Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта Казаков Илья

Хиддинк в Сочи

У шофера было грустное грузинское лицо и пышные усы. Я прошел мимо него в салон и подумал: если бы в «Мимино» речь шла не об авиации, а о наземном транспорте, герой Кикабидзе мог выглядеть именно так. Наверняка у него большая семья, и привычка молчать появилась от постоянной жизни за баранкой.

И тут меня ударили в плечо. Я поднял глаза и увидел сияющее лицо Гуса. Он показывал пальцем на водителя и светился детским восторгом.

–Сталин! – воскликнул он.– А?

Я посмотрел на грустного человека за рулем и увидел, что он и правда похож на лучшего друга советских футболистов.

–Сталин! – сказал Гус и подошедшему Бородюку.

–Йа,– согласился Генрихович со своим рурским акцентом.– Натюрлиш!

После этого некоторое время разговор шел на немецком. Гус был влюблен в Сашин юмор, постоянно ждал от него новых шуток.

Сталин ехал не спеша. Гус заскучал и начал его подгонять. Безрезультатно.

Слева было море. Солнечные зайчики, несмотря на ноябрь. Красота. А в Москве был снег. Такой, что мы не сразу смогли вылететь в Сочи.

Автобус подкатил к сталинской даче. Зайти с ходу в поворот не получилось. Сталин сдал назад, проехал в тесные ворота, дальше дорога шла в горку.

И вдруг автобус застрял, не в силах двинуться дальше. Мотор рычал, но колеса крутились на месте. Потом мы поползли вниз.

–Эй! – возмущенно крикнул Корнеев.

–Наледь,– коротко сказал Сталин.

Встал на ручник, а затем резко стартовал с пробуксовкой.

Мы приехали.

Один салат был с майонезом. Другой выглядел немного заветренным. Гус смотрел на шведский стол и хмурился. Врач команды пытался построить менеджера, тот – официанток. Первым делом убрали ту, у которой была подозрительная сыпь на руке.

–Welcome to the USSR, Гус! – весело сказал Аршавин.

После ужина игроки разошлись по номерам. Штаб по привычке настраивался посидеть за разговорами.

–Где у вас можно кофе попить? – спросил Бородюк у официантки.

–В кафетерии,– ответила та.

В кафетерии было два круглых столика и четыре табуретки. Рядом – витринный рефрижератор с сочниками и пивом. Перед ним стояли врач с массажистом, смотрели на ассортимент, выложенный на подносах, лежавших на холодильнике.

–Растирки и мази из натурального сочинского камня,– сказал мне врач.

Народная медицина переливалась под лампами дневного света всеми цветами и оттенками радуги.

–Если что из Москвы не взяли, здесь докупим,– сказал массажист.

Нам было смешно, а доктору не очень. Ему предстояло идти воевать за завтрак. Выяснять, почему действительность не похожа на предварительный заказ.

–Ёб! – вдруг произнес доктор.

Точнее, Йоп. Йоп Алберда, генеральный менеджер, шел навстречу и по своему обыкновению улыбался. Человек, который заказал этот отель и сказал Гусу, что здесь все о’кей.

– Капучино,– заказал Гус официантке.

Та кивнула.

–Будьте здоровы. Что будете?

–Вам же сказали: капучино,– повторил Корнеев.

–Будьте здоровы,– повторила она с недоумением.– Чего сказали-то?

–Кофе,– сказал Бородюк.– Вам же сказали.

–Так бы и сказали. Есть кофе по-турецки.

–И все? – удивился Корнеев.

–Еще растворимый. Нескафе. Три в одном.

Мы посмотрели на Гуса с некоторой растерянностью. Он уже не улыбался, но повторил:

–Капучино.

–А мне бокал местного вина,– сказал Йоп.– Красного.

–Три кофе с молоком и один черный,– сказал Бородюк.– И бокал красного.

Официантка ушла. Затем вернулась. Сняла с подноса четыре чашки черного кофе.

–Эй! – сказал Корнеев.– Просили же с молоком.

–Молока нет,– бросила она и ушла. Насовсем.

Гус выглядел озадаченным. Попробовал кофе и отставил чашку подальше.

–Отличное вино! – сказал Йоп, показывая, что он оптимист.

Гу посмотрел на него внимательно, но ничего не сказал. И вдруг заморгал, стал тереть глаза руками. Мы подумали: неужели открылась аллергия? Потом почувствовали знакомый с детства запах хлорки.

Бабушка в синем халате вошла в кафетерий со шваброй в руке. Подошла к нам и спросила:

–Вы еще долго?

–Не видите, люди сидят,– ответил Бородюк.

