Крепость королей. Расплата Пётч Оливер

— Для тебя, милочка, мы наверняка подыщем в Страсбурге щедрого сутенера. А что до тебя, графиня… — Он перевел взгляд на Агнес, и губы его растянулись в ухмылке. — На твой счет у меня особые планы. Один плотогон рассказал мне, что на Черном море как раз орудуют работорговцы Каира ад-Дина.

Агнес нахмурила лоб.

— Каира чего?

— Правитель Алжира. Кровожадный корсар и могущественный военачальник, хоть и проклятый язычник. Говорят, он подыскивает в свой гарем белокожих знатных девиц. Я неплохо заработаю на тебе, птичка моя. Очень даже неплохо.

Обезьяна на его плече обнажила зубы и издала пронзительный визг, словно насмешливо рассмеялась.

С яростным воплем граф Фридрих фон Лёвенштайн-Шарфенек швырнул бокалом о стену и стал наблюдать, как вино кроваво-красным пятном стекло на пол. При этом ему представилось, что вино это на самом деле кровь, а бокал — череп, которым он изо всех сил бьет по каменному полу. Снова и снова.

«Хорошо бы то был череп Агнес, этой вероломной мерзавки, — пронеслось у него в голове. — Или менестреля, с которым она вот прямо сейчас где-нибудь случается…»

Фридрих присел на край широкой кровати, закрыл глаза и попытался успокоить дыхание. В последнее время он все чаще предавался кровожадным фантазиям. Еще ребенком граф представлял себя на поле битвы, умытым кровью. Но вот уже несколько месяцев подряд они становились все более реалистичными. Порой Фридрих задавался вопросом, уж не эти ли старинные стены медленно сводят его с ума.

Стены или Агнес…

Только что в Шарфенберг явился посыльный с сообщением, что поиски ничего не дали. Посланные Фридрихом ландскнехты не смогли разыскать ни Агнес, ни этого проклятого менестреля. След их терялся в расположенном неподалеку Альберсвайлере, откуда они — вероятно, в сопровождении кого-то еще — сбежали на лодке. Перед этим сообщники Агнес прикончили трактирщика и нескольких постояльцев. Куда они отправились, оставалось загадкой. Германия была велика, а Мельхиор фон Таннинген наверняка знал ту или иную крепость, где они могли укрыться. Поначалу граф даже подумал, не попросить ли ему о помощи своего влиятельного отца. Но он скорее палец себе отрежет, чем признается старику, что ошибался в Агнес.

Агнес…

Фридрих прикусил нижнюю губу — с такой силой, что выступили капельки крови. Хоть поначалу ему и не хотелось этого признавать, он действительно полюбил эту девушку. Более того, он почитал ее, как в старину миннезингер почитал хозяйку замка. Агнес была красива, но этим могли похвастаться и другие девицы. В большей степени графа пленяли ее острый ум в сочетании с необузданной резвостью. Агнес походила на хищного зверя, которого следовало усмирить. Кроме того, их объединяла общая страсть к прошлому и старинным историям. С детских лет Фридриха занимали рассказы о рыцарях и оруженосцах — чем больше крови, тем лучше. Его до безумия увлекали предания о битвах, сокровищах и древних тайнах. Когда он впервые, десяти лет от роду, услышал о сокровищах норманнов, величайших сокровищах христианского мира, они его словно околдовали, и с тех пор ничто не могло рассеять чар. Ради возможности отыскать их граф отказался от внушительной крепости и уважения, подобающего отпрыску его династии. Он женился на дочери простого наместника и вместо того, чтобы стать хозяином роскошного замка, поселился в жалких развалинах.

А теперь получилось так, что он потерял и Агнес, и сокровища…

Фридрих потер виски и попытался вытеснить кровавые образы, то и дело возникающие перед глазами.

Я кожу с него сниму, с этого барда, медленно его освежую… И Агнес будет смотреть!

А может, сокровища норманнов существовали только в его мечтах? Все источники, им изученные, указывали на то, что Трифельс скрывал в себе великую тайну. Но вот какую тайну, об этом источники умалчивали. Что если все эти легенды — лишь выдумки, вроде саги о спящем Барбароссе? Граф искал повсюду: и в самой крепости, и в окрестных лесах. Даже убивал, чтобы избавиться от возможных свидетелей.

И это все напрасно?

Фридрих направился было к письменному столу, чтобы изучить несколько старинных пергаментов, но тут заслышал отдаленный шум. Казалось, он доносился с внутреннего двора.

Шарфенек сердито подошел к окну — и, едва распахнул тяжелые ставни, в считаных сантиметрах от него просвистела стрела. Древко задрожало, застряв в гобелене у противоположной стены.

Какого черта…

Перепуганный, граф прижался спиной к стене. Шум во дворе только нарастал. Помедлив в нерешительности, Фридрих придвинулся к оконному проему ровно настолько, чтобы можно было выглянуть.

Во дворе царил настоящий хаос.

