Светорада Янтарная Вилар Симона

Глава 11

– Госпожа! – услышала она из далекого далека знакомый голос. – Госпожа, очнитесь!

Древлянин Сила… Светорада слабо застонала, чувствуя, как ее бьют по щекам чем– то мокрым. И ощутимо бьют. Она попыталась отвернуться, но ее не оставляли в покое, тормошили.

Открыв глаза, княжна поняла, что находится в одной из сдаваемых в эргастерии комнат, за раскрытым окошком слышен городской шум, птичье щебетание, вверху – сложенный из жердей потолок. Светорада лежала на широкой лежанке, а древлянин Сила мокрыми ладонями хлопал ее по щекам. Она заслонилась рукой.

– Слава Богу, очнулась, – различила она встревоженный голос Фоки и увидела широкое озабоченное лицо корчмаря, маячившее за спиной Силы.

– Светлая госпожа… драгоценная моя Ксантия… Я уже думала, вы умерли, – причитала рядом, заливаясь слезами, Дорофея. – Девочка моя, вы так закричали, так долго не приходили в себя…

Светорада вновь прикрыла глаза и тут же резко села. От слабости ее качнуло, и она бессильно уткнулась в плечо Силы.

– Я видела… Где он?

– Да не было никого, – вдруг засуетился Фока. – В головку просто напекло. Жарко ведь, а навес еще не до конца зазеленел. Вот и примарилось…

– Нет, я видела его. Пояс в драконах… и мой муж Стрелок.

Они трое переглянулись.

– Бредит, – убежденно сказал Фока.

Светораде вдруг стало страшно. А если и в самом деле померещилось? Если не было никакой встречи? Мираж. Ужасно, если так. И она стала отталкивать Силу, говорить, что сейчас сама пойдет и все выяснит. Сила удерживал ее, убеждая, что ей нужно отлежаться, что неровен час, на жаре она опять упадет в обморок. Однако Светорада настаивала на своем.

И тут откуда– то со стороны раздался твердый голос:

– Выйдите все.

Голос донесся от двери, и когда все повернулись… Он стоял там. Стемид Стрелок. Стемка… Стоял, облокотившись о низкий косяк, смотрел исподлобья. Его яркие синие глаза словно светились в полумраке, длинная русая прядь, выбившись из– под ремешка, падала на темные брови.

Светорада просияла, глядя на него, мелко задрожала… почти пульсируя всем телом. Не сводя с него глаз, вскинула руки, потянулась к нему, как потерявшийся ребенок, – и тут же ярко вспыхнула от резкого движения оранжевая подкладка ее пенулы.

– Я сказал, выйдите! – сурово повторил Стема. И уже тише: – Нам надо поговорить.

Даже не понимавшая русскую речь Дорофея вдруг осознала, что здесь происходит нечто необычное, и вместе с Фокой и Силой покинула комнату. Правда, пройдя мимо уступившего им путь Стемы, как будто заволновалась, оглянулась, но Фока тут же поймал ее за руку и увел. И только тогда Стема шагнул внутрь, закрыл дверь, стоял, прислонившись к ней спиной, и по– прежнему пронзительно глядел на княжну. Но Светорада ждала его, ее протянутые руки, блестящие от слез глаза, немая мольба – все требовало его. Капюшон спал с ее головы, волосы растрепались, обрамляя солнечными завитками бледное лицо, янтарем горели глаза. О, как они горели! Она ждала его.

Стема подходил как– то неуклюже, тяжело, будто преодолевая не расстояние в несколько шагов, а целые миры – ромейский, славянский, мир прошлого, мир жизни и смерти, мир нереальности и давнего, развеянного судьбой счастья… И только когда его пальцы коснулись Светорады, когда их руки сплелись, когда это легкое пожатие, узнавание… ощущение тепла друг друга проникло в него до самого сердца, он стремительно сел рядом, обнял ее, прижал с такой силой, что она едва не задохнулась… от счастья, обрушившегося, как лавина, от этого уже забытого ощущения, как может быть хорошо и надежно в его объятиях.

Они долго сидели обнявшись. Они не могли говорить, не могли даже взглянуть друг на друга – просто замерли, став вдруг одним целым, чувствуя, как оглушительно и согласно бьются их переполненные любовью сердца. И не было уже смерти, не было потерянных лет, не было чувства одиночества… Ибо только вместе они были идеальным существом… ангелом, способным летать. А сегодня… шум чужого города за стеной, долетавшие извне голоса, чей– то хохот внизу, далекий звон колоколов, зовущих на службу в храмы…

Стема очнулся первым, слегка отстранился, заглянув в глаза своей жены.

– Светка…

Как же давно ее никто так не называл!.. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. А еще ей хотелось смотреть на него, касаться, вновь и вновь убеждаясь, что все это не морок. Ибо даже сейчас ей казалось, что такое невозможно…

Она медленно провела пальцем по его лбу, убрала знакомую пепельно– русую прядь с бровей, одна из которых была пересечена шрамом еще с тех пор, как Стему избили варяги Гуннара Хмурого. Она нежно коснулась его прямого носа, губ, которые так часто целовала когда– то, ее палец скользнул по чуть колючему от щетины подбородку с белевшей на нем полоской шрама, еще незнакомого ей. Что же было с ним, как он жил все это время? Где жил? Почему не пришел за ней?

