря ни на что союзное руководство пока публично не отказалось от идеи перехода к рынку, но ситуация в стране такова, что практически любое решение либо содержит в себе противоречащие друг другу моменты, либо неизбежно вызывает последствия обратного действия.
За четыре года разговоров о реформе целостное экономическое законодательство так и не было сформировано ни на союзном уровне, ни в одной из республик: недаром российский министр финансов Фёдоров, уходя в отставку, сказал, что российское правительство не имеет никакой программы и занимается только затыканием дыр. Как не печально это звучит, сформировать логичное законодательство сейчас можно только одним путём: отпустить из Союза всех желающих уйти, а для оставшихся спустить основные законы «сверху». Иначе в «войне законов» погибнут все.
При этом очевидно, что Президент, приверженный концепции «регулируемого рынка» в сочетании «с фундаментальными ценностями», выстраивая эту систему, не допустит: частной собственности на землю, частной собственности на средства производства в крупных масштабах, «распродажи национального достояния иностранцам».
Однако развитым странам коллапс Союза (или того, что находится на этой территории) вовсе не нужен – это вызовет слишком масштабные последствия. Кроме того, гуманным гражданам этих стран будет очень трудно прокормить 300 миллионов советских подданных. Помимо всего прочего, Союз им должен, и много – при прогнозируемом на 1991 г. снижении советского экспорта выручки от него не будет хватать на обслуживание внешнего долга.
В такой ситуации Запад может предложить советскому руководству свои собственные программы реформы и, естественно, адекватную их поддержку – при условии, что Горбачёв смириться с ролью лидера страны «третьего мира» и примет условия МВФ, которые традиционно заключаются в денационализации госсобственности, жёстких стабилизационных мерах и сокращении социальных программ. Не исключено такое развитие событий, при котором Президенту СССР придётся, проглотив самолюбие, на это согласиться.
По мнению экспертов, всё это может вылиться в попытку построения «казарменного капитализма», модель которого определяется относительной свободой предпринимательской деятельности (с упомянутыми ограничениями) при высоких налогах, жёстких санкциях за невыполнение договорных обязательств и «контроле за мерой труда и потребления». Естественно, в сочетании с ограничением политических свобод и «сильной исполнительной властью». И вряд ли кто-нибудь сейчас сможет ответить на вопрос, как долго мы проживём в такой казарме.
14 января 1991 г. 53-летний Валентин Павлов стал премьер-министром СССР. Через 8 дней вышел Указ Президента СССР о денежной реформе. Эта была четвёртая денежная реформа за более чем 70 лет советской власти. По неожиданности и темпу проведения реформа больше напоминает если не хорошо продуманный грабёж, то по крайней мере боевую операцию, где в роли противника выступает население страны.
О денежной реформе 1961 года правительство официально предупредило население страны за восемь месяцев до её начала. В 1991 году предупреждение было сделано за три часа.
Первый вопрос, который возникает в связи с реформой: имел ли Президент право её объявить? Как полагают эксперты, с юридической точки зрения, Указ от 22 января безупречен: в любом государстве вопросы денежного обращения находятся в компетенции исполнительной власти, в нашем случае – Президента СССР.
По сути же дела, конечно, имеет место денный грабёж: государство в лице Президента СССР заставляет поданных оплачивать крайнюю некомпетентность экономической политики последних лет.
Денежная реформа всегда по сути своей есть более или менее злостное государственное банкротство. Однако нынешняя реформа лишена смягчающих вину государства обстоятельств, которые бывают двух родов:
– война, вконец разрушившая финансовую систему государства;
– приход к власти нового руководства, бесповоротно отмежевавшегося от политики предшественников, фактически – перемена государственного строя.
Правительство Горбачёва – Павлова не имеет ни того, ни другого извинения. Войны не было, ссылаться на «прогнивший режим», который довёл страну до денежной реформы, Горбачёв и Павлов тоже не могут.
При этом денежная реформа, представляющая крайне жёсткое попрание права собственности, принимается обществом в тех случаях, когда она носит сколь-нибудь рациональный характер, облекаясь тем самым в форму жестокой справедливости. А именно:
– страдают все, проводится реформа чисто конфискационного характера, после которой гражданам предлагается начать жизнь с чистого листа;
– страдают определённые социальные слои (регрессивная денежная реформа).
Формально нынешняя денежная реформа относится ко второму типу, поскольку она, судя по тексту Указа, направлена против «теневиков».
Эксперты, однако, полагают, что на практике происходит несколько иное – конфискация средств у населения по принципу генератора случайных чисел. Ибо, вопреки утверждениям премьера Павлова, эксперты полагают, что владение 50 и 100-рублёвыми купюрами и принадлежность к дельцам теневой экономики ни в какой жёсткой корреляции между собой не находятся. Прежде всего потому, что в условиях инфляции большинство теневых дельцов (если вообще пользоваться этим странным термином) хранят свои капиталы отнюдь не в неустойчивых рублях, а в валюте, золоте и драгоценных камнях. Рублёвые сбережения в значительно большей степени характерны для средних слоёв населения, которые и пострадают от реформы в первую очередь.
Неизвестно пока, какие документы надо будет представлять в комиссии исполкомов для обмена сумм выше 1000 рублей. Однако очевидно, что многие граждане, не имеющие никакого отношения к теневой экономике, таких документов предоставить не смогут по той простой причине, что, составляя сбережения, они не знали о предстоящей необходимости «отчитаться за командировку».
2.3. Переход к рыночным отношениям
После августовских событий 1991 г., которые привели к развалу СССР, правительство России начало форсированный переход к рынку. Для консультации в осуществлении реформ была приглашена группа иностранных советников во главе с Дж. Саксом (США). Правительство возлагало надежды на экономическую помощь Запада.
