Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта Казаков Илья

Тот самый Макс

Охрана в сборной бывала разная. Но такого, как Макс, не было и, вероятно, больше не будет. Если бы я верил в реинкарнацию, то не сомневался бы, что в прошлой жизни он был образцовым полицейским псом.

На сборе Макс ложился спать последним, а просыпался первым. Как только команда приезжала на тренировку, он доставал из футляра бинокль и начинал изучать окрестности, будь то Англия с ее чопорными заброшенными частными парками или центр Москвы, абсолютно демократичный ко всем.

Бинокль был раритетный. Не новодел. Макс содержал его в чистоте и порядке и однажды предложил мне посмотреть через него. Я посмотрел и увидел мир через перекрестья прицелов. Вспомнил «Зарницу» и себя, юного пионера. Вспомнил уроки НВП – начальной военной подготовки. И спросил, возвращая увесистый прибор:

–Откуда такая роскошь?

Макс хитро заулыбался, но ответил серьезным шепотом:

–Трофейный.

И заулыбался снова.

Я вспомнил легенду о том, как он, сопровождая Фабио Капелло в его одну из первых прогулок по Москве, увидел подростка, метнувшегося к тренеру с просьбой об автографе, и обезвредил того ловким приемом.

Когда мы прилетели в столицу Северной Ирландии Белфаст на первый выезд, из-за мокрой метели поле оказалось не приспособленным к матчу. Макс перехватил меня у входа и решительно повел к стойке. Клерки приветственно вскинули на нас глаза.

–Попроси, чтобы к нам пришел генеральный менеджер,– сказал Макс.

–Уверен? – спросил я.

–Попроси,– повторил он.

Я попросил.

Через минуту к нам спустился серьезный приветливый джентльмен.

–Спроси у него, какие в отеле стоят камеры слежения,– попросил Макс.

–Ты с ума сошел?

Это было утверждение, а не вопрос.

–Скажи, что я могу им порекомендовать лучшую модель. Чтобы они могли все видео хранить и в любой момент его отсмотреть.

Менеджер смотрел на нас с тающей улыбкой.

–Наш секьюрити интересуется, есть ли у вас записывающие камеры в коридорах? – спросил я.

–Конечно,– кивнул менеджер.

–Спасибо, будем иметь в виду.

Я ушел. Думал, Макс идет со мной. Когда я плюхнулся в кресло в центре лобби, то увидел, что он о чем-то говорит с менеджером. Английского языка он не знал. Ирландского, вероятно, тоже. Я заказал кофе и вспомнил анекдот про древнеегипетскую мумию в подвале Лубянки: «Откуда вы узнали, что это был Тутанхамон?» – «Сам, гад, сознался».

В Бразилии Максу было скучно. Сборная жила на территории небольшого отеля. Территория была закрытой – забор, КПП, все как полагается. Но все равно он каждое утро выходил на прогулку. Проверял периметр. Интересовался планами на день. И обязательно был чисто выбрит, отутюжен. Он никогда не зевал и не жаловался на усталость, хотя спал мало (если вообще когда-нибудь спал).

Мы сидели по утрам на террасе с кофе, смотрели на небо и на пышные кусты, настраиваясь на очередной монотонный день, пока шла подготовка. Сборная стартовала на Кубке мира последней из участниц, времени было вдоволь. И мы как-то привыкли, что Макс мог внезапно выйти из-за любого куста. Или даже не из-за, а прямо из.

Потом начался турнир и для нас. Не скажу, чтобы очень удачно. После такого старта настроение было не самым веселым. И дирекция отеля, согласовав это с Капелло, решила устроить нам перед ужином небольшую вечеринку на лужайке.

Мы зашли в положенное время в столовую, увидели, что двери на улицу, вопреки обыкновению, распахнуты настежь и что оттуда доносится призывная музыка, а люди в белых нарядах выделывают акробатические номера.

