Светорада Янтарная Вилар Симона

– Варда, если вы охранник моего покоя, вам надлежит прекратить это безобразие! Иначе я прямо сейчас отправлюсь в покои императора и переполошу весь Палатий своими криками.

– Может, вы еще и патриарху в ноги кинетесь? – насмешливо посмотрев на нее, спросил Константин. – Он– то говорил мне, для чего вас пригласили в Палатий.

– Интересно, о чем вы еще говорили с патриархом? – парировала Светорада, со злорадством отметив, как улыбка застыла на лице Константина. – У вас хороший защитник, Константин Дука. Но я не стану тревожить его, а скорее попрошу помощи у паракимомена Самоны!

Светорада знала, на кого сослаться, – всесильный фаворит был известен своей непримиримой враждебностью к роду Константина Дуки. И довольно улыбавшийся до этого Константин, ничего не сказав ей в ответ, перестал ухмыляться. Александр тоже молчал и даже не стал возражать, когда Варда, вызвав китонитов, стал выдворять шумную компанию шутов и проституток из покоев Светорады. Александр уже вообще мало что соображал, смотрел исподлобья, как все расходятся, потом упал лицом в подушки и заснул.

Светорада же чувствовала себя ужасно. Она бросилась на половину своих женщин, нашла взволнованную Дорофею и, прильнув к ней, горько заплакала. Та успокаивала госпожу, говорила, что Александр всегда был беспутный, а Дука с детства имел на него неограниченное влияние. Но Александр все же любит Ксантию Янтарную… как умеет, но любит.

На другой день Александр и впрямь явился с повинной. Смотрел на княжну нежно и печально, ловил ее руки, целовал. Едва ли не на колени встал и все повторял, что ничего подобного больше не повторится. Светорада не сдержалась:

– Александр, разве непонятно, что, устраивая с Дукой подобные оргии в моем гинекее, ты позоришь меня? Император согласен поддержать твой развод с Софьей только при условии, что я буду благотворно влиять на тебя. Дука же заинтересован, чтобы его сестра оставалась кесариной.

Александр серьезно посмотрел на нее. Сейчас его светло– голубые глаза казались незрячими: зрачки сузились, стали маленькими, как булавочные головки, а сам он словно видел нечто такое, что было известно лишь ему одному. У него всегда был такой взгляд, когда он задумывался. И все же кесарь был красив. Красив той почти античной красотой, которая некогда так восхитила княжну. И еще она чувствовала, что он ее любит. Трудно объяснить почему, но, несмотря на слабость духа и распущенность Александра, Светорада занимала в его сердце вполне определенное место. И сейчас он был расстроен, что повел себя с ней непозволительно. Поэтому вновь стал обнимать и целовать княжну, даже кликнул китонита, велев принести приготовленный для нее подарок.

– Я хотел подарить это на нашу свадьбу, но не удержался, – сказал он, сдергивая с широкого подноса шелковое покрывало.

Светорада от восхищения даже ахнула. Подарком кесаря оказалась богатая диадема удивительной работы. Высокая, словно сплетенная из завитков растений, она была украшена крупным янтарем, прекрасно гармонировавшим с яркой бирюзой. Какие бы дары ранее ни преподносил Светораде Ипатий, они не шли ни в какое сравнение с этим по– царски роскошным подарком.

И княжна невольно умилилась, обняла Александра, стала благодарить. Он обрадовался ее прощению, говорил, что решил не тянуть с подарком, чтобы уже на это Рождество она могла покрасоваться в подобном великолепии, дабы все видели, что только прекраснейшие женщины достойны вступить в августейшую семью императора. Но когда же состоится их свадьба? Пока о ней никто и не упоминал.

Едва при дворе опомнились после возвращения сына мятежного Андроника, как все вокруг вновь заговорили о противостоянии церковников. Даже начавшиеся увеселения в связи с брунгалиями не отвлекали людей от того, чтобы поспорить о законности или, наоборот, противозаконности четвертого брака Льва Философа.

Погода меж тем значительно испортилась, с моря дул порывистый сырой ветер. В один из таких холодных дней Светораде было позволено навестить сына. Она отправилась в дом Ипатия, и, как и раньше, ее сопровождал Варда. Между ними установилось некое молчаливое согласие: Варда исполнял свой долг, княжна была с ним вежлива, но они почти не разговаривали. Даже когда Ипатий позволил ей погулять с мальчиком по городу, Варда с двумя охранниками шел на некотором отдалении от них. Светорада демонстративно не замечала его и, словно назло Варде, взяла с собой охранника Силу. Древлянин был несказанно рад, что хозяйка не забывает его, а она поблагодарила раба за то, что тот постоянно разговаривает с Глебом по– русски. Мальчика же это удивляло.

– Этот Сила совсем не понимает благородную ромейскую речь, – сокрушался Глеб, не замечая, как мать и древлянин лукаво переглядываются поверх его головы. – Все «Перун в помощь» да «дитятко». Зато мы с ним ходим в предместье Святого Маманта и едим ржаной хлеб у трактирщика Фоки. Вкууусныыый, – протянул мальчик.

Тут же было решено, что они отправятся поесть теплого русского хлеба.

Это было неплохо уже потому, что слабенькому грудью Глебу не стоило долго находиться на улице в такое ненастье. У Фоки же в корчме, как всегда, было тепло и уютно, столики из внутреннего дворика занесли в помещение, где приятно потрескивали в очагах дрова, вкусно пахло выпечкой. Разрумянившийся Глеб беспечно болтал со словоохотливым Фокой, жевал натертую салом и чесноком горбушку черного русского хлеба. Светорада тоже с удовольствием ела простой ржаной хлеб, словно и не она дивила двор всевозможными блюдами собственных рецептов.