Конкурентный рынок мог утвердиться только на базе частной собственности, поэтому необходимо было приватизировать (передать в частную собственность) значительную часть предприятий, ограничить роль государства как хозяйствующего субъекта.
Важнейшей задачей реформ назывались финансовая стабилизация и ликвидация бюджетного дефицита.
Первым шагом реформ стала либерализация цен с января 1992 года на большинство товаров и продуктов. Цены возросли за 6 месяцев в 10–12 раз. Все сбережения населения моментально обесценились. Большинство населения тем самым оказалось за чертой бедности – не случайно реформа была определена в народе «грабительской».
Либерализация цен вызвала резкий рост тарифов на перевозку, цен на энергию, сырье и т. д. Началось сокращение спроса на многие товары и виды продукции. В сельском хозяйстве повышение цен на горючее, технику, стройматериалы вызвало рост цен на зерно и овощи, а подорожание кормов вело к сокращению поголовья скота, к падению производства мяса и молока. Отечественные сельхозпродукты стали дороже импортных, что вело к свертыванию всего агропромышленного комплекса.
Правительство видело выход в проведении «монетаристской» политики, согласно которой вмешательство государства в экономику должно быть минимальным. Экономику решено было лечить «шокотерапией» – нерентабельные предприятия обанкротятся, а те, которые выживут, перестроятся на выпуск дешевой и качественной продукции. Однако под угрозой банкротства к лету 1992 года оказались целые отрасли.
Не оправдались расчеты на значительную финансовую поддержку Запада. Вместо обещанных 24 млрд. долларов Россия получила всего 12,5 млрд. в форме кредитов на закупку продовольствия у тех же западных стран. В этих условиях Центральный банк России вынужден был предоставить предприятиям значительные кредиты. Это решение фактически похоронило план «шокотерапии». Начался рост инфляции.
В декабре 1992 года VII съезд народных депутатов России потребовал отставки правительства Е. Гайдара. Новым главой правительства был утвержден В. С. Черномырдин.
Следующим этапом реформ стала приватизация государственных предприятий. Концепция приватизации была разработана Госкомимуществом России во главе с А. Чубайсом. Согласно ей было проведено акционирование государственных предприятий, 51% акций распределялись между работниками предприятий, а остальные поступали в открытую продажу: каждому россиянину выдавался приватизационный чек (ваучер), стоимостью в 10 тысяч рублей (сумма была определена исходя из оценки имущества российских предприятий на 1 января 1992 г. в 1 трлн. 400 млрд. руб.) С 1 января 1993 г. на ваучер можно было приобрести акции любого предприятия. По всей стране создавались чековые инвестиционные фонды, задачей которых была аккумулирование средств населения и обеспечение инвестиций в производство. В социальном плане приватизации преследовалась цель: «создание класса собственников». Однако, вследствие инфляции, ваучеры полностью обесценились. Многочисленные инвестиционные фонды, собиравшие ваучеры у населения, один за другим объявляли себя банкротами. Фактически произошел бесплатный раздел бывшего государственного имущества между чиновниками, непосредственно осуществлявшими приватизацию, представителями бывшей партийной и хозяйственной номенклатуры. Приватизация все более принимала криминальный характер.
Этап ваучерной приватизации завершился в 1994 г. Удалось создать слой крупных частных собственников.
Второй этап приватизации начался в 1995 году. Цель его была в «создании эффективного собственника». От ваучерной приватизации перешли к денежной. К этому времени расслоение общества резко усилилось. К началу 1994 года доходы 10% наиболее обеспеченных в 11 раз превышали доходы такой же доли наименее обеспеченных. На этом этапе продажа акций предприятий осуществлялась по определенному графику на аукционах. Доходы от денежной приватизации оказались ниже, чем ожидалось. Государственные чиновники активно лоббировали интересы тех или иных банковских структур.
Процесс приватизации в стране проходил с крейсерской скоростью. В 1993 году было приватизировано 12,9 тыс. предприятий, в 1994 г. – 21,9 тыс., в 1995 г. – 10,2 тыс. и в 1996 г. – 4 тыс. предприятий. Для сравнения: в Англии на разгосударствление 12 предприятий понадобилось почти 10 лет, в ФРГ – в период с 1983 по 1990 гг. было приватизировано 676 предприятий.(13)
К началу 1996 года темпы спада производства снизились, но лишь за счет экспортно-ориентированных отраслей сырьевой и перерабатывающей промышленности. Новые собственники приватизированных предприятий резко сократили объемы вложений в долгосрочные программы развития производства. Часто основные фонды предприятий – здания, оборудование, станки – продавались или сдавались в аренду коммерческим структурам. Зарплата рабочим не выплачивалась месяцами, что вынуждало их продавать свои акции за бесценок. Шло вторичное перераспределение собственности в пользу крупных держателей акций, ваучерных фондов, крупных фирм. Инвестиций в развитие производства практически не было.
Одновременно с приватизацией промышленности шла малая приватизация, то есть продажа предприятий розничной торговли, сферы услуг, общественного питания и т. д.
Реформы затронули и аграрный сектор экономики. В 1991 г. началась аграрная реформа и в ее рамках – земельная реформа, под которой понималось устранение монополии государственной собственности, преобразование колхозов и совхозов в фермерские хозяйства и другие организационно-правовые формы.
В стране начали создаваться фермерские хозяйства. К 2000 г. их общее число составило 270 тыс., из которых только 70 тыс. работали прибыльно. Так, доля фермерских хозяйств в общем объеме производства сельхозпродукции к 2000 году была незначительной и составляла 4%.
Несмотря на это, с 1998 г. увеличилось производство на птицефабриках, начался рост поставок отечественных сыров, кисломолочных продуктов, колбасы. К 2000 году в центре внимания законодательной и исполнительной власти стал вопрос о разрешении возможности купли-продажи любых земель, включая и обрабатываемые сельхозугодья.
