Крепость королей. Расплата Пётч Оливер

— Что… что ты имеешь в виду? — недоуменно спросил Фридрих. Он снова погрузился в мрачные раздумья.

— Ну, мне нужен безжалостный ублюдок, который возглавил бы карательный отряд. Такой, который ни перед чем не остановится. Которого не разжалобят слезы детей, пока их отец с распухшим языком болтается на липе. К тому же я собрался повысить размер податей. Нелегко будет вытрясти лишнее из непокорного холопья, — граф смерил сына взглядом. — Так ты хотя бы отвлечешься и сможешь показать, чего стоишь, — он вдруг улыбнулся, обнажив черные пеньки зубов. — А знаешь что? Если поможешь мне, можешь оставить людей себе. Возьмешь пятьдесят человек, которых я и так выделил бы в карательный отряд, и отвоюешь свои чертовы развалины. Ну, что скажешь?

Фридрих долго собирался с ответом, наблюдая за полетом очередного сокола. В голове по-прежнему звучало одно-единственное имя, снова и снова.

Агнес, Агнес, Агнес…

Чтобы не сойти с ума от ненависти, зайцев и птиц скоро будет недостаточно. Фридрих вспомнил взгляд казначея, прежде чем эти глаза остекленели. Тот взгляд его… как-то успокаивал, по крайней мере на время. А если сейчас и хотелось чего-то, так это спокойствия.

Только тогда он сможет вновь посвятить себя своей мечте.

— Почему бы и нет? — ответил Фридрих с нарочитым равнодушием. — Немного отвлечься в самом деле не помешает… — Он смерил отца пренебрежительным взглядом. — И ты действительно дашь мне ландскнехтов, чтобы захватить Шарфенберг и Трифельс?

Отец кивнул.

— Ландскнехтов, дюжину аркебуз и несколько картаун. Даю слово, — он протянул сыну руку. — Соглашайся и докажи наконец, что достоин носить мое имя.

Фридрих пожал ему руку и удовлетворенно улыбнулся. Он вдруг почувствовал странное облегчение. Он вернет себе крепость, снова возьмется за поиски сокровищ и рано или поздно разыщет Агнес. Однако прежде покончит с тяжелой, но не лишенной своей прелести работой.

Работой, в которой нет места чувствам.

Неделю спустя дюжина лошадей тащила вверх по Рейну тяжелогруженый парусник. Вода под лучами зенитного солнца переливалась бликами. На многочисленных баржах, плотах и лодках, что попадались навстречу, стояли загорелые плотогоны и махали им со смехом. Казалось, эта жестокая война шла только на суше, там, где еще напоминали о ней сожженные деревни, развалины замков и увешанные трупами деревья, — а на реке царил мир.

Посреди палубы в тени натянутого полога дремали три путника: двое мужчин и юная девица в дорогих, хоть и неброских, одеждах. У мачты висели новенькие ножны со шпагой, рядом была прислонена лютня из полированного кедра. На складном столике между путниками стоял графин пфальцского вина, поблескивая в лучах полуденного солнца.

Погруженная в раздумья, Агнес взяла хрустальный бокал и попробовала глоток. Оценив крепость вина, отставила бокал в сторону. Хотелось сохранить трезвый рассудок, чтобы осознать все, что произошло с нею в последние недели и месяцы. В жизни произошли перемены, столь разительные, что временами она казалась себе совершенно другим человеком. Бывшая Агнес фон Эрфенштайн, дочь простого наместника — теперь лишь блеклая тень, живущая скорее на страницах книги, чем в действительности.

После пожара в библиотеке Санкт-Гоара они спешно покинули город. Сначала трое перепачканных сажей беглецов добрались с недоверчивым плотогоном до Бингена, потом пересели на другое судно и прибыли в Майнц. Мельхиор уже не раз бывал здесь. Он отвел друзей к богатому торговцу приправами, который заплатил менестрелю две сотни гульденов за одну из спасенных книг и сверх того предложил места на одном из своих парусников. С тех пор они купили новую одежду и запаслись провиантом. Корабль между тем держал курс на старинный имперский город Вормс. Там собирались сгрузить товар, а путники проведут ночь в хорошем трактире.

Мельхиор зевнул, потянулся за новенькой лютней и перебрал струны. Те отозвались приятной мелодией.

— Воистину, чудесный инструмент, — сказал менестрель. — Дорогой, но своих денег стоит. Это как с ухоженной женщиной… Теперь победа в Вартбурге мне обеспечена, — он подмигнул Агнес. — Тем более с балладой о последней законной наследнице Гогенштауфенов. Искренне надеюсь, что вы будете сопровождать меня.

— Даже не думайте! — фыркнула Агнес. — Не хочу больше слышать этой ерунды. Мне довольно и того, что я наконец выяснила, откуда родом и кто мои настоящие родители. Хотя бы сновидения после того пожара в библиотеке прекратились.

— Но вы несете ответственность, не забывайте! — напомнил ей Мельхиор. — Особенно в это тяжелое время. Вспомните, что сказал вам перед смертью отец Доминик. Возможно, именно вы объедините империю. Вы и святое копье.