Фока был польщен, что его заведение посетила невеста кесаря, и, хотя княжна велела ему не распространяться по этому поводу, он то и дело хитро подмигивал ей и намекал, чтобы она выхлопотала ему лицензию на торговлю пивом в пригородах. Когда же Светорада спросила, не появляются ли в Константинополе русские, Фока ответил как– то уклончиво: дескать, почти не бывают. Так, прибыли несколько человек, ну да какое до того дело сиятельной возлюбленной кесаря?

А потом произошло одно неожиданное событие. Когда Светорада уже покидала подворье Фоки, почти возле ее головы о стену вдруг ударился тяжелый камень. Охранник Сила тут же навалился на нее и Глеба, прижав их к земле, а державшийся все это время в стороне Варда и стражи кинулись за каким– то бродягой в отрепьях, который бросился в подворотню.

Вернулись ни с чем – беглецу удалось скрыться. Сила стал громко возмущаться, что вон как плохо следят за порядком ромеи – любой бродяга может прибить человека из пращи среди бела дня. Варда же всю дорогу был мрачен. Вел Светораду в Палатий, нервно озираясь и не убирая руки с рукояти меча.

Когда они уже вошли в роскошный вестибюль дворцовых ворот, Варда неожиданно задержал Светораду, спросил:

– Кому вы говорили, что уйдете в город?

– Александру. Как я могла покинуть Палатий, не сказав своему господину, куда направляюсь?

Варда кивнул каким– то своим мыслям, хотел идти далее, но княжна его удержала.

– Уж не думаете ли вы, что камень был брошен не просто обозленным бродягой, а подосланным убийцей?

Варда смотрел мимо княжны, словно ему было неприятно с ней общаться. Будучи намного выше Светорады, он казался мощным, а его бородка, подчеркивающая упрямый подбородок, придавала ему солидности. Как– то Александр сказал, что Варда младше его на два года, однако если кесарь в свои двадцать восемь лет выглядел мальчишкой, то Варда, наоборот, смотрелся пожившим мужем. Светорада нашла бы его привлекательным, если бы не подспудная неприязнь к нему. Хотя… В последнее время Светорада не знала, что о нем и думать.

– Вы не ответили мне, комит!

Варда чуть скривил в ухмылке рот.

– Я получаю неплохую ругу за честь охранять вас. – Теперь он смотрел на нее все с тем же пренебрежением. – А я привык всегда хорошо выполнять свою работу. К тому же я еще не забыл, что не так давно вас пытались отравить. И вот теперь этот брошенный камень. Из пращи кидали, с силой, я– то в этом разбираюсь. И если бы убийце хоть немного повезло, ваша бы головка раскололась и растекалась сейчас мозгами по булыжникам мостовой.

Он явно хотел напугать ее. Но Светорада только и сказала, что тогда бы он потерял свой пост начальника стражи в Дафне, как и свою значительную ругу.

Прибыв во дворец Дафны, Светорада погрузилась в раздумья. Сидела в богатом кресле, кутаясь в подбитую мехом накидку и устроив ноги на подставке с жаровней внутри. Эти неожиданные, вкупе с ветром холода после так долго державшейся теплой погоды застали весь Палатий врасплох. Мерзли на открытых террасах лимонные деревца в кадках, в переходах стоял запах угля, который с утра до вечера таскали зябнувшим царедворцам слуги. Для сохранения тепла большие окна были занавешены тяжелыми портьерами, но от ветра все равно подрагивали стекла в оконных переплетах, сквозняки колебали занавеси и пламя в напольных светильниках, отчего по ликам выложенных мозаикой святых мелькали тени, словно святые сподвижники оживали и озирались на проходивших мимо обитателей Палатия.

Светорада размышляла о том, что случилось на подворье Фоки. По сути, она и испугаться толком не успела. И лишь потом заволновалась, но больше не за себя, а за Глеба. Правда, с мальчиком остался Сила… и Ипатий. Княжна знала, что Ипатий мог оградить тех, кто ему дорог, ибо она сама беспечно жила под его покровительством целых пять лет. А вот Александр, несмотря на все его могущество, вряд ли мог обеспечить ей безопасность. И конечно, именно он с его легкомыслием мог при ком– то обмолвиться, что Ксантия ушла гулять в город. Спросить – так ведь и не вспомнит, где и с кем говорил об этом. Светораде самой надлежало поразмыслить, кому она не угодила. Таких было немало. В ней мог разочароваться император, ее недолюбливала и по– прежнему ревновала Зоя, были еще брат и сестра Дуки. Не стоило забывать недовольного ее возвышением патриарха Николая. Также к своим недругам Светорада могла причислить и тех, кто ей приплачивал, как это принято в Палатии, надеясь на ее поддержку и протекцию. Ибо она, как и все тут, брала взятки, чтобы представить кого– то кесарю, за кого– то замолвить словечко. Отказаться от подношений царедворцев означало проявить враждебность, однако бывали случаи, когда княжна брала подарок, впоследствии так и не оказав помощи. В таком случае она могла нажить врагов. В Палатии интриги, подкупы, соперничество и зависть были главными критериями в отношениях людей, здесь нужно было все время изворачиваться, все учитывать. Она же только начинала постигать эту науку интересов и честолюбивых замыслов, а потому могла неосторожно настроить кого– то против себя…