Приватизация не привела к росту производства. Однако удалось снизить темпы падения производства. За 1991–1999 гг. валовой внутренний продукт упал на 50%, промышленное производство на 51,5%, сельскохозяйственное производство на 40%. Государственный долг страны – внешний и внутренний – достиг 150 млрд. долларов, и расходы по его обслуживанию достигли в 1999 году 30% государственного бюджета. В то же время в стране за это время были созданы все виды рынков: товаров, услуг, труда, капиталов, кредитов и т. д. Государство больше не контролировало и не устанавливало цены на товары, не ограничивало размер заработной платы. С ростом цен ушли в прошлое хронические дефициты на потребительские товары, исчезли очереди в магазинах.
Экономическая реформа, предполагавшая быстрое преодоление кризиса и его последствий, в итоге зашла в тупик и была подменена стратегией выживания. Отражением ее стала частая сменяемость глав правительств, федеральных министров. За период с 1992–2000 гг. сменилось 6 премьеров: Е. Гайдар, В. Черномырдин, С. Степашин, С. Кириенко, Е. Примаков, В. Путин.
Разве что совсем витающему в облаках идеалисту было не очевидно, что рыночные реформы 1992–1999 годов в России прошли под известным черномырдинским девизом: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Шоковая терапия, обвальная приватизация, дефолты, обнищание народа – осмысление экономистами и политиками этого славного реформаторского опыта очень уж напоминало известный спор между Плехановым и Лениным после поражения революции 1905 года. Первый говорил: не надо было браться за оружие. Второй возражал: надо, но только решительнее и определеннее.
Вторая позиция, по историческому парадоксу занятая в конце века самыми ярыми антиленинцами – Ельциным, Гайдаром, Чубайсом, озвучена в нашей книжной продукции и в виртуально-электронных СМИ наиболее полно. Первой (не надо было браться), хотя она и полярно противоположна нынешней официальной парадигме, тоже уделялось немало внимания: за ней – весьма многочисленный (как и весьма разношерстный) «протестный электорат». Но есть еще и третья оценка: реформы стране были крайне необходимы, но требовали совсем иного «оружия», иного экономического инструментария.
Для главы «Учебника истории», публикуемого в «Новой газете», мы выбрали те страницы книги академика РАН Олега Богомолова «Моя летопись переходного времени» (она причудливо соединяет в себе и беспристрастную логику исследователя, и личную исповедь), которые посвящены самому зарождению рыночных реформ.
Конечно, сколько сейчас политиков и экономистов, имевших отношение к появлению на свет этого столь желанного, но оказавшегося таким трудным ребенка, столько могло быть и вариантов этой главы. У нас ведь сейчас целый СБР – союз бытописателей реформ. И сколько желчи вылили на членов этого союза въедливые сатирики. Но мы не случайно остановились на исповедальных отрывках из «летописи» – кто-то из коллег назвал ее «олегописью» – Олега Богомолова. Ведь он в те времена был и членом Консультативного совета при Борисе Ельцине, и одновременно очень неудобным для младореформаторов первой волны оппонентом, предсказавшим тупиковые ситуации, которые их ожидали.
«Утром 19 августа 1991 года, – пишет Олег Богомолов, – мне позвонили из газеты „Мегаполис экспресс“ с одним вопросом: „Что же будет дальше?“ Газета опубликовала ответ в рубрике „О чем говорят в Москве“. Он был краток: „… Скорее всего, эта политическая авантюра закончится провалом… Но она ускорит процесс развала страны, республики воспользуются ситуацией, чтобы застраховать себя от военного переворота и защитить свой суверенитет“.
Пережитые в августе 1991 года потрясения завершились благополучным возвращением Горбачева из Крыма, массовыми похоронами трех жертв трагических событий, роспуском КПСС и освобождением зданий ЦК на Старой площади, снятием памятника Ф. Дзержинскому на Лубянской площади. Наступила некоторая пауза, наполненная ожиданиями дальнейшей судьбы страны.
Основным содержанием собравшегося в первых числах сентября 1991 года внеочередного Съезда народных депутатов стала разработка процедуры „цивилизованного развода, по возможности без размена жилой площади“. Прибалтийские республики были уже отрезанным ломтем. Грузия и Молдавия находились на пороге отделения. Но все же большинство республик склонялось к необходимости сохранения в той или иной форме ряда общих государственных структур и поддерживало идею разработки соответствующего договора.
В качестве заместителя председателя редакционной комиссии съезда я участвовал в выработке текста соответствующего постановления. Удалось договориться относительно того, как могло бы быть сохранено государственное единство. Но неподалеку от помещения редакционной комиссии за отдельным столом напряженно трудились над каким-то текстом Руцкой и Шахрай. Скорее всего, они готовили второй, предельно краткий и лишенный конкретных деталей документ, который и был принят съездом. И хотя в его основе лежала идея сохранения общей государственности, твердой уверенности в том, что она будет реализована, заявление не оставляло.
После окончания съезда Ельцин отбыл на отдых в Сочи, и страна вновь оказалась в состоянии ожидания своей дальнейшей судьбы.
Уже началось растаскивание того, что лежало в основе экономического объединения, – собственности. Каждая республика объявляла своей собственностью все, что находилось на ее территории. Договориться о каких-то межреспубликанских формах собственности при такой ситуации было весьма трудно. Раздел собственности происходил не только между республиками, но и между областями, ведомствами и т. д. Делили, казалось бы, неделимое – единые технологические и производственные системы и комплексы. Каждая республика объявляла железнодорожные сооружения и пути, трубопроводы, линии электропередач на ее территории своими. И страсти здесь разгорались порою низменные: поскорее захватить, прибрать к рукам.
