Захватывающее время Тарп Тим

Глава 6

Сегодня на Двенадцатой улице оживленно. Я не преувеличивал: девчонок там действительно тьма. Но я придирчив. В конце концов, мы ищем девушку для Рикки, парня, с которым мы в пятом классе играли в «Лигу справедливости». Тогда он прикрывал мне спину, а сейчас – я ему.

– Только не ставь меня в дурацкое положение, ладно? – просит он.

– А когда я ставил?

– Тебе все случаи перечислить? – Он достает косячок и чиркает зажигалкой.

– Чувак, ты что творишь? – Я ничего не имею против травки, но считаю, что она не способствует установлению хороших взаимоотношений.

– Не хочешь – не кури, – говорит он и глубоко затягивается.

– Полегче с этим, ладно? Я не хочу, чтобы ты отморозился и уплыл в неведомые земли, к чертям собачьим, когда у нас в тачке будет полно девчонок.

Он выдыхает клуб дыма.

– Не беспокойся. Я буду общителен и весел.

– Да, конечно. Не знаю правда, какой девушке понравится беседовать о превращении бога в объект купли-продажи или о чем ты там вещал в прошлую субботу?

– Вопрос был такой: что случилось бы, если бы вдруг обнаружилось реальное, физическое существование бога? В смысле, что, наверное, началась бы битва за исключительные права, дикая конкуренция между каналами: по кабельному его показывать или по спутниковому? Затем начались бы маркетинговые исследования. Запустили бы рекламу из серии: «Позвоните господу сегодня и целый месяц общайтесь с ним за $19,95. Звоните Отцу, Сыну и Святому духу – всего за $24,95!»

– Точно, – хмыкнув, говорю я. – А если ты не сможешь оплатить счет, они придут и отрежут тебе связь с господом.

– Видишь, чувак, – говорит Рикки, – это же интересная тема!

Я должен признать, что он прав.

– Но все-таки, то, что мы с тобой считаем интересным, не обязательно найдет отклик в женской душе.

– Да знаю. Ты что, думаешь, я мормон?

Нет времени обсуждать этот вопрос. По соседней полосе, медленно обгоняя нас, едет огромный внедорожник, полный девчонок. Я никого из них не узнаю, но блондинка на заднем сиденье быстро опускает стекло, на мгновение выставляет свои сиськи и начинает умирать от хохота.

У Рикки загораются глаза:

– Эй, ты это видел?

– Ага, видел. Показал ей большой палец.

– Не дай им уйти! Езжай за ними.

– Расслабься, чувак. Они не местные.

– И что?

– А то, мы можем ехать за ними хоть всю ночь, а они так и не остановятся. Знаешь, зачем такие девчонки показывают тебе сиськи? Они прутся от мысли, что у парней сразу на них встает. Тебе нужен кто-то более естественный.

– Она показалась мне вполне естественной.

– У нее ми-ми-мишная прическа.

– Я не смотрел на ее прическу.

Рикки чуток обижен на меня за то, что я не поехал за джипом, но это не серьезно. Я его знаю. Он хочет, чтоб мы ехали за ними только по одной причине: знает, что ничего не будет. Это просто притворство – никакого реального шанса ни склеить девчонку, ни получить отказ. Но он у меня так просто не отделается, не в этот раз.

Мы пару раз проезжаем Двенадцатую улицу из конца в конец, но нам не везет. Неожиданно сзади мне начинают мигать фарами – это маленькая золотистая «Камри» Тары Томсон. На светофоре Тара высовывается из окна и кричит, чтобы я съезжал на парковку перед зданием «Коноко». Многообещающая встреча. Я хорошо знаю Тару, мы вместе ходим на английский, – она не очень подходит для Рикки, а вот ее подружка, Бетани Маркс, – самое то.

