Светорада Янтарная Вилар Симона

Приподнявшись на локте, он взял из корзины на столе сочный плод, разломил его и с удовольствием проглотил ароматную мякоть. Улыбнулся:

– Ох и сладкий. Ты, Светка, к таким плодам уже, наверное, привыкла.

– Землянички хочется, – скорчила она жалобную мину, и Стемка засмеялся, любуясь ее забавным личиком.

– Что ж, вещие вилы[133] мудрено прядут нити людских судеб. Может, еще и доведется полакомиться земляникой.

У нее замерло сердце. Но только и сказала, что в Царьграде обычно говорят, что пути Господни неисповедимы.

– А ты никак сильно уверовала в Бога христиан, – заметил Стема. Вроде бы просто спросил, но смотрел пытливо. И Светорада ответила, что нет греха в том, чтобы почитать Бога той страны, где живешь.

– Да и сильный он, добрый, много страдал сам, а потому от людей кровавых жертв не требует.

– Да уж, – хмыкнул Стема. – А вот верующие в этого доброго Бога за здорово живешь палят людей греческим огнем.

На этот раз она предпочла не отвечать. Сегодня пришел ее черед рассказывать, как жила все это время без него, как вынуждена была стать женой хазарина Овадии. Светорада поведала про мятеж хазарского царевича против рахдонитов, который был столь быстро подавлен, про то, как, уезжая из хазарской столицы, встретила по пути своих, Игоря и Ольгу, с которой возвращалась на Русь. Но не вышло вернуться, пришлось спасаться от степняков. Вспомнила, как они с Ольгой и ее сыном затерялись в степях.

Стема кивнул, сказал, что много позже Ольга ему тоже об этом рассказывала.

– Ольга о тебе хорошо отзывалась, Светка. Мне даже странно было слышать от нее столь добрые слова о тебе.

Светорада ждала, не спросит ли Стема о пропавшем сыне Ольги, но, видимо, княгиня умолчала о том, как они расстались со Светорадой. Когда княжна все же решилась спросить о том, как ныне живут Игорь с Ольгой, Стема поведал, что на удивление всем они ладят. Одно время они сильно кручинились из– за невесть где сгинувшего княжича Глеба, но переживания, видать, только сблизили их. Так что сейчас эта пара живет вполне дружно. Правда, после рожденной Ольгой в прошлом году и вскоре умершей дочери детей у них пока нет. Зато у брата Светорады Асмунда уже три сына есть.

– Неужто? Так я уже трижды тетка? – рассмеялась Светорада, вспоминая своего некогда болезненного братца.

Стема рассказывал, что Асмунда вылечил князь– кудесник Олег, и теперь Асмунд и верхом может ездить, и на ладье плавает по делам князя – в общем, стал видным боярином в киевской Думе, многие его уважают за государственный ум. Порой только прихварывает по сырой погоде, а так вполне видный витязь. Конечно, особой лихости Асмунд, как и прежде, не проявляет, да и в Смоленске бывает лишь наездами, все больше при князьях в Киеве обитает.

– А вот Ингельд все такой же баламут неспокойный, – продолжал Стема, лежа подле княжны и играя ее локоном. – Жив, здоровехонек, баб у него с два терема наберется, но суложи законной как не было, так и нет. Ольга вон все грозится женить его на какой– нибудь киевской или новгородской боярышне, но как начинает подступать с предложениями, Ингельд сразу на коня и в степь. С печенегами часто схлестывается, какие сейчас на днепровских порогах шалят. И ничто ему, лешему, не делается, будто заговоренный. И у Олега Ингельд теперь, почитай, лучший воевода, – закончил Стема с уважением в голосе.

– А сам– то Олег?

Но Стема, похоже, не хотел распространяться на эту тему. Стал спрашивать, как Светорада некогда в Корсунь попала.

Она, конечно, рассказала, но о многом умолчала. Не захотела говорить, как осталась одна в степи с Глебом, как жила в плену у печенегов, пока ее не выбрал себе в жены хан Таштимер.[134] Но Стема словно догадывался, что Светорада недоговаривает. Крепче прижимал ее к себе, дышал прерывисто. Эх, будь он рядом… Но его не было. А Светорада – пленница, одинокая и прекрасная, жена старого хана… Он слушал про ее побег из печенежского стана, про встречу с Ипатием в Корсуни. Когда она снова становилась краткой в своем повествовании и умолкала, Стема тоже горестно молчал, а его глаза тускнели, будто его вина была в том, что так сложилось. Потом вдруг сжимал ее в сильных объятиях, целовал, пока она не начинала напряженно дышать, лохматила ему волосы, ласкалась, словно искала в его любви забытье от прошлого, желала наверстать упущенное.