Внизу с криками носились стражники и ландскнехты. Несколько солдат уже бились в агонии на земле, другие молотили клинками группу оборванцев. Сначала граф решил, что в крепость ворвались какие-то грабители. Но потом увидел, как из лаза под стеной выбираются все новые люди. Вооруженные рогатинами, кинжалами, серпами и небольшими луками, они градом стрел теснили защитников. Точно усердные муравьи, нападавшие вылезали из люка и бросались на растерянных ландскнехтов. Только теперь Фридрих понял, кто эти люди на самом деле и как они проникли в крепость.

Господи, это же бунтующие крестьяне! Они прознали о потайном туннеле!

До сих пор граф пропускал мимо ушей любые предостережения. Он знал, что произошло в Ойссертале, и слышал про другие крепости, взятые за последние недели крестьянами. Но Шарфенберг после недавнего ремонта был хорошо укреплен. Кроме того Фридрих располагал куда большим числом людей, чем остальные феодалы. Только какой от всего этого толк, если противник проник в крепость по секретному проходу?

Это Агнес! Агнес сказала им, как пробраться внутрь!

Фридрих еще раз выглянул во двор, чтобы оценить положение. В его сторону летели новые стрелы, но лишь отскакивали от стены. На лестнице, ведущей к донжону, стоял горбатый мужчина. Он не сражался, а только смотрел с довольным выражением лица на свалку внизу, точно военачальник с вершины холма. Внезапно горбун посмотрел на окно, и губы его растянулись в ухмылке.

— Граф наверху, друзья! — закричал Йокель и указал трехпалой рукой в сторону Фридриха. — Хватайте его! Повесим его на самой высокой башне, посмотрим, как он попляшет!

Граф бросился к письменному столу и сгреб самые важные документы. Кто бы мог подумать, что он будет спасаться от горстки крестьян! Хоть документы о сокровищах, столь дорогие сердцу, следовало уберечь… Все прочее, скорее всего, пожрет пламя. Фридриха переполнял страх вперемешку со злобой. Кровь прилила к голове.

Ты пожалеешь об этом, Агнес. Ох, как ты об этом пожалеешь!

Граф в последний раз выглянул во двор. Там по-прежнему царила неразбериха. Он лихорадочно огляделся в поисках возможного пути к бегству. Но сколько бы ни искал, бежать было некуда.

За дверью разъяренным чудовищем уже гремели шаги.

Матис покачивался во сне и не знал, лежит ли он в кровати или едет верхом. Эта качка неизменно сопровождала его в лихорадочных сновидениях. При этом перед глазами то и дело возникала Агнес. Она тянула к нему руки, а потом ее затягивал черный вихрь. Вихрь этот был в форме кольца и вращался все быстрее и быстрее. Матис хватал ее, но руки выскальзывали, и Агнес скрывалась во тьме.

— Агнес! Кольцо, кольцо!

Он с криком открыл глаза и увидел над собой источенный червями дощатый потолок. Тело его, точно саван, укрывала сырая, изъеденная молью простыня. Матис откинул ее в сторону, приподнялся и понял, что лежит в кровати. Она стояла в чердачной комнате, пол которой устилал старый провонявший тростник. В открытое окно светил красный диск закатного солнца.

Где я? И как долго проспал?

Матис вытер пот со лба, и память понемногу начала возвращаться. Едва они покинули Альберсвайлер, его свалила лихорадка, и им пришлось немного передохнуть. После этого они целыми днями ехали верхом. Сначала вдоль Квайха, затем по долине Рейна — все время вверх по течению, ибо Мельхиор не сомневался, что бандиты направлялись на юг, в сторону Дуная и Черного моря. В каждом трактире они расспрашивали о группе мужчин с двумя девушками и маленьким волосатым чудищем, но так ничего и не выяснили.

Между тем рана на бедре воспалялась все сильнее. Травы, которые Мельхиор отыскал в трактире Альберсвайлера, не возымели желаемого действия. Сотрясаемый новыми приступами лихорадки, юноша продолжал ехать, пока не перестал отличать сон от яви. Качка стала его неизменным спутником. Зеленый пейзаж: липы, березы, болотистые луга — все расплывалось перед глазами в вязкую жижу, грозившую задушить. В какой-то момент он просто свалился с лошади. С тех пор воспоминания состояли из каких-то обрывков, в которых Мельхиор поил его горячим бульоном или менял повязки.

Агнес! Мы должны ее найти! Или, может, менестрель оставил меня?

Матис торопливо поднялся, но у него тут же закружилась голова. Он покачнулся и растянулся на досках, опрокинув при этом миску с водой, стоявшую у кровати. Грохот разбитой посудины встряхнул тишину комнаты.

Вслед за этим с лестницы послышались торопливые шаги, и дверь распахнулась. На пороге стоял Мельхиор фон Таннинген с тарелкой дымящего супа в руках.

— Кто разрешил вам вставать? — произнес менестрель и шутливо погрозил пальцем. — Вы еще слишком слабы. Только посмотрите, что вы наделали!

Он собрал осколки и помог Матису вернуться в постель, после чего протянул ему тарелку с супом.

— Вот, поешьте. Крепкий мясной бульон вернет вам силы.

Матис отодвинул тарелку.