На другой день кесарь Александр уехал охотиться на Месемврийские возвышенности. И хотя Варда известил его о том, что случилось накануне, для легкомысленного Александра это не стало поводом отказаться от охоты. Он только повелел Варде еще более усердно охранять Янтарную, а сам, прихватив Константина Дуку и иных приятелей, отправился стрелять диких ослов. При расставании Светораде вдруг до слез захотелось обнять его и закричать: «Скажи, ты ведь любишь меня больше их всех!» Но княжна промолчала. Самое странное, что после отъезда кесаря она как будто и не скучала по нему, что удивляло ее саму. Еще недавно она просто лучилась от счастья, узнав, что вновь любит, что любима, и вот… Свое равнодушие к разлуке с Александром княжна приписывала тому, что испытала облегчение, оттого что теперь будет освобождена от общения с его приятелями. Но Александр все же был не они, княжна продолжала верить, что приручит его, и не теряла надежды однажды стать кесариной. Она сама решила свою участь, выбрав жизнь в роскошном и опасном Палатии, и понимала, что надо продолжать идти к своей цели.

Обычно служанки рассказывали ей все новости Палатия. Штат возлюбленной кесаря теперь значительно расширился, однако, пока положение Светорады не упрочилось, среди ее приближенных не было женщин из знатных родов. Поэтому она и велела вызвать к себе из фемы Оптиматы соседку Ипатия, Прокопию. Будучи родом с Руси, эта женщина не могла особо рассчитывать на возвышение, поэтому, призванная ко двору своей соотечественницей, она просто лучилась благодарностью. Тем не менее, несмотря на приказ Светорады приехать вместе с юной Грацианой, Прокопия все же предпочла не привозить в Палатий свою дочь. Когда Светорада спросила ее о Грациане, Прокопия уклончиво ответила, что та слишком скромна и стыдлива, чтобы поменять тихое существование на бурную жизнь среди дворцовых интриг. Даже то, что тут она могла бы наконец встретиться со своей тайной мечтой, Вардой, не прельстило ее. Прокопия сказала лишь, что Грациана верит в предсказание, что именно в Оптиматах Варда найдет свое счастье, вот и ждет его. Ну, пусть ждет, рассердилась Светорада. Что– то она не замечала, чтобы Варда проявлял желание отправиться в их поместье на побережье. Да и Ипатий его вряд ли туда позовет.

Присутствие веселой и живой Прокопии разряжало обстановку в Дафне. Бойкая женщина сразу же стала одной из первых приближенных Светорады, потеснив даже ее верную Дорофею. Приехав, она сразу справилась о Евстафии Агире. То, что после смерти бедной Анимаисы прошло лишь немногим больше месяца, Прокопию не волновало, да и сам Агир вскоре вышел на бойкую вдовушку. От его внимания Прокопия всегда была в приподнятом настроении, шутила, а то вдруг удивила Светораду, когда стала петь веселые русские частушки.

– Я их никогда не забывала, – заявила она удивленной княжне. – Только раньше они никому не были нужны.

Однажды, пробудившись утром, Светорада, как когда– то в детстве, зажмурилась от яркого белесого света, бившего в окна. Оказалось, что ночью выпал снег. Он укрыл весь Константинополь, лежал на куполе Святой Софии, на крышах особняков, на перилах балюстрад, на каменных переходах террас Палатия. Приоткрыв большое окно, Светорада вдыхала сырой прохладный воздух, наблюдала, как на перила балкона, сбив целую шапку снега, сел черный ворон. Вечнозеленые сады внизу тоже белели под светлым покровом – это было так красиво! Немудрено, что немало придворных, кутаясь в теплые накидки и меховые оплечья, вышли на прогулку в сады, несмотря на то что день был серый, сырой и промозглый.

Светорада тоже велела поскорее одеть себя и отправилась в сад. Брала в руки мокрый тяжелый снег, сжимала в комочек. Он таял, холодил пальцы. А она вдруг пожалела, что рядом нет Александра. С его ребячливой душой кесарь обязательно придумал бы что– нибудь забавное. Светораду переполняла радость при виде снега, словно она встретила старого друга. Но поделиться своим чувством было не с кем. Дорофея, жалуясь на холод, прятала свой длинный нос в мягкую муфту, а Прокопия еще с утра отправилась гулять по снежному саду с облаченным в траур по супруге Агиром.

Спускаясь по одной из мокрых лестниц, Светорада заметила под заснеженными деревьями Зою. Карбонопсина вышла на прогулку с маленьким сыном Константином. Она ставила малыша на снег, смеялась, наблюдая, как он забавно топает ножкой по белоснежному покрову, как озадаченно изучает оставшиеся следы. Светорада, укрывшись за каким– то изваянием, украдкой наблюдала за ними. Константин, которому недавно исполнилось полтора года, был обычным ребенком, толстеньким, неуклюжим в своих меховых одеждах, умильным. Светорада ранее видела его несколько раз, но лишь мельком: этого ребенка с детства окружал некий ореол таинственности и преклонения. Сейчас же он был просто забавным карапузом, впервые увидевшим снег. Да и Зоя в этот момент была просто счастливой молодой матерью. Светорада даже улыбалась, наблюдая, как та, подхватив Константина на руки, смеялась и кружилась с ним. Зоя была в пышном оплечье из чернобурок с большим капюшоном, полы ее алой накидки ярко смотрелись на фоне белого снега. Она была такая радостная и веселая, такая нежная со своим малышом… Неужели эта женщина способна решиться на убийство? Хотя, если учесть, как долго она живет в неопределенности, выслушивая оскорбления и обвинения в грехе прелюбодеяния… Тут кто хочет затаит злобу и страх.