— Святое копье, — пробормотала Агнес. — Кто бы мог подумать! Каким образом копье объединит империю?

— Копье, которое еще отыскать надо, — вставил Матис и сладко потянулся.

Агнес украдкой на него взглянула. Лицо и шея за последние дни сильно загорели, под новой рубашкой из тонкой аугсбургской бумазеи угадывались мускулы. Кроме того, с недавних пор Матис носил бородку. Война и долгое путешествие превратили некогда бледного рыжеволосого юношу в настоящего мужчину.

— Не представляю даже, что такого в этом копье, — мрачно добавил Матис и взглянул на Агнес; она тут же потупила взор. — Всякий раз когда мы о нем заговариваем, ты только отмахиваешься. Почему, собственно?

— Потому что… я сыта по горло всей этой историей о моем прошлом! — выдавила Агнес. — Как ты не понимаешь? Еще неделю назад я была дочерью простого наместника, а теперь вдруг стала спасительницей Священной Римской империи… Для меня это как-то уж слишком! — Она вздохнула. — Но пожалуйста, давайте поговорим! Уверена, нашему менестрелю есть что рассказать о прославленном святом копье.

Мельхиор прокашлялся.

— Что есть, то есть.

Он приставил лютню к мачте и, скрестив ноги, сел напротив Агнес и Матиса.

— У этого копья долгая история, — начал он. — По легенде, это то самое копье, которым римский центурион Лонгин ткнул Иисуса, чтобы проверить, мертв ли он. Кровь, что пролилась из раны, излечила Лонгина от тяжелой глазной болезни. Поэтому он крестился и позднее принял мученическую смерть в Кесарии. Но прежде где-то спрятал копье с кровью Христа.

— Помню, я где-то читала про это копье, — задумчиво вставила Агнес. И вдруг просияла. — Точно! В легенде про Святой Грааль! Копье вместе с Граалем хранилось в крепости Короля-Рыбака.

Мельхиор кивнул.

— Копье смочено кровью Иисуса, поэтому увековечено в легендах и почитается по сей день. При этом сохранился лишь стальной наконечник, в котором закреплен еще и гвоздь со святого креста. Реликвия считается святейшей из императорских регалий. Я читал про него и другие святыни в некоторых книгах.

— Императорские регалии? — Агнес удивленно взглянула на менестреля. — То есть святыни, необходимые для коронации императора?

— Да, а почему вы спрашиваете?

— Отец Тристан мне про них рассказывал в свое время. Их несколько сотен лет хранили в Трифельсе. Я теперь вспомнила, отец Тристан и про святое копье тогда говорил, — Агнес нахмурила лоб. — Если оно и вправду так свято, Иоганн с Констанцией действительно могли забрать его тогда.

Мельхиор понимающе улыбнулся. Потом взялся за лютню, извлек несколько мягких аккордов и с воодушевлением продолжил:

— Это самая могущественная из реликвий. С ним не сравнятся имперский крест, меч и держава, вместе взятые. Говорят, кто отправляется с этим копьем на битву, тот непобедим. С ним король Отто опрокинул венгров на Лехе, и немало других правителей одержали с его помощью блистательные победы. Без святого копья не может быть коронован ни один император.

— Но раз Констанция с Иоганном украли и спрятали копье, как же проходили потом коронации? — спросил Матис озадаченно.

— Ну а вы как думаете? — Менестрель с любопытством взглянул на обоих. — Как бы вы поступили на месте Габсбургов?

— Я бы… подделала его? — предположила Агнес.

— Так, вероятно, и было, — Мельхиор сыграл несколько заключительных аккордов. — Если отец Доминик сказал правду, то Рейх ожидают серьезные последствия. Все коронации начиная с короля Альбрехта были лишь фикциями. Никто из Габсбургов не имел законных оснований занимать трон. В том числе и нынешний кайзер Карл Пятый.

Некоторое время все хранили молчание. Только волны плескались, да слышались вдали резкие команды плотогонов. Наконец Мельхиор лукаво усмехнулся и снова обратился к Агнес:

— Теперь вы понимаете, каким могуществом наделит копье своего владельца? Если найдете его и отправитесь со мной в Вартбург, предстанете перед разочарованными войной князьями, герцогами, графами и феодалами, Габсбургов просто сметут с трона, больше чем уверен.

Агнес тихо рассмеялась.

— И как вы это себе представляете? Даже если мы отыщем реликвию — что, я отправлюсь с вами в Вартбург и скажу: мол, я наследница Гогенштауфенов, а вот и святое копье? Нас засмеют и, возможно, сожгут за ересь.

— Не стоит недооценивать силы легенд, — Мельхиор налил себе немного вина, попробовал и удовлетворенно цокнул. — Кроме того, у нас есть кольцо и, главное, завещание, подписанное самим кайзером Фридрихом. Подкрепленные моей балладой, они окажут неизгладимое впечатление на курфюрстов, которые и раньше не слишком-то к нему благоволили. Не так просто, сидя в Испании, управлять столь обширной и раздробленной страной, вроде Германии.