Тара и Бетани почти всегда вместе. Они – средненькие: не суперсексуальные и не суперпопулярные, но и не какие-нибудь там замухрышки. Играют в софтбол. Тара – крашеная блондинка, невысокая и коренастая, но это ее не портит. Бетани – брюнетка, она стройнее и у нее обалденно длинные ноги, на фоне которых тело кажется непропорционально коротким. Зато сиськи шикарные. Ее единственный недостаток – то, что нос часто выглядит немного сальным. То, как она держится с Тарой напоминает мне нас с Рикки. Она поспокойнее, и рядом с общительной подругой ее почти не замечают, однако она заразительно смеется, и вообще, по чесноку, обе девчонки очень компанейские.

Я подъезжаю к ним со стороны Тары и опускаю стекло.

– Саттер, – говорит она, – ты-то мне и нужен. Знаешь, где можно достать пива?

– Пива? А разве у вас, девочки, не спортивный режим?

– У нас праздник. Мама наконец-то выпнула из дома моего отчима. – Обе хохочут.

Я предлагаю им припарковаться и говорю, что знаю, чем им помочь.

– Прошу ко мне в офис. – Я подвожу их к багажнику, поднимаю крышку и пред их взором предстают драгоценные залежи пива. Мы застелили багажник пленкой, насыпали на нее сухой лед, разложили банки с пивом в несколько рядов и сверху насыпали еще льда.

– Ну, парни, вы даете, – говорит Тара.

– Собрались прокатиться по Бриктауну, – поясняю я. Понятно, что мы никуда не собирались, но сейчас – все возможно. – Поехали с нами?

Бетани говорит:

– Мы едем к Мишель. Я ей говорю:

– Я готов праздновать изгнание чужого отчима, раз уж мама никак не выпнет моего.

Таре этих слов достаточно.

– Ну тогда не стой просто так. Открой мне пиво.

Я даю ей банку. Мне даже не приходится особо ухитряться, чтобы посадить Бетани вместе с Рикки на заднее сиденье, потому что Тара направляется прямиком к переднему. Не сложно догадаться, что Кэссиди не понравился бы такой расклад, увидь она нас, но Кэссиди сейчас в кино со своими подружками, и, к тому же, это все для того, чтобы свести Рикки с Бетани.

– Итак, вперед! – говорю я и завожу двигатель. – И к черту всех.

Глава 7

Бриктаун – это район развлечений в Оклахома-Сити. Назван так потому, что и здания, и даже улицы его из кирпича. Когда-то это были склады или что-то типа того. Сейчас здесь полно баров, ресторанов, концертных залов и спортивных арен, кофеен и многозальных кинотеатров, есть даже бейсбольный стадион. Можно покататься на речных трамвайчиках по каналу – он тянется между двумя рядами зданий, как река по дну каньона. Катание на трамвайчике не очень вдохновляет, но девчонкам это почему-то кажется романтичным. Теперь моя главная задача – придумать, как отправить Рикки и Бетани в плавание вдвоем, пока я выгуливаю Тару где-нибудь еще.

Я контролирую, чтобы по дороге у девчонок не кончалось пиво, и для начала мы просто катаемся мимо баров и ресторанов. Рикки ведет себя тихо. Он из тех, кто на первый взгляд кажется робким, но при более близком знакомстве превращается в самого настоящего приколиста. Рикки мастер пародировать кинозвезд, учителей, одноклассников. Я его на это подзуживаю, и вскоре девчонки начинают просто угорать от смеха. Он абсолютно точно копирует Денвера Куигли, и Бетани чуть ли не писается от хохота.

– А давайте прокатимся на трамвайчике? – говорю я так, словно эта идея только что пришла в мне голову.

Дважды повторять не приходится. Девочки обеими руками «за».

Парковка находится в дикой дали от канала, и мы идем пешком, по пути прикалываясь над прохожими, и ржем во все горло. На пристани я говорю Рикки, чтобы он купил билеты для себя и Бетани, а я возьму на себя и Тару. Но, когда мы подходим к окошку кассы, я выдаю:

– Ой, подожди. Я забыл бумажник в машине. Балбес Рикки предлагает одолжить мне денег, но я отказываюсь:

– Нет, чувак. Идите вдвоем. Мне что-то не нравится, что мой бумажник лежит в машине на темной парковке. Встретимся тут через полчаса.