Любиться со своим Стемкой… Для Светорады это было такое счастье! Отдавать всю себя без остатка, без оглядки. И хотя княжна чувствовала, что и он что– то недоговаривает, что неспроста он вдруг оказался в Царьграде, она все равно знала, что со Стемой ей нечего бояться.

А ведь они оба играли в очень опасную игру, встречаясь вот так, тайком. Она рисковала своим положением, да и его бы не помиловали за любовь с севастой, которой до вхождения в семью императора оставался лишь шаг.

– Как они там живут, в Палатии? Сказочно у них, поговаривают.

– Сказочно, Стема. Но не хочу сейчас о том думать. Лучше поцелуй меня еще.

И опять славянская Лада заставляла их забыть обо всем на свете.

Еще не рассвело, когда Светорада вырвалась из крепких объятий новообретенного мужа, спешно засобиралась, и ему пришлось провожать ее по темным переходам предместья, вести вдоль каменных стен Константинополя к Влахернскому дворцу. Из Влахернского храма долетало хоровое пение, в открытых вратах мерцали огоньки свечей, когда на паперти перед церковью они обменялись прощальным рукопожатием. Обняться уже не посмели. Светорада ждала какой– то миг, словно оставляя за Стемой решение удержать ее, но он как– то повинно опустил голову, молчал. И тогда она шепнула:

– Если все тихо будет, опять пришлю тебе перстень.

И прислала. На следующий день она опять целовала его глаза, говорила:

– Это хорошо, что Александр позволил мне остановиться во Влахернах. Из Палатия я так легко не смогла бы ускользнуть.

Стеме не нравилось, когда она вспоминала об Александре.

– Ну, уехал твой жених – и ляд с ним. Дурак. Я бы от такой невесты, как ты, ни за какие коврижки не умчался за три моря.

– Он сам не хотел, но пришлось.

– А ты как, ждешь его?

Она смеялась негромким русалочьим смехом, лохматила его волосы.

– Я ведь с тобой. А потом… Потом, как скажешь.

– Как скажу, Светка? – Лицо его становилось серьезным, смотрел уже узнаваемым пытливым взором. – Неужто оставишь ради меня все это богатство? Неужто собирать землянику в днепровских лесах и впрямь надумала?

– А ты позови – и узнаешь.

Он тут же поцеловал ее долгим поцелуем, так что у нее перехватило дыхание.

– Я все та же, Стемушка, – шептала Светорада у его губ. – С тобой – хоть за видокрай![135]

Но он не звал. Она и сама понимала, что сейчас это невозможно. Даже их ночные встречи были делом непростым, а исчезни однажды севаста Ксантия, ромеи все небо и землю перевернули бы, разыскивая ее. Это их земля, их держава, за измену которой – а то, что хотела Светорада, и было изменой – ожидала бы кара страшная и неминучая.

Поэтому любовники ловили каждый миг своего счастья. Понимая, как оно кратковременно и что им грозит, они отдавались своей любви без остатка. А потом опять негромко беседовали, опасаясь касаться только одной темы: как быть дальше.

– С кем ты прибыл в Царьград? – решилась все же спросить Светорада, устраивая голову на сильном плече Стемида.

Какое– то время он молчал, будто раздумывая. Потом белозубо усмехнулся, отбросил со лба прядь волос.

– С кем? Да с «рысятами» своими. Они у меня знаешь какие! Даже Ингельд твой говорил, что у них и его людям поучиться есть чему. Да и Олег…

Тут он умолк, словно опасался сказать лишнее. И вдруг сообщил, что ведь и Светораде кое– кто знаком из его хирда. Помнит ли она кривоносого Глоба-ростовчанина? Или мерянина Киму?

– Неужто у тебя не только варяги в отряде?

– А где ты видела, чтобы на Руси служили только варяги? Наших там немало.

И он поведал, что как– то Олег послал его в Ростовские земли, и там Стема встретил своих, ну и взял кое– кого в дружину, из самых неболтливых, конечно, кто про них со Светкой не проговорится. Того же Глоба, Киму– мерянина, а еще Орма, сына ярла Аудуна, некогда приютившего Стемку со Светой.

Светорада сказала, что не прочь встретиться с ними.

– Нет, – отказал Стема. – Не должны они ничего знать, я их специально держу в стороне, чтобы не прослышали о тебе.