— Хотите сказать, Агнес может претендовать на императорский трон? — вмешался Матис и недоверчиво покачал головой. — Вы серьезно?

Мельхиор пожал плечами.

— Не она сама. Но замужем за могущественным курфюрстом…

— Так, с меня довольно! — сердито перебила его Агнес. — Я не позволю продавать себя, как какую-нибудь кобылу на базаре. Пусть и курфюрсту, — она перевела сердитый взор на Матиса. — К черту Гогенштауфенов и святое копье! Хоть ты мог бы мне посочувствовать.

— Да я даже не… — начал Матис.

Но Агнес уже отвернулась, отошла к лееру и печально уставилась на блестящие под солнцем волны. Среди оснастки высоко над головой лазали матросы, рулевой выкрикивал приказы с кормы, но женщина всего этого словно не замечала. Злость в ее душе мешалась с растерянностью. Она и сама толком не знала, как быть дальше. В Трифельс Агнес вернуться не могла, иначе угодила бы в руки мстительного супруга. А о том, чтобы отправиться с Мельхиором на это певческое состязание и заявить всему миру, будто она наследница Гогенштауфенов, ей даже думать не хотелось. До сих пор они просто плыли вверх по Рейну, без всякой цели. Очевидно, Матис с Мельхиором хотели дать ей время, чтобы самой во всем разобраться. Для менестреля поиски святого копья были кульминацией их совместного приключения. Он очень надеялся, что она сопроводит его в Вартбург. А Матис? Поддерживал ли он ее, потому что любил? Или его тоже по каким-то причинам влекло лишь старое ржавое копье?..

За спиной вдруг послышались шаги. В следующий миг на ее плечо легла крепкая рука. Матис встал рядом у леера и тоже уставился на воду. Мимо проплыла небольшая деревушка с церковью и поросшими плющом домами. Агнес вдруг страстно захотелось спокойной жизни, без войны, замков и старых рыцарских легенд.

— Прости меня… если обидел тебя чем-то, — начал Матис нерешительно. — Для меня все это тоже как-то уж слишком. Прошедшего года хватило бы на целую жизнь, если не на две, — он тихо рассмеялся. — Поверь, если мне и есть за что бороться, так не за это чертово копье. А за тебя.

Агнес украдкой улыбнулась, но на Матиса так и не взглянула. За последнюю неделю молодые люди очень сблизились. Еще прошлой ночью, укрывшись за бочками, они занялись любовью. Это было чудесно. В последнее время Агнес почти не испытывала страха перед мужчинами. Лицо Барнабаса лишь изредка появлялось в ее сновидениях, и она больше не вздрагивала от каждого прикосновения. Матис старался быть с ней нежнее, внимательнее, и ее любовь к нему лишь окрепла. И все-таки Агнес была не вполне в нем уверена. Казалось, их еще разделяла какая-то невидимая стена.

— Все это очень мило, — ответила она. — Хоть я и не представляю, чтобы ты состарился рядом со мной и отказался от борьбы за свободу и равенство. Это был бы уже не прежний Матис… — Агнес вздохнула и наконец посмотрела на него. — Почему нельзя просто забыть эту скверную историю? Сойдем где-нибудь и начнем новую жизнь. Теперь, после войны, здесь все переменилось! Столько людей умерло, столько в бегах… Молодому кузнецу с женой наверняка найдется место. Тебе больше не придется изготавливать эти пушки.

Матис улыбнулся.

— Не бойся, пушками я переболел. Теперь мне по душе подковы и лемеха.

Он вдруг изменился в лице и окинул мрачным взором следующую деревню. Некоторые из соломенных крыш были охвачены огнем, дым чувствовался даже на корабле. На липе у самой реки висели три трупа.

— Это несправедливо, черт возьми! — вспылил Матис и стукнул ладонью по лееру. — Мы должны были победить в этой войне! Сколько еще беднякам гнуться под ярмом своих господ? Триста лет? Или, может, все четыреста?

— Возможно, время крестьян еще не настало, — вставила Агнес. — Книг теперь становится все больше, и все больше народу умеет читать. Люди многое узнают, чего до сих пор не знали. Скоро знати не так просто будет дурить их.

— Ерунда! Просто знать вооружена лучше, и предводители у них умнее, вот и всё. Если бы нас только объединил кто-нибудь вроде Флориана Гейера под общим знаменем… Мы бы…

Матис вдруг замолчал и наморщил лоб, как всякий раз, когда над чем-то раздумывал.

— Копье, — пробормотал он наконец. — Мельхиор говорил, что оно способно объединить курфюрстов. Но ведь то же самое можно сказать о крестьянах?

— Прошу тебя, Матис, не начинай опять! — взмолилась Агнес.

— Да ты послушай сначала! Ты говоришь, что не желаешь быть игрушкой в руках властей. Это твое законное право. Но с этим копьем все иначе! Оно могло бы стать значимым символом и для крестьян. Ты только представь, Флориан Гейер со святым копьем собрал бы крестьян на решающую битву… Все за ним последуют! Святейшая реликвия, предвестник победы. Победы над несправедливостью, ростовщичеством и крепостным правом. Нет символа более значимого! — Матис распалялся все сильнее. — Прошу тебя, Агнес! Подумай не только о себе. Подумай о том, чего сможешь добиться! — Он схватил ее за плечи. — Эти твои сновидения… Ничего в них не наталкивает на мысль, где может находиться это копье?