Это была капоэйра. То ли боевое искусство, то ли танец. Штука небезынтересная, но, если честно, однообразная. Первые минут пять мы смотрели на происходящее с любопытством, а потом зрелище стало приедаться. И тут Капелло сказал всего одно слово:

–Макс!

И Макс понял босса с полуслова. Вышел в круг. И мы заревели от восторга.

Самый главный из бразильцев, добродушно улыбаясь, начал показывать Максу какие-то движения. Макс их повторял, но почему-то без улыбки. У бразильца все напоминало танец, а у Макса – урок рукопашного боя.

Потом ему надоело повторять, и он решил показать свой фирменный трюк. Встал на мостик, уткнулся затылком в траву и с немыслимой скоростью начал крутиться, временами переворачиваясь вокруг своей оси.

Бразилец понял, что это вызов, и попробовал повторить. Он еще по инерции улыбался, но нам стало страшно. Его шея должна была сломаться в любую секунду, он понял это и перестал сопротивляться.

Макс выиграл. Мы в восхищении зааплодировали.

Чуть в стороне, с округлившимися от увиденного глазами, стояла синьора Лаура, жена Фабио Капелло, приехавшая в тот вечер повидаться с мужем.

Капелло подозвал к себе Макса, подвел его к супруге и сказал ей, представляя своего охранника:

–Это Макс.

Подумал секунду и добавил:

–Тот самый.

День рождения Бубнова

Я приехал в РФС обсудить какие-то рабочие моменты. Спускаясь от метро к арке, ведущей в Дом футбола, я столкнулся с Михаилом Гершковичем. Едва мы успели поздороваться, как он сказал мне:

–Ну на хрена ты этого… в программе показываешь?

Можно было даже не уточнять, о ком идет речь. Но Гершкович все равно назвал фамилию Бубнова.

–Он же больной! И все, что он делает, просто оскорбляет страну людей.

–Это не я,– сказал я и сразу услышал, как по-детски беспомощно звучит эта фраза.– Это указание руководства. Он дает рейтинг, поэтому он должен быть в программе. Его все смотрят.

–Смотрят,– повторил Гершкович возбужденно.– Потому и смотрят, что он…

И назвал, кто он. Я был человек закаленный, поэтому мои уши в трубочку не свернулись.

–Вот кому мне позвонить, чтобы его больше в «Футболе России» не было? – спросил Гершкович по-прежнему очень возбужденным голосом. Я подумал и честно ответил, что не знаю.

–Может, нам от бюро объединения тренеров официальную бумагу на канал прислать?

–Пришлите,– согласился я.– Только не думаю, что это на что-то повлияет.

–А сейчас,– задорно сказал я в камеру,– давайте посмотрим, как ЦСКА обыграл «Спартак».

Пошел сюжет. Можно было перевести дух. Прямой эфир, как-никак. Не расслабишься.

– После этого сюжета я подведу к оценкам Бубнова, а потом тебя вопросами помучаю.

Слуцкий кивнул. Он смотрел на монитор, хотя наверняка видел этот матч уже раз десять. Еще две минуты, и сюжет закончился.

–Двойка в школе – это страшно Двойка в институте – это дорога в армию. Но двойка от Александра Бубнова – это ужас, рядом с которым все остальное покажется пустяками,– балагурил я со зрителями.

Бубнов не подвел. Я всегда подозревал, что хэштег #большеада был выдуман для него.

–Скажи, ну зачем вы ему эфир даете? – спросил Слуцкий.

–Что же вы все как один, словно сговорились? – сказал я.– Давай я тебя сейчас о нем спрошу.

Леонид пожал плечами:

–Спроси.

Демонический смех эксперта растаял вместе с сюжетом. Зажглась красная лампочка на камере прямого эфира.

–А скажите, Леонид,– попросил я,– насколько для вас авторитетно мнение Бубнова?