Опять он что– то скрывал. Она молчала, в глубине души обиженная его скрытностью, и Стема видел это. Но отвлек ее, поведав новости про Ростов. Хорошие новости: все там живы и здоровы, город растет, крепнет. У Скафти с Русланой первое хозяйство в округе, из Русланы преотменная хозяйка получилась. Правда, Скафти, узнав в воеводе Олега бывшего приятеля, тоже хотел было в его хирд податься, но Руслана топнула ножкой – и он угомонился. Да и не взял бы его с собой Стема. Этакого болтуна и бахвала только к Олегу и приводить, чтобы наплел ему небылиц с три короба. Скафти до сих пор похваляется, что первым бойцом– поединщиком в столице Хазарии был.

– Был, – подтвердила Светорада. И рассказала Стеме всю необычную историю поединщика Гурга– Скафти, которого они с Русланой из плена высвобождали.[136]

– Надо же, – удивился Стема. – А я его болтуном считал. Скафти же мне о том ни гу– гу. А он… Я ведь тогда о тебе тосковал, многие то видели, вот небось и пожалели меня, не теребили душу. Однако знаешь… Может, я и призову Скафти в Киев. Когда там все… Ну, в общем, когда потребуется.

И умолк. Опять тайны, тайны.

Светорада не хотела ни о чем гадать. Понадобится – Стема сам все ей скажет. И она улыбалась, ласково гладила мужа по щеке. Ее Стемушка, ее соколик. Она целовала его сильную грудь, рассматривала шрамы, особенно страшный рубец подле левого соска, который когда– то едва не отнял его у нее… Но отнял их друг у друга на долгие годы, на целых восемь лет. Ей исполнилось двадцать шесть, Стемиду уже под тридцать. Сколько времени упущено! И еще неизвестно, что их ждет.

И опять в предутренней мгле Стемид провожал ее к Влахернским воротам, а она говорила, что если все сладится, то вновь пришлет ему перстень. Ах, ночи были так коротки и им так не хотелось расставаться!..

Дорофея за это время просто извелась от страха. Да и княжна – расслабленная, довольная, с отсутствующим сияющим взглядом и запекшимися от поцелуев губами – явно не походила на богомолицу. Но Влахернский дворец встречал их обычной сонной тишиной. Как– то после обеда, когда Светорада сладко выспалась и вышла прогуляться в сад, ей повстречался Константин Дука, который, проходя мимо, вскользь заметил:

– Знал бы кесарь, какая ревностная верующая его невеста! Ни единой ночи дома не проводит.

Об этом стоило задуматься. И как бы Светораду ни тянуло к Стемиду, она осталась в тот вечер во Влахернах. А на другой день получила приказ явиться к императору в Палатий.

Лев принял ее в своих личных покоях. С ним была Зоя, патриарх, паракимомен Самона и еще несколько видных сановников империи.

– Наконец– то мы получили письмо от самбазилевса Александра. Вы рады, Ксантия?

Светорада выглядела скорее растерянной, чем довольной. Но заставила себя улыбнуться.

– Что сообщает кесарь?

– Лично вам – ничего. И это удивляет нас.

«А меня – нет, – подумала Светорада. – Наверняка этот легкомысленный человек уже нашел себе новое развлечение. Да и арапчонок Хассе, как я слышала, отправился с ним в паломничество».

Ее поразило другое – с каким равнодушием она думает о своем августейшем женихе. Но ведь теперь у нее есть Стема! Это придавало Светораде сил, и она вполне спокойно сказала, что такое паломничество, как путь к гробу Господнему, не может не настроить человека на благочестивый лад. Так что все мирское Александр, скорее всего, оставил на потом, на то время, когда надо будет думать о дальнейшем, а не о своей святой миссии и покаянии.

– Хорошие слова, дочь моя, – поддержал ее патриарх. – Я вижу, что не ошибся в вас, и по– прежнему надеюсь, что вы благотворно повлияете на нашего кесаря. А то, что Александр не упоминал в письме о севасте, – теперь Евфимий повернулся к императору, – это его обычная уловка. Не может мужчина равнодушно смотреть на такую красоту. Я – священник, но признаюсь, что тоже нахожу госпожу Ксантию привлекательнейшим творением Господа нашего.

Светорада увидела, что Зоя при этих словах не смогла сдержать недовольной усмешки. Если учесть, как ныне в Палатии превозносили красоту августы, Зое было не очень приятно слышать, что сам патриарх восхваляет при ней иную женщину. Да еще и Лев поддержал патриарха:

– Да, госпожа Ксантия достаточно хороша, чтобы Александр радовался при мысли, что скоро их обвенчают. Но, похоже, сейчас его действительно волнует другое. Ведь большая часть его письма посвящена сообщению о том, что он видел множество кораблей у побережья Сирии, среди которых могут быть и корабли Андроника Дуки. Но мы надеемся, что, пока дети Дуки у нас в заложниках, а поддерживавший его Николай Мистик в изгнании, этот мятежник не решится напасть на империю. Кстати, о кораблях. Нам также сообщили, что в бухте Золотой Рог видели корабль мятежных русов. Неужели они столь дерзки, что, позабыв обо всем, что сотворили в прошлом году, вознамерились вновь прийти к стенам богохранимого Константинополя?