Беловежский сговор в декабре 1991 года поставил крест на возможности сохранения общего экономического пространства и конфедеративного устройства в пределах бывшего СССР, а „шоковая терапия“ перечеркнула возможности сравнительно скорой и безболезненной стабилизации экономики и ее перевода на здоровые рыночные основы. Был упущен шанс и на укрепление общеевропейской безопасности. США и НАТО заполнили геополитический вакуум в Центральной и Восточной Европе и провели новую разделительную линию на континенте. У ряда западных деятелей возник соблазн использовать крах коммунизма для того, чтобы утвердить безраздельное господство в Европе США и НАТО.
Принятия неотложных мер требовала экономика, развал которой представлял самую главную опасность для победившей в России демократии. Российский президент находился на отдыхе, и с ним не было связи даже у вице-президента, между тем медлить было нельзя. Об этом ставили вопрос члены Консультативного совета сначала при Председателе Верховного Совета РСФСР, а затем, после президентских выборов, – при Президенте Российской Федерации. Совет состоял из ученых, журналистов, писателей и политиков демократической ориентации, критически относившихся к дрейфу Горбачева вправо. В совет входили Г. А. Арбатов, О. Т. Богомолов, Ю. Ю. Болдырев, П. Г. Бунич, Д. А. Волкогонов, писатель Д. А. Гранин, А. М. Емельянов, Т. И. Заславская, М. А. Захаров, Ю. Ф. Карякин, Г. Х. Попов, Ю. А. Рыжов, А. А. Собчак, В. Т. Тихонов, С. Н. Федоров, Н. П. Шмелев, Е. В. Яковлев и другие.
Секретарем совета был назначен Г. Э. Бурбулис, который занял в дальнейшем также ключевую должность в правительстве – государственного секретаря. Доцент марксизма-ленинизма из Свердловска, Бурбулис вошел в межрегиональную депутатскую группу и запомнился мне своей манерой говорить настолько витиеватым, пересыпанным мудреными иностранными словечками языком, что смысл, если он присутствовал, уловить было необычайно трудно. Но часто мудреность принимают за ученость, что, видимо, и способствовало карьере Бурбулиса.
В разговоре с ним меня настораживали его бегающие глазки, ощущение, что у него есть что-то свое на уме, чем с собеседником не надо делиться. Так оно и было. Он не хотел привлекать Консультативный совет к выработке экономической политики, потому что имел другой замысел – подготовить к возвращению Ельцина план радикальной экономической реформы, который ему должна была составить группа молодых радикально настроенных экономистов во главе с Е. Т. Гайдаром. Их уже усадили за работу на подмосковной правительственной даче в Архангельском, и об этом мало кто знал.
Не берусь объяснить, почему Бурбулис остановил свой выбор на Гайдаре и рекомендованной последним группе малоизвестных экономистов из московских и ленинградских научных институтов. Смелость, решительность, быстрые и ощутимые результаты – вот что должно было понравиться Ельцину, а вместе с тем обеспечить славу и карьеру реформаторам. Этими мыслями и настроениями были охвачены радикальные либералы, находившиеся под гипнозом „шоковой терапии“ Бальцеровича в Польше и идей Джеффри Сакса из Гарвардского университета. Думаю, что импонировали далекому от экономической науки Бурбулису и такие новые словосочетания, то и дело слетавшие с языка либералов, как либерализация, макроэкономическая стабилизация, рестриктивная кредитно-денежная политика, „денежный навес“.
Как бы то ни было, периферийное для нашей страны, но превалирующее в США и на Западе либеральное направление экономической мысли внезапно обрело мощнейшую государственную поддержку и вскоре стало официальной идеологией. Его зарождение у нас Виталий Найшуль описывал примерно так: „В 1986–1987 годах возникла тусовка, которая объединяла людей из Ленинграда, Москвы и Новосибирска. Я состоял в этой тусовке. В ее составе были и Чубайс, и Гайдар, и те, кто потом не участвовал во власти… Лет десять назад мы встретились, и выяснилось, что все говорят на одном языке… В начале 90-х часть нашей тусовки пошла во власть. Они были сторонниками польского пути“.
Ленинградская часть „тусовки“, возглавлявшаяся Чубайсом, опубликовала в 1990 году в журнале „Век ХХ и мир“ фрагменты своей записки о концепции перехода к рыночной экономике в СССР. Судя по ним, записка представляла своего рода манифест либеральных радикал-реформаторов. В нем обосновывалась целесообразность „прыжка“ в рыночную экономику, не останавливаясь перед такими его побочными явлениями, как падение жизненного уровня населения, массовая безработица, социальная дифференциация, забастовки с экономическими и политическими требованиями. Недовольство и протесты предлагалось подавлять во имя достижения благородной цели построения современной рыночной экономики американского типа. Умонастроения этих людей, которые почему-то стали называть себя демократами, с предельной откровенностью выразил тот же В. Найшуль: „Одна из российских традиций – это традиция единомыслия. Меньшинство должно набрать в рот воды. Именно так с ним надо разговаривать. Я не вижу возможности организовать здесь жизнь не на авторитарных началах“.
Вернувшись из отпуска, Ельцин быстро проникся идеями радикальной рыночной реформы. Он уже был основательно заражен гайдаровскими планами, когда решил познакомить нас с ними на заседании Консультативного совета в конце октября или начале ноября 1991 года. Те намерения, которые Ельцин излагал и собирался в ближайшие дни обнародовать, вызывали многие недоуменные вопросы со стороны членов совета. Так, одновременное освобождение от государственного контроля цен и заработных плат – прямой путь к неуправляемой инфляции. Нужно ли идти на подобный риск? Подтягивание цен на топливо и сырье к мировому уровню обрекало практически всю промышленность на неконкурентоспособность, поскольку по энерго– и материалоемкости производства мы безнадежно отставали от Запада.