Слуцкий снова пожал плечами:

–Вообще не авторитетно. Устаревшие дедовские методы. Когда я это вижу, то вспоминаю киноклассику: «Когда вы говорите, мне кажется, что вы бредите».

Следующим утром я что-то писал в нашем кабинете на «Шаболовке», полулежа в своем кресле. И тут открылась дверь. Не просто открылась, а распахнулась со зловещим ветерком. И в комнату ворвался он. Александр Викторович Бубнов.

Он навис надо мной и сразу начал кричать:

–Ты! Слуцкий твой! В суд на него подам!!!

Я молчал. И надеялся, что он сейчас успокоится.

–Какое право он имеет людей оскорблять?! Сумасшедшими называть! Дедовские! Это не дедовские, а бесковские методы! Так ему и передай!

Дверь хлопнула. Народ в комнате начал дышать.

Я взял телефон, набрал номер Слуцкого.

–Привет! – сказал Леонид.

–Было видение,– поведал я.– Бубнов. Орал. Требовал передать, что он в суд на тебя подаст. За оскорбление.

–Ну и пусть подает,– ответил Слуцкий весело.– А за что?

–Решил, что ты его сумасшедшим назвал. И обиделся за дедовские методы. Кричал, что это не дедовские, а бесковские.

–В принципе одно и то же,– сказал Леонид.

С того дня Слуцкий стал для Бубнова врагом номер один. Потом в этот список добавился Широков.

Сборная тренировалась на стадионе имени Стрельцова. Очередные отборочные матчи. Начало октября, теплая московская осень.

Я вел Рому общаться с прессой.

–И что им сказать? – весело спросил он.– Опять будет вопрос: что я знаю о сопернике? Или: как настрой перед матчем?

–Нет! – ответил я.– Я бы на твоем месте начал с другого. Сегодня же десятое октября.

–И что? – не понимая, уточнил Широков.

–Как, ты не знаешь? День рождения Бубнова. Они тебя сейчас про настрой спросят, а ты скажи: «Стоп! Хочу начать с главного».

Рома засмеялся. И так и сказал журналистам.

Целую неделю Бубнов ставил Широкову оценки не ниже четверки. Хвалил, особенно на фоне других. А потом Рома написал о нашем главном эксперте что-то язвительно-ироничное в Твиттере и получил по полной программе.

Люди не меняются. Особенно с возрастом.

Бони М

Мы сдвинули бокалы с сухим красным и не спеша попробовали, какое оно на вкус.

«Саперави». Настоящее. Качественное.

И разговор сразу же пошел на полных оборотах. Есть в грузинских ресторанах что-то такое, что позволяет тебе воспрянуть духом. Разве что петь не хотелось, да и не с чего было петь: бутылка на четверых – это даже не разминка. Это так, заводной ключик.

–Ну, как у вас? – спросил я.– Платят в срок?

–Два последних месяц в срок,– ответил мой молодой приятель и коллега.

–Уже неплохо,– сказал я.– А как дерзкая молодежь?

У них было много стажеров. Или уже вчерашних стажеров. Я умудрялся их различать по лицам, по заметкам пока сделать это было непросто.

–Да вот на днях сидим в редакции,– сказал молодой приятель и коллега,– и Львович задумчиво говорит вслух: с кем бы интервью про «Спартак» сделать? Чтобы из уважаемых людей человек был, да и еще и интересно думал. И один из дерзкой молодежи говорит: с Мишкой Ефремовым!

–С Мишкой?! – переспросил я.

–Именно так: с Мишкой.

–Ну-ну,– сказал я осуждающе и повторил, добавив союз: – Ну и ну!

Представил Мишу, к которому юниор обращается запанибрата, и возмечтал посмотреть на эту сцену.

«А еще на Шатова на днях набросились,– думал я.– Вот в футболе полная, давняя и правильная «дедовщина». Скажи что-нибудь подобное в «Спартаке» Горлуковичу юный Джубанов – не сносить бы ему головы».