Он с подозрением косится на меня, но деваться ему некуда: трамвайчик вот-вот отойдет от пристани. Бетани хочет, чтобы Тара пошла с ними, но я хватаю ее за руку и говорю:

– Нет, ты со мной. Не хочу в одиночестве пилить до парковки.

Мы желаем им приятного путешествия, и трамвайчик отплывает. Они хорошо смотрятся вместе, даже несмотря на то, что Бетани на целых три дюйма выше Рикки. Когда трамвайчик отходит довольно далеко, я предлагаю Таре купить мороженого, и она восклицает:

– Думала, ты забыл бумажник в машине. На что я говорю:

– Только что вспомнил, что переложил его в другой карман.

Она оглядывает меня и усмехается.

– А ты коварный.

– Я не коварный. Я Купидон собственной персоной. Из них получается милая парочка, тебе не кажется?

– Ага, – говорит она, – кажется.

Мы идем за мороженым, но по дороге передумываем и решаем зайти в бар. Нам отказывают в четырех местах, и я решаю, что нам ничего не остается, как вернуться к машине, взять по паре пива и выпить в Ботаническом саду.

– А там не страшно ночью? – спрашивает Тара.

– Ты же со мной, – говорю я.

Я складываю банки в пластиковый пакет, и мы идем в сад. Здесь просто красота. И погода замечательная, как раз для легкой куртки. Сверху на нас смотрят городские огни, вес пива, оттягивающий руку, наполняет душу удовлетворением, как будто обещает кучу всяких приятностей впереди.

Единственный недостаток в Ботаническом саду – то, что вечером здесь можно напороться на бомжа. Мы и напарываемся. Тара вцепляется мне в руку и прячется мне за спину. Однако этот тип выглядит совсем не страшным. Одет он типично: вытертая бейсболка, грязные, давно не стиранные, штаны и куртка из секонд-хенда. Его лицо будто сделано из кожи старой кетчерской перчатки.

Я протягиваю ему пятерку, и он, благодарный до ужаса, приподнимает бейсболку и смотрит на меня, как на юного лорда. После того как он уковылял прочь, Тара заявляет, что она против того, чтобы давать бродягам деньги.

– Он купит на них бутылку, – добавляет она.

– Ну и пусть.

– Тогда дал бы ему пива.

– Шутишь? У нас всего по две банки на нос. Пусть сам себе покупает.

Дорожки Ботанического сада вьются между рощицами из деревьев разных видов, пересекают речки и пруды. В одном конце стоит Хрустальный мост, который вообще-то не мост, а большая циллиндрическая оранжерея для экзотических растений. Там даже есть одно из тех больших вонючих растений, которое цветет раз в три года и воняет, как разлагающийся труп. Мне еще не приходилось бывать в саду вечером, но, когда с тобой рядом девушка, нужно держаться так, будто ты здесь завсегдатай – не для того, чтобы произвести впечатление, а чтобы она просто чувствовала себя в безопасности.

Короче, мы прогуливаемся по дорожкам, пьем пиво и болтаем, и Тара рассказывает о своей матери и об отчиме, Кервине.

– Кервин? – спрашиваю я. – То есть его на самом деле зовут Кервин?

Она говорит:

– Представляешь, да?

Сначала история кажется забавной. Кервин тот еще тип. Во-первых, он страшный лентяй, бреется только два раза в неделю, вечно сидит перед теликом в нижнем белье и круглосуточно смотрит канал «Еда». Он разбрасывает свои носки по спальне и пердит при подругах матери. А еще он прославился тем, что ест обеды-полуфабрикаты, пока сидит в сортире и откладывает личинку.

– Ну, не знаю, – говорю я. – Мне он нравится.

– Он бы тебе не понравился, если бы ты жил с ним. – Она отпивает из банки.

– Мой отчим – чертов робот.