Светорада чуть отклонилась, продолжая разглядывать своего Стему, нового, незнакомого. Он стал очень сильным – мощная шея, как у всех лучников, широкие плечи, очень сильные руки. Она невольно сравнила их с руками кесаря, тоже сильными, но в то же время такими слабыми, ненадежными. А вот Стема… Однако мысль об Александре уже начала разрушать возникшую было в ее душе идиллию, Светорада вдруг вспомнила, кто она, куда вознеслась. А Стема… Что же им теперь делать?

И она тут же спросила: мол, что же теперь– то, Стемушка?

Он сразу заметил перемену в ее глазах – золотистых, медовых, янтарных, столь любимых… Сколько же ему пришлось бороться с собой, чтобы научиться жить без света этих глаз!..

Его лицо вдруг показалось ей отчужденным, он разнял ее руки, отошел, сел на ларь у стены, ссутулился, упершись ладонями в колени.

– И что же нам теперь делать, Светорада Смоленская? Или, вернее, светлейшая севаста Ксантия…

Она постаралась взять себя в руки, почувствовала, как он меняется, становится чужим. Это уже не ее Стемушка, а незнакомый мужчина, каким он стал за годы их разлуки. Но разве она сама не стала другой? И княжна только и смогла сказать:

– Я думала, что ты погиб. Я сама видела, как ты погиб!

– Но я не умер тогда. Однако разве ты… разве ты не видела меня… под Херсонесом, на берегу моря?

Княжна даже сперва не поняла: о чем это он? Она так глубоко схоронила в себе то страшное воспоминание, когда он застыл у нее на руках со стрелой в груди. Она спряталась от того ужасного мига своей жизни, как от собственного смертного часа, а он говорит, что она его… видела? Когда? И Светорада вдруг вспомнила: большой дромон, увозящий ее по волнам Понта Эвксинского в далекую Византию, удаляющийся берег, по которому над обрывом бешено скачет одинокий всадник. Он так несся, словно хотел взлететь и по воздуху догнать корабль. А потом пустил стрелу…

– Так это был ты? – только и смогла вымолвить Светорада. Всплеснула руками, отчего, как вспышка, снова мелькнул яркий атлас подкладки.

Стема какое– то время смотрел на нее, потом чуть кивнул, будто самому себе, будто утверждаясь в каком– то своем мнении.

– Тогда я и впрямь умер для тебя в Ростове. А я… Сколько же раз я терял тебя, Светорада Смоленская!

Их разделяло всего несколько шагов и годы… годы…

Стема стал рассказывать о том, что было с ним. Княжна слушала.

– Я не погиб тогда в Ростове. Но не только ты приняла меня за мертвого. Ведь стрела прошла слишком близко от сердца. И когда меня, как и других погибших, уже готовились положить на погребальный костер, кто– то обломил все еще торчавшую во мне стрелу. И потекла кровь. Ее было много, и вот тогда– то заподозрили, что я еще живой. Путята сам это заметил. Помнишь ростовского посадника Путяту, Светка? Именно он тогда сорвал с себя кушак, скрутил его и плотно прижал к ране, сдерживая кровь. Меня перенесли в его терем, туго перевязали. Но потом решили, что это бесполезно, так как я не приходил в сознание и, несмотря на тугие повязки, истекал кровью. Поразмыслив, мерянин Кима позвал из леса шаманку Согду, слывшую лучшей врачевательницей в тех краях. Именно ей я обязан тем, что остался жив.

При упоминании об этой красивой мерянской чародейке, которая так упорно добивалась ее Стемы, Светорада глубоко вздохнула. И только. Сейчас она была готова молить небо за Согду, за то, что та спасла Стемку Стрелка. Хотя и понимала, какую плату за лечение взяла Согда с ее мужа.

А он и не скрывал. Рассказал, как очнулся в ее землянке, как она лечила его, поила укрепляющими зельями, мазала мазями, шептала наговоры, а когда его трясло в ознобе, согревала своим сильным, ладным телом.

– Именно Согда поведала мне, что тебя увезли хазары. Потом рассказала, как ярл Аудун погнался за набежчиками, как торговался с ними в столице булгар.[125] Даже смог выкупить свою дочь Гуннхильд и еще кое– кого из пленников, но сам погиб. О тебе Согда ничего не знала, но для себя я уже решил, что стану искать тебя у черных булгар. Однако я тогда был еще слишком слаб… а Согда так сильна. И я был благодарен ей. К тому же было в Согде что– то такое, отчего она стала шаманкой… От нее трудно было отделаться. Вот я и жил у нее, словно в плену был. Никуда не мог деться. Уйти хотел, но некая сила вновь и вновь возвращала меня к Согде. Я был под мороком.