У Светорады от напряжения пересохло в горле. Она поняла, что Лев говорит о «Хищнице» ее Стемида.

И тут подал голос Самона. Он успокоил базилевса, заявив, что давно знает о присутствии в бухте Золотой Рог русского корабля. Но это не сами русы, а викинги с далеких берегов северного моря. Эпарх Юстин Мана получил от них положенную плату и позволил торговать близ Константинополя, но в город их впускают только безоружными и небольшими группами. Поселились купцы в предместье Святого Маманта, как и положено по предписанию. К тому же их немного, они торгуют янтарем, который ныне очень в цене.

По сути Светорада была благодарна Самоне за такое вмешательство. Его слова успокоили собравшихся, хотя потом они и говорили, что Константинополь, словно редкая жемчужина, манит варваров всех мастей и следует больше заботиться о военной силе державы, поскольку презренные иноземцы только и мечтают, как бы добраться до нее. Поэтому величайшая забота истинных мужей Византии – удерживать в стороне эти орды, а византийским послам нужно тонко и умело стравливать варваров между собой, дабы возобладать над ними, когда эти дикари будут проливать кровь друг друга. Ведь еще римляне говорили: divide et impera, что означает разделяй и властвуй, – а Византия как– никак наследница великого Рима.

– А вы что скажете на все это, севаста Ксантия? – неожиданно обратилась к молчавшей Светораде императрица Зоя. – Базилевс высокого мнения о вашем уме, а вы отмалчиваетесь. Или вы переживаете за этих варваров, оттого что еще не забыли, как жили среди них?

– Не забыла, – подняв на императора глаза, ответила Светорада. – И уже когда– то рассказывала об этом наивысочайшему. Да, у них не столь внушительные доспехи, как у городских схолариев, тем более не такие великолепные латы, как у дворцовой гвардии, но русы живут в постоянных походах и не столько обороняются, сколько наступают и набираются опыта в войнах. Они быстры и отважны. Ваши войска стратиотов,[137] регулярно набираемые из крестьян, не выдержали бы их натиска. Но я считаю, что империя ромеев не уронит своего достоинства, если, вместо того чтобы презирать воинов с Руси, начнет брать их на службу.

– С этого места, будьте добры, поподробнее, – попросил император, повернувшись к ней всем корпусом.

Военная тактика была его коньком, но лица присутствующих сразу же помрачнели. Ну вот, сейчас опять увлечется, станет вести бесконечно долгий разговор, рассуждая о военных операциях и забыв обо всем остальном, а им сиди, вникай и незаметно подавляй зевоту. Однако едва Лев приступил к расспросам, как патриарх Евфимий встал и заявил, что приближается время церковной службы, следует вспомнить о Посте и подумать о Боге. Придворные вздохнули с облегчением. А Светорада подумала, что ей надо упредить Стему, что на его «Хищницу» уже обратили внимание.

И она опять отправила древлянина Силу с янтарным перстнем в корчму Фоки.

Вечером, едва княжна вышла через боковой придел церкви во Влахернах, она увидела Стему, который уже поджидал ее. После быстрых и жарких объятий (им все время казалось, что они вечность не виделись) он неожиданно посерьезнел и спросил:

– Могу ли я довериться тебе, Светка? Это очень важно. Даже важнее твоего положения севасты.

Она почувствовала в его голосе напряженность. Сказала, что если он хочет ей в чем– то открыться, то пусть лучше прислушается к своему сердцу: оно подскажет, что она может сделать для него и насколько готова предать.

Помедлив, Стемид улыбнулся:

– Ты словно вольный ветер, Светорада Смоленская, – так подсказывает мое сердце. Но веет этот ветер в мою сторону.

Но даже после этого признания он оставался напряженным, отмалчивался большую часть пути, пока вел ее по предместью Святого Маманта. Когда же они приблизились к эргастерию Фоки, Стема остановился, собираясь с духом.

– С тобой хочет встретиться один человек. И учти: я для него все сделаю!