Однако сейчас Зоя радовалась, общаясь с маленьким сыном. И, наблюдая за ее играми с малышом, Светорада решилась переговорить с ней.

Но едва княжна вышла из укрытия и приблизилась, едва Зоя увидела Светораду, как ее еще минуту назад радостное лицо помрачнело. Все еще держа сына на руках, она хотела уйти, даже сказала спутникам оградить ее от этой встречи, но Светорада, резко отстранив преградивших ей путь евнухов, учтиво поклонилась и стала просить выслушать ее.

– Я знаю, что не вызываю у вас расположения, сиятельная госпожа, знаю, что наши отношения и с натяжкой нельзя назвать терпимыми, однако, поверьте, мне есть что вам сказать. И это важно.

Черные волосы Зои при свете дня отливали синевой. Даже пушистый мех чернобурки подле ее уложенных вдоль лица кос казался светлым. А еще при ближайшем рассмотрении княжна отметила, что над маленьким пухлым ртом Зои пробивается темный пушок. И все равно это была красивая женщина, высокая, статная, величественная. Чем не достойная августа для державы ромеев?

– Не гневайтесь на меня за дерзость, – заговорила княжна, когда няньки забрали у Зои малыша и они вдвоем пошли по аллее среди укрытых снегом статуй. Охрана женщин держалась на некотором отдалении от них, и они могли говорить, не опасаясь подслушивания.

Светорада начала с того, что сейчас они обе оказались в относительно равном положении: обе жили с правителями ромеев невенчанными и считались прелюбодейками. Но если насчет только недавно принявшей христианство Янтарной этому еще можно найти объяснение, учитывая, что ее возлюбленный все еще связан узами брака, то для Зои Карбонопсины, женщины знатного рода, родственницы флотоводца Имерия, такое положение и впрямь выглядит оскорбительным. Конечно, женщин правителей охраняет высокое положение их мужчин, однако людям не закроешь рты, и любая венчанная ромейская жена имеет право считать себя более честной и достойной, чем они. И если церковники до сих пор не могут определиться в вопросе брака императора и матери его наследника, то на что надеяться Ксантии? Александр слишком мягок и беспечен, чтобы настаивать, он привычно занял место за братом, и пока не состоится брак Льва и Зои, их с Александром брачный вопрос вряд ли будет рассмотрен.

– Для меня было полнейшей неожиданностью, когда Николай Мистик отказал Александру посодействовать в расторжении союза с Софьей Дукой, – впервые поддержала беседу Зоя. – Он всегда и во всем потакал кесарю, а тут, когда никто не сомневался в его благоволении, патриарх вдруг занял непримиримую позицию.

– Ну, о милости патриарха к кесарю мне не рассказывал только ленивый, – засмеялась Светорада. – Однако странно, что он защищает Софью именно сейчас, во время бунта ее отца.

– Надоела мне эта тема, – резко прервала Светораду Зоя. – Я поняла, что вы, как и я, заинтересованы в решении вопроса в нашу пользу, но что изменится, если мы посочувствуем друг другу?

«Она сказала „мы“, – отметила про себя Светорада. – Похоже, ее неприязнь не так уж глубока, как я думала. И возможно, попытки избавиться от меня предприняты не по ее приказу».

Вслух же сказала совсем другое:

– Ответьте мне, новообращенной и еще не вникнувшей во все тонкости христианских обрядов: неужели без соизволения патриарха вас с императором не может обвенчать иной священник?

Зоя остановилась так резко, словно налетела на невидимую стену. Смотрела перед собой огромными черными глазами. И вдруг рассмеялась.

– Как все просто! Воистину, насколько надо было патриарху заморочить нам с императором голову, чтобы столь простое решение не пришло на ум никому из нас.

Однако уже в следующий миг ее лицо омрачилось.

– Но Николай Мистик – глава Церкви. Мало кто из священнослужителей захочет противостоять его решению, опасаясь быть расстриженным.

– Да ну? Разве значительная плата не убедит кого– либо из менее ретивых служителей отказаться от доли жить в сутане ради безбедной жизни в миру?

Теперь Зоя внимательно смотрела на Светораду.

– Вы действительно желаете помочь нам?

– Я желаю, чтобы вы стали императрицей. И помогли потом нам с кесарем.

И опять Зоя пристально смотрела на нее. Какие глаза! Светорада с трудом выдержала взгляд ее глубоких темных очей.

– А вы так хотите соединить свою судьбу с кесарем? – спросила Зоя в свою очередь.

Светорада мило улыбнулась.

– Думаю, половина женщин Константинополя будет рыдать в подушки от зависти, когда я стану кесариной. Госпожа, я понимаю, что вы почитаете и любите светлейшего Льва Мудрого, у вас от него сын, но неужели вы никогда не замечали, что Александр моложе и красивее его? Да, я люблю кесаря и хочу стать его женой. К тому же вы умная женщина и наверняка догадались, с какой целью привел меня перед светлейшие очи базилевса Николай Мистик. Но подле императора был Александр. И это решило мою участь. Я выбрала из двух августейших братьев младшего, отнюдь не задумываясь о пурпуре власти!