Он перевел дыхание. Светорада смотрела перед собой застывшим взглядом. Согда… коварная соперница, которая столько зла принесла ей. Красивая сука! Светорада вспомнила ее темные раскосые глаза, тонкие медно– рыжие косы, чувственный рот. От такой попробуй уйти. А она тогда жила как во сне. И подле нее был хазарский царевич Овадия Бен Муниш, любви которого она так долго противилась. Если бы Стема появился тогда…

– Знаешь, как я отделался от Согды? – с каким– то вызовом произнес Стема, даже подбоченился. И колко засмеялся: – Попросту сбежал. Когда лед на Великой реке[126] сошел и вновь стали ходить торговые суда, я увидел плывущий по водам драккар варягов. И прямо с мыса сиганул в воду, поплыл к ним что было сил, стараясь не оглядываться и надеясь, что холодная вода заглушит во мне колдовской зов Согды. Варяги подняли меня на судно, сперва решив, что я просто беглый раб, но после того как я разбил пару варяжских морд и сам после драки хекал кровью, они все же поверили, что я воин, приняли в свой хирд.[127] С ними я доплыл до столицы булгар. Там я принялся разыскивать тебя. Как же мне хотелось услышать хоть какую– нибудь весточку о златокудрой красавице! Я готов был расспрашивать всех – от булгарских муэдзинов до портовых нищих. И вот кто– то подсказал мне, что есть одна женщина, Парсбит, которая готовит красавиц для гаремов. Я разыскал эту женщину. Заплатить ей мне было нечем, и я, подловив эту Парсбит в темном переулке, убил ее охранников, а затем, прижав женщину к стене и приставив к ее горлу нож, сказал, что отпущу только в том случае, если она поведает, куда подевалась златовласая княжна, похищенная ловцами людей из– под Ростова. Ту булгарку я все же убил. Рука дрогнула, когда она сообщила, что у нее и впрямь была красивая русская княжна, но она не вынесла неволи и наложила на себя руки. Вот я и… Даже не заметил, как полоснул ее. Я тогда вообще все перестал замечать.

Светорада сказала:

– Ей хорошо заплатили за меня, эта Парсбит просто отрабатывала деньги.

– Перестаралась, – хмыкнул Стема с каким– то равнодушием. – Признайся она тогда, где ты, и все могло сложиться иначе. И сама бы жива осталась. А так… Я не жалею, что прирезал эту старуху.

Светорада, не скрывая своего недоумения, посмотрела на Стему. Он всегда был воином, не страшившимся проливать кровь, однако раньше он считал достойным убивать только равных себе противников, поднять же руку на женщину или ребенка для него было бесчестием. И вот… Она повнимательнее вгляделась в него – и у нее сжалось сердце. Ее Стема стал не только сильнее и мощнее, теперь он был более грубым, с его лица исчез налет игривой насмешливости, появилось что– то хищное, безжалостное. Такого уже ничто не остановит.

Стема продолжал рассказывать. Поведал, как после содеянного побрел сам не зная куда. Ему ничего не хотелось, он словно потерял путеводную нить в жизни. Он часами ходил по городу, с кем– то дрался, много пил, спал где придется. Взявшие его в хирд варяги, не дождавшись новенького, уплыли, но Стему и это не встревожило, махнул на все рукой. А потом… Когда– то, еще юнцом, он мечтал податься к викингам, изведать, каково это – жить только для славы и воинского подвига. А так как по реке Великой тогда ходило немало их драккаров, Стемид все же заставил себя примкнуть к одной из ватаг северян. Ушел с ними, как и хотел в юности. Даже прославился. Ничего не боялся, кидался в самую гущу схватки, на клинки лез, искал смерти… Думал, что погибнет в сече, а там… там за кромкой, в ином мире, возможно… ждет его Светорада Смоленская.

Но смерть не желала взять его к себе. Зато за отвагу и лихость викинги стали уважать его. Однажды, когда Стема уже сам стал предводителем хирда из отчаянных головорезов-храбрецов, в торговом граде Хедебю он встретил знакомых киевских купцов.

– Викинги тогда называли меня Лодьир, что значит по– нашему Рысь. Говорили, что я такой же бесстрашный, такой же хищный и так же умею неслышно и неожиданно нападать, как этот зверь. Они считали меня славным воином, уважали. Один ярл даже предлагал мне жениться на его дочке. Но она была не ты… Таких, как ты, вообще не было. Ну а тогда, встретив своих из Киева и пообщавшись с ними, я вдруг почувствовал, что тоскую по Руси. Так вдруг захотелось увидеть земляков, услышать нашу речь, поудить рыбу в заводи Днепра на заре. Я был воин, но неожиданно для себя стал мечтать, как славница[128] на выданье. И вот, переговорив со своей ватагой «рысят», как называли моих людей, я сообщил им, что в Гардарике[129] можно получить неплохую плату за службу, и повернул свой драккар на Русь. У меня ведь уже был собственный драккар, слышишь, Светка, – добавил он с невольной гордостью. – И назывался он «Хищница», потому что корабельному мастеру, который сделал его для меня, так и не удалось изобразить на штевне, как я просил, голову рыси. Получилось нечто жуткое, с оскаленной пастью и ушами. Значит, «Хищница»… – Он задумчиво потер кулаком переносицу, словно забыв, что рассказывал, да и взгляд Светорады сбивал его с мысли.