— Нет времени. Нам нужно…

— Вам нужно в первую очередь встать на ноги. Днем больше, днем меньше — роли не сыграет.

— И долго я здесь валяюсь? — спросил Матис.

— Три дня.

— Целых три дня? — Матис в ужасе приподнялся, но Мельхиор положил ему руку на плечо.

— Радуйтесь, что остались живы. Еще один день в седле, и лихорадка вас доконала бы. Последние мили к этому трактиру пришлось нести вас, как мешок зерна, — менестрель успокаивающе улыбнулся и влил в Матиса ложку супа. — К тому же еще не все потеряно. Если я прав и эти мерзавцы по-прежнему движутся против течения, им приходится грести, тянуть лодку по берегу и возиться с парусом. А это занимает время. На лошадях мы куда быстрее их.

— А что если они двинулись вниз по течению? — спросил Матис.

— Это вряд ли, — Мельхиор подмигнул ему. — У меня для вас хорошие новости, мастер Виленбах. Пока вы тут болели, мне довелось пообщаться в порту с несколькими путниками. Они едут с юга и припоминают группу мужчин с обезьяной и двумя говорящими птицами. И две девушки тоже, судя по всему, были при них. Так что я не ошибся в своем предположении, — он зачерпнул ложку супа и демонстративно подул. — А теперь ешьте. Чем скорее вы встанете на ноги, тем быстрее сможете отправиться в путь и настичь Агнес. Ну, чего вы ждете?

Матис со вздохом повиновался и принялся за еду. Суп оказался на удивление вкусным: жирный, наваристый и соленый. Каждая ложка наполняла его новыми силами.

— Во сне вы довольно часто говорили о кольце, — сказал менестрель, наблюдая, как он ест. — Это кольцо Агнес? Вы о нем что-нибудь знаете?

Матис пожал плечами.

— Не больше того, что успела вам рассказать Агнес. Кольцо, вероятно, сохранилось со времен Барбароссы и прежде использовалось как печать. В один прекрасный день оно оказалось на лапе Парцифаля.

— А раньше она его уже видела? — с любопытством расспрашивал Мельхиор. — Может, в детстве?

— Понятия не имею. Сновидения начались лишь после того, как она надела кольцо. Больше мне ничего не известно.

Матис с довольным видом собрал с тарелки остатки супа.

— А чем вы заплатили за еду и постели? — спросил он неожиданно. — Неужто лютню продали? Не то чтобы я расплачусь, но…

Менестрель ухмыльнулся.

— На такое я никогда не пошел бы. Но впредь, боюсь, нам придется обойтись плащами попроще. За графскую одежду удалось кое-что выручить. Одна только серебряная застежка на вашем плаще стоила небольшое состояние. Этого должно хватить на дальнейший путь.

— И куда же он нас поведет? — По лицу Матиса пролегла тень. — Даже если они плывут вверх по течению, то в любом месте могут уйти с реки! Мы даже не знаем, жива ли еще Агнес.

— Агнес жива, сомнений быть не может. Она имеет для них большую ценность. К тому же главарь этих мерзавцев сам дал нам подсказку. Помните? Они собираются продать нашу сударыню на Черном море. И поэтому двигаться будут, насколько это возможно, по воде. — Мельхиор поднялся с кровати. — Несолько лет назад я служил одному графу в Шварцвальде. Он был старый пьянчуга, но платил хорошо и отпускал меня по окрестным селениям. Так что я там неплохо ориентируюсь.

Менестрель взял с пола прутик и начертал на луже воды несколько линий.

— Здесь у нас Рейн, — пояснил он. — Дальше к востоку течет Дунай, он впадает в Черное море. Эти две реки самые крупные в Германии. Чтобы попасть с Рейна на Дунай, путники зачастую пользуются небольшой речкой. Называется она Кинциг и ведет… вуаля… — Бард провел линию, соединяющую Дунай с Рейном. — …в прекрасный Страсбург.

Он галантно поклонился и выбросил веточку в окно.

— Лютню на кон готов поставить, эти торгаши остановятся там с Агнес. Если поспешим, то подоспеем как раз вовремя, чтобы вызволить ее из рук этих подонков. В любом случае, из всего этого получится превосходная баллада! Когда я выступлю осенью в Вартбурге, люди будут в восторге. Bien sr![5]

Мельхиор возвысил тонкий, едва ли не девичий голос и с чувством пропел:

Тут он неожиданно смолк и покачал головой.

— Досадно, что удачной рифмы к слову «бой» я пока так и не подобрал. Боюсь, над этими строками следует еще поработать. Хотя в дороге у меня будет предостаточно времени.

Матис со стоном повалился на кровать. Он слишком устал и ослаб, чтобы протестовать.

Агнес лежала на днище лодки и старалась дышать как можно тише. Рядом спала Агата. Девочка всхлипывала во сне и беспокойно ворочалась с боку на бок. Агнес надеялась, что ее стоны не разбудят Самуэля — тот храпел, привалившись к борту, всего в паре шагов от них.