–Был случай,– сказал я,– в советские времена. Одному молодому динамовцу квартиру дали. Однокомнатную. В том динамовском доме, который у стадиона. Он женился, и надо было жену в Москву перевозить – оба с периферии. Сделал быстрый ремонт – обои, люстра. Мебель завез. Ему через день на вокзал ехать, а тут к нему «старики» подошли с вопросом: что же ты, друг, новоселье зажал?

Народ слушал заинтересованно. «Динамо» в народе уважали. Особенно то, советское, с их традициями и устоями.

–Он застеснялся, начал оправдываться. Ему говорят: ладно, расслабься. Но сегодня нам твоя квартира нужна на вечер. Окончание тренировки отметить. Тот, конечно, мог сказать «нет», но коллектив бы его не понял. Поэтому просто протянул ключ и спросил, когда зайти. Ему сказали: не надо заходить, мы тебе утром на тренировке вернем.

Я думал, что меня сейчас спросят: а где же он спал? Но все приятели были людьми компанейскими, и такой вопрос, вероятно, в головы им даже не пришел. А мне вот пришел – и мне ответили: где-где, на базе!

Ключ утром ему отдали. Обдав клубами дыма. Он дождался конца тренировки, быстро пообедал и помчался в Москву. Квартира была на седьмом этаже, а лифт не работал. Он быстро шагал по лестнице, удивился, что этажом ниже у соседей сломана дверь и, наконец, поднялся на свой. Покрутил головой, не понимая. На его этаже была нарисована цифра восемь, а не семь. И тут в его душу закрались тяжелые сомнения.

Он спустился ниже, убедился, что сломанная дверь была его. И с изумлением разглядывал незнакомого человека, накрывшегося ей как одеялом и спящего в коридоре.

Дверь соседней квартиры медленно открылась. Он обернулся и увидел старуху, выглядывающую в небольшую щель.

–Что же было тут вчера, Алешенька…– сказала соседка.

Посмотрела на него и вздохнула.

–А что было-то? – спросил он взволнованно.– Что?

–Я милицию три раза вызывала,– сказала соседка и медленно закрыла дверь.

Он перешагнул через спящего, наклонился над ним. Потряс.

–Эй,– сказал он и потряс сильнее.– Ты кто?

Тот открыл глаза. Посмотрел непонимающе и в свою очередь спросил:

–Ты кто, парень?

–Хозяин,– сказал он.– Быстро вставай и вали отсюда.

С потолка сталактитами свисали приклеившиеся окурки. На кухне были разбросаны пустые бутылки и пачки от сигарет. За столом рядом с табуретками почему-то стоял унитаз. Молодой динамовец представил, как завтра его Валя посмотрит на все это и спросит: что это было? Потом он представил, поверит ли она ответу, что все это было без него.

–А на балконе-то! – сказал кто-то сзади, и спортсмен подскочил от неожиданности.

Соседка тихо вошла в квартиру и с интересом рассматривала детали погрома.

–Что на балконе? – сказал он и шагнул в комнату с плохими предчувствиями.

Балкон был как балкон. Нормальный. Пустой. Целый.

–Я еду готовила, вдруг слышу – кто-то кричит,– поведала соседка.– Вроде бы из твоей квартиры, а вроде и нет. Прислушалась. Дай, думаю, с балкона загляну – вдруг увижу, что происходит. Только аккуратно, чтобы не заметили.

Она перекрестилась.

–Вышла, а там мужик. Голый. Висит на руках, держась за перила с той стороны. В заднице у него газета горит, а он орет «я Гастелло!» и хохочет.

У игрока отсох язык. Он понимал, что соседка краски не сгущала.

–Я думаю: сейчас же сорвется, ирод. Хорошо, другие услышали, прибежали – втащили обратно. А он, идиот, стоит и смеется.

–У вас телефон есть? – спросил футболист.