–Тогда ноги поднимите,– сказала она и принялась с остервенением тереть пол.

В номере Гуса телевизор работал, но ему казалось, что не работал: всего два федеральных канала и два местных. Сколько бы он ни жал на пульт, ничего не менялось.

–А где CNN? – спросил он.

–В Америке,– сказали мы.

Он подошел к кровати и посмотрел на одеяло. В девяностых точно такими же одеялами зимой укрывались игроки на скамейке запасных. Гус пощупал шерсть.

–У нас в армии точно такие же,– сказал я.

Он посмотрел на меня, заставляя вспомнить историю Иова, и сказал:

–А у нас такие выдают в тюрьме.

И подошел к окну. Нам следовало уйти, но мы не могли – так было любопытно на него смотреть.

В парке каркали вороны. Очень нежно и музыкально. Гус посмотрел на них, потом перевел взгляд на шторы, крепившиеся к карнизу на тонких проволочных крючках. Взял, потянул. Шторы немного проехали и застряли.

Я шагнул к нему. Нужно было чуть отступить назад и аккуратно подергать. Я не успел. Гус дернул сам, и шторы рухнули к его ногам. Лицо у него было такое, что мы метнулись к выходу.

–До завтра! – бросил через плечо Бородюк.

Хиддинк посмотрел на нас взглядом античного стоика и сказал:

–Если оно наступит.

Рано утром он шел по коридору в белом банном халате. В вафельном, в мелкую клеточку. Шел в бассейн. Вышел по указателям на улицу и замер. Ветер гонял по воде сухие листья. От тех, что уже утонули, вода казалась черной.

–Ну как? – спросили мы, увидев, что его волосы сухие.

–Даже моя собака в таком плавать не будет,– признался Гус.

После завтрака они с Бородюком сели в такси и куда-то уехали. Вернулись через час, на другой машине и счастливые.

–Все хорошо? – спросил я.

–Все супер! – сказал Бородюк.– Правда, то такси по дороге сломалось, стояли и ловили на трассе частника.

За обедом, когда все расселись, Гус вышел в центр зала и сказал:

–Парни, мы сборная, и мы должны жить в хороших условиях. Поэтому сейчас обедаем и переезжаем в другой отель.– Команда довольно зашумела. Гус вернулся за столик. Йоп что-то сказал ему, но не дождался ответа. А после возвращения в Москву Хиддинк объявил ему, что на следующий сбор он может не приезжать.

Йоп был хороший человек, он когда-то выиграл «золото» Атланты с волейбольной сборной Голландии. После развода жил в большой лодке, пришвартованной на канале возле его бывшего дома, отошедшего жене.

–Я совершенно неприхотлив в быту,– говорил он время от времени.

Он любил смотреть на заходящее солнце и молчать. Гус его однажды спросил, о чем он думает в такие минуты.

–Взойдет оно завтра или нет,– задумчиво ответил Йоп.

Гус повернулся к нам и подмигнул. Тройную философию он не уважал, в отличие от жизненного комфорта.

Когда сборная, выгрузившись из автобуса, зашла в сочинский «Рэдисон», в холле играл рояль и ощутимо пахло хорошим кофе. Гус улыбнулся, как мальчишка, и сказал единственное слово:

–Европа!

Капучино там был отменный. Как и бассейн.

Адвокат

Я не то чтобы обрадовался ему как родному – скорее был приятно удивлен звонку. Дима работал в РФС, переводил какие-то новости для английской версии сайта. Потом он внезапно переехал в Питер – Костя Сарсания устроил его переводчиком к Адвокату.

После обычных реверансов Дима сказал:

–Слушай, ты вчера «Зенит» комментировал.

–Было дело,– подтвердил я.

–Тут Дик рядом со мной,– сказал он.

И повесил паузу, ходя пока кругами, как акула. Но мне не было страшно. Диму я знал сто лет, да и к звонкам подобного рода уже выработался иммунитет.

–Привет ему! – сказал я.

Но он не передал. Был сосредоточен на важной мысли.

–Дик спрашивает: какое ты имеешь право обсуждать его решения? Ты ведь не работал тренером.

Дима говорил тоном, в котором, как параллельные прямые в евклидовом пространстве, шли две ноты: желание не поссориться со мной и необходимость подчиняться воле босса.

–Постой,– сказал я.– Адвокат спрашивает у комментатора, какое тот имеет право во время репортажа обсуждать его решения? Я правильно тебя понял?

–Да. Ты сказал, что не понимаешь, почему не играет Семшов. И почему Дик почти не делает замен.