Похоже, Зоя ей поверила. Не могла не поверить, ибо в этот миг Светорада действительно любила кесаря, любила свою мечту, свое счастье, он был таким дерзким, таким необузданным, таким влюбленным в нее… От княжны, казалось, исходил нежный свет ее убежденности в том, что она может вновь любить и быть любимой.

В тот же вечер императора и Зою обвенчал один из палатийных священников. Потом был созван весь двор, и во дворце Августия, освещенном множеством свечей, царедворцы наблюдали, как Лев венчал свою жену на царство. Светорада стояла в толпе приглашенных, наблюдая за торжественной церемонией. Без церемоний двор не мог. И недолюбливавший патриарха Самона уж постарался, чтобы все выглядело как должно. Играл орган, величественно звучал хор, когда Лев сам накинул на плечи Зои пурпурную хламиду и короновал ее диадемой августы. Затем весь двор в церемонном величии двинулся в церковь Святого Стефана, где прошла торжественная литургия.

На другой день весть о случившемся разнеслась по Константинополю. Было самое преддверие Рождества, люди готовились к великому празднику, однако весь город только и говорил о том, что Зоя наконец– то стала императрицей. Кто– то считал, что эта история пришла к должному завершению, иные уверяли, что подобными действиями император оскорбил Церковь, и все спорили, ругались, доходило даже до драк. И конечно же, обо всем узнал патриарх. Наверняка он был оскорблен, но уже ничего не мог изменить. Зоя стала законной женой императора, хотел Николай этого или нет, и все, что он мог, это лишить сана венчавшего ее священника. Вряд ли тот сильно скорбел по поводу своего расстрижения, ибо Палатий он покидал небедным человеком.

Александр прибыл в Палатий через день и был ошеломлен новостью.

– Как все просто разрешилось, – дивился он. – Однако не думаю, что Николай будет теперь добрее к нам. Если раньше мы еще могли надеяться, что он пойдет нам навстречу, то теперь обозленный патриарх вряд ли согласится дать мне развод. Константин Дука по приезде сразу отправился во дворец патриарха, чтобы вызнать вести.

– Или ходатайствовать за свою сестру, – добавила княжна. – Как ты не поймешь, Александр, что он сделает все, чтобы она осталась кесариной. Хотя… разве только забота о сестре вынуждает твоего дражайшего Константина столько времени проводить подле патриарха?

Александр посмотрел на нее с удивлением.

– А ты, как я погляжу, входишь во вкус интриг, моя нежная наяда.

Светорада видела, что он недоволен. И все же она не могла не отметить, что кесарь соскучился по ней. Он был ласковым, внимательным, ночью они опять предавались страсти со всевозможными ухищрениями, и Светораде вновь стало казаться, что она готова принять его таким, каков он есть. По крайней мере, ей не пришлось, как еще недавно, притворяться, будто ей хорошо с ним.

Настало Рождество. С раннего утра весь двор собрался для выхода на службу в собор Святой Софии. Шли целой процессией: несли хоругви и золотые кресты; диаконы кадили, звякали цепи и крышки кадильниц, плыл ароматный ладан, хор распевал Пасхальный канон. Выпавший недавно снег уже растаял, было серо, грязно и ветрено, однако нарядное и торжественное шествие являло собой яркое и прекрасное зрелище.

Светорада шла рядом с первыми людьми империи. В новой роскошной диадеме, обвитая лором, как знатная патрикия, она находилась среди жен членов синклита и смотрела туда, где во главе процессии шествовали император с императрицей. За ними следовал в богатом венце кесарь Александр. Софья Дука, тоже в царственном пурпуре, двигалась, немного поотстав, но сопровождал ее не муж, а брат. Княжна услышала, как сзади кто– то сказал:

– Наш кесарь дает понять, что, несмотря на его дружбу с Константином, он уже не сойдется с его сестрой.

Светорада не смогла сдержать довольной, торжествующей улыбки. Ей нравилось это Рождество.

Но тут, когда императорская чета поднялась к широко раскрытым воротам храма, на пороге неожиданно возник патриарх Николай. Шагнув навстречу и раскинув руки, он словно хотел преградить им путь.

– Анафема! Изыди, автократор ромейский! – воскликнул он. – За нарушение законов нашей святой Матери Церкви тебе возбраняется переступать пределы храма и присутствовать на литургии!

Повисла напряженная тишина. Площадь перед Святой Софией была заполнена народом, но гомон мгновенно стих, так что стал слышен даже отдаленный крик чаек над морем.

– Я не нарушал законов Церкви! – после паузы ответил Лев и хотел пройти мимо патриарха в храм, но Николай опять преградил ему путь.

Светорада какое– то время наблюдала за происходящим с не меньшим удивлением и испугом, чем иные собравшиеся. Император и патриарх несколько минут просто препирались, Лев даже пытался оттолкнуть Николая, но тот не уступал. Из храма уже лились звуки литургии, а патриарх заявлял, что с согласия митрополитов и епископов он отлучает своевольного Льва от причастия и присутствия на богослужении.

– Если же ныне ты войдешь в храм насильственно, то я и все священнослужители развернутся и уйдут, а твой народ не получит святости в этот день.

И тогда Лев заплакал. Все видели, как он опустился на колени перед Николаем, лобзал его руки, молил снять наказание хотя бы ради праздника. Патриарх упорствовал, и плач императора вскоре перешел в громкие рыдания. Это была тягостная картина. Только когда Александр, выйдя вперед, поднял сотрясающегося от плача брата с колен и что– то сказал патриарху, тот немного смилостивился. Обратившись к рыдающему базилевсу, Николай сурово произнес:

– Пусть твоя царственность в соответствии с обычаем пройдет правой стороной. Ты сможешь следить за всем происходящим в церкви из митатория.