– Сначала Кервин был не так уж плох. Наверное, тогда он мне даже нравился. Они с мамой поженились, когда мне было лет девять, и я думала, как классно, что он такой неряха. Бывало, мы лежим все в кровати – мама, он, моя младшая сестренка и я – и он рассказывает нам всякие истории, а потом командует: «Прячьтесь под одеяло! Я собираюсь испортить воздух». Мы прятались под одеяло, и он пукал. Это выводило маму из себя, а мы с сестрой хохотали, будто это была офигеть какая шутка. Наверное, когда я была маленькой, он казался мне лучшим парнем на свете. Если не принимать во внимание его пердеж, он всегда смешил маму. Мы были очень счастливы.

Рядом с Хрустальным мостом есть небольшой амфитеатр, обращенный к эстраде в центре пруда. Мы спускаемся на несколько рядов и садимся там.

– А что было дальше? – спрашиваю я. – Один пук оказался лишним?

Она смеется.

– Более чем один. – Она замолкает, глядя на пустую сцену. – Все дело в болеутоляющих.

– В болеутоляющих? Типа «Викодина» или чего-то в этом роде?

– Хуже. «Оксиконтин».

– Жесть.

– Знаю. Сначала он принимал «Лоритаб». У него болела шея после автоаварии. Теперь у него в комоде лежит носок, набитый «Оксиконтином», а он думает, что мы с мамой об этом не знаем. И дело сейчас совсем не в боли.

– Ну, – говорю я, – боль бывает разная, не только физическая.

– Наверное. Но он совсем не умеет себя ограничивать. Слишком много ест, слишком много пьет, слишком много пердит. Он слишком часто принимает «Оксиконтин», а потом бродит по дому, что-то неразборчиво бормочет под нос и лезет с обнимашками и поцелуями.

– Хочешь сказать, что он по-настоящему хотел поцеловать тебя? С языком и прочее?

Она брезгливо морщится.

– Фу, нет. Кажется, он думает, что мне все еще девять, и пытается поцеловать в щечку, или начинает в шутку бороться, как когда я была маленькой.

– Может, он любит тебя?

– Я тебя умоляю. Он ходячая проблема. Не держится ни на одной работе. Напивается до потери пульса. На мамин день рождения встал пораньше, чтобы приготовить ей завтрак, и чуть не сжег весь дом. Вот это и стало последней каплей.

– Жалко.

– Ничто не вечно, – говорит она, и ее голос дает трещину. – Ты думаешь, что все так и будет дальше продолжаться. Думаешь: «Вот то, за что можно держаться», но все это неизбежно куда-то исчезает.

Очевидно, она не настолько счастлива от того, что ее мать и отчим расходятся, какой хочет казаться. Она привязана к этому старому пердуну, только отказывается себе в этом признаваться.

– Вот поэтому я никогда не выйду замуж, – говорит она. – Какой в этом смысл?

Огромная слеза выкатывается из уголка ее глаза. Не думаю, что она пьяна настолько, чтобы впасть в плаксивость, хотя, возможно, для того, чтобы эмоции вырвались наружу, много и не надо.

Мне хочется утешить ее. Хочется сказать: «На свете есть много постоянного. Ты встретишь отличного парня – такого, который не будет все время пердеть, – и вы поженитесь и будете жить вечно», только я сам не верю в эту сказку.

Поэтому я говорю:

– Ты права. Ничто не вечно. И держаться не за что. Нет ничего. Но в этом ничего страшного. Это даже хорошо. Это как смерть стариков. Они должны умирать, чтобы освободить пространство младенцам. Ты же не хочешь, чтобы мир переполнился одними стариками, правда? Представь: дороги будут забиты машинами, двадцатилетними четырехдверными «Бьюиками-Лесабрами», с древними, высохшими водилами за рулем, которые тащатся со скоростью три мили в час и, путая педали тормоза и газа, въезжают в зеркальные витрины аптек. – Она смеется, но в ее смехе слышится грусть. – Ведь ты же не захочешь, чтобы такое длилось вечно, – продолжаю я. – Взять хотя бы моих предков. Если бы они все еще были женаты, мой отец – настоящий отец – до сих пор обитал бы в крохотной халабуде на две спальни, в которой мы тогда жили. Он продолжал бы, обливаясь потом, ремонтировать деревянные развалюхи. Зато теперь он, можно сказать, более чем успешен. Видишь вон то здание «Чейз», самое высокое? – Она кивает и отпивает пива. – У моего отца офис на самом верху. Видишь вон то освещенное окно в центре? Это его кабинет, он там полуночничает.