–Есть.

–Можно позвонить?

Он набрал номер начальника команды:

–Петр Петрович, это Леша. Помощь нужна. Срочно.

Из дома он пошел в сберкассу, снял со сберкнижки денег. Приехали маляры и плотник. Сантехника он нашел в ЖЭКе сам.

Валя привезла с собой набор алюминиевых кастрюль. Зашла в квартиру,где еще не была. Прошлась по ней.

–Потолок еще свежий,– сказала она.

–Так только вчера ремонт закончил,– сказал он жене.– Подгонял из последних сил…

Народ отсмеялся. Мы разлили остаток вина. Вспомнили что-то еще.

Мне надо было позвонить. Я вышел из-за стола, пошел к гардеробу. Поговорил и пошел обратно. Увидел около барной стойки бурдюк и кувшин – часть интерьера. Захотелось рассказать ребятам другую историю.

В той команде у трех игроков основного состава фамилии начинались на букву М. Они дружили, крепко и весело – настолько, что эту троицу иначе как «Бони М» не звали. У одного был невиданной силы и точности удар. Но в играх он обязательно попадал в створ, а на тренировках бывало по-разному. Случались дни, когда в серии ударов по воротам все мячи улетали у него в соседний лесок. И он, чертыхаясь, сам шел их искать и после каждого очередного похода возвращался в строй все более одухотворенным. Там у него была спрятана трехлитровая банка с бражкой. В пристрелянной точке.

–Да что ты так мажешь сегодня? – с возмущением спрашивал тренер.

Тот пожимал плечами и просил:

–Может быть, еще одну серию ударов?

Тренер разрешал, и тот опять брел в лес. Команда завидовала.

Тот народ был крепким. Один пошел в ноябре мусорное ведро выносить в тапочках и вернулся через два дня с этим же мусорным ведром. Полным.

Историю я так и не рассказал. Когда пришел, ребята уже говорили на серьезные темы. На столе стояли чай и мороженое.

Все-таки этот грузинский ресторан был в Москве. Неподалеку от Дома футбола. Хочешь – не хочешь, а полностью отрешиться от дел не удалось.

Дочь Черенкова

Я был коллекционер. Не сумасшедший, как некоторые мои знакомые, но все равно укушенный этой страстишкой – искать артефакты, охотиться за ними, обретать и после этого успокаиваться. Коллекция была чисто футбольная, и она росла медленно, но все предметы в ней имели исключительную ценность для меня.

Бутсы Роберто Карлоса – первого чемпиона мира в российском чемпионате. Капитанская повязка Самуэля Это’О. Футболка Игнашевича, первого человека после Онопко, кто сыграл больше ста матчей за сборную. Гетра, снятая с ноги Кержакова после того матча, в котором он побил рекорд России по голам за национальную команду. Медаль за Евро-2008. Наградная планкетка Хиддинка, признанного лучшим тренером России. В общем, много чего.

И тут приехал близкий друг. Развалился на стуле, попивая кофе. Выпил две чашки под итальянскую колбасу. После чего сказал с плохо скрываемым удовольствием:

–Помогаю сейчас дочке Черенкова в вопросах наследства.

Он был адвокат, но это ладно. Он был спартаковский болельщик, на которого периодически нападала уверенность в ближайшем светлом будущем этого клуба.

Я позавидовал. Черенков для меня, как и для каждого, был не только гением, но и удивительно неотмирным человеком. Я сам придумал это словечко, сделав его из известного «не от мира сего», и редко, но с удовольствием им пользуюсь.

–Слушай,– сказал я, предугадывая возможность.– Я понимаю, что это нагло, но может быть, ты у нее попросишь для меня какой-нибудь предмет? В коллекцию. Даже не знаю что. Обещаю относиться с трепетом и даже придумать рассказ.