Светорада была заинтригована. Но когда они прошли в корчму и тот, к встрече с кем готовил ее Стема, поднялся и повернулся к ней…

Если бы весь Царьград неожиданно взлетел в воздух и стал медленно вращаться – и тогда бы Светорада не была поражена больше, чем сейчас. Ибо здесь, в обычной корчме, в предместье Святого Маманта, в свете слабо мигавшей на столе масляной плошки она увидела объединителя земель русских, правителя Руси, князя Олега Вещего!

Не в силах вымолвить и слова, княжна медленно опустилась на лавку подле стены.

Олег велел:

– Выйди, Стемид. Поговорить нам с ней надо.

Светорада продолжала молча смотреть на него. Олег мало изменился: все тот же высокий витязь– варяг с гордой осанкой, все те же светлые волосы до плеч и аккуратная борода, тот же спокойный взгляд зеленоватых глаз. Может, только морщин у него стало побольше, да сутулился князь немного. Ну и одет был скорее как купец, а не воин – в длинный, темного сукна опашень,[138] светлую рубаху с вышивкой у ворота и опушенную куницей круглую шапочку.

Князь прижал руку к сердцу и, чуть склонив голову, произнес:

– Здравия тебе и радости, княжна Светорада Смоленская, блистательная севаста Ксантия.

Она только и смогла, что кивнуть. А затем вдруг встрепенулась:

– Вы понимаете, как опасно и безрассудно вам появляться здесь?

Он чуть усмехнулся:

– Раз тревожишься за меня – значит, ты еще наша.

– А вы бы встретились со мной, если бы сомневались?

– Стемид за тебя головой ручался.

И тут у Светорады стало нехорошо на душе. Олег знал, как влиять на нее.

Князь Олег Вещий всегда появлялся в самые ответственные периоды ее жизни. По его воле она стала невестой Игоря Киевского, он позвал ее отца в поход на угров, где Эгиля Золото постигла нежданная кончина; при Олеге Вещем ее мать, Гордоксева Смоленская, пожелала уйти в Ирий[139] вслед за мужем и Светорада осталась сиротой. Он повелел, чтобы юная княжна отказалась от своих прав на Смоленск ради великой цели – объединения Руси.[140] Ему преданно служат ее братья Ингельд и Асмунд, даже Стема сказал: «Учти, я для него все сделаю». А Олегу что человек, что былинка. Смотрит поверх голов ради поставленных им целей. Вот и сейчас он дал понять, что ее Стема может головой поплатиться, если что… А вот что? Неужто Вещий не ведает, что, даже поселившись в Палатии, она не предаст ромеям русского князя? Тогда какой же он Вещий, если не понимает этого?

Она не знала, что отразилось на ее лице, но Олег сказал:

– Мне есть что предложить тебе, чтобы не таила на меня обиду. Знаю, не всегда мы ладили, но ведь и врагами не были. Ныне же ты вознеслась так, как я и предвидеть не мог. Не стала княгиней Руси – стала почти кесариной ромейской. А вот Стема твой остался при мне. Я ценю его, мне нужны такие, как он, и ради этого я даже закрыл глаза на его предательство, забыл, как он оскорбил меня и моего воспитанника Игоря, выкрав тебя перед свадебным пиром. Знаешь, сколько мне после вашего самовольства пришлось усилий приложить, чтобы Смоленск покорился единой Руси?

От напряжения у Светорады заболели скулы. Но когда она заговорила, голос ее звучал спокойно:

– Так вы все знали?

Он чуть кивнул.

– Да, знал. Знал, что не ты будешь княгиней Руси. Но в то время, когда дело шло к вашей с Игорем свадьбе… непросто все было. Однако же потом улеглось. А когда Стемид– Лодьир вдруг возник как ни в чем не бывало, да еще и со своим хирдом, мне уже ни к чему было поминать былое. К тому же Русь нуждается в таких людях, как твой Стрелок. И я даже возвысил его, приблизил к себе. Теперь же готов пойти на ряд с тобой, Светорада. И если я закрыл глаза на то небрежение, какое ты проявила к моему родичу Игорю, то и ты забудь прошлые обиды. Вспомни, что ты славянка, что наша. Ибо нам необходима твоя помощь. Ты живешь среди правителей ромейской империи, у тебя есть возможность помочь Руси. И если все сладится… я даже готов вернуть тебе Смоленск. При условии, что захочешь…

Смоленск! Град на холмах над текучим Днепром, еловые боры и густые дубравы, пестреющие цветами луга и березовые рощи, веселые смоляне и… Но где это все? А где она! И Светорада спросила почти с вызовом:

– Думаете, мне Смоленск теперь важнее титула севасты?

Олег придвинулся к ней, посмотрел внимательно:

– Да, далеко ты ушла от той девочки, которая весело плясала перед гостями на дворище Смоленского терема. Но ведь та девочка все еще жива в тебе, раз ты прибегаешь к своему Стрелку из золотых чертогов Палатия?