– Ого, – говорит она. – Ты там был?

– Естественно, был. Тысячи раз. Оттуда видно далеко, аж до Нормана.

– Давай прямо сейчас пойдем туда?

– Нет, сейчас нельзя. Он слишком занят. Я сам должен заранее договариваться о встрече.

– Чем он занимается?

– Крупными финансовыми операциями. Заключает одну сделку за другой.

Мы оба сидим и смотрим на этот свет в верхнем этаже самого высокого здания Оклахома-Сити. Холодает, из темноты доносятся какие-то звуки. Тара сжимает мою руку.

– Что это?

– Ничего, – отвечаю я.

Но я и сам чувствую себя ужасно уязвимым, как будто некое зло действительно подкрадывается к нам: орда пускающих слюни зомби или что-нибудь похуже, чему я даже не могу придумать названия.

– Может, пора возвращаться? – говорит она.

– Точно, пора.

Глава 8

Мы опаздываем, но Рикки даже не думает на нас злиться. Они с Бетани сидят плечом к плечу на скамейке у воды и хихикают, как пара первоклашек на кукольном спектакле, и им обоим плевать, вернемся мы или нет.

На обратном пути Бетани болтает больше, чем обычно – я никогда не слышал, чтобы она так много говорила. Она взахлеб рассказывает, как здорово Рикки комментировал их путешествие, и что это было как на аттракционах в Диснейленде, и какие интересные истории он сочинял об окружающих. Она хохотала так, что ее чуть не вырвало. Еще бы, сочинять истории о людях для нас с Рикки – обычное дело, правда, кое-что из рассказанного он стырил у меня, но это не беда. Мой план сработал идеально. У Саттермена опять все получилось. Я так горд собой, что даже не обращаю внимания на то, что за нами по Двенадцатой улице неотрывно следует какая-то машина.

Мы только добрались до машины Тары, а Рикки и Бетани ведут себя как пара. Хотя и не похоже, что на парковке Рикки обнимет ее и осчастливит долгим, мокрым поцелуем. Ну хоть не облажался напоследок.

– Все было круто, – говорит он, – давайте как-нибудь сгоняем еще куда-нибудь.

– Это было бы замечательно, – говорит Бетани, сияя.

– В следующую пятницу было б зашибенно, – добавляю я.

Друг еще нуждается в моей помощи, чтобы скрепить сделку.

– В пятницу идеально, – говорит Бетани. – Встретимся в школе.

– О, он до этого тебе еще позвонит, – говорю я, и на этот раз Рикки быстро подхватывает:

– Да, я тебе позвоню.

Она мило и робко улыбается ему и говорит:

– Хорошо, – и ныряет в тарину «Камри».

Позади, футах в пятнадцати, остановилась та самая машина, что ехала за нами по Двенадцатой, но я все еще не обращаю на нее особого внимания. Я по-дружески обнимаю Тару и говорю, что у ее мамы, надеюсь, все будет в порядке. А в следующее мгновение, к моему изумлению, она обхватывает меня руками, сдавливает, как тюбик с зубной пастой, и прижимается щекой к моей груди.

– Я так рада, что мы случайно встретились, – говорит она. – Спасибо за пиво и за то, что выслушал все мои эти дурацкие проблемы, дал мне совет, ну и вообще.

Я глажу ее по волосам и говорю:

– Всегда пожалуйста.

Именно в этот момент позади меня хлопает дверца той тачки. Я поворачиваюсь и вижу – не поверите – Кэссиди. Оказывается, все это время за нами ехала машина ее подружки Кендры.