Выиграем ли мы от этого? Что станет с накоплениями населения в сберкассах, на руках и в облигациях в результате многократного повышения цен после их либерализации? В общей сложности, по оценкам экспертов, они составляли к тому времени на всей территории СССР около 400–500 млрд. руб. Я заметил, что даже Сталин, наверное, предпочел бы не конфисковать путем развязываемой инфляции эти сбережения, а заморозить их на ряд лет, конвертировать в облигации государственного займа или найти какое-то другое решение. Ельцин переспросил, о каких, собственно, миллиардах я говорю. Я попытался разъяснить, что речь идет об огромных потерях кровно заработанных населением денег. Президент на разъяснения никак не отреагировал.»
ИЗ ДОСЬЕ:
«– Отпуская цены, правительство заверяло, что они вырастут всего в несколько раз, а цены скакнули в десятки раз. Нам что – опять лгали? Или мы опять получили министров-дилетантов, не способных просчитать последствия своих шагов?
– Правительство уже не раз само отвечало на ваш вопрос. Давайте заглянем в старые газеты, кое-что вспомним. Вот, например, „Комсомольская правда“ от 22 января этого года. По поводу слов одного высокого правительственного чиновника: „Реформа идет в соответствии с нашими планами“ – последовало замечание корреспондента: „Позволю себе усомниться в последнем. Помнится, рост цен прогнозировался в два-три раза, ну, в четыре раза“. И ответ: „Представляете, что творилось бы, объяви правительство, что цены вырастут в двадцать раз! Примерно такого скачка, который произошел, мы и ожидали“. Таким образом, ответственный правительственный чиновник предпочел скорее слукавить, чем назваться непрофессионалом… Если не можешь, то не говори вообще ничего. Не надо говорить неправду… Имя чиновника? Посмотрите газету.
Примечание. Я посмотрел. Это был Егор Гайдар».
(Беседа корреспондента «ЛГ» Г. Цитриняка с Г. Явлинским. «Литературная газета», 27 мая 1992 г.).
Предчувствуя огромный риск затеваемых реформ, Е. В. Яковлев решил устроить беседу умеренных экономистов-реформаторов с Е. Гайдаром в редакции «Московских новостей», чтобы несколько удержать последнего от либеральных крайностей и увлечения польским примером. На беседу пригласили меня и Н. П. Шмелева. От редакции присутствовал экономический обозреватель «МН» Гуревич, который и опубликовал выжимку из состоявшегося разговора, сильно смягчив, на мой взгляд, наше критическое отношение к предпринимаемой в России реформе.
Поскольку наш собеседник явно симпатизировал польской «шоковой терапии», я старался подчеркнуть значительные различия наших условий, в силу которых весьма вероятно, что этот метод в России не сработает. Было бы крайне самонадеянно ожидать, что в России удастся ограничить негативные последствия «шоковой терапии» теми же примерно рамками, как в Польше.
Но все мои доводы ничуть не смущали молодого Гайдара. «Сейчас ясно, – говорил он, – чем быстрее разморозим цены, тем меньше будет инфляционный удар». Мне это не было столь очевидно. Более вероятным казалось втягивание экономики в затяжную инфляционную спираль, разоряющую предприятия и доводящую до нищеты простых людей. «Не ясно, – возражал я, – что будет с доходами людей. Ну, с индексацией вроде бы собираются повременить. А с контролем за зарплатой? Сначала Ельцин сказал: не будет. Потом оговорился, что, мол, зарплата должна соответствовать производительности. Туманно. Если и цены отпустить, и заработки, то гиперинфляция неизбежна. А бороться с ней куда сложнее, чем не допустить».
«Есть еще одна опасность, – продолжал я урезонивать архитектора российской реформы, – угробить производство. Если допустим гиперинфляцию, никто не станет инвестировать деньги. А если будем замораживать доходы – урежем спрос. Тоже убьем стимул у производителя».
Чем настойчивее я предостерегал, тем снисходительнее становилась улыбка Е. Гайдара.
Не были услышаны и мои сомнения по поводу приватизации. «В этом пункте программы, – отмечал я, – тоже один туман. То, как она сейчас идет, – грабеж. Номенклатура хапает так, как не хапала в расцвет застоя. Мы просто обязаны сейчас что-то дать простым людям. С одной стороны, снимем гиперинфляцию, если что-то выбросим на рынок, а с другой – социальную напряженность, если что-то раздадим безвозмездно. Нельзя же все время только отбирать. Ведь тогда не один-два миллионера будет, которых сейчас как диковинку показывают по телевизору, а множество, но основная масса населения упадет ниже уровня нищеты, не знаю, чем это обернется». Из высказывания Е. Гайдара следовало, что он за быструю приватизацию, однако не имеет четкого представления, как ее проводить.
Из разговора с Гайдаром у нас со Шмелевым складывалось впечатление, что разработчик реформы достаточно безжалостно относится к предстоящим жертвам населения, он не придает им большого значения, поскольку якобы быстрый переход к современной высокоэффективной рыночной экономике все оправдывает. Мы так не думали. «Конечно, для большинства, – говорил Шмелев, – реформа будет ударом под дыхло. И меня очень беспокоит, все ли амортизаторы включены».
Участники беседы разошлись, оставшись при своем мнении. Разница была только в том, что наших советов никто не спрашивал, тогда как мнение Гайдара определяло судьбы экономики. Вскоре Гайдар был назначен заместителем премьера при Ельцине в качестве главы правительства, т. е. фактически стал исполняющим обязанности премьера.
В первый же день 1992 года после новогодних праздников германский журнал «Шпигель» попросил у меня интервью относительно перспектив начатого рыночного перехода в России и будущего содружества независимых государств. Потом газета «За рубежом» опубликовала его русский перевод под заголовком «Мы все ждем чуда, но его не будет». Предпринятая реформа была в нем названа очередным экспериментом над многострадальным народом.