— Я… не знаю, — растерялась Агнес. — Помню, что мне снилось бегство. Иоганн нес ребенка, а… а Констанция — сверток…

— В нем и было копье! — взволнованно воскликнул Матис. — Точно! Агнес, постарайся вспомнить! Может, мама рассказывала тебе, где они его спрятали?

— Мне было всего пять лет, Матис! Или забыл? — Агнес с горечью отвернулась. — И вообще, я же сказала, что больше не желаю об этом слышать! Сначала ты говоришь, что любишь меня и не хочешь связываться с оружием, а теперь у тебя только копье на уме!

— У меня не копье на уме, а справедливость. Агнес, пойми, наконец! Возможно, ты единственная, кто еще может изменить исход войны. Прошу тебя, только вспомни, больше ничего!

Агнес медлила. Больше всего ей хотелось просто спрыгнуть в воду, захлебнуться в холодном течении и избавиться от всего. Но и Матиса можно было понять. Она и сама за последние месяцы увидела немало страданий и произвола. Хотя ей мало верилось, что простое копье, каким бы святым оно ни было, могло что-нибудь изменить, она с уважением относилась к добрым намерениям Матиса.

— Ладно, — сказала она наконец. — Я попробую вспомнить. Но на этом всё, пообещать я ничего не могу.

— Спасибо. Большего я и не прошу, — Матис по-мальчишески улыбнулся и погладил ее по волосам, как всегда, растрепанным. — Главное, помни, Агнес, что я люблю тебя. Не легендарную наследницу Гогенштауфенов, а упрямую девчонку, с которой играл в прятки в крепостных подвалах.

Он сжал ее руку, и Агнес почувствовала, как по ее щекам покатились горячие слезы.

Вопреки всем надеждам, сновидений не было и в следующие две ночи. Агнес спала глубоким, крепким сном, и с каждым днем, чем ближе они подплывали к Трифельсу, в душе ее росло странное беспокойство. Она сознавала, насколько опасно появляться в этих местах, пока мстительный супруг, вероятно, еще помышлял о расправе. С другой стороны, Агнес не могла противиться зову крепости. Когда они миновали Шпейер и оказались в тридцати милях от Анвайлера, Агнес поняла, что должна решиться.

Она молча сидела рядом с Матисом на пристани и всматривалась в силуэт города и нависающих над ним башен собора. Мельхиор между тем отправился в один из трактиров, раздобыть припасов. Находясь в непосредственной близости от Трифельса и, соответственно, во владениях Шарфенеков, все понимали, что задерживаться в городе дольше необходимого слишком опасно.

— Я в последнее время много думал о нас с тобой, — произнес наконец Матис; он уставился в черную, зловонную заводь порта и разминал руки.

— Ну и?.. — спросила Агнес. — К какому выводу пришел?

Снова наступило молчание. Только теперь женщина обратила внимание, какая тишина стояла в оживленном обычно портовом районе. Ей вспомнилось, как они с отцом приезжали сюда в прошлом году. Тогда самоуверенность горожан буквально бросалась в глаза. Теперь в городе царило подавленное настроение. Снующие мимо люди смотрели себе под ноги, точно боялись, что их в любую секунду могли схватить прихвостни епископа или курфюрста.

— Даже если мы не отыщем святое копье, мне придется вернуться в Трифельс, — продолжил Матис и вздохнул. — Пока меня разыскивают как мятежника, остаться я здесь не смогу. Но хоть напоследок должен повидаться с мамой и сестрой. Если они еще живы, — добавил он мрачно.

Матис вопросительно посмотрел на Агнес. Перед нею снова был юный, немного неуверенный мальчишка, который так полюбился ей в детстве.

— Ты пойдешь со мной? — спросил он наконец. — Когда с этим будет покончено… отправимся, куда бы ты ни пожелала. Обещаю!

Агнес поджала губы. Она по-прежнему не представляла, куда ей податься после всего, что ей довелось пережить, столько потерять и столько обрести. Ее родиной был Трифельс, но путь туда был закрыт навсегда. И в отличие от Матиса или Мельхиора, ей нечем было заработать себе на хлеб.

«Разве что врачеванием, — подумала она. — Хорошо хоть отец Тристан научил меня лечить».

— Не знаю, Матис. Слишком опасно возвращаться обоим, — начала она. — Мне там не с кем прощаться. Может, мне лучше подождать тебя здесь…

— А потом снова пропадешь, и я снова потрачу месяцы на твои поиски? — Матис улыбнулся. — Не думаю, что это хорошая идея.

На другом конце пристани показался Мельхиор; в руках он держал несколько дымящихся паштетов и кувшин кислого вина.