После паузы, стараясь не смотреть на нее, Стемид продолжил свой рассказ. Говорил о том, по каким рекам они шли, как прибыли на Русь, как двигались под полосатым парусом по вольной реке Припять через земли дикой дрегвы,[130] как там Стема неожиданно встретился со своим отцом Кудияром.

– Так Кудияр жив? – обрадовалась Светорада.

Стема тоже заулыбался. У Светорады сердце замерло – столько узнаваемой мальчишеской лихости вдруг проступило в белозубой улыбке Стрелка.

– Да что ему сделается, старому дубу? Живехонек. Он даже стал верховным волхвом у дрегвы. Он– то первый, Светка моя, и дал понять, что ты не умерла. Сам– то Кудияр не ведун, скорее лекарь и судья главный, мудрость которого почитают все у дреговичей. И вот по его приказу известный среди дреговичей ведун сообщил мне, что нет тебя в мире мертвых. И знаешь, я сразу поверил. Так хотелось поверить!

Светорада качнулась, хотела податься к нему, но осталась сидеть на месте, и Стемид продолжил:

– Как думаешь, что я потом сделал? Я отправился к тому, кто слывет самым могущественным ведуном на Руси, к Олегу Вещему. Так спешил в Киев, что даже мимо Смоленска проплыл, хотя и тянуло туда… Эх, проплыл, короче. Но князя Олега в Киеве не оказалось, на ловах был, невесть где носился с дружиной. Я тогда думал в Вышгород податься, с Ольгой встретиться, но, как сказывали, княгиня в то время никого не принимала. Люди говорили, что в кручине великой Ольга, гибель сына оплакивает. А вот кого я там встретил, так это братьев твоих – Асмунда, который уже не хворый, как ранее, и Ингельда неугомонного. Братцы твои и поведали мне дивное: якобы ты у хазар была царевной, пока муж твой, Овадия бен Муниш, не сложил буйну голову. Но в конце концов ты от него сбежала, встретилась со своими. Ингельд сказывал, будто даже вез тебя на Русь, но потом… Сгинула ты невесть где, пока они со степняками сражались. И с тех пор никто не знал, где искать тебя.

Стема глубоко и протяжно вздохнул.

– Вот так я опять потерял тебя, Светорада. Но не отчаивался, верил: если жива, наши стежки– дорожки обязательно пересекутся, а я буду искать тебя, покуда жив.

Светорада смотрела на него, слушая с замиранием сердца, как это он все гадал да прикидывал, куда судьба могла занести его жену. Степь– то обширна, кого по ней только не носит: и хазары черные, и торки, и берендеи, и печенеги злобные, от которых и поныне стонут окраины Руси. Попадись к кому из этих дикарей русская княжна, что бы с ней сделали? О худшем думать не хотелось. И раз нет ее в мире мертвых, то что бы ни произошло, Стема надеялся отыскать свою жену. Поразмыслив, решил отправиться на самые крупные рынки рабов, куда степняки невольников поставляют. В Корсунь собрался, думал и в Сурож заехать, затем в Саркел[131] хазарский. Но так далеко ехать не пришлось. Ибо, уже прибыв в Корсунь и начав выспрашивать, он вдруг встретился с купцами, которые сперва подивились его расспросам, а потом сказали, что видели девушку, поразившую их сходством с бывшей невестой Игоря Киевского. Правда, сомневались купцы, что это именно та, которую он разыскивает, ибо девушка, обратившая на себя их внимание, – невеста херсонесского стратига Ипатия Малеила, а тот как раз отбыл в далекую Византию.

– Если бы они тогда так долго не гадали да не спорили, а попросту сказали мне, что и как… – Стема мучительно поморщился. – Когда я примчался к пристаням, корабль стратига уже огибал мыс. И я… Там же купив коня, прямо через заставы я погнался следом. Как? Я тогда не думал. Мне горше неволи было вновь потерять тебя. Все надеялся, что если свидимся и если ты увидишь меня… Я и стрелу– то пускал, чтобы привлечь твое внимание, думал, хоть рукой махнешь на прощание или знак какой подашь. Я ведь… Знал я, что ты меня мертвым считаешь, знал, что уже побывала женой хазарина, а теперь вознамерилась византийкой знатной стать. Но я еще на что– то рассчитывал…

– Я не узнала тебя тогда, Стемушка, – тихо произнесла Светорада, опуская голову.

– Я на это надеялся, – чуть кивнул Стема. – Ибо видел, как этот хлыщ ромейский обнял тебя и увел. И подумалось… Может, для тебя все, что со мной связано, осталось в прошлом? Может, разлюбила?..

– Да как тебе такое на ум пришло! – всплеснув руками, вскрикнула Светорада, и яркий отсвет атласа вновь полыхнул огнем.

Стема резко отбросил упавшую на глаза прядь.