Мои ответы, видимо, задели архитекторов реформ, потому что Б. Ельцин в одном из своих выступлений специально подчеркнул, что политика радикальной рыночной реформы не является экспериментом, а основывается на научных знаниях и международном опыте. К сожалению, я взял на себя в то время неблагоприятную роль Кассандры и вскоре был отнесен к антиреформаторам.
18 января 1992 года по инициативе председателя Гостелерадио Е. В. Яковлева в Доме журналистов на Никитском бульваре состоялась публичная дискуссия. Егор Владимирович считал, что правительство не должно вести себя, как религиозная секта, отгородившаяся от инаковерующих и не желающая вступать с ними в диалог. Поэтому он уговорил Гайдара и его сподвижников встретиться с рядом ведущих экономистов и журналистов, чтобы обсудить ход реформы и выслушать возможные критические замечания. Подходя в воскресный день утром к Домжуру, я несколько остолбенел, увидев, что маленький дворик буквально забит огромными черными лимузинами, которые в народе назывались «членовозами», поскольку в них до этого разъезжали члены политбюро. Вчерашние завлабы быстро обзавелись аксессуарами, демонстрирующими их принадлежность к сильным мира сего.»
ИЗ ДОСЬЕ:
«Политика невмешательства государства, являющаяся частью „шоковой терапии“, не оправдала себя. Правительству следует заменить ее программой, при которой государство берет на себя основную роль в экономике, как это происходит в современных смешанных экономиках США, Швеции, Германии.
Серьезные правительственные меры должны быть приняты для предотвращения процесса криминализации экономики. Пользуясь невмешательством правительства, уголовные элементы заполняют вакуум. Прибегают к таким криминальным методам, как заключение контрактов под угрозой потери жизни или собственности, творят незаконное судопроизводство, контролируют с помощью мафиозных структур ряд важных секторов российской экономики, занимаются подкупом должностных лиц и т. п. Таким образом, произошел переход не к рыночной, а к криминализованной экономике».
(Обращение российских и американских ученых-экономистов к будущему президенту РФ накануне выборов 1996 года «Новая экономическая политика для России», подписанное академиками РАН Л. Абалкиным, О. Богомоловым, В. Макаровым, С. Шаталиным, Ю. Яременко, Д. Львовым, лауреатами Нобелевской премии К. Эрроу, Л. Клейном, В. Леонтьевым, Р. Солоу, Л. Тобином, профессорами М. Интрилигейтором, М. Поумером).
«Ход гайдаровской реформы обнаруживал все больший разрыв между обещаниями верхов и реальными результатами, – отмечал Олег Богомолов. – В апреле 1992 года работающий люд тратил почти всю свою зарплату лишь на продовольствие. И то не хватало. Жизненный уровень основной массы населения снизился более чем вдвое. И тем не менее правительство уверяло, что реформы идут успешно. В заслугу себе оно ставило отсутствие массовых протестов со стороны народа. Мол, народ все понимает и спокойно приносит жертвы во имя светлого будущего.
Что касается народа, говорил я тогда, то он реагирует по-своему. И хотя локальных забастовок достаточно, всероссийского забастовочного движения действительно нет. Недовольство людей проявлялось, пожалуй, самым худшим способом: они перестали добросовестно и напряженно работать, начинали присваивать чужое добро, обманывать государство и друг друга. Мы дошли до того, что военные стали торговать оружием, чиновники – государственным имуществом, привилегиями и т. п.
Размах криминальной деятельности в торговле, банковском деле поражает. О разгуле бандитизма и воровства личной собственности и говорить не приходилось. Моральная деградация общества представляла куда более опасную реакцию на „шоковую терапию“ и несправедливое ограбление людей, чем забастовки. Россия, как и после революции, столкнулась с крупной „утечкой мозгов“. „Что же нас поджидает в будущем?“ – спрашивал меня корреспондент „Курантов“. „При нынешней политике – только ухудшение“, – отвечал я. „Но Ельцин обещал, что к осени мы достигнем стабилизации?“ – „Я думаю, ему придется принести извинения“.
Для перехода к рынку нужны и либерализация цен, и либерализация внешней торговли, и приватизация, и реформа налоговой системы, и устранение бюджетного дефицита, и целый ряд других вещей. Но любой из компонентов рыночного перехода можно извратить, лишить экономической и социальной рациональности. Характерный пример – приватизация. Глава Госкомимущества Чубайс требовал выкупа государственной собственности, которую мы „неправильно“ считали своей, общенародной. По его мнению, недопустимо было бесплатно наделять этой собственностью граждан: что, по его выражению, с ветром принесено, то ветром и унесет. Но на что покупать? Либерализация цен и последовавшая за ней гиперинфляция лишили население практически всех накоплений, а текущих доходов едва хватало на пропитание. Чубайс разыграл блестящий спектакль с ваучерами, убив сразу двух зайцев – наделив задарма номенклатуру собственностью и превратив ее в социальную опору режима, а с другой стороны – продемонстрировав легковерным „демократизм и социальную ориентацию“ гайдаровских реформ.
Развязав в результате поспешной либерализации цен галопирующую инфляцию, российское правительство ничего не предприняло, чтобы смягчить ее губительные последствия для производства. Например, югославская или бразильская гиперинфляция сопровождались индексацией вкладов населения, оборотных средств предприятий. Поэтому экономика все-таки функционировала, и рынок был насыщен. Мы же выбрали сомнительный вариант. Огромная сумма взаимных неплатежей предприятий вызвала тромбоз всей системы денежного обращения. Кто мешал нам продумать возможные последствия намеченных шагов, хотя бы немного прислушаться к критическим голосам? Этот вопрос оставался без ответа.