— Я немного поспрашивал жителей, — сказал менестрель с набитым ртом, когда подошел к друзьям и с поклоном протянул Агнес один из ароматных пирогов. — В окрестностях Анвайлера сохранились последние из очагов сопротивления. Похоже, там заправляет наш старый приятель, Пастух-Йокель.

— А Трифельс? — спросила Агнес, позабыв от волнения о еде. — Что стало с Трифельсом?

— Йокель превратил его в свое логово и правит оттуда железной рукой. Возможно, поэтому крестьяне и не смеют сдаться. Ко всему прочему, один из трактирщиков утверждает, что юный граф Фридрих сбежал к своему отцу в окрестности Хайльбронна. Похоже, ему удалось пережить штурм Шарфенберга.

— Ну хоть так мы от него избавились, — сказал Матис и впился зубами в паштет. — По мне, так пускай и дальше тухнет в своем Хайльбронне. Главное, что в Васгау он не вернется.

Покончив с едой, юноша вытер рот и огляделся в ожидании.

— Что скажете? — начал он. — Новости не такие уж и плохие. Может, с Йокелем получится договориться и мы попадем в крепость. Ведь я в свое время был его правой рукой…

— Матис, забудь об этом! — вскинулась на него Агнес. — Этот человек сумасшедший и не знает пощады. Может, ты и святое копье ему вручишь, когда мы его отыщем?

— Мы? Я не ослышался? — Мельхиор восторженно хлопнул в ладоши. — Так вы по-прежнему с нами, благородная сударыня? Это хорошо, просто замечательно!

— Подождите, я… я этого не говорила, — возразила Агнес. — Я только…

— Твои сновидения, — перебил ее Матис. — Может, они вернутся, когда мы окажемся ближе к Трифельсу. Может, знакомые впечатления помогут тебе вспомнить, — он сжал ее руку. — Агнес, без тебя мы это копье ни за что не найдем! Констанция с Иоганном где угодно могли его спрятать. Это все равно что иголку искать в стоге сена. Подумай о бедных крестьянах, которым мы смогли бы помочь!

Агнес упрямо молчала, и Матис в конце концов тяжело вздохнул.

— Ладно, мы подберемся поближе к Трифельсу, и я попытаюсь разузнать что-нибудь о матери с сестрой. Если из этого ничего не выйдет, мы уйдем. Согласна? Начнем новую жизнь, обещаю!

— Честно?

Матис приложил руку к широкой груди.

— Ну, хорошо… согласна.

Агнес нерешительно кивнула. Уже через полчаса они распрощались с матросами и двинулись в сторону Анвайлера.

Однако женщина по-прежнему опасалась, что их возвращение могло обернуться ужасной ошибкой. Она мнила себя на краю водоворота, который медленно, но неумолимо затягивал ее в глубину.

— Я уже по кораблю тоскую, — пожаловался Матис.

Вытоптанная звериная тропа вела путников через лес. Шел второй день после их разговора в Шпейере, и он тоже уже клонился к вечеру. Они обходили немногочисленные деревни и все это время питались лишь холодными паштетами и родниковой водой. Матис, чертыхаясь, хлопал комаров, которые в это время мириадами кружили в воздухе. К рубашке прилипли репьи и колючки ежевики.

— И вина не хватает! — продолжал он ворчать. — От этой жары высохнуть можно.

— А я думал, вы не желаете уподобляться избалованным аристократам, — с усмешкой заметил Мельхиор. — Осторожнее! Вы начинаете вести себя в точности как один из них.

Матис рассмеялся.

— Ну, по одежке встречают, так ведь говорят в ваших кругах? Может, оно и к лучшему, чтобы колючки разодрали мне штаны, пока я не превратился в пузатого болтливого менестреля.

Агнес смотрела на двух людей, таких разных и при этом полюбившихся ей, каждый на свой лад. Они представляли два противоположных мира, и все-таки что-то их связывало — жажда жизни, незыблемая приверженность к своим идеалам. Что-то, чего ей самой недоставало. И теперь эти люди требовали, чтобы она решила, на какую сторону встать — курфюрстов или крестьян.

А она не могла.

Чем ближе они подходили к Трифельсу, тем сильнее лихорадило Агнес. Духота, писк комаров, вязкая, труднопроходимая почва — все это вызывало жуткую усталость. Еще в детстве у нее иногда возникало чувство, будто Трифельс взывает к ней. Вот и теперь она слышала этот внутренний голос. Но в этот раз он не убаюкивал, не располагал к себе. Голос пугал ее.

Здравствуй, Агнес. Мне тебя не хватало. Где ты была так долго?

За Анвайлером, когда красный диск солнца закатился за городские стены, Агнес устала до такой степени, что не смогла идти дальше.

— Мне… наверное, надо прилечь ненадолго, — сказала она.

Ноги вдруг стали ватными. Женщина кое-как опустилась на землю, и в глазах потемнело.

Здравствуй, Агнес…

Она встряхнулась, и наваждение исчезло.

— С тобой все в порядке? — спросил Матис с тревогой. — Тебя не лихорадит?

Агнес глубоко вдохнула.