– А что мне было думать? Ведь ты всегда любила мужикам головы морочить. А эти трое… И Гуннар, и Овадия, и стратиг Ипатий, они все к тебе сватались, все любили. И всем троим ты досталась. Я же тебя потерял. Так я думал тогда.

– И вот ты здесь, – попыталась улыбнуться княжна, но улыбка вышла вымученной.

– Я прибыл в Царьград уже на следующий год, – просто сказал Стема. И, словно не заметив, как удивленно расширились ее глаза, продолжил: – Но не нашел тебя. Я ведь и не знал, что тут такой… такой муравейник. Где уж было отыскать среди многотысячной толчеи красивую славянку. К тому же я с купцами прибыл, охранял их, договор меня связывал. Пробыл тут до окончания положенного срока, а затем уехал восвояси несолоно хлебавши. Но опять же, не сдавался. И через год снова вернулся.

Светорада смотрела на него во все глаза, но неожиданно вздрогнула, когда в дверь постучали. Показалась кудлатая голова Силы.

– Госпожа, что делать будем? Дорофея– то извелась уже вся.

Стема резко повернулся:

– Слушай, друг, отвлеки эту ромейку, а? Неужто не видишь, что люди встретились после долгой разлуки? Поговорить надо.

И Светорада увидела, как раб Сила, послушный только ей, согласно кивнул и вновь притворил дверь.

А Стема продолжил свой рассказ. У Светорады сжалось сердце, когда он поведал ей, как во время своего второго прибытия в Царьград увидел ее. Большой корабль выходил из гавани Золотого Рога, и на его борту стояла Светорада. Нарядная, величественная, веселая, она обнимала красивого мальчика, улыбалась своему ромею. И выглядела счастливой.

Стема говорил:

– Я ведь вызнал тогда про вас… Мне сказали, что твой Ипатий богатый и солидный человек, а дитенок подле тебя – ваш сын. И тогда я подумал: зачем ломать твою жизнь? Я ведь… Ты даже не знаешь, каким я стал за это время. А Ипатий Малеил – вон он какой. А то, что в летах, так на Руси говорят: старый конь борозды не испортит. И может, тебе неплохо живется за пожилым и спокойным мужем, да и ребеночек у вас. Куда уж тут мне со своей «Хищницей», с «рысятами», которые только воевать и умеют… Ты же… важная, знатная, богатая. Вот тогда– то, Светка, я и потерял тебя опять. На этот раз окончательно.

Светорада прикрыла глаза. Тогда… В то время она жила с тоской в душе, но в сытости и достатке. Ее жизнь была спокойной, но такой одинокой. И Глеб… Для всех он был и остается их с Ипатием сыном. Да будь она на месте Стемы, сама бы поняла все так, как понял он.

Светорада принялась торопливо объяснять, что так и не стала женой Ипатия, что они расстались, и вот теперь… Она осеклась, поняв, что сейчас стала еще дальше от Стемы, чем была тогда. Тогда бы она все бросила и полетела за ним, а что теперь?

Он смотрел на нее испытующе и строго.

– Что, Светорада? Я ведь знаю, кто ты теперь и с кем ты. Великая честь для Руси, что наша княжна стала невестой самого кесаря. С таких вершин не спускаются. Только вот горько, что ты так ничего и не сделала для своих.

– Как это я не сделала? Да я… Ведь прошлым летом…

– Да знаю я, – отмахнулся он. – Помогала ты нашим, рассказывали. И купец Фост, и витязь Рулав, и варяг Фарлаф – все они хвалили тебя.

– Так они выжили! – обрадовалась Светорада. – Не достали ромеи их корабль своей горючей смесью!

Стема согласно кивнул. Сказал, что в Киеве известно, что смоленская княжна сама предложила себя в заложницы, когда русские гости схлестнулись с эпархом Юстином. Ну да ведь теперь она куда больше могла бы сделать. Например, снять запрет на торговлю русских купцов.

– Все не так просто, Стемушка, – вздохнула Светорада. – В Палатии действуют свои законы, там не каждого слушают. Там… так крутиться надо, так изворачиваться, чтобы чего– то добиться. Однако ты прав, теперь я бы могла что– то сделать для русов. Если займу предназначенное мне место, если сделаюсь женой кесаря. Однако… тогда я навсегда останусь в Византии. Я же, Стемушка, хочу быть с тобой. Ведь мы, несмотря ни на что, все же встретились!

При этих ее словах Стема стал медленно подниматься, задышал с трудом, лицо его озарилось такой радостью, что возникшая в душе княжны во время его рассказа тревога вмиг бесследно исчезла. И когда она протянула к нему руки… Казалось бы, солнце не смогло бы осветить этот мрачный покой – так ярко и счастливо засияли ее глаза.

Стема шагнул к ней, она ждала… Но он вдруг отвернулся.

– Я не могу, Светорада!

– Не можешь?

Удивление вдруг сменилось страхом. И резкой болью. Из самых глубин ее души стал подниматься тягостный приступ рыдания. Чтобы сдержать себя, княжна старалась не дышать. Но все же спросила:

– Ты женат? У тебя семья, жена, дети, а я… Я уже не нужна тебе?