К. Боровой – преуспевающий бизнесмен, увлекшийся политикой, назвал либерализацию цен проявлением величайшей социальной справедливости. Я тогда буквально взвился. „Помилуйте, господа, вы часто ссылаетесь на Эрхарда. А Эрхард, между прочим, провозгласил социально ориентированное рыночное хозяйство. Это совсем иной подход, нежели тот, который предполагает, что только рынок, свободная игра цен обеспечивают справедливость в доходах, в распределении благ. По законам дикого рынка выживает сильнейший. А в социально ориентированном рыночном хозяйстве государство вмешивается, чтобы защитить слабого, поддержать науку, образование, искусство“.
В первые месяцы реформы Е. Гайдар вооружил пропаганду несколькими экономическими мифами, служившими оправданием его политики. Один из них он не уставал повторять на протяжении ряда лет. Новое правительство-де унаследовало полностью разрушенную и разграбленную экономику, в магазинах хоть шаром покати, от золотого запаса практически остались крохи. Внешторгбанк – банкрот, валютных резервов нет, проели даже часть стратегических запасов. И только предпринятые радикальные реформы спасли страну и позволили избежать голода.
Если гайдаровское правительство пришло на развалины экономики, то как объяснить, что при неуклонно продолжающемся дальнейшем спаде производства, особенно в сельском хозяйстве, легкой и пищевой промышленности, удалось накормить страну и удержать ее на плаву? Ответ может быть только один – либо за счет огромных заимствований на Западе, либо в результате проедания несметных природных и других богатств, доставшихся реформаторам в наследство от предшествующего режима. И то, и другое имело место, и именно за счет этого, а не шоковых реформ, удалось выжить.
Другой миф относился к конфискованным в результате галопирующей инфляции сбережениям населения. Они были названы пустыми деньгами, за которыми никаких реальных ценностей не стояло, – магазины были абсолютно пусты, а стало быть, не гайдаровские реформы, а провал предшествующей экономической политики повинен в понесенных населением потерях. Инфляция-де всего лишь забрала пустоту. Эти рассуждения меня особенно возмущали своим лицемерием и цинизмом.
Будучи членом президентского Консультативного совета, я и ряд моих коллег считали своим долгом в середине 1992 года вновь обратить внимание Б. Н. Ельцина на вызывавшее серьезное беспокойство развитие ситуации в стране. Мы и раньше на заседаниях совета говорили о том, что реформы оказались плохо продуманными и приводили совсем не к тем результатам, на которые рассчитывали, высказывали предложения по исправлению положения дел. Наши мысли, как правило, выслушивались без возражений, но не принимались во внимание. По мере обострения обстановки совет начал созываться все менее регулярно, а затем и вовсе наступил длительный перерыв. Поэтому группа членов совета решила обратиться к президенту письменно со своими раздумьями и рекомендациями. Инициатором был Г. А. Арбатов, к которому я присоединился. Мы вместе составили текст обращения, которое затем подписали еще пять членов совета.
Обращение было передано в президентскую администрацию 1 июля 1992 года и оставалось в течение долгих месяцев без ответа. Тогда в конце 1992 года я решил написать президенту о своем выходе из совета.
Так что же является заслугой правительства? – задавал я риторический вопрос. То, что могло бы быть еще хуже? Что люди, более не верящие в способность правителей наладить хозяйственную жизнь, меняют, чтобы выжить, свою психологию и поведение, полагаются все больше на собственную изворотливость? Это ли следует считать достижением радикальной рыночной реформы? Пока удалось лишь одну противоестественную и потому неэффективную экономику заменить другой, не менее извращенной.
Наиболее верный и менее болезненный путь перехода к рынку – отнюдь не шоковая терапия, а целеустремленное и неуклонное развертывание рыночных институтов и инструментов в двухсекторной экономике, где наряду с частным длительное время сохраняется крупный государственный сектор. Последний должен все более и более включаться в рыночную среду, но управляться также и прямыми командами государства. Такая модель оправдала себя в Китае, и нет серьезных доводов против того, что она пригодна у нас. Всеми доступными средствами – и рыночными, и административными – следует восстанавливать и расширять производство.
В свете последующих событий понимаю, насколько наивными были мои рассуждения, адресованные главе государства.»
«Мое заявление об отказе от „почетных“ обязанностей опоздало, – пишет Олег Богомолов, – его опередила реорганизация совета и выведение из него наряду со мной Г. А. Арбатова, Н. П. Шмелева, С. Н. Федорова. Мы получили за подписью президента вежливое уведомление об отставке. На место выведенных членов совета были включены новые, в их числе С. С. Алексеев, Е. Т. Гайдар, С. А. Ковалев, О. Р. Лацис, которые, кстати, после событий 1996 года в Кизляре и Первомайской решили, в свою очередь, подать в отставку в знак несогласия с политикой президента.
Эпистолярный жанр общения с сильными мира сего, изобилующий на протяжении веков яркими образцами, дает пищу историкам, но малопродуктивен с точки зрения перемен в самом ходе истории. Этот урок стоило бы иметь в виду и нам, взявшимся за составление письма президенту.
Эпоха гласности, выплеснув на всеобщее обозрение массу возмутительных фактов, правдивых оценок происходящего, дельных предложений, кажется, тем и ограничилась, что выпустила пар. Критика в средствах массовой информации перестала служить сигналом для принятия мер. Чувство вины и ответственности мало кого донимает, а понятие чести и вовсе отпало. Телефоны доверия в президентской администрации, в правительстве, других ведомствах позволяют гражданам высказать наболевшее. Но стали редкостью публичные сообщения о том, что в ответ на справедливые выступления прессы или письма и звонки граждан сделано то-то и то-то. С гласностью более или менее все в порядке, шутят в народе, плохо со слышимостью.
Обвал в августе 1998 года валютного курса рубля открыл миллионам простых людей глаза на авантюрную суть проводившейся Ельциным, Гайдаром, Черномырдиным, Кириенко, Чубайсом, Немцовым экономической политики. Результаты оказались поистине плачевными. Такую экономическую катастрофу ни одна из крупных стран мира не переживала в ХХ столетии.