Прошло пять дней с тех пор, как Агнес стащила у Самуэля нож. До сих пор ей постоянно что-то мешало: то мужчины спали недостаточно крепко, то место для отдыха выбирали неподходящее, то вставали слишком далеко от берега. И вот, незадолго до Страсбурга, ей наконец выпал удобный случай для бегства. Как и всякую ночь, похитители приковали пленниц цепями к скамье, чтобы не сбежали. На правой ноге у Агнес висел ржавый замок, перекрывая кровь. Несколько раз она уже тайком поупражнялась открывать замок украденным у Самуэля ножиком. В этот раз все должно получиться.

Агнес просунула кончик ножа в скважину и нащупала язычок. Несколько раз ей приходилось начинать сначала, но наконец раздался тихий щелчок, и скоба выскочила из паза. Агнес в последний момент подхватила цепь, прежде чем та ударилась об доски. Молодая женщина осторожно положила ее возле свернутого каната и растерла ногу, ноющую от хлынувшей крови.

Она свободна.

Агнес нерешительно взглянула на маленькую Агату, по-прежнему всхлипывающую во сне. Все, что требовалось, это скользнуть за борт, и в несколько гребков она оказалась бы в безопасности. Но Агнес решила, что не оставит девочку. Кроме того, ей хотелось забрать еще кое-что свое.

Кольцо.

Барнабас хранил его в сундуке, расположенном в носовой части. Агнес понимала, что сильно рискует, если вообще не лишает себя единственной возможности. Но без кольца Барбароссы уйти не могла. Оно словно взывало к ней в глубине души. С кольца все это началось, с ним все и закончится.

Так или иначе.

Медленно, как улитка, Агнес поднялась и выглянула из-за борта. Они остановились близ городка Келя, расположенного к востоку от Рейна. Луна была яркая и заливала бледным светом крыши домов. Перекинутый через реку широкий мост на опорах соединял Кель со Страсбургом. Над городом сверкало красноватое зарево, и предостерегающим перстом вздымался ввысь шпиль прославленного собора.

В последние дни Барнабас без конца хвастал, как разживется, продав Агнес турецким работорговцам. В Шварцвальде он собирался войти в русло Дуная, по которому они за два или три месяца добрались бы до Черного моря. Но чем ближе они подходили к Страсбургу, тем сдержаннее становился барышник в своих посулах. По обоим берегам Рейна множились предвестники неизбежной войны. Чуть ли не каждый день Агнес видела с лодки охваченные огнем церкви, монастыри и крепости. Жертвами пожаров становились также селения и крестьянские подворья. По широким трактам вдоль берега все чаще показывались отряды ландскнехтов. Длинные их колонны змеились через луга и с барабанным боем и под звуки труб маршировали навстречу крестьянам. Во время немногочисленных остановок, когда требовалось пополнить провиант, их достигали ужасные слухи о сожженных полях, массовых насилиях, убитых крестьянских детях и кровожадных ландскнехтах. Но казалось, что крестьяне действительно готовы идти до победного. В Швабии, в городке Вайнсберг, они прогнали сквозь строй самого графа — между прочим, зятя кайзера Максимилиана. Крупный город Штутгарт, по слухам, уже захвачен, и все больше территорий оказывалось в руках мятежников. Агнес часто вспоминала Матиса и о том, что тот неустанно предрекал.

Скоро времени правящих наступит конец.

Так, значит, вот он, этот переломный момент?

Агнес осторожно переставляла ноги, стараясь не скрипеть досками. Марек, Сопляк и Барнабас, закутанные в рваные одеяла, спали на пристани возле лодки. Барышник храпел, как десяток лесорубов. Агнес видела, как вздымалась его волосатая грудь. Сторожем на палубе остался один Самуэль. Но голова разбойника клонилась вперед, изо рта свисала тонкая ниточка слюны. Он был неопасен.

В отличие от Сатаны.

Обезьянка свернулась на одной из передних скамей. В темноте было не разглядеть, открыты ее злобные красные глазки или нет. Скорее всего, это выяснится, только когда зверек поднимет шум. Но рискнуть все же стоило.

Агнес уже поравнялась с обезьяной. От сундука ее отделяла всего пара шагов. С беззвучной молитвой на устах женщина по-кошачьи прокралась мимо Сатаны.

Одна из досок скрипнула.

Агнес словно оцепенела, но обезьяна ее уже услышала. Она поднялась и, тихонько фыркнув, попыталась прыгнуть к Агнес на плечо, однако поводок на шее всякий раз отдергивал ее назад. Непрерывное скобление когтей по доскам слышалось оглушительным скрежетом.

Агнес торопливо вынула из-за пазухи горсть орехов, припрятанных за последние дни, и сунула Сатане под нос. Сначала обезьяна взглянула на них с недоверием, но потом с удовольствием принялась за угощение. Агнес облегченно вздохнула. Хоть на какое-то время зверь оставит ее в покое.

Она мигом преодолела оставшееся до сундука расстояние и откинула задвижку. Пришлось немного порыться среди ржавых монет и прочего хлама. Отыскав наконец кольцо, Агнес схватила его и уже собралась обратно к Агате, чтобы освободить ее. Тут раздался оглушительный шум.

Пронзительно взревел горн.