От его слов в глазах Светорады заблестели слезы. Да, та девочка все еще жива в ней. И ни почести, ни высшее положение, ни богатство не значат для нее столько, сколько покой и радость в душе. Но она заставила себя встряхнуться, заметив Олегу, что и в нем осталось что– то от варяжского бродяги, каким много лет назад он явился на Русь, если теперь, став могущественным князем, он рискует своим положением и жизнью, прокравшись тайком в город своих врагов.

Она говорила с ним на равных и была несколько удовлетворена, заметив, как по обычно замкнутому лицу Олега промелькнула взволнованная тень, как он встал и шагнул в темноту узкой комнаты, словно бы переводя дыхание. А вернулся – был уже спокоен.

– Ну, если ты меня так понимаешь, думаю, мы сговоримся.

«Мой отец любил его, – вспомнила Светорада. – Моя мать его почитала, мои братья у него в услужении, Ольга и Игорь при нем, вся Русь… Русь, которую он сделал мощной и единой, перестав платить дань иным находникам. И Стема ему предан».

Поэтому Светорада только и спросила: что ей надлежит сделать?

Олег заговорил негромко:

– Когда вернувшиеся после разгрома и осрамы русские купцы поведали, как ты помогла им во время мятежа, я понял, что в Константинополе у Руси есть преданный человек. Плохим бы я был князем, если бы не имел в лагере врагов своих людей. И ты не единственная, уж поверь мне. Но ты высоко стоишь, ты многое можешь. Для начала я хочу посвятить тебя в свои планы. А планы эти таковы: Русь пойдет на Царьград, чтобы помститься за то, как к ней отнеслись. Ибо то, что случилось… Вот и ляхи раз за разом поминают про то, и хазары над нами смеются, и печенеги дикие считают, что мы слабы, если ромеи позволяют попирать наших людей. Но Русь крепнет, становится сильной и готова доказать, что может постоять за себя. Вот этого я и хочу… Хочу, чтобы все знали: Русь и ромеев сумеет поставить на место.

Светорада медленно поднесла руки к лицу. Ей было страшно. Понимала, что за словами о чести Руси последуют сполохи войны, кровавой и жестокой. Она глубоко вдохнула. Оба молчали. Ночь была тихой, и в приоткрытое окошко влетали привычные звуки почивавшего южного города: выводили свои трели сверчки, где– то вдали слышалась перекличка ночной стражи, ветер шумел листвой, время от времени стихая.

– Некогда Русь уже ходила на Царьград, – негромко произнесла Светорада. – Князья Аскольд и Дир пытались грозить ромеям, но их разметали. И на Руси до сих пор вспоминают, какой стон и плач стояли в Киеве, когда горестная весть достигла берегов Днепра.

– Так все женщины говорят. Им страшны поражения мужей. И все же все помнят, что Русь ходила на Царьград и устрашила его!

– Вы не понимаете! – рассердилась Светорада. – Ромеи ценят и уважают только себя, все остальные для них просто варвары.

– Но ведь именно варвары свалили великий Рим.

Откуда ему было знать о таком в его языческих, только недавно смирившихся с единым правлением племенах? Вещий… Не такой уж он и кудесник и ведун, просто многое изучил и умеет использовать. Но все же такая глыба, как империя… и Русь?

– На Руси сейчас есть немалая сила, княжна, – спокойно говорил Олег, опускаясь на лежанку и прислоняясь спиной к плетеному коврику, висевшему на стене. – Все русские племена, несмотря на различие между ними, уже ощущают себя единым народом. И они собираются в великое воинство. Русь еще такого не знала! Ибо в это войско вступили как ждущие воинской славы варяги, так и словене отважные, вошли в эту рать и знающие свое дело поляне, и чудь северная, а еще кривичи смоленские и полоцкие. И меря пошла, даже древляне обиды забыли и обязались с нами на сечу отправиться. А еще к нашей рати дулебы примкнули и вятичи, что под мою руку не идут, но прославиться в походе хотят. Также и хорваты согласились служить, тиверцы непокорные присоединиться вознамерились.[141]

Олег продолжал перечислять, а у Светорады голова шла кругом. Княжна услышала, как Олег назвал еще франкского витязя Карла, который прибыл на Русь со своими воинами попытать удачи, хотел еще кого– то упомянуть, но она подняла руку, прервав князя:

– И что же, ромеи не догадываются, какую силу ты собираешь?

Олег улыбнулся.