– Что? – Он выглядел изумленным. Потом махнул рукой. – Моя семья – это мой хирд, мои «рысята». И мы все… Ты там не сможешь. Да и служу я, Светка.

– Служишь?

– Олегу Вещему служу.

– Ну и что?

Но он не отвечал, лицо его становилось все более замкнутым, суровым.

Светорада осведомилась:

– Ты служишь тому, кого некогда обманул, похитив меня перед свадьбой с его воспитанником Игорем?

– Он о том не ведает.

– Это Вещий– то?

Она усмехнулась. И вдруг стала понимать. Ее Стема был воином, воинская жизнь всегда много значила для него. И сейчас он, видимо, высоко поднялся на службе у русского князя, многого достиг. Для ее соколика Стемы это было важнее всего. А то, что связывало их ранее… Ну полюбили некогда друг друга двое детей на берегах Днепра, ну поиграли в семью в далеком Ростове… Когда это было? И разве ей самой не казалось уже, что она утешилась с красивым могущественным кесарем, который любит ее. По– своему любит, но все же… Однако сейчас Светораде не хотелось думать об Александре, это бы окончательно сломило ее. По крайней мере в глазах Стемки она вознеслась так высоко, что ей можно позавидовать. К тому же он считает, что у нее дитя от другого. Ей бы поведать ему о Глебе, но княжна слишком долго носила в себе эту тайну и теперь даже Стеме не могла открыться. Да и стыдно было сознаться, что она пустая. Это после стольких– то мужей!

– Ты отказываешься от меня? – глухо спросила она.

– У нас разные жизни, Светка. Так уж доля сложилась. И не ради тебя я прибыл ныне в Царьград. Тут… Надо мне, короче. И если ты сейчас уйдешь… будет только лучше. Наше прошлое – это наше прошлое. Теперь же все по– другому.

Стема говорил все суровее и непримиримее, решив твердо стоять на своем. И каждое его слово, словно новая вспышка боли, обрушивалось на Светораду. Она просто смотрела на него и молчала. Если от тебя отказываются… остается только гордо вынести это.

Она медленно встала, спокойно накинула на голову капюшон, поправила волосы. На Стему старалась не глядеть, хотя краем глаза видела, что он отвернулся.

Светорада вышла не прощаясь. Медленно спустилась по лестнице. Услышала доносившийся со двора эргастерия непривычно громкий, визгливый смех Дорофеи. С чего бы это почтенная матрона так веселилась? Но тут в проходе возникла фигура Силы.

– Уже? Ну и славно. А то Фока напоил бедную Дорофею. Как ее такую в Палатий отправлять?

– Что? – не сразу поняла Светорада. Дорофея, Палатий, прежняя жизнь… Нет! И она вдруг с силой сжала руку древлянина, стала быстро говорить: – Силушка, помоги! Пусть никто сюда не входит. Мне очень надо. А Дорофея… Пусть хоть зальется, но мне невмоготу вот так взять и уйти.

Она кинулась назад, но замерла подле закрытой двери. Ей вдруг стало ужасно страшно! Стема сказал, что их прошлое – это только прошлое. Он отказался от нее. А она… Светорада резко тряхнула головой. К лешему! Они не для того встретились, чтобы тут же расстаться!

Княжна уже взялась за дверную ручку, когда вдруг услышала звук, который не ожидала услышать. Медленно отворила дверь и замерла…

Такого она и в страшном сне не могла представить. Стема плакал. Ей никогда не приходило в голову, что он может плакать. Этот воин, воевода, варяг, предводитель «рысят» рыдал, как ребенок. Стемид не услышал, как она вернулась, стоял в углу, упершись сильными руками в стену. Положив их крест– накрест и прижавшись к ним лбом, он сотрясался от плача, всхлипывал. Странные хриплые звуки вырывались из этого сильного тела. Он старался побороть себя, на миг умолкал, но потом его спина вновь вздрагивала и все тело сотрясалось от безудержных рыданий. Его горе было таким глубоким, что Светорада сама не заметила, как из ее глаз тоже потекли слезы. Медленно и беззвучно она приблизилась к нему, робко коснулась его плеча.

Стемид обернулся и, словно зная, что это может быть только она, с силой прижал ее к себе. Они прильнули друг к другу, будто ища опоры, и губы их, еще соленые от слез, слились в поцелуе…

…Только потом, когда они оба смогли наконец вздохнуть, все еще поддерживая друг друга, Светорада вымолвила:

– Да пусть хоть Перун с Велесом[132] свалятся с небес – но мы будем вместе!

На ее лице читалась непреклонная решимость. Что это он удумал? Да она теперь ни за что не позволит им так расстаться. И Стема понял это. Глядел на нее еще полными слез глазами, но уже более радостно, даже гордо.

– Второй раз в жизни реву так… из– за тебя, Светорада.