Молодая женщина едва сдержалась, чтобы не взвыть в голос. Приложить столько усилий, открыть замок, задобрить обезьяну и незамеченной пробраться к сундуку — и вот теперь этот горн все испортил!

Заворочались на пристани Барнабас и остальные, заголосили попугаи в клетках. Самуэль тоже ворчливо протирал глаза. Крепкое вино, которым он упился всего пару часов назад, еще не вполне выветрилось из головы. Агнес немного помедлила, а потом вернула кольцо в сундук. Если Барнабас заметит его отсутствие, а сбежать к тому времени не получится, подозрение падет в первую очередь на нее. С кольцом придется подождать.

Агнес закрыла сундук, спешно вернулась на свое место и легла рядом с Агатой, едва открывшей глаза. Замок снова защелкнулся на лодыжке.

— Но… — удивленно начала Агата.

Однако Агнес зажала ей рот ладонью.

— Тсс!

Она успела как раз вовремя. Самуэль уже с шумом перебирался через скамьи. Убедившись, что пленницы на месте, он облегченно вздохнул.

— А я уж думал, это вы, милочки, слиняли, — проворчал он. — Что за шум, черт бы его драл?

Первому горну уже вторило множество других. К ним мешались топот копыт, барабаная дробь и отдаленные песни ландскнехтов. Барнабас встал на пристани и смотрел на мост, по которому из Страсбурга в сторону Келя двигалась колонна солдат, до того длинная, что конца ей не было видно.

— Проклятье, что забыли здесь ландскнехты посреди ночи? — злобно ворчал барышник. — Можно ведь порядочным горожанам поспать в тишине?

Тем временем первые солдаты сходили с моста. От пристани, где ночевали путники, их отделяли всего несколько шагов. Барнабас поднял руку и окликнул ближайшего из ландскнехтов.

— Эй! Куда это вы собрались в такой-то час?

Отбивая на барабане мрачную монотонную дробь, солдат окинул Барнабаса скучающим взором.

— Идем на север. Крестьяне стоят под Шпейером, и даже епископ в штаны наложил, — ответил он наконец. — Неужто не слышал? Вся Швабия, Франкония и Курпфальц охвачены восстаниями. Безмозглое холопьё хуже холеры… Ничего, скоро мы их вздуем как следует.

Агнес навострила уши. Если Шпейер пал, то и до Анвайлера недалеко… Может, крестьяне уже и Трифельс захватили?

— Воистину, дело ваше правое, — Барнабас усердно закивал, переминаясь с ноги на ногу; Агнес буквально видела, как он соображает. — А… скажите, как обстоят дела в Шварцвальде? Там тоже война? Мы-то хотели спуститься по Кинцигу и оттуда…

Ландскнехт зычно рассмеялся.

— Не лучшее ты выбрал время для путешествия, ох не лучшее. Я разве не говорил? В стране разруха, деревни сожжены. Только дурак отправится сейчас в дорогу. Там вас только смерть ждет.

В это мгновение подал голос один из попугаев:

— Папа жрет как жаба, Папа жрет как жаба!

Второй тут же подхватил:

— Слава кайзеру, слава кайзеру!

Солдат насторожился и с недоверием взглянул на Барнабаса.

— Что это, черт возьми, такое?

— А всего-то говорящая птица, — Барнабас заставил себя улыбнуться. — Мы бродячие артисты. У меня еще есть обезьяна и…

— Артисты с обезьяной? — Ландскнехт восторженно оглянулся на своих товарищей, которые уже собирались двигаться дальше. — Эй, слыхали? Такие нам в обозе не помешают, верно? После резни солдатам всегда хочется развеяться. А у вас и девки, как я вижу, имеются… И вполне себе пригожие!

Солдат похотливо взглянул на Агнес. Та все сидела у борта и оттуда наблюдала за разговором. Барнабас между тем размышлял.

— Благодарю! — крикнул он наконец ландскнехту. — Я хорошенько обдумаю твое предложение.

— Обдумай. И учти вот еще что: там, где мы, всегда есть чем поживиться. Женщины, вино, золото… Мы выпытываем у крестьян, где они прячут деньги, а потом вешаем на ближайшем суку!

Ландскнехт со смехом ударил в барабан и примкнул к колонне, которая, точно армия муравьев, все тянулась по мосту. Барнабас еще долго стоял на пристани. Потом развернулся к своим людям и пленницам, подкрутил черную бороду и властным тоном произнес:

— Вы слышали, что он сказал. В Шварцвальде слишком опасно. Я не собираюсь рисковать жизнью ради каких-то дикарей, ожидающих непорочного товара. Тем более когда есть предложения куда более заманчивые… — Он ухмыльнулся и довольно потер руки. — Мы отправимся вместе с армией на север. Если волнения утихнут, то мы всегда успеем проплыть по Дунаю и продолжить дела. А до тех пор будем скитаться там, куда судьба забросит.

Барнабас поднял голову и потянул носом, как собака. В воздухе пахло дымом от факелов, порохом и лошадиным навозом.

— Я чую деньги, много денег. Разгружайтесь, ребята, и своруем повозку. Отправляемся на войну.