— Нет-нет. Видимо, просто переутомилась, — она улыбнулась спутникам. — Что если вы оставите меня отдохнуть, а сами проберетесь к Трифельсу? Завтра мне наверняка станет лучше. Может, я вспомню к этому времени какую-нибудь мелочь…

Матис нахмурился.

— Оставить тебя здесь одну? Не знаю…

— Не забывайте о сновидениях, мастер Виленбах, — перебил его Мельхиор. — Мы ведь хотим, чтобы сударыня увидела сон, разве не так? А в бреду сны особенно яркие. Кроме того, сон ей и вправду не помешает. Мы сегодня немало прошли.

— Ну ладно, — сказал Матис нерешительно. — Мы отлучимся самое большее на два часа. Только никуда не уходи, хорошо?

— Хорошо, мой герой, — вопреки усталости Агнес смогла улыбнуться. — Не сдвинусь с места, обещаю.

Матис кивнул, и вскоре они с Мельхиором скрылись в лесу. Некоторое время до нее еще доносился хруст веток, потом все стихло, только птицы щебетали в сумерках. Агнес закрыла глаза. По телу разлилась слабость, и в следующий миг она забылась глубоким, беспробудным сном.

Впервые за несколько недель женщина снова увидела сон. До того жуткий, что время от времени вскрикивала в бреду.

Сон этот подводил черту всему…

…каменная каморка, словно нутро игрального кубика. На камне стоит огарок свечи, дрожащее пламя отбрасывает на стены слабые отсветы. Пчелиный воск с шипением капает на пол. Жалобный голос разносится под сводами, напевая старинную окситанскую колыбельную.

Coindeta sui, si cum n’ai greu cossire…

Агнес не сразу узнает собственный голос. Она стоит у стены с кусочком угля в руке и чертит рисунок на камне. Подробности теряются во мраке. Она помнит только, что в ее распоряжении всего три цвета, больше у нее ничего нет.

Черный уголь. Зеленый мох. Алая кровь.

Уголь она отыскала на полу камеры. Осклизлый мох растет в нише возле проема, там, где она в последний раз видела солнце.

Кровь ее собственная.

Тело пронизывает волна нестерпимой боли, словно только теперь она осознала, что с ней произошло. Боль до того сильная, что перехватывает дыхание. Ей сожгли груди раскаленными щипцами, вывернули левое плечо на дыбе, загоняли гвозди в плоть, выдернули несколько ногтей.

Но она молчала.

Теперь она лишь тихонько напевает, время от времени измученные бесконечным криком связки исторгают жалобный всхлип. Окровавленными ошметками пальцев она дорисовывает картину. Боль между тем забирается обратно в свое логово. Она уступает место другому чувству, столь же сильному.

Голоду и жажде.

Губы растрескались, распухший язык не помещается во рту, в желудке зияет бесконечно глубокая пропасть.

Она так измучена, что время от времени прислоняется к стене и на пару секунд закрывает глаза. Но ей нельзя падать, нельзя засыпать. Нужно рисовать дальше, пока не погаснет последняя свеча.

Она не выдала ребенка. Ни ребенка, ни копье. Только это имеет значение. Род Гогенштауфенов не угаснет. И она передала сыну кольцо и завещание, которые в один прекрасный день сделают его законным правителем Рейха. А святое копье поможет ему раз и навсегда покончить с их общими врагами. Перед копьем войска Габсбургов рассеются, как пыль по ветру.

Семья кожевников, под опекой которых находится теперь мальчик, знает изречение. Изречение, из которого ясно, где спрятано святое копье. Они назовут ему место, когда он станет достаточно взрослым, чтобы понять.

Место, где всякой вражде приходит конец.

Напевая вполголоса, она рисует дальше. Это дает ей силу и утешение. На рисунке изображено место, где всякой вражде приходит конец. Она повторяет изречение раз за разом, как тихую молитву.

Она наносит последний штрих, проводит окровавленной рукой последнюю багровую линию, и свеча гаснет. Все тонет во мраке.

Навсегда.

Агнес громко вскрикнула и открыла глаза. В первый, длиною в вечность, миг ей казалось, что она по-прежнему находится в том жутком узилище. Все вокруг утопало во мраке. Неужели ее замуровали заживо? Но тут она различила тихие звуки леса, почувствовала хвойные иголки под плечом и вдруг поняла, где находится.

Она лежала недалеко от Трифельса и снова видела сон.

Сон был таким же живым, как в прошлом году в Трифельсе. Как и тогда, она была Констанцией, только в этот раз переживала последние минуты ее жизни. Агнес осторожно вытянула руки, почти уверенная, что они еще болят после пыток. Какие муки пришлось познать этой женщине! Какая ужасная, одинокая смерть где-то в недрах Трифельса… В голове по-прежнему крутилось это странное изречение, которое бормотала Констанция.

Место, где всякой вражде приходит конец.

Быть может, мысленно Констанция была уже в раю? Или действительно говорила о месте, где спрятано святое копье?

Агнес с головой погрузилась в раздумья и шаги услышала, только когда они были уже совсем рядом. Она радостно поднялась с земли.