– Они считают, что Русь пойдет на Хазарию, и им это только любо. Причем хазары тоже так думают, готовятся к войне. А вот печенеги меня тревожат. Сейчас у нас с ними мир, но какой может быть мир с копчеными? К тому же слышал я, что ромеи сами хотят нанять иноземцев из хазар или печенегов в свои войска, и для нас это худо. Вот почему нам нужна ты. Следует убедить базилевса не связываться с ними, доказать, насколько они подлые и ненадежные.

Светорада иронично вскинула брови.

– Не обольщаешься ли ты на мой счет, мудрый князь?

Олег только прикрыл глаза.

– Некогда я считал, что такая княгиня, как ты, не сгодится для Руси. И хотя меня и зовут Вещим, признаюсь: я ошибался на твой счет. Ты многое можешь. К тому же ты будешь не одна. Есть у меня при дворе Льва человек достаточно могущественный, чтобы помочь тебе в этом трудном деле.

– И кто же это?

Но Олег смолчал. И это рассердило Светораду. Она стала запальчиво спрашивать, видел ли князь стены Царьграда, видел ли ромейские войска, знает ли он, что не единожды подступавшие к ромейской столице враги ни разу не смогли взять город, только силы свои растрачивали попусту и уже не могли подняться.

Олег спокойно ответил:

– Что ж, значит, я буду первым, кто одолеет ромейскую державу. Хотя… Зачем мне брать Царьград? Достаточно склонить ромеев, заставить их признать силу русскую, а там поглядим.

«Но крови– то сколько прольется!» – мелькнуло в голове княжны. Конечно, она рассуждала как женщина. Олег – как воин, мужчина и правитель. Но он уже принял решение, а потому помешать или отговорить его она была не в силах и лишь устало склонила голову.

– Если попадусь…

– Постарайся не попасться. Ибо твою свадьбу со Стемидом мы еще в Смоленске не отыграли. А хочется.

Эта стрела попала прямо в цель. И как только Светорада представила золотую гридницу в тереме своего отца, а себя подле Стемы в окружении тех, кто ей дорог, кого столько времени вспоминала… вернее, старалась не вспоминать, убеждая себя, что все это в далеком прошлом… а оказалось, в будущем, подумалось: «А ведь я столько смогла в жизни! Отчего бы не взвалить на себя еще и эту задачу? Если такова будет награда…»

Они еще долго говорили с Олегом, он давал ей указания и советы, прислушивался к тому, что сообщала княжна, принимал к сведению, в чем– то тут же находил подсказку.

– А теперь скажу, кто помогать тебе будет. Сложный это человек, но отступать он уже не сможет.

Светорада смотрела на Олега, видела, как он оправил сбившийся в сторону широкий опашень, усы разгладил. Сама же гадала: кто? О ком только ни думала, начиная от сына мятежника Андроника Константина и заканчивая проэдром Евстафием Агиром, по– мальчишески влюбленным в русскую Прокопию. Но когда Олег назвал своего человека, Светорада даже приподнялась от изумления.

– Са– мо– на? – произнесла по слогам. И почти вскричала: – Евнух Самона?

– Не ори! Не на базаре, чай!

Но она уже схватила Олега за руки, стала торопливо говорить, что Самона имеет при дворе пост паракимомена, что он главный спальничий императорский покоев, а значит, все время находится подле базилевса. Этот человек всегда рядом со Львом и имеет возможность влиять на него. Он ценит свое положение и никогда не рискнет им. Кроме того, Самона дьявольски хитер. Он повергает всех своих врагов – от родичей бывшей императрицы Зои Заутца и до патриарха Николая Мистика. А ведь все это были могущественные люди. Теперь же Самона вознесся слишком высоко. Он недосягаем.

– Напрасно ты думаешь, что достигшему вершин человеку легко удержаться на высоте, – заметил Олег с легким налетом грусти.

Светорада хотела что– то возразить, но смолчала. Она ведь сама поднялась так высоко, как год назад и мечтать не смела. И отлично знала, что высота в этом мире интриг и зависти является зыбкой и скользкой. Олег же вновь заговорил:

– Ты права, что евнух Самона высоко стоит. Так высоко, что для многих стал невыносим. Поверь, у него много врагов, которые хотят его скинуть. И держится он только благодаря расположению к нему базилевса Льва. Но как долго продлится высочайшее благоволение? Особенно если учесть, сколько у Самоны завистников, каждый из которых хочет избавиться от него, чтобы самому стать ближе к императору. Мы же… Самона не глуп, он понимает, что его время рано или поздно кончится и тогда ему придется искать себе пристанище. И достойное пристанище, замечу, ибо этот скопец– араб привык жить на широкую ногу. Вот мы и платим ему. Много платим. Вся Русь отдает ему часть своих богатств. А с таким богатством он мог бы и сам воцариться… если бы скопцы имели право на власть. Но раз такового нет, то Самона может податься в любой уголок, в любые земли, чтобы устроиться с почетом и роскошью, какие только пожелает.