За годы радикальных преобразований Россия утратила былую экономическую мощь, пропустив по объему ВВП впереди себя даже такие страны, как Мексика, Бразилия, Индонезия, и отстав от Китая в 5 раз, а от США – в 10 раз. Несмотря на повторявшиеся из года в год правительственные заявления о прекращении спада, он продолжался. По сравнению с дореформенным уровнем продуктивность российской экономики на рубеже нового века уменьшилась более чем вдвое, выпуск промышленной продукции сократился до 40 процентов, а легкой и пищевой промышленности – до трети.
По многим социально-экономическим параметрам Россия примкнула к „лиге“ слаборазвитых стран, в частности, по ярко выраженной топливно-сырьевой структуре экспорта, по пятидесятипроцентной импортной зависимости в снабжении населения продовольствием и другими товарами, по средней продолжительности жизни населения, массовой нищете, распространению эпидемических болезней, проценту душевных заболеваний и самоубийств. Население столкнулось и с другим бедствием – массовой безработицей. Получили распространение принудительные отпуска работников – одна из скрытых форм безработицы.
Сумма доходов, полученная в России десятью процентами богатых, превысила, по данным международных организаций, доходы десяти процентов бедных более чем в 30 раз. Соответствующий коэффициент в США – 5,3; в Китае – 14; в странах Центральной и Восточной Европы – 5,1–5,6; в западноевропейских странах – 2,6–5,7.
Другой стороной кризиса явилось лавинообразное возрастание внутреннего и внешнего государственного долга. Если учесть задолженность перед вкладчиками Сбербанка, которым предстояло компенсировать утраченные в результате либерализации цен сбережения, а также по зарплате и пенсиям, то совокупный внутренний долг государства в середине 1998 года достигал 50 процентов ВВП. К этому следовало добавить внешний долг в размере более 140 млрд. долл. на конец 1998 года, или около 30 процентов ВВП. Экономику с богатейшим потенциалом посадили на иглу внутренних и внешних заимствований, продлевая жизнь обанкротившемуся политическому режиму.
Безысходность ситуации придавало и чудовищное бегство из России капиталов. Их отток с момента начала радикальных реформ и до 1999 года оценивался в 100–150 млрд. долларов, а возможно, и более. Подобное кровопускание не в состоянии выдержать даже относительно крепкая экономика, для обедневшей России это могло иметь гибельные последствия.
Настал момент истины, мучительного переосмысления предшествующих реформаторских экспериментов, выработки новых подходов в проведении рыночной реформы и реанимации экономики. Эра Ельцина-реформатора закончилась провалом его реформ. Во имя того, чтобы их провести без помех, осчастливить страну и окончательно избавить ее от коммунизма, по приказу Ельцина палили из пушек по зданию парламента. Во имя этого же затыкали рты несогласным с „шоковой терапией“ в экономике и конституционным переворотом в политике. В итоге полное фиаско: экономика оказалась в развалинах, а общество расколото и деморализовано.
Крутая ломка общественных устоев, связанная особенно с началом радикальных реформ Ельцина – Гайдара, сопровождалась возникновением идейного вакуума в обществе. Едва ли простое заимствование господствующих на Западе либеральных идеалов капитализма свободного рынка способно стать объединяющей российское общество идеологией. Наши либералы сделали максимум для дискредитации веры в достоинства рынка.
Я не фаталист, но часто ловлю себя на мысли, что, видимо, судьба нам уготовила пережить мрачную полосу безвременья. Но может ли это быть оправданием покорности перед безжалостным роком? Столь ли беспомощны были все мы перед разрушительными процессами, перевернувшими нашу жизнь? Думаю, что каждый вправе спросить себя, какая часть ответственности за прошедшее лежит на нем. В конце концов, не все пали жертвой ослепления, многие видели и понимали, какие угрозы нас подстерегают и как их можно предотвратить. Они пытались доступными им средствами взывать к общественному мнению. Видимо, этого было недостаточно, и им не удалось повлиять ни на лидеров, возглавивших перемены, ни на широкие слои населения. Стало быть, надо извлечь уроки из этого и решительнее отстаивать свои убеждения. Заблуждения не могут длиться вечно. Истина, выявленная научной мыслью, рано или поздно проложит себе дорогу.»
– В последнее время стартовой команде рыночных реформ предъявляется немало обвинений в непрофессионализме. Ну на самом деле, если рост цен в 1992 году в 40, а не в 2 раза Е. Гайдар мог еще объяснить некой «военной хитростью» (мол, если бы сказали правду, кто бы дал им начать реформы), то последующий рост цен на несколько порядков, в тысячи и даже в десятки тысяч раз при хроническом отставании повышения зарплат и пенсий – тут уж не до хитростей!
Ученый с мировым именем, математически просчитавший гибельные для человечества последствия «ядерной зимы» в результате крупномасштабного применения атомного оружия, академик РАН Н. Моисеев свидетельствовал: «Когда команда Ельцина готовила шоковый удар по России, Е. Гайдар обещал повышение цен в несколько раз, которое вскоре сменится стабилизацией и экономическим ростом. Но академик А. Петров, владевший развитой системой математических моделей российской экономики, „проиграл“ гайдаровский вариант. В результате вышло повышение цен в 4–5 тысяч раз. Тогда я думал, что Гайдар плохо считает. Теперь понимаю: он просто ничего не считал, ибо не умеет этого делать».
Но оставим решать вопрос о профессионализме самому научному сообществу. Оставим на совести младореформаторов и их многочисленные заявления, что они чувствовали себя камикадзе. Им, нашим рыночным «матросовым», пока что на свою судьбу жаловаться нечего. А в роли камикадзе оказался в конечном счете народ России.