– Привет, Саттер, – говорит Кэссиди, причем совсем не дружелюбно.

– Привет, – отвечаю я, выпутываясь из объятий Тары. – Ну как, вам понравился фильм? Было весело?

Она стоит передо мной, скрестив руки на груди.

– Да, но не так весело, как тебе.

– Хм, да. Мы тут угостили девочек пивом. Сейчас, когда Бетани рядом, я не могу рассказать ей о своем плане свести Рикки с какой-нибудь девчонкой. На лице Кэссиди появляется тот самый взгляд.

– Ага, ясно. Я видела, как вы тут обжимались.

– Ничего такого не было. Тарина мать выпнула из дома ее отчима, и они праздновали это событие, и…

Кэссиди поднимает руку, заставляя меня замолчать.

– Ничего не хочу слышать. Я просила тебя только об одном: всего лишь брать в расчет мои чувства, когда ты что-то делаешь. Хотя бы один раз поставить чувства другого человека выше своих. Это все, о чем я просила. О такой мелочи. Но ты даже не вспомнил об этом. Ты на такое просто не способен.

Ага. Так вот, значит, чего она от меня хотела!

– Конечно, способен, – говорю я. – Я способен на такое. – Вообще-то, я не уверен, что способен, но сейчас, когда я в курсе, чего она от меня хочет, я полон решимости попробовать.

Только она не верит.

– Поздно, Саттер. – Она открывает дверцу машины. – Ты безнадежен.

– Вовсе нет, – говорю я. – Я не безнадежен. Она садится в машину, хлопает дверью и поднимает стекло.

– Что с ней такое? – спрашивает у меня из-за спины Тара.

– Большие надежды, – отвечаю я. – Я не оправдал ее ожидания.

Глава 9

У меня нормальная работа. Вы ведь знаете, что такое нормальная работа, да? Это работа, которую вы ненавидите время от времени, а не постоянно. Я складываю рубашки в магазине «Элегантная мужская одежда» мистера Леона на Истерне. Вообще-то я складываю рубашки, чтобы чем-то себя занять. На самом деле, я продавец, но покупателей в магазине очень мало. Кто сейчас пойдет к мистеру Леону, когда можно поехать в большой торговый центр? Прошлым летом у нас было четыре магазина, сейчас осталось только два. Когда магазин мистера Леона перестанет приносить прибыль и обанкротится – вопрос времени. Умрет и исчезнет с лица Земли. Как забегаловка «Тако», которая когда-то находилась по соседству.

Но отсутствие покупателей – это не то, что я ненавижу в своей работе. Честно, меня даже бросает в дрожь при мысли, что в любой момент может зазвенеть дверной колокольчик. Ага, у нас над дверью до сих пор висит колокольчик.

У мистера Леона два типа покупателей: старики, которым нравится одеваться в то, что лет десять назад вышло из моды, и молодые, едва за двадцать, менеджеры по продажам. Самое забавное, что мурашки у меня бегают именно от этих молодых парней.

Однажды я смотрел документальный фильм о каком-то племени дикарей, что живет в южно-американской сельве. Они были такими крутыми. У них не было никакой одежды, кроме крохотного лоскутка, прикрывающего их «хозяйство» – кстати, и у женщин тоже, – свободные и дикие, они бродили по лесу, плели корзины, стреляли в туканов из духовых трубок – в общем, все в таком роде. Но тут к ним стала подкрадываться цивилизация, и вы узнаете, что, оказывается, теперь они носят футболки и старомодные полиэстеровые рубашки, напоминая маленьких пьянчужек. Видишь это, и сердце кровью обливается.

Это племя мне и напоминают молодые парни. Еще недавно они были подростками, свободными и дикими, бешено гоняли на своих великах, прыгали по лестницам на скейтах, ныряли с утесов в озеро Тенкиллер. Теперь они приходят в магазин мистера Леона в своей рабочей одежде – в костюмах, – но их тела еще не обросли мясом настолько, чтобы заполнить костюм целиком: брючины обвиваются вокруг тощих щиколоток, воротники рубашек торчат на три дюйма от шеи, пиджаки топорщатся на спинах. Их волосы уложены муссом, кожа вокруг носа и рта обсыпана прыщами от стресса, потому что они теперь работают на настоящей работе и сами оплачивают свои счета.