–Может, ты просто дашь ему трубку? – спросил я.– Я готов эту тему обсудить.

Дима что-то сказал в сторону и вернулся к разговору.

–Нет, он не будет с тобой разговаривать,– сказал он.– Он просто хотел выразить свое возмущение.

Я выдохнул. Сказал в сторону эпитет, далекий от политеса. «Старый болван» или что-то в этом роде.

–Ты сам-то репортаж слушал? – спросил я.

–Нет,– признался Дима.

–А он слушал? Под чей-то перевод?

–Нет.

–Спроси,– сказал я,– готов ли он дать нам интервью, в том числе и по теме Семшова? Я приеду, и мы пообщаемся.

Дима опять пропал на несколько секунд. Потом взволнованно задышал в трубку и повторил:

–Нет.

«Как он с ним работает?» – думал я. И через три часа вновь поднял в эфире вопрос о Семшове. Гость программы пожал плечами и сказал:

–Не понимаю. Такие проблемы в средней линии, пропала игра, а Семшов на лавке.

Кажется, это был Виталий Шевченко. Тренер, у которого Семшов играл. Но, в отличие от Адвоката, чемпионат России не выигрывал.

В РФС были перемены. Сначала ушел Мутко, потом Гус. Пришел Фурсенко, а следом, расторгнув контракт с бельгийцами, приехал Адвокат. Штаб сборной остался без изменений. Почти без изменений: Корнеев уехал в «Зенит», а на смену ему пришел Берт ван Линген. И появился Сережа Колесников, зенитовский массажист.

Когда мы общались при первой встрече, я напомнил Адвокату про тот телефонный звонок.

–Да, да,– сказал он.– Я помню, как меня это возмутило.

–Почему? – спросил я.

–Комментатор должен говорить только о футболе,– сказал он.

–Но разве это не футбол?

Он посмотрел на меня и захохотал. Голос у него был трубный. Походка стремительная. И очень добрые красивые глаза. Он был удивительно сентиментальным человеком. Не зная Дика близко, в это совершенно невозможно было поверить.

В конце 2010-го он пригласил весь штаб на рождественский ужин. Это было необычно, но очень приятно. Никто из его предшественников ничего подобного не делал. А тут ужин, семейный.

Макс Ляпин, тогда европейский собкор «Совспорта», а ныне главный скаут «Крыльев», говорил мне:

–Вот увидишь, пройдет немного времени, и Дик начнет интересоваться, как у тебя дела дома, что тебя волнует, как семья.

Я отнесся к этому со скепсисом. Но перед финальной жеребьевкой Евро случился казус. Коля Комаров, возглавлявший тогда пресс-службу, позвал меня выпить кофе и спросил, доверительно наклонясь ко мне:

–Ты знаешь, что Дик тобой недоволен?

Я пожал плечами:

–Нет.

–Только между нами,– добавил Коля.

Я промолчал. Вышел и дозвонился до Дика, чтобы задать этот вопрос.

–Как ты думаешь, если бы я был тобой недоволен, ты через сколько бы об этом узнал? – сказал он.

Я подумал и ответил:

–Через минуту.

–Намного быстрее,– поправил Дик.

В отеле было многолюдно – и всё футбольный народ. Жеребьевка – время насыщенное. Вячеслав Грозный собрал вокруг себя компанию журналистов и угощал нас борщом с пампушками. Григорий Суркис ходил, как ледокол – перед ним расступались на ходу едва ли не все. Билич, пока стоял в очереди на регистрацию, был атакован русскими журналистами и еле отбился. Любовь к хорватам после предыдущего Евро была еще на пике.

Мимо промчался Фурсенко. Где-то его ждал Дик, чтобы обсудить рабочие вопросы и проблемы. Через минут десять он выскочил обратно и наткнулся на меня.

–Ты что Дика будоражишь?  спросил он.– Он меня из-за тебя… На фига ты ему передал, что он якобы тобой недоволен?

–Я уточнил,– сказал я, глядя на него.

–Давай, работай,– приказал он и умчался со своей обычной скоростью.

Я смотрел ему вслед и думал: где я, а где он для Дика? И вдруг такое.

Через три месяца, в марте 2012-го, Фурсенко предложил Адвокату заменить штаб сборной практически полностью. Дик посмотрел на него удивленно, спросил: «Зачем?» Ответ был фантастическим. Дик на это твердо сказал:

–С кем я прошел цикл, с теми поеду и на Евро.

Мы шли на его последнюю пресс-конференцию, после матча с греками.

Я очень долго ждал его у раздевалки вместе с Карагунисом. Грек хотел с кем-то поменяться футболками, но не дождался и ушел.