Он был настоящим другом и поэтому кивнул, обещая. Черенков был для него чем-то неизмеримо большим, чем для меня. И он однажды пролежал с ним в одной палате пару недель, когда решал вопросы, связанные с необходимостью получить фиктивное медицинское заключение.

–Знаешь, она меня вспомнила! – с гордостью сказал друг.– Я рассказал, как был в одной больнице с ее папой, а она говорит: он мне про вас рассказывал!

Мой друг просто светился в эту минуту от счастья. Я его прекрасно понимал, но все равно решил чуточку остудить его пыл.

–Учитывая, где вы познакомились, я бы не очень радовался,– сказал я.– Мало ли… Ты же не знаешь, что именно Федор про тебя рассказывал.

Он захохотал. И я тоже. А потом мне позвонил друг детства и предложил встретиться.

Мы пили кофе, потом он достал ноутбук и включил видео, которое хотел мне показать. Он стал режиссером, снял сериал и теперь мечтал о полном метре.

Про сериал мне было сложно что-то сказать. Кроме того, что это была очень качественная работа. Но я удивился, услышав, что он хочет снять фильм про футбол. Про футболиста. Про Черенкова.

–Я не знаю, в чем может быть сюжетная линия,– сказал я, размышляя. В ответ на только что сделанное предложение попробовать написать сценарий. Пока не соглашаясь и не отказываясь.

–Попробуй! – уговаривал меня друг детства.

А меня и не надо было уговаривать. Я был готов, только по обыкновению сомневался: справлюсь ли? Так, чтобы все вышло по-взрослому.

–Надо с людьми встретиться,– сказал я.– Кто был с ним близок. С Родионовым. С дочкой.

–Подумаешь, как на них выйти? – спросил он.

–Да что тут думать! – ответил я.– Сейчас наберу и попрошу.

Настя смущалась больше нас. Она была настолько простым и открытым человеком, что я даже растерялся. Даже не знал поначалу, о чем ее спросить.

–А он понимал, что болеет? – задавал вопрос друг.

Настя кивала, становясь очень серьезной.

–Конечно. Он мне поэтому и запрещал в футбол играть. А мне хотелось!

Я смотрел на нее и думал: как же все-таки мало мы знаем о наших родителях! И все соображал, о чем бы таком ее спросить, чтобы у меня перед глазами появился Черенков. Которого я почти не видел в игре, и только один раз встретился с ним в жизни. Совершенно неожиданным для меня образом.

Сборная в 2008 году базировалась в дни чемпионата Европы в австрийском городке Леоганг, тренировки часто были открытыми для зрителей, и после одной из них, спустившись к полю, я увидел, как мне приветственно машут коллеги. Я подошел, поздоровался и вдруг увидел Черенкова.

Федор стоял чуть в стороне и ощутимо стеснялся. В руке у него был мяч.

–Прилетели сюжет снимать,– пояснили коллеги.– Федор Черенков на чемпионате Европы.

–Здорово! – сказал я.– Федор, очень рад вас видеть!

И услышал его тихий застенчивый голос:

–Я бы хотел автографы у ребят взять. Можно? Не откажут?

Я даже не обалдел. Я просто растерялся. Федор Черенков – и такой вопрос! Даже не в вопросе дело. Интонация!

Я взял его под руку и повел в сторону раздевалки.

–Черенков,– говорил я.– Приехал ребят поприветствовать, поддержать.

Все сразу становились почтительными и расступались.

Он стоял с мячом, игроки выходили, расписывались. Федор благодарил.

–Это наша суперзвезда. Гений советского футбола! – сказал я Хиддинку с благоговением в голосе.

Гус кивнул, пошел давать интервью. Черенкова увидели Бородюк с Корнеевым, удивились не меньше моего и подошли. Я стоял рядом с Хиддинком, но не слышал ни слова из того, что он говорил. Все косился на Черенкова и никак не мог поверить, что это происходит на самом деле.

– А животных он любил? – спросил я Настю.