— Матис, Мельхиор? — шепнула она. — Это вы? Представляете, я…

Кто-то грубо раздвинул ветви, и Агнес замолчала на полуслове. На нее, как на редкую птицу, уставился широкоплечий крестьянин с сопливым носом и ехидным взглядом.

— Ха, что я говорил, — проворчал он. — Кричал же кто-то.

Потом крестьянин оглянулся через плечо.

— Йозеф, Андреас, Непомук! — проревел он, и голос его, словно пощечина, хлестнул Агнес по лицу. — Смотрите, какую я тут милашку углядел… Да уж, у Йокеля глаза на лоб полезут.

Матис с Мельхиором крались по заросшему склону у подножия Трифельса. Они решили подобраться к крепости с северной стороны. Склон там был почти отвесным и поэтому меньше всего охранялся.

Матис осторожно ступал сквозь подлесок. Раньше они часто бродили здесь с Агнес. Трифельс был совсем близко. Среди ветвей уже показалась главная башня, в некоторых окнах мерцал свет. Матис вдруг ощутил острую тоску по местам, где прошло его детство. Он подумал о покойном отце, а также о матери и девятилетней уже сестре. До их жалкого жилища было рукой подать. Матис чувствовал неодолимое желание просто пробежаться туда и посмотреть, всё ли у них в порядке. Но слишком велика была опасность, что его обнаружат люди Йокеля. Для начала следовало оценить обстановку. Совсем рядом Матис как раз уловил голоса и смех. Он опустился на пахнущую хвоей и сыростью землю и прополз последние несколько шагов к тому месту, где лес расступался и начиналась широкая дорога к крепостным воротам. Рядом то же самое проделал Мельхиор.

Наконец Матис выглянул из кустарника и от увиденного потерял дар речи.

Недалеко от колодезной башни на равных промежутках горели костры. Возле них сидели пестро одетые люди, галдели и пили вино. Их было около пятидесяти. Всюду в земле торчали пики, между ними Матис различил несколько средних орудий, и перед ними кучи каменных ядер. Над лесом разносились военные песни. Несомненно, Трифельс был в осаде!

— Похоже, Фридрих фон Шарфенек решил все-таки отвоевать свою крепость, — заметил Мельхиор, выглянув следом из зарослей. — Смотрите сами.

Менестрель показал на воткнутое в землю знамя с изображением коронованного льва, стоящего на задних лапах. Матис помнил этот герб еще по осаде Рамбурга в прошлом году. Теперь он различил и красно-синий шатер в непосредственной близости. Оттуда как раз вышел стройный человек и прокричал несколько приказов. Долетевший до опушки голос заставил Матиса вздрогнуть.

— Проклятье, это вправду граф! — прошептал он. — Теперь проникнуть в Трифельс и разузнать про копье будет еще труднее.

— Если это вообще возможно, — отозвался Мельхиор и задумчиво взглянул на шатер, словно оценивал шансы. — С парочкой пьяных крестьян мы бы, в случае чего, справились. Но с целым отрядом крестьян? Не похоже, что это их первый поход.

Матис прищурился, чтобы лучше видеть в свете костров. Ландскнехты действительно были вооружены длинными кинжалами, копьями и кацбальгерами[20], у кого-то имелись даже цвайгандеры[21]. У орудий тоже был вполне ухоженный вид. Матис различил три фальконета, один картаун и так называемого «соловья», способного стрелять пятидесятифунтовыми ядрами. Штурм, судя по всему, еще не начинали, недалеко от крепости Матис разглядел еще не готовые укрепления. Кузницу и прочие строения сожгли. Оставалось только надеяться, что матери с сестрой вовремя удалось укрыться.

Некоторое время Матис молча разглядывал лагерь. Потом решительно кивнул.

— Ладно, ничего не поделаешь, — сказал он тихо. — В Трифельс мы попасть не сможем, и Агнес уже вряд ли нам поможет. Как мы вообще додумались, что какие-то сновидения и детские воспоминания помогут отыскать это копье! — Юноша покачал головой. — Попытаюсь теперь разыскать семью, чтобы попрощаться. А потом мы с Агнес уйдем подальше отсюда. Мне давно следовало так поступить.

Мельхиор хитро улыбнулся, но в его взгляде впервые скользнула неуверенность.

— Вы так легко отказываетесь от своих идеалов? Всего несколько дней назад вы были убеждены, что со святым копьем и под предводительством Флориана Гейера еще сумеете одержать победу. А теперь это утратило для вас значение?

— Теперь я понимаю, что это было ошибкой, — Матис поднялся с земли. — Единственное, что имеет значение, — Агнес. Эта война и без того надолго нас разлучила.

С этими словами Матис развернулся и двинулся обратно в лес. Он со злостью раздвигал ветви и шагал вниз по склону, не заботясь о том, идет ли за ним Мельхиор. Это ведь надо было — помешался на мысли, будто старое копье для него важнее единственной девушки, которую он любил! Агнес чуть ли не умоляла его остаться с ней, а он думал лишь о своих возвышенных идеалах… Сейчас же он встанет перед ней на колени и попросит прощения.