Дик вышел, и мы пошли по этим бесконечным коридорам. Оставляя позади себя журналистов в микст-зоне, волонтеров, людей из УЕФА, воспоминания о недавних разгромах Италии и Чехии. Неся в себе опустошение после этой игры.

Он ответил на вопросы, их было немного. Потом встал из-за стола, и мы пошли назад к раздевалке.

На лестничной площадке не было никого. Я остановил его и сказал:

–Дик, спасибо за это время! Я хочу сейчас сказать, что буду всегда болеть за вас и ваши команды.

Он меня обнял. Я и сейчас очень дорожу этой его эмоцией.

Потом был ужин. Он зашел в ресторан, уже в «штатском» – в пиджаке, джинсах и ботинках неизменного ярко-коричневого цвета. Попрощался с каждым из команды и улетел к себе домой.

В октябре я прилетел на пару дней в Амстердам. К Гусу и Дику – повидаться и записать интервью. Позавтракал дома у Гуса и погнал в Нордвейк, красивейшее место на берегу Северного моря. Сорок минут на машине от Амстердама. Едешь, наблюдая, как меняется пейзаж, и понимаешь, какая же крошечная эта Голландия.

Мы зашли в отель, узнали, в какой комнате будет интервью. Оператор ставил свет, а я стоял в лобби и гадал, в какую дверь войдет Адвокат.

Он поднялся по лестнице, ведущей из подземного гаража. Такой же стремительный и в таком же наряде, как и всегда. И, разумеется, в коричневых ботинках.

–Дик! – воскликнул я, и мы обнялись, спустя два года.

–Как ты долетел? – спросил он.

–Отлично.

–KLM?

–Нет, «Аэрофлот».

–«Аэрофлот»,– сказал он.– Намного лучше. Лучшая авиакомпания в Европе.

Я понял, что он действительно скучает по тому времени, что провел с нами. Дело ведь не только в деньгах, но еще и в настроении.

–Как дела у Саши? – спросил он.– У Фурсенко? У остальных?

–По-разному,– ответил я, немного удивленный.– Неужели вы не общаетесь с Фурсенко?

–Нет, после Евро не разговаривал с ним ни разу. Хотя думал, что мы друзья.

–Оператор еще не готов,– сказал я.– Пока есть время, может быть, выпьем по чашке кофе и заодно позвоним Бородюку?

–Отличная идея!

Мы вышли к морю, Дик махнул официанту. Я достал телефон.

–Это шестой айфон? – спросил он.

–Шесть плюс.

Дик удивился:

–Он же только что вышел. Его уже можно купить в Москве?

–Свободно,– ответил я.

–Как же я люблю Россию! – воскликнул Дик и рассмеялся.

Пришел оператор.

–Дим,– сказал я,– хочешь совместное фото, как с Гусом, пока время есть?

–Да ну,– ответил тот.– Я его не люблю.

–Почему?

Дима задумался, пожал плечами:

–Не знаю.

–А я люблю,– сказал я.– Хотя было время, когда думал так же, как и ты.

–А потом что случилось? – спросил оператор.

Теперь уже я пожал плечами. Задумался. И вдруг вспомнил, как Дик прислал мне веселую эсэмэску, узнав о рождении сына. Тогда я сказал:

–Я его узнал.

Дик договорил, вернул мне телефон.

–Готовы? – спросил он.

Вечером я опять приехал к Гусу. Его еще не было дома, и Лиза, его подруга, открыв мне дверь, пошла к себе наверх. Уже наступили сумерки, окна в домах на канале светились. Голландцы обходятся без штор, поэтому можно было любоваться вечерним Амстердамом в его полном великолепии.

Послышались шаги Гуса. Усталые шаги немолодого уже человека, возвращающегося домой после долгого рабочего дня.

–Ну, как там Дик? – спросил он.

–Передавал привет,– сказал я, в полном изумлении от этих слов.

Гус кивнул. Прошел на кухоньку, которая выводила в уютный внутренний дворик с садом. Спросил:

–Тебе капучино?

–Конечно,– сказал я и прошел к нему.

Кофемашина выдала одну чашку, потом другую.

–Я спросил и о вас,– сказал я.– О сборной Голландии.

–И что он сказал? – поинтересовался Гус. Вроде бы невозмутимо, но ложка в его руке продолжала размешивать давно уже растворившийся сахар.

–Что вы – отличный тренер и что вы пытаетесь вернуть сборной атакующий стиль,– сказал я.

–Дик – очень хороший человек,– сказал Гус.– И очень хороший тренер.

–Я знаю,– сказал я.