Она не спрашивала, когда было в первый раз. Просто ласково гладила его по щекам, по глазам, по этим сильным и таким надежным плечам. Стема стал осторожно целовать ее, коснулся лба, виска, полуприкрытых ресницами глаз. Это была еще не страсть… даже не нежность. Это было новое признание друг друга, соединение двух половинок, встреча. Только потом, через длительное время, когда их сердца стали биться в унисон – стремительно и гулко, – они посмотрели друг на друга уже иначе.

– Жена моя, – прошептал Стема и поцеловал крепко и глубоко.

И словно волна прошла по телу Светорады, тяжелая и легкая одновременно, когда вдруг все поплыло, ноги стали слабеть, и она схватилась за Стему, как за единственного, кто мог удержать ее в этом мире, дать ей радость, упоение. Она жадно и страстно целовала его, задыхаясь в горячечном безумии. А он, подхватив ее, закружил, и они оба расхохотались, словно сбрасывая какие– то оковы и ничего не страшась.

Когда они рухнули на лежанку, Стема смотрел на нее, видел ее взгляд. Она! Это было непостижимо. Он бешено целовал ее откинутые руки, ее волосы, ее полураскрытые уста. Одежды вдруг оказалось так много… Светорада ломала ногти, когда рвала шнуровку его грубой кожаной безрукавки, он путался, не зная, как избавиться от этой длинной пенулы. Но постепенно они справились. Они ведь все могли, когда были вместе!

Поцелуи, прикосновения, сближение… Светорада покорялась с некоей радостной готовностью, почти с нетерпением, а потом вскрикнула от наслаждения и страсти, когда он сильно и мощно вошел в нее. Он ртом заглушал ее крики, крупно дрожал и был напряжен. И они оба замерли на миг, не сводя друг с друга глаз.

– Вот я и дома, – прошептал он у самых ее уст.

– Вот я и не одинока, – ответила она.

Они были вместе, несмотря на годы, расстояния, потери, смерть и по– разному сложившуюся жизнь. И оба устремились друг к другу, качнулись, опять сблизились… медленно, словно вновь обретая свою любовь, словно все перенесенное ими было ниспослано только для этого мига – мига радости единения и возрождения любви.

А потом… Светорада не уловила момент, когда все ускорилось, когда между ласковых слов и поцелуев она полетела за ним неведомо куда. Казалось, небо обрушилось с высот – такой звездопад вдруг засверкал вокруг. Но даже среди этого искрящегося света она уже была не одна.

Спустя какое– то время, когда они лежали рядом, мокрые, усталые и безмятежно счастливые, княжна негромко произнесла:

– Да мы никак на небо попали с тобой, Стемушка!

Помнил ли он когда– то давно сказанную им фразу? Светорада никогда не забывала, как они плавали ночью по озеру Неро, а небо и вода были усеяны бликами светлых звезд. Сколько раз вспоминала она эти слова, даже не мечтая, что повторит их вслух!

Стема помнил. И озеро Неро, и звезды, и ощущение победы своей любви над миром, богами и волей правителей. Он помнил все.

– Когда мне бывало совсем плохо, Светка, я вспоминал все это. И утешал себя мыслью, что самая лучшая девушка в подлунном мире была моей!

– Она и сейчас твоя.

Он зарылся лицом в ее волосы, но тут же приподнялся, взглянул серьезно.

– А кесарь твой? Говорят, он писаный красавец.

– Он сейчас далеко.

– А когда вернется?

Но Светорада уже думала о другом.

– Меня Богородица услышала, – сказала она. – Смотрела, понимала мою тоску и вернула мне тебя.

– Ах да, ваша богиня пресветлая! Да не она меня тебе вернула, а я сам вернулся.

– Да, вернулся бы ты сам, если бы я не переступила через твои слова: «наши жизни разные», «нас доля развела»…

И Светорада весьма ощутимо щелкнула его по лбу.

– Больно же, Светка!

Потом опять спросил:

– Но ты ведь невеста кесаря…

Княжна смотрела на Стему и думала: как ей хоть на миг могло показаться, что она любит кого– то иного, кроме него?

– Кто он мне, Стемушка? И что мне весь Константинополь с его Святой Софией, роскошным Палатием и волей базилевса, когда я с тобой?

Да, она была все той же дерзкой девчонкой, Светорадой Смоленской, которая переступала через все ради свободы и любви.

И Стема едва не застонал, прижимая ее к себе.

– Я так люблю тебя, Светка! Так люблю, что… что… мне и моя «Хищница» не так дорога, как ты!

Она могла считать себя польщенной.

Но в дверь опять постучали. На этот раз Фока.

– Госпожа Ксантия, уже вечереет. Не хватятся ли вас в Палатии?

– Вон поди, Фока! – крикнул ему по– русски Стема. И к Светораде: – Тебя и впрямь могут начать искать?

– Могут, – вздохнула она.