Только когда Лев с Зоей послушно направились в расположенный с правой стороны Святой Софии митаторий, остальным было разрешено продолжить шествие. Но в течение всей службы присутствующие слышали громкие рыдания Льва, доносившиеся из– за занавесок митатория.

Праздник был испорчен. Даже происходивший в дворцовом зале Двенадцати лож пир, куда явились с поздравлениями и приготовленными заранее подарками представители политических партий, прошел тише обычного и рано закончился. Может, в самом городе люди и радовались Рождеству, но Священный Палатий притих.

Ночью Александр сказал Светораде:

– Все– таки моему Константину Дуке удалось уговорить Николая, чтобы тот снял наказание к празднику Богоявления.[116] Сейчас Константин особо в чести у Николая, но… нам с тобой вряд ли стоит поднимать вопрос о разводе. Ныне род Дук как никогда пользуется поддержкой Церкви.

«С какой это стати? – лежа подле притихшего Александра, думала Светорада. – Патриарх что– то уж больно почитает их. И это в тот момент, когда народ на улицах кричит, что оскорбивший Церковь Лев недостоин трона. Опять все говорят о приходе прославленного Андроника. Хотя… Может, именно на это и рассчитывает Николай? Лев проявил полную непокорность Церкви, что сразу дало Андронику повод приблизиться к престолу».

Княжна снова вспомнила свой первый визит к патриарху, когда она услышала, как он отправляет гонца к мятежному Дуке. «Нашему дражайшему сыну Андронику», – сказал тогда Николай на болгарском языке, не ведая, что славянские наречия очень близки и что «девочка» Ксантия могла его понять.

Светорада взглянула на заснувшего подле нее Александра. Нет, ее прекрасный возлюбленный не настолько надежен, чтобы она решилась доверить ему свои подозрения насчет связи патриарха с мятежным Дукой. Александр скорее поверит Константину Дуке, нежели ей, да и не нравится кесарю, что она вмешивается в политику.

Тем не менее в народе все больше говорили о прославленном Андронике, а не об отстраненном от Церкви императоре. Когда Светорада на другой день отправилась поздравить Глеба с Рождеством, понесла ему подарки, Ипатий в беседе с ней заметил:

– Я не удивлюсь, если сейчас флот Андроника подойдет к Константинополю и жители сами поспешат открыть ему ворота столицы.

Но море штормило. Даже самый отчаянный флотоводец вряд ли решился бы искушать судьбу, когда морская пучина столь опасна. Оставалось надеяться, что в день Богоявления патриарх уже не будет так суров к ослушавшемуся его Льву Философу.

Тщетные надежды. Тягостная сцена с рыданиями и мольбами у входа в храм повторилась вновь. Николай заявил, что он уже не властен что– либо изменить: отцы Церкви, все как один, отказываются простить непослушного базилевса.

Обстановка становилась взрывоопасной. Императоров в Константинополе устраняли от власти и за меньшие прегрешения, чем разрыв с всемогущей Церковью. Но чем менее почитаем становился Лев, тем больше людей стремились выказать свою преданность Александру. Никогда еще кесаря не одаривали с такой щедростью, как в эти дни, спеша к нему на поклон во дворец Дафны. Даже Софья Дука вышла из своего укромного гинекея и присоединилась к нему. И впервые за все время она словно заметила подле мужа его возлюбленную.

– А что, спрашивается, делает тут эта особа?

Светорада сжалась, увидев, каким растерянным стало лицо кесаря. Он мог быть дерзким и смелым, чувствуя свою защищенность. Но сейчас, когда его всемогущий брат был в стороне, а Александру приходилось решать, подняться ли до вершин, предав Льва и положившись на помощь Дук, или остаться верным брату и возлюбленной, но отказаться от власти, он попросту терялся. Хорошо еще, что из– за свойственной ему нерешительности кесарь не взялся устроить переворот. Даже чужая среди ромеев русская княжна понимала, насколько сейчас он мог преуспеть в этом вопросе.

И еще Светорада осознала, что ее положение стало шатким, как никогда ранее. Поэтому, воспользовавшись тем, что через Прокопию она часто виделась с Евстафием Агиром, княжна попросила проэдра добиться для нее встречи с августой.

Агир был удивлен.

– Вам лучше обратиться к Феофилакту Заутца, – заметил он. – Он назначает аудиенции к Зое Карбонопсине.

– Вряд ли это удачная мысль, магистр, – грустно усмехнулась Светорада. – Ведь Феофилакт всегда недолюбливал моего прежнего жениха Ипатия, и эта неприязнь отчасти коснулась и меня.

Агир какое– то время размышлял. Сказал, что сейчас, когда император с женой так обеспокоены происходящим, им не до приемов. Однако подле него сидела Прокопия и, положив свою ладошку на локоть этого одетого в траур вельможи, стала просить его не отказывать в просьбе милой госпоже Ксантии. Агир, хоть и был уже мужчиной в летах, начинал светиться, как юнец, от ласкового голоса Прокопии. Он не мог ей отказать.