И знаете что? Это печалит меня гораздо больше, чем те чуваки из джунглей, потому что я знаю, этот мир поджидает и меня. Я уже должен надевать слаксы, накрахмаленные рубашки и галстуки на работу. Реальный мир надвигается, вгрызается в меня, как бульдозер – в тот тропический лес.

Зато я умею продавать. Если бы я захотел, я бы легко уболтал девять из десяти этих салаг купить какой-нибудь из наших старомодных, прямо из семидесятых, пастельных выходных костюмов. Мода возвращается, сказал бы я им. В нем вы похожи на Берта Рейнольдса, не хватает только усов.

Но это не то, чем я хочу заниматься. Не хочу целыми днями впаривать людям ненужное барахло. Если бы нашлось нечто, во что я смог бы поверить – какой-нибудь абсолютно новый продукт, сохраняющий озоновый слой, или что-то в этом роде, – из меня получился бы чертовски клевый продавец.

Но магазин мистера Леона – это все, что у меня есть в данный момент. На эту работу меня устроил мой отчим, Гич. Так-то я хотел работать в психушке, но туда очень трудно устроиться, а Гич страшно гордился своими связями в деловом мире и вообще не хотел меня слушать.

– Я работал продавцом с четырнадцати, – хвастается он. – А собственное дело по поставкам сантехнического оборудования открыл в тридцать пять.

Сантехническое оборудование. Большое дело!

Складывание рубашек, тем не менее, дает мне достаточно наличных, чтобы платить за машину и при этом еще остается приличная сумма на развлечения. Да и сама работа не так уж плоха. Просто нужно найти в ней положительную сторону, именно так я всегда говорю.

Например, мой менеджер, Боб Льюис, отличный мужик. И я люблю его всем сердцем. У него есть мечта, причем не одна. Он постоянно рассказывает, как разбогатеет. В зависимости от дня недели, он то начинает серию мотивационных семинаров для младенцев, то пишет киносценарий о космических динозаврах, то изобретает диету, которая состоит из мороженого с грецким орехом и рыбных палочек.

У него куча идей по поводу открытия тематического ресторана, вроде тех, что специализируются на типичных блюдах разных штатов: «У Эла» на Аляске, «У Вилли» в Висконсине, «У Иды» в Айдахо (думаю, там не подают ничего, кроме картошки). Мне больше всего нравится ресторан в виде миниатюрного поля для гольфа. У каждой лунки можно попробовать различные блюда, а цена зависит от количества набранных очков. Я прямо вижу, как до восемнадцатой лунки добираются наевшиеся от пуза клиенты.

Мне не надоедают его истории. И я даже подбиваю его на то, чтобы он их рассказывал. Но я знаю, что ни одна его идея никогда не станет реальностью. Почему? Потому что на самом деле он не горит желанием разбогатеть. Ему просто нравится мечтать. А вот что действительно имеет для него значение, так это его семья: неуклюжая маленькая жена и двое неуклюжих маленьких детишек. Ради них он готов на все. На них он тратит все свои силы.

Его жену не назвать красавицей в общепринятом смысле слова, но она прекрасна. Ее появление в магазине – это просто восторг: она сияет, он сияет, и я, наверное, тоже сияю, глядя на них. То же касается и его ребятишек, Келси и Джейка. Им пять и семь, и они с нетерпением ждут, когда папа начнет подбрасывать их к потолку и кружить. Келси он называет Фасолинкой, а Джейка – Картошинкой. Каждый раз, когда они уходят из магазина, я спрашиваю:

– Боб, почему ты не усыновишь меня?