Он задумался. Но взглянул на нее – и вновь принялся целовать. При мысли, что ее заберут у него, что они не могут вот так все бросить и остаться вместе, что придется расстаться, его охватило такое жгучее желание, словно он испытывал вековой голод. И Стемид опять и опять ласкал и целовал свою жену, сам отдавался ее рукам и поцелуям, ибо это было… больше того, о чем он мог мечтать. Светорада же поняла, что он все помнит, не забыл, какие ласки ей милы, на что она охоче отзывается… И когда он довел ее до криков… Если кто и подслушивал под дверью, то уже давно понял, чем занимается тут с неизвестным наемником невеста кесаря. Но Светораде было все равно.

Однако они осознавали, что были не просто мужем и женой, нашедшими друг друга после долгой разлуки. И княжна, и Стемид понимали, что они живут в разных мирах и что им следует опомниться. И когда они обнялись напоследок, когда обменялись долгим прощальным поцелуем… у них, казалось, не было сил разнять руки.

– Когда мы увидимся снова? – спросил Стема тихим голосом.

– Я пришлю тебе весточку сюда. Мой древлянин передаст Фоке этот перстень… как знак.

И она показала ему свой янтарь с мушкой в светящейся глубине.

Когда Светорада вышла, она увидела, что Дорофея, совсем осоловев от выпитого меда, не может даже идти.

– Надо же нам было как– то отвлечь ее? – пожимал плечами Фока.

Древлянину Силе пришлось поддерживать Дорофею всю обратную дорогу – идти самой у почтенной матроны не очень хорошо получалось. В конце концов Сила просто перекинул ее через плечо и понес. По пути они со Светорадой решили, что им лучше отправиться не в Палатий, а в дом Ипатия, откуда они сообщат, где заночевала госпожа Ксантия.

Варда прибыл за знатной севастой, едва рассвело. Смотрел на нее с подозрением, чем рассердил. И она представила ему доказательство своей задержки, указав на стонавшую на ложе Дорофею.

– Видишь, нездорова она. Не могла же я оставить ее в таком состоянии?

И поскольку вид у почтенной матроны был такой, что, казалось, краше с креста снимают, Варда в итоге поверил.

«Ну и как мне удастся улизнуть от столь назойливого охранника?» – размышляла Светорада, с раздражением поглядывая на суровое лицо Варды.

Ее выручило то, что Александр оставил за ней право проживать не только в Палатии, но и во Влахернском дворце, который был расположен неподалеку от предместья Святого Маманта. Собравшись с духом, Светорада заявила во время трапезы, что хочет поехать туда, ибо ей надлежит почаще молиться чудотворной иконе во Влахернском храме. А так как во Влахернах все еще обитал пленный Константин Дука, встреча с которым была отнюдь не желательна для Варды, то Светорада была избавлена от присутствия там строго несущего свою службу комита.

Правда, встреча с Константином не обрадовала и саму Светораду.

– Никогда не ожидал, что вы так скоро соскучитесь по мне, – осклабился Константин Дука при ее появлении.

Светорада едва удостоила его взглядом. Но Константин уже понял, что ситуация изменилась, и сам стал сторониться севасты. Когда же ночью она покинула дворец и отправилась в сторону храма, Константин только и сказал, обратившись к одному из охранявших дворец эскувиторов:

– Выходит, благочестивой женщине можно отправиться ночью в город, а мне, верному базилевсу патрикию, нет.

На что охранник ответил равнодушным молчанием.

Уже в церкви Дорофея, знавшая о намерениях госпожи, осторожно произнесла:

– Я ведь все понимаю, Ксантия. Но сейчас Пост… Это такой грех. Да и опасно.

– Сама Богородица свела меня с этим человеком, Дорофея, так что оставайся и молись за меня. К заутрене я буду здесь. Если что– то не заладится, пошли за мной Силу. Сейчас он проводит меня, а потом вернется к Влахернской церкви.

Сила уже поджидал княжну, и они направились в сторону предместья Святого Маманта. Здесь было темно, слышалась перекличка обходчиков, так что пробираться пришлось со всеми предосторожностями, дабы никого не встретить по пути. Но Стемка, как оказалось, не в силах долго ждать, вышел навстречу, едва завидев их на подходе к эргастерию. И тут же обнял Светораду, стал целовать, словно Силы и не было рядом. Древлянин только хмыкнул, отступая назад, сообразил, что теперь о госпоже есть кому позаботиться.

– Стемка, – задохнулась от поцелуев княжна. – Еле дождалась часа встречи!..

– А я как ждал! Словно в силки ожидания угодил. Эх, Светка, давно я так о свидании с милой не мечтал. Как будто вновь отроком из– под Смоленска сделался. Кажется, лет этих и не было вовсе.

Они прошли в корчму. Фока даже не появился. Небось испугался, что сама севаста назначает свидания в его заведении. Но, поразмыслив, княжна решила, что Фока знал куда больше, чем положено обычному владельцу питейного заведения.

– Он не интересуется, что вы делаете в Царьграде? – спросила она, когда первый любовный пыл угас и они лежали, обнявшись, расслабленные и счастливые. – Что– то ни ты, ни твои люди на торговцев не больно– то похожи, а русских купцов после прошлогодних событий сюда вряд ли пустили бы.

– Фока не забывает, что он с Руси, – только и ответил Стема.