Уже поздним вечером следующего дня к Светораде явился протоспафарий Феофилакт Заутца, не так давно назначенный смотрителем покоев августы, хотя обычно эту должность занимали только евнухи. Для Феофилакта же было сделано редкое исключение. Люди поговаривали, что Лев возвышает Феофилакта из– за родства того с бывшей женой Льва, которая была из рода Заутца. Но Светорада подозревала, что продвижению Феофилакта как– то способствует патриарх Николай, которому был необходим в окружении императора свой человек. То, что Феофилакт шпион патриарха, она знала давно. Не забыла еще, что именно этот человек свел ее с Николаем Мистиком. Но ведал ли император о связи Феофилакта с патриархом? И как это можно использовать? Феофилакт относился к Янтарной недружелюбно с тех самых пор, как она сошлась с Александром, не оправдав их с Николаем надежд. Но Светорада все же чувствовала себя в какой– то степени обязанной Феофилакту, так как помнила, что именно он забрал ее из лепрозория.

Она думала об этом, пока протоспафарий августы вел ее мимо многочисленных разноцветных колоннад, мимо застывших стражей– эскувиторов с огромными, каплевидной формы щитами. Они спускались и поднимались по полированным лестницам, проходили через залы, где в навощенных до глянца полах отражалось пламя настенных светильников с горевшей нафтой.[117]

Когда же они приблизились к вестибюлю дворца Камил, где был расположен гинекей Зои, Феофилакт вдруг с такой силой схватил княжну за руку, что она невольно ахнула.

– Думай, тварь, что станешь говорить при Карбонопсине! – почти зашипел он ей в лицо сквозь сжатые зубы. – Одно лишнее слово… и я отправлю тебя туда, куда давно следовало отправить такую блудливую язычницу.

После того как он отпустил ее, Светорада, потирая болевшее запястье, подумала, что к тем, кто мог пытаться убить ее, прибавился еще и Феофилакт. Зря она испытывала к нему благодарность…

В гинекее Зои важные дамы расступались, давая Янтарной проход. Открылась золоченая, украшенная цветными эмалями дверь. Зоя приняла княжну в своем личном покое. Правда, сказать, что приняла, значило бы погрешить против столь любимых тут церемоний. Зоя ходила по комнате, ломая руки, ее иссиня– черные волосы рассыпались по спине, она была в простом светлом платье, только на плечи была накинута опушенная соболем пурпурная пелерина.

Зоя лишь кивнула в ответ на поклон Светорады, продолжала метаться по покою, то приближаясь к большому камину, в котором жарко горел огонь, то удаляясь в тень, к висевшим в углу иконам. Она молчала, поэтому молчала и княжна, окидывая взором немыслимую роскошь опочивальни августы: золотые звезды на лазурном, как небо, потолке, нарисованный на полу павлин с дивно расходящимися перьями, алые стены с фигурами застывших в мозаичном исполнении великих людей империи. Неожиданно Светорада заметила, как одна из фигур зашевелилась и вперед вышел высокий смуглый мужчина в белых одеждах, с длинными, зачесанными назад волосами. Светорада даже вздрогнула от неожиданности, потом поняла, что перед ней всемогущий евнух Самона – сподвижник Зои, но враг Николая. Придя в себя, княжна поклонилась.

– Базилиса Зоя поведала мне о том, как вы помогли ей, – высоким, но вполне мелодичным голосом заговорил Самона, беря Светораду за кончики пальцев и подводя к обитому алым шелком креслу. Усадил, сам налил ей вина в бокал. – Это было благое деяние, госпожа Янтарная, однако, как оказалось, оно повлекло за собой неожиданные и опасные последствия.

– Да, да! – взволнованно вскричала Зоя. – Я действовала, не подумав. И теперь Лев день и ночь льет слезы, ибо наше положение стало шатким, мы можем лишиться всего! Эти черноризцы оскорбляют нас, они возмущают государство и Церковь! Они уличают моего супруга в желании следовать указанию Папы, а не решению православного Собора. Они говорят о Дуке…

– Кто, интересно, говорит? – невинно спросила Светорада и усмехнулась, пригубив бокал.

– Да все! – Зоя была на грани истерики. – Лев выходил к ним с сыном на руках, умолял простить нас, говорил, что нам необходимо было сделать Константина законным царевичем. Эти лицемеры умиляются при виде Константина, некоторые даже говорят о своем сочувствии, но едва они уходят, как опять все начинают твердить об анафеме и хвалят Дуку.

– Значит, вы хотите сказать, что влияния патриарха для них достаточно, чтобы стать изменниками?

Зоя только махнула рукой. Села на небольшой табурет перед камином, обхватила себя за плечи, словно озябла, и стала смотреть на огонь, чуть раскачиваясь. Она не уловила намека. Но тут был Самона, и Светорада заметила в его глазах интерес.

– Насколько я знаю, вы не так давно вошли в лоно нашей святой Матери Церкви. У вас иное мышление, отличное от нашего. Вы дали Зое дельный и неожиданный совет. Может, и сейчас, раз вы добились аудиенции, вам есть что сказать. Если, конечно… – тут его лицо стало отчужденным, – если вы не пришли требовать награды за услугу.

– Тогда я выбрала не самый подходящий момент, – мило улыбнулась княжна, сама дивясь собственному самообладанию. – А пришла я к вам, чтобы спросить: разве положение Николая Мистика так уж незыблемо? Разве не бывало случаев, когда лишали сана патриарха и более достойных людей?

Зоя быстро оглянулась, Самона картинно прижал руки к щекам. Потом сказал:

– Вы и впрямь думаете иначе, чем мы. Однако Николай Мистик – крестный брат базилевса, и он…

– Ведет себя отнюдь не по– родственному, – закончила Светорада. И, чтобы не дать им опомниться, спросила: – Есть ли в империи священнослужитель, которого почитают не менее, чем Николая Мистика? Есть ли такой, с кем считается император, чьим мнением он дорожит, к кому прислушивается? Не может быть, чтобы среди такого количества епископов, митрополитов и игуменов не было никого, кто бы не был достоин заменить Николая как главу православной церкви.