Потом с блеском в глазах барышник повернулся к Агнес.

— Раз уж Каиру ад-Дину ты не достанешься, то не вижу смысла и дальше держать тебя невинной, — сказал он с подчеркнутым равнодушием. — Ты как-никак моя собственность. Во всяком случае, до тех пор, пока кто-нибудь не предложит за тебя хорошую цену.

Без лишних слов он схватил Агнес за волосы и потащил за несколько бочек, а там прижал ее к борту. Все произошло так быстро, что та не успела ничего предпринять.

Она лихорадочно нашарила нож Самуэля, спрятанный в рукаве, но клинок выскользнул из руки и скрылся в воде.

В следующее мгновение на нее навалился Барнабас. Агнес рвалась и отбивалась, но сильные, волосатые руки держали крепко, словно тиски. К горлу подступил комок от его зловонного дыхания. С потом и вонючей портовой водой оно сливалось в запах, которого Агнес не забудет никогда в жизни.

«Я убью тебя за это, — думала она. — Когда-нибудь я тебя убью. Я или Матис, если нам еще доведется увидеться с ним».

— Всегда хотелось узнать, каково у графинь между ног, — прошептал Барнабас ей на ухо и медленно полез пальцами под юбку.

Барабанная дробь ландскнехтов и смех остальных мужчин заглушали отчаянные крики Агнес.

А по переулкам Анвайлера под прикрытием ночи скользил темный силуэт. Всего в нескольких шагах прошла группа стражников с алебардами, но человек прижался к стене и слился с мраком.

Пока стражники не прошли, Каспар не отнимал руки от рукояти кинжала. Это уже четвертый раз, когда он в пределах города наткнулся на патруль. Казалось, Анвайлер был всецело во власти восстания, как и все уголки этой богом забытой глуши. Чтобы добраться сюда из Венеции, Каспару потребовалось больше времени, чем предполагалось. Юг Германии был целиком охвачен огнем. Крестьяне бунтовали и захватывали города один за другим. На дорогах царили беспорядки. Всякий, кто путешествовал в это время верхом, да еще в одиночку, сильно рисковал. На дорогах всюду караулили повстанческие патрули. С важным видом крестьяне останавливали и допрашивали всех путников. Любой мог оказаться шпионом епископа или герцога, и Каспар понимал, что темная кожа навлекала на него особое подозрение. Он был другим, и одно лишь это считалось в такое время преступлением.

Каспар медленно крался вдоль стены, пока не добрался до угла, за которым открывался вид на рыночную площадь. Досадливо отметил, что и здесь оставили караул из трех человек. В рваных крестьянских одеждах они сидели на ступенях ратуши и передавали по кругу бутыль с вином. По лицам их было видно, что себя они ставят выше других. Каспар задумчиво оглядел косы и цепы, небрежно прислоненные к колонне. Вероятно, горожане открыли ворота перед мятежниками, и те считали себя новыми хозяевами и всюду совали свой нос. Намерениям Каспара обстоятельство это ничуть не способствовало.

Агент понимал, что искать имело смысл лишь в одном месте — в городском архиве. Он совершил тогда большую ошибку, доверив поиски наместнику. Каспар уже не сомневался, что Гесслер там что-то обнаружил и пытался скрыть. Какой-нибудь документ, записку, которая помогла бы Каспару… Оставалось только надеяться, что наместник до своей внезапной гибели не уничтожил находку.

Он снова бросил взгляд на трех часовых, которые принялись играть в кости. Они громко смеялись — вино, похоже, уже ударило им в голову. Тем не менее Каспар не решился затевать бой сразу с троими. Разбить одно из окон с обратной стороны здания тоже было бы слишком шумно. Поэтому после некоторых раздумий он решил прибегнуть к дешевой уловке.

Каспар надвинул капюшон на лицо, чуть сгорбился и вышел на площадь. Ему пришлось несколько раз кашлянуть и пошаркать по брусчатке, чтобы пьяные стражники обратили на него внимание. Когда же крестьяне на него уставились, он остановился как вкопанный, словно попался на чем-то запретном.

— Эй ты! — важным тоном окликнул его самый здоровый из крестьян; на нем была рваная рубаха из мешковины, голову покрывал несуразный капюшон. — А ну стой, ни с места! Кто таков и куда направляешься?

Каспар сделал вид, будто замешкался, а потом вдруг бросился в переулок.

— Черт, удрал! — гаркнул крестьянин. — Давай, мужики, изловим его!

Стражники поднялись на нетвердых ногах, похватали косы и цепы и, изрыгая проклятия, устремились в погоню.

Именно этого Каспар и добивался. Он свернул в тесный проулок и шмыгнул в открытый подъезд. В скором времени мимо протопали трое крестьян. Когда шаги их затихли, Каспар поспешил обратно на площадь, теперь совершенно безлюдную. Откуда-то издалека доносились хриплые крики часовых, еще разыскивающих его.

Каспар взбежал по ступеням ратуши, достал из кармана отмычку и вставил в замочную скважину. Не прошло и минуты, как тяжелые двустворчатые двери со скрипом отворились.