Поскольку Боб лучший в мире муж и отец, он, я думаю, мог бы дать мне полезный совет, как разрулить ситуацию с Кэссиди. Скоро вечер, и за последние два часа порог нашего магазина не переступил ни один покупатель, поэтому мы сидим с газировкой из торгового автомата и болтаем. Боб, как обычно, одет в накрахмаленную голубую рубашку, на которой выступают темные пятна пота. У него внешность человека, который отличался атлетическим телосложением – до того, пока не начал питаться приготовленными женой стейками из куриной грудки.

Естественно, я плеснул капельку виски в свою банку «7Up», но Боб об этом ничего не знает. Раньше он не возражал, если я разбавлял алкоголем свои напитки, правда, с условием, чтобы я делал это к концу рабочего дня. Но, думаю, какой-нибудь старикашка-покупатель унюхал мой выхлоп и нажаловался. Поэтому теперь я делаю это тайком, чтобы не ставить Боба в неловкое положение.

– Думаю, я тут мало что могу поделать, – я рассказываю ему о Кэссиди. – Она приняла решение – c’est la vie[15].

– Не сдавайся так легко, – говорит он.

– Почему не сдаваться? Есть ведь и другие девушки. Я уже присматриваюсь к Уитни Стоув. Светло-каштановые волосы, голубые глаза, обалденные длинные ноги. Правда, немного высокомерная, потому что она звезда в театральной студии. Но это потому, что ее никто не приглашает на свидания – перед ней все робеют. Только не я. Буду двигать в этом направлении и ни разу не оглянусь назад.

Боб качает головой.

– Это ты так говоришь, но я спорю на сотню баксов, что на душе у тебя совсем другое. Признай. Ты хочешь вернуть Кэссиди. Она особенная. Сказать по правде, я считал, что только она способна перевести твой рычаг с нейтралки.

– О чем ты говоришь? Какая нейтралка? Я всегда на овердрайве.

– Ага, так и есть. Ты хотя бы пытался поговорить с ней?

– Естественно. Я все ей объяснил. Трубку она не брала, так что я в тот же вечер отправил ей длинное сообщение, очень подробное, а потом все то же самое написал ей на «мыло». И не получил ничего в ответ. Ничего. Ноль. Большой жирный ноль. А в школе она проходит мимо меня, будто я человек-невидимка.

– Ты пытался ее догнать?

– Нет, я же не щенок.

– Ты извинился?

– Вообще-то нет. Просто объяснил, что хотел помочь Рикки. Кстати, мой план отлично сработал, в пятницу он встречается с Бетани. Как я думаю, я не должен ни за что извиняться. Это просто недопонимание.

Боб машет на меня рукой.

– Это дело десятое. Извиняться не больно. Мне плевать, она сделала что-то, что тебе не нравится, или не она – вперед извиняться. Это самопожертвование. Этим ты показываешь, что любишь ее.

– Ага, – говорю я, – а потом она нацепит на меня поводок.

– Ты должен перестать думать об этом в таком ключе. Пусть тебя не волнует, у кого в отношениях вся власть. Если ты сделаешь ее счастливой, тогда вся власть будет у тебя.

– Хм, – говорю я. – А вот в этом ключе я никогда не думал.

У Боба и в самом деле много здравых идей. Не знаю, как бы он справился с мотивированием младенцев, но своими советами он здорово помог бы страдающим от безнадежной любви подросткам.

– Мой совет, – говорит он, – сегодня же иди к ней. Только не звони и не отправляй эсэмэс. И не пиши по почте. Приди к ней собственной персоной. Какие у нее любимые цветы?

– Не знаю.

Он укоризненно качает головой.

– Тогда принеси несколько розочек. Скажи ей, что был неправ. Только не обещай, что такого больше никогда не повторится. Лучше скажи, что много думал над тем, что она чувствовала, когда увидела, как та девочка тебя обнимает. Таким образом ты дашь ей возможность заговорить о своих чувствах. Ты все выслушаешь, предельно внимательно. Так она поймет, что ее чувства важны для тебя. Ведь это все, чего она пыталась добиться.

– Черт побери, Боб, – говорю я. – Круто ты придумал. Действительно круто. Тебе бы на шоу Опры. Не, кроме шуток…