– Соперником Николая долгое время считали архиепископа Арефу Капподакийского, – задумчиво произнесла Зоя. – Но он сейчас поддерживает патриарха. Есть еще игумен Псамафийского монастыря, но он такой святоша…

– Он святой человек! – неожиданно прервал ее Самона. Глаза его вспыхнули: – Игумен Псамафийский как раз тот человек, который нам нужен! Он известен своей святостью, к нему прислушиваются. Да и Лев доверяет ему. До того как император сделал Николая патриархом, именно Евфимий был его духовником, да и сейчас базилевс часто о нем вспоминает, жалеет, что игумен Евфимий совсем отошел от светской жизни, посвятив всего себя служению Господу.

– И этот святой человек захочет соперничать за патриарший престол со столь коварным интриганом, как Николай? – Зоя иронично скривила яркий ротик.

– А если возникнут иные причины лишить Николая сана? – вкрадчивым голосом спросила княжна. – Если место патриарха окажется свободным, примут ли церковники своим главой почтенного и святого Евфимия?

Самона усмехнулся.

– Похоже, вам опять есть что сказать.

И княжна сказала. Сообщила, что если все отцы Церкви так единодушны в борьбе против Льва и Зои, то это можно списать на власть и влияние на них патриарха. Сказала, что если в городе есть люди, которые организуют процессии, требующие возвращения Андроника Дуки, то ведь кто– то ими руководит. И этот руководитель, несомненно, человек влиятельный и богатый, способный оплатить подобные сборища. Этот же могущественный человек вполне может вбить в головы своих прихожан мысли о спасителе империи извне, когда четвероженец Лев отлучен от Церкви. И еще: разве всегда столь снисходительный к просьбам кесаря Николай не отказал ему, когда речь зашла о разводе Александра с дочерью изменника Дуки? И разве Константин Дука не заручился прежде всего поддержкой патриарха, перед тем как явиться к автократору? Константин мог бы стать великолепным заложником в противостоянии с его отцом Андроником, но Николай представил его ко двору как преданного сторонника, ищущего убежища, и Лев принял его, лишив себя возможности влиять на отца через сына.

– Это все только домыслы, – задумчиво подытожил Самона. – Об этом стоит подумать, но доказательств у нас нет.

И тогда Светорада поведала, как при ней Николай Мистик отправлял послание своему «дражайшему сыну Андронику». Андроник всего лишь имя, но много ли у патриарха таких Андроников, коих он называет «дражайшими» и с коими ведет тайную переписку?

От ее слов Зоя едва не взвизгнула, вскочила, уже схватила золоченый молоточек, чтобы ударить в диск, но Самона удержал ее руку. Пояснил, что слов одной женщины, пусть и известной красавицы Янтарной, недостаточно, чтобы сбросить такую глыбу, как Николай Мистик. Но они могут начать расследование, заслать шпионов…

– Один шпион патриарха и так находится подле вас, – заметила Светорада, невозмутимо любуясь игрой пламени на своих перстнях. Мельком подумала, что она так и не рассталась с обручальным кольцом Ипатия, украшенным желтоватым топазом. Нехорошо, надо будет отдать его. И эта сторонняя мысль немного успокоила ее, подарила мгновение, чтобы собраться с духом перед тем, как она отдаст человека на пытки и муки.

Они слушали ее внимательно. Самона согласно кивнул, когда княжна напомнила, как некогда был раскрыт заговор родственников прежней императрицы, раскрыт при пособничестве араба– евнуха Самоны, после чего и началось его возвышение. Поведала, что Феофилакт Заутца был отправлен стратигом в Херсонес – не самую суровую ссылку, если учесть, как поплатились за измену иные из рода Заутца. Но в Херсонесе Феофилакт проявил себя так, что его ждала только тюрьма, однако вместо этого он получил иную должность, а затем постоянно возвышался, что свидетельствует о существовании сильного покровителя. И вот, наконец, он появился в Палатии, где стал сперва спальником, а потом и препозитом покоев августы – и это несмотря на то, что подобные должности обычно достаются только евнухам.

– Льву было приятно видеть в своем окружении родственника его почившей в бозе любимой жены, – заметила Зоя и, немного подумав, добавила: – А ведь за Феофилакта Заутца просил именно Николай!

Зоя и Самона переглянулись, стали о чем– то догадываться. Когда же Светорада, выразительно взглянув на Карбонопсину, сказала, что ее свел с патриархом именно Феофилакт – и благородная Зоя знает, с какой целью, – августа напряглась. Значит, теперь этот человек состоит при ее особе в качестве поверенного. Но он поверенный и Николая Мистика.

Самона в конце концов перестал сомневаться.

– Ударь в диск, вызови стражу, – позволил он августе.

Светораду дивило, какое влияние этот евнух имеет на облаченную в пурпур базилису. И она предпочла размышлять о дворцовых интригах, чтобы отбросить мысли о том, на что она обрекла несчастного Феофилакта. Да, она избавилась от врага, но вместе с тем ей становилось не по себе от мысли, что предстоит пережить последнему из рода Заутца. Там, куда его отведут под стражей, вызнают все. И не стоило сомневаться, что ему будет о чем поведать. Под рукой палача…