Матис смотрел себе под ноги и не останавливался. Так он прошагал еще с полчаса, и впереди вдруг кто-то вскрикнул. Крик донесся с той самой стороны, где они с Мельхиором оставили Агнес.

Сердце рванулось из груди. Крик повторился, и Матис пустился бегом. Теперь он был уверен, что кричала Агнес. Ему вспомнилась та ночь в Альберсвайлере, когда Агнес увезли на лодке и она скрылась во мраке.

Господи, неужели опять?! Только бы в этот раз подоспеть!

Теперь Матис пожалел, что не стал дожидаться Мельхиора. Оставалось только надеяться, что менестрель двинулся следом. Он бежал все быстрее, то и дело спотыкался в темноте, снова поднимался и бежал дальше, пока не увидел в свете луны два сгорбленных силуэта. Среди деревьев перед ними кто-то отбивался и вырывался, точно загнанный зверь.

Это была Агнес.

— Агнес, Агнес! — словно вне себя закричал Матис.

Он не раздумывая бросился вперед и обрушился на обидчиков. Один из них, тучный крестьянин в рваном камзоле, повалился на землю.

— Какого черта… — проворчал он, однако юноша уже врезал ему кулаком по лицу. Всхлипывая и истекая кровью, крестьянин остался лежать.

Матис между тем схватил с земли палку и с ревом бросился на второго. Тот поколебался мгновение, а потом развернулся и скрылся во мраке среди деревьев.

Тяжело дыша, Матис подошел к Агнес. Она забилась в ямку и закрыла лицо руками. Когда он коснулся ее, она вздрогнула, будто ее хлестнули плетью.

— Агнес, это я, — прошептал Матис. — Все хорошо. В этот раз я подоспел. Теперь…

За спиной послышался шорох. Не успел Матис развернуться, как что-то тяжелое ударило его по затылку. Перед глазами вспыхнули тысячи звезд. Он как подкошенный рухнул на землю. Последнее, что он увидел, это подскочивший к нему темный силуэт.

— Отправляйся в ад, предатель, — прошипел голос.

Потом кожаный башмак ударил ему в лицо.

Граф Фридрих фон Шарфенек сидел за столом над жирным кабаньим окороком и прислушивался к песням ландскнехтов снаружи. Он любил их кровожадные песни о вине, женщинах, убийствах и короткой, но полнокровной жизни. Их переполняла ненависть, сильнейшее из чувств, известных графу. Он водил ножом по волокнам мяса и упивался воспоминаниями о недавних событиях.

Его люди, словно всадники Апокалипсиса, обрушились на графства Лёвенштайн и Нойшарфенек. В каждой из деревень они сожгли половину домов и казнили по пять мужчин, выбранных жребием. Ландскнехты вытаптывали поля лошадьми и забирали в качестве повинности зерно и последних коров. Женщины и дети кричали, бросались перед ними на землю и просили сжалиться.

Но они не знали жалости.

Чувство абсолютной власти на время заглушило ненависть к Агнес. С каждым приказом, с каждым новым ударом Фридрих бил и собственного отца, который на протяжении всей его жизни напоминал, что он самый младший в длинной цепочке наследников. Что никто не возлагал на него надежд, мечтательного ребенка, выросшего без матери среди книг, в которых взрослые люди командовали большими сражениями.

Теперь у него собственное войско. Он далеко не герой, не король Артур, а разгневанный мститель. Это, по крайней мере, тоже неплохо.

Или даже лучше.

Фридрих задумчиво разрезал мясо на куски, все мельче и мельче, пока не оставались одни лишь волокна. При этом он раздумывал, что сделает с крестьянами, когда захватит наконец Трифельс. Шарфенберг они еще вчера взяли с наскока. Крепость практически пустовала, и Фридрих был далеко не в восторге от состояния, в котором предстало перед ним дорогое убранство залов.

Теперь настал момент расплаты. Отец сдержал обещание и отдал ему на месяц пятьдесят солдат и орудия. Чтобы захватить Трифельс, времени более чем достаточно. После поисков сокровищ Фридрих знал каждый его уголок. Завтра на рассвете они начнут штурм. Разнесут из пушки наскоро починенные ворота, заберутся по лестницам на полуразрушенную восточную стену и учинят наконец над крестьянами расправу. Только этого Пастуха-Йокеля, их предводителя, Фридрих оставит на потом. За каждую секунду его позорного бегства из Шарфенберга горбун заплатит ему адской болью.

Фридрих наколол на вилку еще несколько волокнистых кусков, набил в рот и принялся перемалывать челюстями. Возможно, ему удастся даже оставить часть ландскнехтов в Трифельсе. Отсюда он мог бы рассылать по окрестностям карательные отряды, о которых крестьяне еще долго не забудут. И больше никогда не поднимутся против своих господ. Никогда…

— Простите, что помешал, ваша светлость.

Рассерженный, граф отвлекся от еды. У входа стоял один из его заместителей. Человек с бугристым шрамом поперек лица за последние недели выказал себя славным приспешником. Но теперь в его глазах читался испуг.

— Что такое? — резко спросил Фридрих.

— К вам посетитеь, ваша светлость.