Агент вошел внутрь и осторожно закрыл за собой дверь. Его тут же окутала тьма, и все вокруг стихло. Через некоторое время глаза привыкли к темноте, и Каспар различил очертания коридора, от которого узкая лестница спускалась в городской архив. Оказавшись внизу, агент зажег с помощью огнива несколько факелов, и комната наполнилась дрожащим светом.

Наконец Каспар принялся за работу.

Он задумчиво оглядел заставленные книгами и пергаментными свитками полки. Ему уже доводилось бывать здесь — в прошлом году, когда он посещал вероломного наместника. В тот раз Гесслер сидел за большим столом посреди комнаты и изучал какие-то документы. Возможно, среди них был и тот, который теперь разыскивал Каспар.

Он прошелся вдоль полок и определил, что документы были разложены в хронологическом порядке. Первые письменные упоминания восходили к одиннадцатому столетию, когда город находился под властью Салической династии. Затем, как указывали печати, он побывал игрушкой в руках многих правителей. Анвайлер принадлежал Гогенштауфенам, Габсбургам, потом Курпфальцу и, наконец, герцогу Цвайбрюкена, во власти которого и пребывал до недавнего времени.

«А теперь в городе хозяйничает чернь, — подумал Каспар. — Барбаросса в гробу перевернулся бы!»

Внимание его привлек ларь на одной из полок, запертый на замок. Каспар сдул пыль с крышки и очередной отмычкой осторожно вскрыл ящичек. Внутри, завернутая в красный бархат, лежала грамота от 1219 года о даровании Анвайлеру городских привилегий, подписанная не кем иным, как Фридрихом II, внуком Барбароссы. Имя это возбудило любопытство. Каспар бегло прочел документ и в конце наткнулся на занятное изречение на латыни.

Praeterea in die obitus mei in ecclesia Sanctae Fortunatae missam sanctam celebrandam esse constituo…

Агент потер переносицу, как поступал всякий раз, когда сосредоточенно над чем-нибудь думал. Изречение это, как налетевший внезапно вихрь, всколыхнуло сознание и дало толчок размышлениям. Каспар еще раз взглянул на последние строки, переводя про себя:

…сим предписываю ежегодно в день моей смерти отпевать мессу в церкви Святого Фортуната. Следить за этим возлагаю на братство, члены коего из поколения в поколение избираются из числа горожан…

Каспар нахмурил лоб.

Братство…

Что за чертовщина творилась в этом Анвайлере! Казалось, все тут заодно. В мирное время Каспар без труда навел бы справки об этом странном братстве. Но теперь, когда город был во власти мятежников, всякого любопытствующего сочли бы шпионом дворян. Следовало соблюдать осторожность. Но он чувствовал, что на верном пути.

Каспар осторожно вернул грамоту на место, закрыл ящичек и поднялся на первый этаж. Там он открыл окно с тыльной стороны здания и растворился во мраке. Крестьяне у входа возобновили игру. Они прочесали все переулки, заглянули в каждый трактир, но странный незнакомец как сквозь землю провалился.

Зато раздобыли новую бутыль вина, которую теперь следовало опустошить.

Когда Матис с Мельхиором подошли к Страсбургу, в городе царил хаос. Улицы кишели беженцами едва ли не со всего Эльзаса. Среди них было множество монахов и католических священников, а также зажиточных горожан, волочащих свои пожитки в телегах и заплечных корзинах. Вокруг плакали младенцы, вопили дети в поисках родителей, и лоточники, пользуясь случаем, продавали товары по сильно завышенным ценам.

Последние дни путники так спешили, что их лошади в конце концов захромали. Незадолго до Страсбурга они продали кляч оголодавшим ландскнехтам и оставшиеся двадцать миль преодолели пешком. Земли, по которым они шли, до последней пяди были охвачены волнениями. Сначала взбунтовались крестьяне Верхнего Эльзаса и Зундгау, но вскоре восстания вспыхнули всюду вдоль западного берега Рейна. В соседней Лотарингии простой народ также взялся за оружие. Общим предводителем был некий Эразм Гербер, простой ремесленник, которому удалось объединить разрозненные отряды. В Страсбурге у него имелись покровители.

Мельхиор как раз показался в дверях одной из портовых таверн, во множестве расположенных на берегу Иля, притока Рейна. Менестрель уныло покачал головой. Они обошли уже с десяток трактиров и тщетно расспрашивали о группе артистов с обезьяной, направлявшейся в Шварцвальд. Помимо всего прочего, они расспросили карманников и нищих на улице, обошли плотогонов, сутенеров и паромщиков. Но до сих пор поиски ничего не дали.

— Наверное, нам лучше попытать счастья по другую сторону Рейна, в Келе, — предположил Мельхиор, пока они бродили по зловонному кожевенному кварталу Страсбурга. — Быть может, подонки продолжили путь прямо оттуда, оставив Страсбург по левую руку.

— Если они вообще доплыли до Страсбурга, — мрачно отозвался Матис.

Нога его за последние дни неплохо зажила, осталась лишь небольшая хромота. Но его по-прежнему терзали сомнения, действительно ли похитители двинулись вверх по течению.