Олег умолк. Светорада обдумывала слова князя. Она и впрямь замечала, что Самону ненавидят. Его ненавидит кесарь Александр, его с трудом терпит Константин Дука, так как некогда сам поймал Самону на измене, но тот смог отвертеться и очернил перед Львом Константина;[142] Самону недолюбливает и новый патриарх. Даже Зоя, которая была с евнухом едина в помыслах, когда требовалось свалить Николая Мистика, теперь враждует с ним, стремясь удалить его от Льва. Да и вообще, к великому паракимомену в Палатии относятся с неприязнью, даже слуги слагают похабные песенки про этого красавчика евнуха, а Лев, когда узнает о них, только посмеивается. Возможно, паракимомен Самона и вправду почувствовал, что под ним шатается земля? Но с другой стороны, Светорада понимала, насколько трудно будет держать связь с Самоной. Он слишком пренебрежительно относится к женщинам. И если ей придется обращаться к нему… то только в самом крайнем случае.

Когда она сказала об этом Олегу, они обсудили и этот вопрос. А еще она взволновала князя, сообщив, как именно Самона отвлек внимание Льва от драккара «Хищница» в бухте Золотой Рог. Олег не на шутку встревожился, что об их корабле уже заговорили.

– Не ожидал, что ромеи столь смекалисты, вот и допустил ошибку: никогда нельзя недооценивать врагов. Поэтому…

Он встал, вышел из комнаты, а когда вернулся, то сказал лишь, чтобы она шла проститься со Стемидом. Ибо едва будет убрана цепь, которой затворяли на ночь залив, они отбудут из Царьграда.

У Светорады все поплыло перед глазами. Хотя княжна понимала, что их встреча со Стемой временная, что их ждут непредвиденные события и опасности, она не ожидала, что все так скоро закончится… И она только молча прильнула к Стемке, застыла в его сильных объятиях, ни на что больше не реагируя, вслушиваясь в стук его сердца, бившегося так близко…

Короткая южная ночь была на исходе. Светорада порой замечала некое движение в корчме Фоки, сновали незнакомые ей люди, хлопали двери. В какой– то миг княжна заметила замершего в стороне высокого светловолосого воина, даже узнала его: Орм, сын ярла Аудуна, высокий и красивый парень, встрече с которым в любое другое время она уделила бы внимание. Но не сейчас… Сейчас ее волновали только стук Стемкиного сердца, только тепло его объятий.

– Стемушка…

Она подняла к нему лицо.

– Хорошо, что ты не плачешь, Светка. Этого я бы не вынес. Это для меня…

Он не договорил. Смотрел в ее родное запрокинутое лицо, в ее огромные, потемневшие от горя глаза. Ласково погладил загрубевшей сильной ладонью по щеке.

– Не люблю прощаний.

– Я знаю. В Ростове ты всегда старался уйти, когда я еще спала.

Она даже первая отстранилась от него, заметив, что его ждут, что небо уже светлеет. А Стема… Казалось, воля оставила этого дерзкого воина: он дрожал, ловил ее руки, смотрел так, словно хотел запомнить навсегда. А потом прижал и поцеловал – крепко и сильно.

– Я тебя найду, что бы ни случилось. Ты только береги себя для меня. Для нас. Нам ведь столько надо наверстать, лада моя!

Отошел, опять вернулся, долго смотрел. Понимал ведь, что она тоже замешана в их планы, и его это страшило.

– Если что…

Он уже привычно вернул ей перстень с мушкой в янтаре.

– Если что, пришли его Фоке. Он ведь наш, поймет. И он не так– то прост, рожа толстая. Но на него можно положиться.

Ха! Корчмарь Фока из предместья Святого Маманта – и полный интриг мир высокого Палатия.

Светорада ничего не сказала. Просто повернулась и пошла вглубь эргастерия, чтобы Стема смог спокойно уйти. А там упала на скамью и долго лежала, сдерживая охватившую ее дрожь. И плакать хотелось… Но не плакала. Для того чтобы помочь своим, для того чтобы вернуться в свой мир и вновь стать русской княжной, ей надлежало быть сильной.

И еще у нее мелькнула мысль, что она так ничего и не сказала Олегу про сына Ольги – Глеба. Забылось как– то. Что ж, значит, у нее осталось что– то и на потом.