Они пересекли соборную площадь, которая представляла центр города. Страсбургский собор был до того громадным, что Матис на мгновение позабыл обо всех тревогах. Он в изумлении озирал колонны, скошенные крыши, изваяния святых и в особенности сточные желоба, гримасы на которых, казалось, мерили его насмешливым взглядом. Юноша слышал, что собор сейчас принадлежал лютеранам, которые довольно прочно обосновались в городе. Страсбург являлся одним из духовных центров Священной Римской империи. Возможно, именно отсюда революция распространится по всей стране. Но, глядя на убитых горем беженцев, что нескончаемым потоком стекались к городским воротам, Матис засомневался в праведности избранного крестьянами пути.

«Злоба не породит ничего хорошего», — думал он.

Они покинули Страсбург и по широкой дороге двинулись в сторону Рейна, над которым нависал внушительных размеров мост. Навстречу катили телеги и повозки, все чаще стали попадаться люди с окровавленными повязками или раненые на носилках. Изувеченные солдаты и нищие с ужасными шрамами тянули к путникам руки.

В Келе, по другую сторону Рейна, было куда спокойнее. К востоку протянулись пологие холмы отрогов Шварцвальда, у берега покачивались лодки и плоты, которые направлялись отсюда к небольшой речке Кинциг. Матис с Мельхиором обошли несколько таверн, но и здесь никто не слышал о группе артистов.

Удрученные, они сели на пристани и стали болтать по воде босыми ногами. Прохладное течение смывало грязь последних дней и ласкало трещины и мозоли, натоптанные во время перехода.

— Как я и говорил, — вздохнул Матис. — Мы ее окончательно потеряли.

Мельхиор молчал, но юноша видел, как он напряженно размышляет. Менестрель слепо уставился на воду и жевал нижнюю губу. До сих пор Мельхиор выказывал себя ценным спутником. Выдающийся фехтовальщик, он отличался умом столь же острым, как и его шпага из толедской стали. До сегодняшнего дня бард находил выход из любой ситуации, но в этот раз, похоже, и он зашел в тупик.

— Я ведь был уверен, — произнес он и устало покачал головой. — Ни секунды не сомневался.

Оба помолчали. В конце концов Мельхиор поднялся, натянул пыльные сапоги, поднял лютню и перебрал струны.

— Ну, мы ведь еще можем отправиться в Санкт-Гоар.

— В тот самый монастырь? — Матис поднял на него озадаченный взгляд. — Что нам там делать?

— Узнаем, что за тайна связывала Агнес. Моя баллада не может на этом закончиться. Кроме того, если Агнес удастся бежать, она наверняка направится туда. Возможно, там мы и встретимся.

— В балладе, может быть, но не в реальной жизни. Нам ни за что…

Хриплый выкрик заставил Матиса замолчать. Он донесся из небольшого трактира справа от порта, куда они еще не заглядывали. Вот послышался и пронзительный голос, как если бы кто-то вопил в смертельном ужасе.

— Слава кайзеру, слава кайзеру!

Мельхиор тонко улыбнулся.

— Видимо, и в столь тяжелое время Карл не совсем растерял уважение. Немного опасно, но по мне, так весьма похвально.

— Похоже скорее на ребенка или…

Матис вдруг вспомнил ночь, когда похитили Агнес, уплывающую лодку и необычный голос, который из нее доносился. Тот же самый голос, едва ли похожий на человеческий, скорее животный визг, как у…

Матис хлопнул себя по лбу, затем вскочил и повлек за собой Мельхиора.

— Скорее! — воскликнул он. — Возможно, есть еще след!

Они подбежали к маленькому, перекошенному трактиру, жавшемуся у одного из портовых складов. Матис распахнул дверь и прищурился в полумраке зала. Внутри никого не было, лишь на одном из пошарпанных столов стояла клетка, и в ней сидела пестрая птица. Она махала крыльями и верещала во все горло:

— Слава кайзеру, слава кайзеру!

Запыхавшись, Мельхиор застыл в дверях.

— Боже правый, да это же попугай! — рассмеялся он. — Наверное, один из попугаев, которых держали те мерзавцы!

Матис кивнул.

— Я уже слышал этот крик, в ту ночь, когда Агнес увезли на лодке, — пояснил он. — Слов я не разобрал, но вопль запомнил хорошо.

Юноша подошел к клетке и стал рассматривать необычную птицу. А когда просунул палец между прутьями, попугай попытался схватить его за палец.

— Хотите купить? — раздался вдруг низкий бас из-за стойки.

Из подвала поднялся лысый трактирщик. Он тяжело сопел и мясистыми, волосатыми руками обнимал бочонок с вином, который осторожно отставил в сторону.

— Забирайте. Скотина мне все нервы вытрепала.

— От… откуда он у вас? — спросил Матис.

— От горстки артистов, которые решили от него избавиться. Сейчас, видимо, не лучшее время, чтобы шататься по Германии с птицей, что славит кайзера, — трактирщик хрипло рассмеялся. — Ублюдки сказали, что он разговаривает, как человек. А эти слова — на самом деле единственное, что он может проговорить.